I

Стояло жаркое лето 1936 года.

Лейтенант 3 эскадрильи британского воздушного флота Джордж Винтон шагал по широкому аэродрому в направлении к ангарам. Он с задором 22-летнего возраста насвистывал модный мотив танца, отбивая тросточкой такт по своим шнурованным коричневым сапогам. Где-то высоко в небе жужжало несколько самолетов, но гудение моторов было для него настолько привычный музыкой, что он даже не поднял головы.

Было начало июля. Горячий воздух стоял над пожелтевшим лугом. Травяной покров аэродрома был густой и сочный, как на площадке для тенниса или гольфа. Винтон думал о том, как в Англии сама природа благоприятствует развитию авиации. Благословенный для трав английский климат! Нигде не было подобных чудесных равнин и мягких лугов. В углу аэродрома у красных флажков паслось стадо овец. Овцы добросовестно выполняли свою работу, в которой их не могла заменить никакая косилка: ведь косилка не дает навоза для удобрения.

Казалось, что ангары расположены совсем близко. Но Винтон шагал довольно долго, а цель еще была далеко. На широком травяном просторе трудно было определить расстояние. Ангары вырастали из земли во всем своем величии внезапно, когда к ним приближались на расстояние в 100 метров.

Тяжелый путь в жару через весь аэродром не испортил однако хорошего настроения Джорджа Винтона. В течение нескольких недель он ничего не увидит и не услышит об авиации. Ведь сегодня вечером он уезжает в отпуск. Как ни любил Винтон авиацию, отпуск все же волновал его. У его старика-отца, члена парламента, далеко в шотландских горах было прекрасное старое имение. Он найдет там все, что только можно пожелать: охоту, лошадей, площадку для гольфа на волнистом степном плоскогорья… И затем, — он закрыл глаза, ослепленный ярким солнечным светом, — ему представился стройный образ девушки. Ани хорошо и с увлечением ездит верхом. Последний раз он видел ее на пасху, когда пробыл в Шотландии 5 дней. Теперь он увидит ее вновь. Его горячее желание исполнится.

Вот наконец и ангары в их деловом, железном молчании. Волнистые ворота закрыты. Взад и вперед ходит часовой. На маленькой двери дощечка с надписью: «Вход воспрещен». Туда не впускают никого из посторонних, даже офицеров других родов оружия или других эскадрилий королевского воздушного флота. Войти можно только по пропуску, собственноручно подписанному командиром эскадрильи и снабженному фотографической карточкой. Часовой знает лейтенанта Винтона, но внимательно смотрит пропуск. То, что здесь тщательно охраняется, составляет последнюю тайну английского воздушного флота. Тут стоят гиганты-бомбардировщики. Их видели только издали, в полете, но и то значительно реже, чем другие типы самолетов. Они, конечно, не принимают участия в ежегодном воздушном параде в Гендоне. Хотя французский военно-воздушный атташе в Лондоне уже успел сообщить в Париж об их размерах, о мощности их моторной группы, но даже его разведке не удалось выяснить основных качеств этих сказочных боевых машин. Никто не знал, чем они вооружены, их максимальную скорость, способность набирать высоту, их радиус действия. Это были таинственные сфинксы, скрывавшие в себе еще и другие загадки.

Винтон прошел через маленькую железную дверь, прорезанную в волнистых воротах. Его взор скользнул по темным силуэтам спящих чудовищ. Справа стоит его самолет — Г-46, на котором он числится первым рулевым. Этот самолет ничем не отличается от других. Однако Винтон узнает его с первого взгляда. Почему? Он сам не может дать себе отчета, по каким признакам, может быть, по легкому помутнению окраски левого крыла вследствие атмосферных влияний, может быть по широкому масляному пятну около второго мотора левого борта. Да, пора обновить окраску. Он уже указывал на это механику, хотя это нужно только для внешней красивости. Винтон останавливается около самолета и ласкает рукой прохладную поверхность металла точно так же, как завтра он будет ласкать шею своего коня Аллана. Винтон любит свою машину, как живое существо, собственно какая разница между ними? Наверху в воздушном пространстве он прислушивается к гудению мотора, как к биению стального сердца. При малейшей нервности он напряженно задерживает дыхание. Он знает капризы самолета. Он помнит, что при посадке самолет часто любит заворачивать вправо, именно тогда, когда руль направления находится в полном покое.

