Глава XVIII.

Обратный поход «U-93»

Я слышал историю об этом обратном походе «U-93» в Германию не только от барона Шпигеля, но и непосредственно из уст молодого вахтенного офицера, который вступил в командование и привел избитую лодку обратно в Вильгельмсгафен, проделав трудный, насыщенный опасностями путь в 2000 миль длиною.

Лейтенант Вильгельм Цигнер поступил в подводное плавание в начале 1917 года, и апрельский поход на «U-93» был его первым боевым крейсерством. Подводная лодка не пошла на дно, как полагал барон Шпигель.

Она погрузилась только на несколько футов и затем вновь вырвалась на поверхность, но уже на некотором расстоянии от «Прайза». Лейтенант Цигнер, имевший только несколько недель боевого опыта, занял место своего исчезнувшего командира и с успехом выполнил его обязанности.

Нижеследующий отчет об его обратном путешествии на лодке барона Шпигеля взят из его дневника и писем к матери.

«Когда неприятельская шхуна показала замаскированные орудия и дала первый залп, я стоял в боевой рубке. Вблизи от нее разорвался снаряд. И я упал без сознания. Лодка находилась в полупогружённом состоянии, вышла из управления и качалась на месте. Сквозь сумерки выделялся парусный корабль, все еще продолжавший вести огонь по лодке. Придя в сознание, я вскочил с палубы и закричал рулевому:

«Право на борт!»

В тот момент снизу выскочил лейтенант Узедом с криком: «Где командир?»

«Он должен быть внизу с вами», — ответил я.

Я уделял все свое внимание удержанию лодки на зигзагообразном курсе, чтобы уклониться от попадания в нее неприятельских снарядов. С 14-градусным креном на правый борт «U-93» находилась наполовину под водой. Я ожидал в любой момент, что она потонет у меня под ногами.

На палубе в воде лежало несколько раненых. Узедом бросился к ним, но командира среди них не было. Удар! Снаряд пробил боевую рубку. Другой удар! Оглушительная детонация. Снаряд взорвался в люке, ведущем в командирское помещение. Я только что отдал приказание погружаться, но второй взрыв прервал эту манипуляцию. При наличии нескольких зияющих дыр «U-93» не способна была больше погружаться. Нам необходимо было предпринять последнюю попытку выйти из боя. Сгущавшаяся темнота была в этом отношении нашим союзником. Через несколько минут мы были уже укрыты во мгле и облаках дыма от взрывов снарядов.

Узедом неистово обыскивал всю лодку с носа до кормы в поисках командира. Он не был найден. Отсутствовали еще два человека: рулевой Кнаппе и помощник машиниста Деппе. Взрыв снаряда, который лишил меня сознания и полузатопил лодку, должен был, по всей вероятности, смахнуть в море всех троих.

Наш командир! Мы как-то не могли понять, что он был потерян. Мы были слишком беспомощны даже для того, чтобы вернуться и поискать его. С этого момента каждая капля нашей энергии должна была быть концентрирована на поддержании на плаву нашей избитой и продырявленной лодки.

Я мог лишь подозревать, какое опустошение произведено в нашем машинном отделении. Но на счастье дело там обстояло не так уж плохо, как я думал. Старший механик и вся команда лихорадочно работали. Вскоре он смог донести:

«В подводных отсеках все чисто».

У нас было достаточно дела на верхней палубе. «U-93» представляла собою печальное зрелище: ее надстройка была разбита в куски, а палуба пробита в восьми местах, где зияли большие дыры от снарядов. Англичане могли быть вполне удовлетворены своей стрельбой.

Мы составили список повреждений. Один снаряд разбил оба наших перископа. Другой прорвал две прочные переборки правого борта. На расстоянии тридцати футов палуба представляла собою массу искромсанного металла. Было разбито пять балластных цистерн, три топливных цистерны текли, как решето, оставляя за лодкой широкий масляный след. Один глубомер, три манометра и полдюжины прочих приборов в центральном посту были совершенно бесполезны, но дыра от снаряда в выходном люке оказалась особенно неприятной. Люк не только не мог быть закрыт для погружения, он просто больше не существовал. Наше единственное ценное оружие защиты — способность погружаться — было от нас отнято. Если бы мы попытались погрузиться, не починив эту дыру, — мы просто пошли бы на дно, подобно камню.

«U-93» не являлась больше подводной лодкой, так как не была способной к погружению. Единственный шанс спасения заключался теперь для нас в возможности уйти в надводном положении из опасного района. Ночной переход полным ходом создаст хорошую дистанцию между нами и этим изрыгающим огонь парусным кораблем.

Мы проложили свой курс севернее, вдали от обычных торговых путей. Теперь можно было оказать внимание и помощь своим людям. Шесть человек из состава команды были ранены. Всю эту ночь я стоял на мостике, в то время как Узедом занимался ранеными, а старший механик ухаживал за своими поврежденными механизмами.

Апрельская ночь была звездная и ясная, море было тихо и серебрилось в лунном свете. Трагедия только-что минувших часов не выходила у меня из головы. Что сталось с нашим командиром? Как мог я, ставший теперь старшим офицером, сохранить команду и лодку от дальнейшей опасности? Что принесет нам с собой следующий день?

