Роковой обед в узком кругу

Люди, пораженные невиданными дотоле зверствами и потоком несчастий, обрушившихся на конкретные семьи и всю страну во времена Великой французской революции, часто говорили и писали потом в своих воспоминаниях, что предчувствовали недоброе. Кто-то вспоминал, что видел вещие сны, кто-то слышал голоса предупреждения, кто-то вспоминал нехорошие приметы. Но все это – постфактум, когда несчастья уже случились, и предчувствия нельзя было проверить. Но история знает один невероятный случай истинного ПРЕДчувствия событий, о которых никто и не подозревал. Больше того, во время, когда эти предположения были высказаны, те, кто их услышал, были уверены в совершенно ином развитии событий. И надо сразу же сказать, что человек, предвидевший истинный ход истории, был простым и не слишком-то обеспеченным, и уж никак не пророком или предсказателем. Его невероятные речи впоследствии записал в своих мемуарах известный писатель, теоретик классицизма Жан Франсуа Лагарп, который лично присутствовал при данном предсказании. В 1806 году мемуары были опубликованы в Париже.

В начале 1788 года на обеде у влиятельного парижского вельможи собралось общество ценителей искусств – компания немалая и довольно пестрая: придворные короля Людовика XVI, поэты, литераторы, ученые, священники, даже члены Французской академии. Обед удался. Все присутствующие были в отличном расположении духа. После чревоугодных удовольствий последовали духовные – литераторы начали чтение своих произведений. Потом последовала бурная дискуссия о модном атеизме. Целый поток острот низвергся на религию, несмотря на присутствие священнослужителей, которые тоже охотно ругали церковное начальство. Потом восхваляли Вольтера, который произвел революцию в умах. Наконец, посетовали, что даже самые молодые не доживут до столь счастливых событий – прихода царства разума и триумфа революции.

И тут встал некто, сидевший в уголке. По залу прошел шепот: «Кто это?»

«Жак Казот, – отвечали сведущие. – Понемногу занимается поэзией, баснями и статейками. Но ничего особенного не создал. На собрания его охотно приглашают потому, что он – отличный рассказчик. Правда, выдумывает много».

Казот поднял руку, и веселье, разливавшееся по залу, вдруг стихло. «Господа, вы желаете увидеть эту великую, потрясающую революцию? Будьте довольны – ваше желание исполнится! – проговорил он с тоской в голосе. – Но знаете ли вы, что случится в результате этой революции, которую вы ожидаете с таким нетерпением?» Поклонник революционных веяний, известный светский повеса граф Кондорсе, который любил именоваться по-демократически без титула – просто «месье», недоверчиво воскликнул: «И что же?»

Казот прищурился: «Вы, месье Кондорсе, умрете на соломе в темнице. Счастливые события, о которых вы жадно мечтаете, заставят вас принять яд, чтобы избежать секиры палача». – «Что за глупости! – вскричали гости. – Вы не понимаете, месье Казот, мы жаждем увидеть царство разума!» Казот глухо вздохнул: «В этом царстве разума вы, господин Шамфор, вскроете себе вены. Да и вы, месье д’Азир, скончаетесь от потери крови. Вы же, Мальзерб и Николани, умрете на эшафоте. Вы, господин Байи, там же».

«Какие ужасы вы говорите! – взвизгнула герцогиня Беатрис де Граммон. – Слава богу, хоть нас, бедных женщин, никакие революции не касаются!» Казот криво улыбнулся: «Ошибаетесь, мадам! Женщин станут карать, как и мужчин. Например, вас привезут на эшафот в тележке палача со связанными за спиной руками, как преступницу. У вас даже не будет исповедника! – Лицо пророчествующего побелело как мел. – Впрочем, его не будет почти у всех вас. Последний казнимый, кому выпадет такая милость, будет…» – Казот запнулся. «Какому же счастливцу выпадет такая удача?» – грубо процедил месье Кондорсе. «Королю Франции, – проговорил Казот. – Но это будет его единственная удача…»

Хозяин дома резко поднялся и подошел к Казоту: «Все говорят, что вы – отличный рассказчик, месье. Но ваш розыгрыш сильно затянулся. Извольте покинуть мой дом!» Казот вздрогнул, как от удара: «Розыгрыши судьбы не затягиваются. Не пройдет и года, как начнет сбываться предсказанное мною. Не пройдет и шести лет, как все это случится, к ужасу моему».

«Тогда скажите нам, что станется с вами?» – зло поинтересовалась герцогиня де Граммон. «Помните ли вы историю об осаде Иерусалима, мадам? – Казот взглянул в глаза герцогини. – Один человек в течение семи дней кряду обходил крепостные стены на виду у всех осаждавших и осаждаемых и кричал: «Горе Иерусалиму! Горе мне самому!» На седьмой день камень, пущенный из метательной машины, попал в него и раздавал насмерть. Это участь всех предсказателей».

И Казот, не кланяясь, пошел из гостиной. На пороге остановился и повернулся к застывшим в ужасе людям: «Всех вас уже нет, господа…»

Так кто такой был этот Казот? С чего вдруг начал вещать столь крамольно? Ведь к концу 1770-х годов вся Франция уже не уважала монархию, ненавидела аристократов и уже грезила будущим царством разума. Революционные веяния просто летали в воздухе. И вдруг такие речи от малоизвестного литератора.

