Глава 4

Отход

Войска Западного фронта ведут тяжелые бои на направлении прорыва противника. Контрудар опергруппы Болдина не достиг цели. Резервный фронт потерпел поражение. О прорыве немецких танков в Юхнов в Ставке ВГК узнают от члена Военного совета МВО. Принимал ли Конев решение на отвод войск? Решение Ставки ВГК запоздало. Войска Западного фронта начали отход на Ржевско-Вяземский рубеж. Немцы охотятся за «штабом Тимошенко». Противник в Вязьме замкнул кольцо окружения. Пропал командующий Брянским фронтом.

Войска Западного фронта в течение 5 октября продолжали вести упорные бои, стремясь задержать ударную группировку противника на направлении прорыва. Армии на сохранивших свою целостность участках фронта продолжали удерживать свои позиции, отражая, по существу, демонстративные атаки противника. Особенно прочное положение занимали 16-я и 20-я армии на левом крыле фронта. В журнале боевых действий фронта вплоть до 4 октября по-прежнему, видимо по инерции, отмечалось, что в составе группировки противника на вяземском направлении насчитывается до пяти пехотных и двух танковых дивизий. На самом деле подвижные соединения 9-й полевой армии и 3-й танковой группы (за исключением резервной 14-й моторизованной дивизии), в том числе все три танковые дивизии, были задействованы на направлении главного удара и уже втянулись в сражение. Удивительно, но за трое суток боев нашей разведке так и не удалось взять контрольных пленных и выяснить действительный состав войск противника, противостоящих этим армиям. Видимо, такая задача не ставилась дивизиям?

Удерживали свои позиции и две армии на правом крыле фронта, которые в это время даже получали пополнение. Как сейчас стало известно, 22-й армии противостояли всего две дивизии (12-я и 235-я пд), развернутые на фронте до 70 км, и еще одна — 281-я пехотная дивизия — находилась во втором эшелоне. Против 29-й армии на фронте 95-100 км (от Андреаполя до Озеры) были развернуты четыре дивизии 23-го армейского корпуса (251, 102, 256 и 206-я пд). Противник силами 6-й и 7-й танковых дивизий готовился возобновить наступление с захваченных на Днепре плацдармов, одновременно пытаясь пехотными дивизиями 8-го армейского корпуса выйти к переправе через р. Вопец в районе Неелово. Немцы рассчитывали при благоприятном развитии обстановки перерезать автостраду. На этом направлении им противостояли ослабленные в боях соединения генерала Лукина.

Согласно оперсводке штаба 19-й армии на 17.00 5.10.1941 г., в течение ночи и с утра 5 октября противник силою до пяти дивизий продолжал наступление. Остатки 89-й сд (до 400 активных штыков) и сводный отряд 244-й сд (до 250 штыков) продолжали вести бой на занимаемом. рубеже. Совместно с ними действовала 127-я танковая бригада, которая до 12.00 5.10 уничтожила до 500 солдат и офицеров противника, потеряв за 4 октября 22 танка (2 из них остались на поле боя). Правый фланг армии обеспечивала 45-я кавалерийская дивизия. На левом фланге 50-я сд во взаимодействии с соседом слева отбила попытки противника переправиться через реку Вопь. Два ее стрелковых полка были выведены из боя и совершали марш в район, указанный командующим фронтом. 134-я сд продолжала обороняться на р. Вопец. Связь с частями в течение дня работала с перебоями[145]. В связи с интенсивным ведением огня и вынужденным отходом частей под натиском противника соединения армии начали испытывать острый недостаток боеприпасов, особенно для артиллерии. Уже 6 октября Лукин доложил в штаб фронта: «На головном складе 19 армии совершенно нет огнеприпасов. Положение катастрофическое. Прошу немедленной высылки и в первую очередь артвыстрелов»[146].

Наиболее трудное положение в полосе фронта сложилось в полосе 30-й армии генерала В.А. Хоменко. Противник, выйдя на рубеж Белый, Канютино, перерезал пути отхода 107-й мсд, 250-й и 242-й стрелковых дивизий. Остатки дивизий с боями пытались пробиться на восток. Части оперативной группы генерал-лейтенанта И.В. Болдина продолжали бой с прорвавшимися в район Холм-Жирковский подвижными соединениями противника. Хотя остановить продвижение врага в восточном направлении не удалось, частям опергруппы удалось своими активными действиями сковать части 6-й и 7-й танковых дивизий противника и задержать переправу их основных сил на захваченные плацдармы у Глушково и Тиханово.

В вечернем донесении разведотдела штаба 9-й полевой армии генерала А. Штрауса на 18.10 5 октября было отмечено, — что в полосе фронта наступления противник продолжает упорно обороняться перед Днепровской позицией. И не только обороняться. В сводке врага говорилось, что в полосе 56-го армейского корпуса части предположительно 101-й танковой и 152-й стрелковой дивизий противника пытаются прорваться на восток к мосту у Тиханово. В донесении вражеского 411-го зенитного артполка были отмечены активные действия авиации русских, которая в течение 4 октября наносила бомбовые удары по районам 5 км западнее Холм, по Глушково и Тиханово. Удары наносились под прикрытием истребителей с высоты 3–4 тыс. метров. Во время повторного взятия Холм-Жирковского (выделено мною. — Л.Л.) 10-я батарея полка подожгла один средний танк противника, захватила 105 пленных и денежную кассу с 6800 рублями. Танковым огнем русских были выведены из строя одна четырехствольная установка и одно 20-мм орудие (на восстановление потребуется не менее 10 дней). В течение 4 октября, и особенно в ночь на 5 октября, противник вел почти непрерывный огонь по Аладьино. В отражении атак русских танков в этом районе принимала участие и 3-я батарея 41-го противотанкового батальона 6-й пд, один взвод которой был переброшен на плацдарм в Тиханово[147].

Приведенная выдержка из немецких документов подтверждает ожесточенность боев за Холм-Жирковский, который несколько раз переходил из рук в руки. Конев 5 октября приказал Болдину, обороняясь со стороны города частями 101-й мсд, остальными силами нанести удар на фронте 140-й стрелковой дивизии по прорвавшейся группе противника и восстановить оборону по р. Днепр на участке Николо-Немощенки, Сельцо[148]. Однако части группы генерала Болдина были скованы боем на занимаемом рубеже. Выделенных для выполнения поставленной задачи сил оказалось недостаточно, и попытка отсечь части противника, прорвавшегося на левый берег Днепра, от его главных сил не удалась. Восстановить положение на восточном берегу Днепра можно было только во взаимодействии с частями 32-й армии.

К сожалению, имевшиеся реальные возможности по быстрой ликвидации захваченных плацдармов, пока гитлеровцы не успели основательно закрепиться на предмостных укреплениях, а основные силы группировки 56-го мк противника были скованы боем с частями группы Болдина, не были использованы. Время было упущено. 248-я стрелковая дивизия, получив приказ вновь занять свою полосу обороны, выполнить его не успела. Пока ее части возвращавшиеся со станции погрузки в Новодугинской (а это по прямой 45–50 км,) сосредоточивались для наступления, противник успел закрепиться. Недостаточно организованные атаки дивизии немцы отразили огнем танков, а также артиллерии противника с противоположного берега Днепра. В это время части 18-й стрелковой дивизии из состава 33-й армии Резервного фронта, переброшенной с юга, после разгрузки из эшелонов на ст. Сычевка совершали марш пешим порядком на назначенный рубеж. К 21.00 4.10 дивизия двумя полками первого эшелона вышла на большак в 1,5 км от Днепра на участке Мостовая, Волочек (ныне пос. Нахимовское у излучины р. Днепр в 50 км северо-западнее Вязьмы. — Л.Л.). Артполк дивизии продолжал разгружаться на ст. Сычевка. Дивизия не успела занять назначенный ей рубеж. Уже при подходе к нему части дивизии понесли большие потери. Ее 1310-й стрелковый полк был атакован на марше немецкими танками и в беспорядке отошел в направлении Вязьмы. В распоряжении командующего 32-й армией генерал-майора С.В. Вишневского к 16.00 6.10 находились ограниченные силы: в районе Пигулино — до двух полков 248-й стрелковой дивизии и в районе Мостовая, Пашутино — до двух полков 18-й. Ни о каком тесном взаимодействии с группой Болдина, основные силы которой все еще вели бой на правом берегу Днепра, не было и речи.

К тому же на восточном берегу Днепра, вопреки всякой логике, некоторые соединения 31-й и 49-й армий все еще занимались перегруппировкой. Только 248-я стрелковая дивизия получила команду прекратить погрузку в эшелоны и занять свои прежние позиции. Несмотря на прорыв обороны Западного фронта и выход противника к Днепру, в 8.00 5.10 две дивизии 31-й армии получили приказ командующего Резервным фронтом на переброску в район южнее Вязьмы. 119-я сд должна была к 19.00 передать свой участок 247-й сд и комбинированным порядком выдвинуться в район Всходы (на р. Угра в 60 км южнее Вязьмы). Автотранспортом перевозили только людей, полковую и противотанковую артиллерию. Артполк и тыл дивизии — по железной дороге, начало погрузки — 16.00 5.10. В этот же день в 10.20 аналогичный приказ получила и 5-я стрелковая дивизия, которая выдвигалась в район леса восточнее Семлево. Артиллерию и тыл дивизии также должны были перевезти по железной дороге к 7.00 7.10 на ст. Угра. Однако авиация противника сорвала запланированные перевозки, а затем и сама железная дорога была перерезана врагом. И эти дивизии вскоре получили другую задачу.

Положение наших войск северо-западнее Вязьмы ухудшалось с каждым часом (см. схему 5). Тревожные сообщения шли по всем сохранившимся каналам связи. Находящийся в этом районе заместитель Конева генерал-лейтенант С.А. Калинин в 21.005.10.1941 г. доложил:

«<…> 248 сд. Два полка вели бой, были потеснены, отходят. Командир дивизии и я задерживаем, наводим порядок.

Положение тревожное. Третий полк дивизии на марше из Константинова на Настасьино, 143 тбр прошла Константиново. На утро организуем удар для восстановления положения. Требуются срочные меры. Я сейчас выезжаю с ком. пункта командира 248 сд 3 км западнее Настасьино в Константиново навстречу бригаде и 905 сп.

В 18.00 здесь был генерал Вишневский, положение знает и принимает меры. Усиливает 248 сд полком из 140 сд. Но этого недостаточно (на приложенной к донесению схеме было показано положение частей противника у Глушкова и Тычково. — Л.Л.). С. Калинин»[149].

Кстати, это донесение Калинина еще раз подтверждает, что Конев, вопреки своему позднейшему утверждению, 5 октября знал о перегруппировке соединений 49-й армии и том, что сюда вышли соединения 32-й.

В 22.00 5.10 командир 248-й стрелковой дивизии генерал-майор К.К. Сверчевский, не имея связи ни с Резервным, ни с Западным фронтами, доложил напрямую в Генштаб важную информацию:

«Доложите немедленно: от Бараново через Каменец на Волочек непрерывно уже 45 минут идут танки и мотопехота, предположительно большинство на Андреевское и частично на Настасьино (6 км южнее Волочек. — Л.Л.).

Если скоро снимусь, то примерно на юго-[восток]»[150].

В 0.30 ночи 6 октября генерал Калинин доложил из Ново-Мишнево:

«Части Резервного фронта оказались не подготовлены. 248 сд двумя полками дралась хорошо, но противник прорвал ее правый фланг у Глушковской переправы <…>

С 21.00 до 22.00 продолжалось движение танков и мотоколонн (наблюдал капитан и сообщил по телефону).

Около 22.00 противник занял Волочек — 1038 сп (правильно — 1308-й сп. — Л.Л.) 18 дивизии народного ополчения не оказал должного сопротивления и начал отход Тишино — Белоусово. <…> Выезжаю в Рыльково — КП 18сд (10 км северо-восточнее Волочек. — Л.Л.). <…> Положение очень серьезное. Буду все делать, чтобы восстановить уверенность и положение»[151].

Эти донесения означали, что противник ударом с глушковского плацдарма прорвал оборону наших войск и начал развивать наступление на Вязьму, одновременно частью сил повернув в направлении Сычевки. А на правом берегу Днепра части опергруппы генерала Болдина продолжали бой. В 7.20 6 октября Болдин доложил:

«1. Группа войск весь день 5.10.41 г. вела упорные бои, отражая контратаки пр-ка и попытки окружения отдельных соединений, имея перед собой целиком 5 армейский корпус и не менее одной танков[ой] дивизии.

2. 101 мсд и 128 тбр, в течение дня отражали неоднократные контратаки пехоты и танков и, подвергаясь неоднократно бомбежке групп[ами] до 50 самолетов, вела напряженные бои за овладение Холм[-Жирковский].

Понеся большие потери, в результате повторной контратаки и бомбежки 101 (мсд) и 128 (тбр) к исходу дня отошли в лес 1,5 км южнее Холм, где приводят себя в порядок.

Перед фронтом <…> не менее двух пех. полков 35 пд и до 100 танков 6 тд. До бат-на пехоты пр-ка с танками вышли в район Аладьино. За три дня боев подбито 65 танков пр-ка, разбито 3 орудия и уничтожено до 1000 немцев.

Трофеи: 6 танков, 1 бронемашина, 1 рация, 12 винтовок, 2 мотоцикла.

3. 152 сд к 20.00 после упорных боев ворвалась одним батальоном в Игорьевское (12 км юго-зап. Холм-Жирковский) и захватила значительные трофеи, но вводом резерва пр-ка была оттуда выбита. (В) 17.00 до двух батальонов пр-ка предприняли психическую атаку с оркестром, которая была отражена пулеметным и артиллерийским огнем, причинившим большие потери пр-ку.

По сведениям местных жителей, в р-не Ваюватка (имеется в виду д. Дароватка, что в 6 км западнее Холм-Жирковский. — Л.Л.) закопано до 100 танков, задень авиация пр-ка несколько раз бомбила боевые порядки, летая эшелонами по 30–50 самолетов.

К исходу дня дивизии вышли на фронт Федино, Квасово, (иск.) Кузнечики, сев. окраина Левково.

4. 128 тбр вела трехдневные бои с превосходящим пр-ком, сдерживала натиск войск пр-ка, переходящих в контратаки и к исходу дня 5.10.41 г. оказалась окруженной пехотной дивизией с танками, из которого начинает прорыв с утра 6.10.1941 г. в направлении Воронцово (8 км южнее Холм-Жирковский. — Л.Л.).

Потери в матчасти достигают 30 %.

На 6.1 0 ставлю войскам группы следующие задачи:

а) 101 и 128 занять и прочно удерживать рубеж перекресток дорог 1 км юго-восточнее Тишенки, Романики (4 км южнее Холм-Жирковский. — Л.Л.), не допустить распространения пр-ка на восток и юг, вдоль западного берега р. Днепр и уничтожить группы пр-ка в Аладьино, Черненово.

б) 152 сд без одного сп с остатками 251 сд овладеть Игорьевская.

в) Одному сп 152 сд прочно оборонять рубеж Пучина, Вержа, выс. 232.6»[152].

О положении частей 3-й танковой группы Гота на 6 октября можно судить по копии немецкой трофейной карты (схема 24).

Заместитель командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенант И.В. Болдин

К 6 октября в результате повторных атак противника и непрерывной бомбежки 128-я танковая бригада и 101-я мотострелковая дивизия вынуждены были отойти южнее. К этому времени дивизия, 128-я и 144-я бригады от авиации и артогня противника потеряли до 70 % боевых машин. Попутно заметим, что донесение Болдина — не первое свидетельство о психических атаках противника, когда германские солдаты шли под оркестр в атаку пьяными, в полный рост, несмотря на сильный пулеметный и ружейный огонь с советской. стороны. В отражении этой атаки приняли участие танкисты 127-й танковой бригады, оказавшейся в ходе боя в окружении. Об этом, со слов ее командира генерал-майора танковых войск Ф.Т. Ремезова, рассказал позднее генерал Лукин. Гитлеровцы решили, что перед ними слабая, малочисленная группа красноармейцев, загнанная к тому же в лесные болота. Фашисты шагали под музыку в полный рост. Танкисты подпустили их совсем близко, а потом прицельным огнем буквально скосили первую цепь. Вторую и третью смяли танки. Уничтожив два батальона вражеской пехоты, бригада вырвалась из кольца и присоединилась к своим частям [40].

Между тем на направлении, где фон Бок наносил главный удар, подвижные соединения 4-й танковой группы противника 5 октября вышли передовыми частями к Юхнову. Немцы последовательно продолжали выполнять свой план двойного охвата группировки советских войск на вяземском направлении. В этот же день части этой танковой группы повернули на север — в тыл Западного фронта. Враг внимательно отслеживал признаки подготовки советских войск к отходу. Еще 3 октября командование группы армий «Центр» сделало вывод, что противник полон решимости обороняться и со стороны высшего русского командования нет каких-либо других приказов. То, что советские войска продолжали удерживать фронт по обеим сторонам автострады Смоленск — Москва, было выгодно немцам. Они рассчитывали, что в наметившееся окружение попадет около 70 крупных соединений в районах Брянск и Вязьма.

Начальник генштаба сухопутных сил вермахта генерал Гальдер в эти дни в своем дневнике записывал:

3.10: «Признаков преднамеренного отхода нигде не заметно».

4.10: «<…> противник продолжает всюду удерживать не атакованные участки фронта, в результате намечается глубокое окружение этих группировок противника».

5.1 0: «Сражение на фронте группы армий „Центр“ принимает все более классический характер. Танковая группа Гудериана вышла на шоссе Орел — Брянск. Части противника, контратаковавшие левый фланг танковой группы Гудериана, отброшены и будут в дальнейшем окружены. 2-я армия быстро продвигается своим северным флангом, почти не встречая сопротивления противника. Танковая группа Гепнера, обходя с востока и запада большой болотистый район, наступает в направлении Вязьмы. Перед войсками правого фланга танковой группы Гепнера, за которым следует [57-й] моторизованный корпус из резерва, до сих пор не участвовавший в боях, противника больше нет.

4-я армия заходит фронтом на север. Степень сопротивления противника на различных участках неодинакова. Становится ясно, что противник хочет удержаться, но не может. 9-я армия находится в довольно трудном положении. Наступление 3-й танковой группы приостановилось из-за отсутствия горючего. и возобновится только во второй половине дня. Пехота, совершая форсированные марши, быстро подтягивается, так что можно надеяться, что сопротивление противника, упорное и, видимо, на отдельных участках организованное, будет вскоре сломлено. Противник перебрасывает силы со спокойного участка фронта перед северным флангом 9-й армии (23-й армейский корпус, который еще не атаковал противника) на юг против нашей северной фланговой ударной группы.

<…> сопротивление противника почти всюду сломлено (за исключением фронта 2-й армии). Танковые дивизии продвинулись на 50, а пехотные дивизии — до 40 км. Противник продолжает удерживать фронт и ведет упорную оборону всюду, где он в состоянии ее организовать. Кое-где отмечено даже подтягивание резервов противника к фронту. Признаков преднамеренного отхода нигде не заметно.

<…> несмотря на поспешный отход на отдельных участках, организации планомерного и глубокого отхода не наблюдается. Группы противника, застрявшие в больших лесных массивах между нашими ударными клиньями, вскоре покажут нам, что противник не собирался отступать» [17].

5.1 0 в разведсводке группы армий «Центр» за 5.10 был сделан вывод:

«<…> отход противника нельзя рассматривать как осуществление замыслов командования. Ослабление сопротивления противника и отход на отдельных участках следует расценивать скорее как частное явление, зависящее от боеспособности соединений и складывающейся обстановки. <…> Отход главных сил противника, который на 4-й день наступления в основном должен был проявиться, не устанавливается. Напротив, обнаруживаются попытки обороняться всеми средствами и с привлечением всех имеющихся сил, а также локализовывать возникающие прорывы»[153].

В журнале боевых действий ОКХ 5 октября с удовлетворением записали: «на 4-й день нашего наступления противник все еще не начал отвод своих главных сил <…> можно прийти к выводу, что противник намерен любыми средствами и используя все имеющиеся резервы, удержать фронт и локализировать прорывы <…>»[154].

Несмотря на явно обозначившуюся угрозу охвата и последующего окружения, войска Западного и Резервного фронтов, находившиеся в 110 и более километрах от Вязьмы, продолжали удерживать пассивные участки фронта, хотя это потеряло всякий смысл: на восстановление положения на участках прорыва надежды не было, а оборонявшиеся здесь войска никого, по существу, не сковывали. Так, части 19-й и 106-й стрелковых дивизий 24-й армии продолжали вести тяжелые бои за удержание Ельни (см. схему 16), когда немцы были уже в 45 км от Вязьмы. Попытки наших войск по-прежнему упорно удерживать участки фронта между разрывами в оперативном построении фронтов играли на руку противнику.

В результате постоянных перебоев и нарушений связи как командование фронтов, так и высшее советское руководство до 5 октября не имели ясного представления об обстановке на фронте. Но дело заключалось не только в этом. Следует признать, что обмен информацией как снизу вверх, так и сверху вниз в 1941 году не был еще как следует отлажен. В результате вышестоящие штабы не могли отслеживать истинное положение своих войск и действия противника, накапливать сведения о нем и, следовательно, прогнозировать дальнейший ход боевых действий и активно влиять на развитие оперативной обстановки. Это отрицательно сказывалось на управлении войсками. В тоже время нижестоящие командиры, не зная общей обстановки, зачастую действовали вслепую. Приходилось сплошь и рядом посылать в нижестоящие звенья управления наблюдателей и «толкачей». Видимо, в Ставке, не получая достоверных данных о положении своих войск и противника, недооценивали степень опасности и считали, что на московском направлении, по сравнению с орловским, не так уж все плохо. В донесениях и сводках подчеркивалось, что войска 20-й и 16-й армий успешно отбивают атаки, что угрожаемые направления усиливаются за счет маневра резервами, что противник несет большие потери. Например, согласно донесению командующего 30-й армией (правда, за более длительный срок), «в боях с 2 по 7.10 частями армии уничтожено и выведено из строя 220 танков, 140 автомашин с пехотой и без, 22 миномета, 6 орудий, 7–8 тыс. человек противника»[155].

При оценке решений, принимаемых Ставкой и командующими фронтами (а также и действий войск), следует учитывать, что они не обладали всем объемом информации, известной теперь нам. Но, исходя из опыта прошедших месяцев войны, можно было понять, что противник и на московском направлении может применить отработанную им форму оперативного маневра — двусторонний охват с последующим окружением противостоящей основной группировки войск. А сигналы об этом уже были — Еременко после прорыва обороны на стыке Резервного и Брянского фронтов запросил разрешение на отвод войск на подготовленный тыловой рубеж. Учитывая низкую подвижность наших войск, запаздывание с принятием решений по противодействию этому виду маневра имело фатальный характер.

Если допустить, что командующие фронтами Конев и Буденный правдиво информировали Сталина и Шапошникова об обстановке, то они должны были по крайней мере к 4 октября оценить угрозу, нависшую над войсками обоих фронтов. Однако есть целый ряд свидетельств, что в Ставке и в Генштабе совсем не представляли всей опасности складывающейся обстановки на западном направлении и особенно в полосе Резервного фронта. А те, кто представлял и мог делать выводы, молчали, боясь обвинений в пораженческих настроениях. Они хорошо помнили обстоятельства, связанные с предысторией разгрома войск Юго-Западного фронта.

О том, как осуществлялась взаимная информация между Генштабом, фронтами и отнюдь не рядовым Московским военным округом, можно судить по воспоминаниям члена Военного совета этого округа дивизионного комиссара К.Ф. Телегина[156]. Позволю себе привести здесь несколько обширных выдержек из его книги «Не отдали Москвы», опубликованной в 1968 г. Дело в том, что после второго ее издания в 1975 г. во всех последующих публикациях, особенно в сборниках к очередным юбилеям битвы под Москвой, воспоминания Телегина подвергались серьезным сокращениям. При этом сокращались наиболее острые моменты, говорящие о шокирующей неосведомленности Ставки о положении на фронте 5 октября.

Утром 4 октября работник политуправления округа принес Телегину перевод речи Гитлера, произнесенной им по радио 3 октября. Фюрер заявил, что на Восточном фронте «<…> началась новая операция гигантских масштабов. Враг уже разбит и никогда больше не восстановит своих сил <…>». О каком «решающем наступлении» и «разгроме» Красной Армии шла речь, было непонятно. О тяжелом положении Брянского фронта и захвате Орла немцами Телегину было известно. Знал он и о принимаемых мерах по защите Тулы. Телегин все же позвонил дежурному по Генштабу и получил успокаивающий ответ о положении на Западном и Резервном фронтах. Однако в частых и продолжительных нарушениях связи Генштаба с командованием этих фронтов просматривалась какая-то зловещая закономерность.

Командующий округом генерал П.А. Артемьев 3 и 4 октября находился в Туле. Телегин, хотя это и не предусматривалось никакими положениями и инструкциями, остался на посту руководителя округа. Этим и объясняются все его последующие действия. По заведенному порядку ровно в 8.00 к нему пришел с докладом начальник штаба округа генерал И.С. Белов. Он доложил, что за минувшую ночь сколько-нибудь значительных событий не произошло, однако проводная связь Наркомата обороны со штабами Западного и Резервного фронтов все еще не восстановлена, несмотря на все усилия связистов. Поэтому переговорить с кем-либо из работников штабов этих фронтов не удалось. Связь Генерального штаба с Брянским фронтом неустойчива: южнее Брянска части 13-й армии и группы генерала Ермакова ведут тяжелые бои, в районе Мценска противник перед рассветом возобновил наступление, а положение 50-й армии остается не выясненным.

Вспоминает К.Ф. Телегин:

«<…> В десятом часу утра (5 октября) поступил первый тревожный сигнал с запада. Начальник оперативного отдела опергруппы (штаба МВО) полковник Д.А. Чернов, находившийся в Малоярославецком укрепленном районе, по телефону доложил, что рано утром задержаны повозки, автомашины из тылов 43-й армии, а также отдельные военнослужащие, которые сообщили что противник начал большое наступление, некоторые дивизии дерутся в окружении, идут сильные бои. У противника много танков, беспрерывно бомбит авиация <…>. Поверить этому было невозможно. Похоже было, что это просто паникеры, которым что-то померещилось или их спровоцировала вражеская агентура. Поэтому Чернову было дано указание передать задержанных в особый отдел, на дорогах выставить заставы и останавливать всех беглецов, если они появятся, а на Спас-Деменск выслать на автомашине разведку» [51].

На запрос Телегина командующий ПВО Москвы ответил, что с передовых постов ВНОС каких-либо новых данных не поступало. По докладу командующего ВВС МВО полковника Н.А. Сбытова, ничего нового не было обнаружено и при обычном облете нашими самолетами зоны ПВО в 8 часов утра. Но около полудня летчики 120-го истребительного полка, вылетевшие на разведку по настоянию Телегина, доложили, что по шоссе со стороны Спас-Деменска на Юхнов движется колонна танков и мотопехоты протяженностью до 25 км. Летчики прошли над ней на небольшой высоте, ясно видели фашистские кресты на танках и были обстреляны из зенитных пулеметов и мелкокалиберной зенитной артиллерией.

Сообщение показалось настолько невероятным, что понадобилось дважды проверить этот факт, прежде чем решиться доложить о нем начальнику Генерального штаба. Телегин снова звонит в Генеральный штаб:

«Ответил дежурный генерал.

— Каково положение на Западном фронте? — спросил я его.

— От штабов Западного и Резервного фронтов новых данных не поступало, — услышал в ответ голос дежурного.

Можно было бы и удовлетвориться этим, но, как ни странно, именно спокойный голос дежурного вызвал какую-то щемящую тревогу».

Телегин звонит маршалу Шапошникову. Докладывает о том, что сделано по заданию Генштаба, а затем спрашивает о положении на Западном фронте.

«Ничего, голубчик (это любимое выражение Бориса Михайловича), ничего тревожного пока нет, все спокойно, если под спокойствием понимать войну.

Меня буквально бросило в жар от мысли, что чуть было не подняли ложной тревоги».

Потом была повторная разведка и томительные минуты ожидания…

«Наконец, около 14 часов Сбытов быстро вошел в кабинет и доложил:

— Летало три боевых экипажа. Прошли над колоннами бреющим полетом под сильным зенитным огнем, имеют пробоины. При снижении самолетов пехота выскакивала из машин и укрывалась в кюветах. Голова танковой колонны в пятнадцати-двадцати километрах от Юхнова. Сомнений не может быть, товарищ член Военного совета. Это враг, фашисты».

Повторный звонок маршалу был воспринят им уже с неудовольствием. Разговор был коротким, и Телегин решил не докладывать данные авиаразведки, а еще в третий раз их проверить. Очень характерный момент, много говорящий о взаимоотношениях наших военачальников на таком высоком уровне. И это в разговоре с мягким по характеру и интеллигентным Борисом Михайловичем… Снова были подняты в воздух лучшие летчики полка и их командиры. Одновременно по распоряжению начальника штаба округа были подняты по боевой тревоге Подольские пехотное и артиллерийское училища. Было приказано выслать передовой отряд на автомашинах с артиллерией на Юхнов с задачей задержать противника и не допустить его прорыва на Малоярославец.

По боевой тревоге были также подняты и высланы на Можайскую линию училище имени Верховного Совета РСФСР, Военно-политическое училище имени В.И. Ленина, сводный батальон Военно-политической академии имени В.И. Ленина, сводный танковый батальон Академии бронетанковых войск, 108-й запасный стрелковый полк и некоторые другие части. В Москве оставались две дивизии войск НКВД и 25 истребительных батальонов, несших охрану центральных партийных и советских органов, важнейших объектов и патрульную службу.

После доклада Сбытова о том, что голова танковой колонны противника уже вошла в Юхнов и что летчики опять обстреляны и среди них есть раненые, Телегин опять звонит Шапошникову.

