Часто в мое сознание проникают мысли, столь ясно и четко очерченные, что у меня возникает совершенно определенное ощущение, что кто-то мне что-то говорит. Иногда я, в самом деле, слышу голос. Ты бы его не услышал, так как я воспринимаю его своим внутренним ухом.

В иных случаях я вижу очертания самого духа возле больного и получаю от этого существа сведения о болезни, которые помогают мне при исцелении.

(Ольга Ворралл, известная американская целительница [51])

Это так, словно небо и земля соединяются.

Все становится светлым от сияния.

Это maк, как при первом половом соитии.

Словно бежишь, затерявшись, по широкой дороге.

(Описание транса индусом Саора Ельвин [52].)

Быть в состоянии транса — значит иметь «Лоа», то есть быть одержимым божеством. «Понимать, что «Я» должно уйти, когда входит Лоа, значит понимать, что нельзя быть человеком и божеством одновременно» — говорит Майя Дерен [53], одна из немногих белых, которая училась у вуду на Гаити становиться одержимой. Первым знаком транса для Дерен является «уязвимость» «Я», сокрушение основ нашего «Я», которые вскрываются и уступают место другим силам. Вот ее описание собственного опыта вовремя танца:

«Воздух тяжел и влажен; пытаясь его глотнуть, я чувствую: в мои задыхающиеся легкие не поступает кислорода. Мои виски стучат. Мои ноги тяжелы, как камни, мускулы напряжены, боли обостряются с каждым движением. Мое существо сконцентрировано на единственной мысли: я должна выдержать.

Теперь я не могу сказать, почему не прекратила этого, кроме того, что где-то у основания всех этих ощущений едва пробивалось предчувствие, что в конце концов выйдешь победителем или побежденным. Приходится это признать. От этого нельзя закрыться. В это мгновенье я была столь сконцентрирована на том, чтобы выстоять, что не могла понять, когда все закончилось, тяжело ли это было, и не могла также сказать, произошло это вдруг или постепенно. Я только заметила сразу, что тот такт, который требовал от меня невероятного внимания, замедлился, и мое сознание получило возможность некоторое время блуждать спокойно и наблюдать, как замечательно слушать барабаны, двигаться навстречу им, делать все это без напряжения, и если хочется более утонченных движений, изящнее изгибать руки, ритмически перебирать пятками или двигаться в разные стороны.

Как это иногда бывает во сне, я могу наблюдать самое себя, могу с удовольствием отмечать, как кружится подол моего белого платья; могу видеть, как в зеркале, как возникает улыбка и мягче становятся губы, как все незаметно превращается в сияние, которое прекраснее всего, что я до сих пор видела. Когда я поворачиваюсь, это выглядит так, словно я говорю своему соседу: «Посмотри! Видишь, как все прекрасно!» и замечаю при этом, что остальные находятся на некотором расстоянии, уже образовали кружок зрителей, и все выглядит так, как будто я поражена громом. Я знаю, что та, кого я наблюдаю, это не я сама. И все-таки это я, так как если этот гром поражает меня, мы, двое, объединены на одной левой ноге, которая словно имеет корни в земле. И теперь только ужас. «Вот оно!» Стоя на этой ноге, я ощущаю странное онемение, которое приходит от земли и поднимается дальше по костям, так медленно и ощутимо, как соки, которые струятся вверх по стволу дерева. Я называю это онемением, но это не совсем верно. Чтобы быть более точной, хотя для меня это всего лишь воспоминание, но иначе это невозможно понять, — я должна была бы назвать это белой темнотой. Белое есть великолепная сторона этого, темнота — ее ужасная сторона. Это ужасное обладает громадной мощью, и, собрав последние силы, я срываюсь со своей ноги — я должна двигаться дальше! Должна двигаться! И вновь подхватывать танцевальный ритм барабанов, чтобы цепляться за что-то вокруг меня, что помешает мне укрепиться на опасной земле.

Едва я спасаюсь в движении, как ощущение себя самой раздваивается с новой силой, как в зеркале. Двоится по обе стороны невидимого порога, за пределами оказывается теперь восприятие того, кто наблюдает; все мерцает, веки дрожат, интервалы между моментами восприятия увеличиваются. Я вижу танцующего в одном месте, в следующий момент в другом, глядящим в другом направлении, и то, что находится между этими мгновениями потеряно, совершенно утрачено. Я чувствую, что эти провалы увеличиваются и что я вскоре совершенно потеряюсь в этом мертвом пространстве и мертвом времени. Сильным ударом барабан вновь возвращает меня к точке левой ноги. Белая темнота начинает вновь спускаться; я срываюсь с моей ноги, это усилие словно катапультирует меня сквозь некое широкое пространство, и я приземляюсь на твердую основу из рук и тел, которые меня держат. И они имеют голоса, сильные напористые голоса, они поют, и их мелодии меня успокаивают. Я освобождаюсь каждым мускулом, скольжу вновь сквозь широкое пространство и не обретаю равновесия до тех пор, пока моя нога твердо не укореняется. Так происходит и дальше: нога укрепляется, затем я вновь срываюсь, долгое падение сквозь пространство, вновь укоренение ноги — как надолго, как часто это будет повторяться, я не знаю. Мой череп — барабан; каждый сильный удар вгоняет в землю ногу, как острие стрелы. Пение гудит в моей голове, в ушах. Этот звук меня потопит! «Почему они не прекращаются! Почему они не прекращаются!» Я не могу вырвать ногу. Я поймана в этот барабан, в этот колодец звуков. Нет ничего, кроме этого. Нет никакого выхода. Белая темнота заставляет сильнее бежать кровь в венах моих ног; все это, как бурный поток, усиливается, усиливается. Сила, которую я не могу вынести, к которой я чувствую себя не готовой, кажется, разорвет меня! Это для меня слишком много, слишком светло, слишком бело; это темнота. «Помилуй!» — кричит что-то во мне. Я слышу эхо голосов, сильное и жуткое: «Erzulie!» Белая темнота заливает мое тело, достигает моей головы, проглатывает меня. Я оказываюсь втянутой внутрь и в то же время, как от взрыва, лечу вверх. Это все» [54].

Таково ее переживание транса: пластичное, художественное, филологическое. Нам открывается приходящее изнутри ощущение ландшафта. Майя Дерен — режиссер и художница — вероятно, такое восприятие связано с этим. Что здесь является эпизодами, относящимися собственно к трансу? Во-первых, это «ранимость», разрушение границ мира своего «Я», затем боль и мучение, которые исчезают при сужении восприятия и концентрации за счет ритма барабанного боя и движений тела. Это приводит к состоянию спонтанности, свободы, непроизвольному, непринужденному движению — танцует не Дерен, она приводится к танцу. Время прыгает от картины к картине — в объективе восприятия. Промежутки между воспринятым увеличиваются; но что происходит в промежуточное время? Пустота, Ничто, не-Я, лишенное времени пространство. В результате страх, паника перед саморазрушением сковывают ее. Затем — раздвоение, возможность наблюдать себя со стороны, расщепление тела и сознания. Это значит, что теперь все происходит словно само собой, никаких искусственных, осознанных танцевальных движений, ни напряжения, ни усталости — тело берет слово. Утрата собственной личности продолжается, но «Я» все еще присутствует. Снова страх, теперь даже жесткое требование, что «Я» должно быть высвобождено, от него должны отказаться, отречься. Это жесткое требование, этот террор есть тьма. Радость окрашена в сияющий белый цвет. Дуализм страха и радости? Но амбивалентность заканчивается. Решающий шаг на пути к саморазрушению, к постижению «белой тьмы» [55] вызывает транс. В этой пустоте царит отсутствие воспоминаний, здесь движения тела становятся особенно возвышенны; тело и самость хотят быть совершенно свободными от табу и терзающих обманов мира своего «Я». Внешнее и внутреннее едины в ощущении: «Моя голова — барабан». Истинная, дремлющая в людях сила прорывается. «Пощады», — кричит нечто во мне». Сила берет на себя власть, тело становится лишь инструментом. Этот выброс энергии отбрасывает прочь ощущения самого «Я». Взрыв происходит внутри путем прорыва к изменившемуся состоянию сознания — как новое рождение… Позднее, вспоминая свое переживание, она пишет:

«Я вижу все сразу, без задержки в цепочке событий, каждая деталь одинаково значительна и четка, пока сила различения не навязывает мне выражение глаз и тени носовых отверстий, которые являются лицом. Даже теперь, когда я смотрю, кажется, что я навсегда хочу запомнить этот изначальный мир, как будто эти формы уже приобрели значение и перестают быть просто формами..». [56].

Характерным для транса является распадение мира вещей. Что есть вещи, как не фрагменты бытия, искусственно извлеченные из окружающего мира, наделенные нами названиями и определенным смыслом, которые существуют не объективно, но лишь относительно нас? Слово, действие, мышление, ощущение — они распадаются и затем собираются вновь, но уже без разделительных линий. Едва мы покидаем мир относительных понятий, пред нами внезапно оказывается сияющий мир, с сияющими существами, с сияющими формами. Я не могу объяснить, почему такое необычное состояние позволяет видеть мир сияющим, как рассказывают об этом многие люди, пережившие измененные состояния сознания. Время и пространство, причинно-следственные связи расплываются, ослабевают. Дерен воспринимает все сразу, вне времени. Она приходит в состояние, близкое, только лишь близкое, настоящему просветлению, Unio mystica [57].

Ларри Петере, этнолог, попытался научиться вхождению в транс у своего непальского учителя Бирендры. Его наставник и другие ученики приводили себя в состояние духовного экстаза в процессе барабанного боя, дикие конвульсии подергивали их тела, и, скрестив ноги, они подпрыгивали на полметра вверх. Петере рассказывает:

«Мы повторяли упражнение много раз; я начинал сам дрожать и затем медленно двигался до тех пор, пока не становился частью такта. После десятка или более попыток дрожание переходило в мои ноги. Они дрожали сами по себе, но это «делание не мной» было осознаваемо. Спустя несколько мгновений начинало сотрясаться все мое тело и я, подпрыгивая, передвигался через пространство. Мое внимание было направлено на движения моего тела, глаза оставались закрытыми. Но как только я освоился в окружающем пространстве, я заметил, что вокруг меня происходили и другие вещи, тряска перестала происходить автоматически и погасла в утомлении.

Вспоминая барабанную дробь этой ночи, я подумал, что мы играли так быстро, как только могли, все в одном ритме — бам-бам-бам-бам-бам-бам — в тройном такте, пока такт, наконец, не сделался быстрее. Это сознательно производимое дрожание казалось с первой же секунды возникающим само по себе, а Бирендра поместил свой особый громкий такт среди моих. Он изменил и ускорил ритм. Я уверен, что он сделал это намеренно. Он использовал этот метод со всеми своими учениками. Он проводит два или три таких маневра с барабанным боем, пока стук барабана и тряска не становятся самостоятельными. Однажды я трясся так, пока меня не охватил страх, что я могу потерять контроль и буду побежден, после чего вновь подчинил себе мое дергающееся тело. Это было неприятное чувство, оно не травмировало меня, но очень подействовало. Мое сердце забилось, и я ощутил, сколь сильно было мое сопротивление на пути к новому опыту. Я не мог заставить себя быть совершенно свободным.

Бирендра взял на себя контроль над ритуалом; он задавал ритм, стены отзывались эхом его барабану. Я следовал его ритму, а мое тело тем временем качалось из стороны в сторону. Я потерял музыкальный ритм внутри себя и начал трястись. Бирендра прерывал мой ритм, добавляя в него один-два удара особой силы, и мои удары стали замедляться. Он повторил это два или три раза, и после этого я потерял контроль над собственными движениями. Мое сердце дико билось, я забыл о тряске тела, о барабане и почувствовал, как приподнимаюсь над землей. Ощущалась небывалая энергия. Поначалу казалось, что дрожание исходило от моих гениталий. Я почувствовал, как барабан поднимается в воздух, движимый моей энергией. Начало дрожать возле солнечного сплетения, затем моя грудь и плечи, наконец, голова. Когда мною были осознаны эти движения, меня обуял страх. Я почувствовал, как по моему телу мягко прошла волна жара. Затем сознание «отсеклось» от тела. Я наблюдал свое дрожащее и подпрыгивающее в воздух тело так, словно мое сознание было от него отделено» [58].

Сергей Брамли [59] разговаривал с бразильской жрицей ма кумба Марией-Джозе [60]. Она сообщила ему исчерпывающие сведения о поведении в состоянии транса. Ее описание представляет собой законченную картину происходящего во время транса. Медиумы в состоянии транса приносят свои тела в дар божествам, чтобы те могли в них вселиться; они покрывают свои тела полосами, как это делают рыцари с уздой своих лошадей. Сознание самого медиума выключено и служит божеству в качестве временной стоянки. При вхождении в транс у медиума часто возникает чувство, что он вновь становится ребенком: он мешает церемонии шалостями, задевает других танцоров и публику. Затем он должен быть призван к порядку. Это так называемая стадия детства в трансе. После нее остается приятное ощущение — голова была некоторое время пустой и могла восстановиться, божество, уйдя, оставляет медиуму силы. Во время других форм транса медиумы оказываются совершенно изнуренными, часто болеют потом в течение нескольких дней, чувствуют себя подавленными и лишенными всякой энергии. Если при исцелении расходуется собственная энергия, то в конце концов возникает состояние полного истощения; медиум подобен тогда использованной батарее. Если же через человека действует дух или божество, потери энергии не возникает. Совершенно очевидно, что существуют разные возможности работать с энергией — с собственной или чужой.

Во время транса медиумы макумба очень много курят и выпивают литры водки. Удивительно, но они не пьянеют; в нормальном состоянии они бы не выдержали такого количества выпитого. По-видимому, здесь действует механизм, нейтрализующий алкоголь. Подобным же образом происходит в трансе нарастание физической силы, усиление сенсорных способностей: все видится, слышится и ощущается значительно острее, интуитивные сущности постигаются быстрее, любое напряжение не вызывает потери сил, мышление и чувства активизируются, познавательные возможности повышаются. В случае с последователями макумба алкоголь потребляется божествами, а не самими медиумами.

Задачей Марии Джозе является управление трансом медиумов и усмирение их божеств, которые зачастую могут причинить большое страдание медиумам. Для этого она вмешивается и обрывает транс. Если в транс впадает непосвященная личность, она использует иное песнопение и другой ритм барабана, чтобы освободить человека от опасного для него божества, проникшего в него.

Ритм важен для стимуляции транса. Мария Джозе рассказывает: «Наши божества реагируют прежде всего на ритм. Если он меняется, меняется и поведение божества. Барабаны говорят за нас с божествами. Они наши самые убедительные голоса. Наши инструменты — это не обычные мирские барабаны. Мы воспринимаем их как живых существ. Барабанам дается пища, они поглощают жертвенные дары, и с ними нельзя, как с женщиной, вступать в контакт во время регулярных циклов, это лишает их силы, делает голоса барабанов фальшивыми» [61].

Если медиум теряет себя, это значит, что божество скачет на нем верхом, а он превращается в «послушного скакуна». Возникает новый медиум.

Его выслеживают божества и нападают на него во время сна или транса. Иногда медиум, в котором ездит божество, выхватывает кого-нибудь из публики, несет его на плечах по церемониальному залу и дарует своему ездоку ритуальное приветствие, показывая тем самым, что божество охотно переместилось бы в него.

Как только медиум начинает ощущать склонность к трансу, он проходит настоящее обучение. Он отправляется в террейро, культовый дом, где предпринимается попытка идентифицировать проникшее в него божество. Если удается понять, о ком идет речь, божество и медиум заключают пакт. Это напоминает практикующуюся у многих племен свадьбу с супругом-духом. При посвящении послушница должна получить новые силы во время купания в крови, так как она еще не в состоянии по всем правилам принять в себя божество. Всю ночь она остается лежать неподвижно, пока кровь не высыхает, и тем самым контакт с божеством считается закрепленным. До этого ученица должна совершенно одна жить в маленьком помещении внутри террейро, говорить как можно меньше и не иметь никаких сексуальных связей. Регулярно она принимает травяные ванны. Купания эти, как говорит «Мать богов» Мария, посвящены поселившемуся в ней божеству, и ее собственная личность во время этих купаний «стирается» шаг за шагом. Она выходит после всего этого как бы вновь рожденной, она очищена, освящена, освободилась от прежней собственной личности и становится постепенно «Мао», «супругой божества».

Вскоре послушница переживает впервые состояние транса. Божество и его «дитя» объединяются. Поются молитвы божеству, и одетая во все белое послушница принимает своего божественного супруга одна, в центре террейро. Она движется по кругу, и в нее входит божество. Зажигаются фейерверки, и все аплодируют. «Мать богов» проводит горящей свечой по подмышкам посвящаемой, чтобы проверить, в самом ли деле та в состоянии транса. Если это состояние обманно, посвящаемая обжигается, если нет — пламя лишь лижет кожу, не оставляя ожогов. Девушка вновь возвращается в обычную жизнь. Она не покидала террейро во время всего обучения. Ее семья должна выкупить ее, то есть вернуть затраты на инициацию — те деньги, которые расходуют на жертвы во время больших всеобщих праздников.

Брамли спрашивает «Мать богов», может ли стать посвящаемым иностранец. «Я не знаю, — отвечает она. — Это зависит от самой личности. Но почему, собственно говоря, нет? Хотя точно я не могу сказать. У иностранцев в головах часто существуют барьеры. Предрассудки, которые их сковывают, которые мешают раскованно передвигаться, полностью предоставлять себя в чье-то распоряжение, в достаточной степени освобождать голову, чтобы там смогло разместиться божество.

Иностранцы в целом слишком сильно испорчены своим воспитанием. Наши танцы, наши жертвы пугают их. Кроме того, они опасаются унизиться, если должны принять что-то, что рассматривают как чистое суеверие. Если они воспринимают что-то глазами, они отрицают это у себя в голове. Их тело соглашается, их разум защищается от того же самого. Они, как шитом, прикрываются мыслью, что для таких вещей в цивилизованном мире нет места» [62].

Конечно, измененное сознание находится в противоречии с обычным, одно исключает другое. Поэтому Мария-Джозе говорит:

«Макумба ничего не объясняет, можно оценить только ее влияние. Инструмент ее действий не голова, но тело. То, что ты чувствуешь, важнее, чем то, что ты думаешь. Если бы люди учились следовать только своей интуиции, они были бы гораздо счастливее» [63].

Так мы приходим к сути измененного сознания, к макумбе, к миру, рожденному из интуитивной высшей мудрости тела и духа. «Макумба — это стержневая ось, центр, вокруг которого в определенной гармонии располагаются действия людей» [64]. И далее Мария-Джозе говорит: «Все может служить предсказанию. Нужно только быть внимательным. Универсум полон знаков. Если ты учишься правильно воспринимать вещи, ты поймешь, что я имею в виду. Форма облаков, полет птицы, звуки природы, неожиданные встречи: все это несет весть, которая оповещает о воле богов. Универсум является неким целым, которое построено логически, сохраняется в исполненных смысла формах и развивается дальше» [65].

Здесь, как и во всех родовых обществах, мы находим представления об универсуме, в котором всё обо всем может давать информацию, и все сущее в своей основе является мощной знаковой системой. Транс является первым шагом на пути к разгадке этой знаковой системы. Под разгадкой понимается отказ от программ нашей культуры, нашего мышления и нашей системы чувств, подобно тому, как стягивают перчатку с пальцев:

«Человек живет в заранее подготовленном универсуме, не так ли? В некоем ирреальном универсуме, который ему навязала его культура, его воспитание. Он позволяет поместить себя на эти подпорки и воображает, что теперь обладает миром собственных мыслей. А это действительно важно, периодически обращаться к своей внутренней сути [66].

Мышление, напротив, убивает жизнь, сын мой. Оно вытягивает силу из вещей. Спроси наших приверженцев. Они не смогут объяснить, что делают или ощущают. Но не нужно все объяснять. Через мою голову проходит множество мыслей. Но я верю только тому, что я испробовала на практике. Наша религия постигается на практике, а не в теории. По этой причине я не понимаю твоей книги. Она напоминает песнопение, в котором известен лишь текст. А я говорю тебе: самое существенное — это ритм» [67].

Если ритм барабана синхронно совпадает с ритмом мозговой активности, то, как это показывают новейшие исследования, проще достичь состояния измененного сознания: этому способствует универсальное значение звучащего барабана, ритма и песнопения в родовых культурах… К этому добавляется, как показывает пример Ларри Петерса, мужество совершенно отказаться от себя самого. Наш архаический страх все время препятствует нам в этом. История человечества, можно сказать, это борьба между отказом от самого себя и строгими рамками недремлющего сознания, стремящегося обеспечить надежность рассудочностью поведения. Если бы захотели взглянуть на историю с этой точки зрения, то ее пришлось бы написать заново.

Одной из форм введения в транс является вдыхание можжевелового дыма, как это делается в Хунза, маленьком королевстве в Каракоруме. Транс, доведенный до высшей точки, как это происходит в Хунза, переходит затем в опыт иного рода, за пределами тела. Битан, шаман Ибрагим из Алтит, приобрел свою шаманскую силу уже в 15 лет на высокогорном пастбище в Чикизо Рунанч. Он покидает тело и вместе со своим духом отправляется к феям, к Великой Матери, к владычице природы, нашей внутренней природы. От нее он получает силу шамана, он выпивает ее в форме синего молока, из синего стакана. Вновь синий цвет, он всегда появляется в связи с мотивом приобретения силы и необычной энергии.

«Когда я получил свое «битанство», то мир узнал от меня: в Алтите один стал битаном. Наш король отдал в связи с этим приказ: пусть новый битан в Алтите танцует. Я танцевал, и если до того перед моими глазами возникали три феи, то в тот день, когда я танцевал в Алтите, я увидел семь фей. Через три дня я танцевал в Веришале. Три дня спустя меня привели на двор князя. С этого момента у меня вообще больше не было никакого общения с людьми… Когда народился новый месяц и пришли духи-защитники, я больше не мог себя сдерживать. Мой дух покинул тело и поспешил к горе. Я оставался там с феями в течение пяти дней. Они давали мне синий стакан с синим молоком. Я пил молоко. По истечении пятого дня в Алтите был большой праздник и еще один в Суриасе. Но я ничего не замечал. Затем великая Мать дала мне разрешение вернуться. Я пришел со всеми феями. Одна была Галзали, другая — Забарамгул. Они положили меня под ореховое дерево у источника в Алтите. Когда меня увидели мои родные и друзья, они очень обрадовались. Я ведь вернулся и не был пропавшим. Я отправился с ними домой, но не мог ничего есть. Я все еще был с феями, и мои чувства были у них.

Как правило, обычные люди не могут видеть фей. Кто же их видит? Во-первых, битан, а за битаном пашу, ясновидец. Между людьми и феями существует род завесы. Когда мы устраиваем праздник, дотрагиваемся до барабанов, заставляем говорить флейты, и когда из можжевеловых веток и лишайников гульгуль делается дым, тогда приходят феи. А после, когда нам поливают воду на лицо, они уходят.

В день, предшествующий празднику, битан ничего не ест. Он только пьет неподслащенный чай. Чай приготовляется из цветка Tilpusching, который есть на горном пастбище. Мы дышим дымом Tilpusching, можжевельника и Supandur, льем туда просо и превозносим Пери. Мы делаем Барайо [68]. На эти просьбы начинают собираться феи, но еще по ночам и на удалении семидневных путешествий. Затем мы все приближаемся к тому двору, где происходит собрание. И когда наш король делает знак и говорит: поднимайтесь теперь и танцуйте — тогда мы танцуем. Так это происходит, сахиб. Мое имя Ибрагим из Алтита». [69].

В марте 1975 года Там [70], отец кронпринца Газанфара Али, приказал Ибрагиму танцевать для него и смотреть в даль. На предсказание будущего для короля собралось множество людей. Ибрагима встречали музыкой, аплодисментами, барабанами. Сеанс битана — это народный праздник в Хунзе. Он идет к барабану и прислушивается к его звучанию. Четыре помощника, которые должны быть наблюдателями во время его «отсутствия», во время его путешествия по небу, приходят с горной козой и сковородой, наполненной травами и ветками можжевельника. Битан выпивает крови козы, он глубоко вдыхает дым, идущий от веток. Затем барабанами гоняют его по двору крепости. После семи кругов [71] его движения замедляются. Ибрагим теряет сознание. Его помощники подводят «вернувшегося» к королю. Но прежде чем он расскажет о своем путешествии, он поет песню на шина, дардисском языке, которого он в обычном состоянии не знает. В этот раз он предсказывает смерть Тама; по его словам, тот умрет в будущем году в первый день темного месяца после навру за. Годом позднее, в марте 1976 года, как было предсказано, эмир Хунзы умирает [72].