«Как поживаешь, дружище! Несколько недель мы не увидимся. Смотри, чтобы тебя никто без меня не расколотил», — обращается Винтон к самолету, слегка постукивая тросточкой по металлу. В ответ по всему телу машины проходит дрожащий перезвон.

Служебные помещения эскадрильи и отрядов находятся в первом этаже здания, примыкающего сбоку к ангарам и похожего на барак. В подвальном этаже расположены мастерские и склады.

Винтон проходит через канцелярию, где стучат две пишущие машинки. «Бумажный хлам, гниль», — думает он и постучав, но не дождавшись ответа, быстро входит в комнату адъютанта эскадрильи капитана Хиткинса.

В комнате никого нет, но лежащие на письменном столе бумаги и папки, висящая на вешалке фуражка и, самое главное, крепкий запах табака указывают на то, что Хиткинс был только-что здесь. Винтон садится на плетеный стул и закуривает папиросу. Через несколько минут в комнату входит сержант Шарп. У него подмышкой папка с бумагами для подписи. Шарп — первый писарь в эскадрильи, незаменимый человек, помнящий все происшествия, гроза всех вахмистров, а иногда и командиров отрядов. Он здоровается с лейтенантом Винтоном с небрежно-благосклонной вежливостью старого унтер-офицера.

— Здравствуйте, Шарп, где капитан Хиткинс?

— У командира, сэр.

— Попросите его доложить оба мне командиру.

— Слушаю-с.

Шарп исчезает в противоположную дверь. Через 1/2 минуты он возвращается:

— Капитан Хиткинс просит вас подождать. У него очень важный доклад командиру. Он предупреждает, что доклад может затянуться.

Солдат умеет ждать. Винтон закуривает вторую папиросу. Он наблюдает, как синий дымок выходит тонкими струйками в открытое окно. Деревья позади ангара залиты яркими солнечными лучами. Тихо. Жгучий полуденный покой. Лишь время от времени долетает заглушенный стук из мастерских. Потом опять тишина.

Сегодня вечером в 20 ч. 10 м. уходит поезд с вокзала в Кинг-Грос. Завтра он будет в Шотландии. Далеко от своей части. Три года тому назад Винтон по собственному желанию поступил в авиацию. Еще 17 лет он выполнил свой пробный полет на легком самолете «Мос» Оксфордского аэроклуба. Но служба в современной авиации была мало похожа на то, как он ее себе представлял. Спортивные полеты составляли теперь самую незначительную часть его служебной работы. Лишь изредка, чтобы не разучиться, он летал на прикомандированном к эскадрилье истребителе.

Как чудесно парить одиноко на самолете в синеве воздушного пространства, оторвавшись от пыльной земли, от повседневной людской суеты! Как прекрасно пикирование с работающим мотором, когда растяжки воют подобно диким зверям и голова становится внезапно тяжелой от давления воздуха. Как хорошо потом подобая хищной птице броситься опять вверх. Машина, как живое существо, изготовляется к прыжку, у летчика на мгновение замирает дыхание. Высшая школа пилотажа — петли, бочки, штопор, когда машина летит вниз, как листок бумаги, скользит на крыло, с характерным свистом винта. Его рука легка и тверда лежит на руле, как бы ни содрогалась и ни рвалась вперед его машина. Он заставляет ее подчиняться своей воле, она стонет в его руках. Он берет от нее все, что она может дать, и тогда им овладевает опьянение своей силой, он чувствует себя властелином сверкающего пространства. Он один в безграничном просторе. Но внизу, в туманной глубине, живет уже побежденный, но еще не покоренный окончательно великан — дух тяжести, постоянно готовый сокрушить своими лапами храбреца. Восторжествовать над этим противником, дразнить его с отважной ловкостью, — вот в чем высшая радость, вот в чем настоящая жизнь! Часто он дико кричал, пел и свистел среди грохочущего гула мотора, в завываниях ветра, чтобы дать выход своим чувствам…

