НОЧЬ В ПОЕЗДЕ

Ни в какой другой город я столько не ездил, как в Киев.

Ни по какому другому городу столько не кружил. Наши командировки весенние, летние: тянули к себе днепровское плавное кудрявое взгорье, длинные набе­режные с неподвижными, как их поплавки, удильщика­ми, стадиончик «Динамо», где и без футбола приятно посиживать на дальней скамье в тени старых деревьев. Киевские площади, театры, музеи, редакции, церкви, памятники, скверы, рынки, вареничные, гостиницы, маршруты метро и троллейбусов я не то что припоми­наю, я их знаю, как свои московские, знаю так, словно среди них живу.

Июньский солнечный день, открывали памятник расстрелянным оккупантами четырем динамовцам. Строем стояли мальчишки из футбольной школы, ста­равшиеся быть серьезными, женщина — секретарь гор­кома разрезала красную ленту. Неподалеку, в бассей­не, прыгали в воду, гулко вскрикивали, и тишина вокруг памятника казалась хрупкой, стеклянной. И по­ка эта тишина была цела, в глазах стояли двое из четверки, те, кого видел: вратарь Николай Трусевич и хавбек Иван Кузьменко — сильные, молодые, на зе­лени предвоенного московского стадиона «Динамо».

Мне нравилось слоняться во внутреннем дворике республиканского стадиона, мавританском, с колон­надой, слушать степенные, солидные речи до матча и горячечные — после; нравилось, проводив оба авто­буса с командами, не спеша выйти на улицу, еще возбужденную, перекрикивающуюся, толкающуюся. Как и дома, в Киеве я обзавелся собственным ритуа­лом посещения матчей.

.Кроме знакомств необходимых мне, там выпала удача найти надолго душевную близость. Михаил Ми­хайлов, работавший в журнале «Старт», перед футбо­лом благоговел, любил его возвышенно и всепроща­юще. Меня он высмотрел при первом появлении на киевском стадионе и отличил без выведывания и при­глядывания: для него было достаточно моей причаст­ности к миру футбола. Завязалось сотрудничество: он писал для «Футбола — Хоккея», я для «Старта». Про­гулки по Киеву, в которых он был восторженным, неутомимым гидом, вечера в кругу его милой семьи — все это сделало свое дело: мы подружились.

Среди журналистов, пишущих о футболе, немало таких, для кого эта тема единственная, —  трудно пред­ставить, чтобы они занялись чем-то другим. А есть и такие, кто пришел к футболу, сделав выбор. Михай­лов пописывал рассказы, лирические, юмористические, и сообщал мне об этом не без смущения, проверяя, как я отношусь к измене. Для вида я журил его — ему, при его влюбленности в футбол, по-моему, этого даже хотелось. Но в глубине души я знал, что футбольной теме совершенно необходимы люди в ней не запаян­ные, как в ампуле.

Михайлов изрядно потрудился для киевского фут­бола: он преподносил его в центральной прессе, помог написать книги известным мастерам Юрию Войнову и Леониду Буряку, знакомил нас со взглядами трене­ров Виктора Маслова, Александра Севидова, Валерия Лобановского, для «Футбола—Хоккея» проинтервью­ировал, должно быть, всех футболистов, игравших в киевском «Динамо» в чемпионские сезоны. С помо­щью Михайлова я знал о команде и ее людях, кажется, все, что можно знать.

Перечитав предыдущий абзац, приостановился на словах «потрудился для киевского футбола». Не убрать ли «киевского», не лишнее ли? Заминка вынуж­дает объясниться.

Журналисты, которые команду города, где живут, видят воочию, на стадионе, раз двадцать в году, а все остальные — по разочку, которые в своих газетах всю жизнь пишут о своей команде, и когда их из Москвы просят «дать материал», то тоже об их команде, такие журналисты тем не менее обидятся, если их назвать «местными». Любому человеку нашей профессии с ру­ки, да и необходимо философствовать о футболе в ми­ровом масштабе. И все-таки у тех, кто породнен с од­ной командой и душевно и служебно, она — и отправ­ная- точка, и пробный камень, и символ веры. Так заведено от сотворения журналистики. Таков закон спроса. Когда мне заказывали обозрения для газет Киева, Тбилиси, Вильнюса, непременно напоминали: «Надеемся, что о нашей команде вы отзоветесь попод­робнее».

Киевских коллег их единственная команда повела за собой далеко, снабдив впечатлениями европейского и мирового значения. Мы, москвичи, числящие себя представителями центральной прессы, в глаза не виде­ли Кубок кубков (а киевляне — дважды), московские игроки в сборной наперечет (а киевских — большинст­во), нам осенью присылают билеты на чествование призеров (а киевляне то и дело посещают вечера, где славят чемпионов). Уж и не помню, сколько раз ездил на такие торжества в Киев с призом «Крупного счета» или с дипломом «Лучшему игроку года» и выходил на сцену с поздравительной речью.

Может показаться, что столичность московские жу­рналисты приобрели исторически, в годы главенства своего футбола. Такое объяснение лежит на поверх­ности. Есть и другие.

Нас держит в узде работа. Условие первое, непре­менное, соблюдение которого мы же сами и конт­ролируем — выделять в многообразии футбола то, что истинно заслуживает внимания. Клубным симпатиям, точнее сказать слабостям, подвержен каждый сотруд­ник «Советского спорта» и «Футбола — Хоккея» — это в порядке вещей. Нам они известны и становятся пово­дом для подтрунивания, оживляют, веселят редакци­онные будни, но всерьез не принимаются. Заняты мы поиском наилучших игровых проявлений, равно как и болевых точек, требующих срочного критического вмешательства. Этим и измеряется наша квалифика­ция. И не в «инстанциях», а в редакции, друг перед другом. Однажды пришло письмо: «Всех вас надо выселить, лишить московской прописки, вы только и пишете про другие команды, а не про наши». Мы обсудили его в своем кругу и сочли несостоятельным: московские клубы в тот момент ничего собой не пред­ставляли.

Я говорю о всесоюзных изданиях, которые иные горячие головы причисляют к московским. Признать­ся, с грустью наблюдаю за футбольными рубриками городских московских газет. Было время, они держали столичную марку, освещали чемпионаты без местного акцента. Постепенно, не знаю под каким влиянием, угол зрения сузился до «наших земляков». Тем самым было проявлено неуважение к читателям: нелепо же предположить, что искушенных москвичей интересуют исключительно свои клубы, а об остальных, играющих лучше, достаточно двух строк. Как-то «Вечерняя Мо­сква» предложила мне написать обозрение. Московс­кие команды играли тогда скверно, что и было от­ражено. Редакция принялась «советоваться» — куда-то мое обозрение возили на просмотр — и в конце кон­цов с извинением вернула: «Для нас чересчур остро». Обозрение было тут же напечатано в «Футболе — Хок­кее» и «чересчур острым» читателям не показалось. С тех пор я взял себе за правило контакт с московс­кими читателями держать помимо городской печати, чтобы не мельчить с оговорками и реверансами.

Мы как журналисты взращены на противоречиях. Для нас футбол с мальчишеских лет — нескончаемая задиристая полемика. Мне трудно представить, каки­ми бы мы были, если бы Москва имела одну команду. К счастью — их пять. Благодаря этому есть гарантия, что любому московскому клубу ничто не будет проще­но: оценку выставит не милостивый согласный хор, а жюри, которое рассмотрит самые разные доводы. Перехваливать «Спартак» или «Динамо» нам не к ли­цу: будет неловко взглянуть в глаза товарищам по редакции. Состязательность во взглядах — какая игра достойна поддержки, как созвучная идеалу, и какая ее не заслуживает, будучи примитивной,— вошла в при­вычку, без нее мы не мыслим работы. Нет ничего легче потрафить болельщикам, футболистам, тренерам, по­лучить благодарственные отзывы, но за это придется расплачиваться, когда нарвешься на скептические ус­мешки в стенах родной редакции. Это опасение незри­мо витает за спиной, когда сидишь за машинкой, и верой и правдой нам служит.

Так сложилось. Ради того чтобы центральные изда­ния взвешенно вели футбольную тему, Москве и пола­галось иметь несколько команд.

Киевским журналистам труднее. Даже при условии, что «Динамо» — первоклассная команда, что вкус раз­вит и наблюдений предостаточно, все же она одна, всегда одна, более полувека, и волей-неволей становит­ся печкой, от которой все танцы.