Принципиально транс не отличается от глубокого гипноза, разница состоит лишь в языковом различии. То, что внушается шаманским песнопением или символами культуры, воспринимается психикой и переносится в действительность во время состояния транса. Так как внушить можно все, шаманы способны на все. Они пробегают по горящим углям, опускают руки в кипящую воду, неуязвимы для всех видов боли. Если дух какого-то животного входит в их сознание, то они перенимают его движения и поведение; если дух является беременной женщиной, то их живот вздувается; если это всезнающий бог, то шаман сам становится «всезнающим»; если это неистовое божество, шаман также становится неистовым; если в него входят шаманы других племен, он начинает говорить на других языках.

Возможности внушения неизмеримы, они затрагивают все сферы жизни, все формы духовного своеобразия, все формы поведения. Транс усиливает наши природные силы и способности, выводит наружу скрытые возможности. Так становится возможным пробудить утраченное воспоминание, повысить познавательные возможности в сфере языка и мастерство художника так же, как увеличить силу удара боксера и степень ловкости фехтовальщика. Раскрываются не только скрытые силы, мы получаем доступ к сфере сознания, которая находится по ту сторону трехмерного пространства, в неком сверхпространстве, доступ к иным реальностям и параллельным универсумам.

Совершенно непроизвольно применяют техники транса дети. Известны игры «верчение червя», «оказание помощи», сжимание грудной клетки своего приятеля, пока ему не становится нечем дышать, ритмичное качание детей. Дети не распространяются об этих играх. Но, если их спросить, что они при этом переживают, они ответят:

«Это так, словно я лечу», «У некоторых при этом кружится голова, но чувствуешь себя хорошо», «Это так, словно ты сходишь с ума», «Это так, словно паришь», «Я чувствую, как вокруг моего тела возникает энергия», «Это доставляет удовольствие» [73]. Дети эскимосов играют во «впадание в транс». Они подвешивают себя за капюшоны, пока горло совершенно не перетягивается; кровь не поступает больше в голову, наступает помутнение сознания, а лицо синеет и багровеет: только тогда другие участники игры вынимают их. Пережившие это состояние утверждают, что оно очень приятно, поэтому они все время играют в эту игру [74]. Подобным же образом дети африканских кунг, сибирских тунгусов и непальских магар играют в трансовые игры и подражают шаманам [75] во всех их действиях. Особенно выразительны игры в транс у балинезийских детей, которые рано начинают принимать участие в больших трансовых драмах и публичных театральных представлениях. Это свидетельствует о том, что тяга к познанию состояния измененного сознания является врожденной J и столь же естественно стремление к созданию многомерного универсума сознания, в котором состояние бодрствования воспринимается лишь наряду с прочими. Альтернативные состояния сознания не оцениваются как патологические. Каждый человек проводит большую часть своей жизни в состоянии сна и сновидения. К этому добавляются дневные сновидения, обмороки, наркозы, оргазм, стресс, экстаз и, конечно, сильные проявления чувств, такие, как ненависть, ярость, ревность, злость, любовь, состояние влюбленности, шок, утомление и психопатологические состояния: психозы, неврозы и т. д. К этому добавляются еще и искусственно создаваемые за счет психоделических и наркотических средств состояния. По сути, совершенно бессмысленно говорить о том, что человек проводит большую часть времени в нормальном состоянии — совсем наоборот. Выделить из всех этих различных эмоциональных и духовных состояний одно и охарактеризовать его как нормальное — невозможно. Человеческое бытие со всех сторон открыто опыту сознания всякого рода. Мы долго движемся в континууме между сверхсознательным и состоянием ослабленного сознания. В действительности мы живем в многоликом универсуме сознания: наша психика совершает путешествие сквозь его различные зоны. Я полагаю, что задача человека состоит в том, чтобы научиться четко отделять эти состояния друг от друга, чтобы стать хозяином своих собственных «творений»; ведь даже дети экспериментируют с этими состояниями, а в шамане мы обнаруживаем мастера перемены состояний, владеющего континуумом бытия.

Лапландские колдуны просят своих родных выводить их, спустя определенное время, из состояния транса. Существует в связи с этим много историй о не вернувшихся колдунах: сыновья или жены забывали разбудить их в условленное время определенным заклинанием или забывали, как оно правильно произносится. Одного старого колдуна забыл пробудить песнопением его помощник; когда он попытался сделать это позже, старик проснулся ненадолго и сказал при этом: «Из мертвого не выйдет больше человека, если вовремя о нем не вспомнят!» Другой старый колдун был забыт в течение трех лет, только тогда его помощник вспомнил спасительные слова, а именно место пребывания его души: «В изгибе щучьей кишки, в третьем убежище!» Только эти слова были произнесены, ноги колдуна задрожали, и, не скрывая своей печали, он крикнул: «Гниющий человек ничего не может делать!» [76].

К сожалению, в наше время существует тенденция либо мифологизировать измененные состояния сознания, либо дискредитировать их. И то, и другое вредно в равной степени. Как и искусственное деление на нормальное неизмененное сознание, это создает препятствия в их изучении, они трактуются как усиление всех форм восприятия, как изменение физиологических и биохимических внутренних процессов. В этом случае процесс представляется чем угодно, только не загадочным явлением, не более чем физика тела и химия духа. Столь же неверно отождествление высших состояний сознания с духовными философиями, церквями, сектами, верующими. Измененные состояния сознания относятся к естественной истории человека, их следует рассматривать в рамках деятельности сферы чувств, они имеют мало общего с религией и верой. Они суть явления физические, биологические, квазихимические, квазиэнергетические процессы, независимо от того, известны они в настоящее время или нет. Во всяком случае отождествление их с идеологиями и религиозными системами очень опасно, опасно для верующего, для ясности человеческого 1 духа. Слово «религия» и слово «спиритуализм» не должны вообще возникать в этой связи — это было бы идеологическим злоупотреблением в отношении природных условий, однако избежать этого почти не удается. Если мы хотим исследовать измененные состояния сознания, сознание в целом, мы должны отодвинуть в сторону все догмы, все традиции и этические нормы, связанные с этим вопросом на протяжении времени. Духовный опыт, столь почитаемый, хранимый и передаваемый, является ничем иным, как процессом обмена веществ, как электрическим возбуждением органической, молекулярной или клеточной основе. Внетелесный опыт, независимая от тела духовная субстанция имеют биофизическое происхождение, правда, на более высоком уровне. История духа и история природы, совпадают.

Известно: эндорфины, свойственные мозгу морфины, отвечают за изменения состояния сознания; они подавляют боли и вызывают эйфорию [77]. Связь религиозного опыта и относящихся к телу психически активных субстанций в значительной степени доказана. В состоянии стресса и борьбы усиливается ответная реакция эндорфина и наступает успокоение. Сильный стресс, страх, паника, повышенное напряжение и телесный расход сил возбуждают действие эндорфина и вызывают состояние эйфории. Вспомним о трансе Майи Дерен: в высшей точке телесного напряжения, которое она описывает как состояние террора, внезапно наступает перелом — эйфория. Все происходит дальше само по себе: эффект «укрупнения, приближения наблюдаемого», деперсонализация, транс. Но состояние террора и эйфории происходят одновременно, одно не снимает другого, оба остаются существовать в качестве «белой тьмы». Напряжение до предела возможностей приводит к состоянию транса; состояние телесного изнеможения и крайней психической концентрации являются преддверием блаженства, вратами, ведущими к великим духовным и физическим делам. По этому поводу Олдос Хаксли говорит:

«Но все наши внутренние переживания тем или иным образом обусловлены химическими процессами, и если мы воображаем, что одни из них чисто «духовные», чисто «интеллектуальные», чисто «эстетические», то лишь «потому, что никогда не стремились исследовать внутреннюю химическую среду». [78].

Хаксли указывает на то, что во времена средневековья, когда зима была связана с вынужденным постом, химия тела, усиленная нехваткой витаминов 50-дневного предпасхального поста, превращает состояния экстаза и видений в повседневные. Также бичевание скрученными в узел кожаными ремнями высвобождало много гистамина и адреналина, и сквозь раны в кровь проникали ядовитые вещества — все это раздвигало границы мозга как «вентиля редукции» и приводило к возникновению чужеродных своеобразных явлений.

Перенапряжение за счет неудобных положений, нехватки витаминов, сокращения содержания сахара в крови и уменьшения времени сна за счет дыхательных упражнений и песнопений, приводящих к повышению доли углекислоты в легких и органах кровообращения, — все это расширяло возможности «церебрального редукционного вентиля»:

«Чтобы стало возможным биологическое выживание, дух как некое целое должен просочиться сквозь редукционный вентиль мозга и нервной системы. При этом на другом конце возникает скудный поток сознания, который помогает нам удерживать жизнь на поверхности нашей планеты». [79].

Мы видели, насколько важен барабанный бой для обучения трансу. По этому поводу Олдос Хаксли пишет:

«Ни один человек, независимо от того, насколько он цивилизован, не может сохранить свою личность независимой и критически мыслящей при длительном слушании африканских барабанов, индийского пения или валлийских гимнов. Было бы интересно, например, поместить группу авторитетнейших философов лучшего университета в жарком помещении вместе с марокканскими дервишами или гаитянскими приверженцами вуду и измерять секундомером их психологическое сопротивление влиянию ритма. Смог бы логический позитивист выдержать дольше, чем субъективный идеалист? Был бы марксист сильнее, чем томист или ведантист? Сколь привлекательное, сколь плодотворное поле для эксперимента! Одно мы могли бы предсказать со всей уверенностью: если бы наши профессора достаточно долго послушали «там-там» или пение, каждый из них вскоре стал бы завывать вместе с дикарями». [80].

Возбуждение, вызываемое ритмом не только за счет звука, но и за счет других факторов, воздействует на сознание. Мы дышим в определенном ритме, наше сердце бьется ритмично, волны мозговой активности совершают ритмичные движения, мы бегаем и говорим в определенном ритме и т. д. В течение всей жизни мы находимся во власти психических, телесных, биологических и космических ритмов, которые существенно влияют на наше существование и тесно связаны друг с другом. Изменение свойственного телу ритма влияет на перестройку сознания. Исследования ритма и звука в один прекрасный день откроют нам совершенно новую картину человеческого сознания. Человек в значительной своей части состоит из звука, колебаний, мелодии, и следовало бы составить шкалу колебаний деятельности сознания, что стало бы первым шагом на пути воспроизведения основ его деятельности. К этому дополняется то, что голофонические звуки приводят к накоплению синэстетического опыта, то есть становится возможным не только слышать музыку, но одновременно ощущать ее телом, видеть и обонять ее [81].

Как показывают описанные примеры, состояние транса может быть творчески использовано при решении многих жизненных проблем. Если бы мы стали применять опыт трансовых состояний в терапевтических, педагогических и психологических целях, мы смогли бы вызвать латентные возможности сознания, возрождение науки, поскольку транс, как всеобъемлющая форма восприятия, скачкообразно продвигает вперед исследование, познание, решение проблем. Трансовое состояние является истинной формой человеческого восприятия, лишь прошедшей сквозь стратегию безмерного искажения.

Уильям Джеймс рассказывает об этом на свой лад: «Только некоторые люди используют максимум данной им энергии. Как научиться нам отыскивать предельные границы нашей энергии? Мы используем лишь малую часть наших величайших возможностей и способностей. Если бы мы сравнили себя с теми, какими должны быть на самом деле, то установили бы, что мы бодрствуем лишь наполовину. Нормальный человек является истериком, поле восприятия которого сильно сужено» [82].

Трансовые состояния достигаются, главным образом, в процессе экстремальной физической и психической деятельности: пения, танца, всякого действия, которое приводит к истощению и утомлению. Я хотел бы привести пример из мира культурной жизни: высшие спортивные достижения. Возникающие при этом психологические изменения сознания — они напоминают во многом опыт трансовых состояний родовых культур — следовало бы удостоить внимания. Возникает ощущение высшего блаженства; во время состязания игрока охватывает ощущение достижения высшего опыта, покоя и умиротворенности; ощущение оторванности от всего и свободы в парении и полете, ощущение невесомости, экстаза абсолютного контроля над собой. Чувство, что ты остановился именно здесь и теперь, чувство абсолютной увлеченности, растворенности в игре и при этом ощущение высокого благоговения перед тайнами жизни, чувство единства со всем бытием в целом. Во время игры или состязания часто меняется восприятие размеров игрового поля и игроков, время протекает медленнее, в результате чего можно лучше следить, к примеру, за приближающимся мячом, наблюдать за выпадами противника в боксе; перед внутренним взором может пройти в ретроспективе собственная жизнь. Может возникнуть задержка во времени, новые формы восприятия за пределами чувственного опыта, внетелесные переживания и ощущение, что ты внезапно переместился в совсем другого игрока. Эти измененные состояния сознания приводят к высочайшим результатам, к исключительным проявлениям силы, к чрезвычайно высоким скоростям, к демонстрации возможности удерживать равновесие и к тому, что могут наблюдать все зрители — к отсутствию утомления при достижении высокого результата. Возникает и ощущение отсутствия боли, например, у борцов, боксеров, футболистов, когда они продолжают играть с поломанными руками и ребрами и, концентрируясь на игре, не чувствуют боли. Возникают субъективные изменения представлений о собственном теле; ощущение парения над ним, ощущение, что ты можешь проникать сквозь твердые объекты; открывается доступ к внутреннему миру музыки, ритма; рождается синэстезия [83], когда звуки видятся как цвета и наоборот. Внутренние структуры тела воспринимаются на клеточном уровне; кажется, что тело безгранично разрослось и можно поэтому влиять на противника, мяч или копье. Происходят манипуляции, направленные на развеивание чар противника, суггестивно через возбуждение и воодушевление или негативно, через психическое отстранение, используя силу зла, проклинающий взгляд, колдовство, массовый гипноз или проклятья в адрес враждебно настроенной аудитории зрителей. С уходом от противника становится возможным достижение невероятных результатов; у бегунов возникает ощущение парения или бега на кончиках пальцев. Возникает чувство, что ты движешься в некое святое время в святом пространстве; исключительное, ничем не нарушаемое внимание и сильнейшая концентрация вплоть до полного забвения окружающего мира; поиск совершенства, красоты, божественного в движении и достижениях [84].

Все эти трансперсональные состояния возникают за счет сужения восприятия, чему особенно способствуют игра и спортивные упражнения. Еще большую степень концентрации всех типов психической энергии показывает нам следующий пример. Обратимся теперь к измененному состоянию сознания с исходом, близким к смертельному, как, например, при падении с горы [85] или при прыжках смерти [86].

Смерти предшествует серия измененных состояний, которые должны толковаться нами как мотивы смерти своего Эго. Смерть Эго — это отбрасывание всех ограничений, всех суженных процессов мышления и той философии, которая пытается поддерживать нервное возбуждение в постоянно равных пределах. Для Шарля Гарфиельда [87] смерть Эго является, вместе с расширением сознания, повышенной чувствительностью всех сенсорных потенциалов, распадением границ мира собственного «Я», разрушением корковой профильтрованной системы оценок, повышенной способностью к эмоциональному возбуждению и сокращением расстояния между осознанными и бессознательными процессами. Смерть Эго является разрушением сферы чувств, направлением внимания и активности к глубинным пластам психики. Понятие смерти собственного Эго фальсифицировано, так как Эго никогда не умирает и никогда не растворяется, но устанавливает связи с остальным миром и преступает границы своего изолированного бытия. Те, кто пережил подобное изменение сознания, почти не обнаруживают боязни перед потерей духовного или мотивационного контроля, перед двойными толкованиями, парадоксами и паралогическими процессами, перед неизвестным и перед смертью.

При падении с горы мы узнаем о своеобразной последовательности изменения восприятий. Если во время опасных ситуаций человек бывает парализован страхом, переживает шок и становится недееспособным, то в тяжелых случаях, с вероятным смертельным исходом, ситуаций шока не возникает. Поначалу попавший в беду неистово сопротивляется, охваченный страхом, борется за выживание, но в силу безвыходности ситуации, он прекращает эти действия и всецело смиряется.

Отказ от самого себя, примирение с ситуацией и готовность умереть являются, по-видимому, движущей силой для развертывания всех последующих действий. Ввиду смертельной опасности тело пребывает в свободном падении ввиду отказа всех возможных для человека средств спасения, сознание отдает себя судьбе. Страх перед возможностью растворения своего Эго исчезает, разрушается идентификация с собственной историей и собственным существованием.

…Освобожденная от смутных страхов своего Эго, личность занимает позицию, свободную от каких-либо эмоций. Человек находится теперь во власти ясного сознания, мыслительная деятельность активизируется, подобно быстро движущейся киноленте, во много раз усиливается точность мышления, исход и течение несчастного случая просчитываются молниеносно, как на компьютере. Реалистически определяются шансы выжить, проигрываются возможные варианты спасения и при всем этом личность пытается еще действовать спонтанно. Вместо того, чтобы прийти в полное замешательство, мышление исполнено ясности, объективно, характеризуется чрезвычайным внутренним покоем и крайней серьезностью. Так как не производится никаких судорожных попыток выжить, тело остается совершенно расслабленным. Бездействие, невозмутимость и ощущение покоя преобладают, личность отдается судьбе и не противится неизбежным последствиям свободного падения. По Кеннету Рингу [88], 60 % людей испытывают во время падения чувство покоя, но не могут выразить свой опыт в словах, настолько глубоко затрагивает их это переживание.

В ситуации опасности личность реагирует быстро, решительно и безотчетно верно. Спонтанное поведение, лишенное влияния интеллекта, может быть объяснено повышенной способностью мыслить и воспринимать происходящее, благодаря чему многие сигналы обрабатываются в короткое время и приводят к точным необходимым действиям. С другой стороны, здесь может принимать участие нечто непостижимое, как, например, «мудрость тела», то есть сверхоптимальное функционирование сенсорики и моторики, проявляющихся как незапланированное саморазвивающееся действие.

Некоторым кажется, что на них действуют силы со стороны. Мы имеем здесь дело с несомненным явлением транса. Личность смотрит на себя сo стороны и удивляется своеобразию своего поведения. Совершенно непроизвольно, словно направляемые внешней силой, осуществляются ее собственные действия. Это ощущение свойственно всем «пассивным» состояниям, таким как транс, просветление, — в них рассудочный контроль высшего «Я», самости или сверхсознания вытесняется просто собственным «Я». Мы лелеем бессмысленную веру в то, что тело не работает без нашего бодрствующего «дневного сознания». В действительности же наша психика работает на «ночном сознании», во время сна, сновидения, транса гораздо лучше, раскованнее, действеннее.

Восприятие пространственного измерения также меняется во время падения. Размеры и удаленность предметов не могут оцениваться адекватно. Это относится и к ощущению времени. Возникает эффект «временной лупы». Пределы субъективного момента восприятия расширяются, так что становится возможным наблюдать происходящее во время падения спокойно и во всех тонкостях. Замедление времени, на мой взгляд, является весьма существенным ощущением во время всех альтернативных состояний сознания, во время транса и парапсихических переживаний. Экзистенциальные состояния, протекающие на грани смерти или на грани разрушения собственного «Я», приводят к трансовому сознанию. Cовершенно очевидно, что существует связь между степенью опасности ситуации и измененного состояния сознания и, тем самым, всеми признаками транса, такими, как замедление времени, ясность и скорость обработки информации. Существует также сходство между усилением степени восприятия и ретроспективным взглядом на собственную жизнь во время падения. Так, пережившие это состояние утверждают, что наблюдали всю свою жизнь в течение короткого мгновения. Как такое может быть? Я полагаю, что ретроспективный взгляд и усиление способности восприятия обусловлены, наряду с прочим, замедлением индивидуального времени. Если время протекает для нас медленно, у нас больше возможностей оценить проносящийся мимо поток картин. Некоторые люди говорят, что ретроспекция возникает в результате моргания глаза. Но это возможно только в том случае, если собственное восприятие времени замедлено. Время, таким образом, выполняет, совершенно особую роль в процессе возникновения транса. Когда отбрасываются ненужные мысли и ощущения, мы получаем, выражаясь метафорически, больше пространства в мозгу, чтобы впустить туда настоящее данного мгновенья — тем самым мы познаем его сильнее, живее, многоцветнее. Чем меньше объектов раздражения воспринимается нами осознанно, тем больше внимания можем мы им уделить, тем яснее они становятся. Подобное ощущение оказывается высшей точкой описанного Альбертом Геймом видения сверхъестественной красоты в момент падения с горы, на волоске от смерти. С подобными явлениями мы встречаемся при переживаниях встречи с потусторонним миром: неземная красота всего воспринимаемого, ретроспективный взгляд на собственную жизнь, эффект замедленного течения времени и т. д. Многие шаманы, отправляющиеся впервые в путешествие в загробный мир, полагают, что пробыли там очень короткое время. В действительности им позже рассказывают, что они отсутствовали несколько дней. Плотность времени в состоянии измененного сознания значительно выше. Путешествие в загробный мир, транс, падение с горы протекают, как можно заметить, совершенно в ином времени. Это утверждение очень легко проверить. Все формы медитации показали, что концентрация активности и внимания на отдельной точке, на одном объекте доводит его цвет, форму и значительность до пределов возвышенно прекрасного. Напротив, чем путаннее восприятие, чем больше предметов попадает в поле зрения, тем сглаженнее и размытее впечатление. Совершенно естественно, что ситуация несчастного случая вызывает крайнее сужение зоны внимания. Поэтому все механизмы шаманского сознания сориентированы на сужение восприятия, на точность Бытия.

Но описанным не ограничивается психологическое состояние падающего с горы. В конце концов, происходит расщепление сознания и тела. Так, известный альпинист Рейнгольд Месснер описывает в своей книге «Область, граничащая со смертью», как он трижды пережил во время одного несчастного случая состояние пребывания вне собственного тела. В момент осознания безвыходности положения происходит расщепление его «Я».

«Так называемое ощущение собственного тела почти полностью исчезает, мы находимся как бы вне его, чувствуем себя лишенными сущности, свободными от всех земных связей. Бессмысленно рассуждать о том, возможно ли на самом деле такое состояние или мы имеем дело лишь с необычным следствием потери реальности происходящего. Достаточно того, что мы просто констатируем факт, что в момент величайшей смертельной опасности может возникнуть это ощущение разъединенности с телом и душой» [89].

Ощущение нереальности происходящего возникает в начале ситуации 0 проявляется затем, как называет это Нойес [90], в деперсонализации, в разделении личности на участвующего и наблюдающего. По типологии смертельных переживаний Кеннета Ринга, 38 % попавших в подобную ситуацию переживают состояние отчуждения от собственного тела. Эта дистанция отчуждения значительно увеличивается во время падения и достигает наивысшего предела, когда наступает состояние пребывания вне собственного тела. При отделении тела от сознания эмоциональная сфера лишается своей основы. Ощущения и мышление, находящиеся вне тела, больше не нуждаются в логическом совмещении с ним, ситуация может оцениваться лишь холодно и трезво. Многие сообщают о том, как они спокойно парили рядом со своим падающим телом и выражали мало сочувствия происходящему. Позднее они могли очень точно описать обстоятельства своего спасения, появившихся спасателей и т. п. именно потому, что они стояли «рядом». Многие падающие покидают свое тело, но лишь в момент, когда оно разбивается.

Транс или глубокий наркоз — целительны, они освобождают нас от необходимости мыслить, очищают сознание от непрекращающихся внутренних диалогов, от постоянной самооценки, от самих ценностей. Интересно, что шаманы [91], которые продолжительное время не имели никаких сеансов, ощущают «тяжесть в сердце и голове», от чего могут избавиться только придя в состояние транса, после которого чувствуют себя легко и приятно [92]. Трансом зовется целение через внутреннее освобождение от бесконечного потока внешних раздражителей, от механизмов мышления, от дифференцированной системы ощущений. Транс не исключает совсем восприятия реальной действительности, а делает его живее и многоцветнее, выявляет истинное чудо бытия, но все это после прохождения фазы сужения сознания, и это есть как раз то, что мы определяем как транс в узком смысле этого понятия.