Но как редки теперь эти счастливые часы! Правда, рулевое колесо огромного самолета тоже было в его руках, но это уже не были свободные полеты, подобные полету птицы. Это было управление воздушным омнибусом. Винтон был не один на корабле, он составлял как первый рулевой лишь часть экипажа из 9 человек, он стал одним из рычагов сложнейшего механизма. За последние два года требования к летчикам беспрерывно повышались: курсы усовершенствования по аэронавигации, по радиослужбе, изучение метеорологии, стрелковое дело. Затем снова и снова тренировка эскадрильи, ночные полеты, упражнения в прицеливании бомб. Новый начальник воздушных сил был исключительно точным человеком. Он поднимал эскадрилью по тревоге в любое время дня и ночи, не обращая никакого внимания на сон и усталость после весело проведенных вечеров. Ничто не принималось в оправдание плохой работы. Совсем недавно один командир эскадрильи был переведен из воздушного флота в войсковую авиацию за то, что его эскадрилья пришла в расстройство при повороте вокруг вертикальной оси.

Два с половиной года назад был отстранен старый начальник воздушных сил сэр С. Дуглас, участник войны 1914–1918 гг., бывший тогда на Ипре командиром воздушной группы, состоявшей из нескольких эскадрилий. Его грудь была украшена тремя пестрыми рядами орденских лент всех держав Антанты и союзников в мировой войне. Воинственная фигура маршала воздушного флота, смелый орлиный нос, усы а-ля-Фош были хорошо известны публике по портретам и кино и превратились в святой атрибут английской авиации, в живой памятник великого прошлого. Но наступили новые времена когда главе британского воздушного флота уже недостаточно было иметь только внушительную фигуру. С тех пор как старик покинул свой пост, в королевском флоте появился совершенно другой дух.

В комнате повеяло прохладой: солнце закрыло облаком. В ту же секунду Винтона пронизала холодом мысль: а вдруг он совсем не получит отпуска? Что если ему помешают надвигающиеся грозовые тучи высокой политики? За последние недели произошли крупные события, на этот раз в Египте. Винтон не следил внимательно за политикой, но из газет зная, что в Египте прокатилась волна возмущения против англичан. Он читал о нападениях на английских солдат, о разрушении оросительных каналов и железнодорожных линий националистами. Но такие восстания повторялись периодически через несколько лет и приняли характер естественных явлений. Новые вожди националистов, более озлобленные, чем старый Заглул, захватили в свои руки руководство партией Вафд. Они все более настойчиво требовали независимости Египта, объединения его с Суданом, удаления английских гарнизонов. По последнему пункту британское правительство уже пошло на очень большие уступки, переведя английские войска из глубины страны в зону Суэцкого канала. Но эта местная уступка была истолкована националистами, как признак слабости, и поощрила их к дальнейшим требованиям. Египетский парламент, состоящий на 85 проц. из националистов, был распущен и созыв его отложен на неопределенное время. Умеренное египетское правительство, опиравшееся на Англию, влачило жалкое существование.

Конечно Англия ни при каких обстоятельствах не могла допустить полной независимости Египта, который был для Британской империи ключом к путям сообщения и с Индией, и с Австралией, и с английскими южно-африканскими колониями. Англия легко расправилась бы с Египтом, если бы ей пришлось иметь дело только с Египтом. Но именно это «если» и превратилось теперь в громадный политический вопрос. Египетские националисты, опиравшиеся ранее на Италию, перешли на сторону Франции. Это придало всей египетской проблеме особую серьезность. В английском официальном документе, относящемся к 1922 году, о провозглашении независимости Египта было достаточно ясно и недвусмысленно сказано, что «Англия не допустит постановки вопроса о независимости Египта какой-либо другой державой и всякое вмешательство в египетские дела будет рассматривать, как недружественный акт, а всякое нападение на территорию Египта будет считать действием, против которого Англия будет протестовать с помощью всех имеющихся в ее распоряжении средств».