У журналистов, вынужденных глядеть сквозь одну призму, представление о всех других командах созда­ется от их короткого полуторачасового пребывания на местном стадионе, где далеко не каждой хватает муже­ства быть самой собой, не подстраиваться под «чужое» поле. Постоянное сравнение всех со своей командой таит в себе изолированность любопытства и заведо­мую схематичность выводов. Каково было журнали­стам Еревана, Тбилиси, Алма-Аты, когда, скажем, в чемпионате 1987 года их клубы дома регулярно побеждали, а из других городов летели столь же регу­лярно известия о проигрышах?

Принимаясь за чтение отчетов в «Советском спор­те», заранее знаю, что победу своей команды местный автор преподнесет как пример отличной игры, а пора­жение объяснит усталостью, внезапной инертностью, непростительными ошибками защитников и вратаря, если не судьи. Достоинства победивших гостей будут отмечены из вежливости, скороговоркой, как бы в пику своей команде, чтобы подчеркнуть досаду. В этом я не вижу намеренной предвзятости — так годами сориен­тировано восприятие журналиста. Выработался даже стилистический прием: рассказав, как играла своя ко­манда, автор, словно опомнившись, задается вопро­сом: «А что же гости?»-—и приписывает несколько невразумительных фраз.

Михаил Михайлов по части информации о киевс­ком «Динамо» заменял агентство, он водил нежное знакомство с игроками. Когда же я переводил раз­говор на другие разделы, он превращался в слушателя, чаще удивлялся, чем спорил, честно восклицал: «Не­ужели? Я как-то об этом не подумал». Ему не свойст­венно было строить из себя всезнайку — этот распрост­раненный в нашей среде грех его счастливо миновал.

И еще одному киевлянину я многим обязан — Ра­фаилу Моисеевичу Фельдштейну. На протяжении соро­ка лет, с 1934 года, он служил администратором киев­ского «Динамо». В его бытность сменились двадцать два старших тренера, сотни мастеров, и о каждом из них у него наготове отзыв, большей частью добрый. Много потеряют историографы знаменитого клуба, не записав его живописные рассказы, его «сказки о тысяче и одном матче».

Мы до сих пор с Рафаилом Моисеевичем состоим в переписке. Вот кусочки из его писем:

«Бываю у Кости Шегодского, бывшего нашего иг­рока, который играл в 1937 году за «Спартак» против басков. Он один из первых награжден орденом «Знак почета». В 1938 году его по доносу посадили, а спустя два года выпустили. Перенес инфаркт, не двигается, никто его не вспоминает...

50 лет назад в Киеве я принимал сборную Баско­нии, поселил ее в гостинице «Континенталь». Тренер Михаил Давыдович Товаровский мне сказал, что Лангара и Регейро просят показать мячи, какими будем играть. Я принес один белый, другой красный. Они сами надули и поинтересовались, кто их изготовил. Мячи были макшановские, ленинградские, тридцати- двухдольные...»

Служба открывала Фельдштейну футбол изнутри, с изнанки. Хватаясь за сердце, он рассказывал:

«Вы представить не можете это босячество. До­говорился, что нашему игроку, между прочим заслу­женному мастеру спорта, продадут мебель, как только привезут. Ребятам же некогда пороги обивать, они в разъездах, вкалывают. И так получилось, что его отчисляют: честно закончил. Заезжаю в магазин — смеются: «Опоздали, он уже не играет». И никто по­мочь не мог. Отрезанный ломоть. Нет, вы скажите, есть правда? За что человека обидели? Весь Киев им восхищался».

Начав с того, что ни в какой другой город я сто­лько не ездил, как в Киев, продолжу: ни о какой другой команде столько не писал, как о киевском «Динамо». Никакие другие мои работы, судя по откликам, не читались так привередливо. Иначе быть не могло: если кто и имел право на амбиции последние лет двадцать пять, то, разумеется, киевское «Динамо» и его бесчис­ленные, ревностные сторонники. Большой клуб!

Пора закончить вступление и пойти по порядку.

Чтобы не выглядеть поздним реставратором, воро­шу довоенные тетрадочки. В описании матча сборных Москвы и Киева 6 октября 1938 года нахожу: «Матч был живой, противники достойны друг друга. У Моск­вы больше силы, у Киева — техники. У Москвы непро­биваемая защита, у Киева — активное нападение. Яв­ного перевеса ни на чьей стороне не было, хотя Москва выиграла 2:0».

Если юный московский болельщик всего на третьем году своего знакомства с футболом обнаружи­вает, что «у Москвы больше силы, у Киева — техники», то нет сомнений, разница бросалась в глаза. Ну а тех­ника и тогда, как и сейчас, равнодушным не оставляла, победы победами, а есть и удовольствие от созерцания изящного.

С самых первых чемпионатов киевское «Динамо» было мне симпатично. Споры о столичных клубах — «Спартаке», «Динамо», ЦДКА, «Металлурге», «Тор­педо», «Локомотиве» — крутились по-семейному: кто сильнее? Футболистов, состоявших в московских кома­ндах, сравнивать было просто: все имели «должности» и, скажем, при обсуждении, кто лучший правый ин­сайд, выбор шел из шести фамилий. Само собой, нас интриговало, кто победит в предстоящем матче, кто станет чемпионом. А вот о самой игре московских команд не помню, чтобы мы подолгу рассуждали: как видно, поводов не подворачивалось, их успехи измеря­лись вкладом личностей, имели человеческий подтекст.

Стиль игры киевского «Динамо» довоенных лет был иной, чем у московских клубов: мягче, затейливее, тоньше, щеголеватее. В сравнении с напористыми, в се­бе уверенными московскими мастерами мастера киевс­кие вносили в общую панораму свой оттенок — тут как раз и можно было посостязаться во вкусах. Кроме киевских динамовцев еще и динамовцы Ленинграда и Тбилиси предлагали нам игру привозную, «им­портную».

Тогда мы воспринимали все увиденное таким, как оно есть, и объяснить разноплановость зрелища не пытались. Да и не смогли бы. Это теперь ясно, что заметное деление футбола на атлетический и технич­ный отражало молодость игры, то, что она у нас развивалась изолированно, тренеры, которые только- только объявились, вели дело на свой страх и риск, как бог на душу положит. Встряхнул приезд басков, при­нудив перейти на «дубль-ве». Баски открыли нам глаза еще и на то, что классная игра должна быть и ат­летической, и техничной. То, что сегодня доказывать не нужно, тогда выглядело чуть ли не откровением. Думаю, что московские клубы сумели раньше к своей атлетичности добавить техничности, чем киевское «Динамо» к своей техничности —атлетичности. Это опережение надолго предопределило главенство моск­вичей.

Для нас много значило, состоят ли в команде игро­ки выделяющиеся. В киевском «Динамо» они были.

Легонько, невидимо управлявший нападением ху­денький умница центрфорвард Константин Шегодский. Яркий блондин Виктор Шиловский, инсайд, за­метный и внешне, и своими неординарными приемами. Круглолобый краек Макар Гончаренко, упрямо ска­шивавший углы, чтобы забить. Черноволосый ярост­ный хавбек Иван Кузьменко, от которого ждали страшного удара издали. А чего стоили вратари, игра­вшие по очереди: Антон Идзковский и Николай Трусевич — оба тонкие, оба «воздухоплаватели», летавшие во все углы! Вратари тогда одевались в темное, носили кепки, а выходец из Одессы Трусевич — без кепки, с пышной шевелюрой, в полосатом, тигрином, красно- черном свитере.

Киевское «Динамо» было в чести у московских зрителей, его уважали — «красиво играет!». Относи­лись к нему добродушно и снисходительно, зная, что — не конкурент. Да и сами киевские футболисты, способные время от времени показать класс, как-то уклонялись от борьбы за первые места, вечно срываясь там, где не должны были срываться, выглядели «лег­кой фигурой» в сравнении с «ферзями» — «Динамо» и «Спартаком».

После войны и оккупации киевская команда долго мыкалась. Это было понятно, ей сочувствовали. Фут­больная жизнь, переменчивая, ломкая, капризная, где, что ни год, у команд другие места в таблице, все же не в силах повлиять на сложившиеся представления. Вот и киевское «Динамо», занимая последние и предпос­ледние строчки, оставалось командой с именем, с ней считались по-прежнему и, даже догадываясь, что она скорее всего проиграет, на ее матчи ходили. Не одно имя привлекало: пусть и хрупко, тоненько, но в игре ее продолжали сказываться хорошие манеры.