Нo истинное видение рождается собственными внутренними соками, и оно не сновидение, но реальность. Оно резко и пронзительно, как электрошок. Ты совершенно в ясном уме, и внезапно рядом с тобой возникает кто-то, кто, совершенно очевидно, не может быть рядом. Или кто-нибудь сидит рядом с тобой, и ты внезапно видишь его далеко от тебя на холме. И тем не менее это тебе не снится; твои глаза открыты. Чтобы добиться этого, тебе надо работать и учиться освобождать свой мозг.

(Lame Deer, Erdoes, 1981, 72)

Фей Кларк, которого на два года усыновил вождь Майкл Рыжая Туча, виннебаго из Висконсина и затем послал на поиски видения, рассказывал писателю Раду Стайгеру [93] о своих переживаниях:

«Мне было неполных 13 лет, когда мы получили несколько недель на подготовку к тому, чего ждали мы и чего ожидали от нас. Нас призвали отправиться в леса и выбрать место у реки. Мы получили указание не брать с собой никакой пищи, не собирать ни ягод, ни иных плодов. Нам нельзя было искать никакого убежища, но следовало подвергать себя природным стихиям, дождю и солнцу. Мы должны были изнурять наши тела и по меньшей мере, трижды в день молиться о своей защите… Мы молились Манитоу, высшему из существ. Главной целью этого ритуала является скорейшее изнурение собственного тела. Одним из упражнений назначенных мне виннебаго, был поиск камней, которые мы поднимали и должны были переносить на другое место, чтобы складывать там; затем нужно было вновь разбирать и нести их назад, и так непрерывно продолжался этот процесс.

Ты понимаешь, что это упражнение вынуждает сознание заниматься монотонной физической работой, в то время как подсознание концентрируется на контакте со своим помощником. Обычно через некоторое время видятся дикие звери, становящиеся все доверчивее. Через некоторое время начинает приближаться какое-то животное, которое словно хочет предложить себя в качестве тотема или союзника. Это может быть птица, суслик или барсук. Если ты был слишком голоден или боялся остаться один в глухой местности, ты мог бы взять самого первого зверя, который к тебе приблизился и сказать, что ты нашел своего союзника. Но нас учили, что надо набраться терпения, и тогда может появиться сам Манитоу или один из его представителей в человеческом облике и обратиться к нам.

Я провел двенадцать дней, постясь и ожидая своего духа-союзника.

Много зверей, включая удивительного оленя, приходило и позволяло себя погладить. Особенно хотел остаться олень. Но мне было сказано, что если я не захочу принять ту жизненную форму, которая предложит мне себя, я должен буду поблагодарить ее за приход, похвалить за красоту, силу, ум и деликатность и сказать, что я ищу более могущественного союзника.

На двенадцатый день передо мной возникла некая светящаяся форма. Хотя она казалась состоящей по большей части из света, я сумел различить черты лица и определить, что она была одета в длинный плащ. «Я ждал тебя», — сказал я. И она ответила: «Ты искал меня, а я искала тебя». И затем она побледнела. Она казалась мне столь же реальной, как ты теперь».

Нам сложно прочувствовать смысл и значение поисков видения и власти, как это происходит в индейских племенах. Нашей психологии неизвестны подобные упражнения, они находятся в противоречии с научным мировоззрением, а происхождение, уходящее корнями в религию, делает их подозрительными вдвойне, они кажутся примитивными, дикими, даже противоестественными. Страдания и изнурение, сопровождающие поиски видения, не соответствуют тихому пути нашей современной психотерапии. Человек западного мира не хочет напрягаться, решая свои проблемы. Его спокойный путь — это путь материально обеспеченного существования, вполне довольствующегося под защитой экономического благополучия невысокой духовностью и малой жизненной силой. Духовный радикализм приносит нечто ранящее, причиняющее боль и жестокое, а ни один из цивилизованных людей не поверит, что можно найти избавление через боль, и, застрахованный клиниками и сословием врачей, он исключает все страдания из своего поля зрения. Ведь стоит таких усилий и ума изгнать страдания из нашего мира, зачем же привносить их вновь? Разве главным завоеванием западного мира не является освобождение человека от непосредственной борьбы за выживание, от физической боли, приобретение независимости от природных условий? Зависимость от природных сил представляется нам сегодня просто недостойной, даже архаичной, а каждое соприкосновение с естественным миром воспринимается как отступление к примитивным формам существования. Антропология развивалась в этом же духе, все теории и стратегии исследования проникнуты им, и, пытаясь оторвать теорию от реального окружающего мира и человека, она тем самым роет себе собственную могилу. Эта наука сложно сплетена с позицией восхваления жизненных удобств, избавления от страданий, а также представлением о том, что культура является противником природы и что ей не остается ничего иного, как уничижительно причислить к враждебному образу «примитива» все, что выглядит как нецивилизованное. При этом а любое состояние экстаза или транса считается продуктом неразвитого ума — любое волнение духовного свойства и любое мистическое чувство трактуются как проявления неразумного начала и как отчуждение от цивилизации. Мы воспринимаем глубинную сущность культуры как отдаленную от природы. Искусственно созданная, стало быть, отвернувшаяся от природы культура, становится нашей второй, по-видимому, лучшей натурой. Этот второй план делает понятнее воззрения, с которыми этнология вступает в свое «поле». Благодаря развитию технической культуры пропадает не только внешняя, но и наша собственная, внутренняя природа. Реликты нашей изначальной природы обнаруживают себя в изолированных от общества психиатрических заведениях, но психологическая индустрия находит и здесь пути и средства утихомирить в нас эти реликты, искажая и делая совершенно бездейственными последние остатки «дикой» психики. Многообразие проявлений и «архаические» порывы нашей души прикрывает толстый слой фрейдистских и поведенческих артефактов, которые ограничивают возможности развития и обогащения истинной психики.

Если цивилизация проходит путь утонченного опосредованного познания, то родовая культура — прямой путь познания, суровый и полный лишений. Какой путь может быть более прямым, чем тот, который связан с уходом в одиночество, с воздержанностью от биологических потребностей тела, с постом, молчанием, с жизнью без связи с семьей и другими людьми, в открытости неблагоприятному влиянию стихий, подобно голому ребенку среди звезд?

Не случайно во время поисков видения удаляются все вещи, которые напоминают о культуре, такие, как одежда, предметы материальной жизни, но сохраняются священные предметы. Исключаются и обычные формы деятельности. Лишенный защиты семьи и своего рода, живущий в постоянной опасности быть пораженным молнией, застигнутым непогодой или атакованным дикими зверями, посвящаемый сконцентрирован исключительно на себе самом. Вырываются наружу скрытые истинные силы и незатронутые иронической критикой цивилизации, они овладевают его сознанием.

Видение… Уже само звучание этого слова ассоциируется в индустриальной культуре с допотопной варварской архаикой. Однако сам механизм поиска видения является не только возвратом к «голому» существованию; силы, которые окружают нас, должны быть приняты нами без использования каких-либо интеллектуальных фильтрующих систем и призм цивилизации. Когда наш организм сам приступает к работе, то подключается нечто вроде бессознательной саморегуляции, то есть происходит как бы свободная игра раскрепощенной природы нашего собственного духа. Неудивительно, что родовые культуры, живущие ближе к сердцу природы и потому как бы в центре своего собственного сознания, нашли этот метод «психотерапии»…

Биохимические процессы приходят в движение, пост оказывает свое влияние, наше сознание «прядет» свою собственную нить, прочно засевшие культурные категории ослабевают, оставляют нас, а с голодом, жаждой, болью и усиливающимся стремлением к контакту с некой духовной силой, стоящей выше собственного существования, распадаются последние психологические и сенсорные механизмы, которые поддерживают в равновесии наше восприятие и чувства. И тогда развивается новый мир, рождается видение.

Опыт видения не является порождением фантазии в понимании традиционных культур. Знахари, которые следуют тем же методам, проходят через подобные переживания. Индейский писатель Винсон Браун [94] описывает свои четыре видения на святой горе Бэр-Бут, которые он пережил, руководимый Дурной Вороной, распорядителем церемоний Огалала-Сьюкс. Одно из его видений воспроизводится здесь.

«Я концентрировал всю свою силу на исполнении своей молитвы, и мой дух словно распространялся во всех направлениях. Постепенно стало ослабевать непреодолимое поначалу желание тряски… И тогда я лег в мою сложенную из камней постель и попытался заснуть, хотя это было почти невозможно из-за камней, которые врезались мне в крестец, и мне приходилось все время вертеться. В конце концов мне удалось раза четыре за ночь поспать, и во время каждого из этих четырех коротких мгновений сна у меня были видения. Первое было, вероятно, самым странным, таинственным и слегка возбуждающим страх. Я почувствовал, что рядом со мной в темноте стоит громадный человек невероятной силы. Через некоторое время он опустил вниз руки, подхватил меня снизу и высоко поднял, словно это было так легко, как поднять пушинку. Затем он пронес меня вниз с горы на 50 метров, и так мы достигли входа в какую-то пещеру. Внутри этой пещеры он пронес меня, как показалось, еще 15 метров, пока мы не попали в помещение, залитое светом. Это помещение было густо выложено священным Для Сью сладко пахнущим шалфеем, на него-то меня и положили. Погружаясь в это мягкое ложе [95], я оказался окруженным теплом, уютом, надежно защищенным, — все это давало чувство крайнего счастья и удовлетворения после пребывания на холодном ветру и острых камнях там, наверху. Пока я так лежал, великан обратился ко мне со словами: «Здесь ты очень хорошо защищен!»

Дурная Ворона сказал ему позднее, что видение «ваштай! ваштай!» — «очень хорошо, очень хорошо». Первое видение он истолковал как духа горы, который, представляя Великого Духа Браунза [96], признал сознание очищенным. Другой пример связан с появлением хранителя Манка Большой Утробы Свистуна, которому свисток сказал, что каждый хранитель может держать его у себя четыре года, и, спустя этот срок, свисток скажет, кто следующим его получит. Так случилось с пятью хранителями, которые были наделены высочайшими сверхъестественными силами. Вслед за первыми пятью должны были последовать следующие 16, из которых 15 должны были обладать силами различной степени, а последний, 16-й, — сверхъестественными. Этот цикл с 16-ю держателями свистка должен быть трижды повторен, пока все четыре хранителя, обладающие исключительной силой, не пройдут через период хранителя Манка. Последний хранитель свистка, обладающий силой, был 16-й человек четвертого цикла, и это был Лежбище Быка, умерший в 1880 году. После него появлялись хранители, обладавшие меньшей силой или лишенные сверхнормальных способностей. До того, как Лежбище Быка умер, он собрал свой народ и сказал:

«Мое сердце в трауре, мне жаль моего сына, Манка. Пройдет немного времени и его силы иссякнут. После меня придут еще три хранителя, и тогда его задача будет выполнена» [97].

Прежде чем Лежбище Быка скончался, к нему пришло видение, которое Фред Гон рассказал этнологу Берн Дюзенбери [98]. Какой-то голос сказал ему однажды ночью:

«Тебе осталось жить восемь дней. Вот семеро, которые наблюдают за тобой. Четверо из них хотели бы уже взять тебя с земли, но трое не были согласны, чтобы ты пришел. Стало быть, эти трое обладают властью воспрепятствовать твоему приходу, но они отказались от этого и согласились, чтобы ты был взят. У тебя есть еще восемь дней жизни. Подготовься. Будь внимателен и жди».

Лежбище Быка ничего не сказал своей семье. День за днем он сидел в своем Типи и отмечал время куском угля. Когда он сделал шесть или семь отметок в своем Типи, к нему пришло видение. Он увидел далеко на востоке, где восходит солнце, человека, стоящего на склоне горы. Небо стало золотым, и так как он там стоял, его силуэт выделялся на фоне солнца. Как только солнце взошло, человек приблизился. Лежбище Быка увидел, что у него в руке выкрашенный в красный цвет посох и что он одет, как держатель Манка. Лежбище Быка различил, стало быть, что человек был хранителем свистка. «Я дам тебе посох, — сказал человек, когда приблизился к Лежбищу Быка. — На протяжении твоей жизни тебе давались вещи, которые ты требовал, давались, если ты об этом просил. Ты выполнил все так, как было задумано. Ты верно использовал свои силы. Тебе ничто не запрещалось. Теперь я последний, кто к тебе приходит, — завершающий. Я хочу почтить тебя самым высоким способом — тем, что станет высочайшей силой для человека земли. Это сила возрождения.

По своим отметкам в Типи ты знаешь, что у тебя остался всего лишь день. Твое время приближается. Собери свою семью и сообщи то, что я тебе скажу. Выслушай меня хорошо, так как мое сообщение содержит указания, которые ты должен будешь дать своей семье.

«Я должен умереть, — скажешь ты. — Когда я умру и вы захотите вернуть меня назад, вы должны будете сделать следующее. Сперва вам надо будет соорудить 4 паровые хижины, выстраивая их в линию с востока на запад. Та, что будет расположена восточнее всего, должна быть построена из 20 ивовых прутьев, следующая — из 18, затем — из 16 и самая последняя, западная — из 14. Эти хижины должны быть покрыты четырьмя шкурами бизонов. Затем над каждой из этих хижин должен быть устроен Типи, и каждый отдельный Типи должен быть сложен из бизоньих шкур. Шкуры на хижинах должны быть разложены соответственно четырем сторонам света».

Когда хижины будут готовы, а Типи установлены сверху, кто-то должен высоко поднять шкуры над хижинами, так, чтобы входы находились на востоке и западе. И таким же образом должны бы?ь устроены входы Типи. Когда все это будет сделано, четверо мужчин должны будут взять твое тело и понести его к этому ряду хижин. Когда мужчины будут вносить твое тело внутрь, двое должны быть у твоей головы и двое у ног. Они должны внести тебя в первую хижину через восточный вход и положить на сделанную из курений постель. Они положат твое тело на постель и подожгут курения. Затем мужчины, стоящие у твоей головы, пусть выйдут через западный вход, а те, что у твоих ног, — через восточный, закрыв за собой вход.

После того, как мужчины споют четыре песни, они должны открыть входы, таким же образом прийти ко второй хижине и в точности повторить там всю церемонию. Когда там все будет закончено, мужчины внесут твое тело точно таким же образом в третью хижину. Когда мужчины затянут там третье песнопение, они услышат Rumoren в хижине. Они не должны пугаться, но исполнить четвертое песнопение и точно таким же образом принести тебя в четвертую хижину, поджечь курильню, закрыть входы, и, пока мужчины будут петь, я позову тебя.

«Тростниковый пояс, покажись!» — скажу я. Я буду повторять этот nризыв всякий раз, когда мужчины будут петь свою песнь. В четвертый, и последний раз, когда я позову тебя, ты покинешь хижину на западной стороне. Затем, если люди захотят и последуют этим указаниям, ты вновь вернешься к жизни. Это те указания, которые ты должен будешь дать своей семьей Это та последняя сила, которую я передам тебе, как самому последнему Великому хранителю Манка».

В тот же день Лежбище Быка собрал свою семью, рассказал им о своем видении и дал им те указания, которые получил сам. В ту же ночь его семья осталась с ним. Около полуночи он велел своей семье идти спать — всем, кроме старшего сына и его жены. Внезапно Лежбище Быка зарычал, как медведь и затрясся. Когда он перестал трястись, его осмотрели сын и невестка и установили, что он умер.

Семья собрала всех людей в лагере и рассказала им о пророчестве. Собралось большое тайное заседание, чтобы решить, нужно ли следовать данным указаниям. В конце концов они решили, что вполне возможно последовать им.

Шкуры бизонов были истощены. Жизненный путь Большой Утробы подходил к концу. Вскоре пернатый свисток должен был потерять свою силу. Однако была сделана попытка дать одному человеку, Лежбищу Быка, великую силу возрождения, высшую силу, которая когда-либо давалась человеку».

Индейские дети подготавливались к посту уже шестилетними. Способность выносить боль, контакт с таинственными высшими силами, одиночество и боязнь явлений природы приводят их в соприкосновение с духовныш защитником, который уверенно ведет по жизни. Физические и психические явления, связанные с лишениями, оживляют в нас бессознательный динамический пласт, вводят в поле зрения жизненную ситуацию и тайные, желания индивидуума в форме метафорических видений. Подавление чувственного восприятия и привычных физических процессов являются самым действенным методом настраивания духа и тела на трансперсональное, благодаря чему активизируется внутренняя мудрость тела и психика. Тот, кто хочет установить контакт с внутренней самостью, должен сначала выключить те механизмы, которые поддерживают стабильность собственного «Я», зафиксированного на процессах внешнего мира. Такими средствами являются: одиночество, монотонность, сужение области концентрации в процессе молитвы и песнопения, отчего повседневная реальность уходит, растворяется и заменяется паралогической внутренней реальностью. Мы склоняемся к тому, что переживания, связанные с видением, должны быть полностью перенесены вовнутрь. Для переживающего видение [99] не существует внутреннего и внешнего; то и другое возникают для него в одной точке — в сознании, и оно становится для него той категорией, которая объединяет дух и материю, внутренний и внешний мир. То, что находится внутри, находится и снаружи, и наоборот. Противоречия, которые характеризуют нашу привычную реальность, здесь снимаются. Для «визионеров» существуют не только внутренние переживания. Потусторонние существа также оставляют свои следы и знаки в нашем материальном мире, животные из окружающего мира приближаются к адепту, гладят его тело и говорят с ним. «Визионер» находится в гармонии с окружающим миром, при этом разделение среди живых существ и разновидностей слабое и взаимопонимание возможно между различными видами.

Артур Амиотт, современный художник сью, ученик целителя сью Пета Кача, наблюдал, как во время его поста, посвященного Манку, над ним кружили орлы и рождали в нем ощущение, что они как бы управляли церемонией поста. Он то и дело упоминает о связи со всеми стихиями природы и со всеми животными. Поведение природных сил по отношению к ищущему является отражением его собственного состояния. Амиотт, у которого было во время первого поста несколько переживаний подобного рода, связанных с облаками, коровами, ястребами, описывает, как он строил свои внутренние отношения с одной птицей.

«Маленькая коричневая птица подлетела близко, села на пинию, удаленную от меня на четыре метра. Я разговаривал с ней, как с бабочкой; были и другие птицы на дереве — на севере, востоке и юге — и они чирикали, словно в ответ. Ощущение, что ты понят, ощущение себя частью этого места пробудило во мне желание остаться там навсегда. Одна из птиц, синяя, оставалась еще долго после того, как другие улетели и прилетала вновь в следующие два дня; она прилетала всегда одна, к одному и тому же дереву, где сидела часами и наблюдала за мной. Всякий раз я предлагал ей свисток. Тогда я еще не знал, что она вернулась, чтобы в течение следующих трех лет сидеть на дереве, восточнее от меня и исполнять для меня песнь ободрения, слова которой я стал понимать во время третьего поста и петь которую стал во время четвертого» [100].

Бывший физик Герхард Кунце, который жил некоторое время у мексиканских хуихол, познал подобные состояния, после чего шаман Падро де Харо сказал ему: «Ты не должен ничего пить и есть в течение пяти дней. И когда ты выпьешь воды на пятый день, тебе явится старуха [101]». «Пять дней? — спросил, ужаснувшись, Кунце. — Этого ни один человек не переживет!» «Это можно пережить», — возразил с нажимом Педро де Харо [102]. Кунце — один из немногих европейцев, набравшихся мужества подвергнуть себя шаманским техникам изменения сознания; он приступил к выполнению первого упражнения Мара Акаме: пост, одиночество, молитва. Во время его путешествия по долине Рио Верде уже в первый день обнаружились «знаки» и начались странные встречи с жм вотными. Первой его целый день сопровождала цапля, которая пролетала всякий раз 100 метров в определенном направлении, затем опускалась и ждала Кунце. Позднее его сопровождал орел, показывая ему самый удобный путь сквозь чащобу до тех пор, пока Кунце не последовал его совету и лишь затем улетел. Другую форму знака он получил, когда им управляла Библия, единственная книга, которую он взял с собой, — всякий раз, когда он нуждался в помощи, она открывалась на нужном месте. Раскрытые страницы Библии давали ему поразительно верный ответ. Позже, уже в конце поста, когда он от бесконечной жажды хотел отведать воды из источника, один из крупных мексиканских шершней ужалил его в ногу, которая быстро вздулась. Означало ли это, что он не должен был отправляться по долине в обратный путь, в цивилизацию? Его охватил смертельный ужас. Он опустился на колени и стал молиться, и, спустя две минуты, боль ослабела, а еще через несколько минут исчезли совершенно опухоль и рана от укуса. Означало ли это, что шершень предостерег его от преждевременного прекращения эксперимента?

Всегда удивительно то, как удается нам войти в мир живого взаимодействия и единства просто путем изменения сознания. Вещи приобретают смысл, звери идут к нам, образуя единое целое с нами в той ситуации, в которой мы пребываем, и даже в каждой раскрытой странице книги прочитывается состояние нашего духа. Возникает мир синхронностей, знаков и смыслов, универсум unio mistica [103], в котором мы не должны чувствовать себя потерянными. Видение как проявление трансперсонального, универсально, однако в своей символике и выборе образов, очевидно, связано с культурой. Сущность трансперсонального и мистического, напротив, лишена символики и формы, она есть абсолютная чистота. Так, по крайней мере, понимает это азиатская философия. Йог стремится к совершенной безобразности, к совершенной пустоте, а дзен-буддизм ищет лишенного оформленности просветления. Опыт родовых культур, напротив, чаще всего остается во власти форм и образов.

Это, однако, не означает, что шаманы не имеют похожих или таких же мистических переживаний, как дальневосточные святые и йоги. Мне лишь кажется, что в родовых культурах лишенное образа просветление изображается более символически, так как эти культуры должны выжить в более конкретном мире, чем мир монастырей и медитативных пещер. Так же, как в природных формах — облаках, скалах или географических данностях, мы легко различаем картины и образы, так и во время алкогольного опьянения или в наркотических состояниях мы видим рисунки и фантомы, даже целые фильмы, которые пляшут перед нашими глазами, то есть галлюцинируем. Если наш мозг заслонен от проникновения внешней информации, он производит на основе накопленных образчиков возбуждения свои собственные миры. Но мы можем пойти дальше и перешагнуть плоскость фантасмагории. Тогда мы попадаем в спиритуалистическую сферу, достижение которой является целью всех эзотерических оккультных философий. Здесь мы затрагиваем сферу сознания, в которой можем общаться с умершими, духами, зверьем и аморфными сущностями, или с творческим началом, сверхсамостью, И лишь после дальнейших усилий мы вступаем в сферу «психической пустоты», в пространство, свободное от человеческих проектов бытия, в некий абсолют. Визионерское переживание часто образно и метафорично и не соответствует поэтому вершинному состоянию мистической интроспекции, но скорее всего отвечает глубинному психическому уровню трансперсональной сферы.

Ещё не существует физиологического и биологического анализа визионерского переживания, — только он позволит найти истинно научный подход к этим феноменам. Я уже ссылался на мнение Олдоса Хаксли [104] о том, что видения были значительно более частым явлением во времена средневековья, так как из-за недостаточного питания и нехватки витаминов, особенно в зимнее время и во время семинедельного поста, люди переживали существенную психологическую и биохимическую перестройку, что благоприятствовало возникновению визионерского переживания [105]. В результате улучшения условий жизни видения занимают сегодня немного места среди психологических феноменов. В значительной степени изжито сегодня и самобичевание, которое повышает возможность возникновения видения, так как при этом высвобождаются значительные количества адреналина и гистамина, оказывающих влияние на сознание. Жан Вианней XIX век} заметил, что его епископ запрещал ему истязать себя:

«Когда мне позволялось делать со своим телом всё, что я хотел, Господь ни в чем мне не отказывал».

Результатом встречи визионера со святым началом становится резкая перемена его жизни. Теперь, когда он испил воды из глубинных жизненных ключей, когда он переполнен жизненными силами и соприкоснулся с сущностью первобытного существования, он оказывается наделенным сверхчувственным восприятием, ясновидением, способностью покидать собственное тело, видеть духов и т. п. Он получил атрибуты сакрального существования и сам стал посланником, ипостасью святого, сам представляет, благодаря своим сверхъестественным силам, высший мир.