«Я обратился к маршалу с тем же вопросом:

— Борис Михайлович, каково положение на Западном фронте?

В трубке послышался недовольный голос:

— Послушайте, Телегин, что значат ваши звонки и один и тот же вопрос? Не понимаю, чем это вызвано?

Я твердо, насколько позволяло волнение, доложил обо всем, что мне было известно. В трубке на несколько секунд воцарилось молчание.

— Верите ли вы этим данным, не ошиблись ли ваши летчики?

— Нет, не ошиблись, — твердо ответил я. — За достоверность сведений отвечаю, за летчиков ручаюсь…

— Мы таких данных не имеем, это невероятно… — и длинный протяжный гудок, воспринятый мной в ту минуту как вой сирены воздушной тревоги. (А ведь 4 октября состоялся разговор с Коневым с его просьбой об отводе войск, и был доклад Мехлиса, но о нем — ниже. — Л.Л.).

Через 3–4 минуты вновь зазвонил телефон… Проходит несколько секунд, и хорошо знакомый, низкий, немного сипловатый голос:

— Телегин?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Вы докладывали Шапошникову о прорыве немцев в Юхнов?

— Да, я, товарищ Сталин.

— Откуда у вас эти сведения и можно ли им доверять?

— Сведения доставлены лучшими боевыми летчиками, дважды перепроверены и достоверны…

— Что предприняли?

(Телегин подробно доложил о принятых мерах. — Л.Л.).

Сталин внимательно выслушал, одобрил и спросил, где Артемьев.

— Артемьев в Туле, организует оборону города, — ответил я.

— Разыщите его и пусть он немедленно возвращается в Москву. Действуйте решительно, собирайте все, что есть годного для боя. На ответственность командования округа возлагаю задачу во что бы то ни стало задержать противника на пять-семь дней на рубеже Можайской линии обороны. За это время мы подведем резервы Ставки. Об обстановке своевременно докладывайте мне через Шапошникова…» [51].

В свое время опубликование книги Телегина «Не отдадим Москвы», где описывались события, связанные с неожиданным прорывом немцев к Юхнову, произвела сенсацию. Трудно было представить, что Ставка и Генштаб могли не знать о прорыве фронта и продвижении танковых соединений врага на глубину 100–120 км. В марте 1980 г. я обратился к генералу Телегину К.Ф. с просьбой разъяснить этот поразительный факт, а также высказаться по поводу противоречий относительно обстоятельств и времени принятия решения на отвод войск фронтов.

В своем ответе от 4.04.1980 года Телегин, в частности, написал:

«<…> в исторической литературе и мемуарах допущено много разночтений, субъективистских толкований. Все, что изложено в моей книге „Не отдали Москвы“, — строго документально. Перед тем как ей выйти в свет, документальность ее строго и скрупулезно перепроверена военно-научной группой Генштаба, группой Главного Политуправления СА и ВМФ (а как же без них? — Л.Л.), историками, так как такая трактовка событий октября месяца мною казалась им необычной, „непринятой“<…>» [157].

Опровергнуть слова члена Военного совета Телегина оказалось невозможным даже спецам из ГлавПура. Он, хорошо представляя важность и всю ответственность за сообщаемые им сведения, попросил секретаря окружной парткомиссии батальонного комиссара М.Н. Попова вести записи его телефонных разговоров и устных распоряжений. Условились, что во время телефонных разговоров он будет записывать его слова в рабочую тетрадь, оставляя свободное место для последующей записи распоряжений и слов собеседников Телегина. Так было положено начало разделу в рабочей тетради, получившей позднее название «Запись боевых приказов и распоряжений Члена Военного Совета МВО дивизионного комиссара Телегина К.Ф.», которая и сейчас хранится в ЦАМО РФ. В своей книге Телегин приводит поминутно записанные 24 записи разговоров и распоряжений, которые последовали с 16.00 до 17.50 5 октября. На некоторых из них мы еще остановимся.

Между прочим, 5.10 в 15.45 Л. Мехлис напрямую доложил из штаба Резервного фронта Сталину, что части 24, 43 и 33-й армий отрезаны от своих тыловых баз. «<…> Связи с ними нет. Дорога на Москву по Варшавскому шоссе до Медыни, Малоярославца открыта. Прихожу к выводу, что управление войсками здесь потеряно»[158]. В другое время, зная характер Мехлиса и его склонность к раздуванию из мухи слона, серьезного внимания на его доклад не обратили бы. А тут его доклад стал еще одним свидетельством, что Буденный не владеет ситуацией и полностью потерял управление войсками фронта.

А паникеры были. Так, комендант 2-го участка военно-автомобильной дороги Малоярославец — Подольск капитан Сорокин, потеряв самообладание, примчался на автомашине в артучилище, где доложил о «прорыве» немецких танков через Малоярославец и их продвижении на Подольск. Телегин приказал перепроверить эти сведения, но на этот раз счел своим долгом доложить о них в Генштаб. При этом он предупредил, что принял меры к перепроверке, и просил пока не докладывать Ставке. Но в Ставку все же доложили.

«И в 18 часов 15 минут последовал звонок И.В. Сталина. Что он говорил, не записано в рабочей тетради, но на всю жизнь запечатлелось в моей памяти:

— Телегин? Вы сообщили Шапошникову, что танки противника прорвались через Малоярославец?

— Да, я, товарищ Сталин.

— Откуда у вас эти сведения?

(Телегин доложил. — Л.Л.)

— Это провокация. Прикажите немедленно разыскать этого коменданта, арестовать и передать в ЧК, а Вам на этом ответственном посту надо быть более серьезным и не доверять всяким сведениям, которые приносит сорока на хвосте.

— Я, товарищ Сталин, полностью этому сообщению не доверял, немедленно принял меры перепроверки и просил генерала Шарохина до получения новых данных Ставке не докладывать. Комбригу Елисееву приказано немедленно выступить из Подольска с передовым отрядом на Малоярославец.

— Хорошо. Но впредь такие сведения надо проверять, а потом докладывать».

Далее Телегин заключает, что командование тылового округа, далеко отстоящее от руководства боевой деятельностью на фронте, не имело юридического и морального права говорить первым о том, что в глубоком тылу появился враг и идет на Москву. Первыми это должны были сказать командующие фронтами, но они не сказали…

В штабе округа первым делом решили выяснить, что можно немедленно задействовать для усиления обороны ближайших подступов к Москве. Из войск, непосредственно подчиненных округу, в повышенной боевой готовности находились только военные учебные заведения, два-три полка артиллерии и части ПВО. В Подольском пехотном училище было четыре батальона общей численностью до 2500 человек и только три роты 2-го батальона в 370 человек с пятимесячным сроком обучения. На днях они должны были стать командирами. На вооружении личного состава, кроме винтовок, имелось: 23 станковых пулемета, учебная батарея 45-мм пушек, а также по восемь ручных пулеметов и девять 82-мм минометов на батальон. В Подольском артиллерийском училище положение аналогичное, но есть 34 76-мм и 45-мм орудия. В Подольск был послан помощник командующего по вузам комбриг Елисеев. Он должен был форсировать приведение училищ в полную боевую готовность и наладить связь со штабом МВО. В училище имени Верховного Совета РСФСР было 2 тыс. человек. Начальнику 1-го Московского Краснознаменного артиллерийского училища полковнику Ю.П. Бажанову было приказано принять меры к ускорению формирования первоочередных гвардейских минометных и противотанковых артиллерийских полков. С генералами М.С. Громадиным и Д.А. Журавлевым обсудили возможности перекрытия путей фашистским войскам силами и средствами ПВО.

В районе Москвы формировались 14 танковых бригад, но личным составом они были укомплектованы только частично, боевой техники не имели. Все центральные управления Наркомата обороны буквально без минутной задержки начали выполнять заявки округа по вооружению и экипировке формируемых частей и подразделений. Военные академии выделили для них максимально возможное количество хорошо подготовленных командиров и политработников. В 33-ю запасную стрелковую бригаду прибыло 20 тыс. мобилизованных. В короткий срок бригада была укомплектована комсоставом на 85 %, политсоставом — на 90 % [51].

Рассказ К.Ф. Телегина о драматических событиях 5 октября подтверждает (хотя встречаются и некоторые различия в деталях, в частности, по времени того или иного события) и дополняет бывший командующий ВВС Московского военного округа и Московской зоны обороны генерал-лейтенант авиации в отставке Н.А. Сбытов:

«На рассвете 5 октября летчики нашего 120-го истребительного полка Дружков и Серов обнаружили немецкие танки и мотопехоту, идущие на Юхнов двумя колоннами. <…> Для проверки данных разведки послал на Пе-2 майора Г. Карпенко, инспектора по технике пилотирования ВВС округа. К девяти утра данные подтвердились. Я бегом к члену Военного совета МВО Телегину. Константин Федорович изумился: нет ли ошибки?! Еще дважды пришлось поднимать самолеты — перепроверять это невероятное сообщение. Уже после войны я узнал, что, когда К.Ф. Телегин позвонил в Генеральный штаб Б.М. Шапошникову, в Ставке об этом смертельно опасном прорыве фашистских войск ничего не было известно. Вскоре Телегину позвонил Сталин и приказал собрать все, что есть годного для боя, и задержать противника на пять-семь дней на Можайском рубеже.

Мы прикинули: можем собрать до тысячи самолетов и по прорвавшимся танковым колоннам нанести мощный удар с воздуха. <…> О том, с кем разговаривал после моего ухода Телегин, я тогда, конечно, не знал. Сам же начал проверять, как идет подготовка к удару. Но вскоре мне говорят: все ваши приказы отменены (?!). В 14 часов меня вызвали к начальнику Особого отдела Красной Армии Абакумову. В его кабинете находились еще два генерала.

„На каком основании устраиваете панику? — резко спросил Абакумов. — Ваши летчики трусы и паникеры, как и их командующий…“

Ну и так далее… Словом, мне, командующему, не поверили!

Часов в 18 привезли протокол допроса, потребовали его подписать. Я написал: „Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет ими занят“. И расписался…» [52].

Таким образом, о прорыве подвижных соединений противника к Юхнову в Ставке узнали только во второй половине дня 5 октября. Но, видимо, не до конца осознали надвигающуюся опасность охвата и окружения основных сил Западного и Резервного фронтов. В первую очередь Генштаб и командование МВО начали принимать срочные меры, чтобы задержать продвижение от Юхнова на Медынь и выиграть время для усиления угрожаемого направления. К сожалению, вмешательство Берии и Абакумова не позволило в этот день подготовить и осуществить мощный удар авиации по танкам противника, находившимся всего в 200 км от столицы. Только после распоряжения первого секретаря Московского комитета и одновременно члена ЦК партии Щербакова командование Московского военного округа смогло спокойно работать по организации отпора прорвавшейся группировке противника.

Сбытов продолжает:

«В три часа ночи на мой КП позвонил начальник штаба ВВС Красной Армии генерал Г. Ворожейкин, сказал: „Ваша разведка была права. Это фашисты. ГКО ваши действия одобрил…“ А я с горечью подумал: какие действия? Бездействие! Ведь могли своевременно нанести удар, но не сделали этого <…>» [52].

В этот день тревожные сообщения воздушной разведки следовали одно за другим:

14.15 от старшего лейтенанта Завгороднего, 10-й иап:

«Колонна противника из 30–40 танков и 30–40 автомашин прошла через наши аэродромы Климово и Знаменка (35 км юго-восточнее Вязьмы. — Л.Л.). Колонну прикрывают 18–20 истребителей <…>»;

17.45 от командира 564-го иап капитана И.В. Щербаков (летал на У-2):

«Наблюдал колонну мотопехоты и танков противника. Голова — Юхнов, хвост — 20 км юго-западнее Юхнова. В районе аэродрома Юхнов был обстрелян зенитной артиллерией <…>»;

18.50 от командира 95-го иап полковника С.А. Пестова:

«По дороге от Вязьмы на Калугу продолжается движение поездов. Мост через р. Изверь между Юхновым и Медынью был взорван на моих глазах <…>. Лесные участки дорог между Спас-Деменском и Вязьмой объяты пожарами <…>» [52].

Надо признать, что и до того не очень тесное взаимодействие авиации с наземными войсками с началом отхода было окончательно нарушено. В условиях отсутствия связи с общевойсковыми штабами усилия авиации использовались порой не по главной и наиболее угрожаемой группировке врага, а по второстепенным целям и объектам. Громоздкая, многоступенчатая система управления в условиях быстроменяющейся обстановки не позволяла эффективно использовать сохранившиеся силы авиации. Воздушная разведка в их интересах осуществлялась эпизодически. Сигналы взаимного опознавания и целеуказания если устанавливались, то не всегда доводились своевременно до войск. Поэтому нередко отмечались случаи обстрела с земли своих самолетов и, наоборот, нанесения ударов с воздуха по своим войскам. В целях повышения эффективности боевого применения авиации управление ею 7 октября было централизовано.

Считается, что танковые колонны врага остановились в Юхнове в связи с нехваткой горючего. Но основная причина заключалась в другом — танкисты ожидали подхода пехоты. По немецким данным, 10-я танковая дивизия 40-го моторизованного корпуса овладела Юхновым в 5.30 5 октября, захватив плацдарм на другой стороне Угры. На следующий день 258-я пехотная дивизия должна была сменить части этой дивизии, так как она должна была повернуть на Вязьму. Дивизия СС «Рейх» выдвигалась к Юхнову с задачей нанесения удара восточнее р. Угра на север — в направлении Гжатска[159].

Таким образом, немецкое командование на этом этапе не ставило перед войсками 4-й танковой группы задачи немедленно развивать наступление в направлении Медынн. Враг ограничился захватом плацдарма на восточном берегу Угры. Главное, к чему стремился фон Бок, было как можно быстрее силами 4-й и 3-й танковых групп замкнуть кольцо окружения в районе Вязьмы. Одновременно принимались меры по созданию внешнего фронта окружения, чтобы воспретить попытки деблокады окруженных войск.

Немцы, обеспокоенные неоднократными разведывательными полетами русских над остановившимися колоннами, приняли меры по усилению их зенитного прикрытия. Дополнительно к войсковым средствам ПВО они незамедлительно подтянули зенитную артиллерию и организовали непрерывное патрулирование истребителей над районом расположения колонн. Согласно трофейным документам, для прикрытия от ударов с воздуха немецкой танковой или моторизованной дивизии, кроме штатных средств, обычно придавался дивизион малокалиберных зенитных автоматических орудий (27 37-мм и 18 20-мм). Кроме того, в дополнение к имеющимся штатным зенитным средствам немцы в голове и в хвосте колонн, как правило, располагали группы в несколько десятков ручных пулеметов для стрельбы по низколетящим советским штурмовикам. Из-за отсутствия опыта действий по целям, надежно прикрытым зенитными средствами, бронированные штурмовики Ил-2 практически в каждом боевом вылете несли потери и получали многочисленные повреждения. Боевая живучесть Ил-2 в штурмовых авиаполках московского направления в октябре составила 8,6 боевых вылетов на одну боевую потерю. Здесь, на Угре, командир авиаэскадрильи Г. Рогов повторил подвиг Н. Гастелло. В его самолет попал вражеский зенитный снаряд. Надежды на спасение не было, и Рогов направил горящий самолет на одну из вражеских переправ через Угру. Двухмоторная машина, разрушив мост, глубоко врезалась в дно реки.

Первым на пути прорвавшихся к Юхнову танков противника встал отряд начальника парашютно-десантной службы Западного фронта капитана И.Г. Старчака. Этот отряд численностью примерно в 400 человек был сформирован лишь накануне — 4 октября по его личной инициативе из числа пограничников, которые готовились к действиям по вражеским тылам. Бойцы отряда взорвали мост через реку Угру, заняв оборону на ее восточном берегу. Вскоре действия отряда Старчака были поддержаны курсантами подольских военных училищ. По боевой тревоге в училищах был сформирован передовой отряд в составе усиленной роты под командованием старшего лейтенанта Л.А. Мамчича и артдивизиона под командованием капитана Я.С. Россикова. Командиром батареи 45-миллиметровых пушек был назначен старший лейтенант Т.Г. Носов, а батареи 76-миллиметровых пушек — капитан В.И. Базыленко. Отряд был быстро переброшен на автомашинах, собранных на предприятиях города Подольск к д. Стрекалово. Сюда в ночь на 6 октября под нажимом противника отошли десантники Старчака.

Командиры отрядов решили совместной атакой выбить противника с восточного берега реки Угры, с которого недавно отступили десантники. Атака началась в 8 часов утра 6 октября, и после тяжелого боя берег был очищен. Но противник не отказался от намерения создать плацдарм на р. Угра. 7 октября после авиационной и артиллерийской подготовки немцы перешли в наступление. В результате атаки танков и мотопехоты десантники и курсанты вынуждены были отойти на рубеж реки Изверь. В документах противника было отмечено сильное сопротивление «красных юнкеров» на реках Угра и Изверь за взорванными мостами, поддержанное артиллерией. Своим героическим сопротивлением десантники и курсанты помогли нашим войскам выиграть необходимое время для организации обороны на подступах к Малоярославцу. И.Г. Старчак вспоминает, что когда он, раненный в этих боях, находился в госпитале, один из офицеров английской военной миссии посетил госпиталь, восхищаясь мужеством десантников, назвал их стойкость в боях фанатизмом. «По-вашему, это фанатизм, а по-нашему, — сказал Старчак, — любовь к земле, на которой вырос. И то, что бойцы бьются за Родину до последней капли крови, мы считаем самой высшей доблестью».

Принятие Ставкой решения на общий отвод войск. С получением известия о выходе танков противника к Юхнову в Ставке, наконец, оценили степень опасности, которая угрожала не только войскам Западного и Резервного фронтов, но могла обрушить всю стратегическую оборону на западном направлении. К вечеру 5 октября после тщательной перепроверки данных разведки всех видов и переговоров с командующим Западным фронтом Ставка ВГК признала положение настолько серьезным, что, наконец, приняла решение на отвод войск сразу всех трех фронтов. Западный фронт отводился на рубеж, занимаемый войсками второго эшелона Резервного фронта, то есть на Днепр.

Читатель помнит слова Конева о том, что, поскольку ему не удалось получить разрешения на отход войск 4 октября ни от Сталина (прервалась связь), ни от Шапошникова, ему пришлось самому принимать решение. «Тогда командование фронта приняло решение об отводе войск на гжатский оборонительный рубеж, которое 5 октября было утверждено Ставкой (выделено мною. — Л.Л.). В соответствии с этим мы дали указания об организации отхода войскам 30, 19, 16 и 20-й армий» [43].

Утверждение Конева о принятии им решения на отвод войск ничем не подтверждается. Никаких документов по этому поводу не существует. Лукин пытался найти в архиве документальное подтверждение переговоров Конева со Сталиным и Шапошниковым 4 октября, но безуспешно. Впрочем, что такой разговор с маршалом имел место, можно убедиться из их последующих переговоров 5.10.

Мне было известно, что Михаил Федорович пишет о событиях под Вязьмой. И удивляло, что ему так и не удалось ничего опубликовать на эту тему. Лишь в марте 2006 г. в беседе с дочерью командарма Ю.М Городецкой-Лукиной ситуация прояснилась. По словам Юлии Михайловны, ее отец в конце 60-х годов написал статью в «Военно-исторический журнал» о действиях наших войск в окружении под Вязьмой. Он написал ее на основе личных воспоминаний, сверенных с архивными документами. Это был своего рода ответ на статью Конева, опубликованную в 1966 г. Можно только догадываться о содержании статьи, поскольку она писалась на основе фактов и документов. Но тогда еще не пришло время писать правду о вяземской трагедии. В редакции придрались к автору по поводу серьезного упрека в адрес генерал-полковника В. Вашкевича, бывшего командира 2-й стрелковой дивизии, высказанного Лукиным (об этом — позже, в соответствующем месте). Во всяком случае, статью отклонили, тем самым надолго отбив у Михаила Федоровича желание писать мемуары. Статья за его именем увидела свет в 1981 г., через 11 лет после кончины командарма.

Зимой 1969 г. бывший командующий 19-й армией М.Ф. Лукин в личной беседе со мной категорически возражал против утверждения его бывшего начальника — Конева о принятии им решения на отход, сделанного задним числом. Именно тогда, рассказывая об окружении под Вязьмой, он сказал мне фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Вы, молодые, не узнаете правду об этом, пока жив Конев и все, причастные к этим событиям лица». Лукин рассказал, что, когда возникла угроза выхода противника на тылы армий Западного фронта, он обратился к Коневу с просьбой разрешить отход. Конев такого разрешения не дал (да и не мог дать по понятным причинам). Наоборот, «4 октября мы получили приказ командующего фронтом, поощряющий действия 19-й армии, призывающий других равняться на нас».

А что же Конев? Он вскоре после кончины М.Ф. Лукина в «Литературной газете» за 8.12.1971 г. высказался еще более определенно:

«К сожалению, лишь на следующий день, 5 октября, мы получили ответ. Но еще до согласия Ставки я отдал командармам приказ об организованном отходе. Я сделал это, понимая всю глубину своей ответственности, понимая, что за нами — Москва… Одним словом, день 4 октября 1941 года я считаю самым ответственным для себя днем за все четыре года… войны». Но почему-то Иван Степанович свои «Записки командующего фронтом» начал с 1943 г., так и не написав больше ничего о своем самом трудном и ответственном решении, от которого зависела жизнь сотен тысяч бойцов.

В связи с крайне тяжелыми последствиями неудачных боев под Вязьмой выяснение обстоятельства принятия решения на отход войск Западного и Резервного фронтов требует специального рассмотрения. Это тем более необходимо, потому что указанные противоречия в этом отношении до сих пор не устранены в официальных источниках. Так, в Советской военной энциклопедии читаем: «5 октября Ставка ВГК утвердила решение командующего войсками Западного фронта (здесь и далее выделено мною. — Л.Л.) об отводе на Ржевско-Вяземский рубеж, но осуществить этот маневр в сложившихся условиях не удалось» [53]. Почему не удалось — молчок. В новой энциклопедии о том же: «5 октября Ставка ВГК подчинила Западному фронту 31 и 32 А и разрешила в ночь на 6 октября отвести армии на Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж» [54]. Но дело ведь касалось не только войск Западного фронта.

При анализе известных документов тех лет с позиций сегодняшнего дня создается впечатление, что Ставка не очень доверяла командованию фронтов и тому же Московскому военному округу, который продолжал существовать по штатам тылового округа, и в отношении информации держала их на голодном пайке. Руководство округа о большом немецком наступлении узнало из речи Гитлера! Или не хотели допустить утечки информации, или боялись самостоятельных опрометчивых и поспешных шагов. Ничему не научила наше высшее руководство и позорная сдача Орла. Орловский военный округ тоже находился на положении внутреннего, и его командование узнало о прорыве противника на глубину 200 км, когда танки Гудериана въехали в город! Рокоссовский позже вспоминал: «Вообще информация командующих армиями была организована тогда очень плохо. Мы, собственно, не знали, что происходит в пределах фронта, а за его пределами и подавно. Это мешало» [55]. Армии второго эшелона Резервного фронта (по существу, стратегический резерв Ставки) не знали, что делается впереди. По словам Конева, он тоже не знал о перегруппировке 49-й армии в своем тылу (но в этом есть большие сомнения). Может быть, я ошибаюсь, но, поскольку исследователей допускают не ко всем документам в звене Ставка — фронт, считаю себя вправе делать предположения и выводы. Не думаю, что они будут так уж далеки от истины.

Известно, что начальник Генштаба во второй половине дня 5 октября вызвал Конева на переговоры. Ниже приводится их запись.

«Шапошников: Здравствуйте.

1) Прошу коротко доложить обстановку на Вашем фронте и что известно о соседях. Прошу ориентировать пункты, так как имею под рукой карту 500 000.

Конев: Докладываю: 22 и 29 [армии] — положение без изменений.

<…> группировка противника прорвалась через 30 армию, задержана в районе Холм-Жирковский, за исключением мелких групп, которые просочились (здесь и далее выделено мною. — Л.Л.) [на] фронте Резервного районе Глушково.

19 А крепко дерется, занимает фронт свх. Неелово, Гаврилово, Хорино. Группировка противника, прорвавшаяся от Капыревщина — докладываю по 500 000 — Холм-Жирковский — 22 км вост. ст. Канютино, свх. Неелово — 20 км к западу Вадино, Гаврилово и далее Шамово, Приселье (что сев. — вост. Ярцево 15 км) на р. Вопь.

Прорвавшаяся группировка на левом фланге 19 А вводом 214 сд задержана. Далее. 16 и 20 А — положение прежнее.

О Резервном фронте известно, что мотомехчасти противника заняли Спас-Деменск и продвигаются на северо-восток в направлении Вязьмы. 12.00 противник занял ВСХОДЫ, что 15 км сев. — вост. Спас-Деменск. Утром мотомехчасти противника заняли Юхнов и в 13.00 по данным авиации повернули на север и северо-восток.

Мне известно, что в этих направлениях у Буденного дело плохо. В связи с этим я и доложил свои предложения Главному командованию.

Шапошников: Ясно.

1) Проверяли ли Вы эти данные своей разведки? Подчеркиваю, именно своей, потому что продвижение между 15 и 16 часами авиационная разведка Главного Командования не подтвердила движение мотомехчастей противника на север на Вязьму от шоссе Спас-Деменск. Много вранья в данных авиационной разведки, поэтому надо тщательно проверить.

В 11 часов сегодня генерал Соколовский сообщил моему заместителю генералу Сорокину, что обстановка у Вас под Белым осложнилась и что противник ворвался в Белый. Так ли это? Все.

Конев: Докладываю: данные о положении Резервного фронта получены лично мною от тов. Анисова, кроме того, у них есть специальное сообщение по Бодо. Проверено нашей авиацией. Авиация подтверждает движение противника от Спас-Деменска на север и от Юхнова одна колонна до 50 единиц движется на северо-восток. Наш полк П-2 бомбил колонну, движущуюся от Спас-Деменска на север. Так что эти данные проверены. Мне известно, что Буденный выехал на ст. Угра.

Докладываю, что по моим данным, у Резервного фронта, как в Вязьме, так и в Юхнове, никаких войск нет, дороги свободны.

Что же касается Белого — там идет бой (а город уже захвачен немцами. — Л.Л.) и туда выехал Масленников, двигается 243 [сд] из Нелидово. Все.

Телеграфистка: Прошу немного подождать у аппарата. Имеете ли Вы связь с 24 А и каково ее положение?

У аппарата Шапошников:

Ставка ВГК согласно Вашему предложению разрешила Вам сегодня ночью начать отход на линию Резервного фронта. Необходимо предварительно вытянуть артиллерию, чтобы вперед ее поставить на линии Резервного фронта. Также необходимо согласовать с Резервным фронтом пути отхода, чтобы не нарваться на их минные поля…

Ставка считает, что намеченные Вами в резерв четыре стрелковых дивизии и танковая бригада будут собраны в районе Вязьмы. Все.

<…> (стр. 27 копии документа на микропленке с записью переговоров полностью заклеена. — Л.Л.)

<…> Конев: Ваше предложение понял совершенно правильно и сегодня принимаю меры к его проведению. Весь вопрос во времени — сумеем ли перегруппировать левый фланг. Все.

Все, что находится на рубеже Резервного фронта до границы с 24 А, совершенно необходимо подчинить нам. Все.

Как насчет двух полков ПТО?

Как относительно нашей квартиры (речь идет о смене места расположения КП фронта. — Л.Л.)? Я просил ст. Шаховская.

Шапошников: Ясно. Ответ дам дополнительно. Все.

Отвечу дополнительно, сейчас готовых нет.

Но Вы тогда сходите с главного направления? Можайского?

Конев: От Волоколамска 30 км на запад — центр моего фронта. Все.

Я не беру сам город, а направление <…>.

Шапошников: Хорошо, доложу и дам ответ.

Конев: Все зависит от обстановки. Можайск не выгоден. Мы будем на левом фланге под угрозой потерять управление, если от Юхнова просочатся мелкие группы противника (опять мелкие группы, хотя знает о продвижении колонн танков и мотопехоты на северо-восток! — Л.Л.). Все.

До свидания. Шапошников»[160].

О чем шла речь на заклеенной странице, наши потомки когда-нибудь узнают, ибо в конце концов «все тайное станет явным». Впрочем, там может и не быть ничего экстраординарного — разве что серьезное недовольство, высказанное в адрес собеседника вежливым Борисом Михайловичем от лица «хозяина» (которое решили не предавать огласке при жизни полководца).

Переговоры закончились в 19.25 5 октября. В это же время разрешение на отход получил и Буденный. Директива о переходе Западного и Резервного фронтов к обороне на новых рубежах была подписана в 22.30 этого же дня. С этого момента отсчет времени пошел на часы и минуты. Подчеркнем, что директивой Ставки разрешалось отойти не на гжатский рубеж, а на заранее подготовленный Ржевско-Вяземский рубеж обороны, то есть на линию Осташков, <…> ст. Оленино, Булашово (ныне Болышево), и далее вдоль восточного берега р. Днепр до г. Дорогобуж, Ведерники. Этот рубеж был увязан с конечным рубежом отхода и войск Резервного фронта.