Винтон не был точно осведомлен об отдельных этапах развития всех этих событий, но, как истый англичанин, со школьной скамьи имел ясное представление об основах английской политики. И он знал, что господство над Египтом, игравшим для Англии роль моста в Индию, всегда будет вопросом жизни для Британской империи.

Винтон вскочил со стула, взял с письменного стола Хиткинса последние газеты и стал их быстро просматривать. Его лицо сразу приняло серьезное выражение. Газетные заголовки звучали, как сдержанные угрозы: «Обострение конфликта», «Предостережение Франции», «Египетское правительство пало». «Националисты образовывают временное правительство, провозглашают республику и призывают на помощь Францию».

Вдруг дверь приоткрылась, и капитан Хиткинс, просунув голову, крикнул:

— Вас просит командир Морис.

Винтон схватил фуражку и перчатки, поправил пояс и через мгновение стоял, вытянувшись по-военному, перед высоким и широкоплечим командиром.

— Лейтенант отряда Б 3-й эскадрильи покорнейше просит предоставить ему 3-недельный отпуск.

— Здравствуйте, Винтон. На этот раз, к сожалению, ничего не выйдет. Отпуска запрещены во всем воздушном флоте.

Командир Морис протянул ему руку с участливой улыбкой на жестком лице, словно хотел сказать: «бедный малый, мне тебя жаль, но твой отпуск — дело конченное». Несмотря на солдатское умение владеть собой, Винтон — не мог скрыть разочарования, отразившегося против желания на его лице. Он молча повернулся кругом и вышел.

Винтон направился в офицерскую столовую, расположенную среди деревьев на расстоянии нескольких сот метров от ангаров. Ему хотелось поделиться своим огорчением с товарищами. Как ему не повезло! Теперь солнце неприятно жгло, под деревьями стоял удушливый зной, в мундире было невыносимо жарко. Если бы в самом деле было что-нибудь серьезное! За последние два года в воздушном флоте несколько раз запрещались отпуска, а затем через неделю две это запрещение отменялось. Может быть и в данном случае была только причуда нового начальника, который хотел провести большие учения всех эскадрилий. Это на него похоже. Что из-за этой затеи разлетались мечты лейтенанта Винтона — ведь 20 июля Ани уезжала с родителями в Норвегию совсем не беспокоило глубокомысленного начальника.

Бросив в прихожей на стол фуражку, перчатки и трость, Винтон с сердитым выражением лица вошел в зал, где завтракали. В углу сидела группа из пяти или шести офицеров-летчиков 3-й и 4-й эскадрильи. Было шумно, говорили о политике. Офицеры не обратили никакого внимания на вошедшего Винтона и не заметили его мрачного настроения. Это отсутствие товарищеского внимания еще более расстроило его. Лишь после того как Винтон молча простоял несколько минут, опершись на кресла, высокий Дансон воскликнул:

— Алло, Винтон, почему ты так мрачен?

Все повернулись к Винтону. Он выпалил:

— Черт знает, что такое, мой отпуск лопнул!

Все насторожились.

— Запрещение отпусков? — Это дало сразу перевес тем участникам спора, которые считали войну неизбежной. Но голос Дансона покрыл общий шум.

— Друзья, не болтайте чепухи. С тех пор как мы отказались от союза с нашими соседями на том берегу Ламанша, о войне говорят каждое лето. Пресса в обеих странах старается изо всех сил, но дело кончится тем, что где-нибудь на швейцарском курорте, в горах, устроят еще одну конференцию, и грозные события будут отложены до следующего лета. Право, я не пацифист и мне нечего вам доказывать, что я с большим удовольствием брошусь на своем самолете на врага, чем буду заниматься тренировкой под критическим взглядом начальников. Эпоха больших войн раз навсегда прошла. Война 1914–1918 гг. удовлетворила потребность в войнах на 50 лет вперед. Война ничего не дала ни одной стране, и особенно нам. Мы совершили громадную ошибку, отказавшись от своего «прекрасного одиночества» только потому, что германский флот в Северном море действовал нам на нервы. В обмен мы получили военную гегемонию Франции в Европе. Безработных у нас столько же, сколько в Германии. В 1918 г. мы ничего не выиграли, и теперь можем только потерять.