Подобные трансперсональные переживания неизвестны сегодняшней Психотерапии. Однако практика этих переживаний может быть использована при целении психики для обретения целостности сознания [106]. Состояния, вызванные путем отвыкания от физически и психически привычного, могли бы вполне дополнить методы целения, существующие в западном мире. Мы стоим перед загадочным царством психики. Если мы решимся попытаться в него проникнуть, то у шаманов мы могли бы научиться самому важному для ориентации в нем. Так как антропологи и психологи никогда не испытывали на себе, как можно терпеливо переносить пост, то всякое изнурение себя, насильственная жажда, длительная молитва наедине с природой, возникновение видений воспринимаются ими как болезненное проявление ума, как галлюцинация или заблуждение духа [107]. Эти исследователи не отказываются от проверки результатов современных исследований в области психологии сознания, они отказываются лишь от испытания их на себе. Каждое очередное открытие в области психологии должно быть проведено в жизнь вопреки возникающей реакции. Если мы обратимся к истории неприятия толкования сновидений и бессознательного или к истории отторжения исследований сексуальности и сравним с сегодняшним неприятием трансперсонального и сверхсознательного, то увидим, что ничего не изменилось в том состоянии страха, которое испытывают люди перед миром психики.

Отсюда, с того песка, на котором я лежу,

я могу заглянуть прямо в небо

и видеть все, что происходит

на четырех уровнях духовного мира

и на трехнебесных уровнях.

Я желала бы, если бы могла, убрать

ту пелену, которая отделяет

сверхестественное зрение, от человеческого,

чтобы ты мог видеть то,

что вижу я. Но ты еще слишком связан

с землей и с повседневными искушениями

и страхами мирской жизни.

(Тa Фуахине, старая гавайская рыбачка, обращаясь к Лайнами Мелвилл, 1969)

Джоэмин [108], целитель австралийских какаду, ставший мифическим героем, увидел однажды, заглянув в колодец, свою собственную тень. Он нырнул под воду с головой и открыл глаза; это называется «каракейю поро», или «промывание глаз». Пройдя через это, человек становится ясновидящим и учится видеть сквозь большие расстояния или сквозь деревья и людей [109].

Нечто подобное жители Огненной Земли рассказывают о духовном зрении, «азикаку», а гавайцы с Папалуа — о двойном зрении или двойном знании; австралийские раи — о внутреннем глазе, которым они видят невидимое, а сенегальские бадьяранке — о «глазах ночи», которые находятся между обычными глазами или сбоку от них.

С тех пор, как шаманам приписываются фантастические способности, они сами не особенно избегают присвоения им славы владения опытом духовных переживаний. Все родовые культуры хранят причудливые истории о таинственных силах. Наша наука принимала это пестрое собрание ирреального опыта, пока толковала это как сказку, миф или деятельность примитивного сознания. Но как только кто-то предложил заняться этим вполне серьезно, он ощутил на себе гнев научно мыслящего сообщества.

Следуя практически-реалистической позиции, мы предполагаем, что магический мир основан на наличии истинного спиритуалистического или трансперсонального опыта, и, рассуждая так, быстро оказываемся у границы возможностей нашего познания, потому что пытаемся средствами современной науки объяснить специфику сил, которые возникают в результате психического преображения. Единственное научное направление, которое предлагает нам свою помощь, — это парапсихология, о которой, однако, до последнего времени были также сокрыты действенные психологические и биологические факторы транспсихическои коммуникации. Способы исследования, используемые нашей наукой, представляются ограниченными, страх перед непривычным сковывает ее, завышенная самооценка заслоняет ей перспективу. Поэтому психология народов, живущих естественной жизнью, не может открыть нам путь к их тайному знанию, так как тайна, которую нам до сих пор не удавалось раскрыть, является порождением нашей собственной исследовательской ограниченности.

Ещё Роберт Лоуи [110], великий этнолог [111] охарактеризовал всех северо-американских целителей павне как «мастеров-фокусников», а их умения — как трюкачество. Но в этнологической литературе нет существенных указаний на то, каким образом выполняются эти «трюки». Попытки разгадки сводятся к фантастическим предположениям. Даже в случае таких простых феноменов, как бег сквозь огонь и управляемое сознанием подавление болевых ощущений, исследователи говорят о дешевом трюкачестве. Сегодня подобные явления объясняются психофизиологическим самоконтролем. Рассмотрим бегло широкий спектр героических деяний шаманов и их возможностей. Мартин Гузинде [112] рассказывает о том, как Адам, индеец племени зелкнам с Огненной Земли, воткнул три стрелы в свое тело позади ключиц, а затем они вышли между ребрами. При этом Гузинде весьма выразительно замечает, что эта способность шамана не имеет ничего общего с возможным обманом или шарлатанством, но основывается на очевидном умении владеть собственным телом. Хоны, шаманы, пропускали стрелы не только через свои руки и ноги, но протыкали острыми предметами спины другим людям, и при этом те не чувствовали боли и не обнаруживали крови. Гузинде наблюдал одного хона, который был побежден во время состязания борцов, стыдился своего поражения и хотел обратить на себя внимание, демонстрируя свои магические возможности: из-под его ключицы стал выделяться гной, однако сама рана не была обнаружена. Другие хоны с помощью особой концентрации вызывали у себя кровотечения и по собственному желанию останавливали их. Другие делали женщин бесплодными простым обмазыванием их животов.

Многие известные этнографы приводят наблюдения, очевидцами которых являлись, что шаманы обладали такими психологическими возможностями, которые лежат по ту сторону допустимого общепринятой медициной. Вот несколько коротких примеров, как можно устранить боли, вызывающие повышение температуры и сделать тело неуязвимым для огня, франц Боас [113] описывает следующим образом происходящее у эскимосов:

«После того, как лампы были потушены, ангакок, шаман, приступил к своим заклинаниям. Внезапно он подпрыгнул и устремился вон из хижины, туда, где стоял поднятый гарпун. Со всей силой он бросился на гарпун, который воткнулся ему в грудь и вышел из спины. Трое мужчин быстро бежали за ним и затем протащили его, истекающего кровью, на нити гарпуна вдоль всех хижин деревни. Когда они подошли вновь к первой хижине, он сам вытянул из себя гарпун, лег на постель, и другой ангакок усыпил его монотонным песнопением. Через некоторое время спавший проснулся и показал людям, что он не пострадал, несмотря на разорванную одежду и кровоточащие раны».

Теб-Тенгри, тот чародей, который наделил хана Генгиса титулом Чингиз-хан, с которым тот вошел в историю, должен был обладать властью над «магическим полетом и огнем». Он говорил о себе: «Когда Господь говорит со мной, я поднимаюсь в небо». Во время трескучего мороза Теб-Тенгри бежал голым по пустыне, а зимой садился на лед замерзшей реки. Жаром своего тела он растапливал лед, и от его тела исходил пар. Подобная же власть над собственной психикой приписывалась Квитуле, внучатому дяде Чингиз-хана. Когда он спал на огне и на его кожу падали куски распадающейся древесины, он лишь почесывался, словно от укуса насекомого [114].

Алагирские буряты рассказывают о своём шамане Махунай, который, обладал, по их словам, способностью передвигаться на своих санях без лошади. Когда власти Иркутска хотели запретить занятия шаманством, то всем шаманам было сказано собраться вместе. Они должны были продемонстрировать свои силы. Махунай приказал навозить 70 возов сена, сел в середину со своим волшебным барабаном и велел разложить костер. Когда сено сгорело всё без остатка, Махунай поднялся невредимым из пепла. После этого власти позволили шаманам продолжать заниматься своей деятельностью [115].

У индейцев Луизено целители могли класть в огонь целые плюмажи, которые не сгорали при этом. Один из шаманов, Турийо, бросил свой плюмаж в костёр — пахло опаленными перьями и было видно, как они сгорали. Турийо обошел костер вокруг, осмотрелся и увидел свой плюмаж лежащим неподалеку на земле.

Луизено раскладывали большие костры, величиной с дом, и старик прыгали в них и задерживались там по нескольку минут. Пахло опаленными перьями, им самим, однако, ничего не делалось [116].

Североамериканские шаманы пинобскот [117] умерщвляют и ранят животных, просто указывая на них пальцем. Они могут становиться невидимыми во время бегства от врагов, оставлять отпечатки ног н каменистом грунте, с легкостью приподнимать толстый лед, проходить сквозь сплошные препятствия, такие, как двери, сдвигать тяжелые скалистые образования, подолгу оставаться под водой, узнавать в животных переодетых замаскировавшихся людей, укорачивать своё тело или наращивать его и, конечно, они обладают способностью к левитации, телепатии и ясновидению.

Эскимосские шаманы могут бегать под водой, втыкать в скалы перья и проходить сквозь скалы, гнать рыбу из моря в сторону суши, чтобы легче было ловить её, могут разговаривать с животными, устранять снежные лавины, которые загораживают дорогу на материке или на фьорде, превращать паковый лед в зеркальный. Эскимосы полагают, что тень шамана, его душа, может от него отделяться и двигаться совершенно независимо; может при этом происходить и так, что шаман становится прозрачным и сквозь него могут проходить обычные люди. Повсеместно полагают, что шаман способен видеть души других людей, проникать внутрь, до скелета, узнавать внутреннюю сущность. «Рентгеновский взгляд» шамана имеет в культуре эскимосов особенное значение. Эскимосским шаманам приписывают также искусства наращивания бороды за несколько секунд, умение выжимать кровь иа снега, заковывать себя самого и в мгновение ока освобождаться, cnособность соединить концы разрезанного шнура, положив его себе в рот. Шаманы сами себе наносят раны, чтобы показать, как они могут самостоятельно исцелиться. Для этого, как было сказано, они «закалывают» себя гарпуном, «стреляются», «сжигают» себя или отрезают себе палец. У эскимосов копэ шаман вступает в связь с духами и получает в результате способность видеть в темноте, предсказывать будущие cобытия, а также ощущать испарения, исходящие от беременных и менструирующих женщин. Он читает будущее и постигает тайны, характер, мысли и грехи других людей. Он видит души умерших и слышит ия разговоры, он знает об убежищах дичи. Он, действительно, видит, слышит и знает всё [118].

Дапик, шаман индейцев племени кро, был известен своей сверхъестественной силой. Зимой под воздействием его силы росли репа и ягоды, кора деревьев превращалась в сухое мясо, а его собственные раны сами исцелялись [119].

Шаманы племени мосси Судана приходят во время танца в состояние экстаза и совершают при этом различные трюки: изо рта у них вылетают обезьяны и собаки. Они рассыпают семена, которые тут же всходят, дают плоды и засыхают. Они выплевывают изо рта так много воды, что она может доходить им до шеи. Они разрезают горло другим людям и тут же лечат их. Из распростертых рук, из ничего, у них могут появляться ласточки. У них по всей голове могут вырастать рога, и они могут превращаться в диких зверей, во львов, диких кабанов и леопардов [120].

Шаманы североамериканских папаго сопровождали группы своих воинов и разговаривали с духами тех воинов, которые погибли на территории врага и которые как шпионы разведывали движение враждебных апачи.

Индейцы племени хопи полагают, что ясновидящий может переносить любую боль, так как обладает способностью проникать в того, кто его бьет, так что тот ощущает удары на себе [121].

Сибирский шаман Качикат-Оюн, о котором ходит много историй, из Качикатского Наслега пригласил своего знакомого, шамана Солколооха, сопровождать его во время одного путешествия. Когда они отыскивали различные селения, им пришлось как-то раз пересекать Лену. Качикат-Оюн привязал к ногам украшенные резьбой ивовые ветви и перебежал через реку, в то время как Солколоох приманил щелканьем лодку с другого берега, на которой он и перебрался через реку [122].

Шаман Кюстах-Оюн из второго Мальдшегарского Наслега был в путешествии с двумя сопровождающими на левом берегу Лены. Там их застигла ночь, и в темноте они потеряли дорогу. Один из сопровождающих потребовал от него употребить свою силу, пока они не погибли от холода. Кюстах-Оюн попросил своего более юного спутника сорвать ветку ивы и вырезать на ней определенный рисунок. После того, как он ударил веткой по снегу, из него поднялось синеватое пламя. Пламя указало им дорогу к какому-то селению, возле которого пламя бесследно исчезло [123].

Иекамусы йамана были в состоянии растягивать границы своего тела до 10 метров. Все, попадавшее в эту зону, воспринималось целителем как принадлежащее его собственному телу [124]. И, как уверяют нас различные этнографы, непогода стихала, как только кто-то из иекамус начинал на неё воздействовать.

В Лойма-йекамус, школе целителей племени йамана, постоянно собиралось множество целителей с намерением сделать погоду благоприятной. Когда во время длительных непогод возникала опасность перебоя в снабжении жителей Огненной Земли провизией, только йекамус мог отвести эту опасность. Для осуществления охотничьего счастья он затягивал свою песнь кованни: он устремлял взгляд в даль, простирал руки, хватал воздух, вращал сомкнутыми руками, словно отталкивая невидимую сущность от своего тела. Эти движения приманивали кеспиксов, души животных. В состоянии транса от призывал духов кованни, которые тотчас же подгоняли косяки сельдей и других рыб к тому берегу, где находилось бедствующее население. Духи кованни делали также так, что множество крабов выходило само на берег, так, что птицы опускались на близко расположенные камни, а целые семейства китов приплывали к берегу. После выполнения необходимой работы йекамусы отзывали духов вновь к Высокому Озеру.

Знание чего-то заранее облегчает жизнь в условиях суровой природы. Гузинде сообщает, что один из йекамус сказал: «Я вижу, как приближается длинный кану с тоувизива [125]». Спустя день, действительно появился косяк этих птиц.

И страшные эпидемии, разражающиеся среди жителей Огненной Земли, также бывали предсказаны задолго до их наступления [126].

Хельмут Петри рассказал, как он, будучи членом экспедиции Фробениуса в 1938 году, находился на туземной станции Мунья у Walcott Inlet в северном округе Кимберли и как с ним произошел непонятный случай. Один из его коллег поскакал в сторону Брокман-крик на севере станции и вернулся лишь на закате дня. Когда они вечером разговорились, выяснилось следующее: и Петри, и его коллега в одно и то же время разговаривали с йаорбида, одним туземцем, и оба на одну и ту же тему, а именно о родственных отношениях племени. Они были поражены: как мог йаорбида быть одновременно в двух различных местах и, как выяснилось позже, говорить в одно и то же время на одну и ту же тему? [127].

Старому Вабику, одному североамериканскому шаману племени миктак, также приписывались паранормальные способности. Он мог подставлять грудь орудийным и пушечным ядрам и обладал удивительной силой господства над элементами. Он мог вызывать также сокрушительные бури. Другой шаман, Сапиэль Сайамау, имел обыкновение курить звучащую трубку, которую он, как ленту, сворачивал вокруг своей шляпы, не переламывая её при этом. Одними лишь руками он сминал церковные колокола и делал на них вмятины, особенно если они мешали ему во время рассказывания историй. Как-то раз он остановил ветряную мельницу, так как мельник отказал старой женщине из племени мистак. По тем же причинам другая шаманка из племени мистак сделала так, что коровы одной из деревень не давали молока. Другой шаман племени мистак, Габриэль, сыграл с одним священником такую шутку: он заставил его лодку повернуть в обратном направлении, так что святой отец не попал в нужное место.

Шаманы используют свои способности, конечно, и в собственных целях, например, во время игры, когда они поворачивают кубик в нужном направлении. Шаманы вообще во время общих игр выбирают какую-то одну группу и пытаются манипулировать ходом игры в своих интересах. Возможность психокинетического и провидческого воздействия играет при этом особо важную роль [128].

О влиянии шаманов на погоду существуют сотни анекдотов, рассеянных по книгам, журналам и описаниям путешественников. В настоящее время пока что недоступно подробное описание, выходящее за пределы совокупности неисследованных индивидуальных способностей шаманов. Правда, в описанных наблюдениях выражается удивление по поводу неожиданного изменения погоды вслед за соответствующим ритуалом, однако каузальная зависимость до сих пор не была выявлена.

Будущий исследователь не может больше довольствоваться просто заметками на полях и субъективными комментариями, а этнология, коль скоро она предполагает всерьез заняться проблемой шаманства, должна в этом случае принять масштабы современной науки и проводить компетентные исследования.

Типичной реакцией исследователей и путешественников, столкнувшихся с психическим воздействием на природу, является растерянность, затем признание того, что здесь имеет место связь между ритуалом и изменением погоды, но всякий раз за некоторым размышлением следует высказывание: «Хотя и существуют вещи, которые не могут быть нами объяснены, но, вообще говоря, такого не может быть». Сохраняя подобные высказывания, этнология как бы предоставляла суть явления своему собственному развитию.

Индеец племени пабиотсо Джек Вильсон вызвал дождь во время своего посещения Свитуотер [129]. Он начал ритуал с того, что снял со своей шляпы вороньи перья и, как веером, обмахивался ими у лица. Тотчас же образовались облака, начался дождь. Когда он закончил обмахиваться перьями, дождь тоже прекратился.

Целитель племени лакота Лейм Дир рассказывает: «Как-то раз, когда я был маленьким мальчиком, состоялся праздник, и мы собрались играть. Слегка дождило, и я был в плохом настроении. И тогда моя бабушка сказала: «Почему ты не нарисуешь черепаху?» Но ещё до того, как мы закончили рисовать, дождь прекратился. Я бы мог высушить землю. Я бы мог все затопить с помощью особой черепахи, которая стоит на голове. Ты должен только знать верную молитву, верные слова, которые здесь нужно применить. Я не открою их тебе. Это слишком опасно, с этим не шутят. Я вижу на твоем лице характерное для белого человека выражение. Ты мне не веришь» [130].

Пит Катчес, другой целитель племени лакота, мог предотвратить грозную бурю с помощью танца солнца:

«Многие хотели идти, чтобы быть дома до того, как разразится непогода. Стена облаков приближалась. Они принесли мне мою трубку, которой я постоянно пользовался. Я называл её трубка-вождь. Я взял её и попросил Великого Духа разделить грозовую область пополам, чтобы мы смогли закончить свой танец солнца. Весьма заметно для всех завеса облаков распалась на две части до того, как достигла нас. Часть ушла на север, понеслась к Вайтриверленд, срывая крыши домов, опустошая сады и поля и ничего не: оставляя на пути. Другая же часть потянулась в югу, в направлении Пейн-ридж, осыпая все градом. А на площадке, где мы танцевали, всё время светило солнце» [131].

Воле шаманов подвластно направление ветра и степень его постоянства. Когда у селения племени павиотзо весной все время замерзала река, а они нуждались в рыбе для еды, они обратились к одному шаману из племени пирамид лак, который обладал способностью вызывать теплые ветры, растапливающие лёд. Шаман пел, а лёд тем временем отходил от берегов. Люди находили много рыбы и одаривали шаманов частью своей добычи, так как их труд должен быть оплачен только рыбой, в противном случае, шаман терял свою силу [132].

Фрэнк Джонсон Ньюкоум, ставший знаменитым, целитель навахо Хостин Клах и другие находились по дороге от Альбукверка до навахо-Reservat [133], когда столкнулись с циклоном, рождающимся в миле от них поперек их пути. Они остановили автомобиль. Клах вышел и бесстрашно помчался навстречу вихрю. Ньюкоум писал:

«Мы начинали уже ощущать боковой ветер, который всё засасывал к центру циклона, когда, к нашему ужасу, всё начало двигаться прямо в нашу сторону. Мы все стояли у автомобиля и наблюдали за образованием этого смерча. Я заставил детей поторопиться и сесть в машину. Но Клах повел себя совсем иначе: он стал медленно бежать в сторону движущейся массы, которая приближалась с шумом роя из тысячи пчёл. Время от времени он приостанавливался, поднимал ком земли или листок пустынного растения и отправлял всё это себе в рот, напевая при этом. Мы не могли просто повернуть и уехать, оставив его наедине с торнадо, и, кроме того, было уже слишком поздно бежать; поэтому мы просто остались сидеть — четверо мужчин, перепуганных до такой степени, что вряд ли кто-то видел. Клах продвигался всё дальше внутрь смерча, и затем вдруг поднял руки, выплюнул то, что было во рту, навстречу приближающемуся столбу ветра и затянул громкую песню. На мгновенье столб замер и затем разделился в центре. Верхняя часть взлетела вверх и была буквально «всосана» низко висящими облаками, нижняя часть, подобная большому опрокинутому горшку, сжалась в правом углу, принимая вновь прежнее направление [134].

Этнолог Пауль Радин записал несколько историй о целителе винне баго Мидьистега, который, как и другие целители, овладел искусством превращать вещи или являть их в новом обличье. Когда мужчины в хининах затягивали свои песнопения, Мидьистега проходил на всех четырех конечностях вокруг хижин четырежды, брал немного древесного угля из костра, тряс в своих руках, и тогда его зубы начинали выдаваться вперед, как у гризли, он рычал, как настоящий медведь. Угли он клал в миску, и за то время, пока он вновь четырежды пробегал вокруг костра, они превращались в порох. Горсть его он бросал в огонь, где тот взрывался. Позднее он подобным же образом делал табак, пёстрые краски и даже топоры, мотыги и шило и объяснял: «Вот я тут почти всё сделал и теперь попробую изготовить немного виски. Если не получится, это никому не повредит». Как-то раз Мидьистега отправился на рынок, чтобы обменять шкуры на маисовую муку. Торговцу он сказал: «Слушай, торговец, у наших людей нет больше красок, ты должен им что-то дать». «Нет, Мидьистега, так не пойдет». «Но, — проговорил Мидьистега, — ящички с красками так малы, что это не будет большой тратой, и поэтому тебе следует сделать моим людям несколько подарков. Но я знаю, что ты очень скуп». Торговец же ответил: «Моя сделка состояла в том, чтобы я обменял мои товары на твои шкуры, а красок я тебе даром не дам». «Если бы у меня было немного муки, — сказал Мидьистега, — я бы мог изготовить немного красок, но у меня нет ни капли муки». Разговор продолжался слово за слово, пока торговец не предложил пари. Если бы Мидьистега удалось самому изготовить краски, то ему причитался бы весь дом торговца; если бы он с этим не справился, торговцу бы стали принадлежать все шкуры и меха Мидьистега. Пари было заключено. Была сооружена хижина и в неё были принесены барабан и флейта. Торговец насыпал немного муки, тщательно проверил миску, в которой должно было проводиться действо, так как подозревал какие-то трюки и сел со своими служащими у входа, чтобы наблюдать церемонию. Мидьистега протанцевал по кругу с миской в руках. Сначала мука окрасилась в желтый цвет, а затем в красный. Затем он сказал торговцу: «Ну, торговец, я выиграл твою лавку». И торговец сказал: «Ты выиграл мою лавку. Я никогда не думал, что индеец будет способен на такое». В заключение Мидьистега сделал ещё немного сахару из миски, которую он подарил своим конкурентам [135].

Подобное же представление разыграл шаман племени селкнам Теннеск перед исследователем Мартином Гузиндой. Он положил на ладонь несколько камней, сосредоточился, немного подул, и вдруг камни исчезли. И при повторных номерах Гузинде не удавалось обнаружить какого-нибудь подвоха [136].

Широко распространена способность шаманов оставлять отпечатки ног на скалистых камнях или исчезать ногами или всем телом в земле. Франк Спек воспроизводит множество примеров подобного рода. Шаманы племени микмак танцевали по кругу и при этом погружались ногами в твердый грунт, пока не оставалась выступающей одна голова. Отпечатки ног и отверстия, оставленные одним шаманом, ещё долго не сходили. Другой шаман из племени микмаков так долго топал ногами, когда бывал рассержен, что на камнях оставались отпечатки его ног. Об одном шамане из племени пассамакводди рассказывалось, что он согласился на пари с белым и издал вначале звук, потрясший весь рынок, так что все присутствующие оказались парализованными и вдруг замолчали, а затем сделал семь шагов, словно шел по рыхлому, как порошок, снегу и при этом проваливался в твердый грунт. Шпек цитирует целый ряд сообщений очевидцев, которые видели отпечатки ног на камнях или наблюдали самих шаманов во время исполнения этих трюков [137].

Франк Спенсер, один из миссионеров, основавших в 1970 году движение танца духов у племени прерий и равнинных областей, был известен своей неуязвимостью для пуль. Когда он исцелял молодую девушку, а та не выздоровела, то другой привлеченный к этому шаман, обвинил его в применении черной магии. Мстительный отец девушки подкрался позже к типи Спенсера и выпустил в него три пули. Спенсер же поднялся так, словно с ним ничего не произошло. Отец девушки вновь выстрелил по нему. И вновь ничего не случилось. Спенсер тогда дружелюбно пригласил стрелявшего в него человека войти к нему и объяснил, что пули и уколы ножом для него не опасны, а что другой доктор его обманул. Однажды Спенсер заболел в Ловелоке [138]. Он сделал отметку зубами на пуле, дал её одному мужчине, сказав, что тот должен выстрелить по нему, но целясь только в тот круг, который он начертил у себя на груди. Много людей собралось посмотреть. Выстрел прозвучал не так, как обычно, не так громко. Через несколько минут Спенсер покашлял и выплюнул пулю в руку — это была та самая пуля. После этого он почувствовал себя лучше [139].