Позволю себе несколько замечаний по поводу обстоятельств принятия важнейшего решения на отвод войск, запаздывание с которым привело к трагедии окружения. Боязнь принятия самостоятельных решений (тем более на отход!) — характерная черта молодых советских военачальников, выдвинутых на высокие посты после чистки 1937–1938 гг. Вред, нанесенный репрессиями, заключался не только в снижении уровня подготовки кадров в связи с выдвижением на руководящие должности людей с недостаточным опытом прохождения службы, но зато умеющих угадывать желания начальства. Еще большее значение имело нагнетание атмосферы страха и неуверенности среди командного состава. В этом же направлении сработала и недавняя расправа с командующим Западным фронтом генералом Д.Г. Павловым и другими руководящими работниками этого фронта. Об истинной причине расправы все догадывались… Можно вспомнить и обвинения в панических настроениях, предъявленные командующему Юго-Западным фронтом Кирпоносу М.П. и маршалу Буденному С.М. Командующие боялись взять на себя ответственность за неудачные действия войск. Поэтому их донесения о сложившейся обстановке до 4 октября особой правдивостью не отличались. Все больше говорилось о прорыве и просачивании в тыл мелких групп противника и о принятых мерах по их уничтожению.

В вермахте обычно задачи ставились в общем виде. При этом немецкие командующие оперативными объединениями обладали несравненно большей самостоятельностью в выборе способов их решения. Они даже имели смелость возражать фюреру. Максимум, что он мог сделать, так это отправить в отставку. Характерный пример. Гитлер на совещании 4 августа 1941 г. в штабе группы армий «Центр» заявил, что «противник у Великих Лук должен быть уничтожен». Однако командующий группой фон Бок 11 августа доложил, что танковая группа Гота будет готова не ранее 20 августа, а без танков наступать нельзя. В итоге наступление отложили с тем, чтобы позднее использовать в нем танковый корпус. О результатах этого удара мы уже говорили. В Красной Армии отстранением от должности дело могло не кончиться… В связи с этим интересна позиция германского руководства и по такому щепетильному вопросу, как отход. По свидетельству Типпельскирха, Гитлер почти совершенно отвергал отвод войск как оперативное средство, необходимое для того, чтобы восстановить свободу действий или сэкономить силы. Здесь он оставлял право принимать всякое, даже малейшее, тактическое решение только за высшей инстанцией. Позднее, когда армии вермахта под Москвой стали терпеть одно поражение за другим, он установил следующий порядок: отход частей — только с разрешения командующего армией, отход соединения может разрешить только командование группы армий. Командующие армиями, особенно Гудериан, выразили протест против такого ограничения их прав [21].

В 1941 г., начиная с 22 июня, в обстановке поражений и оставления западных областей страны, обладающих высоким экономическим потенциалом, советское военное и особенно политическое руководство также всячески, где надо и не надо, противилось отводу войск. С принятием решений на отвод войск, как правило, запаздывали до момента, когда начавшийся несанкционированный отход превращался в бегство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Конев, только что назначенный командующим фронтом, начал с того, что приказал переделать план обороны 16-й армии, который предусматривал мероприятия на случай вынужденного отхода. А теперь, когда пришлось обосновывать необходимость отвода войск, ему не хватило не только настойчивости, но и правдивости. При переговорах 5 октября Конев больше упирал на тяжелое положение на левом фланге Резервного фронта (поэтому и Сталин в разговоре с Жуковым будет говорить о том же). Он «забыл» упомянуть о сдаче Белого и ничем не прикрытом разрыве между 30-й армией и группой Болдина, о прорыве обороны фронта на всю глубину на этом направлении и о том, что противник на вяземском направлении уже вышел к тыловому рубежу фронта (р. Вопец).

Почему Конев, упомянув о просочившихся мелких группах противника, не доложил Шапошникову об очень важном моменте — о захваченных противником еще 3 октября плацдармах на Днепре? Как говорится, не его епархия? А может потому, что к мостам на Днепре противник смог выйти, только прорвав оборону фронта на всю глубину! Конев после войны будет утверждать, что только от Буденного в ночь с 5 на 6 октября узнал о переброске соединений 49-й армии на юг и что никаких войск на рубеже Гжатск, Сычевка не оказалось (при чем здесь Гжатск, непонятно). Другими словами, он хочет сказать, что рассчитывал, что на Ржевско-Вяземском рубеже по-прежнему обороняются части 49-й армии. Ну, а раз его не предупредили о перегруппировке, то и нечего спрашивать с него, что вражеские плацдармы, сыгравшие в дальнейшем свою зловещую роль в окружении основных сил Западного фронта, не были своевременно ликвидированы. Конев и предложил отводить войска фронта на необорудованный гжатский рубеж, не задерживаясь на укрепленном Ржевско-Вяземском, потому что знал о сложном положении на восточном берегу Днепра (хотя бы из упоминавшегося выше доклада генерала Калинина).

Как можно поверить Коневу: в тылу Западного фронта проводится такая масштабная перегруппировка, с обороняемого им направления отводится целая армия — по существу, стратегический резерв Ставки, а командующий об этом не знает. (Если же действительно Ставка и Генштаб не уведомили о перегруппировке 49-й армии командующего Западным фронтом, то можно представить, что там творилось после известия о сдаче Орла 3 октября.) Ведь штаб 49-й армии находился на ст. Новодугинская, всего в 24 км от Конева. А в Касне (в двух шагах от его штаба) грузились части 248-й стрелковой дивизии, в полосе которой как раз и находились эти злосчастные мосты, о которых так, видимо, никто и не решился доложить.

А мосты не простые, десятки которых при отходе достались врагу в исправном состоянии. Захватив их, немцы без проблем смогли быстро переправить свои танки на другой берег реки. Согласно немецкой карте, к исходу 3 октября они захватили два небольших участка восточного берега[161]. На следующий день, воспользовавшись неразберихой на этом участке обороны, они несколько расширили плацдармы, овладев имевшимися здесь укреплениями. За взорванный без разрешения мост в Смоленске, на который уже въезжали немецкие танки, хотели судить отдавшего приказ начальника гарнизона полковника П.Ф. Малышева (для этого пригнали за ним самолет из Москвы!). А здесь за два невзорванных моста могли и расстрелять. (В скобках замечу, что только 22.10.1941 г. последовала директива Ставки о разрушении объектов военного значения при отходе: мостов, аэродромов, запасов материальных средств, складов, приведении шоссе в непроезжее состояние).

Подведем итог. И.С. Конев не мог 4 октября самостоятельно принять решение об отводе войск фронта на гжатский рубеж, то есть сразу на глубину 150–160 км, к тому же озвученное задним числом. Никаких распоряжений на отход (или хотя бы о подготовке к нему) в течение 4 октября и в первой половине 5-го им отдано не было, и следов их в архиве не обнаружено. И все последующие решения, действия Конева и поведение первых лиц из полевого управления фронта только подтверждают это. Утверждение бывшего командующего Западным фронтом о том, что он принял решение на отход еще 4 октября, не что иное, как попытка задним числом снять с себя ответственность за опоздание с отводом войск фронта, которое привело к катастрофическим последствиям. Кроме того, в рассуждениях о якобы принятом им, вопреки мнению Ставки, решении проскальзывает мысль, что если бы его послушали и вовремя приняли его предложение, то не было бы ни окружения, ни катастрофы под Вязьмой.

Хотя, справедливости ради, следует заметить, что в предложении командующего Западным фронтом (если бы оно было принято 4 или даже утром 5 октября) было и рациональное зерно. Быстрый отвод войск перекатом через первую полосу Ржевско-Вяземского рубежа (на Днепре) на его вторую полосу по линии восточнее Сычевка — Вязьма позволял создать оборону в глубине под прикрытием соединений 32-й армии. В этом случае еще можно было избежать окружения сил Западного фронта. Но это означало оставление хорошо подготовленного рубежа по р. Днепр, так как его можно было удержать лишь при условии уплотнения обороны за счет отводимых войск и своевременной ликвидации (или надежной локализации) вражеских плацдармов. Нерешительность Ставки, а конкретно — И.В. Сталина, и опоздание с решением на отвод войск сыграло на руку врагу и привело сначала к утрате заблаговременно подготовленного рубежа, а затем и к окружению основных сил двух фронтов.

Гальдер с удовлетворением отметил:

«6.10. 4-я танковая группа, подчиненная 4-й армии, заходит главными силами на север. Войска противника, по некоторым признакам, деморализованы. Правый фланг танковой группы Гепнера и левый фланг 2-й армии наступают на Юхнов и далее, не встречая значительных сил противника.

3-я танковая группа, подчиненная 9-й армии, окончательно прорвала вторую линию обороны противника на всю ее глубину и вышла 7-й танковой дивизией на автостраду в районе севернее Вязьмы. 9-я армия сломила сопротивление противника в районе Белого. В целом можно сказать, что операция, которую ведет группа армий „Центр“, приближается к своему апогею — полному завершению окружения противника» [17].

Сталину надоело выслушивать бесконечные обещания уточнить обстановку, исправить положение. Он уже не верил ни Буденному, ни Коневу. 5 октября Сталин вызвал на переговоры командующего Ленинградским фронтом. Здесь уместно будет сказать, что в 1941 г. основным средством связи Ставки со штабами фронтов и армий был телеграф с использованием аппаратов БОДО. Громоздкие, сложные в эксплуатации, эти аппараты доставляли немало хлопот при перемещениях штабов. Однако, по свидетельству начальника связи Красной Армии И.Т. Пересыпкина, И.В. Сталин категорически требовал, чтобы для прямых переговоров в высшем звене военного руководства использовались главным образом телеграфные аппараты БОДО. Он очень верил в этот аппарат и в невозможность перехвата передаваемых сообщений. Видимо, кто-то из специалистов убедил его в этом. Конечно, работу буквопечатающих аппаратов БОДО перехватывать было значительно труднее, чем простейших аппаратов Морзе, но возможно. Это показала специальная проверка, организованная русским Морским Генеральным штабом еще в период Первой мировой войны.

Ниже приводится запись состоявшихся переговоров:

«Сталин. Здравствуйте.

Жуков. Здравия желаю!

Сталин. Товарищ Жуков, не можете ли вы незамедлительно вылететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова (выделено мною. — Л.Л.) Ставка хотела бы с вами посоветоваться. За себя оставьте кого-нибудь, может быть, Хозина.

Жуков. Прошу разрешения вылететь утром 6 октября.

Сталин. Хорошо. Завтра днем ждем вас в Москве. Всего хорошего.

Жуков. Всего лучшего» [162].

Г.К. Жуков нужен был И.В. Сталину не в качестве советника — таких рядом было много, но почти все они смотрели в рот вождю, чтобы угадать его мнение. Верховному Главнокомандующему нужен был человек, способный быстро разобраться в обстановке и не отягощенный чувством вины за провал на фронте. Сталину нужен был человек решительный и волевой, который не остановится ни перед чем, чтобы выправить положение. Про себя вождь, видимо, уже решил найти и строго наказать виновных в прорыве фронта. Показательно, что Жуков был послан к Буденному, а комиссию ГКО послали на Западный фронт. Судя по всему, вождь был очень недоволен Коневым.

Пожалуй, единственное, что осуществил Конев из доложенных Шапошникову предложений, это явно запоздавшие меры по удержанию района Вязьмы, где могли сомкнуться клещи врага. Строго говоря, этот район из-за пресловутой чересполосицы до момента отвода войск находился за пределами его полосы ответственности. За счет отвода нескольких соединений с неатакованных участков командующий Западным фронтом решил создать группировку для прикрытия южных подступов к Вязьме. Почему-то только южных. Чтобы не допустить смыкания вражеских клещей в районе Вязьмы, надо было принять меры по удержанию подступов к Вязьме и с севера.

Вечером 5 октября Рокоссовский получил телеграмму из штаба Западного фронта с распоряжением немедленно передать участок с войсками генералу Ф.А. Ершакову, а самому со штабом 16-й армии прибыть 6 октября в Вязьму. Кстати, здесь просматривается еще один аргумент против утверждения И.С. Конева: если он принял решение на отход 4 октября, то почему только на другой день он приказывает Рокоссовскому передать войска 16-й армии Ершакову и со своим штабом прибыть в район Вязьмы? Хотя хорошо представляет, насколько трудно вывести из боя дивизии и сколько на это требуется времени. Почему бы заблаговременно не начать отвод некоторых соединений со слабо атакованных участков в резерв под видом усиления угрожаемых направлений?

Из воспоминаний К.К. Рокоссовского:

«Все это было совершенно непонятно (никаких ориентировок и предварительных распоряжений об отходе и 5 октября не было! — Л.Л.). Севернее нас, в частности, у генерала Лукина, обстановка складывалась тяжелая, каковы события на левом крыле фронта и южнее, неизвестно…

Тут (на КП фронта. — Л.Л.) были товарищи Лобачев, Казаков, Малинин, Орел. У них, как у меня, телеграмма вызвала подозрения. Помню возглас начальника штаба:

— Уходить в такое время от войск? Уму непостижимо!

Я потребовал повторить приказ документом за личной подписью командующего фронтом» [55].

Позиция командующего 16-й армией, только перед войной выпущенного из тюрьмы, вполне понятна. Получив афронт по поводу его плана действий на случай вынужденного отхода, Рокоссовский, конечно, переживал. Ведь так не далеко было и до обвинений в пораженческих настроениях — мол, отступать собрался. А полученное распоряжение (текст телеграммы) было вообще написано на клочке бумаги. В случае чего, могут обвинить уже и в бегстве. Что, собственно, и произошло потом. Следы этого конфликта и оправдания Конева прослеживаются в их воспоминаниях. Конев принял меры, чтобы письменный приказ дошел до К.К. Рокоссовского. Для проверки получения этого приказа в штаб Рокоссовского был послан подполковник Чернышев, который донес по радио, что приказ Рокоссовским получен (Чернышев при возвращении в штаб фронта погиб). Приказ гласил:

«Командарму 16 и 20.

Рокоссовскому и Ершакову.

Командарму 16 Рокоссовскому немедленно приказываю участок 16 армии с войсками передать командарму 20 Ершакову. Самому с управлением армии и необходимыми средствами связи прибыть форсированным маршем не позднее утра 6.10 в Вязьму. В состав 16 армии будут включены в районе Вязьмы 50, 73, 38 и 229 сд, 147 тбр, дивизион РС, полк ПТО и полк АРГК.

Задача армии — задержать наступление противника на Вязьму, наступающего с юга из района Спас-Деменска, и не допустить его севернее рубежа Путьково, Крутые, Дрожжино (рубеж в 25 км южнее Вязьмы. — Л.Л.), имея в виду создание группировки и дальнейший переход в наступление в направлении Юхнов.

Получение и исполнение донести.

Конев — Булганин — Соколовский. 5.10.41 г.[163]».

Позднее Рокоссовскому будет приказано действовать не только в южном, но и в северном направлении[164].

Рокоссовский подтверждает: «Ночью летчик доставил распоряжение за подписями И.С. Конева и члена Военного совета Н.А. Булганина. Сомнения отпали. Но ясности не прибавилось». А время уходит — счет идет уже на часы… Из указанных в распоряжении соединений 38-я стрелковая дивизия оборонялась в первом эшелоне 16-й армии, в трех других по одному полку также находились в непосредственном соприкосновении с противником. 50-я стрелковая дивизия (без 2-го сп) выводилась в резерв 19-й армии в район Тиханова, Холмянка, Некрасово.

В наиболее сложном положении находилась 147-я тбр, которую Конев в 17.30 5.10 шифровкой по радио (в 2.00 6.10 подтвердил боевым распоряжением) приказал Болдину немедленно отправить в район Вязьмы. Но вывести танковый полк этой бригады из боя не удалось. Болдин в 10.15 доложил, что 147-й танковый полк бригады ведет бой с пехотой противника, усиленной артиллерией, в районе Булычево в 4 км восточнее Яковской (схема 5). Снятие его с боевого участка открыло бы путь противнику в направлении ст. Яковская, далее — на р. Днепр, автостраду — во фланг и тыл группы (остальные части 147-й танковой бригады заканчивали формирование в районе Издешково и только к 12.00 6.10 должны были прибыть в Булычево).

В этот же день в 15.45 Конев отдал распоряжение о немедленной отправке армейским автотранспортом 50-й сд в Вязьму. Автотранспорт для перевозки дивизии приказывалось подать ориентировочно к 22.00 5.10 в район Бекедово, что в 7 км северо-западнее Сафоново. Одновременно в Вязьму форсированным маршем перебрасывалась и 229-я сд, составлявшая резерв 20-й армии. Движение было приказано начать немедленно[165]. К 23.00 5.10 50-я сд двумя полками (49-м и 359-м сп, 2-й сп задержался в связи со сменой его 112-й сд) и артполком вышла к Анциперово (13 км юго-вост. Вадино). Генерал Маландин доложил, что прибывшие к нему представители еще ничего не знали ни о погрузке дивизии, ни о переброске ее в Вязьму. Он дал указание ускорить выход дивизии и поступить в распоряжение т. Рокоссовского[166].

Ставка ВГК наконец приняла решение на отвод войск всех трех фронтов в ночь с 5 на 6.10 на новые рубежи. В 22.30 5.10 в связи с прорывом фронта 43-й и 33-й армий Ставка приказала Западному фронту отойти на линию Осташков <…> Булашово (5 км северо-восточнее Холм-Жирковский. — Л.Л.) и далее вдоль восточного берега р. Днепр до города Дорогобуж, Ведерники. Одновременно дополнительным распоряжением Ставки все части 31-й и 32-й армий, а также 220-й сд Резервного фронта с частями усиления и тыловыми учреждениями с 23.00 5.10 передавались в подчинение командующего Западным фронтом и в состав войск Западного фронта. Штаб Западного фронта было приказано разместить не на ст. Шаховская (80 км восточнее Ржева. — Л.Л.), а в районе Гжатска[167]. Таким образом, хоть и с большим опозданием, «чересполосица» была ликвидирована. Только 6 октября соединения 31-й армии (249, 110, 5, 247 и 119-я сд), переданные в состав Западного фронта на основании директивы Ставки, приостановили погрузку частей в эшелоны для перегруппировки. Все пять ее дивизий должны были оборонять полосу до Пены. 247-я стрелковая дивизия (без двух полков), 368-й сп 119-й сд и 766-й ап ПТО выводились в резерв армии.

Потеряв время на сбор данных обстановки и принятие трудного решения, Ставка спешит с доведением директивы войскам. Ночь была на исходе. Разрешение на отход было продублировано по радио, а в 7.50 утра 6.10 приказ на отход был направлен самолетами в армии. Кстати, когда в полосе советского Юго-Западного фронта 6 октября перешли в наступление войска группы армий «Юг», стремившиеся максимально использовать успех, достигнутый в центре советско-германского фронта, Ставка не стала тянуть время с принятием решения. Фронту своевременно была поставлена задача на отвод войск, которые вовремя были выведены из-под удара. За счет этого была значительно сокращена протяженность фронта и даже появилась возможность вывести часть сил в резерв.

Но в полосе Западного фронта за прошедшие со времени предложения Конева почти двое суток обстановка значительно ухудшилась. Если 4 октября между остриями танковых клиньев Гота и Гепнера было 140–150 км, то к исходу 5 октября 7-й танковой дивизии, продвигавшейся с плацдарма на Днепре, оставалось пройти до Вязьмы около 40 км, а 10-я танковая дивизия 4-й танковой группы находилась от города всего в 45–50 км, то есть расстояние между ними сократилось до 90 километров (схема 7). Соединения 24-й армии, продолжающие удерживать Ельню, и 144-я и 129-я стрелковые дивизии 20-й армии находились в 100–110 км (по прямой) от Вязьмы. К моменту фактического начала их отхода 6 октября расстояние между клещами врага составляло всего 50 км. при этом во второй половине этого дня передовой отряд 7-й танковой дивизии перехватил автостраду севернее Вязьмы.

Получив разрешение на отход, Конев еще до отдачи боевого приказа войскам фронта отдал боевое распоряжение:

«Командарму 19 т. Лукину оставить на занимаемом фронте сильные прикрывающие части — отдельные полки, которыми продолжить вести бой на фронте.

Главные силы армии в ночь с 5 на 6 начать отводить на заранее подготовленный рубеж Резервного фронта по р. Днепр в полосе Ново-Дугинская, Буланово (вероятно, Булашово. — Л.Л.), Канютино (все вкл. 19 А), слева — вост. Касня, вкл. Яковлево, Приселье с задачей прочной обороны указанного района и не допустить прорыва в направлении Вязьма.

В 19 А будут входить 45 КД, 244, 89, 91, 214, 166, 134 сд, 127, 8 тбр.

На новый рубеж в первую очередь отводить артиллерию» [168].

Это распоряжение 19-я армия получила только в 4.00 6.10.1941 г. Полоса отхода, назначенная ей, вызывает недоумение, так как мало отвечала создавшейся обстановке. Возможно, командующий фронтом выводом армии северо-восточнее Вязьмы стремился создать сплошной фронт, с расчетом, что в районе самого города будет развернута 16-я армия Рокоссовского (ст. Ново-Дугинская находится в 45 км севернее Вязьмы, а Касня — в 20 км). Может быть, так было задумано при переговорах с Шапошниковым на заклеенной странице записи переговоров? Но к этому времени немцам удалось отбросить части группы Болдина от Холм-Жирковского. Но самое главное: уже стало известно, что, накопив силы на плацдармах на восточном берегу Днепра, противник прорвал слабую оборону 248-й и 18-й стрелковых дивизий, захватил Волочек и начал развивать наступление на Вязьму и Сычевку. Выполняя поставленную задачу, армии пришлось бы не отходить, а наступать с перевернутым фронтом.

Командующий 20-й армией генерал Ф.А. Ершаков, в соответствии с аналогичным распоряжением Конева, отвод главных сил армии на заранее подготовленные позиции на р. Днепр на участке Яковлево (6 км севернее автострады), Дорогобуж, далее по р. Ужа до Ведерники решил осуществить к 5.00 7.10. Отход прикрыть отдельными полками на реках Вопь, Днепр, Устром, имея сильный резерв на своем левом фланге. Приказом № 71/оп от 6.10.1941 г. Ершаков определил задачи соединениям. 112-я стрелковая дивизия должна была отходить по автостраде и занять рубеж Яковлево, совхоз Ставково (20 км южнее автострады). КП — Издешково. Разгранлиния справа — армейская (с 19-й армией): ст. Касня, Яковлево, Приселье, все пункты для 112 сд — исключительно. Маршруты отхода для 108-й сд: Прость, Марково, Дорогобуж; для 144-й сд с 471-м сп 73-й сд, 302-м гап — Коровники, Михайлово, Артюшкино. 129-я сд с отходом в назначенный район должна была составить резерв армии [169]. Далее было приказано:

«<…> 8. Всем командирам соединений при планировании отхода предусмотреть отвод в первую очередь артиллерии.

9. При отходе частей прикрытия уничтожать все дорожные сооружения, телефонные и телеграфные линии и прочие объекты, имеющие важное экономическое значение.

10. Командирам дивизий и частей обеспечить через местные органы власти и распорядительным путем через войсковые части угон скота из оставляемых войсками районов. Все запасы продовольствия из местных ресурсов, не могущие быть эвакуированными — уничтожить»[170].

Таким образом, 19-я армия генерала Лукина должна была отходить севернее автомагистрали на переправу у совхоза Неелово, 20-я генерала Ершакова — вдоль автомагистрали и южнее. При этом 112-я сд 20-й армии должна была занять оборону в полосе 26 км, седлая автостраду. Характерно, что в распоряжениях фронта и в приказах командующих армиями ничего не говорится о том, какие части Резервного фронта и на каких участках обороняются на Днепре (не знали). Подразумевалось, что командиры соединений сами свяжутся с соответствующими частями Резервного фронта и согласуют с ними порядок пропуска войск через минные поля и передний край.

В приказе об отводе войск фронта на новый рубеж № 09/оп, который Конев подписал в 5.45 6.10, говорилось, что противник прорвал фронт 43-й и 33-й армий и стремится развить наступление в направлениях Гжатск, Вязьма, Юхнов (о сложном положении войск Западного фронта ни слова. — Л.Л.). Отход приказывалось начать в ночь с 5 на 6. 10 «с целью организации упорной обороны на подготовленном рубеже».

Далее в приказе определялись задачи на отход всем армиям фронта, в частности:

«<…> 7. 19 А начать в ночь с 5 на 6.10 отход частей армии на вост. берег р. Днепр и организовать на указанном рубеже упорную оборону, прикрывая вяземское направление. С отходом частей армии на реку Днепр в состав армии включить 140 сп 2 сд (ошибка, правильно — 140-ю и 2-ю стрелковые дивизии. — Л.Л.).

Разграничительная линия слева Коровино, Вязьма, Костенки (все вкл. для 19 А).

(Таким образом, за счет включения в состав армии 140-й и 2-й стрелковыхдивизий левая разгранлиния была резко — на 30 км смещена на юг, а полоса отхода и обороны значительно расширялась и включала автостраду. — Л.Л.).

8. 20 А в ночь с 5 на 6.10 под прикрытием сильных отрядов начать отход частей армии на рубеж р. Днепр, Дорогобуж, Ведерники и 7.10 организовать упорную оборону на подготовленном рубеже, имея в составе армии 144, 129, 108 и 112 сд…

9. 16 А в составе 73, 229, 38, 50 сд и 147 тбр 6.10 сосредоточиться в районе Вязьмы для действий в сев. и южн. направлениях для ликвидации прорвавшегося противника.

<…> 12. Командармам 31 и 32 выслать в части 22, 29, 30, 19 и 20 А представителей войсковых частей для провода отходящих частей через минные поля»[171].

Армиям на правом крыле фронта было приказано начать отход на сутки позже — в ночь с 6-го на 7-е октября. Они должны были 9.10.1941 г. организовать упорную оборону на подготовленных рубежах: 22-я армия — Осташков, Селижарово, Киселево, включив в свой состав 249-ю, 5-ю стрелковые дивизии и 9-ю танковую бригаду; 29-я армия — Ераево, Хмелевка, ст. Оленино, подчинив себе на этом рубеже 247-ю и 119-ю стрелковые дивизии 31-й армии. В целях согласования действий войск при отходе этим армиям были назначены уравнительные рубежи. Группе Болдина задача была определена отдельным распоряжением.

Во всех приказах и распоряжениях сверху донизу повторялось: время начала отхода войск (кроме 22-й и 29-й армий) — в ночь с 5 на 6 октября. Авторы большинства публикаций так и считают — войска распоряжения получили 5 октября, отход начали в ночь на 6-е. В уже упоминавшейся статье от имени генерала Лукина также утверждается:

«Только 5 октября было приказано отвести войска. К исходу этого дня 19-я армия получила приказ отойти на рубеж реки Днепр. Отход предстояло согласовать с 20-й армией, находившейся слева, и с группой Болдина. <…> В ночь на 6 октября армия начала отход, прикрываясь арьергардами» [56]. Ну не мог этого написать командарм, который, работая над воспоминаниями, пользовался соответствующими документами. В архиве хранится его приказ № 067 от 6.10.1941 г., КП — 1 км южнее свх. Неелово:

«1. Пр-к к 18.00 5.10 тремя пд с танками овладел р-жом Бердяево, Слащево, свх. Неелово, мотополком с эскадроном конницы занял ст. Яковская.

2. Справа — группа Болдина, левофланговая 127 тбр предположительно свх. Победа (7 км вост. Яковская)». Далее командарм поставил задачи соединениям армии на оборону. В частности, 166-й сд с 120-м и 596-м гап приказано закрепиться на участке Новосели, Шамово, Ковшики, не допустить прорыва в направлении Матвеенки, Власково и со стороны Кашина на Медведево. В армейский резерв он назначает 89-ю и 244-ю сд и 127-ю тбр. КП с 8.00 6.10 — лес 1 км западнее Семеновщина. Более того, в архиве есть и его донесение, в котором сказано, что приказ на выход армии за р. Днепр получен в 4 часа 6 октября. И армия начала отход только в 10 часов 6 октября. Мы еще вернемся к этому донесению.

Так что те, кто готовил статью к публикации в «Военно-историческом журнале», перестарались. Они не учитывают, что на организацию отхода частям, находящимся в непосредственном соприкосновении с противником, требуется время, и немалое. Для большинства командиров соединений и частей новая задача, полученная только 6 октября, оказалась неожиданной. Это, прежде всего, касалось дивизий первого эшелона, которые вели оборонительные бои на участках, где целостность фронта не была нарушена (20-й и переданных ей соединений 16-й армии). Скрытно вывести главные силы из боя — весьма непростое дело. Противник всеми средствами отслеживал признаки подготовки русских к отходу, чтобы немедленно перейти к преследованию. Хорошо, если части получили предварительные распоряжения. Тогда они могли использовать для этого ночное время. Поэтому к исполнению приказа фронта соединения и части смогли приступить только в первой половине дня 6 октября и даже позже.

К организации и планированию отхода со стороны штаба фронта можно предъявить много претензий, тем более что Конев о возможности его стал думать уже 4 октября. Спасти положение мог только быстрый и организованный отход. Но в отданных распоряжениях и приказе не были определены способ отхода и сроки выхода и занятия обороны на новых рубежах. Поэтому начальники штабов не могли рассчитать темп отхода, а от этого многое зависело. Судя по всему, командующих армиями, не говоря уж о командирах соединений, об обстановке в своем тылу информировали не в полной мере. Они не знали обстановку за пределами своей полосы обороны и у соседей и плохо представляли степень опасности в связи с глубоким прорывом противника и возможностью выхода его на пути отхода. В противном случае командармы в предвидении возможной встречи с противником выслали бы передовые отряды, обеспечив их транспортом. Поэтому Ершаков не принял соответствующих мер по ускорению отхода. Спасать надо было не колхозный скот, а людей, вооружение и боевую технику.

Немецкая пехота на марше

Не были согласованы по времени и действия войск при отходе соседних 19-й и 20-й армий. Они практически начали отход одновременно, хотя соединения генерала Ершакова находились намного западнее 19-й армии. Им до конечного рубежа отхода — р. Днепр — предстояло пройти намного больший путь, по прямой — 50–55 км. Соединения армии Лукина удерживали рубеж, вытянутый с запада на восток. Только частям западного фланга армии надо было пройти 40 км, остальным — намного меньше. Судя по всему, Лукину удалось согласовать отход только с Болдиным, части которого отбивали попытки противника наступлением с севера перерезать пути отхода. К сожалению, порядок отхода не был согласован и с командованием Резервного фронта, особенно маршруты движения соседних армий — 20-й и 24-й. Установить новую разгранлинию между фронтами оказалось недостаточным. Позднее при отходе этих армий это привело к печальным последствиям.