Когда в 1954 году киевляне в Москве, на стадионе «Динамо», выиграли финал Кубка у ереванского «Спар­така», их успех был принят как должное, он казался задержавшимся.

Второй, решающий, гол правого инсайда Михаила Комана помнится до сих пор: выбежал к воротам, а с ударом медлил, поиграл на нервах, пока не улучил момент наверняка. Коман был в той команде самой влиятельной фигурой. Выходец из Закарпатья, одари­вшего киевское «Динамо» многими мастерами, он, как и его земляки Товт, Юст, Михалина, вносил в строй игры команды твердость, расчет, ясность без изысков и выкрутасов и, вполне возможно, в какой-то мере предвосхитил будущие изменения.

До 1960 года все шло по заведенному порядку. Никому не приходило в голову, что футбольная Земля вертится, свято верили, что она возлежит на трех китах, чемпионах,— московских «Динамо», «Спарта­ке» и ЦДКА.

И тут взошла ярчайшая звезда — «Торпедо». Оча­ровательная команда! Счастливый подбор мастеров — один к одному, рафинированные перемещения в стиле позднего «дубль-ве», направления уже заканчивавше­гося, но еще не скомпрометированного. Вспоминая то «Торпедо», первым я вижу Виктора Александровича Маслова, тренера. Ему исполнилось пятьдесят, и он, прежде не слишком удачливый, я бы сказал, провинци­ал среди столичных знаменитостей, высоко взмыл вме­сте со своим родным замоскворецким клубом. Маслов оказался тем, кого называют сильной личностью. Та­кой человек как раз и был необходим для того, чтобы замахнуться на чемпионство с командой, которая до этого в притязаниях не заносилась, среди московских слыла окраинной.

«Торпедо» взбунтовалось не в одиночку. Парал­лельным курсом рванулось и киевское «Динамо». Той осенью я ездил на завершающий матч этих команд в Киев. Торпедовцы выиграли 2:1, они были чуть лучше. Приметой матча остался протест динамовцев, причем без видимых оснований. Случай давнишний, в свое время я о нем писал подробно. А сейчас вижу в нем то, чего не мог заметить тогда. В досаде на поражение и в протесте, выразившем досаду, прогля­нуло то новое, что несколько лет спустя преобразило команду: пробудившееся честолюбие. Заканчивалась ее жизнь в покорности судьбе, в отдалении от призов. Киевляне жаждали побыстрее увериться, что они им доступны. Но «Торпедо» перешло дорогу.

В следующем году киевское «Динамо» взяло свое, оно — чемпион. Для меня одним из верных признаков, что команда хороша, служит то, что, сколько бы лет ни минуло, ее состав легко вспомнить. О. Макаров, Н. Кольцов, А. Сучков, В. Щегольков, И. Сабо, Ю. Войнов, О. Базилевич, В. Серебренников, В. Каневский, А. Биба, В. Лобановский. Написал по памяти, прове­рил — не ошибся. Эти два сезона были вершиной в тре­нерской карьере ученика Б. Аркадьева — полузащитника команды лейтенантов Вячеслава Дмитриевича Соловьева.

Несправедливо умолчать, что команду исподволь собирал другой тренер — Олег Александрович Оше­нков. Он из того поколения тренеров-первооткрыва­телей, которое свою науку постигало на бегу. Людям этого поколения, жившим своим умом, было в радость говорить о футболе хоть день, хоть ночь напролет. Я имел с ним немало вольных бесед. Олег Алек­сандрович не поучал, не оглоушивал каменными те­зисами, рассуждал на равных, защищался и нападал, был терпелив, покладист. Тренеры того поколения, преданно служа командам, умели говорить о футболе как о неделимом, разгадки они искали всюду, где только можно.

...Итак, свершилось! Как разгибают подкову, так была разомкнута троица старых московских чем­пионов.

Что же дальше? Могло показаться, что бунт подав­лен: два года чемпионы—столичные «Спартак» и «Дина­мо». Потом — тбилисское «Динамо», которому пола­галось вырваться в чемпионы. Возникла «большая ше­стерка».

А у киевского «Динамо» места — пятое, девятое. Угомонилось, отступило, задвинуто в ангар, туда, где мирно обреталось много лет?

В 1964 году в Киев переехал из Ростова Виктор Маслов. Классическим примером недомыслия мецена­тов стало его увольнение из «Торпедо» за... второе место. Это было настолько нелепо, что авторитет Маслова от увольнения только вырос. За два сезона он выправил, настроил, как рояль, ростовский СКА.

Мне доводилось выслушивать разные версии по поводу того, откуда и когда взяло начало то киевское «Динамо», каким мы знаем его сегодня, где вбит столб, от которого полагается вести отсчет. В истории большой команды ничем нельзя пренебрегать, тут ка­ждое лыко в строку. Наверное, нелишне держать в уме даже и то, что в самом первом мини-чемпионате 1936 года киевское «Динамо» — второй призер.

Все же новая глава была открыта с приездом Мас­лова. Единичный успех не невидаль, у нас одиннадцать клубов побывали первыми. В разное время то тех, то других может обуять дерзкий порыв. Перековать дер­зость в обязанность — нечто совсем иное. Маслов и осуществил это превращение. Не на ровном месте, разумеется,с помощью и участием многих. Его крутая воля, темперамент воителя, колдовская интуиция, мо­жет быть, и раззадоренное самолюбие после обиды в родном «Торпедо», и то, наконец, что знал он: времени для хорошей работы у него в обрез — все это вместе взятое позволило 55-летнему могучему челове­ку совершить то, что до него удалось у нас одному Борису Аркадьеву, — создать команду, которая из года в год ни о каких других местах не помышляла, кроме первого. Деятельность Аркадьева была грубо оборва­на. Сделанное Масловым продолжено и развито.

В 1964 году — Кубок, в 1965-м — второе место (отбро­сил киевлян проигрыш последнего матча кутаисскому «Торпедо»), в 1966-м — чемпион, в 1967-м — чемпион и Кубок, в 1968-м — чемпион, в 1969-м—второе место. За шесть масловских лет киевское «Динамо» преобразилось. Из клуба приятного, но неконкурента, вырос суперклуб с европейской известностью, лидер, отныне не согласный ни на какие промежуточные, утешительные цели. Победы стали жизненной нормой. В этом суть переворота.

Маслов не был собирателем очков, ловкачом, в нем горел дух созидателя. Еще не успело забыться создан­ное им «Торпедо» — воздушное, парусное, изящное, но в то же время и традиционное,— как он перестраивает на совершенно иной лад, до рези в глазах, свою новую команду. «Дубль-ве» приказало долго жить, исчезло, отменено. У киевского «Динамо» — четыре защитника, четыре полузащитника, два нападающих. И в атаке и в обороне в любую минуту достаточно сил, команда мобильна, никто не стоит, все в движении. Это уже не парусник, а бронированный крейсер. Нравится или не нравится такой футбол — не важно, пусть кто-то из наблюдателей называет команду «волчьей стаей», Маслов знай себе ухмыляется, хитро щурит глаза.

В дни чемпионата мира в Англии в 1966 году мы с ним много бродили по лондонским улицам, сижи­вали рядом на трибуне. Он толкал меня локтем в бок: «Видите? Нет, вы как следует вникайте! Не отвлекай­тесь на фокусы, глубину схватывайте!»

А глубина для него в том, что игра лучших ко­манд—сборных Англии и ФРГ — того же фасона, что и игра киевского «Динамо». Он называл английских полузащитников—Питерса, Чарльтона, Болла, Смайлза, — заставлял смотреть, где они оказывались в раз­ных эпизодах, и ничего не оставалось, как вспоминать Мунтяна, Сабо, Медвидя, Бибу, чего мой собеседник и добивался. Маслов прямо не настаивал на аналогии, а подводил к ней, хотя и с нажимом, даже плечами, так что сидеть становилось тесновато.

К нашей сборной, на том чемпионате занявшей четвертое место, он относился скептически: «Ну что могут в середине поля сделать вдвоем Валерка с Иоси­фом (так он называл своих учеников Воронина и Са­бо), они на части разрываются, четыре — два — четы­ре, будь оно неладно, это же вчерашний день, опять мы застряли».