Подобные «представления» наблюдал Оуэн Дж. Дорси в 1871 году [140] у индейцев племени понка. Шаман Сжатая Рука [141] велел выстрелить по нему из револьвера в присутствии 200 зрителей. Во время выстрела он замертво упал на землю. Через некоторое время он поднялся и, кашляя, выплюнул из себя пулю.

Сибирские тунгусы утверждают, что если они хотят вступить с кем-то в контакт на расстоянии, то должны испытывать при этом сильное желание увидеть того, другого. Нужно думать «пожалуйста, приди сюда» и продолжать находиться в этом сосредоточенном состоянии до тех пор, пока не возникнет чувство, что другой услышал призыв. Чем лучше люди знают друг друга, тем успешнее они могут объясниться телепатически. Шаманы постоянно пользуются этим методом. Часто они уходят куда-то не зная почему, только чтобы позже отметить, что их кто-то позвал. Они лишь чувствовали, что должны идти. Наилучшими условиями для телепатической связи являются хорошая погода и ночь [142]. Телепатическое сообщение, по мнению сибирского исследователя Широкогорова [143], используется повсеместно у тунгусов, когда не может быть послан гонец. Он сам провел в 1921 году попытку телепатического сеанса. Он был одним из немногих этнологов, которые были убеждены в резервных возможностях мозга. Он поддерживал шаманов в их деятельности перед лицом русских властей и помог одной шаманке продолжить образование в то время, когда религия тунгусов была уже в значительной степени притесняема московским правительством.

Людей, которые знают, что произойдёт в будущем, гавайцы называют «икэ папалуа». «Папалуа» значит «двойное зрение», род второго лица. Эти люди видят то, что происходит в отдаленных местах. Они обладают врожденным даром, маной, сверхъестественной властью, которая исходит от богов. Но мана остается для них Э эпа, то есть чужеродной и непонятной. Эскимосы из Св. Лоренса [144] называют людей, которые обнаруживают телепатические способности и могут отыскивать потерянные предметы, «duenn» [145]. Не каждый «тонкий» человек является шаманом, но все шаманы — «тонкие» люди [146].

Многие паранормальные способности зависят от осознанного отделения души от тела, то есть связаны с внетелесными переживаниями. В Северном Демпирленде в Австралии целитель Д, альнге, обладает вторым Эго или жизненной силой, как Рай, дитя духа, ещё не явившееся на свет, то есть в предродовом состоянии. Эта жизненная сила соединена с плацентой и оказывает влияние на все человеческие жизненные ритмы, управляет всеми заболеваниями и даже смертью; а то, что называется смертью, является ни чем иным, как высвобождением второго Эго из тела [147].

Австралийские доктора племени «Черный товарищ» [148] или Бан-ман обладают способностью йа-йари, то есть посылать свои души в «Валькабу», в даль и глубину земли или воды с тем, чтобы выспрашивать у Унгуд, дождевой змеи, о творческом принципе извлечения новых кристаллов. Высылая свои души, доктора получают информацию, которая недоступна им в нормальном состоянии сознания; они предвидят, что за посетители придут из дальних и ближних мест, они ставят диагнозы больным и вызывают дожди. Эти сновидческие путешествия впоследствии инсценируются. Один Бан-ман отправился со своим йа-йари в Перт, удаленный на 2000 километров. Он представил свои переживания в виде театрализованного представления. Участникам спектакля лица были выкрашены в белый цвет, они должны были иметь шляпы, идти позади друг друга или рядом, чтобы продемонстрировать, как движутся по городу белые люди. Этот целитель никогда не выходил за пределы окрестностей [149].

Я снова здесь, снова здесь, снова здесь.

Я спустился с неба на падающей звезде,

Я проникал в нутро земли, кркрог дьявольского оленя

[150], когда он выкапывает себе ход в

отвесных берегах реки.

Я снова здесь…

(Нуват, шаман чукчей западной Сибири, прошедший через внетелесное переживание [151])

Когда Кнут Рамуссен спросил великого гренландского исследователя, эскимосского шамана Ауа, куда уходят люди после смерти, тот сделал ему набросок картины с изображением заклинания духов во всех драматических моментах происходящего, с присущим суггестивным настроением и всеобщим усердием перед лицом открывающейся тайны, и всё это в обрамлении бесконечного одиночества и стоического величия истерзанного жестокими условиями арктического ландшафта.

Великие заклинатели духов часто посещают «страну дня», потусторонний мир. Когда они решают предпринять такое путешествие, они устраиваются на задней части скамьи для спанья. Завеса из шкуры оленя скрывает их от людей, собирающихся в доме. Люди скрепляют руки на спине, а голова привязывается к коленям. Когда все приготовления заканчиваются, берут на кончике ножа раскаленного рыбьего жира из лампы, и все в доме закрывают глаза. Так сидят долго в глубоком молчании; через час начинают раздаваться незнакомые звуки. Слышится шипение, которое исходит откуда-то сверху, из воздуха и мурлыкающие звуки флейты. Внезапно вступает заклинатель духов, кричащий изо всей силы: «Халала, халалале, халала, халалале!» И тотчас же все в доме должны закричать: «Але, але, але!» Затем по заснеженной хижине проносится свист, и все по этому звуку узнают, что образовалось отверстие для прохода души заклинателя духов, отверстие узкое и круглое, как дыхательное отверстие тюленя. Через него душа заклинателя духов взлетает в небо, поддерживаемая всеми звездами, которые когда-то были людьми. Они взлетают и опускаются на пути души, как бы сохраняя его открытым для заклинателя духов. Одни летят вниз, другие вверх. Воздух заполняется вновь звуками флейты: фт, фт, фт. Это звезды, поющие на флейте для души заклинателя духов, и теперь люди в доме должны попытаться отгадать человеческие имена этих звезд, те имена, под которыми они жили ещё на земле. Если им это удается, то раздаются два коротких свистка: пфт, пфт и после этого тонкий сильный звук, который теряется в небесном пространстве. Это отклик звезд и их благодарность, что о них ещё вспоминают на земле.

Всегда царит великая радость, когда заклинатель духов отправляется в страну дня и в то же самое время души умерших покидают свои дома. Но у этих домов нет ни прихожих, ни входа и выхода, поэтому души выходят оттуда, откуда взбредет им в голову — через стену или крышу. Они быстро проходят сквозь стены дома, и хотя их можно увидеть, они являют собой ничто. Они нематериальны, и поэтому им не нужны какие-либо отверстия, через которые они могли бы входить и выходить. Они торопятся навстречу любому пришедшему, с радостью служат ему, счастливые тем, что могут его встретить, так как полагают, что он, как и они, является душой умершего человека. Лишь когда он скажет: «Я ещё из мяса и крови», они разочарованно отворачиваются. Если заклинатель какое-то время находился среди радостных усопших, он возвращается домой уставшим и задыхающимся. И спустя какое-то время рассказывает обо всем, что он пережил.

В страну узких граней попадают все люди, которые умерли дома или в палатке естественной смертью от какого-либо заболевания. Это большая страна, лежащая в открытом море, где проводится большая охота на все виды морских животных. И сюда может поехать заклинатель духов; но такие путешествия только развлечения. Путешествия, преследующие определенную цель, ведут вниз, к владычице моря, когда она, скупясь, караулит своих тюленей, заставляя людей испытывать нужду. Приготовления к такому путешествию вниз напоминают те, что предшествовали посещению страны дня. Все лампы в доме гасятся, и слышатся лишь стоны и вздохи людей, которые давно умерли. Эти вздохи слышатся так, словно духи, подобно тюленям, живут внизу, в воде, и слышится также плесканье и пыхтенье животных, которые переводят дыхание. Все в доме поют всего лишь одну волшебную песню, которая все время повторяется:

Мы простираем руки,
чтобы помочь тебе подняться наверх;
у нас нет пищи
и нет пойманных животных!
Мы простираем руки.

Перед великими заклинателями духов открывается путь, проходящий сквозь землю и ведущий, как труба, к морскому дну. Так они попадают в жилище владычицы моря, которое выглядит, как обычный человеческий дом. Но у него нет крыши, и всё открыто вверху так, чтобы морская хозяйка могла осматривать со своего места у лампы жилища людей. Всевозможные виды промысловых животных, обычные и бородатые тюлени, моржи и киты, собираются справа от её лампы в полынье, где лежа переводят дух. Перед узким проходом в дом лежит злой пес, который должен быть отогнан, чтобы в дом сумел войти чародей. Если последнему удается попасть внутрь, то может случиться, что Великая Хозяйка моря для выражения своего гнева садится спиной к лампе и ко всем животным, которых она тогда посылает к людям наверх. Её волосы не прибраны и взъерошены, и всем своим видом она наводит страх. Заклинатель духов должен тотчас же схватить её за плечо и повернуть лицом к лампе и животным. Затем он должен дружелюбно погладить её по волосам, пригладить их и сказать при этом: «Те, там, наверху, не могут больше ловить тюленей». На это дух моря отвечает: «Их собственные проступки преграждают им путь». Заклинатель духов должен применить все свое искусство, чтобы смягчить её гнев. Когда она вновь добреет, она берет зверей одного за другим и дает им упасть на пол. Это должно изображать то, что снаружи у входа в дом возникает водоворот, и звери исчезают в море. Это означает для людей большой улов и изобилие. Тогда для заклинателя наступает время возвращения назад в родные места, к своим, ожидающим его наверху. Они еще издалека слышат его возвращение. Они слышат свист, что сопровождает его при движении вверх на пути, открытом для него духами. Сопровождаемый мощным «плю-а-ж-ж!», он появляется на своем месте за занавеской и издает «плю-плю». И тотчас же под нажимом его могучих легких из глубины выбрасывается тюлень. Мгновенье всё тихо. Никто не должен прерывать эту тишину до того, как начнет говорить заклинатель: «Мне надо кое-что сказать». Все в доме отвечают: «Дай нам послушать, дай нам послушать». И заклинатель продолжает говорить, выражаясь приподнятым слогом духов: «Слово должно взойти». Тем самым дается знак, что всеми в доме признается снятие табу, которое было принято и которым они замолили гнев морского духа. «Это, верно, моя вина! Это моя вина!» — раздается вокруг наперебой. Женщины и мужчины кричат так из страха перед голодом и неудачным ловом. Называются имена тех, кто присутствует в доме: каждый должен признаться в своей вине. Так узнается многое из того, о чем никто не имел ни малейшего представления, так узнаются тайны других. Но несмотря на то, что произносится, может случиться так, что заклинатель не будет вполне доволен. Он представляется несчастным, не узнавшим всей правды, и то и дело разражается причитаниями и жалобами.

Может внезапно произойти так, что обнаруживается чей-то тайный грех, который должен был быть сокрыт, тогда заклинатель высказывает облегчение и кричит: «Вот оно! Вот оно! Вот оно!» Часто совсем юные девушки оказываются повинными в том, что несчастье постигло их местность. Если же женщины молоды и готовы к покаянию, то это всегда верный знак того, что это хорошие женщины. Как только они рассказывают о своей вине, то получают также прощение владычицы морских животных. Всех наполняет радость в связи с тем, что несчастье удалось отвести, и все твердо верят, что вода будет кишмя кишеть животными [152].

Чтобы представить себе напряженную атмосферу, сопровождающую церемонию заклинания духов, мы должны воспроизвести настроение публики. Здесь нет безучастных зрителей, играет каждый. Своими песнопениями, вопросами к духам, своими ожиданиями и надеждами на то, что их умершие родственники, как духи, будут стоять рядом с ними, они возводят шаманов в ранг посредников между разными мирами. Возгласы собравшихся разжигают его, вводят в транс. Взвинченность, напряженное ожидание всех присутствующих, их глубокая вера в духов, благоговение перед сверхъестественным [153] вызывают религиозный экстаз, что в нашем понимании является ни чем иным, как состоянием измененного сознания. Не только шаман, но и публика пребывает в состоянии духовного преображения и безотчетного восторга, благодаря атмосфере, чуждой критике и скепсису, не нуждающейся ни в каких экспериментально-эмпирических доказательствах. Шаман может совершенно открыться величию духовного мира и беспрепятственно отбросить все свои опасения и сомнения. Встреча с высшими силами, основанная на духовном, гармоничном и взаимном совпадении, помогает шаману в обретении почти сверхчеловеческой концентрации всех своих сил и позволяет погрузиться в мир чистого духа. Сеанс [154] означает освобождение от телесных оков и тем самым получение представления о том, как выглядит мир с точки зрения чистого сознания. Обострение чувств во время сеанса — боязнь, почтение и священное благоговение — наиболее общие условия наступления состояния измененного сознания. Отсутствие этих ощущений или появление хотя бы одного наблюдателя, который не приемлет мировоззренческих принципов такой встречи, могло бы расстроить всю церемонию и привести к неуспеху ритуального действа. Транс нуждается в положительном настрое, чтобы привычные модели переживаний в пределах трехмерного мира были бы отброшены в пользу многомерного, параллельного, трансгуманного. Принципиальная перестройка сознания вызывает страх, а потеря своего «Я» вызывает мгновенную смерть. Чтобы пойти на эту добровольную смерть, необходимо, действительно, всеобщее одобрение, коллективное согласие. Такой сеанс является коллективным делом всего племени или одной группы. Так как современная культура не признает состояний измененного сознания, это и является причиной их упадка и обрывом связи с миром духов.

Фон из песнопений сопровождает экстатическое совместное действо. Песни присутствующих не являются изысканными стихами, они приходят изнутри, дают выход силам человеческой психики, выражают клич древнего мирового единства. Это экстатическое совместное переживание способствует возникновению состояния транса у шамана, а направленность ощущений всех участников на общую цель производит нечто, охарактеризованное современной психологией как «переживание движения», как совместное качание в ритме коллективной психики. Сеансы и ночные заклинания охотно посещаются как обещающие совместный праздник с предшествующими ритуалами очищения и завершающими их пиршествами, это праздники соприкосновения с потусторонним, на которых на некоторое время отходят от привычного, получают доступ к некому совершенному миру и тем самым очищают себя глубоко и духовно.

Под этим углом зрения нам следует по-новому отнестись ко всем социальным событиям, праздникам, танцам и т. п. устремлениям общественного сознания к единению и совместному пребыванию. Праздник дает возможность для соединения в общем порыве, в гармонии с той насыщенностью ощущений, которая совершенно утрачена одномерной повседневностью. Праздник дает выход мощному потоку чувств, подогреваемому танцем, ритмом, общим воодушевлением, в особых случаях психоактивными наркотиками и устремлением к наивысшему пределу своего выражения. Часто в юные годы этот поиск оргиастических ощущений становится жизненной целью, а иногда поддерживается даже мировоззренческими установками. В западных культурах само возбуждение с помощью алкоголя является попыткой преодолеть навязываемое нашими механистическими установками поведение, последним порывом отвоевать вновь экстатические мистические ценности жизни и вернуть в пределы человеческого бытия. Хотя столь распространенное наслаждение алкоголем уводит в совершенно противоположное направление, оно, воплощая экстаз маленького человека, выражает тоску по высшему эмоциональному переживанию, сравнимому с охарактеризованным нами измененным состоянием сознания, которое по своей глубинной сути является состоянием вне времени и характеризуется слиянием с окружающим миром.

Во время наших весьма сдержанных праздников, музыкальных, танцевальных и певческих представлений остаются не реализованными готовность к трансу и надежды на экстатические созвучия со всем бытием.

Состояние удовлетворения, возникающее в результате участия в описанном сеансе, бывает, по замечанию этнографа Широкогорова [155], несравнимо сильнее тех, что сопровождают конвенциональное театрализованное представление западного мира. Участники сами способствуют удачному исходу заклинания духов и сами проникают в предтрансовое состояние шамана.

По утверждению многих западных зрителей, очень трудно отключиться от электризующего и заражающего приподнятого общего настроя и сохранить позицию интеллектуального практицизма. Присутствующие могут «соскользнуть» в одно из пограничных с массовым экстазом состояний — иное название которому, по-видимому, истерия, причем умаляющий привкус отношения к нему не допускает признания, что мы имеем здесь дело с механизмом коллективного целения, который так естественно используется родовыми обществами для самоочищения от обедняющих, сковывающих и ослепляющих условий существования, чтобы вновь стать открытым многообразию жизни, многообразию духовных форм воздействия и гармоническому ощущению единения, освобождающему от эгоцентристских импульсов. Сеанс высвобождает людей из плена возникающей в будничной жизни скованности и зажатости, помогает увидеть и понять земные барьеры, то сцепление отношений, в которые заключен человек. Духовное познание и высвобождение из плена эгоцентристских ощущений являются основой любого целения, они приводят нас к святому преображению жизни, и именно в этом заключается истинный смысл сеанса.

Я полагаю, что человек обладает врожденными импульсами, позволяющими ему освободиться от старых трафаретов поведения и мышления, чтобы так исцелиться. Не только отдельные люди, но и целые освободительные и религиозные движения, Cargo-Kult, возглавляемые харизматическими лидерами, искали счастья в мире гармоничных ощущений. Экстаз, транс, чувство святости, следует признать, являются исходными состояниями на пути к истинному здоровью и гармонии. Древние культуры признали это и поместили в центр своего святого или исцеляющего универсума.

Шаман должен не только достичь измененного состояния сознания, особое значение имеет его драматический талант. Если в его «представлении» отсутствует драматический элемент, если он недостаточно жизнен в изображении или пантомимически неловок, то ему не удается увлечь свою публику, и сеанс не находит отклика у присутствующих. Шаманский сеанс — это действо, сравнимое с нашими киносеансами и театральными представлениями. Во время сеанса смыкается круг, в котором оказываются земной и сверхъестественный миры. Сеанс не обязательно должен включать транс шамана и показывать установление связи с другими мирами. Он может быть просто мимически представленным путешествием в потусторонний мир. Именно таким описывается путешествие сибирского шамана к Эрлику, владыке подземного мира. Шаман сначала рассказывает, как он двигается по дороге, лежащей к югу, по приграничному с Китаем району, затем пересекающей границу, как на него действует тамошний ландшафт. Наконец, он попадает к Тенир Сайка, железной горе, вершина которой касается неба. Он изображает тяжелое восхождение, встречающиеся опасности, показывает на останки погибших шаманов на краю дороги и тяжело дышит, мимикой изображая восхождение. На своей лошади он скачет в пасть земли, в подземный мир. Там он приходит к озеру, над которым натянут тонкий волос. Этот опасный мост надо преодолеть. Он показывает воображаемые действия по обретению равновесия и указывает на сорвавшихся шаманов, чьи кости мерцают на дне озера, — этот смертельно опасный путь может преодолеть лишь чистая душа. Как только мост оказывается позади, он встречается с душами грешников, которые должны нести наказание соответственно своим деяниям. Наконец, он поднимается в жилище Эрлика, где должен преодолеть последнее препятствие — умилостивить подарками охранника Эрлика, Юртэ. Он встает перед троном Эрлика, кланяется и объясняет причину своего прихода. Кан же отвечает ему: «Имеющие крылья сюда не прилетают, имеющие кости сюда не приходят. Ты, черный, мерзко пахнущий жук, чего ты хочешь?» Его отпускают, и только с третьего захода он завоевывает доверие Эрлика и одаривает его вином, шкурами и одеждой. За это Эрлик Кан советует ему увеличить его стада оленей и сообщает, которая из кобыл принесет жеребенка. Назад шаман летит не на коне, а на гусе, крикам которого он учится подражать. Он трижды бьет по барабану, трет себе глаза и притворяется проснувшимся [156].

Пережитые самими шаманами или пересказанные, мотивы путешествия в «пасть земли» оказываются похожими. Краеугольными камнями шаманского универсума являются вера в оживляющую человека, витальную тонкую духовную структуру, душу, а также вера в выживание тела благодаря душе, которая отделяется после смерти от тела, попадает в царство мертвых и продолжает там свою жизнь в качестве духа. Без глубокого понимания способа существования души, мир шаманов может показаться причудливым и чужеродным. Современные исследования предсмертных состояний указывают на ещё не изученную и позволяющую лишь обходным путем заглянуть в себя сущность, которая составляет материальную основу тела. И магический полет шаманов, над которым сегодня столь много, но со столь неверными предположениями рассуждают, мы должны рассматривать после эмпирических исследований внетелесных состояний как акт выхода из тела некой духовной сущности или сущности, порожденной сознанием. То, в качестве чего шаман движется дальше, является, по-видимому, энергетическим телом, которое подчиняется иным законам, чем те, что принадлежат трехмерной геометрии и каузальности. Для нас же не играет роли, какую теорию в данном случае стоит предпочесть. Факт остается фактом: вне темы о душе и потустороннем мире шаманское мировоззрение оказывается незавершенным, просто немыслимым. На некоторых примерах мы продемонстрируем эту позицию.

Духовная женщина Японии, «дитя бога», Кихийозе, «женщина, устами которой говорит божество или дух», подзывает души умерших из потустороннего мира. В этом случае говорят о Синикухи, «устах умерших». У душ умерших выспрашивают о предстоящем счастье или несчастье и молят их о раскрытии секретов целения. Души умерших родственников, супругов иди друзей называют целительные снадобья или оказывают, если нужно, местонахождение потерянных предметов. Обычно они описывают свои путешествия издалека назад в родную деревню, осведомляются о жизни оставшихся родственников, благодарят за принесенные жертвоприношения и молитвы и сообщают о будущем. Умершие выражают свои мысли устами медиума и узнаются по голосам, которые напоминают их прошлые земные голоса, что используется родственниками покойных в качестве идентифицирующего признака. Выспрашивания умерших проводятся во время поминок, при этом осуществляется ритуал «открытия умершим дороги». В Северной Японии выспрашивания мертвых проводятся весной и осенью во время равноденствия, поскольку они повсеместно являются общепринятыми празднествами морских легенд. В Амами-Ошима на цепи островов Риукию [157] подготавливают у захоронения Татаwase, «встречу с душой». В отдельных областях Японии [158] ежегодно встречаются окрестные шаманы на праздник Бон, буддистское празднество всех душ, или в день Jizo, бога подземного мира, для вызова душ умерших [159]. Задачей шамана является не только предоставление душе умершего своих уст для высказываний, но он должен быть способен покидать свое тело и лететь в сторону царства мертвых.

Ноаиди, лапландский шаман, использует в путешествии к Ябмеайамо, подземному царству мертвых, различные символические целительные средства, например, saiva guelie, дух рыбы, на котором он скачет верхом; саива ледди, дух птицы, который ведет его; саива сарва, дух самца оленей, который, в случае необходимости, должен сражаться с духами враждебных волшебников. Психические силы шаманов показаны здесь через образно осмысленные мотивы. Они являются не только символическим целительным средством, за этим стоят реальные психические силы. Шаманский символ — это всегда истинный целенаправленный аспект паранормальной транспсихической силы.

Задачей шамана в подземном мире является возвращение пропавшей души пациента, так как причину всех болезней усматривают в потере души. Души могут быть похищены, могут оторваться от тела во время сновидения, охваченные страхом или находясь в состоянии шока или душевного смятения. Душа считается жизненно необходимой сущностью. Она может заблудиться в царстве мертвых, в ложной вере, найти там своё новое отечество. Душа шамана охотится позади и во время «заманивания» должна что-нибудь пожертвовать владычице подземного царства, Кавтэ Акка, чтобы выкупить на волю потерянную душу. Если души других существ противятся возвращению души, шаман должен проявить всю силу убеждения, чтобы суметь извлечь её из царства мертвых. Об обнаружении и поиске души рассказывается так, словно речь идет о действительно трехмерном царстве. Шаман пытается обнаружить в потустороннем ландшафте следы оставшейся души или же отрезает ей, отправившейся в страну душ, дорогу туда, как это происходит у индейцев племени Томпсон Британской Колумбии [160]. В этой стране шаманы должны оставаться лишь самое короткое время и должны торопиться с поиском души. Они либо силой захватывают душу и везут ее домой, либо просят жителей этой области выдать им душу. Существует также опасность, что предстоит бороться с тамошними душами за обладание сбежавшей душой. В этом случае шаманы демонстрируют своё оружие и в качестве доказательства этого столкновения налипшую кровь. Во время сеанса лапландский ноаиди лежит, как мертвый. К нему никто не должен прикасаться. Группа мужчин следит за тем, чтобы к нему никто не подошел близко, а несколько женщин поют в течение всего времени, чтобы напомнить ему о его задании в царстве мертвых и помочь отыскать дорогу к дому из трансового или внетелесного состояния [161]. Условием возможности проведения сеанса является, как говорят эскимосы, способность шамана к Ilimarpoq, то есть, способность летать по воздуху. Он должен уметь устремляться в небесные высоты и к морским глубинам, снимать и надевать собственную кожу. Поэтому во многих культурах шаман связывается с обликом птицы или мухи. Племена сима-сима миттельцерамс называют шамана «манпетуа» [162]. По этой же причине они снимают во время сеанса крышу с дома, чтобы душа шамана могла вылететь наружу, а души умерших с Вельтенберг, «горы мира», могли залететь назад. Способность покидать тело и отправлять душу в странствие — главный признак шаманства. Психология, подобная нашей, когда душа и психика приравнены друг другу, никогда не сможет по-настоящему проникнуть в духовный мир шамана. Мы должны различать душу, энергетическую матрицу, эзотерическое тело, которое составляет морфологическое или жизненное поле материального тела, и психику, продукт отношений, мышления, воспоминаний, ощущений и поведения.