В своих воспоминаниях Лукин пишет, что впоследствии его многие спрашивали, в частности, на конференции в ЦДCA, посвященной этим боям, почему он не отступил своевременно. «Выступавшие даже упрекали в этом. И тогда, в октябре 1941 года, я был уверен, что поступал правильно, и по прошествии многих лет, анализируя события прошлого, я вновь убедился в правоте своих действий в тот период. Не отступал я потому, что чувствовал поддержку и поощрение фронта (связь с командующим держалась непрерывная), меня ставили в пример, да и необходимости отступать не возникало, тем более что на это не было приказа (выделено мною. — Л.Л.). Это с одной стороны, а с другой — отступать мы уже не могли. Если войска покинули бы позиции и без боев двинулись походным порядком, то моторизованные части фашистов нагнали бы их, расчленили и разбили» [56].

М.Ф. Лукин преувеличивает опасность неотступного преследования противником с фронта и, главное, противоречит сам себе — своему же донесению о том, что отход армии был проведен вне воздействия наземного противника (но участники конференции о нем не знают). Немцы, вне всякого сомнения, стремились сорвать планомерный отход главных сил русских, прежде всего, действиями своих подвижных соединений, осуществляющих охват, а также ударами авиации. Пехота вермахта не намного превосходила наши стрелковые соединения в подвижности. Ее подразделения совершали марш, как правило, пешим порядком[172]. Во всяком случае, пехотные дивизии противника, ведущие фронтальное преследование, сдерживались арьергардами, а вести параллельное преследование они не могли. Например, дивизии 8-го армейского корпуса противника, задержанные подразделениями прикрытия и арьергардами, потеряли соприкосновение с войсками 19-й армии. Это подтверждается сводкой 9-й армии противника, где отмечено, что 8-й ак без соприкосновения с противником достиг р. Вержа (приток Днепра в 3-х км западнее него. — Л.Л.) и что восточный берег Днепра южнее автострады занят частями противника[173].

Враг стремился перерезать пути отхода за счет быстрого продвижения моторизованных соединений на направлениях прорыва. Их передовые отряды упреждали наши войска в выходе на рубежи, выгодные для организации обороны. Так, командование 4-й армии врага сожалело, что соединения 46-го моторизованного корпуса по настоянию вышестоящего командования слишком рано повернули на север и натолкнулись на основную массу отходящих войск Резервного фронта. Немцы считали, что если бы поворот был осуществлен восточнее, то перехватить пути отхода 24-й и 20-й армий удалось бы с меньшими потерями.

Немецкая пехота переправляется через Днепр

В другой своей статье, опубликованной прижизненно, Лукин пишет:

«Но как отступать? Обстановка, казалось бы, требовала немедленно сняться с позиций, оторваться от противника и выровнять линию фронта. В этом случае мы могли бы избежать угрозы окружения. Но оторвемся ли, успеем ли организованно отойти на новый рубеж? Ведь основная наша тягловая сила — лошади, а враг хорошо моторизован, следовательно, он может нас просто смять и выйти целехонький, без потерь, на самые ближние подступы к столице… Я принял решение отходить медленно, с боями. Сражаясь за каждый метр земли, изматывая противника, не ожидающего такой обороны. Правда, в этом случае угроза окружения не исчезает, но ведь армия вполне боеспособна, собрана в единый мощный кулак и отвлекает на себя значительные силы, нацеленные на Москву. А под самой Москвой наших войск почти нет, я это точно знал» [40].

Надо учитывать, что к началу отхода основные силы армии оборонялись фронтом на северо-запад. Поэтому отход начался с левофланговых частей. Остальные соединения, в том числе и 134-я стрелковая дивизия, удерживавшая восточный берег р. Вопец, продолжали вести бой, отражая атаки противника. Сдерживали врага и выделенные арьергарды. Кроме того, инициативные и мужественные командиры частей и подразделений, потерявшие связь с командованием, продолжали удерживать занимаемые рубежи, цепляясь при отходе за любую речушку, за любой выгодный рубеж, чтобы задержать противника. Характерное донесение, полученное штабом 9-й армии 5.10: «Противник перед фронтом 1-й тд исчез, а в районе Ляпкино части дивизии скованы боем с русскими численностью в два батальона. Командование 3-й танковой группы запросило разрешение на смену частей 1-й тд 900-й учебной бригадой».

Каждая такая задержка была на руку нашим войскам.

В 19.20 6 октября Конев был вынужден уточнить задачи 19-й и 20-й армиям:

«19 А в связи с прорывом противника на Волочек отойти на рубеж Гаврилково, Григорьево (юго-зап. Вязьмы), где закрепиться и упорно обороняться. Одну дивизию и два тяжелых ап — мой резерв в Гжатск». Аналогичное распоряжение было отдано и 20-й армии, которая должна была ночью отойти на рубеж Григорьево, Красное и далее к границе (имелась в виду левая разгранлиния фронта. — Л.Л.). В первую очередь армия должна была отводить тяжелую артиллерию[174]. Группа генерала Болдина в целях обеспечения выхода из боя и отхода 19-й армии получила задачу нанести удар в направлении Волочек.

В более сложной обстановке начался отход соединений генерала Ершакова. Обнаружив его начало, немцы сначала попытались немедленно перейти в преследование, но были задержаны огнем арьергардных частей 20-й армии и минными полями в районе Ярцево. Но сравнительно быстрый отход соединений 19-й армии поставил их в тяжелое положение: части 27-го корпуса противника, а затем и 8-го ак, наступавшие с севера, вышли на автомагистраль. В конечном итоге соединениям 20-й армии пришлось отходить южнее автострады. А там все проселочные дороги и старый смоленский тракт были забиты транспортом тыловых частей и обозами 24-й армии. С фронта отходящие части 20-й армии никто, по существу, не преследовал. Противник предпочел продвигаться по параллельному маршруту — по автостраде. Это хорошо просматривается по немецкой карте (схема 8).

О том, как начался отход 20-й армии, можно судить по выдержкам из немецких документов:

В 18.50 6.10: «В первой половине дня начался отход [русских] по шоссе Ярцево — Дорогобуж. Части 27-го ак, наступающие по обе стороны автострады, отбросили арьергарды противника. Действия артиллерии незначительные». (Немудрено: там, где было три дивизии, осталась одна 112-я сд, от которой и были выделены подразделения прикрытия и арьергарды. А основная масса артиллерии была отведена в первую очередь. — Л.Л.).

7.15 7.10: «Район Ярцева сильно минирован. По всему фронту взрывы и горят деревни. Захвачен пленный из 120-го артполка (дивизия?)».

Данных о 120-м гап 19-й армии у немцев до сих пор не было. Хотя они в полной мере ощутили огонь его 152-мм орудий и неоднократно поднимали аэростаты для обнаружения огневых позиций батарей. Один из них был сбит нашим истребителем.

Успешность выхода главных сил Западного и Резервного фронтов из образовавшегося мешка во многом зависела от того, удастся ли остановить или хотя бы задержать танковые клинья противника, стремящиеся замкнуть кольцо окружения. Конев приказал 32-й армии, переданной в состав Западного фронта, нанести удар по его колоннам, продвигающимся на Вязьму с юго-востока. Командующий 32-й армией генерал Вишневский в это время пытался организовать уничтожение группировки противника, переправившейся на восточный берег Днепра северо-западнее Вязьмы. Сосредоточить для наступления соединения армии, находившиеся южнее автострады (2, 8 и 29-я стрелковые дивизии), не удалось. Удар не состоялся.

6 октября в 13.05 пост управления радиоперехватом группы армий «Центр» передал в оперативный отдел штаба фон Бока текст перехваченного приказа русских: «С рассветом 7 октября всеми силами ударить в стену танковых войск противника, которые движутся по дороге Юхнов — Знаменка. Должны быть приняты все меры». 4-я армия фельдмаршала Клюге моментально получила ориентировку относительно намерений советских войск и приняла соответствующие меры по недопущению их прорыва[175]. В сводке ОКХ № 113 от 6.10 было отмечено, что «теперь, когда кольцо вокруг противника под Вязьмой сужено до 20 км, следует ожидать попыток прорыва перед флангами охвата и усиленного давления на западном участке кольца»[176].

По замыслу командующего Западным фронтом, 16-я армия Рокоссовского должна была расширить коридор для выхода войск из наметившегося окружения. Конев в своих мемуарах утверждает, что «одновременно с выходом управления 16-й армии в район Вязьмы прибыла 50 сд (выделено мною. — Л.Л.). Эта самая боевая дивизия перебрасывалась по моему распоряжению из состава 16-й армии в район Вязьмы, чтобы не допустить смыкания противником кольца окружения. Но… дивизия, к сожалению, сумела прибыть вовремя только двумя стрелковыми полками и артиллерийским полком. Остальные части этой дивизии были отрезаны наступающим противником и тоже оказались в вяземском окружении» [43].

На самом деле, согласно документам, 50-я сд (49, 359 и 2-й сп) из-за задержки со сбором и подачей автотранспорта (в том числе 100 автомашин забрали у 19-й армии) и различного рода неувязок потеряла целые сутки. И к 23.00 6.10 она находилась в еще районе Дурово, то есть примерно в 60 км к западу от Вязьмы[177]. 38-я сд также находилась в движении к Вязьме, а 229-я сд была задержана командующим 20-й армией. 166-я стрелковая дивизия, выведенная из боя позже других, южнее Вязьмы вступила в бой с противником. Силы были неравные, и в результате боя дивизия потеряла тылы и значительную часть артиллерии. Только к 21.00 7.10 в район Вязьмы вышла 73-я сд (без артиллерии и 471-го сп, который занимал оборону в первом эшелоне 20-й армии) с 5 орудиями ПТО. Дивизия получила задачу одним полком оборонять рубеж Красное Село, Абросимово фронтом на юго-запад с передним краем на правом берегу р. Вязьма.

По словам Рокоссовского, он получил доклад начальника гарнизона Вязьма генерала И.С. Никитина, что в Вязьме и в окрестностях никаких войск нет и что он имеет только милицию. Справедливости ради отметим, что в районе Вязьмы находился 206-й запасный стрелковый полк Западного фронта и Никитин заблаговременно принял некоторые меры по обороне города. Из боевого донесения начальника гарнизона Вязьмы:

«1. Со ст. Угра на Знаменку прошло 40 танков в 17.00 (донесение истребительного отряда НКВД).

2. Гарнизон г. Вязьма занял оборону:

А) на магистрали Москва — Минск в районе Жипино, Кр. Мездрево — одна стрелковая рота,

Б) на железной дороге у ст. Гредякино — батальон,

В) на рубеже юго-вост. окраина Гредякино, Пастиха на фронте 5 км — еще один батальон,

Г) южнее Вязьмы — в районе Батищево — отдельный батальон облуправления НКВД (погранотряд).

3. Второй эшелон занял оборону на Смоленском большаке на юго-запад Ямская, южнее Вязьмы, Чертово и юго-восточнее Вязьмы Бозня по Калужскому шоссе на восток (занимает полк ополченцев)»[178].

Начальник гарнизона организовал и разведку: в юго-западном направлении — от батальона 206-го зсп, в южном — от погранотряда. А сам попытался организовать оборону северо-восточнее города в полосе 140-й стрелковой дивизии (бывшая 13-я дно). Конечно, такими силами не только коридор для выхода войск из мешка, но и сам город удержать было невозможно. Связаться со штабом фронта по радио Рокоссовскому не удалось. Начальник штаба фронта генерал Соколовский, проехавший через Вязьму, сам не знал обстановки. Днем 6 октября на КП Рокоссовского, развернутый в 10 км северо-восточнее Вязьмы в лесу в 3 км юго-зап. Сосновки, заехали начальник оперативного отдела штаба фронта генерал Г.К. Маландин и командующий артиллерией генерал И.П. Камера, которые, по словам Рокоссовского, разыскивали штаб фронта и также не знали обстановки. Если бы командующий фронтом, как он утверждает, принял решение на отход 4 октября, то в районе Вязьмы были бы заблаговременно отведенные хоть какие-то силы, а все перечисленные высокие должностные лица знали бы об этом и о том, куда перемещается штаб фронта.

Захват противником Вязьмы. С утра 6 октября противник возобновил наступление с захваченных им плацдармов. Части 140-й и ослабленной 248-й стрелковых дивизий не выдержали удара двух танковых дивизий противника. 7-я танковая дивизия противника прорвалась с плацдарма в районе глушковской переправы и начала развивать наступление на Вязьму. С тихановского плацдарма стали продвигаться части 6-й танковой и 129-й пехотной дивизий, которые на 18.50 7 октября находились примерно в 40 км от Вязьмы.

В 11.50 6.10 командующий 32-й армией генерал-майор Вишневский С.В. доложил Коневу о прорыве противника на участке Волочек, Пигулино (в 11 км южнее Волочек, на правом берегу р. Вязьма. — Л.Л.).

«<…> 2. Обстановка на фронте 32 А на утро 6.10 кардинально изменилась. До тд и мд противника прорвались через Глушковскую переправу и заняли лес до линии Волочек, Настасьино, где сейчас идет ожесточенный бой. Данные о противнике уточняются.

Намеченная мной атака против этой группировки силами 220, 18, 140 и 248 сд развивается медленно из-за сильнейшего воздействия авиации противника. В полосе между реками Днепр и Вязьма 248 сд вдруг отошла <…> (эта фраза в подлиннике зачеркнута. — Л.Л.).

До сего времени не имею данных, как выполняется мой приказ командиром 220 сд, отказавшимся 6.10.41 г. выполнить мой приказ о наступлении, ссылаясь на приказ 49-й армии.

Парировать удар танков противника без авиации и танков затруднительно. В подчиненной мне 143 танковой бригаде 20 танков, но с 6.00 6.10 стоит без горючего.

Бросаю все силы правого крыла армии на ликвидацию прорвавшегося противника. Выделить на фронт к югу от Вязьмы ничего не могу.

<…> Связи с впереди действующими частями не имею и не знаю, где их штабы.

18, 248 и 140 сд имеют большие потери в людском составе и материальной части. Гибельно отражается недостаток средств связи»[179].

«248 сд вдруг отошла…» — можно представить моральное состояние бойцов и командира дивизии, которых сначала торопят с погрузкой в эшелоны, а потом приказывают срочно занять оставленные позиции! А от станций погрузки (и выгрузки!) до них 45–50 км по прямой. С воздуха их бомбят самолеты, а на земле с оборудованных ими же позиций встречают огнем танки противника!

Генерал Калинин приказал 143-й тбр, которая сосредоточилась в Зайцево, с утра начать наступление на Волочек во взаимодействии с резервным полком 248-й сд с задачей отрезать пехоту противника от танков и затем восстановить положение. Но эта задача оказалась ей не по силам. Что касается 220-й стрелковой дивизии, то, согласно оперсводке штаба 32-й армии на 19.50 6.10.1941, то есть в разгар боев на Ржевско-Вяземском рубеже, она продолжала погрузку в эшелоны. Значит, приказ о включении ее в состав Западного фронта до дивизии не был доведен. А особый отдел дивизии, в соответствии с отданными ранее указаниями, в это время продолжал чистку подразделений от неустойчивых элементов. Так, вместо 2-го батальона 673-го стрелкового полка дивизии, состоявшего из «западников» (то есть уроженцев западных областей Белоруссии и Украины, которые в тяжелой обстановке в массовом порядке сдавались в плен) и отправленного в тыл, пришлось срочно сформировать новый — из личного состава строительных частей и тыловых учреждений.

Думается, что читателю будет интересно узнать, как был организован и осуществлен прорыв немцев к Вязьме с плацдармов на Днепре. Для этого придется вернуться несколько назад. Развитие событий проследим по документам 6-й танковой дивизии 56-го моторизованного корпуса, части которой наступали с тихановского плацдарма. Полностью цитировать их не имеет смысла, так как они перегружены ненужными подробностями и поэтому даются в пересказе, близком к тексту.

«5 октября очистить южный фланг 129-й пд в районе Холм-Жирковского не удалось. В целях поддержки ее частей батареи 76-го артполка были перемещены поближе к плацдарму Тиханово. Группу артиллерийских наблюдателей на плацдарм пришлось доставлять на танках, так как дорога Холм — Тиханово подвергалась интенсивному обстрелу русских танков. Но намеченное на вторую половину дня наступление было снова отложено (в связи с новой атакой частей группы Болдина, при которой, по немецким данным, было уничтожено 30 танков русских[180]. — Л.Л.). К вечеру пехотные подразделения 430-го полка 129-й пд отошли из района Бараново на линию огневых позиций 3-го дивизиона 76-го артполка. Во избежание ненужных потерь батареи дивизиона вынуждены были переместить огневые позиции на северо-западную окраину Холма.

Наступление 6-й тд с тихановского плацдарма было намечено на 6.10. Противник перед ним оценивался, как слабый. Тем не менее была тщательно спланирована артиллерийская подготовка и поддержка атаки, к проведению которой привлекались 76-й артполк дивизии и приданный ей 783-й. Подавление обнаруженных артиллерийских батарей русских начиналось с „x“-15(„x“ — время начала огневого налета. — Л.Л.). С „x“-10 по „x“ осуществлялся налет авиации. В ходе наступления с „x“+8 по „x“+30 76-й артполк вел огонь дымовыми снарядами в целях ослепления наблюдательных пунктов противника. При необходимости вызывался огонь двух дивизионов 51-го артполка шестиствольных минометов Небельверфер[181].

Наступление с плацдарма в направлении Тычково (в трех километрах от переправы. — Л.Л.) началось в 8.00 (9.00 московского времени) 6 октября. К полудню врагу удалось остановить наступление частей дивизии в лесах северо-восточнее Тычково, в районе Михалево и в излучине Вязьмы. В целях устранения фланговых ударов около 16.00 в бой был введен 427-й пехотный полк (129-й пд. — Л.Л.). Одновременно усиленная танковая группа „Лев“, поддерживаемая 4-й батареей 76-го артполка, получила задачу продвинуться до Митьково (10 км южнее Волочек. — Л.Л.). Используя его удар, 114-й пп 6-й тд должен был выйти в лесную зону между Митьково и Бетраково. К исходу дня в районе Митьково бой все еще продолжался.

Командир 76-го артполка в своем донесении на 19.15 (20.15) 6.10.1941 отметил, что противник оказывает жесткое сопротивление, обстреливая артиллерийским огнем районы выдвижения частей 6-й тд. В течение дня пришлось вести контрбатарейную борьбу с артиллерией русских. Всего было обнаружено 9 батарей, одну из них удалось уничтожить при корректировке огня авиацией. Обе стороны проявляли большую активность в воздухе»[182].

Командующий 32-й армией генерал-майор С.В. Вишневский

Штаб 56-го армейского (так в тексте. — Л.Л.) корпуса в суточном донесении за 6 октября доложил:

«1). Противник по-прежнему оказывает упорное сопротивление частям 129-11. пд и 6-й тд. Под Устье (на западном берегу Днепра в 5 км юго-восточнее Холм-Жирковского. — Л.Л.) противник предпринял в течение дня шесть контратак при поддержке до 18 танков.

Плацдарм 6-й тд постоянно подвергается сильному артиллерийскому обстрелу, что затрудняет ее развертывание. В результате упорного сопротивления противника наступление развивается медленно… Основные свои силы он сосредоточил южнее р. Вязьма и севернее автострады, нанося непрерывные фланговые удары. Ввод в бой дополнительных сил и средств затрудняется наличием его войск справа и слева от направления главного удара.

7-й тд удалось после непродолжительного, но упорного боя прорвать вяземскую линию обороны противника и выйти на автостраду. Хотя по обе стороны Волочек силы противника и незначительны, требуется принятие соответствующих мер обеспечения безопасности.

По предварительным данным, к настоящему времени уничтожено и захвачено 144 танка и 96 орудий. Взято 8500 пленных.

2). Части корпуса вышли:

7-я тд — на автостраду северо-западнее Вязьмы (только передовым отрядом. — Л.Л.),

6-я тд — к Митьково,

129-я пд — Большанский — опушка леса южнее Холма — Черново — восточная окраина Устье.

<…> 5). 7-я тд вышла к Марково (11 км северо-западнее Вязьмы. — Л.Л.).

<…>7). 56-й ак удерживает автостраду северо-западнее Вязьмы в обоих направлениях — как на восток, так и на запад, препятствуя отходу южного фланга 9-й армии противника (описка — немцы знали о 19-й армии. — Л.Л.) через Днепр на восток. Части 6-й тд и 129-й пд предпринимают усилия по ее окружению в районе северо-западнее Вязьмы.

<…> 10). Активность авиации противника снизилась. Отмечаются только отдельные авианалеты с бомбометанием.

Начальник штаба корпуса»[183].

За первые два дня наступления противник продвигался с темпом более 25 км в сутки. Следующие два дня он вынужден был отбивать атаки соединений группы Болдина и вести бои за удержание плацдармов на Днепре. На пятый день операции части 6-й тд противника задень боя сумели продвинуться всего на 6–8 км. К сожалению, части 248-й и 18-й стрелковых дивизий не выдержали удара 7-й танковой дивизии противника, наступавшей с глушковского плацдарма. В результате ей удалось прорваться к Вязьме и перерезать автостраду.

Приведенные документы противника говорят, с одной стороны, о мужестве и самоотверженности советских воинов, которые в самых неблагоприятных для них условиях (одна чехарда с погрузками и разгрузками чего стоила) стремились выполнить поставленную задачу. Остановить врага не удалось, но были выиграны еще сутки. С другой стороны, становится ясным, что при своевременном смелом маневре на угрожаемое направление и организованном взаимодействии всех сил на восточном берегу Днепра можно было задержать наступление противника если не на первой (на реке), то на второй полосе Ржевско-Вяземского оборонительного рубежа — восточнее линии Сычевка, Вязьма. Войскам не хватило поддержки ударами авиации или хотя бы прикрытия истребителями. Но в этот момент основные усилия авиации были сосредоточены на орловском и юхновском направлениях. Хотя, как теперь становится ясным, для серьезного наступления в направлении Юхнов, Медынь, Малоярославец у немцев в это время не было сил. Из восьми танковых дивизий 3-й и 4-й танковых групп противника шесть были задействованы для окружения основных сил Западного и Резервного фронтов. Моторизованная дивизия СС «Рейх» от Юхнова повернула на Гжатск, чтобы перехватить Минское шоссе в целях воспрещения возможных попыток деблокады.

Интересно, что по оценке, приведенной в дневнике Гальдера, на 8.10 на Восточном фронте авиация русских насчитывала 1728 самолетов. Из них против войск группы армий «Центр» действовало примерно 922 самолета (677 истребителей, 168 бомбардировщиков, 77 транспортных самолетов и др.)[184].

Командующий 31-й армией в 1.15 7.10 поставил задачу 247-й сд на разгром группы противника, прорвавшейся на сычевском направлении. При этом ее 365-й сп с 786-м ап ПТО должен был к 6.00 сосредоточиться в районе Сычевки и затем во взаимодействии с группой Болдина и частями 32-й армии на восточном берегу р. Днепр на участке Степанково, Волочек уничтожить прорвавшегося противника. Остальные силы этой дивизии по мере сосредоточения должны были составить второй эшелон в готовности развить успех 365-го стрелкового полка. Оборону Сычевки с 24.00 6.10 должен был возглавить генерал-лейтенант Поленов, в распоряжение которого передавался один батальон 909-го сп с двумя артбатареями, один стрелковый полк 119-й дивизии и 760-й артполк. Но удар в связи с ухудшением обстановки в районе Гжатска (с юга к городу подходили передовые части дивизии СС «Рейх») так и не состоялся. В 18.40 последовало распоряжение о переброске туда и 365-ro сп с 786-м ап для занятия обороны фронтом на запад и юг.

В 6.40 7.10 Конев приказывает командующим 19-й и 20-й армиями:

«Мотомехчасти противника передовыми отрядами вышли в район Вязьмы и перерезали шоссе.

Рокоссовский оказался со своим штабом восточнее Вязьмы и теряет управление дивизиями своей армии (Рокоссовский так и не вступил в командование соединениями, которые только на бумаге были включены в состав 16-й армии. — Л.Л.).

Приказываю организовать управление войсками Рокоссовского, оказавшимися западнее Вязьмы, и дополнительно выделить необходимые силы от 19-й армии и уничтожить противника в районе Вязьмы. Город Вязьма занят нашими войсками.

Организуйте к северу и югу от Вязьмы прочный заслон и выводите части Вашей и 20 армии на рубеж железной дороги Сычевка, Вязьма в указанных ранее границах.

Получение, исполнение доносить лично под вашу ответственность» [185].

В 16.00 7.10 генерал Вишневский доложил:

«1. <…> до 10 танков противника прорвались в район Высокое (9 км севернее Волочек. — Л.Л.) и теснят 18 сд. По-видимому, эта группировка танков движется на Сычевку. Между 18 и 140 сд разрыв в 30 км, заполненный группами противника примерно на линии Карасево, Белоусово, Настасьино.

<…> 5. 248 сд в результате упорных боев 4–6 октября потеряла боеспособность и приводится в порядок в районе Бараново. В дивизии удалось собрать до 600 человек и силами 140 сд удалось собрать еще 900 человек.

6. 140 сд ведет ожесточенный бой в районе Крушино, Михалево с прорвавшейся танковой группой противника и удерживает рубеж по р. Днепр от Устья до Мосолово. Большие потери в 1308 и 1309 сп — по одному батальону.

В районе Михалево сосредоточивается для контрудара 143 тбр, две батареи полка ПТО и отряд истребителей танков 140 сд. Больше средств для восстановления положения на этом участке не имею. В 143 тбр — 7 Т-34 и 8 Т-26 в готовности контратаковать танки противника у Михалево.

Основной причиной наших неудач является губительная непрерывная бомбежка наших войск авиацией противника и отсутствие зенитных средств.

Ввиду невозможности управлять 220 и 18 сд считаю целесообразным подчинить их командующему 31 армии.

Вывод управления 32 А в Можайск начал, но опергруппу штарма оставил здесь до решения вопроса об объединении управления всеми дивизиями.

Буду в Жуково.

<…> 8. 2 сд удерживает оборонительный рубеж, имея фронт до 40 км. Переходят Днепр дивизии 19 и 16 А. В районе Аксентьево — штаб 91 сд, Барково — 162 сд (500 чел.). Командир 162 сд погиб при переправе через р. Вопец. В районе Ст. Село сосредоточилась 244 сд (до 700 человек), сейчас переходят части 214 сд.

Связи с Болдиным и 19 армией не имею.

9. Решил: до прибытия Болдина, удерживая рубеж р. Днепр, подчинив себе все отходящие части, нанести удар по группировке противника в районе Волочек, устье р. Вязьма, Белоусово и восстановить положение по р. Днепр. Атаку начать с утра 8.10.

Прошу приказать группе Болдина нанести удар на Холм-Жирковский. 31 [армии] атаковать с севера вдоль восточного берега р. Днепр. Поддержать атаку авиацией»[186].

По немецким данным, передовой отряд 7-й танковой дивизии, усиленный танками ее 25-го танкового полка, вышел к автостраде в 4 км севернее Вязьмы во второй половине 6 октября. Перерезав магистраль, немцы немедленно выставили заслоны на ней на восток — в сторону Гжатска и на запад. Основные силы дивизии и наступающие южнее части 6-й танковой дивизии отставали от передового отряда на 15–25 км. В немецких документах прорыв передового отряда к Вязьме описывается следующим образом (дается в пересказе).

«6-й мотопехотный полк с ротой на бронетранспортерах во главе колонны наступал по шоссе на Вязьму, преследуя подразделениями танкового полка вышедшего из боя противника. Командир полка, ехавший в первой машине своего полка, дал команду увеличить скорость, насколько это возможно на русских дорогах. Вскоре обе колонны ехали рядом друг с другом, при этом русские экипажи при сильнейшем пылеобразовании не могли заметить, что рядом танк противника, который хочет их обогнать. Автоколонны противника под огнем головной боевой машины пехотной роты „Зеленая“ на бронетранспортерах вышли на шоссе, где не смогли сразу развернуться, и открыли огонь.

Около 17 часов головные части 6-го полка достигли перекрестка дорог на шоссе Вязьма — Москва в 2 км севернее Вязьмы. Вскоре сюда проследовало и подразделение Шредера из танкового полка, очень неожиданно для противника, а также удивив собственное командование. Танковые роты „Рихтер“ и „Рейнхард“ 25-го танкового полка ночью провели разведку северо-западного района горящей Вязьмы, где ожидалось прибытие немецкой дивизии, которая должна была замкнуть кольцо окружения под Вязьмой» [42].

К исходу 6 октября в район Вязьмы вышли и главные силы 7-й танковой дивизии врага. Узнав об этом, фон Бок передал командующему 4-й армией фон Клюге распоряжение:

«7 тд, сломив слабое сопротивление сил противника, вышла на автостраду севернее Вязьмы. Она нуждается в Вашей поддержке, поэтому Вам необходимо в кратчайший срок перебросить в вышеуказанный район 4-ю танковую группу»[187].

Во второй половине дня 6 октября Рокоссовский находился в Вязьме:

«В подвале собора, стоявшем на высоком холме и возвышавшемся над городом, собрались секретарь Смоленского обкома партии, областные и районные партийные работники. Находившийся здесь же начальник политуправления Западного фронта Д.А. Лестев был крайне удивлен:

— Как же так? Я недавно из штаба фронта, он перебирается на новое место, и меня заверили, что тут у вас не менее пяти дивизий, которые ждут прибытия штаба шестнадцатой армии…

<…> в подвал вбежал председатель Смоленского горсовета А.П. Вахтеров:

— Немецкие танки в городе!