В годы работы Маслова тайным побуждением для поездок в Киев были встречи с ним. Я подбирал важный матч как повод и садился в поезд. Он навещал меня в гостинице «Москва», хотя «прото­колом» это не было предусмотрено. Он охотно шел на сближение с журналистами, правда с разбором. Долгая дружба связывала его с Александром Яко­влевичем Виттенбергом (Витом), они вместе ездили в отпуск, собирались писать книгу, да так и не собрались. Маслов называл Вита Сашкой, в этом прорывалась нежность, признание равенства, Вит в его глазах был крупнейшим знатоком. Любил он Ви­нокурова, Валерку, над статьями соглашался работать только с ним, доверял не одному его перу, но и глазу, считал, что тот, хоть и молод, но улавливает тонкости.

За нами, журналистами, он вел такое же наблюде­ние, как за футболистами, хотел понять, как он выра­жался, кто чем дышит. Спросил меня однажды на стадионе: «Почему этот красавчик ходит вместе с ва­ми, ему бы по другой линии двинуться, какой из него журналист? Уж больно собой занят». Поговорив с од­ним репортером, нахмурясь, расстроенный, сказал: «Не могу понять: как только я с ним о серьезном, глаза у него делаются, как у снулой рыбы. Зачем мучается человек? А ведь играл когда-то?» Признавал Олега Кучеренко (Олежка), Геннадия Радчука (Генка). И уж если кого признавал, то брал в собеседники на равных, без намека на тренерский апломб.

В футболе настал переломный момент, тактика круто менялась, далеко не все было ясно. Маслов, заводила, работал с засученными рукавами, горячился, удивлялся и огорчался, встречая отрицание. Он раньше многих тренеров предугадал, что время схематичес­кого футбола кончается.

Прекрасной, выдающейся чертой Виктора Алексан­дровича было его радение не за одну команду, где он работал, а за весь футбол. Мне казалось, что победами киевского «Динамо» он гордился как доказательства­ми своей правоты, не сами по себе призы и медали его соблазняли. Р. Фельдштейн шептал мне по секрету: «Вы не поверите, Виктор Александрович не ходит в кассу, он всю получку мне доверил, я знаю, сколько послать жене, сколько оставить. Ему некогда, весь в работе, вечно занят. Другого такого тренера я не знал...»

«Что делают с футболом!», «До чего довели мо­сковские клубы!», «Неужели некому стукнуть кула­ком?», «Старички!» (о тренерах, которые моложе его, но вели игру по старинке) — восклицал Маслов, от­влекаясь от своего киевского «Динамо».

Мы запирались с ним в гостиничном номере («Здесь не найдут»,— говорил он) и открывали пе­реговоры.

Мне далеко не все было понятно. Победоносность киевского «Динамо» можно было объяснить и тем, что слали конкуренты, да и игра киевлян казалась упро­щенной: движения было больше, чем тонкого обраще­ния с мячом. С Масловым не полагалось деликат­ничать: сам человек крутой, он не принимал обтека­емых слов. Для меня эти разговоры без блокнота были университетами, нарочито идя наперекор, задавая ко­лючие вопросы, я вынуждал его приоткрывать то, что тренеры обычно замалчивают. Виктор Александрович был охоч поговорить. Но красноречие его как лесная чащоба, сквозь нее слушателю надо было продирать­ся, отводить от лица колкие ветки, обходить пни. Смею уверить — интереснейшее занятие. А он, пере­полненный ощущением своей мысли, пробовал слова и тут же отказывался. «Как вы сказали? — вдруг пере­спрашивал, — Вот это похоже на дело». Имея в виду молодых, более образованных, чем он, тренеров, Мас­лов говорил: «Они делают то же, что и я, проверял, только их терминов я не знаю».

Борис Андреевич Аркадьев, смело варьировавший систему «дубль-ве», прозорливо предвидел будущие изменения. Осуществить их не было суждено, ему было 53 года, когда подрубили крылья: расформи­ровали ЦДКА, чемпиона страны. Аркадьев, внешне не подав виду, что оскорблен, ушел в сторону, со­хранив достоинство и всеобщее уважение. В своей практической карьере ни на что не претендовал, ра­ботал тихо и мирно в «Локомотиве», «Нефтчи», «Пахтакоре», свои идеи пропагандировал в печати и на тренерских конференциях.

Виктору Александровичу Маслову первому среди наших трекеров удалось реализовать предвидения Ар­кадьева. Сам Маслов не вел преемственности от Ар­кадьева (в его слушателях и читателях он, разумеется, состоял), ему казалось, что развитие игры носилось в воздухе, надо уловить, угадать, он всецело доверял своей интуиции. Аркадьев внимательно наблюдал за работой Маслова в киевском «Динамо» и не раз с удовольствием говаривал, что команда грамотно выстроена, обязанности между игроками и в атаке и в обороне распределены разумно, игра надежно скоординирована.

В общем, как мне представляется, большак нашего футбола лежал от пункта А (Аркадьев) к пункту М (Маслов). Тем более важно отдать себе в этом отчет, что футбол наш с излишком поколесил по проселкам подражательности, надолго застревал в ко­лдобинах старомодности. Пока эти два крупных трене­ра работали среди остальных, окружающие, как это часто бывает, отдавая им должное, не умели оценить, нет, не медали ими завоеванные, а их предвидение. И оба они нарывались на непонимание и иронию.

Ничего этого тогда я сказать бы не смог, должны были пройти годы, требовалось повидать футбол восьмидесятых годов, чтобы различить в нем мысль Аркадьева и интуицию Маслова. Но и тогда от иг­ровых преобразований Маслова исходило притяжение, интриговали они даже своей спорностью, своим несов­падением с привычными представлениями о «красивом футболе».

Вот и не упускал я случая его послушать. В Москве, когда он приезжал, времени не находилось, а в Киеве мы наговаривались вволю. После этих разговоров и посмотрев динамовцев в деле, я уезжал домой, чтобы продолжать размышлять о вечно собой недовольной футбольной игре. И помнились слова Маслова: «Если в очередном чемпионате ничего новенького не приду­маешь, считай — год пропал».

Из той поры запечатлелся матч киевского «Дина­мо» с шотландским «Селтиком» в октябре шестьдесят седьмого. Шотландцы были хранителями Кубка ев­ропейских чемпионов и с киевлянами встречались уже в следующем турнире. То был второй матч, в Глазго динамовцы выиграли 2:1. В Киеве я оказался проез­дом, писать не надо, хотелось сопоставить игру луч­шего клуба Европы с игрой динамовцев. Сложная получилась встреча, все висело на волоске. Необходи­мую ничью киевляне отвоевали. А в итоге — равенст­во. Ровным счетом ничего такого не предложили шот­ландцы, что могло показаться необычным. Бывает ведь, результат в нашу пользу, а мы, остыв, признаем­ся: «Все-таки те были получше». Здесь ни за что нельзя было зацепиться, самый придирчивый глаз не обнару­жил бы перевеса приезжей команды. Был матч, в кото­ром противники показали футбол именно этого, ше­стьдесят седьмого года, полностью совпадавший с те­ми образцами, которые завещал недавний чемпионат мира. С легкой душой уезжал я из Киева: приятно было убедиться, что наш лучший клуб «как денди лондонский одет». А ведь на двух предыдущих чемпи­онатах мира, в Чили и Англии, футбол наш носил костюмчик, вышедший из моды, пусть и из доброт­ного материала.

Возможно, молодому читателю покажется преуве­личением внимание к тактике. Из песни слова не выки­нешь: футбол менялся ускоренно, наши команды не поспевали, тогда это была злоба дня. Сейчас вопросы эти не нависают, не грозят, в восьмидесятых годах и наша сборная, и ведущие клубы влились в поток мирового футбола и чувствуют себя в нем непринуж­денно. Сейчас исследуются варианты тактики, что, на­до полагать, будет вечно. А в шестидесятые годы напряженно обсуждалось, как в целом строить игру.

Журналистская ли забота вторгаться в заалтарные тайны игры? Людей дипломированных, с полевым и скамеечным опытом хоть пруд пруди, им бы и карты в руки. Мы их и тащили в те годы на страницы, предоставляли трибуну. Разноголосица страшная, мне­ния диаметрально, воинственно противоположные. Хочешь не хочешь, а приходилось и нам, репортерам, склоняться над макетом поля. И мы тоже плутали, отрезали, семь раз не отмерив. Не так просто было разгадать своевольную логику футбола, пожертвовать устоявшимися удобными представлениями, напомина­вшими о прошлых успехах, ради смутно, зыбко маячи­вшего вдалеке нового, ради идей, носившихся в воз­духе. Ими легче легкого было пренебречь (и пренеб­регали), их можно было не понять (и не понимали). Маслов не пренебрег, понял, опустил носившиеся в воздухе идеи на зеленую арену, поверил в них и от­стаивал как на поле, так и в словесных схватках. Тем и знамениты сезоны конца шестидесятых.