Используя понятие «заклинание», мы сегодня мало что можем сказать. Примем во внимание следующее: речь идет не столько о взывании к духам, сколько о стимуляции собственной психики. Мы должны быть приведены к готовности к предтрансовому состоянию сознания. Заклинание означает не что иное, как приведение себя самого или целой группы в состояние повышенной ясности восприятия, особой осознанности и концентрации, чтобы с этого высокого уровня внутреннего видения постигать вещи или быть восприимчивее к явлениям, относящимся к шаманскому универсуму. Заклинание духов, или сеанс, — это высшее проявление архаической философии. Это искусственно примененная групповая терапия и групповой катарсис, отчасти имеющие отношение к гипнозу и суггестии. Целью шамана является приведение публики в состояние измененного сознания [163], что позволяет ей воспринимать другие уровни бытия и взаимосвязи, не подлежащие обычной каузальности. Теперь продолжим о заклинании:

«Один из таких дней проходил следующим образом. В воздухе ощущалось растущее беспокойство людей. Загдлорк был величайшим и старейшим заклинателем рода и он сообщил присутствующим, что собирается заклинать духов. Его жена заболела, и он хотел попытаться её исцелить. Дом был построен прямо у моря. Мужчины и женщины собрались поэтому почти на самом краю, на льду. Больная женщина сидела на санях внизу среди людей, а её сын стоял рядом с ней. Наверху, на крыше здания, у окна сидел заклинатель Калэ, который научился своему искусству у старого Загдлорка — поэтому он должен был находиться неподалеку от своего учителя; а сам Загдлорк находился один в доме. Всякие работы на площади прекратились, никто не мог шевелиться. Когда я подошел, мне было сказано остановиться. На лицах было серьезное благоговейное выражение.

Загдлорк был из старинного рода, внушающего всем страх. Его дядя и его племянник были убиты как представляющие опасность пираты, и Загдлорк был единственным ныне живущим, кто, по мнению его соотечественников, унаследовал мудрость отцов. Во всяком случае не было никакого другого заклинателя духов, который мог «вылезать» из своей собственной кожи и затем вновь надевать её. Он же владел этим умением. Каждый, кто увидел бы такого волшебника «обнаженным до мяса», должен был умереть. Таков был Заглорк. Долгое время он не проводил никаких сеансов, так как был болен. В тот день его провезли на санях между домами, так как его ноги не двигались из-за подагры, но несмотря на это, он собирался проводить напряженный сеанс.

Подходя к его дому, я заглянул в окно — он сидел на скамье и бил в барабан. Когда он увидел моё лицо, он прекратил бить, засмеялся и сказал: «Настоящая шутовская проделка, глупый обман! Лживая история всё это!»…

Хорошим тоном считается, если перед началом сеанса шаман принижает свои собственные способности и представляется лгуном или дураком, но только для того, чтобы публика поддержала его и сеанс удался. Наконец в доме устанавливается мертвая тишина. Среди присутствующих нарастает напряжение. Вскоре старый Загдлорк берется вновь за барабан, и после нескольких первых ударов он кричит столь сильным голосом, словно тот выходит из легких нескольких молодых людей: «Perdlugssuark, tornarssugssuark, kravdlunasuit» [164] — слова выходят толчками, без всякой связи и начинают оказывать желаемое магическое воздействие.

Все ждали продолжения. Слова, однако, прервались протяжным жалующимся стоном. Кале хрипло прокричал заклинание; казалось, что Загдлорк принимал свои слова откуда-то издалека, словно перебрасываясь ими с невидимым существом. Затем раздалось протяжное завывание, и, когда напряжение достигло предела, Загдлорк выкрикнул всё предложение. Людям передался какой-то толчок, когда они услышали: «Белые люди принесли с собой злую судьбу, вызывающую болезни духа. Я сам его видел. В моих словах нет неправды, я не лгу, я не лжец. Я сам это видел». Габриэль, гренландец, побледнел при этих словах. «Он имеет в виду нас! — прошептал он при этих словах. — Он причинит нам горе». И все присутствующие посмотрели на нас. Загдлорк заявил нам, что мы якобы встретились со злой судьбой в облике некоего духа и что он раскрасил полосами сани Гаральда Мольтке, поэтому якобы тот и заболел. А у других были заражены собаки, и поэтому распространилась инфекция среди собак.

Трудно было понять его рассуждения, так как он часто использовал особый язык духов, и его речь часто прерывалась завыванием».

Шаманы всего мира разработали свой собственный сакральный язык, который они применяли только в состоянии ясного сознания. Мы попадаем здесь в область глоссолалии, нечленораздельного экстатического бормотания. Большинство тайных языков шаманов является ни чем иным, как болтовнёй, бормотанием, скоплением новообразований из отдельных слогов, перестановок, усечений или искажений. Часто используются слова близких языков или реликтовые языковые образования одного языка, которые когда-то были в ходу у племени. Сакральный язык подобен маске, за которой скрывается говорящий и за которой возможна идентификация с другой личностью. Маскируют себя и затем, чтобы показать, как непостижим язык духов. Во всяком случае, этот способ помогает шаману непринужденнее отдаться на волю своего вдохновения, — и тогда он уже не считает себя ответственным за свои слова. В тайном языке мы находим средство быстрого проникновения в собственное неосознанное или сверхсознательное — психологический художественный прием первого уровня, который мог бы найти применение в современной психотерапии:

«Me — Me — Me — nsch, nschen —
[165]
sie sagen, das Menschen —
[166]
ku — ku — ki — ki —
ich kann nicht, kann nicht
[167]
ich habe nicht Kraft genug, nicht Kraft genug
[168]
ist denn niemand da, der mir helfen moechte!»
[169].

Здесь он, вероятно, прервал свои слова и закончил этот пугающий спектакль; всё зазвучало так, словно дом был наполнен людьми, боровшимися друг с другом и стонавшими под мощными ударами. Калэ просто сидел и повторял бормотанье своего учителя, он охрип от пения; Зоркрарк, старый охотник на медведя, был неутомим в своих выкриках: «Поторопись! Поторопись!» Когда напряжение, взвинченное стариком, вновь достигло высшего предела, он продолжил свои объяснения, медленно и с напряжением, словно срывал каждое отдельное слово с уст невидимого духа. Белые люди принесли с собой болезнь, но заболели не жители селения, а собаки. Поэтому ни один человек не должен теперь есть мясо собак. «Микизорк [170] ела собачье мясо?» «Микизорк ела собачье мясо?» — крикнул вниз Калэ. «Микизорк, ты ела собачье мясо?» — спросил её Зоркрарк. Слова передавались из уст в уста. Сын, Агпалигуарк, склонился над больной матерью, и та кивнула: «Да, совсем немного, мне так хотелось собачьего мяса! «Она отведала собачьего мяса», — повторил Калэ с крыши дома в сторону окна. Тогда из недр дома раздалось дикое завывание, и барабан снова забил. Звук завывания напомнил фырканье большого локомотива. Загдлорк находился в состоянии полного экстаза; старый, страдающий подагрой человек, прыгал, подобно раненому зверю. Он закрыл глаза и страшно вращал головой и туловищем в такт барабана. Затем старый заклинатель издал долгий вопль со своеобразными призвуками. Казалось, что к этому звуку подмешивается человеческий смех; затем все словно умерло в таком всхлипывании — его жену уже нельзя было спасти!

Тогда люди разошлись и вновь принялись за работу, и вскоре площадь наполнилась веселыми смеющимися людьми. Мысль, что приближалось лето, пробивалась сквозь все заботы, и кому хотелось внимать предостережениям старого заклинателя? Зоркрарк был единственным, кто озабоченно смотрел на всё. Он был близок к тому, чтобы уничтожить четырех тюленей, которых принесли его сыновья. «Загдлорк становится старым, — сказал он мне. — Загдлорк бессилен, а его жена должна умереть!» Это был последний большой сеанс Загдлорка. Его жена умерла, когда пришло лето…» [171].

Хочу рассказать ещё об одном заклинании духов, в котором участвовал известный исследователь культуры эскимосов Кнуд Расмуссен. Еще до того, как маленькую экспедицию Расмуссена застиг снежный буран, она достигла аджиарминт-эскимосов. В третий вечер этого бурана они были приглашены на сеанс шамана Кигиуна, целью которого было успокоение бурана.

«Хозяин принадлежал к типу эскимосов-блондинов, с залысинами на висках, рыжеватой бородой и глазами, имеющими легкий отсвет синевы. Его звали Кигиуна [172].

Казалось, буря достигла своего предела. Нужно было идти по трое, чтобы держаться прямо и быть готовым к тому, чтобы суметь построить хижину из снега далеко от того места, где должен был проводиться праздник. Кигиуна взял меня за руку, а его партнер, с которым они должны были быть вместе ночью, взялся за мою другую руку. «Дитя Нарсук плачет, так как вихрь проносится сквозь его пеленки!» — сказал Кигиуна и рассказал мне старый миф о сыне великана, который тем отомстил людям, что поднялся к небу и сделался «буранным ребенком». И тогда решили в течение ночи выяснить причину гнева ребенка и попытаться усмирить бурю. Ветер с такой силой овладел нами, что мы временами стояли тихо, поддерживая друг друга, чтобы не упасть в громоздящийся вокруг нас лед. Мощные порывы ветра со стороны суши били по нам, как бичи. Лишь после 3–4 ударов мы могли вновь проделывать несколько шагов вперед, пока порывы ветра, направляемого криками «буранного мальчика» не понуждали нас опять останавливаться и силой тащили нас на лед. Как мы обрадовались, когда наконец увидели теплые лучи стеатитовой лампы в праздничной зале, где все места были уже заняты мужчинами и женщинами.

Дом, шириной четыре и длиной шесть метров, имел столь высокий потолок, что его зодчий должен был установить две балки из сплавного дерева в качестве опоры, которые в этом заснеженном зале производили впечатление великолепных колонн. На полу было так много места, что все находящиеся здесь дети могли бегать во время праздничных представлений вокруг колонн. Первую часть праздника составила трапеза, состоявшая из высушенного лосося, сала и замороженных неразделенных тюленей. Большие топоры мощными ударами врубались, в замороженное мясо. Пока домашнее тепло постепенно зарумянивало избитые буранным ветром и снегом лица, все глотали, не жалуясь на отсутствие аппетита, куски мяса, отогревая их дыханьем, чтобы не содрать кожу с губ и языка.

Вечером заклинателем духов был Хоркарнак [173], молодой человек с умными глазами и быстрыми движениями. В выражении его лица не было и следа чего-то фальшивого, может быть поэтому столь долго продолжалось его вхождение в транс. Едва он выступил вперед, как тотчас же рассказал мне, что у него немного духов- союзников. Одним из них был дух его умершего отца и дух-союзник его отца, легендарный тролль, один великан, со столь длинными когтями, что они могли прорезать тело человека, даже если слегка по нему царапали. И была ещё одна фигура, которую он сам вылепил из снега, образ, подобный человеческому, дух, который являлся, как только его вызывали. Все женщины этого жилища стали вокруг заклинателя и ободряли его, приговаривая что-то незначительное. «Ты прекрасно можешь, и ты сделаешь это легко, ведь ты так силен», — подыгрывали они ему. Однако он постоянно повторял: «Это так сложно, говорить правду. Это очень сложная вещь, взывать заклинанием к сокрытым силам». Долго «Китовая борода» хранил важность и подчеркнутую недоступность, но стоявшие вокруг женщины вновь и вновь подбадривали его, и тогда он, наконец, медленно вошел в состояние транса.

Он резким движением открывает глаза, и кажется, что он вглядывается в невидимые миры; он вертится в разные стороны на своем каблуке. Его дыхание становится неспокойным, и он уже не узнает живущих с ним вместе в этом лагере людей. «Кто вы?» — кричит он. «Твои же сородичи!» — отвечают ему. И вновь «Китовая борода» начинает крутиться, каждому заглядывает в глаза, таращится все более дико и, наконец, повторяет, как усталый человек, совершивший долгий путь: «Я не могу, я не могу!» В тот же момент раздается гортанный звук, и некий дух-союзник поселяется в его теле. Какая-то сила овладевает им, он уже не является самим собой, уже не имеет власти над собственными словами. Он танцует, прыгает, кидается между группами слушателей и зовет своего умершего отца. «Китовая борода» называет и многих других духов мертвых, которых видит в доме. Он описывает их внешность, старых мужчин, старых женщин, которых он никогда не встречал и требует, чтобы собравшиеся сказали ему, кто эти духи.

Растерянность, молчаливое онемение, наконец, негромкое обсуждение среди женщин. Нерешительно называют то одного, то другого умершего, которому могло бы принадлежать высказанное через шамана. «Нет, нет, нет, не эти! Это не они!» Внезапно какая-то старая женщина кидается на пол и называет по именам тех, кого остальные не решаются произнести, имя какой-нибудь женщины или мужчины, которые только что умерли и могилы которых еще свежи. «Это они! Это они!» — кричит «Китовая борода» пронзительным голосом, и необъяснимое тревожное состояние охватывает собравшихся, так как оба этих человека еще несколько дней назад были среди них. И вот теперь они превратились в злых духов, именно в тех, которые вызывали непогоду. Нечто загадочное возникает вокруг дома. Снаружи завывает буря. Не видно собственной руки перед глазами, и даже собакам, которых обычно выгоняют пинками из дома, позволяется остаться и искать тепла и защиты под ногами возбужденных людей.

Сеанс длился в течение часа, под крики и призывы неизвестных существ. И затем произошло нечто, что повергло в ужас нас, никогда еще не присутствовавших при усмирении разбушевавшегося божественного существа. «Китовая борода» прыгает вперед и хватает старого благонравного Кигиуна, который стоит поблизости и напевает веселую песню, обращаясь к Матери морских животных. «Китовая борода» хватает Кигиуна мертвой хваткой за горло, с невероятной силой начинает таскать по залу и затем вталкивает в толпу. Раздаются два жалобных гортанных звука, но вскоре Кигиуна начинает давиться, так что не может больше произнести ни звука. Но затем какой-то шепот внезапно начинает раздаваться из его уст и в то же самое мгновенье он впадает в состояние экстаза. Он не оказывает больше никакого сопротивления, но следует за «Китовой бородой», который все еще держит его за горло, и оба носятся, шаркая по полу ногами, без всякого смысла и направления. Мужчины становятся перед большой стеатитовой лампой, чтобы не быть опрокинутыми и раздавленными. Женщины помогают детям забраться на скамейки, чтобы им не причинили вреда во время суматохи. Какое-то время это продолжается, пока «Китовая борода» не «выжимает» остатки жизни из своего противника, которого он таскает за собой как безжизненный тюк. Только когда он отнимает руки от его горла, Кигиуна тяжело сваливается на пол. Все это должно символизировать умерщвленную бурю. Волнение, распространяющееся в воздухе, требует жертвы, и «Китовая борода» кусает Кигиуна в затылок и трясет его со всей силой своих челюстей, как собака, взявшая верх над своим противником.

Одним из древнейших способов поддержать шамана перед началом его путешествия в потусторонний мир, было его придушение вплоть до удушения. Кигиуна приходит сначала в состояние транса из-за недостатка кислорода, а затем, при продолжающемся удушении, теряет сознание, то есть его сознание покидает тело. Эта характерная последовательность — сначала состояние транса, затем прохождение через опыт внетелесного переживания — воспроизводит поэтапность развития сходного главного переживания.

В доме царит мертвая тишина. «Китовая борода» — единственный, кто продолжает свой дикий танец, пока в его глазах каким-то непонятным образом не устанавливается покой. Он опускается перед «мертвым» на колени и начинает тереть тому голову и гладить его, чтобы вновь вернуть Кигиуна к жизни. Того, еще пошатывающегося, ставят на ноги, но едва он вновь приходит в себя, все повторяется вновь, — тот же мощный захват у горла, тот же необузданный танец по дому, те же тяжелые вздохи, пока беднягу опять не начинают таскать по заснеженному полу, как безжизненный мешок с кожей и костями. Таким образом его трижды «убивают». Человек должен доказать свое превосходство над бушующей природой. Когда Кигиуна в третий раз возвращается к жизни, он становится тем, кто входит в транс, а «Китовая борода» терпит поражение и падает. Старый провидец возвышается в своем столь странно возрожденном достоинстве. Он приобретает над нами власть силой дикого выражения своих глаз и голосом, дрожащим от возбуждения, Он кричит на всю заснеженную хижину: «Небесное пространство заполнено нагими существами, проносящимися по воздуху — нагими людьми, нагими мужчинами и женщинами, которые проносятся и вызывают бурю и вьюгу. Слышите свист? Что-то шумит в воздухе, словно это удары крыльев больших птиц. Это страх нагих людей, это бегство нагих людей. Духи воздуха выдувают из себя бурю, духи воздуха гонят летящий снег по земле, и беспомощное «буранное дитя» Нарсук сотрясает легкие воздуха своими рыданиями. Но мой дух-союзник победит, он победит! Тью-тью-тью. Слышите ветер? Пет, пет, пет! Видите, как воздух присылает непогоду, которая с шумом крыльев больших птиц проносится над нами?» При этих словах «Китовая борода» поднимается с пола и оба заклинателя, на лице которых после столь мощной «буранной» проповеди появляется блаженное просветленное выражение, поют искренними горячими голосами песнь, обращенную к Матери морских животных:

«Женщина, о великая женщина, там, внизу!
Пусть все утихнет, отступит от нас все злое!
Приди, приди, дух глубин!
Один из земных жителей
Зовет тебя,
Просит тебя, — закусай врага до смерти!
Приди, приди, дух глубин!»

Как только оба закончили петь свои гимны, все другие голоса влились в хор кричащих жалующихся. Никто из них не ведал, что они кричали, никто ни о чем не просил, но старая песнь их предков придавала им силу. У них не было пищи для детей на следующий день. Они просили тихой погоды для ловли, пищи для детей. Внезапно стало так, словно вся природа вокруг нас внезапно ожила. Мы увидели, как буря мчится по небу, тесня духов. Мы увидели стаи мертвецов, летящих сквозь волны метели, и все призраки, и все люди собрались во взмахе крыльев больших птиц, слушать которые учил насКигиунда.

На этом закончился бой двух заклинателей с бурей, и каждый мог вернуться утешенным и успокоенным к своей снежной хижине и предаться сну, так как завтра должна была установиться хорошая погода. И это так и было. При ослепительном солнце и через утрамбованные снежные сугробы мы двинулись на следующий день дальше на запад» [174].

С точки зрения собравшихся эскимосов, этот бой между двумя мужчинами, которые символически уничтожали силы снежного бурана и в самом деле привел к утиханию бури. Символические действия привели к реальным результатам, ритуал оказал практическое физическое воздействие на силы природы — таков итог шаманских церемоний и сеансов. И только по нашим представлениям не может быть никакой связи между символическим микро- и физическим макрокосмосом.

Весьма выразительное описание сеанса мы находим у исследователя эскимосской жизни и хорошего друга Кнуда Расмуссена, Петера Фейха [175]. В Туле [176], на северной ирландской станции, жил некогда Зоркак, ангакок, которого поражало одно странное несчастье за другим. Он захотел провести большой сеанс, отправиться в подземный мир, чтобы узнать о причинах обрушивающихся на него зол. Сперва он много дней постился и наблюдал за своими экскрементами. Он медитировал на берегу, готовился к путешествию через скалы. Был устроен большой просторный иглу. Собралось множество публики, среди прочих Крилернек, друг Зоркака и его ассистент. Зоркак последним вошел в снежную хижину, и, по обычаю эскимосов все преуменьшать, он обругал присутствовавших, которые, по его словам, были страшными идиотами, раз пришли сюда, чтобы что-то увидеть, так как это не имело ни малейшего смысла. Зрители, напротив, приободрили, осыпали похвалами и выразили ему свое почтение. Обращаясь к Фрейхену, он сказал:

«Здесь нет ничего, что было бы интересно увидеть известному белому человеку. Я великий лжец, и даже если эти дураки столь наивны, что готовы подарить мне свою веру, то тебя я никогда не смогу обмануть и твое присутствие станет для меня только мучением». Фрейхен отвечал: «Я хотел бы увидеть твою великую мудрость». Зоркак же: «Ну, ну, это лишь показывает, что даже мудрец может быть дураком отроду». Крилернек связал своего друга, который разделся донага и положил барабан и барабанные палочки рядом с ним. Свет был потушен, осталось лишь маленькое пламя. Зоркак стал петь. Его голос постепенно набирал силу и вскоре отдавался эхом во всех частях иглу. Колебания барабана нарастали, шкуры тюленей трещали то над нашими головами, то под нами.

Я не помню, как долго продолжался этот адский спектакль. Я только помню, что схватил Крилернека за руку, чтобы узнать, не сможет ли тот помочь. Очевидно, что это был не тот случай. Мы все вторили пению Зоркака. Его голос через какое-то время ослабел, постепенно стало казаться, что он идет откуда-то извне, снаружи иглу, и наконец он затих.

Вдруг Крилернек включил свет. Зоркак исчез. Только его барабан и тюленья шкура на спальной скамье остались лежать. Смущенный тем, что мне делать после пребывания в этом сумасшедшем доме, я подумал, что следовало бы заглянуть за портьеру. Но он действительно исчез. Я посмотрел в публику и с трудом мог узнать прежде спокойные мирные лица друзей, пришедших сюда, чтобы действовать. Их лица изображали экстаз, их щеки раздулись, глаза сияли и были устремлены в пустоту. Обнаженные сверху, они раскачивались в ритм пению. В центре на полу стоял Кримернек, извиваясь, как танцор и прикасаясь к женщинам и мужчинам, тер их с нарочитой скоростью.

Кризук, один из мужчин, внезапно стал нападать на присутствующих, воя при этом, как волк. Фрейхен, правда, защитился, но он упал на Ивалу, одним махом сорвал с нее брюки и бросил через стену иглу на улицу. Все закричали на страшном чужом языке. Это был не эскимосский язык, но, казалось, что все поняли друг друга. Во время сеанса ан гакоки не должны называть вещи своими именами, это якобы должно принести недуги для всех, поэтому они изобретают новые слова или преобразовывают старые.

Пение продолжалось, и я втянулся сам. Я потерял всякое чувство времени и пространства. Ивалу, нагая, лежала надо мной, я чувствовал, как другие жевали мои волосы и царапали мою кожу. Внезапно все изменилось. Крилернек прекратил танцевать и объяснил, что Зоркак пытается вернуться. Он попросил, чтобы каждый занял свое прежнее место, сел там и пел, и чтобы мы сконцентрировались на ангакоке, который в это мгновенье через скалы где-то под нашим иглу пробивался назад, к нам. Он, сам часто совершавший такое путешествие, объяснил нам, через какие страдания должен пройти Зоркак, чтобы проплыть сквозь скалы, как по воде. Кризук вернулся назад мокрым и дрожащим. Он протиснулся между потными женщинами, которые кричали, когда он дотрагивался до их голых тел. Ивалу начала осыпать его каскадом невоспроизводимых ругательств, но была остановлена громогласным окриком Крилернека: «Тень выросла, тень выросла!» На яЗыке таких сеансов «тень» означает «человек», а «вырастать» — значит «прибывать». Мы прислушивались несколько мгновений и затем услышали голос Зоркака, слабо звучащий в отдалении. Крилернек совсем потушил свет, так как, чтобы пройти сквозь скалу, Зоркак должен был совершенно сбросить свою кожу, а тот, кто видел ангакока с «обнаженными мускулами», должен был умереть.