— Кто сообщил?

— Я их видел с колокольни!

<…> немецкие танки вступали в город. Нужно было немедленно выбираться. Вязьму в данное время некому было защищать» [55].

При выезде из Вязьмы машина Рокоссовского чуть не столкнулись с немецким танком, но водитель успел свернуть в переулок, и немцам не удалось обстрелять ее прицельным огнем. Командующий и штаб 16-й армии оказались полностью отрезанным от выделенных ему войск. Связи со штабом фронта по-прежнему не было.

Эвакуация раненых на санитарных самолетах С-2 (050)

В нескольких километрах северо-восточнее Вязьмы у станции Вязьма-Новоторжская располагался крупнейший сортировочный эвакогоспиталь (СЭГ 290) Западного фронта, который круглосуточно до последнего момента продолжал принимать раненых. К 5 октября в нем находилось боле 3,5 тыс. раненых, и они продолжали поступать[188]. После оказания экстренной помощи и сортировки раненых распределяли по специализированным эвакогоспиталям фронта или отправляли в тыл страны. Начальник госпиталя так и не получил приказа на эвакуацию. Погрузку в санитарные поезда продолжали под непрерывной бомбежкой. Потом стали отправлять их товарным порожняком. Вдруг 6 октября прекратилось движение по автостраде, по которой до этого машины шли сплошным потоком. Стало ясно, что дальше тянуть с эвакуацией госпиталя нельзя. Легкораненых, кто мог идти, разбили на роты и под командой врачей направили на Гжатск по полевым дорогам. Последних тяжелораненых отправляли под минометным обстрелом на первых попавшихся машинах, вплоть до пожарных, которые удалось остановить только угрозой применения оружия [45].

В отчете о боевых действиях 3-й танковой группы Г. Гота записали:

«<…> Русским дивизиям не удалось воспрепятствовать 7-й танковой дивизии быстро прорваться через днепровские оборонительные позиции, [ее] удару на Каменец, прорыву второй оборонительной позиции и завершающему прорыву (6.10) к автостраде западнее Вязьма. Этой операцией 7-я тд в третий раз за эту кампанию смогла выйти в тыл противника и осуществить окружение, как это было у Минска и Смоленска.

<…> Ни группа армий, ни ОКХ не ожидали быстрого прорыва 3-й танковой группы через днепровские оборонительные позиции. Даже ОКХ надеялось, что 4-я танковая группа окажется у Вязьмы скорее <…>.

6 октября 7-я танковая дивизия вышла на автостраду и оказалась в тылу противника, слишком поздно начавшего отход на восточный берег Днепра. 7 октября 10-я танковая дивизия 4-й танковой группы соединилась в районе Вязьмы с левофланговым полком 7-й танковой дивизии. К этому времени 56-й танковый корпус уже создал сплошной фронт окружения на участке от Вязьмы до Днепра (восточнее Холма). Ожесточенные ночные атаки противника, пытавшегося прорваться на этом участке на восток, успеха не имели» [48].

Враг спешил замкнуть и одновременно сжать кольцо окружения. Авиация Западного фронта в 11.50 7 октября обнаружила четыре мотомехколонны противника по 50–70 единиц в движении от Юхнова на Знаменку (40 км юго-восточнее Вязьмы). Несколько ранее была обнаружена колонна танков, бронемашин и автомашин в движении на Бельская (в 100 км южнее Вязьмы), а в районе Угра, Русаново, Вознесенье, Дракино (все пункты на р. Угра в 45–55 км южнее Вязьмы. — Л.Л.) — скопление автотранспорта. Согласно разведсводке штаба Западного фронта, в 13.30 7 октября колонна в количестве 40 танков и 50 автомашин противника перерезала шоссе у Охотино (17 км северо-восточнее Вязьмы. — Л.Л.). Противник силою до двух батальонов мотопехоты и батальона танков вышел на северо-восток от Вязьмы. Организовав противотанковую и противопехотную оборону на автомагистрали севернее Мясоедово (7 км северо-восточнее Вязьмы. — Л.Л.), противник перешел в наступление на Вязьму с востока и в 15.20 овладел городом. К вечеру 7 октября противник замкнул кольцо окружения у Вязьмы. Советские войска, начавшие отход с большим опозданием, оказались в котле. Однако, как докладывала немецкая воздушная разведка, «значительные силы противника избежали окружения, и большие колонны русских войск движутся в направлении Москвы».

К сожалению, 162, 242 и 251-я стрелковые дивизии 30-й армии Западного фронта отойти не успели. Они также были окружены севернее Сычевки. С отходом остальных сил армии генерала Хоменко на рубеж Воробьи, Булашово остатки 250-й и 242-й стрелковых дивизий были переданы в 31-ю армию, а полевое управление 30-й армии выведено в резерв. Отвести сравнительно благополучно удалось лишь войска, действующие на правом крыле фронта. 22-я и 29-я армии совершили отход планомерно, минируя дороги и производя разрушения на вероятных путях преследования противника. Противостоящие им части противника активности не проявляли. 7 октября отходившие части 22-й армии находились на меридиане Жукопа (р. Жукопа течет на север к Пена. — Л.Л.). 29-я армия начала отход с 20.30 6.10. В ее войсках при отходе в полном объеме проводилась партийно-политическая работа, а в 252-й стрелковой дивизии на больших привалах даже выступала агитбригада армии.

50-й стрелковой дивизии (без 2-го сп) каким-то образом удалось проскочить южнее Вязьмы до того, как противник замкнул кольцо окружения. Утром в 7.10 части дивизии, имея минимум боеприпасов, вышли в район ст. Исаково (10 км восточнее Вязьмы. — Л.Л.). Рокоссовскому удалось установить связь с ней. В конечном счете 50-я стрелковая дивизия развернулась севернее Вязьмы фронтом на северо-запад, где вошла в подчинение 16-й армии. Штаб фронта с утра 8.10 находился в Красновидово.

Когда удалось восстановить связь со штабом фронта, Рокоссовский в 23.30 7.10 доложил:

«1. Согласно вашему приказу я со штабом армии прибыл в район Вязьмы к 6.00 6.10 и этим точно выполнил ваш приказ.

2. К моменту прибытия штарма в район Вязьмы, никаких войск, включенных Вами в состав 16 А, в этом районе не было, а не имея сил и средств, я был не в состоянии организовать сопротивление на рубеже р. Вязьма.

3. Одновременно с подходом наших войск начался подход противника к Вязьме. В результате создалась обстановка, при которой штаб армии оказался отрезанным от своих войск.

4. Все меры по выполнению Вашего приказа нами выполняются. Если есть возможность, просил бы срочно подбросить в район штарма 16 один стрелковый полк на автостраду»[189].

Читатель, наверное, обратил внимание, как формулирует свое донесение Рокоссовский. Ему вовсе не хочется оказаться виновным в сдаче Вязьмы, которую защищать было практически нечем. Забегая вперед, отметим, что его опасения чуть было не оправдались. Рокоссовский вышел к своим войскам 9 октября в 40 км от Можайска. Там он получил приказ немедленно прибыть в штаб фронта, где уже заседала комиссия из Москвы во главе с Ворошиловым. В этот же день за ним и членом Военного совета армии Лобачевым прислали два самолета У-2.

Рокоссовский:

«Я дал указания Малинину о переходе на новое место, и мы направились к самолетам. Малинин на минуту задержал меня:

— Возьмите с собой приказ о передаче участка и войск Ершакову.

На вопрос, зачем это нужно, он ответил:

— Может пригодиться, мало ли что…

В небольшом одноэтажном домике нашли штаб фронта. Нас ожидали товарищи Ворошилов, Молотов, Конев и Булганин. Климент Ефремович сразу задал вопрос:

— Как это вы со штабом, но без войск шестнадцатой армии оказались под Вязьмой?

— Командующий фронтом сообщил, что части, которые я должен принять, — находятся здесь.

— Странно…

Я показал маршалу злополучный приказ за подписью командования.

У Ворошилова произошел бурный разговор с Коневым и Булганиным» [55].

Этот эпизод, описанный в мемуарах и Конева, и Жукова, многое говорит о характере взаимоотношений между советскими высокопоставленными военачальниками в сложной обстановке. А ведь и от этого зачастую зависели результаты действий подчиненных им войск. Кому-то надо было отвечать за поражение. Сталин в таких случаях быстро находил виновных. И можно представить, в каком свете выставили Рокоссовского его начальники, спасая себя. Комиссия Ворошилова, кроме выяснения обстановки и принятия срочных мер, должна была найти и виновного. В данном случае виновным был назначен И.С. Конев.

О несправедливых обвинениях в свой адрес и о трагической судьбе войск, окруженных под Вязьмой, К.К. Рокоссовский, несомненно, вспомнил во время Курской битвы. На второй день немецкой операции «Цитадель» Сталин предупредил его, что положение у Ватутина на юге тяжелое и что противник оттуда может нанести удар в тыл войскам Центрального фронта. Насколько серьезным оказалось положение, можно понять из воспоминаний заместителя Рокоссовского по тылу генерала Н.А. Антипенко:

«На второй или третий день некоторым лицам из руководства Центрального фронта стало казаться, что противнику все же удастся прорвать нашу оборону. <…> Были рекомендации: немедленно эвакуировать подальше в тыл все имущество, сосредоточенное на фронтовых складах <…>. Я обратился лично к командующему.

К.К. Рокоссовский сказал:

— Немцам не удалось достичь решительного успеха за первые два дня. Тем не менее это возможно теперь. А если уж произойдет такое несчастье, то мы будем драться в окружении и я, как командующий фронтом, останусь с окруженными войсками» (выделено мною. — Л.Л.) [57].

С началом отхода проводная связь окончательно вышла из строя. Теперь устойчивость управления войсками целиком зависела от того, насколько будет правильно применяться радиосвязь. Однако средств радиосвязи в соединениях и частях было совершенно недостаточно, а имеющиеся из-за технического несовершенства аппаратуры не могли обеспечить устойчивую работу на прием-передачу. Так, во многих стрелковых дивизиях имелось всего по 10–12 радиостанций вместо 63, положенных по табелю. На качестве радиосвязи сказывалась и слабая обученность специалистов. К тому же выяснилось, что некоторые командиры и начальники боялись пользоваться радиосредствами, считая, что противник может подслушать радиопереговоры или запеленговать рации и тем самым установить местонахождение пунктов управления войсками. Поэтому зачастую радиостанции располагались вдали от штабов, что само по себе затрудняло пользование ими. Порой доходило до того, что некоторые начальники из-за чрезмерной «радиобоязни» запрещали автомобильным радиостанциям находиться при отходе в общих колоннах.

При отходе наших войск активизировалась служба радиоперехвата противника. Надо признать, что это дело у противника было поставлено весьма обстоятельно. Немцы еще в 1914 г. в боях в Восточной Пруссии убедились в чрезвычайной эффективности такого способа добывания разведданных. Из восьми радиополков, подчиненных Центру радиоподслушивания при штабе ОКХ, который ведал радиоразведкой, шесть находилось на советско-германском фронте. Полки делились на соответствующие подразделения, укомплектованные опытными специалистами и имевшие совершенную для своего времени технику. Подразделения и посты радиоразведки прослушивали работу советских радиостанций, осуществляли перехват и пеленгацию радиотелеграфных станций, записывая на ленты или пластинки наиболее интересные передачи. Как правило, за каждым участком фронта следили одни и те же специалисты, знавшие наизусть применяемые советскими связистами ключи, позывные, псевдонимы и фамилии командного состава советских соединений. Обнаруженные пеленгаторами радиостанции, а значит и штабы, в состав которых они входили, подавлялись сосредоточенным огнем артиллерии и ударами авиации. Поэтому командиры старались реже прибегать к использованию радиостанций, чтобы не лишиться связи окончательно. Ветераны 120-го гап, в котором было сравнительно большое количество радиостанций, подтверждали, что почти сразу после работы на передачу по району нахождения радиостанции немцы открывали огонь. На первых порах из-за этого в полку были потери. Впоследствии мощные автомобильные радиостанции полка после работы на передачу сразу же меняли позиции.

Работа подслушивания противника облегчалась тем, что переговоры по радио между штабами наших войск зачастую велись с использованием старых позывных (их не успевали менять), уже известных немецкой разведке, а иногда вообще открытым текстом. В результате немецкое командование зачастую узнавало о намерениях нашего командования и передавало полученные сведения в соответствующие инстанции для принятия мер противодействия. Кроме того, немцы активно забивали эфир, затрудняя управление войсками, и занимались дезинформацией.

Так, 242-я стрелковая дивизия 30-й армии, отходя в восточном направлении, 5 октября вышла к дороге Белый — Вязьма, которая к этому времени была перехвачена противником. Командир дивизии попытался связаться со штабом армии, чтобы получить указания на дальнейшие действия. Когда радиостанция вышла в эфир, то на запрос был получен ответ — «ждите». Позднее выяснилось, что на волне дивизии работала радиостанция немцев, которая передавала дивизии ничего не значащую информацию и запросы, а также закодированные сообщения, которые невозможно было раскодировать. С 8 часов 5 октября и до 12 часов 6-го дивизия находилась без движения. К утру 6 октября стало ясно, что выход из окружения с материальной частью уже невозможен, так как немцы, подтянув крупные силы, окончательно блокировали единственную дорогу. Только тогда командование дивизии осознало, что получаемые радиограммы не что иное, как дезинформация, и приняло решение пробиваться на восток без тяжелого вооружения [58].

В условиях частого отсутствия связи положение спасали подвижные средства связи: донесения и распоряжения доставлялись с помощью пеших и конных посыльных, мотоциклистов, на автомашинах и самолетах (в том числе и путем сбрасывания вымпелов). Делегаты от соединений и частей (еще в сентябре был отдан приказ — впредь их именовать офицерами связи, но инерция была слишком велика) прибывали в вышестоящий штаб с картами, на которых старший начальник намечал боевую задачу и ставил свою подпись. Такая карта являлась руководящим документом. Другое дело, что в связи с вынужденным отходом на большую глубину карт нужного района в частях не оказалось. Поэтому зачастую боевые задачи и маршруты движения частей фиксировались на простых листках бумаги (в фондах частей и соединений ЦАМО хранится много таких документов). В районе окружения западнее Вязьмы и сейчас можно найти кипы из тысяч листов карт. Их закопали за ненужностью, так как это были карты других районов и участков фронта. Можно найти и карты района Вязьмы, которые закопали перед прорывом из окружения (схема 15 выполнена на фрагменте листа такой карты, найденном поисковиком Николаем Слесаревым).

При вынужденном отходе, когда обстановка резко и часто меняется, от командующих и их штабов требовалось гибкое и весьма конкретное управление войсками. Командующий Западным фронтом, отдав распоряжения об отходе, поспешил сменить место своего КП. Сначалом перемещения он окончательно утратил связь с армиями. Для доведения приказа на отход и управления войсками в Касне был оставлен оперпункт, то есть временный пункт управления (ВПУ), который возглавил начальник оперативного отдела штаба генерал-майор Маландин. ВПУ, по существу, должен был выступать в роли ретранслятора. Однако и он в скором времени потерял связь и со штабом фронта, и с армиями. Связь по радио была только с находившейся неподалеку 16-й армией, но на запросы Маландина ее штаб почему-то не отвечал.

Распоряжения войскам передавались, но вот доходили ли они до адресатов — большой вопрос. Поэтому в архиве на многих документах отсутствуют служебные пометки о приеме адресатом того или иного распоряжения. Например, Маландин от имени Конева приказал командующему 32-й армией продолжать активнее действовать во фланг противнику в направлении Волочек, а также принять меры по доставке горючего 143-й танковой бригаде в район Аксентьево. Что могло дать подобное распоряжение Вишневскому, даже если бы оно дошло до адресата? По существу, во время перемещения командного пункта Конева и его штаба отходом войск фронта никто не руководил. И это признается ныне в официальных источниках [54].

Между тем немцы попытались обнаружить и разгромить «штаб маршала Тимошенко». Их разведотряд в составе 15–20 танков был обнаружен в 13 км севернее ст. Касня. В 17.00 6.10 в районе Торбеево (10 км севернее станции), совершили посадку 5 самолетов противника, которые доставили две танкетки и 40 автоматчиков. Аэродром, где базировались самолеты У-2, обслуживавшие штаб фронта, оказался под огнем минометов десанта. Самолеты были вынуждены перелететь на вяземский аэродром.

Из донесения Маландина 6 октября:

«Не имея связи, У-2 под рукой, принял решение имеющимися двумя танками и взводом пехоты из батальона охраны штаба выбить противника из Торбеева. Если удастся, то вновь переведу У-2 на этот аэродром. Временный ОП (оперпункт. — Л.Л.) переведу в район Вязьмы. Для связи с Рокоссовским, Лукиным по шоссе — машинами, а с 22 и 29 армиями — самолетами.

Район временного КП — район Мясоедово (9 км северо-восточнее Вязьмы. — Л.Л.)»[190].

Немцам так и не удалось найти и уничтожить «штаб Тимошенко». Их контрразведка еще долго занималась опросом местных жителей Касни, куда он делся.

Из статьи генерала Лукина:

«Отход предстояло согласовать с 20-й армией, находившейся слева, и с группой Болдина. В Вадино я встретился с И.В. Болдиным. Его группа понесла большие потери в живой силе и технике. В ночь на 6 октября (в 10 часов 6 октября. — Л.Л.) армия начала отход, прикрываясь арьергардами. Часть войск отводилась и занимала новый рубеж, остальные перекатом переходили его, оставляя первых в арьергарде. При подходе к Днепру стало известно, что противник с ходу прорвал фронт 32-й армии и 220-й и 18-й стрелковых дивизий народного ополчения, отбросил их на восток, части дивизий отошли соответственно на Сычевку и Гжатск. Связь с армией они потеряли.

С высоты восточного берега Днепра местность просматривалась на 15–20 км. Рубеж имел развитую систему обороны, подготовленную соединениями 32-й армии Резервного фронта. У моста, на шоссе и железнодорожной линии стояли морские орудия на бетонированных площадках. <…> Конечно, противник об этом знал и не пошел на них, а прорвал оборону севернее. Таким образом, уже не имело смысла останавливаться на этом прекрасном рубеже обороны, так как противник замкнул клещи восточнее Вязьмы <…>» [56].

А вот как об этом рассказывает Конев:

«Выполняя приказ фронта, главным образом 19-я и 20-я армии, под нажимом наступающего с фронта противника (здесь и далее выделено мною. — Л.Л.) начали последовательно отходить от рубежа к рубежу. Первый промежуточный рубеж (Конев противоречит собственному приказу на отход. — Л.Л.) наметили на р. Днепр, где были подготовлены позиции Резервным фронтом.

Принимая решение на отход, я хорошо представлял все трудности его выполнения. Дело в том, что отход — самый сложный вид боевых действий. Требуется большая выучка войск и крепкое управление. На опыте мы постигали это искусство. Невольно в связи с этим вспоминаются слова Льва Толстого. В своих записках о Крымской войне он писал, что „необученные войска не способны отступать, они могут только бежать“. Очень метко и правильно сказал. К сожалению, надо признать, что до войны наши войска очень редко изучали этот вид действий, считая отход признаком слабости и несовместимым с нашей доктриной. Мы собирались воевать только на территории врага. И вот теперь, во время войны, за это крепко поплатились.

Должен заметить, что отход наших войск проходил в трудных условиях. Поскольку артиллерия и все обозы Западного фронта, как я уже отмечал, имели только конную тягу, то, естественно, отходить в высоком темпе, а проще говоря, оторваться от противника войска были не в силах. Так как превосходство в подвижности было на стороне врага.

<…> В этой сложной обстановке выполнить маневр отхода было очень трудно. Быстро продвигающиеся гитлеровские моторизованные корпуса отрезали пути отхода»[43].

Справедливые слова, жаль только, что сказаны задним числом. А на деле Конев отверг план обороны 16-й армии из-за того, что в нем определялся порядок действий войск на случай вынужденного отхода. А в напряженной боевой обстановке было трудно хорошо организовать отход, чтобы не потерять управления, сохранить живую силу, вооружение и боевую технику, выделить специальные команды для уничтожения важных военных и гражданских объектов. Наконец, необходимо было продумать меры по эвакуации тыловых частей и учреждений, в том числе госпиталей, и запасов материальных средств. При этом надо было исключить положение, когда отход одного соединения мог поставить в трудное положение другое, не допустить перемешивания частей. Вот и отходили кто как мог, оставляя противнику целехонькие мосты и переправы, склады с боеприпасами, ГСМ и продовольствием и вполне исправную железную дорогу. Немцы тут же начали подвозить по ней личный состав и материальные средства, используя захваченный подвижной состав.

Справедливо сказано и о превосходстве танковых и моторизованных соединений противника в подвижности. Тем более было важно отходить как можно быстрее — сразу на указанный рубеж. И наши отходящие части, вопреки утверждениям Конева и некоторых публицистов, без особого труда оторвались от преследующих их с запада пехотных дивизий противника. Отход с развертыванием сил на промежуточных рубежах придуман задним числом Иваном Степановичем и редакторами статьи Лукина (с учетом ранее опубликованной в этом же журнале статьи Конева). Отход таким способом предусматривает развертывание главных сил для ведения боя на промежуточных рубежах, чтобы задержать противника и тем самым выиграть время. Командование фронта ограничилось отдачей приказа и постановкой задач армиям в самом общем виде. В приведенных выше документах ни слова о промежуточном рубеже — армии готовились занять оборону на Днепре. В создавшейся обстановке, наоборот, требовалось быстро, нигде не задерживаясь, отводить главные силы дивизий под прикрытием арьергардов. А вот арьергарды в зависимости от темпа отхода главных сил и действий противника развертываются на промежуточных рубежах, чтобы задержать его части, ведущие фронтальное преследование.

Аргументы И.С. Конева и авторов других публикаций не выдерживают сопоставления с донесением генерала Лукина и документами противника (приводятся ниже). Несколько забегая вперед, приведу выдержку из донесения 19-й армии об отходе за р. Днепр и занятии обороны:

«Приказ Западного фронта на выход 19-й армии за р. Днепр получен в 4 часа 6 октября, в 10 часов 6 октября армия начала отход за р. Днепр с рубежа р. Вопец и Вопь. Отход совершен организованно вне воздействия наземного противника, под частичным воздействием авиации»[191].

А придумано все это с целью хоть как-то объяснить окружение главных сил Западного фронта, затушевав при этом просчет Ставки (и командования Западного фронта), с большим запозданием принявшей решение на отвод войск. Между прочим, мне из двух разных и вполне достоверных источников известно, что маршал Конев, работая в ЦАМО, возмущался содержанием некоторых архивных документов — «это было не так!» — и пытался что-то чертить на подлиннике фронтовой карты октября 1941 г. Об этом было доложено министру обороны маршалу Р.Я. Малиновскому (октябрь 1957 г. — март 1967 г.), который распорядился впредь выдавать высокопоставленным авторам мемуаров только копии документов.

В соответствии с приказом Ставки Днепр, вернее, хорошо укрепленный оборонительный рубеж на его восточном берегу, изначально был избран в качестве конечного рубежа отхода. Сюда по требованию Ставки нужно было в первую очередь отвести артиллерию. На него надо было отвести и как можно скорее, нигде не задерживаясь, и главные силы 20-й и 19-й армий и группы Болдина. Чтобы, используя его укрепления, остановить наступающего противника. Судя по темпам отхода 19-й армии, так оно и было: армия за сутки с небольшим отошла на 40–45 км, считая от самой удаленной левофланговой дивизии (головные части 20-й армии, несмотря на пробки на дорогах, за чуть большее время прошли более 60 км). При этом ей пришлось преодолеть при ограниченном количестве переправ и налетах авиации две серьезные водные преграды — реки Вопец и Днепр. Здесь отошедшие соединения потеряли еще одни сутки, собираясь обороняться на реке. Вот и появилась версия о промежуточных рубежах, на которых на самом деле до Днепра развертывались только арьергарды.

Когда же окружение стало фактом, «наверху» спохватились, и войска получили приказ командующего фронтом отходить с максимальным темпом — до 70 км в сутки; чтобы вырваться из «котла»[192]. Но что значит 70 км в сутки для стрелковых соединений, не имеющих, по существу, автотранспорта? Артиллерия и обозы соединений в основном имели только конную тягу, но лошадей тоже не хватало. Поэтому стрелковым частям и подразделениям выдержать такой темп было просто невозможно. Вот 112-я стрелковая дивизия (бывшая мотострелковая), в которой в связи с переформированием вместо лошадей временно оставили 3 комплекта автомашин вместо одного, полагающегося по штату, могла бы отходить с таким темпом, но и то только по автостраде, а не по забитым обозами проселкам.

Автора могут упрекнуть, что он спорит со своими оппонентами, которые ответить ему уже не могут. Но раньше, в условиях жесткой цензуры, исследователи были лишены возможности публично спорить со власть предержащими. На кухне — пожалуйста. В свое оправдание придется сделать небольшое отступление. В 1981 г. по просьбе ветеранов 120-го гап я написал небольшую книгу об участии полка в вяземских событиях. Весьма влиятельный сын погибшего в окружении начальника штаба полка (сейчас бы сказали — спонсор) предложил издать ее высокой печатью, но потребовалось разрешение военной цензуры, и затея сорвалась. Пришлось пойти на хитрость, и изрядно усеченный по требованию военного цензора Военной академии им. Фрунзе вариант (пришлось убрать из текста все данные о составе и вооружении полка, потерях и прочую крамолу) был опубликован мной за свой счет под видом учебного пособия в 1982 г. тиражом всего 100 экземпляров (см. Приложение 10). Эти небольшие книжечки и были распространены среди ветеранов и родственников погибших воинов на очередной встрече.

На указанные выше противоречия по поводу принятия решения на отход (и другие) в статьях «Военно-исторического журнала» я обратил внимание еще в 1981 г. Тогда же и написал письмо в редакцию этого уважаемого журнала с просьбой разъяснить ее позицию по этому важному вопросу. Ответа не получил. В 1982 г. на конференции в Военной академии имени М.В. Фрунзе, проводимой редакцией журнала, я передал второй экземпляр моего письма прямо в президиум. После окончания конференции мне предложили написать статью о вяземской оборонительной операции. Я сказал, что буду писать на основе архивных материалов. Главный редактор согласился, но предупредил, что эти материалы в военном отделе ЦК КПСС «будут изучать под микроскопом». Стало ясно — правдивую статью не пропустят.

Однако продолжим. Начиная с 6 октября, сведения о действиях противника и положении своих войск поступали нерегулярно. В штабе Западного фронта слабо знали обстановку и, соответственно, не могли доложить в Ставку что-нибудь определенное. Деятельность разведки, нацеленной в новом направлении — на восток, а также в сторону флангов, в должной мере не была организована. Оценка сил противника и его намерений осуществлялась на основе отрывочных сообщений и даже слухов. Все чаще в донесениях и сводках звучало: «Данных о положении частей нет, связи не имеем, высланы командиры для уточнения обстановки».

6.10 в 16.10 в штаб Западного фронта по телеграфу был передан запрос:

«Прошу принять записку генералу Соколовскому. 1081 приказал (видимо, этим позывным пользовался начальник Генштаба. — Л.Л.) дать объяснение о причинах несвоевременного представления Вами оперативных документов в Генштаб. И почему до сих пор от Вас нет оперативной сводки по состоянию на 10.006.10.41» [193]. Фронт и Ставка вынуждены были принимать решения, плохо зная обстановку. Совсем не случайно Сталин вызвал в Москву командующего Ленинградским фронтом Г.К. Жукова.

Судя по тексту оперсводки Генерального штаба № 216 на 20.00 7.10, информация от штабов фронтов и армий поступала туда с большим запозданием и не вполне соответствовала действительной обстановке. Было ясно, что отход армий Западного и Резервного фронтов продолжается, но о положении их соединений были только отрывочные сведения. Положение частей 19-й армии требовало уточнения. 20-я армия, прикрываясь с фронта арьергардами, продолжала отход на новый рубеж обороны. Противник на фронте армии активности не проявлял, воздействуя на отходящие колонны наших частей только авиацией.

Группа Болдина совместно с частью сил 32-й армии, в том числе с 143-й танковой бригадой, вели бой с частями противника, наступающими от района Холм-Жирковский в направлении Андреевское (13 км юго-восточнее Холм-Жирковский. — Л.Л.), Григорьевское, Шипулино (все пункты вдоль р. Вязьма. — Л.Л.). Главные силы группы совместно с частями 140-й сд 32-й армии вели бои в районах к югу от Ордылево, Белый Берег. Передовые отряды (вероятно, имелись в виду арьергарды. — Л.Л.) 101-й мсд, 152-й сд, 128-й и 126-й танковых бригад, прикрывающие главные силы, по явно устаревшим данным, находились еще на рубеже Холм-Жирковский, Игоревская, Яковская, то есть в 25–30 км от главных сил — западнее Днепра.

Особенно благостную картину нарисовал штаб Западного фронта о положении в районе Вязьмы. Оказывается, для обеспечения выхода войск фронта на новый рубеж обороны в районе ВЯЗЬМА сосредоточиваются управление 16-й армии и четыре дивизии со средствами усиления: 73, 50, 38 и 229-й сд. 73-я сд в 1.00 7.10 подходила к району ВЯЗЬМА, 50-я сд в 3.00 7.10 проходила рубеж ДУРОВО. Местонахождение 38-й и 229-й сд уточнялось. Связь с 16-й армией поддерживалась по радио. Уже сутки прошли, как противник ворвался в Вязьму, утром там сомкнулись танковые клещи Гота и Гепнера. Но в сводке упрямо утверждается: «Данные о наличии противника в районе Вязьмы не подтверждаются» (выделено мною. — Л.Л.)[194].