Футбольная мысль наша под этим напором колеба­лась, сопротивлялась, шаталась, прежде чем смирить­ся и вновь выпрямиться. В самом деле, за каких-то восемь лет, с 1958 по 1966 год, от четырех форвардов пришли к двум и от двух полузащитников к четырем. Это формула, а за ней пересмотр движений игроков, маневров и комбинаций. Менялась и эстетика игры, и к этому тоже надо было привыкнуть.

Есть возможность для точного сопоставления. До 1961 года киевское «Динамо» в 22 чемпионатах страны взяло всего-навсего 4 призовых места. С 1965 по 1986 год тоже в 22 чемпионатах—11 раз чемпион и 8 раз призер. Даже не верится, что речь идет об одной и той же команде.

С 1965 года, кроме киевского «Динамо», перебы­вали в чемпионах десять команд. По разочку, на годо­чек. Одному «Спартаку» удалось это четырежды, да девять сезонов подряд не опускаться ниже призового места. Остальным пороху хватало ненадолго.

Дистанция времени позволяет сказать и другое: не все из мелькавших чемпионов оставили о себе память игрой, такой игрой, которая несла бы в себе зерно открытия. Это обозначалось, проступало у динамовцев Тбилиси в 1980—1981 годах, у «Спартака» и минского «Динамо». Игра этих команд была конкурентной другим образцам, в том числе и киевского «Динамо», а потому и дискусси­онной, в ней воплощались замысел, идея, желание показать свой футбол, а не общий, усредненный.

Киевское «Динамо» заняло все без исключения ко­мандные высоты, чего ни коснись, командных ли до­стижений, или индивидуальных. К счастью, «монар­хический» способ правления в футболе не приживается, и киевскому «Динамо» приходилось делиться призами с другими командами, но тем не менее его роль в на­шем футболе напоминает роль ЦСКА в хоккее. Прин­ципиальное отличие между этими суперклубами вижу в том, что хоккейный ЦСКА всегда имел льготные условия, ибо его благополучие официально связыва­лось с «интересами сборной», тогда как киевское «Ди­намо» и создано было, и продолжает благоденство­вать как клуб..

Нередко поговаривают (точнее — ворчат), что ки­евское «Динамо» не что иное, как сборная Украины. В доказательство приведут имена игроков, ранее игра­вших в Харькове, Днепропетровске, Одессе, Вороши­ловграде. Аргумент дребезжит, ничего не доказывает. И тбилисское «Динамо», и «Арарат», и «Жальгирис» пользуются ресурсами своих республик, а в московс­ких клубах мы видим игроков со всех концов страны. Залежи дарований не столь богаты, чтобы не раскапы­вать их, где бы они не находились.Другое полагается различать в возвышении киевс­кого «Динамо». Этот клуб, как я вижу, потому ото­рвался от остальных, что он, насколько было в его возможностях, отказался от мягкотелого, путаного любительства и, как девиз, начертал на своем вым­пеле: профессиональный подход к футбольному заня­тию. Началось при В. Маслове, продолжалось в годы В. Лобановского. Думаю, что Лобановский, игравший на левом краю нападения киевского «Динамо» в 1961 году и получивший золотую медаль, уже тогда не мог не ощутить ненадежность успеха, ибо та команда под­нялась на счастливом подборе одиннадцати мастеров, отпраздновав успех, не развила его, ибо жила но зако­нам любительства, где преобладает случай.

С 1974 года Валерий Лобановский во главе ки­евского «Динамо». Он начал на отвоеванном В. Масловым и А. Севидовым плацдарме. Ему предоставили неограниченный кредит времени, он употребил его с выгодой для клуба и стал у нас первым среди людей его профессии, кому удалось семь раз воз­главлять чемпиона страны и дважды обладателя Куб­ка кубков. В наградах отражено то, что он сумел сделать, вытравляя любительство и приближаясь к профессионализму. Его деятельность не измеряется одними тренерскими мерками, в его лице мы при­обрели человека, последовательно выполняющего ор­ганизационную программу.

По моим наблюдениям, наши команды, да и игро­ки трудно переносят успехи. Нередко слышишь: «за­знались», «посчитали задачу выполненной», «переоце­нили свои возможности», «позволили себе расслабить­ся». Знакомые песни, не правда ли? Но так уж у нас повелось, что к подобным упрекам отношение, в об­щем, снисходительное. Прощали «Зениту» и «Днепру», что они, достигнув чемпионского уровня, с него спол­зали; «Спартаку», лица не терявшему, однако оступав­шемуся; тбилисскому «Динамо», после выигрыша Куб­ка кубков в 1981 году сразу начисто себя исчерпа­вшему; «Торпедо», из года в год дававшему слово стать призером, но обещание не сдерживавшему; мо­сковскому «Динамо», все собирающемуся оживить стародавнюю репутацию, о которой молодое поколе­ние болельщиков может узнать лишь из справочников. Жизнь вполоборота к прошлому, где есть что вспом­нить, чем прихвастнуть, простительна любителям. Людей, дорожащих профессией, устроить она не мо­жет. И киевские динамовцы впадали в размягченность после своих побед. Но не на годы, как другие. С 1965 года всего-навсего четыре сезона без призовых мест  — в этом читается устав, программа, закон, назовите как угодно, по которому живет команда.Мало сказать, что киевское «Динамо» — самый сильный у нас клуб. Дороже всего, что имя свое он приобрел, утверждая футбольное дело, живя согласно его нормам и требованиям. А это тем более значитель­но, что понятие профессионализма находилось под запретом.

Киевское «Динамо» поднялось на два пика—в 1975 и 1986 годах. Они на удивление похожи, эти пики, хотя только тренер В. Лобановский и форвард О. Блохин участвовали в обоих. Признаться, не помню другого случая, когда бы так повторилась ситуация.

В сезонах, предшествовавших пикам, в 1974 и 1985 годах, киевское «Динамо» становилось чемпионом страны, считаясь командой молодой, многообеща­ющей. В мае 1975 и 1986 годов она выигрывала Кубок кубков: первый раз — в финале у будапештского «Ференвароша» — 3:0, второй раз 3:0 у «Атлетико» (Мад­рид). Эти ее громкие достижения на фоне блеклых выступлений сборной выглядели настолько впечатля­ющими, что спортивное руководство передавало ей в полном составе, во главе с тренером В. Лобановским, право защищать честь сборной. И киевское «Ди­намо» в тех сезонах справлялось со всеми задачами, не забыв победить и в чемпионате страны.

Повторение этим не исчерпывается. В 1975 году 8 киевских динамовцев были признаны первыми номе­рами сезона, в 1986-м — девять. Лучшим игроком года журналисты избрали О. Блохина, а одиннадцать лет спустя — А. Заварова. О. Блохин был награжден евро­пейским «Золотым мячом» в 1975 году, И. Беланов — в 1986-м. Любопытно и то, что фарфоровая ваза с пор­третом Григория Федотова — приз наиболее резуль­тативной команде оба раза доставался киевскому «Ди­намо» с одинаковым числом голов — 53 (в тех чемпи­онатах участвовало по 16 команд).Но что более всего роднило команды одного назва­ния разных лет, так это игра. Призы, победы, голы поддаются учету, а игра, даже будучи запечатленной на схемах, даже воспроизведенная в видеозаписи, все- таки в значительной мере живет в воображении, в па­мяти очевидцев и пересказать ее едва ли возможно. Дистанция в одиннадцать сезонов велика, футбол ме­няется, и за ним приходится поспевать. Но я убежден, что облик классной игры не должен корректироваться поправками на время. Если мы утверждаем, что были первоклассными командами в послевоенные годы «Ди­намо» и ЦДКА, «Спартак» в 1956 году, «Торпедо» в 1960-м, киевское «Динамо» в 1966—1968 годах, то так оно и должно оставаться, без пересмотра, потому что игра этих команд соответствовала времени. Соот­ветствие времени — надежный свидетель.