Крилернек сказал нам, что у Зоркака были сложности с возвращением, так как когда кто-то покидает иглу и затем возвращается, это очень трудно для него, поскольку он не может найти иглу. Но постепенно его голос становился громче, пока не стал перекрывать пение присутствовавших. Вновь его барабан заставил затрястись иглу, и шелестящая шкура тюленя пронеслась по воздуху. Я попытался поймать ее, но получил удар, который чуть не сломал мне руку. Начался ад! Затем все прекратилось. Крилернек долго что-то бормотал про себя, и в иглу все стало спокойно, только дети плакали. Монотонным голосом Крилернек спрашивал ангакока о тайнах, которые он познал, находясь в подземном царстве. Голос Зоркака донесся со скамьи, где он лежал: «Великие духи разгневаны присутствием белых людей среди нас, они не откроют причин несчастий. Три смерти еще предстоят нам. Чтобы избежать дальнейших бед, наши женщины должны воздержаться от употребления в пищу мяса самок моржей до наступления периода зимней темноты!»

Сеанс закончился, и все лампы были снова зажжены. Зоркак был изнурен. Крилернек предостерег Фрейхена, чтобы тот не дотрагивался до Зоркака, так как в нем еще находился жар Земли. Когда тот открыл глаза и увидел Фрейхена, то сказал: «Все ложь и сплошные уловки. Мудрости предков во мне нет. Не верь всему этому!»

До того, как шаман начинает путешествие в «страну дня», в потусторонний мир, у эскимосов-иглуликов его принято крепко связывать. Со связанными за спиной руками, он сидит на скамье своей снежной хижины, одетый лишь в брюки. Если лампы потушены, сверху в воздухе слышны жужжание и свист, и все это продолжается до тех пор, пока шаман не закричит во весь голос:

«Халала-халалам, халала-халалам!» Приближается какой-то шум, каждый знает, что это образовался ход, вроде дыхательного отверстия тюленей, ход, через который он сможет полететь в небо. Воздух наполнен теперь всеми возможными звуками и голосами. Духи держат отверстие открытым. Если шаман, то есть его душа, легко проходит сквозь отверстие, то обитатели «страны дня» принимают его там с большой радостью. Они Полагают, что к ним попадает новый мертвый, но когда шаман говорит: «Я еще из мяса и крови», — они разочарованно отворачиваются. А с «веригами» шамана, которые сами собой спадают в царстве мертвых, духи играют, как в мяч, и всякий раз, когда эти веревки пролетают по воздуху, они принимают различные формы зверей: медведей и т. п. А когда шаман вновь приземляется с громким шумом в снежной хижине, высвобожденные веревки падают на присутствующих. В завершение шаман рассказывает обо всем с ним происшедшим [177].

Для эскимосов-копперов началом всех табу является Арнакепсха лук, Великая злая женщина. Она владычица морских животных. Если табу нарушено, она накрывает животных платком и прячет их под своим жилищем, чтобы они не могли всплыть, и люди должны тогда страдать от нехватки пищи. Чтобы смягчить Арнакепсха лук, собираются все эскимосы в одном построенном на льду иглу. Шаман пробивает в земле отверстие, и в то время как другие поют свои песни, он смотрит, поджидая морскую женщину, в это отверстие. Когда она, наконец, приближается, все крепко держат шамана, так как она поселяется в его теле и начинает говорить через него. Она говорит, что были нарушены табу. Женщины во всем сознаются. Если волосы морской женщины, наконец, очищаются и выглядят расчесанными, это значит, что во всех грехах люди сознались, и она вновь выпускает зверей на волю. Если же какие-то грехи утаили, то ее волосы остаются в диком беспорядке [178].

Во время сеанса у восточно-гренландских эскимосов ангакок сидит на полу снежного дома, а зрители — вокруг на своих спальных местах. Его привязывают. Барабан лежит возле него. Тальбицер [179] полагает, что его ступни находились вблизи вывешенных шкур, он позже стал шевелить эти шкуры, отчего они шуршали. Кроме того, он ловко высвободился из своих оков, чтобы бить в барабан, и потом вновь вставил руки в свои оковы. Приход духов из подземного царства имитируется маккортаа, маленьким инструментом, кусочком кожи, который держат в горсти. Эскимосы, однако, полагают, что барабан танцует и прыгает по полу, — обычно же на лбу шамана — и звучит сам по себе. Дух через анус проходит в ангакока. Его охватывает тогда чувство, что он своей душой погружается в землю. С этого момента либо дух говорит устами шамана, либо шаман говорит сам за себя. Но всегда лишь одна душа обретает место в теле.

Исследователь-путешественник, сэр Сэсил Денни, посетил в 1879 году лагерь индейцев племени блекфут в Ред-ривер, в Альберте. Вместе со своим переводчиком он пришел в палатку знахаря, который, не обращая на них внимания, курил свою трубку и не сказал ни слова по поводу принесенных ими подарков. После того, как они молча подождали достаточно продолжительное время, над ними зазвучал колокол. Типи начал шататься и немного поднялся в воздух. Когда толчкообразные движения прекратились, сэр Сэсил Денни вышел наружу, чтобы посмотреть, кто хочет сыграть с ними шутку, так как ему казалось невозможным, что кто-то мог поднять тяжелую конструкцию с опорами и шкурами буйволов. Едва он вернулся в палатку, типи повел себя еще более диким образом. Он дергался туда-сюда и поднимался так, что можно было смотреть наружу. Оба со страхом наблюдали за этим, в то время как хозяин не шевелился [180]. В подобном же сеансе индейского целителя Марка Бига Руда принимал участие Аке Хульткранц. После того, как целитель был связан по рукам и ногам, завернут в одеяло и перетянут ремнями, погасили свет. Хульткранц рассказывает: «Прошло несколько минут, и тогда это случилось. Индейцы рассказали мне позже, что они видели синие и зеленые искры. Я этого не заметил, но внезапно почувствовал, что по моей спине пробежал холод. Голоса женщин и мужчин наполнили пространство. Казалось, что они идут из всех углов. На уровне роста мужчины можно было услышать шум в комнате. Одновременно до меня донеслись тихие вздохи и стоны целителя, лежащего на полу в середине комнаты. Духи прибыли» [181].

Когда, в конце концов, свет был зажжен, Марк Биг Руд сидел на своей рогоже, вспотевший, ремни лежали раскрученными рядом с ним, а покрывало, в которое он был завернут, упало во время сеанса на сопровождавшую Хульткранца даму из миссии Arapaho — обычно это происходит с теми, кто скептически воспринимает эти явления.

Регина Фланнери [182] наблюдала шатающуюся палатку в августе 1938 года у Montagnais при Rupert's house на западном побережье Джеймс-бей, в Канаде. Когда распространилась весть о заклинании духов, то быстро собралось много индейцев. Вскоре палатка начала мягко покачиваться, и это продолжалось в течение всего сеанса. Движения стали дикими. Дух заявил о себе, и при этом верхушка палатки отогнулась примерно на метр. Три духа заявили о себе: Мистабео, верховный дух и переводчик всех других духов, Мелигвецио, владыка зверей и Мистценаку, владыка всех водных существ. Этим вечером Мистабео вел себя достаточно весело и всех индейцев смешил, особенно, когда делал двусмысленные замечания по поводу взаимоотношений полов. Наивысшего предела церемония достигла, когда Мистабео и владыка игрунковых зверей вступили в единоборство. Слышно было, как Мистабео пел, а Мелигвецио, как медведь, царапал палатку. Слушатели все больше втягивались в происходящее и возбужденно принимали участие в состязании. Они поддерживали Мистабео громкими криками, так как только когда это удавалось, год сулил быть хорошим. Владыка игрунковых зверей проиграл бой, и духи медленно уходили, сопровождаемые тряской палатки.

Миссис Варриор, старая индианка Большая Утроба, рассказывала Регине Фланнери истории из своего детства. Ее отец находился на тропе войны и долгое время отсутствовал; тогда ее дядя расспросил шаманку Гуд Зингер. Словом, вот рассказ:

«Перед задней частью палатки была повешена занавеска. Гуд Зингер связали, хорошо закрепили веревки и так завернули в одеяло, что видна была только ее голова. Она находилась за занавеской и пела песню. Она пела нам, что мы должны выслушать песню много раз. Я пела вместе со всеми. Когда мы закончили, мы услышали, как сквозь отверстие в верху палатки проникает жужжание, царапание и все виды шумов. Верхушка начала шататься, и в то же время мы услышали, как что-то сверху соскользнуло за занавеску, где лежала старая женщина, и это что-то приземлилось там с шумом. Это был дух-союзник, дух ее сына, давно умершего.

Когда мы услышали шум падения, мой дядя сказал: «Вот жертва», — и протянул за занавеску горшок, в котором была молодая собака, которую они убили и сварили. Мы услышали звон посуды, когда дух ел. Вскоре все кости были обглоданы, дух бросил их через занавеску, и они упали на середину нашего помещения. Дух жаловался, что мы слишком сильно связали его мать. Когда он высвобождал ее, мы слышали тихое скрипение веревок, которые он развязывал и которые затем летели через занавеску. Они все были связаны в узел и сколько ни пытались, не могли этот узел развязать. И вновь стал жаловаться дух: «Почему вы так крепко связали мою мать?» И потом он спросил: «Почему вы позвали меня?» Мой дядя сказал: «Я позвал тебя, потому что наши мужчины ушли на тропу войны и некоторые, например, Святая Ласка, не вернулись. Я хотел бы знать, где они и что с ними стало?* Затем мой дядя зажег трубку и протянул ее за занавеску. После того, как дух ею воспользовался, он положил ее снаружи, а мой дядя сказал: «Я прошу тебя поискать моего шурина, где он, что стало с ним?» Мгновенье дух производил какой-то шум, мы слышали, как он скользнул в отверстие палатки, и палатка дико зашаталась. Все люди спокойно сидели, курили и прислушивались. Тогда Гуд Зингер крикнула за занавеской: «Пойте еще четыре раза!» Все запели, и я вторил. После четвертого раза дух вернулся, как и в первый раз, вошел в палатку, прыгнул за занавеску и приземлился с глухим ударом…. «Ты должен был ему [183] сказать, что ему следовало бы оставаться дома. Он и его группа убиты. Они напали на врага и встретили нескольких пиган. Последние заставили их поверить, что они будут встречены мирно, и когда те приблизились, то их убили, всех, кроме одного, которому удалось скрыться».

Шатающаяся палатка представляется столь неправдоподобной западному человеку, что некоторые заключают пари с шаманом в надежде, что таким образом сумеют разоблачить обман. Поль Больё, метис и переводчик в Земельном агентстве в Миннесоте, рассказал, как заключил пари с одним Дитя Джэса, шаманом, на 100 долларов, что тогда было большой суммой. Так как Больё подозревал уловку, он собрал «комитет» из лучших друзей. После того как была поставлена палатка из березовой коры, Больё сам связал шамана принесенной им самим веревкой, связал руки и отнес обнаженного почти до набедренной повязки человека в маленькую палатку. Вокруг хижины расселся «комитет», а несколько сотен индейцев стояло на достаточном расстоянии. В тот момент, когда человек был принесен в хижину, все строение начало шататься и дрожать. Раздавались громкие звуки, и конструкция гнулась из одной стороны в другую. Присутствовавший священник, опасаясь проделок дьявола, покинул тотчас это место. Когда звуки и тряска стихли, раздался голос шамана, требовавшего от Больё, чтобы тот зашел в дом одного своего друга, где он нашел бы «вериги». И в самом деле, они оказались в том самом виде, в каком были на связанном Больё шамане. И когда Больё вернулся на первую зрительскую площадку и заглянул в палатку, то увидел уютно сидящего там шамана, курящего свою трубку. Так Больё потерял 100 долларов [184].

Когда приближается дух-союзник, раздается свист, похожий на завывание ветра или крик совы. Дух входит через отверстия для дыма в палатке, верхний угол ее с силой гнется то туда, то сюда, и затем начинает дрожать вся конструкция. Если дух дует на шамана, то с того спадают все ремни и свертываются в ком, который столь сильно связан и стянут, что его с трудом можно распутать; его бросают тому, кто связал шамана, часто сопровождая ироничными словами: «Ты связал этого человека. Теперь посмотрим, сможешь ли ты развязать этот клубок!» Присутствующие зажигают трубку и держат ее в темноте, направляя в сторону духа, чтобы тот мог курить; видно, как разжигается табак, когда дух потягивает, затем раздаются вопросы. Если дух не может ответить на них сразу, он улетает; тем временем люди поют песню и ждут его возвращения. Он прилетает назад со скоростью мысли. Многие духи разговаривают свистом. Но с великими шаманами, такими, как например, Досыта-Поедающий-Мясо или Утренняя Звезда, они говорили нормальным языком. Если на все вопросы ответы получены, духу дают еду, и слышно, как он жует или как стучат его ногти по миске [185]. В своих «Отношениях», в 1634 году, Патер Ле Жен оставил нам одно из первых сообщений очевидца о шатающейся палатке [186]. Хотя он был очень скептическим наблюдателем, он отметил важнейшие особенности этого сеанса:

«Сразу же, как только вошел, шаман начал стонать, будто жалуясь. Он вызвал шатание палатки, вначале несильное. Мало-помалу он все больше расходился, свистел по-разному, так, словно это исходило из какой-то дали; затем это стало выглядеть так, словно он говорил в пустую бутылку и кричал, как совы в этих странах. Затем он выл и пел, долго варьируя эти звуки… делая свой голос неузнаваемым, так что мне казалось, будто я слышу тех молодых псов, которых демонстрировали фокусники во Франции. Сперва он лишь легкими движениями шевелил конструкцию, но чем больше он расходился, тем больше входил в состояние экстаза так, что я подумал, не разобьет ли он все в щепки. Я был удивлен силе этого человека, так как с того момента, как он начал трясти, он больше не прекращал этого, пока сеанс не закончился, а длилось это все около трех часов».

Александр Генри Старший дает нам в своих «Путешествиях и приключениях в 1760–1776 годах» подробное описание шатающейся палатки. Индейцы племени ойибва хотели расспросить духа «Большая черепаха» по нескольким военным проблемам, а именно, не было ли приглашение, которое они получили от бриттов, ловушкой и нужно ли вести с ними войну или нет. Едва целитель коснулся своей головой палатки, она начала тут же шататься и дрожать. Вой собак и волков, а также человеческие голоса, выдававшие опасения и страх собравшихся, составляли жуткий концерт. Внезапно установилась мертвая тишина, и слышны были лишь звуки голоса одной маленькой собаки. Индейцы обрадовались: это ведь был голос Микинака, «Большой черепахи», а до сих пор слышавшиеся голоса принадлежали злым духам. Теперь можно было начать спрашивать духа. Были даны точные данные о том, где задержались англичане и сколько их было. Он сказал также, что приглашение было искренним и не представляло никакой опасности для делегации. Чтобы собрать информацию, духу пришлось пролететь над страной и увидеть движение войсковых единиц англичан, поэтому прошло достаточно времени, прежде чем он смог начать отвечать. Александр Генри осведомился о своих друзьях. Позже выяснилось, что ответ совершенно верен, также, как и ответы об англичанах [187].

Шатающаяся палатка — совершенно особое место для разговора с потусторонним существом. То, что шатающаяся палатка дает людям дополнительное подтверждение всемогущества духовной сущности, собственно говоря, не столь важно для сеанса. Это может быть одноместная палатка или большой вигвам — это не играет никакой роли. Наблюдений за тем, какими чисто механическими средствами могла бы приводиться в движение палатка, я не нашел в литературе. Поэтому мы должны признать, что целитель развивает до чрезвычайной степени психологические силы или должны проникнуться спиритуалистической верой индейцев.

Й.В.Шульц[188], который жил многие годы с индейцами племени пиган, как рассказывает его друг, Ризинг Вольф, поведал о былом могуществе целителей и особенно об одном, по имени Старое Солнце, о котором сообщил следующее:

«Этот человек, без сомнения, разговаривал с богами, ему были ведомы некоторые из тайных сил богов. Темной ночью, когда все было тихо и спокойно, он приглашал некоторых из нас в свою палатку. После того, как все рассаживались, его женщины посыпали огонь пеплом, чтобы в палатке становилось темно. Затем он начинал молиться, сначала обращаясь к солнцу, Творцу, затем к Аи-зо-пвом-стан, к создателю ветров, затем к Пух-пом, молнии. Но пока он молился и умолял их прийти и подчиниться его воле, дверцы палатки начинали колебаться, возникал легкий ветер, который становился все сильнее, пока палатка не начинала сгибаться туда-сюда под давлением уже неистовых порывов бури, а вся конструкция кряхтела и скрипела. Затем начинал громыхать гром, глухо, еще в отдалении, и еще слабо вспыхивали молнии. Гроза все приближалась, пока не оказывалась прямо над нами. Раскаты грома оглушали нас, яркие молнии ослепляли. Затем удивительный человек молился вновь и умолял силы природы уйти от нас. Ветер постепенно успокаивался, раскаты грома и вспышки молнии слабели и терялись вдали, пока мы ничего совсем уж больше не видели и не слышали».

Этой историей мы хотим закончить описание шатающейся палатки. Как мы видели, эти описания совпадают по важнейшим пунктам. Психологические или телекинетические силы подтверждены парапсихологией документально, но как удается шаманам извлекать из себя столь мощные возможности, чтобы часами поддерживать в состоянии движения достаточно солидную конструкцию, остается до сих пор неясным.

Заклинатель духов— это посредник между Хила [189] и геловеком. Его главной задачей является исцеление болезней или избавление людей, преследуемых злом других. Если больной человек хочет спастись, он должен отдашь все свое имущество. Он должен вынести его и положить на землю далеко от жилья, так, как если человек вызывает великого духа, он должен не владеть ничем, кроме своего дыхания.

(Игюгарюк, эскимосский заклинатель духов [190])

Церемония — что это такое? Мы должны перестать связывать с этим застывший ритуал, бессмысленное пустое повторение формул и развивающихся по шаблону отношений. Все это может относиться к церемониям, предусмотренным в больших религиях, но не к родовым культурам. Тут ритуал имеет совершенно иное содержание. Он означает усиление всех смыслов через музыку, пение, танец, движение. Мы концентрируем наше разнонаправленное сознание на одном пункте, мы называем его «игольным ушком» сознания и через него протискиваемся, пробираемся барабанным боем и пением в то психическое измерение, в котором пространство и время, основные категории нашего представления о мире, обладают иным качеством — в этом состоит задача такой церемонии. В измененном состоянии сознания мир предстает полным смысла, иной гармонии; пространство и время в нем трансцендентны, прошедшее и настоящее сливаются в одном измерении, история, доисторическое, будущее тесно примыкают друг к другу; время, как все более и более раскручивающееся полотно событий, предстает в качестве замкнутого в себе смыслового единства; многообразно расщепленное пространство становится гомогенным, его формы уже не выступают обособленно, они образуют целое. Восприятие такого рода характеризуется как архетипическое, архаичное, что означает, что вещи теряют свое свойство неповторимости, становятся вещами в себе, прототипами бытия. А архетипическое восприятие, как выясняется, несет в себе залог целебности, это первый терапевтический агент. Вторым терапевтическим агентом является освобождение сознания от постоянного процесса «обработки» бесконечных возбудителей: церемония означает именно эту «разгрузку» и погружение в создающую новое единство форму восприятия. Шаман к тому же великолепный артист: в его спектакле соединяются миф, история, актуальные события и путешествия в потусторонний мир. По сравнению с ним воздействие на зрителей современного актера весьма скромно. На руинах древнего ритуала, в котором участвовали духи, развилась отстраненная современная драма, в которой актеры не меняют состояния своего сознания и в которой зрители не играют никакой серьезной роли. Современный театр строится вокруг отдельной личности, шаманский театр — трансперсонален. Шаманский спектакль — это трансперсональное искусство. Церемония целения или заклинания — это не на показ выставленное развлечение, не заученное повторение пройденного, это драма жизни, это сама жизнь. Психологическую основу церемонии составляет установка на оживление, обновление, на терапию смыслом. Обновляются сами элементы родовой космологии, укореняются в ходе ритуала в бессознательном, но не за, счет устойчивых повторений и религиозных заучиваний — пациент оказывается втянутым в спиритуалистическую атмосферу, его сознание приобретает черты, близкие трансовому состоянию, и именно на этой трансперсональной бытийной основе, освобожденной от состояния привязанности к собственному «Я», наилучшим образом формируется архаический космос. Шаманское обучение — и когда при нашем культе разума будет это понято? — это восприятие информации в измененном состоянии сознания. В сравнении с этим наш современный театр — это форма ступенью ниже, не способная достичь духовной и социальной идентичности. Драматическая, драматургическая структура любой церемонии — это не самоцель, но лишь средство для достижения цели, средство для вызова измененного состояния сознания у целителя, у пациента и у зрителей. Архаическая драма означает «выворачивание наизнанку» опыта действительности, радикальное изменение восприятия пространства и времени, взгляд, обращенный к архетипическому и трансперсональному, охватывающий все бытие. Измененное состояние сознания — это вершина драматически-ритуального, инициационно-визионерского процесса.

Церемонии основаны на символике; это может казаться нам примитивным, но эти символы делают понятными бытийные полярности, силы и связи. Символы остаются для людей, как и прежде, самым действенным способом изображения абстрактных сил природы. Внутреннее освобождение от неуравновешенности, от противодействующих сил, приводит к восстановлению здоровья и ощущению радости жизни. Приобщение к этому социальных, экологических или космологических сил неизбежно. Такое определение здоровья чуждо западному человеку. Мы знаем симптомы болезни и ставим в связи с этим диагноз. Наш духовный горизонт обрывается там, где начинаются собственно причины заболевания. Наша терапия симптомов является оплотом дискриминации шаманского искусства целения. Нашим недостатком является суженное этиологическое понимание, принижение болезни до уровня непосредственного очага заболевания, овеществление и укоренение в формах материального психического выражения, что является проявлением нашего материалистического восприятия мира.

Внутреннее очищение происходит благодаря потению, курению фимиама, длительному танцу и пению, одиночеству, во время которого из человека выходит непокой окружающего мира, наслоения культуры. Стать шаманом — значит обрести способность к внутреннему очищению; чем чище внутреннее состояние, тем яснее восприятие внешнего мира, тем значительнее чародей и сила его чар. Очищение, ясность, волшебство — это узловые понятия шаманства, духовного мира вообще. К внутреннему очищению относится одновременно и утрата речи, отмирание понятийно-обусловленного мира. Безъязычие и есть святой язык шамана. Если мы станем безумными, если понятийная стройность выродится в словесный салат, потеряет свой смысл, тогда мы очистимся от внешних наслоений, обусловленных отдельной культурой и жизнью в целом. Мы увидим, что психотерапия будущего — это очищающая терапия «примитивов». Сознание является центром такой терапии. Сознание — это axis mundi [191] внутреннего и внешнего мира. Вершинный принцип бытия есть смена накопления и опорожнения, накопления и очищения. Эта архаическая пара понятий «пространство» и «пустота» является ключом к пониманию всего в шаманстве. Чем ощутимее пустота, тем значительнее шаман и его целение. Наша культура, в основном, базируется на накоплении, обогащении, другие же культуры считают момент опорожнения своей главой целью. Если мы учимся преумножать, то другие преуменьшать. Здесь напрашивается параллель с субатомарной первоосновой: новые физические исследования показали, как энергия или материя возникают совершенно спонтанно из «ничего» и как затем развивается материальный мир. Может быть, шаман как раз ищет эту пустоту, чтобы создать из нее новые энергии и обрести новое знание?

Исследования о шаманстве и целении упускают постоянно важнейшее: существует шаманская психотерапия, существуют выдающиеся примеры целения. Кроме анекдотов и заметок на полях, до сих пор не представлено никаких этно-медицинских выборочных проверок по результатам исцелений. Почему же? «Шаманская терапия — это псевдотерапия или, выражаясь благороднее, целение верой! Кто верит в целение, тот и будет вылечен!» — вот удивительный пример рационализма, который, однако, никому не может объяснить, как биологически или физиологически возможно такое целение. Слух о целении верой, этот лозунг бессильных, не становится попыткой подобрать ключ к шаманству, но лишь еще одним способом обесценить его. Социальное и психосоматическое целение — и эти понятия также ничего не объясняют, они лишь «убаюкивают», а представление о целении верой скрывает не некое непредставимое ранее этнологическое знание, но непредставимую беспомощность исследователя. Никто до сих пор не постарался изучить шаманский способ целения, все остались в подполье науки, при академических спекуляциях.