Первым событием, отвлекшим меня от тяжелых дум, был приход кока с чашкой горячего кофе. Мое настроение сразу же поднялось. Затем пришел Узедом с печальной новостью о смерти боцманмата Бея. Мы устроили последнюю церемонию погибшему на нашей искалеченной палубе.

Настал день — но наши трудности не только не уменьшились, по, наоборот, еще более увеличились. Часть запаса пресной воды оказалась испорченной из-за попавшей в цистерны морской воды. Сорок жаждущих людей и недостаток воды! Это означало, что мы лишены мытья, бритья, вареного картофеля и будем иметь только мизерные порции кофе.

Следующее неприятное донесение касалось нашего жидкого топлива. Мы уже потеряли половину его. В то время как Узедом взял на себя навигационную часть, мы со старшим механиком сидели над картами, считая и пересчитывая, что мы можем выжать из своих оставшихся запасов, если будем расходовать их как можно экономнее. Короткий путь через Канал редко использовался в те дни нашими лодками, тем более он был не пригоден для «U-93». находившейся в тяжелом состоянии. Даже обычный путь вокруг Шотландии был для нас, лишенных возможности погружаться, весьма опасным. Я обсудил этот вопрос со всех сторон с лежавшим на койке раненым штурманом. Чтобы избежать встречи с кишевшими вокруг британских островов патрульными судами, мы проложили свой курс почти к Исландии и полярному кругу. При этой окружной дороге нам предстояло путешествие более чем в две тысячи миль, чтобы дойти до Германии. Только у Скагеррака мы могли надеяться встретить германские миноносцы, которые могли бы добуксировать нас до базы. Во всяком случае мы должны были так расходовать свое топливо, чтобы его хватило до ближайшего германского порта. А это значило ползти вперед с минимальной скоростью. Две тысячи миль черепашьим шагом!

Мы не могли погружаться и не могли воевать. Наши шансы дойти до Германии были исключительно малы. Любому неприятельскому кораблю не составляло никакого труда окончательно вывести из строя «U-93», причем мы были бы беспомощны помешать ему в этом.

Итак, день за днем медленное движение вперед с усиленным наблюдением за горизонтом. До подхода к норвежскому берегу мы только один раз заметили корабль. Быть может он имел те же основания, что и мы, избрать этот кружный далекий путь. Это была германская лодка, еле видимая на большом расстоянии. Мы пытались снестись с ней по радио. Пока мы ждали ответа, она уже исчезла из нашей видимости. Наши опасения относительно своего радио подтвердились. Оно не работало.

Погода начала портиться: поднимался ветер. На наше счастье он был попутный, но волны, разбивавшиеся на нашей корме, сидевшей в воде ниже носа, постоянно держали ее залитой водой. Чтобы поднять «U-93» выше над водою, мы выбросили за борт все, без чего могли кое-как обойтись. Мы лишили себя всего, вплоть до самого необходимого. Но и после этого дыры в нашем корпусе постоянно заливались водой и увеличивали осадку лодки. Мы регулярно продували цистерны правого борта. В хорошую погоду это достаточно было делать один раз в три часа. Теперь же, при ветре и волне, они заполнялись снова каждые тридцать минут.

Борьба за живучесть лодки держала нас все время занятыми. Я мог только пожалеть тех бедных людей, которые беспомощно лежали на своих койках. Все, что мы могли сделать для них, заключалось время от времени в уколах в руку, чтобы облегчить их страдания.

Остальная часть команды, когда имелось время, читала книги из нашей скудной библиотеки.

Их положение было бы не так плохо, если бы они могли закурить по папиросе. Но это было невозможно. Внутренность лодки была почти все время наполнена газами из аккумуляторной батареи. Зажженная спичка или тлеющая папироса, попавшая вниз, могла вызвать взрыв.

«Невезенье», — думали мы с Узедомом, куря свои папиросы на мостике лодки. Вырывая только два или три часа сна из двадцати четырех, мы непрерывно курили. Папиросы и самый черный кофе, какой только мог сварить кок, поддерживали нашу бодрость.

Прошло еще пять дней. Погода становилась все хуже и хуже. Дождевые и снежные шквалы чередовались с туманом. Во мгле показалось в виду соединение патрульных судов — вооруженных рыболовных пароходов. Чтобы избежать их, мы повернули на восток. Этот маневр не дал должных результатов. Пришлось ворочать обратно на наш прежний курс. Снова безрезультатно. В третий раз меняем курс, на этот раз на запад. Наконец, противник постепенно исчез у нас за кормой. Их наблюдатели должно быть спали и не увидели нас. Но нас спасло не что иное, как пробоины от британских снарядов. Заполненные выгородки систерн держали лодку так глубоко в воде, что высокие волны почти совершенно скрывали ее от наблюдения. По временам наш глубомер показывал двадцать пять футов, и в лодку вливалась вода. Помпы работали, не останавливаясь ни на минуту.