Возможно, в 1975 году киевские динамовцы в чем- то специальном (зоны действий, объем работы, коли­чество технико-тактических приемов, взаимозаменяе­мость и т. д.) чуточку уступали своим преемникам из команды 1986 года. Но это дело наживное, натрениро­ванное. Было бы противоестественно предположить обратную картину, что одиннадцать лет назад коман­да во всех отношениях была лучше. Тогда, выходит, годы ничему не научили, ни к чему не обязали ни тренера, ни мастеров.

Все мы храним в душе, быть может идеальное, представление о том, какими должны быть отношения между людьми. Футбол — дело, которое людей объ­единяет. Назовите это случайным, внешним совпаде­нием, но в годы войны в моем зенитном расчете было, как и в команде, одиннадцать солдат. И как же было важно, чтобы по сигналу «К бою!» все одиннадцать оказывались на местах в считанные секунды, молча, без напоминаний делали все, как полагается, ни один бы не нарушил порядка, не сбился, не подвел других. За этим стояли ежедневные занятия, воинский долг, строгости службы. Все это так. Но нам и самим нрави­лось, что мы работаем как часы! И друг к другу относились с доверием не потому, что все на подбор распрекрасные, а потому, что чувствовали свою свя­занность, верили, что никто ее не нарушит. Вспоминая тех солдат, дорогих товарищей своих, я думаю, что обязанности, которые в войну ощущались обостренно, они выполняли, работая красиво, открывая в себе все лучшее.

Образ удавшейся работы живет в нас. Зрелище футбола и задевает эту струну. Мы разочаровываемся, мы оскорблены в лучших чувствах, если видим раз­нобой, непонимание, вялость, безразличие. И мы во­одушевляемся, обнаруживая единство, увлеченность, верность каждого игрока обязательствам, взятым пе­ред товарищами. Мне не приходилось встречать нор­мального болельщика, который бы отозвался об игре так: «Они удачно интерпретировали вариант с пятью полузащитниками». Однако на протяжении полусотни лет на всех углах слышал: «Дружно вчера играли!»«Дружно»—это и есть приближение к вечной на­шей мечте о работе в согласии. Любая деятельность изменяется. Неизменно наше отношение к ней. Потому-то футбол, несмотря на все свои преобразования и ухищрения, остается для аудитории одинаково при­тягательным. Однажды драматург Алексей Николае­вич Арбузов сделал признание: «Футбол иногда на­страивал мою душу на тот лад, который весьма содей­ствовал плодотворной и счастливой работе за пись­менным столом. Это и заставляет меня относиться к нему достаточно серьезно».

Хорошая игра команды не измеряется одними куб­ками и медалями. Она западает в душу очевидцам, живет неугасающим язычком огня, делает нас добрее и одаряет надеждой, что и нам в своих сферах удастся так же хорошо «сыграть».

В этом смысле киевское «Динамо» и в 1975 и 1986 годах имеет равные заслуги перед миром болельщи­ков: оно дало образцы дружной игры, порадовало, заставило собой полюбоваться, дало понять, чего мо­гут достичь одиннадцать мастеров своего дела.

У читателя, конечно, уже наплывает вопрос: «Поче­му выделены два сезона, тогда как киевское «Динамо» было чемпионом страны еще и в 1977, 1980, 1981 годах?»

Юнцом после значительной победы «Спартака» и тем более после того, как он брал Кубок или стано­вился чемпионом, я не мог жить спокойно без того, чтобы не заглянуть во все газеты и не продлить удово­льствие. Авторы — М. Ромм, М. Мержанов, А. Вит, И. Бару, Ю. Ваньят, А. Перель, Г. Колодный, Еф. Ру­бин— оценивались прямо пропорционально количест­ву похвальных фраз.

Не забыл своего возмущения статьей М. Ромма, в которой он критически, даже язвительно отозвался о «Спартаке» — осеннем чемпионе 1936 года. Я выре­зал ее из «Красного спорта», спрятал на дне ящика письменного стола и много-много лет не доставал. Достал, познакомившись с Михаилом Давыдовичем, интереснейшим человеком, прочитав его книгу «Я бо­лею за «Спартак». Тут и открылось мне, насколько в той статье был он прозорлив.

После сезона 1939 года («Спартак» второй год под­ряд выиграл и первенство, и Кубок) меня оскорбила статья (забыл, правда, автора), где превозносились форварды ЦДКА. Что с того, что армейцы забили на 10 мячей больше, чем спартаковцы, не они же чемпи­оны?! Царапина саднила долго. Потом память о ней пригодилась, чтобы воздать должное автору, разгля­девшему признаки кризиса у «Спартака» в пору его полновластия и поддержавшему оригинальную атаку ЦДКА во главе с Григорием Федотовым.

И тут начало разговору, ради которого пишется эта глава.

Сторонников и поклонников у киевского «Динамо» легион. Не мудрено: приятно болеть за команду, сдела­вшую так много. Ясно, что немало таких, которые, как и я когда-то, ждут для «их высочества» любимой команды низких мушкетерских поклонов с шляпой по полу. А вместо этого — сдержанные кивки, речи без почтения и лести. И тут в первую очередь попадают под подозрение журналисты-москвичи, намеренно умаляющие успехи киевской команды, будучи обижен­ными за неудачи своих «китов».

Мысль, если она всего одна, перестает быть мыс­лью. Футбольная журналистика увлекла меня более всего тем, что открыла возможность за движениями на поле различать движения мысли. Не трудно повторять «киевское «Динамо»  — сильнейший наш клуб». Ошиб­ки тут нет. Но и ничего ровным счетом не сообщено. Как жил-поживал клуб двадцать с лишним лет, в чем сказывалось его влияние, всегда ли была его дорога гладкой и верной, что им пережито, найдено и отверг­нуто? Таблицы чемпионата могут об этом промол­чать, а то и обмануть. Наивно же считать 2 очка и счет 1:0—символами футбольной веры, которые требуют от нас безропотного послушания с руками по швам. Если директор швейной фабрики рапортует, что план изготовления сорочек выполнен, а мы эти сорочки покупать не торопимся, если считается, что у театра обширный репертуар, а на некоторые спектакли биле­ты продают «в нагрузку», то почему занятые коман­дами места должны примирять с той игрой, которую нам предлагают? Заранее известно, что в любом тур­нире кто-то окажется первым, но это не означает, что турнир непременно удастся.

Долгое время я был преисполнен почтения к чемпи­онам и в голову не приходило усомниться в их право­те. Даже когда в 1947 году ЦДКА при равенстве очков опередил московское «Динамо» благодаря перевесу в одну сотую в соотношении мячей (57:15 у динамов­цев и 61:16 у армейцев), я не позволил себе скептически взглянуть на эту «песчинку». Чемпион — ЦДКА, и ни­каких гвоздей! А ведь то, что «Динамо» осталось позади на «песчинку», отнимало у него в глазах боль­шинства право на признание, никому в те дни не было дела до его достоинств. Случилось бы наоборот, точно так же обошлись бы и с армейцами. Просто и жестоко!

В 1963 году чемпион — московское «Динамо». Ко­манда прочная, в воротах — Яшин, на поле хорошие мастера—Аничкин, Рябов, Глотов, Мудрик, Кесарев, Царев, Гусаров, Короленков, Численко, Фадеев. В 38 матчах всего 4 поражения, всего 14 мячей пропущено, второй призер отстал на 3 очка. Какие могут быть разговоры?! Разговоров и не было.

А меня смутили 12 нулевых ничьих чемпиона, да и то, что он забил лишь 47 мячей, тогда как масло­вский ростовский СКА —73, киевское «Динамо» — 68, «Спартак» — 65, тбилисское «Динамо» — 56. Как было не задуматься: какой же линии следовал чемпион? Хочешь не хочешь набегало—однобокой, оборони­тельной.

«Динамо» в том сезоне привело аргументы в пользу того, что с помощью безотказной защиты, последовательности, тактической дисциплины, даже не имея впечатляющей атаки и не претендуя на восторги публики, можно выиграть продолжительный турнир. Так-то оно так, а сможет ли и как долго команда идти узким фарватером и не сесть на мель?

Впервые я ощутил, что «к мандатам почтения не­ту», что чемпионское звание меня не заворожило. Ощущение возникло не на ровном месте. К тому вре­мени накопились наблюдения, в воображении (особен­но после чемпионата мира 1958 года) проступили при­меты той прекрасной игры, которую вечно ищут и веч­но будут искать. Ощущение не подвело: в следующем чемпионате «Динамо» откатилось на седьмое место. Именно тогда команда и потеряла свою роль гегемона в нашем футболе. И вот ведь странность (а быть может, и неспроста?): началось с ее чемпионского года, когда она прошлась по веревочке меленькими, цеп­кими, птичьими шажками.