Действительно, Жак Казот не хватал звезд с литературного небосклона. Он даже не был поклонником вольнодумца Вольтера, которого тогдашнее французское общество почитало, словно Бога. Казот же уважал традиции, чтил власть и церковь, хотя в литературном творчестве ему и приходилось следовать модным традициям и обращаться к мистике. Один из современников так его описывал: «К выражению живых голубых глаз и мягкой привлекательности облика Казот присоединял драгоценнейший талант лучшего в мире рассказчика историй, причудливых и наивных… Природа одарила его особым даром видеть вещи в фантастическом свете…»

Биография Казота мало изучена. Он родился в 1720 году в Дижоне, учился в колледже иезуитов. Те пристроили способного ученика в министерство морского флота в Париже. Однако карьера Казота не задалась – он стал всего лишь инспектором на острове Мартиника. Но там сумел жениться (и по любви!) на дочке главного судьи острова Элизабет Руаньян. Получил хорошее приданое и вернулся с женой в Париж. Здесь, имея средства к существованию, Казот и смог заняться любимым делом – писательством. Однако литературные круги не спешили принимать незнакомца. Казот сочинял стихи и сказки в духе «Тысячи и одной ночи», поэмы и песни, создал авантюрный роман «Влюбленный дьявол», где мистические легенды переплетались с горькой иронией автора. Но особого успеха не добился. Некоторой известностью пользовались только его устные рассказы, которые он обычно сочинял прямо перед публикой. Но ни один его рассказ не имел такого успеха, как реплики за тем странным обедом.

Увы, все сбылось!.. Революция началась через год. Мари-Жан-Антуан Кондорсе, известный математик, действительно принял яд. Себастьян-Рок-Никола Шамфор, автор знаменитого труда «Максимы и мысли», перерезал себе вены. Феликс Вик д’Азир, врач-анатом, член Французской Академии, скончался от потери крови в тюрьме. Бывший королевский министр Кретьен-Гийом Мальзерб вместе с любимцем парижских дам, острословом Николани, склонили свои головы под нож гильотины. Та же участь постигла и Жана-Сильвена Байи, хотя он, пламенный революционер, и стал первым мэром «свободного Парижа». Как известно, революция не щадит своих детей, как, впрочем, и прелестных женщин. Герцогиня де Граммон тоже взошла на помост гильотины, и ее прелестная головка скатилась в запачканную кровью мусорную корзину.

Ну а скромный чиновник и непризнанный писатель Казот со всей своей семьей повел себя просто героически: он отказался признать революционную власть, сохранив верность традиционной для Франции монархии. Сын Казота – юный Сцевола – вошел в историю как истинный защитник королевской семьи. Такой же романтик, мистик и монархист, как и его отец, Сцевола однажды ценой собственной жизни защитил королевскую семью. Когда разъяренная толпа напала на монархов и вырвала крошечного дофина, чтобы растерзать, Сцевола сумел отбить ребенка и вернуть его королеве, которая со слезами на глазах благодарила юношу. Впоследствии Сцеволу арестовали, но каким-то чудом ему удалось вырваться из страшной тюрьмы Консьержери.

Самого Казота, вступившего в число тайных сторонников короля, схватили 10 сентября 1794 года. Его бесстрашная дочь Элизабет кинулась в каземат, куда бросили Казота, и со слезами стала умолять тюремщиков помиловать ее старика отца. Тюремщики вместе с революционной толпой, пришедшей поглазеть на казнь, решили покуражиться над ней. Один из стражников налил огромный стакан деревенского самогона и протянул девушке: «Если вы, гражданка, хотите доказать, что не из проклятых аристократов, выпейте это залпом за победу республики. Останетесь стоять на ногах – заберете папашу!» Элизабет выхватила стакан и выпила залпом, вскричав: «Я готова забрать отца!» И толпа расступилась перед ней.

Казот вернулся домой. К нему тотчас прибежал друг, месье де Сен-Шарль, позже написавший мемуары: «Слава богу, вы спасены!» Казот только криво покачал головой: «Но ненадолго! Мне было видение: жандармы снова отвезли меня в Консьержери, ну а оттуда – в трибунал…»

Это было последнее пророчество 74-летнего Казота. Уже на другой день, 11 сентября, старика вновь арестовали. Его казнили на парижской площади Карусель в 7 часов вечера 25 сентября 1794 года. Поднявшись на эшафот, несгибаемый Казот громко вскричал: «Я умираю, как и жил, верным Господу и моему королю!»

С того памятного обеда прошло как раз 6 лет, как Казот когда-то и предсказал. Он умер последним – остальные присутствовавшие на ТОМ памятном обеде уже были на Небесах. Парадоксально, но мечта о революционных веяниях, в которых они видели очистительный ветер перемен, катком прошлась по их собственным жизням. Сгубила судьбы семей, круто повернула историю страны, сделав ее во взглядах всего мира из страны счастья и процветания страной ужаса, террора, которая развязала мировую войну, еще невиданную в истории человеческой цивилизации.

И тут стоит вспомнить еще одно предсказание, которое сделал Казот на том давнем обеде в узком кругу. Кто-то тогда пожелал: «Скорее бы уж пришло царство истинного разума, оно гораздо лучше, чем весь этот затхлый мир, в котором мы обитаем!» И тогда Казот проговорил резко, словно выплюнул: «Все это случится с вами именно в царстве разума и во имя философии человечности и свободы, о которой вы бредите, господа! И это действительно будет царство разума, ибо разуму в то время будет даже воздвигнут храм, более того, во всей Франции не будет других храмов, кроме храма разума».

И это пророчество сбылось. Революция запретила всякую религию. Зато разум занял ее место и поднялся на ступень обожествления. По всей стране действительно строили храмы разума, устраивали праздники в его честь. Но и разум, став богом, потребовал жертв. И сколь масштабных!..

Так не стоит ли понять: торжество разума не всегда приводит к торжеству добродетели. Разум без чувств опасен так же, как голые чувства без разума. Впрочем, все противоестественно без одного – СОЧУВСТВИЯ.