Даже мостик лодки был теперь в воде. Гребни волн проносились над Узедомом и вахтенным унтер-офицером, стоявшими привязанными к поручням, чтобы их не смыло за борт. При каждом накате волны мы боялись, что лодка утонет. Текущие балластные цистерны заполнялись теперь быстрее, нежели мы могли их продувать. На лодке никому уже не было покоя.

«Наверху ужасно!» — бормотал Узедом, спускаясь вниз по трапу.

Вскоре мы вооружили запасный перископ. Мы нуждались в нем почти так же, как если бы шли в погруженном состоянии. Стоя внизу, в центральном посту, я бросил взгляд в него. Я почувствовал, что ноги подо мной подкосились от того зрелища, которое я увидел. В двух милях от нас находился трехтрубный британский Эсминец.

«Право на борт!» — крикнул я рулевому.

Могли ли мы уйти от этого англичанина? Я наблюдал за ним в перископ. Он шел своим курсом тридцатиузловой скоростью и не заметил нас.

С долгим вздохом облегчения я повернул перископ вокруг, чтобы осмотреть горизонт. Но, увы! Мы избавились от одного эсминца только для того, чтобы налететь на полдюжины их, не говоря уже о целом флоте вооруженных рыбачьих пароходов.

Мы имели только один выход — немедленный поворот на обратный курс. Я знал, что тем самым будут нарушены все наши топливные расчеты, но это был лишь единственный шанс на спасение. Мы развернулись, уходя прочь от этого осиного гнезда. «Полный ход обеим машинам!»

Мы ринулись вперед, как будто бы нам кто-то поддал сзади. Но даже и в таком виде наши перспективы выглядели довольно мрачно. Один из эсминцев заметил нас. Он изменил курс по направлению к нам, имея скорость, дважды превосходящую нашу.

«Приготовиться взорвать лодку!» — крикнул я механику.

Помощь пришла с неожиданной стороны — от погоды, которую мы так жестоко проклинали. На нас налетел один из свойственных Северному морю внезапных шквалов. Мы были окутаны снегом, градом и туманом. В то же время направление налетевшего на нас ветра помогало нам. Мы шли в течение часа, слепо и отчаянно, не будучи в состоянии видеть больше чем на несколько десятков футов в любом направлении. Затем шквал прошел так же внезапно, как и налетел. Снова ясная погода и ни одного корабля в виду!

Это ощущение было похоже на то, когда вы видите идущую на вас неприятельскую торпеду, промахнувшуюся на один только ярд. Узедом и я могли лишь сдвинуть фуражки на затылок, сделать сильный вздох и безмолвно посмотреть друг на друга. Когда мы овладели своими голосами, то потребовали себе бутылку портвейна.

Снова повернув на старый курс, мы всю ночь шли на юг по направлению к Гельголандской бухте. На следующее утро мы встретили наши плавучие мины и заметили вдали пароход и два парусных судна. Мы обошли эти мины, а суда обошли нас.

В эту ночь мы пытались связаться по радио с германскими станциями, но не получали ответа. Однако, мы умудрялись перехватывать другие радиосигналы. Таким образом, наша радиостанция могла получать депеши, но сама не могла их отправлять. Мы знали, что «U-93» давно уже числилась погибшей, и никто нас не разыскивал.

На следующий вечер мы оказались идущими вдоль датского побережья.

«Мы находимся внутри трехмильной полосы территориальных вод», — заметил Узедом.

К чертям трехмильную границу! Это была запретная территория для германских лодок, но мы не имели времени беспокоиться о подобных правилах. Здесь было единственное место, где мы могли быть уверены, что обходим минные поля. Дружественные маяки Бовзбьерг и Лингвиг дали нам необходимые пеленги для точного определения своего места. Пользуясь лунным светом, мы ползли так близко от берега, что могли слышать бренчание колокольчиков среди стад на берегу. По направлению к нам на север шла пара датских пароходов. Поглощенные тенью берега, мы проскользнули мимо них незамеченными, всего лишь в пятнадцати футах. Узедом и я, подобно школьникам, весело рассмеялись.

«Удача? Да?» — пробормотал он.

«Да, удача», — ответил я.

На следующий день были замечены еще два парохода. Я бросил взгляд в свой бинокль.

«Это немцы! — завопил я. — Поднять сигнал!»

Маленькие пароходы запыхтели по направлению к нам. Как наша команда, так и их вся толпилась на палубах. Вы можете себе представить всеобщее изумление. Итак наше спасение пришло наконец. Один из пароходов должен был довести нас до ближайшей гавани.

Мы встали на якорь в Листе, у борта госпитального корабля, и убрали раненых. Узедом имел основания гордиться результатами своих медицинских экспериментов. Ни один человек не получил лихорадки, ни одна рана не была заражена.

«Я совсем не переборщил, впрыскивая им морфий», — вздыхал он в облегчении».

Таков был конец истории Цигнера. Мало что можно к ней прибавить. На берегу он передал командованию свое донесение, хорошо поел и выспался. На следующее утро поход «U-93» возобновился, но на этот раз на буксире. Топливные цистерны лодки были пусты. Едва ли расчеты Цигнера и его механика могли быть точнее.