Дальше стал обыкновением, вошел в круг служеб­ных обязанностей досмотр за чемпионами. За кем же, если не за ними, если первая позиция вернее, чем любая другая, позволяет понять, здоров футбол или куксится?!

Меня тронуло, что в 1970 году чемпионское звание досталось ЦСКА. Долго бедствовавшая команда по­сле 18-летнего перерыва дала о себе знать, заставив вспомнить команду лейтенантов Б. Аркадьева. Трога­тельность победы была подчеркнута тем, что трениро­вал армейцев полковник В. Николаев, один из послево­енных лейтенантов, а решающие мячи в дополнитель­ном матче за первое место с московским «Динамо» забил Владимир Федотов, сын Григория Федотова.

Но как бы ни были трогательны воспоминания, чемпион доверия не внушал. Его игра была элементар­на, без намека на какие-либо откровения, прочная сегодняшняя игра, ничего не обещавшая на завтра. Радуясь за армейцев, при всем желании невозможно было порадоваться за футбол. Никого, по-моему, не удивило, что год спустя ЦСКА остался двенадцатым и снова принялся вызывать сочувствие неустроенной судьбой.

Пришел год ворошиловградской «Зари», 1972-й. Команда работящая, разучившая свой маневр, под­властная сильной руке и громогласию тренера Гер­мана Зонина, в игре не без тонкостей, благодаря неза­урядным форвардам В. Онищенко и В. Семенову. И все бы ничего, да уж очень густо роились вокруг нее слухи о нахрапистом покровительстве, как местном, так и центральном, потому как Управление футбола возглавлял человек, выдвинутый из Ворошиловграда. В том году я съездил в этот город, чтобы ближе познакомиться с «Зарей», и потребовалась твердость, чтобы отклонить разного рода «любезности» лиц из окружения команды.

Никогда прежде мушиный шлейф сомнительных слухов не сопровождал чемпионов. Верить не хоте­лось, но и не отмахнешься. Позже все подтвердилось, вознесение «Зари» сделалось официально признанным примером неправедной акции широкого масштаба. А по-футбольному все это выразилось в том, что «Заря» ни до 1972 года, ни после не смогла осилить хотя бы призовое место, ее единственный «холмик» торчит одиноко и, наверное, в будущем станет загад­кой: а какая такая «Заря» была чемпионом?

Игру чемпионского уровня команды либо находят, постепенно двигаясь вверх, либо сохраняют, оставаясь среди ведущих. Если же все силы сгорели в топке одного турнира, плохо верится, что такой чемпион оставит след.

Место в таблице и место в футболе далеко не всегда совпадают. Только железная хватка помогла сборной ФРГ на XII и XIII чемпионатах мира стать вторым призером (к счастью, все-таки — не первым!), а веского игрового обоснования она не предъявляла. Напротив, сборная Голландии, совершившая перево­рот в истолковании игры, которой за одно это причи­тались золотые медали, на X и XI чемпионатах проиг­рала финальные матчи. «Оранжевых» голландцев мало того что помнят, по их образцу и подобию продолжа­ют играть.

В 1975 году я ездил в Киев четыре раза. В апреле на матчи СССР — Турция (3:0) и «Динамо» — «Эйндховен» (3:0), в мае на СССР — Ирландия (2:1) и в октябре на «Динамо» — «Бавария» (2:0) за Суперкубок. Побуж­дение было иное, чем за десять лет до этого, яснее и проще: манил к себе первоклассный футбол, благо для этого не требовался заграничный паспорт.

Я перечитал свои тогдашние киевские репортажи. И уж если я их забыл (судьба всех наших оперативных работ), то читатели и подавно забыли. Я мог бы заново изложить впечатления. Но зачем? Те репортажи хранят в себе тепло непосредственности и точность. Из четырех выбираю тот, что о матче СССР — Ирландия. Незадолго до этого, предыдущей осенью, наша сбор­ная проиграла ирландцам отборочный матч чемпи­оната Европы 0:3, после чего перестала существовать, ее права были переданы киевскому «Динамо». В по­вторном матче сборную СССР полностью представ­лял клуб. Вот кто вышел на поле киевского стадиона: Рудаков, Трошкин, Коньков, Фоменко, Матвиенко, Мунтян, Веремеев, Колотов, Буряк, Онищенко, Бло­хин. Напомню, что к тому дню эти игроки уже выиг­рали Кубок кубков.

«Матч, остановившийся при счете, обычно встреча­ющемся, когда сходятся равные противники, ощуще­ния равенства сил не создал и, думаю, не мог создать. Встречались команды разного игрового класса. Наша была на голову выше.

Ирландцы являли собой футбол обыкновенный, в котором нет откровений, хотя нет и ничего разочаро­вывающего. Все как полагается: и наиболее употреби­тельная исходная расстановка игроков, и фланговые проходы, и прострелы, и индивидуальные рывки двух форвардов, и грамотно расставленные силки защит­ных линий, и недурное взаимопонимание, и прочные связи передач. Однако этот неплохой футбол прозра­чен, мы на трибунах угадываем все, что будет сделано в следующую секунду. Угадывает и противник. Успех в таком разе приносят повторения ходов, настойчи­вость, добросовестность и зевки обороняющихся. При­вычная футбольная работа, так играет большинство команд на белом свете.

Наша сборная сейчас способна предложить многое, выходящее за рамки обыкновенного футбола. Она уло­вила и освоила чередование скоростей, легко, мягко их переключает, мгновенно переходя от лукавой перепа­совки для отвода глаз к спринтерскому розыгрышу коротких, простых комбинаций, форварды Блохин и Онищенко и хавбек Колотов умеют делаться неуло­вимыми для защитников противника на достаточные для гола мгновения, диспетчеры Веремеев, Мунтян, Буряк каждый в своем стиле стремятся сделать не что-нибудь, а голевую передачу, в ней для них и цель и наслаждение, а может быть, и соревнование между собой.

По-разному трактуют футбольную красоту. Дина­мовцы увидели ее в молниеносности росчерка, в оше­ломляющей простоте. Подбор игроков счастливо оправдывает замысел и, в свою очередь, развивает его, ибо ясно видно, как разыгрываются варианты «на Блохина», «на Онищенко», «на Колотова», а не какие- то отвлеченные комбинации.

Характерны оба эпизода, приведшие к голам.

Ирландцы пошли вперед большим отрядом. Матч недавно начался, и им еще не приходило в голову, что лучше бы действовать с оглядкой. Наступление задох­нулось, последовал прямой и быстрый ответ. Веремеев получил мяч от Буряка, немного прошел и, увидев рванувшегося вперед Блохина, сделал ему пас под удар, пас как любезность, как товарищеская услуга. И Блохин, войдя в ритм передачи, на ходу ударил мимо защитника и вратаря в дальний угол. Это был вариант «на Блохина», отличающегося и скоростью, и скользкостью, позволяющей ему лавировать в чужих штрафных площадях.

Веремеев с мячом. Вдалеке вратарь ирландцев и за­щитник. И Веремеев делает на первый взгляд странный ход, кидая мяч между двумя ирландцами. Но, думается, он знал, что будет дальше. Из-за спины защитника метнулся и упал навстречу низколетящему мячу длинноногий, эксцентричный Колотов и с цирковой сюрпризностью, головой отправил мяч в цель. Быстро, сложно и красиво. Это был вариант «на Колотова».

Веремеев все взвешивает, все меряет, словом, «от­пускает» игру. Не он один регулирует движение на поле, в таком случае игра динамовцев выглядела бы по нынешним временам примитивной, но он, как никто другой, пасует с дальним прицелом.

Игра у команды родилась не вдруг. Она — прошло­годний чемпион страны, который то впечатлял, то оставлял равнодушным, то брался под сомнение. А оказывается, становясь чемпионом, команда искала, строилась, росла и тренерам Валерию Лобановскому и Олегу Базилевичу надо было иметь терпение, чтобы  выиграть время, чтобы отмолчаться, пока проявится эта самая искомая желанная игра.

Вспомним, как на протяжении ряда лет комплек­товалась команда, как были привлечены в ее ряды игроки из других клубов и как это пошло на пользу и команде, и этим игрокам, и признаем за сильным, ищущим коллективом право на привлечение необходи­мых ему способных футболистов и попутно подумаем, что вместо безрассудного словечка «переманивание» лучше бы сгодилось другое — «выдвижение».