Осборн с жаром согласился:

— Французы — люда очень милые, хотя в своем тщеславии они наивно приписывают себе победу в мировой войне. К чему нам разрушать Париж, когда мы так любим проводить там воскресный отдых? Держу пари, что дело, не дойдет до войны. Об этом позаботятся крупные финансисты, живущие по обеим сторонам Ламанша. Ведь они управляют миром. Для них этот риск слишком велик.

Осборн был сыном крупного промышленника из Ливерпуля.

Риск, интересы мирового хозяйства и т. п., — это говорили и перед войной 1914 г.

Краули, слушавший споривших с легкой иронической усмешкой, вставил:

— Мы этого вопроса не решим. В 1914 г. тоже никто не хотел войны.

— А кайзер? — вставил Осборн.

Краули слегка поднял руку в знак отрицания.

— Дорогой Осборн, бросьте эту популярную легенду. К сожалению, мне пора идти, у меня работа, до свиданья!

Дансон рассмеялся:

— Ого, будущий генштабист!

Капитан Краули был командиром большого самолета Г-46, на котором Винтон исполнял обязанности первого рулевого. Но уже четыре месяца, как он был прикомандирован к штабу начальника воздушного флота. Товарищи его любили и знали, что он не выскочка. Он много и самостоятельно работал над собой. Но его сдержанные манеры и неодобрительное отношение к грубым шуткам в офицерском собрании не располагали к нему поверхностных людей, задававших, подобно Дансону, тон среди молодежи. И кроме того строевые офицеры всегда пользуются случаем задеть «штабного писаря».

Винтон встал и проводил Краули до мрачного кирпичного здания, в котором помещался разведывательный отряд воздушного флота.

Винтон был на пять лет моложе Краули. Но разница в летах сглаживалась крепкой и задушевной дружбой, которая качалась между ними еще в Итонской школе…

Разве положение действительно так серьезно, Марк?

— Мне очень жаль твоего отпуска, друг. Но поверь, на этот раз мы ближе к войне, чем когда-либо и чем об этом думают. Будет чудо, если на этот раз обойдется без войны.

Перед зданием штаба стоял закрытый автомобиль с флажком начальника воздушного флота. Из дверей быстро вышли три офицера. Впереди шел своей привычной прямой походкой начальник королевских воздушных сил — полковник Бреклей. Краули и Винтон вытянулись, приложив руку к фуражке. Их взоры встретились на секунду с серыми глазами начальника. Автомобиль тронулся и скрылся за ближайшим поворотом. Все это продолжалось несколько мгновений. Но когда друзья взглянули друг на друга, у них промелькнула одна и та же мысль: «Этот человек сумеет выполнить свою задачу».

Винтон видел и раньше начальника воздушных сил, и всегда встречи с ним производили на Винтона большое впечатление. Что было особенного в полковнике Бреклее?

Трудно передать словами. Он был плотным человеком среднего роста с некрасивым, ко привлекательным своей мужественностью лицом, со спокойными, глубоко сидящими глазами, широкими скулами, жестким, почти безгубым ртом. Но все это было несущественно. Обаяние полк. Бреклея заключалось в его исключительной сдержанности. Каждое его движение, каждое скупо произнесенное им слово всегда было оправдано внутренней необходимостью и имело точный смысл. Офицерам генерального штаба, которым приходилось работать с ним изо дня в день, по временам становилось не по себе от этого личного обаяния. Как часто они, имея в своем распоряжении доводы, вытекающие один из другого, подобно звеньям цепи, теряли все доказательства от одного слова, часто от одного взгляда серых глаз начальника британских воздушных сил.