Нет, не зря Сталин послал в штаб фронта комиссию ГКО и Ставки!

Немецкая разведка, отслеживая важное направление вдоль автострады, установила, что здесь обороняется «сталинская» дивизия. На отчетных картах масштаба 1:1 000 000, где показывалось положение войск вермахта на советско-германском фронте на каждый день (Lage-Ost), немцы обычно (не всегда) указывали номера противостоящих соединений русских, при этом часто допуская ошибки. На трофейной отчетной карте на 7 октября, по которой генералы ОКВ ежедневно докладывали обстановку Гитлеру, рядом с номером 2-й советской стрелковой дивизии появилась пометка «2. (Stalin)»[195]. Эта пометка впоследствии сыграла свою зловещую роль в истории 2-й дивизии народного ополчения Сталинского района г. Москвы.

2-я стрелковая дивизия генерал-майора В.Ф. Вашкевича 6 октября получила приказ командующего 32-й армией: прочно обороняя занимаемые позиции по Днепру, не допустить охвата противником своего правого фланга, а левый фланг, в связи с перегруппировкой 29-й стрелковой дивизии (бывшая 7-я дно), протянуть на юг до Дорогобужа. В итоге фронт обороны дивизии растянулся до 45 километров. Но основные силы дивизии по-прежнему прикрывали вяземское направление, седлая автостраду и железную дорогу Смоленск — Москва. Несмотря на прорыв противника севернее и захват им Вязьмы, дивизия продолжала удерживать занимаемый рубеж.

Уже трое суток дивизия пропускала через передний край обороны разного рода невооруженные тыловые части и учреждения фронта и армий, которые не всегда ждали указаний и разрешений на смену района дислокации. Это был первый признак назревающего общего отхода и хаоса. Затем появились и отходящие соединения и части 19-й и 20-й армий. Дивизии Ершакова и переданные ему в подчинение соединения 16-й армии отходили южнее автомагистрали. Переправившись через Днепр, отошедшие части занимали назначенные участки, приводили себя в порядок.

По рассказам ветеранов 120-го гап, полк начал отход без 1-го дивизиона, который присоединился к полку на подходе к Днепру. Реку перешли по понтонному мосту, предположительно у деревни Мосоловка (вероятно, Максимовка. — Л.Л.). При отходе не потеряли ни одного орудия. Полк двигался в указанный район, где он должен был поддерживать какую-то дивизию народного ополчения. Двигались без карт, по маршруту, начерченному на листке бумаги[196]. Продвигались со скоростью не более 6–10 км/час, так как дороги были забиты частями всех родов войск и тылами. В назначенном районе войск не оказалось. Лейтенант Н.В. Пясецкий, высланный командиром полка в разведку на мотоцикле, обогнал полк на 12–15 км и был обстрелян немцами недалеко от Вязьмы. На подходе к городу, когда были уже видны купола церквей, колонна полка была обстреляна пулеметным огнем из кирпичного двухэтажного дома. Было много убитых и раненых. Начальник штаба полка был ранен в ногу[197].

Вспоминает генерал Вашкевич:

«Рано утром 6 октября (во второй половине дня. — Л.Л.) в штаб дивизии сообщили, что Вязьма занята парашютным десантом противника. Для участия в его уничтожении была направлена самая подвижная часть дивизии — танкетный батальон. Когда он подошел к Вязьме, она была уже занята 46-м танковым корпусом врага.

6 и 7 октября прошли в стычках разведывательных подразделений и в отражении небольших разведывательных отрядов мотоциклистов противника, пытавшихся подойти к Днепру на участке дивизии. Со второй половины дня 7 октября наступила необычайная тишина. Шум боя затих на всех направлениях. Только около 17 часов к шоссейному мосту через Днепр подошла рота вражеских мотоциклистов. Она пыталась захватить мост и предотвратить его уничтожение. Саперы дивизии взорвали мост вместе с фашистской ротой[198].

<…> К вечеру того же дня за Днепр отошли еще три стрелковые дивизии и три артиллерийских полка усиления из состава 30-й армии. Эти войска составляли группу заместителя командующего Западным фронтом генерал-лейтенанта И.В. Болдина. Ни о составе, ни о численности войск, оказавшихся в полосе дивизии, а тем более об их боевых задачах мы не имели никакой информации. Знали лишь, что вся полоса дивизии до реки Вязьмы и восточнее ее заполнена советской пехотой, артиллерией и автотранспортом» [37].

Ставка рассчитывала, что Западному фронту удастся удержать хорошо подготовленный в инженерном отношении Ржевско-Вяземский рубеж, задержать продвижение противника и выиграть время для перегруппировки своих сил. Силы для его удержания были, но ими плохо распорядились. Взаимодействие войск Западного фронта с армиями второго эшелона Резервного организовано не было. Буденный все свое внимание сосредоточил на отражении удара в полосе 24-й, и 43-й армий, а затем вообще потерял управление войсками. Ограниченным силам 32-й армии в обстановке неразберихи не удалось ликвидировать захваченные немцами плацдармы. Вместо занятия и ведения упорной обороны войска 31-й армии по инерции продолжали заниматься перегруппировкой.

В связи с прорывом крупных сил противника на участке Пигулино, Настасьино и быстрым продвижением их на Вязьму, а также с выходом его танковых соединений к Юхнову удерживать Ржевско-Вяземский рубеж на вяземском направлении стало нецелесообразным. Тем более что 41-й моторизованный корпус противника, имея впереди 36 мд, с ходу преодолел его и на участке по р. Немощенка (приток Днепра севернее Булашово), занятом слабыми силами 31-й армии, приступил к форсированию Днепра. Ставка приняла решение оставить Ржевско-Вяземский рубеж и продолжить дальнейший отвод сил обоих фронтов, чтобы избежать окружения.

7 октября в 16.25 Конев отдал распоряжение Болдину:

«Немедленно выходить. <…>энергично прорываться во взаимодействии с Лукиным на рубеж-Гжатска. Действуйте решительно, сохраняйте технику и живую силу. Исполнение немедленно»[199].

В этот же день в 21.30, не имея связи с армиями, штаб Западного фронта передает сразу трем адресатам:

«Лукину, Ершакову, Болдину.

Взаимно передать друг другу. Бейте сосредоточенным кулаком в направлении севернее Вязьмы на Гжатск. Держите между собой связь и взаимодействие. Севернее Вязьмы пока передовые части противника.

Получение подтвердите»[200].

7 октября, согласно оперсводке штаба Западного фронта, 19-я армия с рубежа р. Днепр отходила на рубеж по меридиану Вязьма. 20-я армия в 15.007.10 прошла рубеж Издешково с задачей к утру 8.10 сосредоточиться в районе Черново, Семлево.

Когда в штабе группы армий «Центр» поняли, что началось общее отступление русских войск, там были приняты меры по ускорению создания внутреннего фронта окружения. Резервную 14-ю моторизованную дивизию, которая должна была действовать на направлении наступления 41-го мк, командование 9-й полевой армии подчинило 56-му мк. Этот корпус силами 129-й пехотной, 6-й и 7-й танковых дивизий создал сплошной внутренний фронт окружения от автострады севернее Вязьмы до Днепра. Одновременно противник начал принимать меры по срыву возможных попыток русских деблокировать окруженную группировку. 41-й мк, прорвавшийся к верховьям Днепра, 7 октября форсировал его у Спаса (8 км севернее Волочек) и начал продвигаться в направлении Липицы. 8 октября корпус прорвал вторую полосу Ржевско-Вяземского оборонительного рубежа у Липицы (7 км западнее Ново-Дугинская. — Л.Л.), тем самым прикрыв тыл частей 56-го мк, удерживавших внутренний фронт окружения.

Вкратце рассмотрим, как в этот период развивалась обстановка в полосе 8-го армейского корпуса противника.

«6.10. Сопротивление противника окончательно сломлено, перешли в преследование. <…> в первой половине дня достигли высот западнее р. Вопец — позиции оказались незанятыми (а где же бои на выгодных промежуточных рубежах, о которых писал Конев? Здесь и далее выделено мною. — Л.Л.). Корпус был остановлен приказом 9-й армии на рубеже Приселье, Артамоново, район Неелово, чтобы обеспечить глубокий фланг группировки, наступающей на направлении главного удара. Мощные силы врага перед левым флангом 87-й пд и правым флангом 8-й пд.

<…> Противник отступает, минируя при этом дороги. В полосе 23-го ак соприкосновения с противником нет.

7.10. 162-я пд, включенная в состав корпуса, завершила переправу через Вопец. Дороги размыло, но автотранспорту во время ночных заморозков удавалось проскочить. До Днепра соприкосновения с противником не было.

<…> К утру 7 октября немецкие войска заняли блокирующие позиции к западу от Вязьмы, захлопнув 16-ю, 19-ю, 20-ю, 24-ю и часть 32-й армии в котле к западу от города.

8.10. 7-я танковая дивизия во второй половине дня 7.10 у автострады западнее Вязьмы установила локтевую связь с 6-й танковой дивизией западнее Спас (5 км северо-восточнее Богородицкое. — Л.Л.), тем самым создан сплошной фронт обороны от Днепра до автострады. <…> 5 и 35-я пехотные дивизии 5-го армейского корпуса после упорных боев достигли Днепра и переправляются через реку южнее устья р. Вязьма.

8.10. Боевая разведка всех дивизий [корпуса] достигла Днепра. Сильные арьергарды противника в оборонительной полосе Днепра сделали невозможной переправу на другой берег в этот день и ночью»[201].

Здесь противник встретил упорное сопротивление частей 2-й стрелковой дивизии при мощной поддержке артиллерии.

В полосе Резервного фронта соединения 43-й армии под ударами противника начали отход в северо-восточном направлении еще до получения разрешения, обнажив южный фланг 24-й армии. Командующий армией генерал-майор П.П. Собенников полностью потерял управление войсками. В это же время войска 24-й армии генерал-лейтенанта. А.И. Ракутина продолжали удерживать фронт в районе Ельни. С началом немецкого наступления он предупредил командиров соединений и частей о том, что приказа на отход им отдано не будет. К середине дня 6 октября противник вышел на рубеж Пятница, Лосьмино, что в 16 км южнее Вязьмы (сам рубеж — в 5 км восточнее железной дороги Вязьма — Киров. — Л.Л.), то есть оказался глубоко в тылу войск Резервного фронта. Связь штаба фронта со Ставкой и армиями периодически терялась. Его начальник генерал Анисов в 22.35 5.10 запросил Генштаб:

«<…> директиву на отход не получили — не понятно наше место назначения.

<…> куда отходит Конев, не ясно. Если нельзя передать существо директивы по проводу, срочно коротко передайте шифром тчк. Без этого многое не понятно».

В ответ в 02.25 6.10 Ставка продублировала шифровкой директиву на отход, указав в первом пункте задачу Западному фронту и сообщив, что:

«<…> 31 и 32 армии из Резервного фронта переходят в подчинение командующего Западн[ым] фронт[ом].

2. Резервному фронту в составе 24, 43 и 33 А в ночь с 5 на 6.10.41 занять линию Ведерники, Хлысты <…> Лазинки (34 км юго-западнее ст. Угра. — Л.Л.) <…> Мосальск (32 км юго-западнее Юхнова. — Л.Л.), Серпейск <…> ст. Шахта, Жиздра, все пункты для Резервного фронта включительно.

Штаб фронта — Малый Ярославец (так в тексте, правильно — Малоярославец. — Л.Л.).

3. На указанном во 2-м пункте рубеже Резервному фронту, приведя части в порядок, перейти к упорной обороне, прикрывая основные направления: а) Юхнов, Медынь, Малый Ярославец, б) Серпейск, Мещовск, Калуга, в) Сухиничи, Козельск, Белев.

4. Разграничительная линия:

а) с Западным фронтом — ст. Пересна (30 км юго-восточнее Смоленск. — Л.Л.), Ведерники, Городок, Бол. Ермаки, Темкино, Шанский Завод, Боровск, все пункты для Западного фронта включительно;

б) между Резервным и Брянским Фронтом. — прежняя…»[202].

Видимо, в Генштабе не знали положения в полосе фронта: рубеж, который, согласно директиве, предстояло занять и упорно оборонять, 5 октября был уже преодолен противником, а Юхнов занят его танковыми частями (см. схемы 7 и 9). К тому же шифртелеграмма Генштаба была принята, но расшифрована только в 21.30 6 октября, то есть спустя почти сутки. Так и на Резервном фронте было потеряно драгоценное время, так необходимое для отвода войск из образовавшегося мешка. Но Буденному каким-то образом стало известно содержание директивы Ставки на отвод войск. Возможно, о ней он узнал из разговора с Коневым. Следуя в новый район развертывания командного пункта Западного фронта, И.С. Конев и член Военного совета. Н.А. Булганин заехали в Гжатск, где встретились с маршалом С.М. Буденным. Вспоминает Конев:

«Ночью с 5 на 6 октября мы уже были на командном пункте Резервного фронта, который размещался в блиндажах в лесу. Сам Семен Михайлович находился в поселке, на окраине Гжатска, в небольшом домике под прикрытием танка КВ. Мы прибыли к нему в штаб, с тем чтобы сообщить о сложившейся обстановке и узнать о мерах, которые принимает командование Резервного фронта в связи с тяжелым положением, создавшимся на участке 43-й армии.

По имевшимся у нас данным, полученным из Генштаба, на втором рубеже в районе Сычевка, Гжатск (невероятно: выходит, что Конев не знал или забыл, где проходила в его тылу вторая полоса Ржевско-Вяземского оборонительного рубежа! — Л.Л.) должна была находиться 49-я армия Резервного фронта, но, как выяснилось в разговоре с С.М. Буденным, 49-й армии там не было. <…> Рокоссовскому было приказано принимать в свое подчинение все части, выходящие с запада к рубежу Гжатска, и те, которые будут подходить с тыла, в частности, прибывающие из резерва Ставки в район Уваровки две танковые бригады, и организовывать оборону на рубеже Сычевка, Гжатск и южнее» [43].

В 5.55 6 октября маршал Буденный отдал боевой приказ № 034/оп, в котором отметил, что противник, прорвав фронт обороны на р. Десна силою до 7–8 пд, двух тд, двух мд, продолжает наступление в восточном и северо-восточном направлениях. Затем маршал поставил задачи войскам:

«24-й армии (309, 8, 222, 19, 139,170, 303 сд, 105 гап, 573 пап, 428, 275 кап, 880, 879 ап ПТО, 305 пап) занять оборону р. Ушица — выс. 221.4… Городечня.

Разгранлиния: Спас-Деменск, Городечня, Богородицкое <…> КП — Пустошка.

43 армии (211, 53, 149, 29, 113 сд, 145 тбр, 641, 364 кап, 320 пап, 875, 18,758 ап ПТО) занять и упорно оборонять рубеж Городечня, Буда, Ключи, Глагольня, Мосальск, Серпейск, Ломакино. КП — Богатыри.

33 армии (60,173 и 17 сд) — рубеж Серпейск <…> Жиздра. КП — Сухиничи.

Резерв фронта: 106,103 сд, 144,148 тбр, 544 гап БМ.

Штаб фронта с 8.10 — Малоярославец»[203].

В 7.056 октября Буденному из Ставки. передали шифровку:

«Ставка ВГК категорически запрещает оставлять врагу находящуюся на позициях Резервного фронта артиллерию усиления (противотанковую, корпусную, морскую) и предлагает всю позиционную артиллерию 24 А и оставшуюся на позициях 43 А с отходом этих армий немедленно вывести в район Малоярославца Можайской линии обороны, назначить строго ответственных за это лиц. Передаю Вам, что это личное указание тов. Сталина»[204]. То, что шифровку продиктовал сам Иосиф Виссарионович, было понятно из текста. Его настолько беспокоил этот вопрос, что в Ставке решили продублировать это распоряжение еще одной шифрограммой, подчеркнув, что оно касается и артиллерии, «поставленной в большом количестве на подготовленном рубеже Резервного фронта, вплоть до морской, не составляющей принадлежности войсковых соединений».

В Генштабе спохватились, что указали конечный рубеж отхода для Резервного фронта, совершенно не соответствующий обстановке, в том числе и в связи с отходом войск Брянского фронта. Дополнительным распоряжением левый фланг Резервного фронта было приказано отвести на линию восточнее Юхнов, (иск.) Козельск, Белев. Но это уже не имело значения, так как направление на восток и сам рубеж прикрыть Буденному было уже нечем. Он пытается хотя бы задержать продвижение противника на Вязьму в надежде отвести войска 24-й армии, оказавшиеся в глубоком мешке, через еще остававшийся проход.

Разобравшись в обстановке, командующий фронтом в этот же день в 11.40 уточняет задачу 24-й армии:

«1. Противник, продолжая нажим с запада, главный удар наносит в направлении Спас-Деменск, Вязьма, пытаясь выйти в тыл частям 24-й и 20-й армий.

2. В частичное изменение приказа № 034/оп приказываю:

а) прикрывшись на занимаемом рубеже по одному полку и дивизионом артиллерии от 309, 103 и 19 сд, остальными силами этих дивизий в ночь на 7.10 оторваться от противника и форсированным маршем выйти в район… не позднее 19 часов 8.10.41;

б) задача: занять оборонительные полосы Лебедево, Давыдково, Теренино, Аракчеево и не допустить противника на Вязьму. Для усиления обороны дивизий собрать артиллерию 24 А, отошедшую в район Вязьмы, и выбросить на рубеж обороны;

в) для обеспечения выхода дивизий в район Вязьмы одной сд нанести удар в направлении свх. Мархоткино, Семенково, Барсуки. Наступление этой сд — немедленно»[205].

6 октября по телеграфу состоялся разговор начальника Генштаба Шапошникова с начальником штаба Резервного фронта. Анисов по просьбе маршала доложил имеющиеся у него сведения о положении соединений 24-й армии на 13–14 часов 6.10.1941 г. В частности, он отметил, что 170-я сд(странно, но 170-я стрелковая дивизия значится расформированной с 4.10.1941 г. — Л.Л.) обороняла Ельню, но в 14 часов город был захвачен противником. Анисов признал, что штаб Резервного фронта имеет неполные данные только о трех дивизиях 43-й армии и двух — 33-й. Обычно всегда сдержанный, Шапошников отчитал начальника штаба за потерю связи с армиями и за то, что не знают даже, где находится командующий фронтом.

Анисов оправдывается:

«… Собенников и Зуев ни одного толкового донесения не прислали… С офицером прислали только карту, на которой нанесены штаб армии — Красное Лосьмино (12 км юго-восточнее Вязьма) и 3 отряда, о численности которых ничего не написал и делегату не объяснил:

№ 1 — Кр. Холм — Дашковка (10 км юго-вост. Вязьма)

№ 2 — Греково — Кр. Лосьмино

№ 3 — Знаменка, Дрозжино

Мелкие группы противника, обтекая левый фланг армии, проникли 5–7 км юго-восточнее Волочек. 144 тбр — остатки и спб (стрелково-пулеметный батальон. — Л.Л.) — резерв.

Связи с 303 сд в течение дня установить не удалось.

33-я армия как организм пока не существует. В Красное Лосьмино есть командующий и член Военного совета, штаба нет, где — неизвестно. Средств связи также нет. Высланные на двух самолетах и одной автомашине командир оперативного отдела и офицер связи для розыска штаба армии и дивизий пока не вернулись.

Никаких данных о положении частей 33 А штаб фронта не имеет.

<…> Необходима срочная присылка вооруженного пополнения хотя бы 30 тыс. Все.

Шапошников: Куда выводится 8 дивизия?

Мне непонятно, для кого же присылать вооруженное пополнение, когда Вы в своем докладе не назвали ни одного полка стрелкового или артиллерийского, ни одной дивизии… и когда отходят красноармейцы без комсостава и, по-видимому, без вооружения и матчасти. Можно потерять связь, но уже не до такой степени, чтобы через прерывчатый фронт противника нельзя было добраться до частей, которые без сомнения где-то существуют и, по всей вероятности, дерутся.

По-видимому, посланные Вами офицеры связи довольно не храбро подошли к выполнению своих задач. Необходимо более энергичных и толковых командиров направить для этого. Нам важен не розыск командующих армий, а войсковых организмов…

Неужели нет хоть какого-либо намека, где находятся дивизии 43 и 33 А.

Какое же решение принял командующий фронтом?

Анисов: <…> пополнение нужно, потому что 24 армия понесла большие потери, но почти полностью сохранила матчасть.

Шапошников: Где командующий фронтом?

Анисов: Командующий фронтом около 14 часов выехал в Малоярославец, а оттуда намерен проехать в Калугу для проверки работы высланных на это направление командиров штаба и установления связи с соединениями, прибывающими в этот район.

<…> возвращаться сюда он не собирался, ибо сегодня намечается переезд в тот район нашего штаба.

Шапошников: Куда именно переходит штаб? Имейте в виду, чтобы во время перехода была связь с Вами как на старом, так и на новом месте <…>

Шапошников: У меня все. Доносите, как только что-либо получите, хотя бы об одном полку»[206].

Когда маршал в 18.40 покинул аппаратную, Анисов передал оперативному дежурному Генштаба только что полученное важное сообщение: 3 группы танков противника движутся на Вязьму. Головы колонн: Белоусово, Мокрищево, Савинское. Состав танковых колонн доложен Коневу.

Оперативный дежурный спросил у Анисова, имеет ли он связь с Вязьмой?

Анисов: «У нас в Вязьме нет никого и поэтому нет связи. С районом юго-западнее Вязьмы имели связь до 23.40 (5.10), минут 20 как эту связь потеряли».

Запись переговоров, даже не полная (сохранены стиль и пунктуация подлинника) говорит о многом. О каком управлении войсками можно говорить, если в штабе фронта не знали не только о положении и состоянии армий, но и где находится командующий фронтом маршал С.М. Буденный? Приказы и распоряжения передавались, но доходили ли они до адресатов — неизвестно.

После внушения Шапошникова Военный совет фронта принял дополнительные меры по восстановлению управления и выводу армий на новый оборонительный рубеж:

«Высланы на самолетах 6 командиров. Вернулось два самолета. Никем не управляемый не вернулся шифровальщик с шифрдокументами разведотдела фронта. Для розыска и сбора частей и указания им путей выхода спланировали высылку работников НКВД и агентов из числа агентурных разведчиков в штатской одежде. В связи с этим фронт просит немедленно выслать для розыска частей 10 самолетов У-2. При штабе фронта самолетов У-2 нет»[207].

Кстати, по словам Жукова, он нашел Буденного 8 октября на окраине Малоярославца в райисполкоме, у которого находились две легковые машины. Что он делал целые сутки в отрыве от штаба и без средств связи? Впечатление такое, что он прятался и от Ставки, и от собственного штаба, чтобы не отвечать на вопросы, ответов на которые он все равно не знал. А начальник штаба отдувался за командующего, как мог. Чего стоила его просьба о присылке не дивизий и полков, а 30 тысяч вооруженного пополнения! Куда, зачем? Какими категориями мыслил начальник штаба фронта генерал Анисов? Какую матчасть могли освоить в 24-й армии в обстановке неуправляемого отхода?

Некоторое представление о положении частей 24-й и 43-й армий можно получить из уже упоминавшегося доклада Абрамова:

«Противник, прорвав оборону в полосе 43-й армии, стремился охватить левый фланг 24-й. Части 19-й сд, обойденные с юга, оказались в мешке. 5.1 0 командарм решил силами 8 сд и саперного батальона (вероятно, армейского. — Л.Л.) прикрыть левый фланг армии по линии железной дороги Cnac-Деменск — Ельня. Он сделал запрос об использовании 303-й стрелковой дивизии, части которой продолжали движение в Спас-Деменск для погрузки в эшелоны. Разрешения от штаба фронта не последовало, и дивизия продолжила движение»[208].

По свидетельству Абрамова, части и штабы 103-й мд, 19-й и 9-й стрелковых дивизий, сражавшиеся в районе Ельни, оказались в полукольце, отрезанные от вторых эшелонов и тылов. К сожалению, Абрамов в своем докладе указывает то старую, то новую нумерацию бывших ополченских дивизий (например, 9-я сд — это 139-я стрелковая дивизия).

«6.10. противник не давал возможности частям этих дивизий оторваться для выполнения новой задачи, и они были вынуждены, отходя согласно приказу, вести бой в кольцевом окружении.

К вечеру 6.10 24 А, истекая кровью, ведя жестокие бои, уже потеряла большинство своего состава полков, которые полегли на обороняемых рубежах за Ельней. Продолжали оставаться лишь небольшие группы, остатки полков, объединяющихся вокруг штабов дивизий. Тем не менее 103 мд, и 309 сд все еще продолжали стоять на своих рубежах, отбиваясь от окружавшего их противника…

В итоге этого дня — 6.10 8 сд не смогла удержать фронт 20 км, и противник вышел в тыл по направлению на Дорогобуж <…>. 6 сд (160-я сд. — Л.Л.) не смогла удержать занимаемый рубеж, так как фронт не имел отсечных позиций, противник наступал с тыла. <…> Штаб армии оказался отрезанным от частей и от Семлево, имея за спиной р. Осьму с топкой поймой, вынужден был с 9, 8, 6 сд, армейскими частями, танковой группой, большим количеством тяжелой артиллерии и тылов отходить с боями на Семлево <…>»[209].

С получением приказа 24-я армия начала отход в направлении Волочек, Барсуки, Ушаково, Путьково, В. Староселье, Волоста-Пятница, имея открытый фланг с юга. Выход из боя ее соединений с запада прикрывали 8-я и 139-я сд. Отход армии Ракутина, по сравнению с действиями войск 19-й армии Лукина и 20-й армии Ершакова, осуществлялся в несравненно более трудных условиях и менее организованно. Первыми, еще до получения разрешения на отход в тыл на Семлево, потянулись многочисленные части и учреждения тылов армии, обозы. На маршрутах отхода образовались большие скопления автомашин и конных повозок, танков, орудий и другой боевой техники. Все это двигалось в несколько рядов. В условиях неразберихи, характерной для массового и неконтролируемого отхода войск, то и дело возникали пробки. Прикрытие колонн огневыми средствами ПВО, если и организовывалось, то из рук вон плохо. К тому же для зенитных средств не хватало боеприпасов. При налетах авиации противника зачастую возникала паника, и все усилия по наведению порядка цели не достигали.

Абрамов продолжает:

«Утром 7.10 штаб 106 мд, получив приказ отходить на Семлево, вместе с артполком и частью одного из полков начал отход на Дорогобуж. <…> Дорогобуж к этому времени уже был частично занят немцами с восточной окраины, а другая его часть обстреливалась из минометов<…> По той же дороге Дорогобуж — Семлево — Вязьма отходили все части 20 А и часть войск 19 А. Таким образом, части 24 А начали отход по двум дорогам: штабы 103 мд, 106 сд, 309 сд, 19сд по дороге Дорогобуж — Семлево. Штабы 6 сд, 8 сд, 9 сд, армейские части и тылы дивизий по дороге Волочек — Семлево.

Дорогу Ельня — Мархоткино через Ярославец захватили немцы. Тылы начали отход на Волочек восточнее основного большака Ельня — Волочек — Семлево. Штаб армии находился на запасном КП в районе Волочек. Связь держали по радио.

На переправе через р. Осьма у Дорогобужа образовалось колоссальное скопление артиллерии, обозов, автомашин. Несмотря на воздействие авиации противника с воздуха, войска все-таки организованно переправились, взяв направление на Семлево. В лесах после переправы они привели себя в порядок, паники в этот момент в войсках не наблюдалось. Однако произошло совершенно ненормальное явление — в голове движения оказались автомашины, обозы, артиллерия. Весь этот поток двигался через Семлево на Вязьму, сзади двигалась пехота. Когда я говорю о стрелковых полках и действиях того времени, то вновь подчеркиваю, что в результате непрерывных боев пехоты осталось очень мало. В большинстве полков насчитывалось 50–100 активных штыков, если не считать 2–3 полнокровных дивизий 20 А, которые шли в порядке (выделено мною. — Л.Л.).

7.10 противник окончательно занял Дорогобуж и Волочек и к вечеру повел наступление на Семлево с юга, выходя на большак. В это время 309 сд только еще начала отход в направлении Дорогобужа. Она пыталась штурмом прорваться через Дорогобуж, проведя несколько безуспешных атак. Успели прорваться ночью только около 180 человек. Основная масса людей 309 сд полегла на окраинах Дорогобужа, в том числе командование дивизии и командование полков»[210].

Порой утверждается, что соединения 19, 16 и 20-й армий с фронта преследовало 16 дивизий противника. И поэтому они не могли оторваться от противника и своевременно отойти на 110 км. Наибольшую опасность для отходящих соединений 20-й и 24-й армий представляли не преследующий их с запада противник, а его соединения, наступавшие с юга и стремившиеся перерезать пути отхода. В наиболее трудном положении оказалась армия Ракутина. Ей предстояло пройти более длинный путь. О каком темпе отхода можно говорить, если отход не был организован должным образом — тянули до последнего момента. В связи с прорывом противником обороны в оперативную глубину многочисленные тыловые части и учреждения Резервного фронта и армий начали несанкционированный отход. Командующие объединениями и командиры соединений, поздно получившие разрешение на отход, не смогли организовать его. Поэтому дороги оказались забитыми неуправляемой массой автомашин, конных обозов и остатками разгромленных частей. Между тем в предвидении встречи с противником вперед надо было выслать на машинах передовые отряды с задачей не допустить выхода противника на пути отхода, выделить авангарды. Сделать это не удалось. Заслоны на открытом фланге если и выставлялись, то недостаточной силы, чтобы задержать противника. При этом войска не всегда умело при меняли заграждения, не уничтожали мосты, чтобы замедлить продвижение противника. Соединения 20-й и 24-й армий, медленно продолжая отход, втягивались в уготовленный им котел.