Способы целения шамана многообразны; их можно представить как:

1. Социально-психологические, терапевтические и психо-гигиенические;

2. Суггестивные, психоаналитические, психокатарсические;

3. Как трансперсональные, как трансцендирующие Эго;

4. Как паранормальные, спиритуалистические, трансматериальные.

Эта книга касается в основном двух последних аспектов. Они вершина познания и деятельности на жизненном пути шамана, его основные методы терапии, то, что и делает его шаманом. И все-таки шаманский способ целения остается нам чужд, мы измеряем его современными понятиями. Шаманы, согласно этому, индивидуалисты и совсем не академические медики. Они «лепят» свои знания и свой метод целения из трансформативного опыта, который крайне исключителен и самобытен, потому многие шаманы способны целить лишь определенные болезни. Мануэль Томас из индейского племени уита говорит: «Целитель имеет силу лишь для одной болезни. Сама сила может быть использована и для лечения другой, но он тогда лишится силы. Во время посещения Авикмаре, которого целитель выводит во время сна, он приобретает всеобщее знание и силу целителя..».

«Если кто-то болен, то пытается заполучить лучшего целителя в окрестности. Если найденный не может исполнить необходимого, то посылает к другому целителю, который работает с больным, пока тот не излечивается, лучается, что больной умирает. Но уита не сердятся, если кто-то из целителей не имеет успеха, они лишь бывают разочарованы, что его силы недостаточны и обращаются к другому. Если пациент умирает, они не наказывает целителя, но уверены, что в этом случае речь идет о колдовстве» [192]. Интенсивность целительной силы, происхождение и степень воздействия которой нам до сих пор неизвестны, связана с личностью целителя. Целитель использует переданные ему методы лечения, бытующие в его культуре, иначе, нежели наши современные медики. Они люди особой природы, сконцентрированные всецело на себе, творящие из собственного опыта, одиночки. Мануэль Томас рассказывает о себе так: «Первые сновидения появились у меня, когда я был еще совсем юным, лет в 12, но я не начал заниматься целением до того, как стал старым человеком. Я вспоминаю свои сновидения достаточно отчетливо и ничего из них не забыл. Если я слышу о больном, то что-то сразу говорит мне, могу я его вылечить или нет. Это происходит даже тогда, когда я не вижу никакого сновидения и не обладаю особой силой для исцеления этой болезни. Если я себя хорошо чувствую, я ощущаю внутри себя силу и легкость, и всякий другой доктор, который попытается вылечить этого больного, не будет иметь успеха. Когда меня зовут к больному, у меня всегда возникает такое чувство, будто я нахожусь опять в горах. Во мне находится жидкость, которую я вытянул из воздуха, и я не боюсь преодолевать большие расстояния. Я тогда не знаю, как далеко оказался. Когда я работаю с пациентом, это меня вообще не утомляет, это делает меня счастливым. В таких случаях я исцеляю достаточно быстро, иногда за несколько часов или за пару дней… Но я не всегда знаю заранее, как пойдет целение. Часто я долго плохо себя чувствую, пока не начну целить, в другой раз могу потерять много сил еще в начале работы, и тогда целение протекает нехорошо» [193].

Наиболее известной и широко распространенной формой целения является высасывание вредных зародышей болезни из тела пациента. Этот способ лечения сопровождается массажем, обдуванием и обмазыванием тела. Во время такого лечения из тела выходит много различных объектов, вызвавших болезнь. У австралийских арухта, например, при этом выходят кристаллы кварца, камни, осколки костей, гвозди или битые стекла. Шаман Халаквулупи с Огненной Земли вытягивает из тела кровь, при этом он сосредотачивается на боли — он выдувает ее, мнет пальцами, давит на нее ладонью и затем высасывает в этом месте. Свои действия он сопровождает тихим бормотанием. Тибетские дбанг-пхиуг-медиумы исцеляют высасыванием. Барабан при этом держат над больным местом, и вредная субстанция выходит сначала через кожу, а затем проходит сквозь барабан, так что все зрители видят это. Затем эта субстанция выплевывается в миску; обычно это коричневые или серые скользкие комки неопределенного рода [194]. Эскимосы нумвак делают вид, что вырезают больное место пером, но затем высасывают болезнь и сплевывают ее, отдают собакам или бросают в огонь. Иногда болезнь столь сильна, что присутствующие должны крепко держать шамана, так сильно он начинает дрожать. При лечении других болезней шаман держит руку над больным местом или массирует это место толчкообразными движениями [195].

Последней шаманкой калифорнийских индейцев винту является Женщина Цветок Востока, Флора Джонс. Последнее поколение шаманов посвятило ее в шаманство еще в юности; она сегодня единственная шаманка, которая проводит сеансы и церемонии целения и раздает травы. Флора Джонс посещала в Сан-Франциско школу, но в конце концов странные сновидения заставили ее вернуться домой. Эти сновидения напугали ее, явились потрясением ее личности. В 17 лет она впервые впала в транс. Она играла в карты с друзьями, когда без всякой причины в ушах внезапно зазвенело и вслед за этим она почувствовала жгучую боль. «Было так, словно сквозь мое ухо прошла пуля. Боль пронзила моё существо, и я четыре дня была без сознания». Это была ее первая встреча с духом-звездой. Когда она проснулась, много старших шаманов сидело вокруг нее. Они пели, давали ей лекарство, а позднее повели ее к святым местам. Ее дух-защитник сообщил ей целительные песнопения и приобщил к искусству целения. Лишь годы спустя она начала заниматься настоящей практикой как целительница. Расщепленность бытия в ее молодые годы — с одной стороны, она была индианкой, с другой — жила в мире белых людей — сгладилась, что позволило обрести внутреннее равновесие. Так как Флора Джонс часто после сеанса не помнит того, что говорила, то, в отсутствии переводчика, ей нужен магнитофон, который она затем слушает и объясняет присутствующим диалог с духами. Поначалу духи жаловались на такой метод, но вскоре успокоились. Флора диагностирует болезни в состоянии транса с помощью рук. Она скользит рукой по телу больного и ощущает при этом все нарушения. «Я чувствую боли, раны, воспаления. Если я держу свои руки над телом, то чувствую малейший мускул и каждую тонкую вену. Я ощущаю воспаление. Мне больно. Если у них нарушена сердечная деятельность, то мое сердце бьется чаще. Где болит у них, там же начинает болеть и у меня. Я становлюсь частью их тела». Лишь при тяжелых болезнях, когда пациент близок к смерти или когда он без сознания, Флора Джонс исполняет танец душ, чтобы вернуть назад блуждающую душу больного. При этом она танцует под ритмичный бой барабана и вращает маленькой корзинкой, в которую должна быть поймана душа. Если это удается, душа возвращается к сердцу, к своему первоначальному месту.

Флора лечит и белых, ее дух-защитник посоветовал ей это, если она хочет стать настоящим врачом. Для этого она использует простой способ лечения, а именно короткий транс, во время которого она просвечивает внутренние органы пациента. Многие болезни белого человека она не лечит, — это все то, что мы характеризуем как болезни цивилизации или как эпидемические болезни, так как до появления «ядовитых людей», как называют нас винту, они не знали этих болезней.

О тех, кто не хочет понимать целения трансом, Флора Джонс говорит, что они «духовно спят» или что живут с «облаками перед глазами» [196].

Целением для африканских кунг, племени бушменов юго-западной Африки, является физическая, социальная, духовная и космическая интеграция. Центральным событием в ритуале целения кунг является ночной трансовый танец, который происходит несколько раз в месяц. Около полуночи танец достигает своего высшего накала. Многие к этому времени находятся в состоянии транса. Во второй раз высшего накала танец достигает перед восходом солнца. Часто такие танцы длятся более 36 часов [197]. При этом женщины сидят у огня и хлопают, в то время как мужчины танцуют. Но и женщины тоже могут впасть в транс, особенно во время женского танца, чаще всего уже тогда, когда наступает пора климакса, так как считается, что до этого транс может повредить ребенку. Треть всех женщин достигает киа, просветления [198].

Каждый может стать целителем. Чем больше будет целителей, тем лучше это для благополучия общины, так как танец способствует установлению социальных связей, устраняет враждебность и защищает деревню от несчастий. Ночные танцы, как говорят кунг, делают «сердце счастливым», они оживляют, будоражат, подбадривают. С нарастанием усердия в танце усиливается таинственная жизненная энергия Нум. Целители называют себя соответственно этому Нум к'аузи, то есть мастерами Нум. Нум находится в недрах желудка или у основания позвоночника. Во время танца Нум разогревается, превращается в пар, поднимается по позвоночнику и, достигнув верхней части черепа, создает состояние киа. В этом состоянии целитель распознает болезнь другого и начинает лечить ее, вливая Нум в тело больного. Он может видеть сквозь большие расстояния и обладает рентгеновским зрением. Он не чувствителен по отношению к огню и совершает духовные путешествия к селениям богов. В состоянии киа человек обретает самого себя. Мастер Нум выражает это так: «Когда Нум поднимается по мне, она затем взрывается и выбрасывает меня в воздух, и я падаю вниз» [199]. В состоянии киа человека охватывает желание раскрыться, словно спелый стручок, как говорят кунг. Кау, или Дау, слепой целитель, каждый месяц проходил через превращение во время танца. Бог вынул глаза из его головы, положил их в сумку и отправился на небо; когда он теперь танцует и приходит в состояние киа, бог спускается на это время вниз и кладет глаза снова в глазницы — тогда тот начинает целить и видеть вновь. Целители разговаривают с духами болезней, борются с ними и пытаются их убедить не похищать больного [200]. Трясущий руками целитель вытягивает болезнь и одновременно вкладывает ее в свое тело.

Энергия целителя невидима для обычных людей, ее воспринимает лишь целитель в состоянии киа, когда она поднимается, а сердце «просыпается». Если Нум закипает слишком быстро, это вызывает боли, и тогда целителю нельзя увидеть болезнь; болезнь можно распознать, только если спокойны внутренние глаза.

Если целители вытягивают болезнь из тела и позволяют ей двигаться внутри себя, то она проникает сперва в их руки, затем в затылок и, наконец, в голову. Она вызывает боль и жжет. Принятую в себя болезнь, целители вытряхивают в буквальном смысле слова наружу, они трясутся сами, трясут головой, ногами и руками. С наступлением трансового состояния они кричат: «Гаува меня убивает!» Атмосферу во время этого целительного танца можно было бы представить себе следующим образом: в то время, когда все в кругу танцуют вокруг огня, женщины поют и хлопают, тогда то один, то другой целитель вырывается из круга, кидается в огонь, рассеивает пламя и кладет голову на угли, так что его волосы загораются. Другие хладнокровно за этим наблюдают и вытаскивают из пламени впавших в экстаз или, громко крича, разгоняют духов болезни. При всеобщем возбуждении некоторые женщины подпрыгивают и начинают танцевать так же, как и мужчины, в то время как другие с жаром продолжают петь и хлопать. Пережив высший накал трансового танца, целители падают на землю и некоторых охватывает каталептическая мышечная ригидность. Часть застывает в этом состоянии всего на несколько минут, другие выходят из него спустя несколько часов. Похоже ведут себя и в соседнем племени хаинном. Если танцоры племени вдохнули достаточно дыма и хотят ввести себя в транс различным хлопаньем, то тогда антилопа доставляет их к большому дереву, которое соединяет небо и землю. По нему они карабкаются, пока не находят на вершине ремень, спущенный Гамабом, творцом, который доставляет их в свое царство. Конечно, карабкаются вверх не их тела, а их внутренние сущности. С Гамабом шаман ведет переговоры о судьбе больного [201]. В прежние времена многие шаманы всех племен были способны на такое, сегодня же — лишь немногие. Так как во время этой фазы «смерти наполовину», как называют ее кунг, дух целителя избегает опасности быть пойманным Гаува-зи [202], другие целители зовут его возвратиться. Они кричат: «Где ты? Возвращайся!» Над головой целителя они стучат его трещоткой, чтобы привлечь внимание его духа. Они вытирают пот со своих тел и натирают им тело целителя. Пот — это пар кипящей энергии. Пот, которым натирают заболевшие части тела, действует целительно. Так же, как пот является метафорой внутреннего жара, то есть психической силы, точно так же горящие угли, которыми натирают свое тело кунг, воспринимаются ими Как воплощение жара, энергии. Во время трансового состояния у многих возникает чувство, что в желудке у них что-то варится и что в них проникает вибрирующая энергия.

После вступления в брак между 20 и 25 годами жизни многие всерьез задумываются о карьере целителя. Они ищут себе учителя и тренируются в исполнении трансового танца. Во время первых попыток впасть в состояние транса люди бывают совершенно разбушевавшимися, ведут себя антисоциально. Они рассыпают угли, бросаются в огонь, поджигают одежду поющим женщинам, ударяют и толкают других танцоров и пытаются причинить вред самим себе. Новичка успокаивают, в него вливают целительную силу, натирают его тело потом. Первым признаком трансового состояния является то, что танцоров нельзя больше отвлечь посторонними звуками, в их телах наблюдаются вибрации, они спотыкаются и потеют и, наконец, их тела как бы совершенно одеревеневают. Внезапным проявлением трансового состояния становятся дикие прыжки, другие мужчины приходят тогда на помощь, забирают танцора в середину, пока тот не падает без сил; тогда его укладывают за чертой танцевального поля и массируют. Старейшие, опытные целители не проходят эту фазу «полумертвого состояния», так как они уже научились контролировать себя. Некоторые молодые люди забывают о необходимости развивать свой трансовый опыт; они бродят от лагеря к лагерю и участвуют во всех танцах, учась владеть своим измененным состоянием сознания и шлифовать технику транса. Если у молодого человека возникают трудности в достижении киа, то редко, но прибегают к наркотику. Наркотик должен помочь преодолеть страх и достичь состояния киа. Уже в детском возрасте обнаруживается стремление познать транс. Целые группы ребят играют, подражая взрослым, в исцеление состоянием киа. Они танцуют и изображают переживание состояния киа. Необходимым условием для того, чтобы стать целителем, является выполнение требования выпить Нум. Нужно танцевать, чтобы сердце открылось для Нум. Нужно петь, чтобы собственный голос достиг неба. Кто впервые ощущает в себе Нум, тот кричит, что Нум жжет ему грудь, как огонь. Страх перед состоянием киа очень велик, боятся не суметь вернуться из него обратно, боятся умереть. Если новичок учится не бояться смотреть смерти в лицо, он преодолевает свой страх — это означает прорыв к киа. Как только киа начинает подниматься, страх нарастает; целители тогда спокойно отдыхают, чтобы «охладить» себя, пьют понемногу воду и тем самым усмиряют кипучую энергию. Есть два различных вида целителей. Кунг говорят: «Иногда растут вместе с Нум, иногда дают Нум вырасти в себе». Имеется, с одной стороны, врожденная, с другой, приобретенная способность к киа. Истинными шаманами кунг являются лишь те, кто с колыбели обладает психической энергией. Это их души зачастую могут покидать тело, это они обладают классическими способностями шаманов.

Еще один последний пример. С восхода до заката работают индейцы навахо над своими полотнами из песка. На гладко разглаженную землю целители насыпают руками песок, цветочную пыльцу, маисовую муку, растертые корни или кору. Пациента ставят в центр песочного полотна среди фигур и знаковых изображений из мира навахо и эту картину в ходе церемонии он символически принимает в себя. Сопровождаемый священными песнопениями, он сливается в едином целом со всем знанием своего племени, с мифом своей культуры, с универсальными принципами бытия; его собственные конфликты оказываются тогда соразмерными ему самому, все обретает свое место, возвращаются исконные связи, устраняется состояние внутренней анархии. В заключение церемонии целители рассеивают песок в направлении всех шести сторон света, туда, откуда он пришел [203].

Для навахо целение означает гармонизацию психики. Космологические картины из песка вызывают балансировку сил пациента с универсальными силами. Религия, искусство и психотерапия объединяются и на вершине всех наблюдений за природой, землей, небом и человеком рождается здоровье, благо. Маскирующиеся танцоры, молитвы, песчаная живопись, мифы, драматическое искусство, пение и лечение травами дают новые экзистенциальные связи. Миф становится реальностью, связывает больного с истоками, наполняет его жизнь смыслом. Пациент познает единство собственной личности с космосом, мифом и обществом. Условием для целения является равновесие, отказ от одностороннего, ориентированного на собственное «Я», мышления. Вновь включенный в коллектив здоровых людей, пациент возвращает себе чувство самоценности. К этому добавляется то, что во время ритуала, продолжающегося сутками, во время непрерывных песнопений пациент впадает в измененное состояние сознания, которое само по себе является катарсическим и создает условия для будущего изменения восприятия. Этому же способствует атмосфера единения, присутствие множества людей, родных и знакомых. Настроенность на святое отношение к истории племени, на единение с прошлым, с самим собой, со своим родом и всем космосом обостряют восприимчивость, что облегчает переход в состояние транса.

Наша западная терапия не воспринимает человека как часть природы, как часть космоса. Во время ритуала навахо индивидуум превращается, благодаря идентификации с абстрактными силами бытия, в святую абстрактную личность, в человека как такового. Этот переход к трансперсональному существованию действует катарсически, открывает новый горизонт собственного бытия, так как является живым микрокосмическим слепком Макрокосмической драмы природы. Ориентированность лишь на собственное «Я» ослабляет творческие силы, а постижение трансперсонального в себе самом ведет к внутреннему освобождению и способности предвидеть. Перед современным же человеком, искусственно защищенном медицинскими страховками или технологиями, не открывается никаких широких сфер. От этого его непокой, тенденция к саморазрушению; у него отсутствует планетарное космологическое мировосприятие.

Терапия навахо включает групповую терапию, терапию гипнозом, использование измененных состояний сознания и предположительно также парапсихическое влияние через целителя. Тот, над кем раздается пение, занимает по ритуалу совершенно особое место в своей семье: ведь он являлся долгое время воплощением природной сущности, вобрал в себя силы богов. Именно этого недостает нашему западному искусству целения — способности к ощущению единения с силами природы. Ведь что такое магия? Да нет никакой магии, есть лишь высшая степень идентификации, сближения со всей окружающей нас жизнью! Ступени на пути к обретению этого ощущения единения могут быть многочисленны, но цель остается одной и той же: истинная терапия — это поиск трансперсональных связей между собственным «Я», миром и богом. Их единство является основой архаического мировосприятия и сегодня мы спрашиваем себя, не надо ли нам к нему вернуться? Научные факты подтверждают, что хаотически, механистически расщепленное мировосприятие повинно в деструктивности духа западного мира. Мы вступаем в ту стадию науки, в которой подвергаем анализу сам анализ. Анализ, рождающийся в свете трансперсонального синтеза — вот наше реальное будущее. После того, как Галилей призвал нас препарировать природу и в нашей культуре утвердилось убеждение, что ритуалы и соблюдение традиций веры имеют в своей основе порочный круг суеверия, новая физика учит нас видеть новые взаимосвязи там, где прежде были лишь части, противопоставленные друг другу частички. Сегодня, когда физика и другие науки открывают картину растущей когерентности, мне хотелось бы обратиться к духовному ритуалу в родовых обществах.

Примечания:

1

это было бы против природы

2

1961, 238

5

Boshier, 1974

6

Сев. Америка

7

Long Lance, 1928, 22

8

Blacker, 1975, 91ff.

9

Япония

10

там же, 145

11

Hung-Youn, 1982,33

12

Berndt., I946-1948, 330 след. стр.

13

Ridigfon, 1978

14

Флорида

15

Sturtevart, 1960, 505 след. стр.

16

в отдельных случаях говорят о восьми

17

мидис

18

знахарь

19

раковина

20

Johnston, 1979, 105 след. стр.; Haliowell, 1936; W.J. Hoffman, 1891

51

1965, 41

52

1955,476

53

1975, 235

54

243

55

белое есть возвышенное, а тьма — пугающее, они объединяются в высшей точке

56

246

57

мистический союз

58

1981, 10–11, 13-14

59

Bramly, 1978

60

Maria-Jose

61

46

62

56

63

60

64

60

65

78

66

127

67

173

68

произносим кличи и просьбы

69

Schaefer, 1978, 157

70

Tham

71

для него это семь шагов

72

78, 162

73

Weil, 1977

74

Freuchen, 1968, 157

75

являющимся ключевыми фигурами родового общества

76

Itkonen, 1960, 26

77

Prince, 1982

78

Aldous Huxley, 1970, 103

79

Huxley, 1970, 17

80

Huxley, 1952

81

Hugo Zuccarelli, 1983

82

1962, 221

83

Synaesthesien

84

White/Murphy, 1983

85

Heim, 1892

86

Rosen, 1975; Noyes и Kletti, 1976

87

1977

88

1980

89

1978, 87

90

1976

91

как заметили многие исследователи и как рассказывает специально о сибирских шаманах Широкогоров

92

1935, 364

93

1974, 144

94

1974, 170

95

а эта постель из шалфея была значительно пышнее и мягче моей примитивной постели из шалфея на вершине горы

96

Browns

97

Horse Capture, 1980

98

1961, 23

99

«визионера»

100

Amiotte, I976, 35

101

прабабушка Земля

102

1982, 86

103

мистический акт

104

Aldous Huxley, I977, 197

105

с.80

106

Ganzwerdung

107

geistige Verwirrung

108

Joemin

109

Petri, 1952,205

110

Robert Lowie

111

1979

112

1931, т.1, 775

113

1964, 260

114

Boyle, 1972,181

115

Nioradze, 1925,102

116

Du Bois, 1908

117

Speck, 1919

118

Winnipeg, 1979

119

Lowi, 1951, 30

120

Friedrich, 1939,306

121

Simmons, 1976, 74

122

Ksenofontov in Friedrich/ Buddruss, 1955,188

123

9, там же, 185

124

Гузинде, 1931, том 2, 1390

125

видом животных

126

Гузинде, 1931, том 2

127

Petri, 1984. Неопубликованный манускрипт

128

Johnson, 1943, 77

129

Невада

130

Lame Deer, 1981, 136

131

там же 1981, 137

132

Park, 1938, 60

133

заповедника

134

1964,198

135

Radin, 1970, 207

136

Гузинде, 1931, т. 1, 775

137

Spek, 1919, 263

138

Невада

139

Park, 1934, 109

140

1889, 417

141

Cramped Hand

142

современные русские эксперименты в области телепатии также подтвердили, насколько действеннее передача мыслей. При ясной безоблачной погоде

143

1935, 118 и 364

144

Исландия

145

«тонкий»

146

Murphy, 1964, 58

147

Petri, 1952, 262

148

Blackfellow

149

Petri, 1952, 175

150

маммута

151

Богораз, 1956, 15

152

1946,39

153

которое переходит из отдельно звучащих звуков и голосов животных в адское скопление таинственных звучаний, а ответы духов часто создают у участников приподнятое настроение

154

если кто-то нуждается в объяснении этого понятия

155

1935, 330

156

Михайловский, 1895, 72

157

Ryukyu

158

Aizu, Кawanuma-Distrikt

159

Eder, 1958

160

Teit, 1900, 364

161

Baeckman, Hultkrantz, 1978

162

«ману» — птица, «петуа» — летать

163

правда, в завуалированной форме

164

злая судьба — дух, вызывающий болезнь — белые люди

165

лю — лю — лю — ди — ди —

166

они говорят, что люди

167

я не могу, не могу

168

у меня нет достаточно сил

169

здесь нет никого, кто бы хотел мне помочь

170

«малышка», это была его жена

171

Расмуссен, 1907, 18

172

«Клыкастый»

173

«Китовая борода»

174

Расмуссен, 1946, 200

175

1961, 168

176

Thule

177

Расмуссен, 1930,7, 1, 129

178

Расмуссен, 1932,24

179

1908, 458

180

Schaeffer, 1969

181

1981, 84

182

1939, 11

183

Святой Ласке

184

Hoffmann, 189I

185

Cooper, 1964,66

186

Lambert, 1956, 116

187

Lambert, 1956, 119

188

1883, 118

189

универсальной силой

190

Расмуссен, «Большое путешествие на санях», 1946

191

«земная ось»

192

Forde, 931, 183

193

Forde, 1931, 184

194

Befglie. 1978, 25

195

Lantis, 1946, 202

196

Knudtson, 1975

197

Lee, 1966, 39

198

Katz, 1973

199

Katz, 1982, 7

200

Katz, 1982

201

Wagner-Robertz, 1976

202

духами мертвых

203

Villasenor, 1974