Из оперсводки ОКХ № 114 за 7.10.41:

«4-я армия: В котле установлено интенсивное движение в северо-восточном направлении. Почти повсеместно заметно ослабление боевой мощи противника. За Дорогобуж еще идут упорные бои. Под Волочек противник, прикрывая отход, оказывает упорное сопротивление»[211].

Обнаружив отход, противник усилил нажим с фронта. 6 октября части 20-го и 9-го армейских корпусов заняли Ельню, 7-го — Дорогобуж. Пехотные дивизии 9 и 4-й ПА стремились сжать кольцо окружения. Некоторые соединения русских попали в небольшие «котлы» к востоку и к северо-востоку от Ельни, где и были разгромлены. Так, по немецким данным, еще 5 октября 139-я и 170-я сд 24-й армии были окружены и разгромлены южнее Ельни, 222-я сд 24-й армии и 145-я тбр 43-й армии — южнее и юго-восточнее Спас-Деменск.

Пытаясь связаться с отходящими соединениями, чтобы прекратить беспорядочное бегство и хоть в какой-то мере придать отходу организованный характер, штаб 24-й армии был вынужден передавать распоряжения открытым текстом. Командир поста подслушивания врага доложил в штаб 4-й полевой армии результаты радиоперехвата:

«6.10 в 21.00 штаб 24 А передал открытым текстом неустановленному соединению:

1. Сосредоточиться в 3 км севернее места дислокации армии в июле.

2. Связаться с пятью другими неустановленными соединениями (противнику не были известны позывные соединений. — Л.Л.) и передать им приказ сосредоточиться в том же районе.

Примечание: местонахождение командного пункта штаба 24 А в июле неизвестно. 4.8 штаб располагался в Семлеве (27 км юго-западнее Вязьмы)»[212].

Части 43-й и 33-й армий, управление которыми было окончательно утрачено, отступали на восток и северо-восток в полном беспорядке. В оперативной сводке Резервного фронта № 142 по состоянию на 22.00 6.10.1941 г. сообщалось:

«43 армия. Армия, не оказывая сопротивления противнику, рассеялась и отдельные части армии прекратили свое организационное существование <…>

33 армия. Армия как организм не существует. В Красное Лосьмино находится только командующий и член Военного совета армии. Местонахождение штаба армии и ее соединений не известно. Принятые меры розыска штаба армии и соединений успеха не имели»[213].

О состоянии войск 43-й армии свидетельствует также донесение, которое комбриг Любарский примерно в 3.10 7 октября кому-то приказал доставить Боголюбову (заместителю начальника штаба Резервного фронта. — Л.Л.):

«2.00 7.10.41 Кощеево (8 км вост. Вязьма). Карта 500 000.

1. Противник продолжает развивать наступление вдоль шоссе и вспомогательный [удар] — в напр. Вязьмы.

2. Дивизии как боевые единицы не существуют, а есть небольшие деморализованные авиацией противника группы бойцов пехоты, спецподразделений и артиллерии.

Командир 149 сд Захаров имеет только один сап. бат.

Эти мелкие группы никем не управляются, расползлись по лесам и текут в тыл.

Командованием создавались два раза сильные командирские группы для сбора отходящих в тылу, но остановить эту массу и закрепиться в обороне не удалось.

3. Полк 24 сд (вероятно, речь идет о 185 запасном стрелковом полку 24-й армии — примечание составителя сборника) 6.10 вел бой на р. Угра в районе Кр. Холм и в лесу юго-западнее. Остатки 53 сд (далее слова „вели бой в р-не Свободка, Кр. Холм“ зачеркнуты). 145 тбр действовала в районе Тетери?

Данных о положении 113 и 149 сд не было.

4. Из отходящих подразделений созданы боевые участки:

1-й — по р. Уграу Знаменка.

2-й — лес ю.-в. Кощеево. Быть в готовности для отражения танков.

3-й перехватывает (далее неразборчиво), но на этих участках очень слабенькие группы.

5. Военным советом созданы группы командиров для сбора отходящих бойцов и мелких подразделений в районе сев. — вост. Вязьмы.

6. Вязьма и некоторые прилегающие к ней пункты горят.

В общем, положение катастрофическое.

Нам абсолютно нечего выбросить для захвата важнейших направлений, а противник стремится перерезать вяземское шоссе.

Дивизии понесли очень большие потери, особенно свирепствует авиация. Она делает систематические налеты группами по 20–25 самолетов.

В общем, наша армия абсолютно не способна вести какой-либо бой, так как все оставшиеся стали какими-то очумелыми.

3.10 7.10»[214].

Старт немецких пикирующих бомбардировщиков Ю-87 («Штукас») с полевого аэродрома (1941 г.)

Это не донесение, а крик души. Комбриг (видимо, из числа штабных работников, высланных на пути отхода для наведения порядка) решил сказать горькую, но правду. Если бы командармы и командующие фронтами не приукрашивали свои донесения, Ставка раньше среагировала бы на складывающуюся критическую обстановку.

Военный совет Резервного фронта вынужден был доложить в Ставку:

«Начиная со 2 октября и в последующие дни противник наносил свой главный удар крупными силами мотомехвойсками, поддержанный мощной авиацией, действующей непрерывно на поле боя по нашим войскам во фланг и тыл 43 армии. Соединения 43 армии <…> после тяжелых и упорных боев, понеся большие потери, не выдержали ударов противника с юга в районе Ново-Александровское, разрозненные войска ушли — часть на восток вдоль Варшавского шоссе и часть на Спас-Деменск. Большая часть пехоты разбежалась. Военным советом армии приняты меры для сбора войск на рубежах

1. Спас-Деменск

2. Селище, Ключино, ст. Угра, Глухово

3. Красный Холм, Знаменка

4. Максимовка, Митьково

Однако собираемые на этих рубежах пехотные подразделения, организуемые отряды, после первого же воздействия авиации, а часто и без нее, разбежались. Оставались как организованные единичные артиллерийские части и специальные подразделения, которые и продолжали оказывать организованное сопротивление противнику <…>. Управление войсками окончательно нарушилось с 6.10»[215].

Результаты налета немецкой авиации на колонну советских войск

Буденный, пытаясь выяснить обстановку, послал на поиски командующих армиями своего заместителя генерал-лейтенанта Богданова. Тот, не имея связи со штабом Резервного фронта, который переходил на новое место, 7 октября представил доклад в Генштаб с просьбой передать Буденному:

«[По] Вашему заданию вчера нашел Собенникова и Онуприенко (соответственно, командующие 43-й и 33-й армиями. — Л.Л.) районе Вязьмы. Изучив обстановку, установил, что Собенникову и Онуприенко нечем и некем управлять. У Собенникова осталась группа руководящих работников армейского аппарата. У Онуприенко из армейского аппарата никого нет. Где находятся соединения 43 и 33 армий, при всем желании установить не удалось. В направлении Гжатска текут транспорта и отдельные люди и мелкие группы людей этих армий. Проведенные мероприятия по задержанию отходящих [из] района Вязьмы, [в] целях создания отдельных отрядов, желательных результатов не дали.

На 12.00 7.10 Cобенников и Онуприенко находились районе Успенское юго-западнее Гжатска 70 км. [В] этом районе у Вырубова генералы Шуров и Таранович небольшим отрядом пехоты десятью орудиями заняли оборону переправы через реку Сежа. [С] прибытием [в] Успенское Собенникова поручил это ему. Противник к переправе не подходил.

Исходя из создавшейся обстановки, считаю необходимым Собенникова и Онуприенко оттянуть восточнее Гжатска, где они из отходящих людей могут создать ряд отрядов. Нахождение Собенникова и Онуприенко [в] районах не подчиненных им армий при отсутствии своих армий нецелесообразно.

Ваше решение прошу передать мне через начштаба Западного фронта Соколовского.

Генерал-лейтенант Богданов. 7.10. 18.00 г. Гжатск»[216].

Согласно оперсводке № 143 на 8.00 7.10: «Дивизии, входящие в состав 43-й армии, перестали организационно существовать. В распоряжении командира 149-й сд остался один саперный батальон. Положение остальных частей не установлено. Остатки 53-й сд и 145-й тбр в течение ночи 6.10 вели бой в районе Тетерино. Положение остальных дивизий неизвестно.

Командующий 33-й армией с группой офицеров прибыл в Гжатск. Положение дивизий и местонахождение штарма неизвестно»[217].

В то время, когда часть сил Резервного фронта продолжала вести бой, соединения 43-й и 33-й армий выходили из боя разрозненными группами, стремясь оторваться от противника. Остатки частей 8-й, 222-й сд и 144-й тбр в ночь с 6 на 7 октября находились в движении в район Семлево. Войска 24-й армии вели бои в полуокружении. Ее штаб находился в 9 км северо-восточнее Семлево. 10-я и 2-я танковые дивизии 40-го моторизованного корпуса противника, не встречая серьезного сопротивления, быстро продвигались к Вязьме. К исходу 7 октября брешь между Резервным и Брянским фронтами достигла 100–115 км.

Для восстановления связи с армиями в 14.30 7 октября штаб фронта выслал 10 делегатов на самолетах У-2. В 19.00 вернулся капитан Бурцев, летавший на поиск Ракутина. В районе юго-восточнее Вязьмы самолет был обстрелян, Бурцев ранен, самолет поврежден, но вернулся на свою базу. Остальные делегаты к 21.00 не вернулись[218]. К 22.00 7.10 связи с армиями по-прежнему не было. Части 24-й армии в это время вели бой в полуокружении. Известно было, что в ночь с 6 на 7 штаб Ракутина с 8-й, 222-й стрелковыми дивизиями и 144-й танковой бригадой находились в районе Молошино. Данных об остальных частях не было.

И вот в этой совершенно неясной обстановке Буденный 8 октября обратился в Ставку с просьбой выбросить с самолетов для 24-й армии продовольствие, горючее и боеприпасы, так как подать их автотранспортом невозможно. Он просил подать следующие грузы: 45-мм снаряды — 3500, 76-мм для полковых орудий — 1700, для дивизионных — 1600, для 122-мм гаубиц — 500, автобензина (тонн) — 70, продовольствия (тонн): сухарей — 20, соли — 2, сахара — 2, махорки — 1. Заявка была подана в 16.45. Условия выброски просили сообщить не позднее 22.00 8.10. Маршал совершенно не представлял возможности нашей транспортной авиации и всей сложности организации выброски такого количества грузов. Уж без сахара, махорки и соли можно было потерпеть. К тому же связи с Ракутиным установить не удалось, и фронт просит перенести выброску с 9 на 10 октября. Ни сахара, ни махорки Буденному так и не послали. Ставку в это время более заботило, куда и как подать горючее танковым бригадам Брянского фронта.

Из записи переговоров Анисова с начальником оперативного управления Западного фронта генералом Маландиным:

«Анисов: Самолеты связи, посланные нами к Ракутину 7 и 8.10, обратно не вернулись, и офицеры связи установленных сигналов о своем прибытии не дали.

Прошу также сообщить положение хотя бы в общих чертах Ваших центральных хозяйств.

Маландин: С Лукиным имели периодическую связь по радио. По отрывочным радиоданным видно, что Лукин со своим хозяйством продолжает отход на р. Днепр. Все три хозяйства (имеются в виду армии. — Л.Л.) уже переправились. Отход он прикрывает удержанием линии реки Вопец.

<…> Положение на фронте: противник своими подвижными частями из района Спас-Деменск, Холм-Жирковский достиг Вязьмы, отдельные группы танков ворвались в город. Район Вязьмы обороняется хозяйством Рокоссовского.

29, 22 армии планово отходят на указанный рубеж. По 20 армии данных не имеем. Только сегодня получили радиограмму об отходе четырех дивизий, но пока не успели изучить.

Одновременно с ударом на Вязьму противник ведет наступление из района Юхнов на Гжатск. В районе Гжатска идут бои. Меры по ликвидации наступающих групп противника принимаются <…>.

Прошу отвечать на вопросы:

Нельзя ли дать более точное положение соединений 20 армии. Только сейчас получили радиограмму от Ракутина, в которой он просит прикрыть истребительной авиацией, так как противник безнаказанно бомбит колонны и отходящие части. Из радиограммы можно установить, что в колоннах идут тыловые части и учреждения, головы которых в пунктах расположения второго эшелона Ракутина. Сами же части фиксирует на линии Дорогудь (так в тексте, правильно — Дорогобуж. — Л.Л.). В радиограмме не указано время положения частей и время подписи» [219].

Переговоры закончились в 8.23 9.10.

Немецкая служба подслушивания перехватила радиограмму из штаба Ракутина:

«Командующий авиацией 24-й армией просит штаб ВВС Резервного фронта помощи горючим. Где командующий армией, он не знает. Отправка штаба командующего авиацией без горючего невозможна. Штаб ВВС фронта ответил, что в ближайшую и последующую ночь надо зажигать специальные огни для сбрасывания горючего или отправки самолетов с целью эвакуации».

К 9 октября оба фланга 24-й армии оказались открытыми, а пути отхода перерезаны противником. Командующий армией генерал К.И. Ракутин пропал без вести. Как оказалось впоследствии, он погиб у д. Подмошье (35 км северо-восточнее Ельни).

Положение войск Брянского фронта. 5 октября 1941 г. 18.35 Ставка утвердила доложенный Еременко план действий и предложенный им отвод 50-й армии на вторую полосу обороны к западу от Брянска. Согласно плану 3-я армия отводилась на 35–45 км на рубеж р. Десна, 13-я — на 100–110 км на фронт Кокоревка (30 км восточнее Трубчевск), Крупец, Дмитриев-Льговский. При этом Ставка указала, что «общей целью действий войск фронта является, во-первых, отрезать прорвавшегося на Орел противника от его базы в районе Глухова и, во-вторых, прочно обеспечить за нами Брянск, Карачев»[220].

Советское командование, несмотря на тяжелое положение войск фронта, никак не могло решиться на оставление хорошо укрепленного с запада района Брянска. Ведь город с запада опоясывали три укрепленных обвода, усиленных заграждениями, в том числе и противотанковыми рвами на основных танкодоступных направлениях. Более того, Ставка по-прежнему рассчитывала (с подачи Еременко) ударом в тыл разгромить прорвавшуюся на Орел группировку противника. Таким образом, было принято паллиативное решение с расчетом, во-первых, удержать брянский промышленный район, во-вторых, изолировать группировку Гудериана, прорвавшуюся к Орлу, попутно удержав важную железнодорожную рокаду Брянск — Харьков.

Но немцы и не планировали прорывать оборону Брянска с запада, предпочтя осуществить двусторонний охват основных сил Брянского фронта с севера и юга. 2-я полевая армия М. Вейхса, используя успех 4-й танковой группы, соединениями 13-го армейского корпуса вышла к Сухиничи. Дивизии ее 43-го корпуса продолжали развивать наступление в направлении Людиново — Жиздра, стремясь охватить правый фланг 50-й армии русских с севера и соединиться с 47-м моторизованным корпусом Гудериана восточнее Брянска. 5 октября враг захватил Жиздру (схема 9).

Район Карачева продолжали удерживать части 108-й танковой дивизии (20 танков) и 194-й стрелковой дивизии, занявшие оборону фронтом на восток. Эту группу войск возглавил заместитель командующего фронтом по тылу генерал-лейтенант М.А. Рейтер. В 15.25 5.10 оттуда доложил и, что южнее Карачева идет бой с танками и мотопехотой противника силою до 40 танков и двух полков с мотоциклистами. В 108-й тд осталось 16 танков, 12 орудий, полк мотопехоты.

Однако 18-я танковая дивизия противника не стала ввязываться в затяжные бои и, продолжив наступление на север, к исходу 6 октября установила связь с войсками 2-й армии в районе Жиздры. В этот же день 17-я танковая дивизия 47-го моторизованного корпуса атакой с востока захватила Брянск. Таким образом, войска Брянского фронта, продолжавшие удерживать занимаемые оборонительные рубежи, оказались обойденными с тыла. Противнику удалось перерезать основные коммуникации фронта, ведущие на восток, и тем самым осуществить его оперативное окружение. При этом основные силы 50-й армии Петрова были окружены севернее Брянска, 3-я армия Крейзера и 13-я армия Городнянского — к югу от города, а части опергруппы Ермакова отброшены в направлении Рыльска.

Гальдер:

«6.10. 17-й танковой дивизии удалось ударом с востока захватить Брянск. Хотя связь с войсками 2-й армии, наступающими в этом направлении с запада, пока еще не установлена, можно надеяться, что в результате захвата Брянска в ближайшее время удастся овладеть не только важной для танковой армии Гудериана коммуникацией Рославль — Брянск — Орел, но и расчленить группировку противника, действующую перед 2-й армией и 1-й кавалерийской дивизией (она уже местами начала отход), и тем самым создать возможность ликвидации этой вражеской группировки по частям» [17].

Из 50-й армии, не имея связи со штабом фронта с 14.30 6.10, доложили начальнику Генштаба, что противник в 15.30 6.10 захватил Брянск танковыми частями, подошедшими с востока, что в Людиново танки противника, которые продвигаются в направлении Жиздры. Командующий генерал-майор М.П. Петров запросил «указаний, что делать, удерживать ли занимаемый рубеж». В ответ в 22.20 6.10 Шапошников просит немедленно разыскать Еременко (начальнику Генштаба то и дело приходилось заниматься розыском вдруг пропадавших куда-то командующих фронтами) и немедленно передать ему приказ Ставки ВГК за № 43611 При ненахождении Еременко Петрову приказывалось вступить в командование фронтом и выполнить упомянутый приказ. Через полтора часа вдогонку последовало подтверждение:

«При отсутствии Еременко Вам вступить во временное командование фронтом. Срочно выделить резерв для удара на восток в направлении на Орел. Под хорошим прикрытием организуйте отвод армий фронта на рубеж Орла, Курска. Не допускайте окружения и паники. Директива передается»[221]. Директива гласила:

«1. Ставка Верховного Главнокомандования приказывает Вам:

а) энергично решить основную задачу фронта — разбив орловскую группировку противника, выйти на фронт Мценск (иск.), ст. Ворошилово, Поныри, Фатеж, Льгов, прикрывая направления на Тамбов и Воронеж (выделено мною. — Л.Л.);

б) принять все меры к сохранению всех стрелковых и кавалерийских дивизий и материальной части, чтобы ни одна дивизия не была окружена или отрезана противником.

<…> 4. Принять все меры к установлению самой надежной радиосвязи с Генштабом и армиями.

5. Получение подтвердить»[222].

А куда же делся командующий Брянским фронтом? Еременко с 5 октября находился в штабе фронта в районе ст. Свень (в 11 км юго-западнее Брянска), откуда, по его словам, в ночь на 6 октября вновь изложил начальнику Генштаба замысел действий на отвод войск фронта на тыловой рубеж в условиях оперативного окружения. Он настаивал на скорейшем решении Ставки. На сей раз Шапошников отнесся более внимательно к его докладу и обещал поставить о нем в известность Верховного Главнокомандующего, решение которого незамедлительно передать Еременко. Но на следующий день, примерно в 14.30 6 октября, штаб фронта подвергся нападению танковой группы противника, наступавшей на Брянск с юга, и, по существу, был выведен из строя. Позднее выяснилось, что это были части 17-й танковой дивизии врага. Начальник штаба и член Военного совета фронта, чудом избежавшие гибели, 7 октября вышли в район Белева, откуда донесли в Ставку ВГК, что командующий Брянским фронтом погиб на командном пункте фронта при нападении танков противника 6 октября около 16 часов. Управление войсками фронта было полностью парализовано, что самым серьезным образом осложнило их положение. С этого момента о судьбе командующего фронтом несколько дней ничего не было известно.

Уничтожение сил русских, изолированных в районах юго-западнее Брянска и Трубчевска, было возложено на 2-ю танковую армию (именно так называлась с 5.10 2-я танковая группа). Но основной ее задачей по-прежнему оставался быстрый прорыв через Тулу к переправам на р. Ока. При этом было необходимо по возможности предотвратить уход отступающей в направлении Карачев, Хвастовичи, Кцынь 50-й армии русских. Гитлеровцы настолько были уверены в скором разгроме войск Брянского фронта, что в ответ на телефонограмму из штаба Гудериана 7 октября из штаба ГА «Центр» в этот же день ответили:

«Окружение противника перед левым флангом 2-й армии не имеет столь решающего значения, как продвижение 2-й танковой армии на северо-восток. Если намеченный удар танковой армии и правым флангом 4-й армии будет успешным, то противник перед фронтом 2-й армии не избежит уничтожения <…>»[223].

Довольно самонадеянное заявление, которое, как мы увидим далее, не оправдалось. Уничтожить оказавшиеся в окружении соединения русских, несмотря на привлечение для этой цели четырех из пяти имевшихся во 2-й танковой армии корпусов, не удалось.

В своих мемуарах Еременко пишет, что, «как только восстановилась связь со Ставкой, я сразу же донес утром Верховному Главнокомандующему о своем местопребывании, сообщил о результатах боя на КП фронта в районе Свень, о том, что мы нанесли урон колонне мотопехоты противника и что ни один документ штаба не попал в руки врага» [49]. Но со всеми подробностями обстоятельства нападения на штаб были изложены им по свежим следам в отчете Брянского фронта. И хотя отчет составлен от имени Военного совета и подписан, как положено, членом Военного совета дивизионным комиссаром Мазеповым и начальником штаба генералом Захаровым, писал его лично и от своего имени Еременко. Отчет весьма подробен — для этого он имел время, пока лечился в госпитале после ранения. Во время войны отчеты пишутся для того, чтобы обобщить положительный опыт боев и вскрыть причины неудачных действий, чтобы извлечь уроки на будущее. В тексте этого отчета просматривается желание генерала оправдаться в поражении войск фронта (по человечески его понять можно, но надо же и меру знать). Оказывается, Еременко с самого начала все было ясно, все он делал правильно. Но вот фронт почему-то рухнул: в первые два дня наступления темп продвижения подвижных соединений Гудериана составил 50–60 км в сутки. Явные попытки задним числом выставить себя в выгодном свете просто режут глаза. Полностью привести здесь отчет (30 страниц) не имеет смысла, так как придется дезавуировать слишком многие его положения, которые противоречат фактам и не подтверждаются архивными документами (отчет, кстати, тоже архивный документ). Но некоторые моменты, которые характеризуют Еременко, как военачальника и человека, процитировать стоит. Тем более что об этих же событиях написал в своих воспоминаниях и заместитель начальника штаба Брянского фронта полковник Л.М. Сандалов. И мы можем сравнить их свидетельства.

Предоставим слово командующему:

«<…> Наступавшая от Орла на Карачев танковая группа противника успеха на карачевском направлении не добилась. Тогда она повернула на юг и двинулась лесными дорогами на Брянск. В этом направлении мною заблаговременно было приказано выслать разведку и прикрытие, но разведка велась плохо и прикрытие было слабое <…>. В 16.30 6.10 до 50 танков противника и следовавшая за ними на автомашинах мотопехота, выйдя из леса, с направления Синезерки совершили нападения на мой командный пункт в Свень. Весь состав штаба фронта сразу же после обстрела КП танками и автоматчиками противника скрылся в лесу одиночками и группами и частью уехал на машинах, стоявших в лесу за домом КП. При таком положении противник мог бы захватить в штабе документы и связь на полном ходу с армиями и Москвой. Я немедленно принял решение дать бой мотопехоте, которая шла вслед за танками, чтобы выиграть время. Замаскировавшись в удобном месте, я с несколькими красноармейцами и адъютантом (здесь и далее выделено мною. — Л.Л.) расстреливал сидящих на первых трех машинах немцев из автомата-пистолета, красноармейцы-шоферы и адъютант — били по другим машинам. Через некоторое время ко мне присоединилась еще группа бойцов во главе с полковником Панкиным.

Танки оторвались и ушли вперед к Брянскому шоссе, а мотопехоту мне удалось задержать почти на час с большими для нее потерями. За это время по моему приказанию была уничтожена в доме вся аппаратура, сожжен с оставшимися документами дом КП. Одним словом, были приняты все меры, чтобы в руки противника не попало ничего. Оперативной группе штаба под прикрытием нашего огня удалось без потерь уйти и выйти на новый КП. Со мной не осталось ни одного работника штаба.

Уничтожив КП, я в сопровождении погибшего впоследствии (14.10) в районе Борщево моего адъютанта ст. лейтенанта Хирных В. П. лесными дорогами на двух машинах отправился в район 3-й и 13-й армий, чтобы возглавить управление войсками в боях с перевернутым фронтом и находиться непосредственно среди них. К утру 7.10 я прибыл во Вздружное — штаб 3-й армии.

Противник утром 6.10 танковыми частями и мотопехотой занял Карачев и затем лесной дорогой Свень — Брянск проник в тыл 50 А и в тот же день занял Брянск. К исходу 7.10 противник занял Хвастовичи.

<…> противник перерезал все коммуникации Брянского фронта, занял построенные в тылу укрепления и поставил войска Брянского фронта в условия оперативного окружения. Глубокий прорыв со взятием Орла и оперативное окружение армий Брянского фронта противнику удалось совершить вследствие того, что Брянский фронт не располагал нужными ему для парирования такого удара резервами. А оборона Орла, как мною указывалось выше, не была организована. Прорыв на флангах фронта (в стыках с соседями) еще раз подчеркивает необходимость иметь за стыками армий и фронтов сильные подвижные резервы»[224].

В начале своего отчета Еременко пишет, что общая обстановка к началу немецкого наступления характеризовалась «напряженными боями на левом фланге фронта за улучшение оперативного и тактического положения в условиях неоднократных попыток пр-ка продолжать наступление». Оказывается, это противник наступал. А вот что пишет его вечный противник Гудериан: «В течение нескольких дней противник предпринимал ожесточенные атаки, очевидно, свежими силами, восточнее Глухова и против нашего плацдарма у Новгород-Северского. Атаки русских, предпринимаемые 25 сентября на Белополье, Глухов и Ямполь, были отбиты». Два генерала противоречат друг другу. Кому верить?

Противоречия в таких случаях лучше всего можно снять, обратившись к боевым документам, в которых обстановка отражается день за днем. Эти документы свидетельствуют, что непрерывные и безуспешные попытки наступать соединениями 13-й армии и группы Ермакова привели к большим и неоправданным потерям и не только истощили их боевые возможности, но и не позволили создать прочную и глубокую оборону. О каких резервах тогда можно вести речь?

Еременко пишет, что части группы генерала Ермакова и полковника Акименко 29.09 перешли в наступление и подошли к Глухову. А чуть ниже: «Я готовил группу генерала Ермакова к переходу в наступление с 1.10.1941 г. (генерал Ермаков просил отсрочить атаку с 9 утра до 12), но противник предупредил нас и сам начал 1.10 наступление. Завязался встречный бой».

Трудно предположить, что Еременко забыл, когда началось наступление противника на его фронте. Он сознательно в нескольких местах отчета и в приложенных к нему схемах разносит по времени готовность группы генерала Ермакова к переходу в наступление — 12.00 30 сентября и начало артиллерийской и авиационной подготовки противника утром этого же дня. Именно 30 сентября враг упредил наши войска в переходе в наступление. Никакого встречного боя не было. Войска опергруппы, выведенные в исходное положение и изготовившиеся к атаке, попали под огонь артиллерии и удар авиации противника, понесли большие потери и были в основном выбиты из занимаемой полосы обороны. Поэтому и последующий контрудар группы не мог иметь успеха.

Небольшое отступление. При планировании контрнаступления под Сталинградом Еременко, вспомнив Гудериана, предложил, чтобы войска Сталинградского фронта переходили в наступление не на сутки позже войск Юго-Западного фронта, а на двое, когда противник перебросит основные свои резервы на север. Но его предложение было отклонено, так как в этом случае противник получал бы возможность вначале нанести сильные контрудары против подвижных войск Юго-Западного фронта, а затем всеми силами обрушиться против Сталинградского фронта. С точки зрения интересов всей стратегической операции решение Ставки было более обоснованным.

Интересный момент, добавляющий еще один характерный штрих в образ А.И. Еременко. Ставка для обороны Курска приняла решение о создании отдельной группы войск в составе 1–2 стрелковых, одной кавалерийской дивизий, танковой бригады, мотоциклетного полка и группы генерала Ермакова. Еременко запросили, кого можно было бы назначить командующим, предложив ему «немедленно телеграфировать свои соображения по кандидатуре».

В 12.41 8 октября тот ответил:

«При создавшемся положении, при сосредоточении такой мощной группы, соединенной с группой Ермакова, требуется поставить во второй эшелон энергичного и храброго командира; если у Вас такого нет сейчас, то прошу разрешить лично мне временно руководить этой группой. Я справлюсь с руководством фронтом и командованием непосредственно этой группой. Для этого необходимо:

1. Выслать за мной самолет в район Вздружное; если днем не удастся, то ночью. Самолет должен дать две ракеты. По этому знаку будут зажжены огни.

2. Опергруппу штаба фронта перебросить в район Щигры, а штаб фронта направить в район Елец»[225].

И это в самый критический момент, когда надо было осуществлять приказ Ставки по прорыву войск фронта из окружения с одновременным нанесением удара по орловской группировке Гудериана! В этот же день в 21.00 Шапошников вежливо ответил:

«<…> отсюда встает вопрос о целесообразности оставления Вами в этих условиях армий фронта, которым, по всей видимости, надо будет прилагать большие совместные усилия, чтобы пробить бронетанковые части на востоке и в то же время отбить наступление пехоты с запада.

Не считаете ли возможным возглавить всю эту группу тов. Ермакову? Шапошников»[226]. Еременко ничего другого не оставалось делать, как согласиться, но при этом он высказал пожелание, что «Ермакову надо поддать перцу».

Заместитель начальника штаба Брянского фронта полковник (на снимке генерал-майор) Л.М.Сандалов

Л.М. Сандалов в своих воспоминаниях более самокритичен: «Оглядываясь назад, рассматривая теперь обстановку с открытыми картами, приходишь в недоумение: как мы не смогли разгадать тогда намерений противника? Перед группой Ермакова продолжительное время стоял 47-й моторизованный корпус (танковой группы) Гудериана. После завершения Киевской операции его главные силы были сосредоточены в районе Ромны на отдыхе. Движение оттуда моторизованных колонн в начале третьей декады сентября к Шостке и Глухову явно показывало рокировку всей группы к 47-му моторизованному корпусу.

<…> Лучшего района для наступления танковой группы на Москву, чем район Глухов, Новгород-Северский, Шостка, не найти. Путь оттуда на Орел, Тулу был кратчайшим. Десну форсировать не нужно. Брянские леса остаются севернее. Однако командование и штаб Брянского фронта не смогли расшифровать этот легкий шифр» [59].

Сандалов совсем по-другому описывает события, предшествующие нападению немцев на штаб фронта, и сам этот эпизод. В отличие от Еременко его рассказ подтверждают работники штаба.

«С падением Орла была перерезана основная магистраль связи Брянского фронта с Генеральным штабом и соседними фронтами. Генерал Захаров принял решение о подготовке нового КП фронта в Белеве. Утром 4 октября туда отправилась колонна штаба и управлений и полк связи фронта. На старом месте остались по несколько человек от каждого отдела и управления штаба фронта, в том числе на узле связи — несколько связистов из числа мужчин. Громоздкий телеграфный аппарат БОДО остался только для переговоров со Ставкой.

Еще до получения разрешения на отвод войск штаб фронта разработал проект приказа и план действий войск на этот случай. Фронтовой тыловой рубеж был намечен по линии р. Ока от Белева до Понырей, далее на Фатеж и Льгов. С учетом захвата Орла этот рубеж был отнесен несколько восточнее — на линию Мценск, Змиевка. К вечеру 5 октября из 1 3-й армии возвратился Еременко. В это время доложили, что в Карачев (там была лишь 108-я танковая дивизия с 15 танками) ворвались немецкие танки и что мост через р. Снежеть взорван саперами. Но колонны с личным составом второго эшелона штаба фронта и штаба ВВС успели проскочить Карачев. Позднее выяснилось, что немцы вечером захватили восточную часть города. Саперы фронтового подвижного отряда заграждений взорвали и шоссейный и железнодорожный мосты. На западном берегу р. Снежеть заняли оборону фронтом на восток части 194-й стрелковой дивизии.

Ночью в штабе фронта ожидали сигнала на переезд на новый командный пункт. Утром 6 октября стало известно, что соседний фронт уже получил приказ на отвод войск, но директивы из Ставки все не было. Почему директива Ставки не была своевременно передана Брянскому фронту, так и осталось неизвестным.

Около 14 часов я и начальник разведки Кочетков находились в комнате Еременко и докладывали по карте последние данные об обстановке. <…> А примерно через полчаса раздались выкрики: „Немецкие танки. Немецкие танки!“ Мы быстро вышли на крыльцо домика и увидели приближающиеся танки.

Они с ходу короткими очередями вели огонь из пулеметов. К домику подбежал Мазепов и Захаров, последний на ходу отдавал всем встречающимся командирам приказание немедленно уезжать на новый КП. <…> Затем я дал распоряжение об отъезде Кочеткову, а Кузнецов[227] — начальнику узла связи, шифровальщикам, АХЧ (административно-хозяйственной части штаба. — Л.Л.) и столовой. Немецкие танки и мотопехота (непосредственно из машин) стреляли из пулеметов и пушек по домикам на КП и плохо замаскированным землянкам. По противнику вели ответную стрельбу подразделения охраны штаба, а также командиры и красноармейцы состава КП» [59].

Захаров и Мазепов уехали на машине Сандалова (а кто же это посмел умчаться на машине самого начальника штаба фронта?!). После отъезда машин оперативного, разведывательного и шифровального отделов Сандалов остался с группой командиров в составе 12 человек. В это время в их сторону направились несколько вражеских танков, стреляя из пулеметов и пушек. Группа отошла в лес. Танки возвратились на дорогу, и стрельба вскоре прекратилась.

Сандалов продолжает:

«Немецкая моторизованная часть ушла к Брянску. Это были части 47-го моторизованного корпуса. <…> Вражеская часть не подозревала, что наткнулась на фронтовой КП. У шоссе Брянск — Карачев располагалось много наших тыловых частей и учреждений. Моторизованные подразделения противника для обеспечения движения своих войск отгоняли наши тыловые части в глубину леса. По-видимому, и наш КП приняли за тыловое учреждение» [59].

После окончания перестрелки Сандалов со своей группой вернулся на КП. В некоторых блиндажах узла связи продолжалась работа. Вокруг, как ни странно, не было видно ни убитых, ни раненых, так как стрельбу немцы с дороги вели неприцельно, больше для острастки. Еще раз проверили домик Военного совета. Людей никого не обнаружили. По приказанию Сандалова возле одного из телеграфных столбов закопали огромную отчетную карту фронта, по которой утром докладывали обстановку командующему фронтом. Номер столба записали[228]. По воспоминаниям одного из телефонистов узла связи В.М. Белова, к 18 часам все имущество узла и даже продукты из военторговской столовой были погружены на машины[229].

В кустах была обнаружена подбитая пулеметным огнем грузовая машина полка связи, которую удалось восстановить. Группа Сандалова находилась на этом месте примерно до 21.00. И все это время по шоссе от Карачева на Брянск шел непрерывный поток автомашин и танков. Мчавшиеся по дорогам мотоциклисты и танки вели беспорядочную стрельбу. За танками, как правило, на машинах двигалась пехота. Война в этом районе шла по дорогам и вдоль дорог. Лесов и болот враг избегал. Мотоциклисты и танки «прочесывали» огнем лежащие на их пути леса, не нанося этим огнем нашим частям существенного урона. Гитлеровцы пытались создать видимость полного окружения наших частей и вызвать тем самым панику.

Как видим, картина, нарисованная Сандаловым, разительно отличается от рассказа Еременко, изложенного им в отчете. Важный момент: Еременко в своей книге «В начале войны», опубликованной в 1966 г., уже не стал расписывать свои подвиги при нападении немцев на КП фронта. Вот лишь один фрагмент из нее:

«Когда фашисты подошли к КП фронта, то он был, что называется, на полном ходу: имелась связь по прямому проводу с Москвой и со всеми штабами армий. Все было организовано, как полагается во фронтовом штабе, и работа шла своим чередом. Многие оперативные документы, еще не отправленные на новый командный пункт, находились здесь же. Захват их противником нанес бы большой вред. Необходимо было спасти документы. Это было крайне сложно под носом у противника, танки которого проходили совсем рядом, громыхая и лязгая гусеницами и ведя беспорядочную стрельбу.

Я возглавил личный состав штаба и охраны. Мы вступили в бой с мотопехотой врага, следовавшей за танками на автомашинах. Противник был ошеломлен и понес потери. На помощь нам подошли три танка, а затем два артиллерийских дивизиона и 300 бойцов мотострелкового подразделения танковой бригады. Тем временем аппаратура связи была снята и вывезена на новый КП, все оперативные документы спасены.

Отдав распоряжение об отходе начальнику охраны штаба полковнику Панкину, я выехал в штаб 3-й армии» [49].

Воспоминания Сандалова были опубликованы позже мемуаров Еременко. Он как бы оппонирует своему бывшему начальнику (конечно, в пределах, разрешенных советской цензурой). Если бы мотопехота противника была задержана огнем охраны и развернулась, то от штаба ничего бы не осталось. Оказывается, и аппаратура узла связи не была уничтожена, и домик Военного совета с документами не был сожжен. Даже карта, по которой докладывали обстановку командующему фронтом, осталась на столе. Если бы Еременко так поспешно не покинул КП, то он не остался бы без штаба и связи. А получилось так, что и командующий фронтом, и его штаб одновременно потеряли управление войсками.

Сандалов с группой штабных работников добрался до Белева к утру 8 октября. В это время штаб фронта имел связь только с Генштабом, который поддерживал радиосвязь с армиями фронта. По словам начальника штаба генерала Захарова, армии получили директиву Ставки на отход только 7 октября. За это время положение войск фронта значительно ухудшилось. Сандалов с сожалением пишет, что если бы армии фронта получили бы его своевременно, то они смогли бы лучше подготовиться к прорыву, пока вражеское окружение было еще не таким плотным.

Поскольку Еременко так и не нашли, 7 октября Ставка возложила временное командование фронтом на командующего 50-й армией генерал-майора М.П. Петрова, подтвердив всем трем армиям фронта их задачу пробиваться на восток за линию ст. Ворошилово, Поныри, Льгов. Ставка потребовала: «Прорыв на восток организовать так, чтобы ни одна дивизия не была окружена или отрезана противником, а матчасть артиллерии и пулеметов должна быть сохранена. Срочно донесите, какую имеете связь с 3-й и 13-й армиями. Донесите коротко наметку плана действий»[230].

С началом маневренных действий в условиях часто и резко меняющейся обстановки выявилось, что принятая схема связи Генштаб — штаб фронта — штаб армии не обеспечивает непрерывное руководство боевыми действиями со стороны Ставки. Причем наиболее слабым местом в этой схеме чаще всего оказывалась связь в звене: штаб фронта — штаб армии. При перерывах связи штабы фронтов не могли управлять войсками и своевременно докладывать нужную информацию в Генштаб. В то же время Генштаб и Ставка, потеряв связь со штабом фронта, также не могли связаться напрямую с армиями. Это особенно выявилось при отводе войск фронтов. Позднее Ставке пришлось взять управление армиями Брянского фронта на себя. Позднее были приняты меры, чтобы перейти к осуществлению принципа организации связи в войсках, названного «связью на ступень ниже».

Еременко несколько по-иному изображает события после нападения немцев на КП фронта:

«С приездом в 3-ю армию я получил возможность лично и письменно отдать приказ о повороте фронта и руководить его осуществлением в 3-й и 13-й армиях. В 50-ю армию приказ был послан шифром. Таким образом, управление войсками не прекращалось. Лишь на несколько часов выключилась связь, когда я переезжал с КП фронта в 3-ю армию (выделено мною. — Л.Л.). Заняв Жиздру, Карачев, Орел, Кромы, Дмитровск-Орловский, Севск, Локоть, Навлю и Брянск, противник перерезал главные коммуникации Брянского фронта, чем и поставил наши войска в условия оперативного окружения. Развивая наступление с тыла, гитлеровцы стремились рассечь наши боевые порядки и уничтожить войска фронта по частям.

Итак, 7 октября рано утром я отдал предварительные распоряжения, переговорив лично с командующими 13-й и 3-й армиями, а в 14.00 этого же дня отдал общий приказ о повороте фронта на 180°.

Войскам Брянского фронта предстояло нанести удар по противнику, вышедшему в тылы фронта, прорвать оперативное окружение и организовать борьбу с врагом на новых рубежах. Для этого нужно было произвести перегруппировку сил и подготовить их для контрудара по войскам неприятеля, действовавшим на флангах и в тылу. Одновременно с нанесением контрудара на восток и юго-восток необходимо было вести маневренную борьбу с запада, с севера и юга.

В „Журнале боевых действий Брянского фронта за октябрь 1941 г.“ мой приказ о повороте фронта записан полностью:

„Командующий Брянским фронтом генерал-полковник Еременко, находясь в штарме 3, с утра 7.10 отдал армиям фронта предварительное распоряжение и в 14.00 приказ о бое с противником с перевернутым фронтом:

„Командующим 50, 3 и 13-й армий. Группам Ермакова и Рейтера. 7.10.41. 14.00.

1. Противник мотомеханизированными частями ударом в направлении Севск, Орел, Киров, Жиздра, Льгов перерезал коммуникацию фронта и создал явное окружение.

2. Армиям фронта строго организованным порядком, нанося удары противнику, пробиться и отходить за линию ст. ст. Ворошилово, Поныри, Льгов по рубежам:

1) Нехочи, Борщево, Суземка к исходу 9.10.

2) Льгов, Дмитровск-Орловский, Ново-Ямское — 10.10.

3) Нарышкино, Опальково, Дмитриев-Льговский — 11.10.

4) Зяблово, Муханово, Машкино — 12.10.

5) Ворошилово, Поныри, Льгов —13.10, где и закрепиться.

3. 50-й армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходить, нанося главный удар своим правым флангом с северо-востока на Орджоникидзеград, Карачев, Змиевка. Не менее одной пехотной дивизии иметь уступом назад для обеспечения с севера.

Разгранлиния слева Глазуновка, Ромы, разъезд Клюковники, Красная Слобода.

4. 3-й армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходить, нанося главный удар в направлении Дмитровск-Орловский, Поныри.

Разгранлиния слева Почеп, Усмань, Кокаревка, Погар.

5. 13-й армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходить и наносить главный удар в направлении Игрицкое, Дмитриев-Льговский, Костин. Иметь уступом назад одну дивизию для обеспечения отхода с юга.

6. Группе Ермакова, удерживая занимаемый рубеж, не допускать наступления противника северо-восточнее Льгов.

7. Группе Рейтера, удерживая рубеж Карачев, Нарышкино, до 10.10 совместно с 50-й армией уничтожить противника в районе Карачев и в дальнейшем отходить в направлении Орел, Змиевка.

8. Авиации фронта в период отхода 8–12 октября во взаимодействии с ударными группами армии и днем и ночью уничтожать колонны и боевые порядки противника, содействуя выходу из окружения, и не допускать подхода его резервов. Для опознания своей авиацией на всех танках и кабинках грузовых машин иметь поперек белую полосу.

9. Отход по рубежам производить, как правило, ночью с 23.00, организуя его так, чтобы сосредоточить все усилия, смять противника и быстро продвигаться вперед.

Ни одна дивизия не должна быть окружена, а матчасть артиллерии, танков и другие огневые средства полностью сохранены.

10. Командующим армиями разгрузить весь транспорт от ненужного имущества с тем, чтобы основную массу артиллерии и пехоты погрузить на машины, облегчить бойцов и после прорыва на первом рубеже быстро выдвигаться вперед, имея впереди каждой колонны 5–10 танков.

На флангах и путях отхода широко применять службу заграждений.

11. Тылы организовать эшелонами и иметь в центре боевого порядка.

12. Я буду находиться при штарме 3. Связь держать по радио и делегатами““»[231].

В журнале сделана пометка, что директива подписана командующим Брянским фронтом генерал-полковником Еременко, за члена Военного совета — дивизионным комиссаром Шлыковым, за начальника штаба фронта — генерал-майором Жидовым (впоследствии — генерал-лейтенант А.С. Жадов, командующий 5-й гвардейской армией, но это отдельная история). Судя по архивному документу, упомянутая запись в «Журнале боевых действий Брянского фронта» сделана на основе полученной телеграммы (экз. № 8). Что за телеграмма и за чьей подписью — не ясно. Все эти пометки и записи в документе производят странное впечатление.

Более внятную картину мы находим в воспоминаниях Сандалова. По его словам, приказ был составлен в штабе фронта в Белеве, а для подписи его командующим в тыл к врагу был отправлен на самолете уже известный нам полковник Долгов. Но он так и не смог вручить проект приказа Еременко, так как штаб 3-й армии уже покинул место своего расположения во Вздружное (25 км северо-восточнее Трубчевск). После нескольких рискованных перелетов и посадок на У-2 в тылу противника Долгов вернулся в Белев. Хорошо хоть, что он не попал с документами в руки врага. Возможно, Еременко отдавал распоряжения войскам на основе ранее разработанного штабом фронта проекта приказа. По крайней мере, Сандалов высказал предположение, что один экземпляр у него мог остаться. Но остается неясным главное — когда и каким образом он был доведен до войск? Например, о положении опергруппы генерала Ермакова в эти дни ничего не было известно. На ее поиски посылали самолет, но безрезультатно. А в 50-й армии вообще ничего не знали о приказе Еременко. Не было известно и положение 121-й и 150-й танковых бригад. Ставка потребовала установить их местонахождение и связь с ними, указав конкретное место, куда им можно будет подать горючее и боеприпасы[232].

ОКХ весьма оптимистично оценивало обстановку, складывающуюся перед группой армий «Центр»: фронт обороны противника прорван в трех местах. Ожидается полное окружение и уничтожение около 70 крупных соединений в районах Брянск и Вязьма. Все в больших масштабах выражаются явления разложения[233]. Отметив, что противник подтягивает в район северо-восточнее Орла силы с танками с северо-восточного направления, вероятно, 416-й сд из Тулы, ОКХ потребовало от группы армий «Центр» уделить особое внимание быстрейшему окружению и сужению котла севернее и юго-западнее Брянска, а также воспрещению прорыва окруженного противника в тыл наступающим соединениям 2-й танковой армии Гудериана. К этому времени, по свидетельству врага, находившаяся севернее Брянска группировка (50-я армия с частями семи дивизий) была сдавлена в районе Дятьково — Цемент — Судимир (схема 9). На командование 2-й армии было возложено руководство всеми войсками (кроме подвижных соединений), выделенными для окружения и уничтожения группировки противника в районе Брянска. 7 октября командованию 2-й танковой армии Гудериана было приказано направить 24-й моторизованный корпус на Тулу и одновременно продвинуть вперед свой южный фланг путем наступления одного пехотного корпуса на Курск (но не дальше).

Войска Брянского фронта, оказавшиеся в оперативном окружении, все еще удерживали прежнюю линию фронта между участками прорыва. К исходу 7 октября части 50-й армии вели бои в районе Брянска. По явно устаревшим данным, западную часть Брянска к этому времени занимал полк 154-й сд, восточную часть города — отдельные группы танков противника. С запада перед фронтом 50, 3 и 13-й армий противник по-прежнему не проявлял особой активности. Данных о действиях и положении частей группы Ермакова не было[234].

50-я армия лишь в ночь на 8 октября начала выдвижение частей в северо-восточном направлении, где в оперативном построении противника были большие разрывы. Достаточно сказать, что части 18-й танковой дивизии противника были разбросаны по фронту от Кцынь на юг на расстоянии до 100 км. Сил для создания внутреннего фронта окружения с востока у немцев в это время здесь не было. Но оказалось, что Петров неверно понял задачу фронта. В Ставке думали не столько о спасении армий, сколько о разгроме прорвавшейся группировки врага. Петрову пришлось менять направление выхода из окружения. Только к этому времени Еременко вышел на связь с Генштабом с КП 3-й армии в районе Вздружное. Шапошников потребовал не отклоняться от ранее указанного Генштабом 7.10 направления и 8 октября подтвердил:

«<…> Основная задача Брянского фронта — ударом в тыл с запада разбить орловскую группировку противника в районе Орел, Севск, Карачев и выйти на фронт (иск.) Мценск <…> Фатеж, Льгов, прикрыв направления на Тамбов, Воронеж»[235].

В связи с расчленением группировки войск фронта на три изолированные друг от друга части и потерей управления армиями со стороны командующего быстро организовать одновременный удар по прорвавшейся на Орел группировке противника с запада не удалось. Выход из окружения начался только 9 октября в значительно ухудшихся условиях. При этом Еременко, по существу, руководил только соединениями 3-й и 13-й армий.

Подводя итоги за этот период боевых действий, хотелось бы отметить следующее.

Ставка ВГК, прежде всего Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин, как и в обстановке под Киевом, не уловила того предела, после которого дальнейшие попытки удерживать сохранившиеся участки фронта становились не только ненужными, но и опасными. Скорее всего, это было связано с недостатком информации об истинном положении войск фронтов. Все эти доклады о просочившихся мелких группах противника, о группах танков в 20–30 единиц и о планируемых контратаках и контрударах, за которыми зачастую ничего, кроме номеров дивизий и бригад, не было, только вводили в заблуждение. Ставка и Генштаб не сумели своевременно вскрыть замысел противника на окружение наших войск и принять меры по устранению этой угрозы. А командующие после своих обещаний поправить дело боялись настаивать на необходимости отвода войск на подготовленные рубежи в тылу. Момент, когда это еще можно было сделать максимально быстро, был упущен. За счет отхода можно было сократить протяженность фронта обороны, высвободить силы для усиления угрожаемых направлений и создания резервов. Начав отвод войск на двое или хотя бы на одни сутки раньше, возможно, удалось бы хотя бы временно удержать у Вязьмы коридор для их выхода из мешка. По крайней мере, хуже, чем получилось, не было бы — куда уж хуже?

Но Сталин, как и под Киевом, боялся, что отход может превратиться в бегство. И почва для таких опасений была: командующие фронтами и армиями, штабы не имели опыта организации планомерного отхода — их этому не учили. Все их помыслы были направлены только на то, чтобы выполнить требование — ни шагу назад! А отводить войска все равно пришлось. Но только в несравненно более тяжелых условиях. Задержка с принятием Ставкой трудного решения привела к пагубным последствиям.

Примечания:

1

Тимошенко Семен Константинович (18.02.1895 — 31.03.1970), Маршал Сов. Союза (1940). Участник Первой мировой войны, с августа 1918 г. — командир полка, участник обороны Царицына. Последовательно командовал кавбригадой, кавдивизией в составе 1-й Конной армии, кавкорпусом, рядом военных округов. С января 1940 г. — командующий Северо-Западным фронтом, войска которого осуществили прорыв линии Маннергейма, с мая 1940 г. — нарком обороны СССР. Член Ставки ВГК, зам. наркома обороны. Герой Советского Союза (21.03.1940).

2

Духовщина — районный центр в 50 км северо-восточнее Смоленска, важный узел дорог, идущих на Ярцево, Смоленск, Пречистое и Демидов.

14

Архив Генштаба. Ф. 26. Оп. 2011. Д. 095. Л. 463, 464 (цит. по: Сборник боевых документов. 1960. Выпуск 41. С. 7).

15

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп: 12930. Д. 1. Л. 353

16

Согласно легкому (рейдовому) варианту, 45-я кд по штату насчитывала всего 3447 человек (в кавполку — 1098, отд. эскадрон химзащиты — 64, медсанвзвод — 24).

17

Специально мобилизованные члены компартии.

18

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511.Д. 1 (т. 2). Л. 120 и Д. 2 (т. 1). Л. 62.

19

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 320. Л. 50.

20

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 320. Л. 50.

21

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 212. Л. 108.

22

На 18 июля 19-я сд личным составом была укомплектована на 65 %. На вооружении имела (в скобках — положено по штату): винтовок — 2462 (8435), пулеметов станковых — 8 (108), ручных — 24 (165), ППД — 17 (166), 50-мм минометов — 7 (81).

23

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 684. Д. 9. Л. 9

145

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 3038. Д. 54. Л. 45.

146

Там же. Оп. 2513. Д. 82. Л. 295.

147

NARA, T315, R339, F017, 040.

148

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 82. Л. 286.

149

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 11. Л. 67, 68.

150

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 679. Д. 65. Л. 141–174.

151

Там же. Ф. 208. Оп. 2511. Д.11. Л. 65,

152

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 215. Л. 34, 35.

153

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 623, т. 1. Л. 223, 224

154

Там же. Оп. 12462. Д. 548. С. 172.

155

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 215. Л. 40.

156

Телегин Константин Федорович. Участник Гражданской и советско-финской войн, работал в центральном аппарате НКВД СССР. Генерал-лейтенант, член Военного совета Московского военного округа (1941), 3-го Белорусского фронта (1945), Группы советских войск в Германии. Арестован в 1948 г., в 1953 г. полностью реабилитирован. После реабилитации был начальником курсов высшего комсостава «Выстрел». Награжден тремя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Суворова I степени, орденом Богдана Хмельницкого I степени и многими медалями. Умер в 1981 г. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

157

Личный архив автора.

158

ЦАМО РФ. Ф. 5. Оп. 11462. Д. 105. Л. 212.

159

NARA. Т313, R340, F8622674.

160

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 1029. л. 22–24.

161

NARA. Т315, R339, F000280.

162

ЦАМО РФ. Ф, 96а. Оп. 2011. Д. 5, Л. 127 (заверенная копия цит.).

163

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 1029. Л. 2.

164

Там же. Оп. 2513. Д. 82. Л. 283–285.

165

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 10169. Д. 13. Л. 65.

166

Там же. Оп. 2511. Д. 11. Л. 7206.

167

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 1029. Л. 25.

168

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д.83. Л. 245.

169

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д.52. Л. 8.

170

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 3038. Д. 56. Л. 8-10.

171

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 83. Л. 283–285.

172

В пехотной дивизии по штату числилось: лошадей 4842 (в нашей стрелковой дивизии сокращенного состава — 2740), автомашин около тысячи (из них легковых — 138) против наших 226 (раньше было — 558, в том числе только 5 легковых).

173

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 757. Л. 138.

174

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д.82. л. 293.

175

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12454. Д. 115. Л. 212.

176

Там же. Оп. 12462. Д. 548. Л. 187.

177

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 10169. Д.14. Л. 149–151 (оперсводка штаба ЗапФ на 20.00 7.10.1941 г.)

178

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 11. Л. 66.

179

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 11.Л. 112.

180

NARA, Т315, R339, F000034.

181

На вооружении полка «Nebelwerfer» (метатель дыма) состоял 15-см шестиствольный миномет «Nebelwerfer-41», который несколько уступал советской ракетной установке БМ-13 («катюша») в дальности стрельбы (6900 м против 8470 м), но кучности попаданий на максимальной дальности превосходил ее почти в два раза. Это достигалось за счет применения более совершенного способа стабилизации снарядов. Миномет монтировался на модифицированном лафете от немецкой 37-мм противотанковой пушки.

182

NARA, Т315, R339, F000034.

183

NARA, Т315, R339, F000037.

184

Для сравнения: против ГА «Север» — 121 (99 истребителей, 21 бомбардировщик и др.), ГА «Юг» — 685 (417 истребителей, 16 бомбардировщиков, 252 транспортных самолета и др.)[17].

185

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д 83. Л. 265. Подлинник (цит. по РА).

186

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 3038. Д. 54. Л. 46, 47.

187

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 157. Л. 52.

188

Емкость обычного полевого подвижного госпиталя (ППГ) — 400, максимум 500 раненых.

189

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 1029. Л. 8.

190

ЦАМО РФ. Ф. 208. 0п. 2511. Д. 11. Л. 71.

191

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 7. Л. 114–116.

192

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 83. Л. 317.

193

ЦАМО РФ. Ф. 208. ОП. 2511. Д. 7.

194

ЦАМО РФ. Ф. 16. Оп. 1071. Д. 3545.Л. 132–141.

195

Там же. Ф. 500. Оп. 12484. Д. 109.

196

Штаб армии не успел выдать частям карты нового района. В окружении их пришлось сжигать и зарывать в землю. Одну кипу карт районов Ржева и Вязьмы обнаружил в 1980 г. вяземский следопыт Николай Слесарев. Используя эти карты, нам удалось выявить изменения местности за последние 50 лет. Это во многом облегчило дальнейший поиск.

197

Личный архив автора.

198

Согласно донесению штаба 8-го армейского корпуса врага в 18.45 8 октября, автодорожный мост на автостраде был взорван в 12.30 (в 13.30 по московскому времени) 7 октября.

199

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 320.

200

Там же. Л. 298.

201

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 320.

202

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 6. Л. 32.

203

ЦАМО РФ. Ф. 219. ОП. 679.Д. 3. Л. 176,177.

204

Там же. Оп. 3408. Д. 4. Л. 341.

205

ЦАМО РФ. Ф. 219.оп. 178510.Д. 32.Л.210, 211 (цит. по PA № 49, с.91).

206

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 679. Д. 65. Л. 145–155.

207

Там же. Л. 268.

208

ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 50300. Д. 1. л. 1-15.

209

ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 1. Л. 8.

210

ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 50300. Д. 1.Л. 1-15.

211

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 193–198.

212

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 623. Т. 2. Л. 8.

213

Там же. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 1.Л. 8.

214

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 679. Д. 43. Л. 105.

215

ЦАМО РФ. Ф. 398. Оп. 9308. Д. 12. Л. 161.

216

ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д.83. Л. 294.

217

Там же. Ф. 219. Оп. 679. Д. 30. Л. 217, 218.

218

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 679. Д. 30. Л. 219.

219

ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 679. Д. 70. Л. 170–174.

220

ЦАМО РФ. Ф. 3. Оп. 11556. Д. 2. Л. 428.

221

ЦАМО РФ. Ф. 48а. Оп. 1554. Д. 91. Л. 356.

222

ЦАМО РФ. Ф. 3. Оп. 1 1556. Д.3. Л. 1–3 (цит. по РА. С. 92).

223

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 157. Л. 53.

224

ЦАМО РФ. Ф. 202. Оп. 5. Д. 32. Л. 1-30.

225

ЦАМО РФ. Ф. 48а. Оп. 1150. Д 11. Л. 348.

226

ЦАМО РФ. Ф. 48а. Оп. 1554. Д. 91. Л. 362.

227

Полковой комиссар В.Н. Кузнецов — комиссар штаба фронта.

228

В 1963 г. полковник в отставке В.Н. Кузнецов побывал на месте бывшего КП фронта. На его месте был построен большой пионерлагерь, протянувшийся до р. Свень. Телеграфный столб он не нашел.

229

В.М. Белов в 1970 г. в звании майора продолжал службу в управлении связи МВО.

230

ЦАМО РФ. Ф. 3. Оп. 1 1556. Д. 3. Л. 29.

231

ЦАМО РФ. Ф. 48а. Оп. 1150. Д. 1. Л. 335–337.

232

ЦАМО РФ. Ф. 48а. Оп. 3408. Д. 4. Л. 341 (цит. по: Битва под Москвой. Хроника, факты. С. 259).

233

ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 181.

234

ЦАМО РФ. Ф. 16. Оп. 1071. Д. 3545. Л. 132–141.

235

ЦАМО РФ. Ф. 3. Оп. 11556. Д.3. Л. 31.