Вспомним и о том, что быстрота, подвижность, ловкость и (что особенно приятно!) техничность ко­манды — результат чрезвычайного внимания к процес­су тренировки, к образу жизни футболистов.

Тем, кто захочет «смоделировать» образ ведущей команды, надо рассматривать пример киевского «Ди­намо» в совокупности многих причин, повлиявших на ее становление. Те же, кто сведут все к одному какому- либо обстоятельству, рискуют промахнуться.

Я позволил себе выводы, пусть и беглые, хотя понимаю, что в мае с выводами не принято спешить. Но как их не сделать, если они более чем очевидны. Было бы вполне достаточна, если бы киевское «Дина­мо» просто выиграло все те матчи, которые оно выиг­рало. А оно еще выиграло их в хорошем стиле. И это самая яркая примета нынешней весны!»

Писалось все это «с колес», и сейчас, спустя много лет, я ничего прибавить не хочу, равно как и отнять.

Впрочем, дополнить надо. В том году киевское «Дина­мо» опять стало чемпионом страны, к Кубку кубков присоединило Суперкубок.

На второй матч с «Баварией» я снова ездил в Киев и утром, перед матчем, занялся тем, что ходил по киоскам в поисках значков, выпущенных к событию. И горд был, купив четыре разных. Я не собиратель, но включился по-мальчишески в поиски: вокруг матча была атмосфера высоких страстей, а она нас пробира­ет как озноб. Заблаговременный выпуск значков наме­кал, что в Киеве ждут победы, уверены в ней. Часто ли так бывает?!

В конце того года Олег Блохин был награжден «Золотым мячом», «Франс-футбол» в своей классифи­кации отвел советской сборной третье место, тогда как год назад у нее было двадцать третье.

В общем, в том сезоне киевское «Динамо» вернуло нам все утраченное. И подарило первоклассную игру, как выражаются производственники, на уровне миро­вых стандартов.

Настал год 1976-й.

Насколько был хрустально ясен год 1975-й, насто­лько сумеречным, ни на что не похожим выглядел этот год. С самого начала все пошло кувырком, словно задались разрушительной целью. Голова шла кругом. Но, может быть, голова подводит, не в силах оценить смелую Операцию? Может быть, так и надо — пере­шагнуть через мертвое тело привычек, не считаясь с жертвами?

«Учитывая интересы сборной», чемпионат страны поделен на два — весенний и осенний. В весеннем ки­евское «Динамо» (его можно считать и сборной) не участвует, под этим названием выступал резервный состав. Точно по поговорке, что «новое — хорошо за­бытое старое»: два чемпионата были в 1936 году, а сборная существовала отдельно от клубов в 1952, тоже олимпийском году. В свое время даже при малых знаниях отказались и от того и от другого приема, признав их несостоятельными. Как видно, теперь не побоялись повторения, чувствуя себя во всеоружии накопленных знаний.

17 марта киевское «Динамо», выиграв первый матч розыгрыша Кубка европейских чемпионов в Симферо­поле у французского «Сент-Этьенна» 2:0, проигрывает на его поле 0:3 и выбывает. Справедливости ради примем во внимание, что на дворе — март, месяц для наших неудобный, да и боролись киевляне до конца, третий мяч пропустили в дополнительное время.

Первая жертва.

20 марта, всего три дня спустя, в Киеве при скверной погоде на скверном поле матч сборных СССР и Арген­тины. Наши в «экспериментальном» составе, что не му­дрено: динамовцы не отошли после трудной встречи во Франции. Хотя после перерыва на поле вышли Блохин, Онищенко и Трошкин, матч проигран — 0:1. Было ли разумно отнестись к встрече с пренебрежением? Сбор­ная Аргентины—из первоклассных, у нашей сборной до этого счет с ней был равный, а теперь, после 0:1 в Киеве, стал отрицательным. То, что в свое время далось сборной с немалым трудом, вмиг было разбаза­рено. А ведь знали, что следующий чемпионат мира пройдет в Аргентине и команда хозяев не ударит там лицом в грязь. На киевском стадионе играли Кемпес (он и забил единственный мяч), Ольгуин, Тарантини, Гальего, Ардилес, Луке, Пассарела, Хаусман — ста­вшие вскоре чемпионами мира.

Вторая жертва.

24 апреля в Братиславе в четвертьфинале чемпи­оната Европы сборная проигрывает 0:2. Шутка ли, чемпионат Европы! Годы идут, а мы и по праздникам, и без праздников вспоминаем, что в этом турнире советская команда была первой в 1960 году, второй— в 1964-м и 1972-м, четвертой — в 1968-м, и все это позволяло считать второй по значению после чемпи­оната мира турнир своим, освоенным. Да и на протя­жении прошлого года только и слышалось со всех сторон, что выигрыш отборочного турнира к чемпи­онату— первейшая задача. Сборная ее решила, за что удостоилась похвал.

И вот заковыристая ситуация: 0:2, но впереди матч в Киеве. Как было не вспомнить, что в 1968 году в том же турнире наша сборная, имея 0:2 в пер­вом матче с венграми, блистательно их переиграла в Лужниках — 3:0.

Я не мог не поехать в Киев на матч СССР—Чехос­ловакия 22 мая. Что если повторится славный сюжет?

Память о прошлом грела души населения трибун, а не тех, кто на поле. Матч дал счет 2:2. От проигрыша спас Блохин за две минуты до конца.

Третья жертва.

Войти в положение? Но это было бы криводушием. Все, что смущало с начала сезона, раскрылось. Об­ращаюсь к своему репортажу в «Футболе — Хоккее» под заголовком «Что-то не то...».

«Каждый год у нас новое. Возможно, эксперимен­тировать надо, многое в игре открывается в ином свете. Но мы торопимся и слишком скоро забываем то, что имели совсем недавно. Не помню, чтобы сезон 1972 года был либо забракован, либо одобрен. А тог­да, напомню, наша сборная дошла до финала чемпи­оната Европы, прошла весь цикл Олимпийских игр и чемпионат страны разыгрывался своим чередом, с участием всех клубов.

И международная и внутренняя футбольная жизнь сейчас обрисованы достаточно, и острая подступила необходимость планировать все турниры загодя на четырехлетие. Удачным станет тот план, при котором все наиглавнейшие турниры, в том числе и чемпионат Европы, будут оставаться наиглавнейшими, и у трене­ров исчезнет право облюбовывать один какой-либо турнир, а в остальных участвовать для проформы. Странно и грустно было услышать после матча на пресс-конференции слова О. Базилевича о том, что «команда свою программу выполнила». Чемпионат Европы ни сердце, ни рассудок не позволяют рассмат­ривать как нечто учебное, тренировочное, чем не зазо­рно поступиться.

Прекрасно понимаю, что эксперименты оценивают­ся после окончания. Нам еще предстоит разобрать формулу весеннего и осеннего чемпионатов и разъезд­ную модель подготовки сборной. И все-таки невоз­можно согласиться с пренебрежением к чемпионату Европы, на котором сборная впервые осталась за пределами большой четверки. Команда Чехословакии сильна, ей можно было уступить и играя изо всех сил. Но, по крайней мере, не было бы чувства недоумения, которое вызвала эта встреча из-за того, что команда наша не выглядела к ней изготовившейся. И это «по плану», которым предусмотрена боевая готовность сборной к июлю, к Монреальским играм. Когда при­дет время итогов, когда надо будет планировать буду­щее сезона, вспомним о майских матчах чемпионата Европы и бросим их на весы. Они потянут. Без них большой футбол может превратиться в футбол средне­го размера».

Этой корреспонденцией я навлек на себя немилость спортивного руководства, что неудивительно. Прямо в лицо мне ничего не было сказано, до Олимпиады оставалось считанное время, но доброхоты, вхожие в начальственные кабинеты, передали мне реплику: «С ним мы разберемся после».

В июне киевское «Динамо» встретилось в матче Кубка СССР с «Днепром», который еще не стал таким, как в 1983 году, был средней командой. Местный репортер, озадаченный исходом матча (2:1 в пользу «Днепра»), передал в редакцию: «Мы видели в форме «Динамо» хороших футболистов, а команды нет. Странно, но киевлян не огорчали пропущенные мячи, они отнеслись к ним с «олимпийским спокойствием».

Еще одна жертва, четвертая.

А в промежутках сборную (или киевское «Динамо», не знаю, как правильнее) видели в Болгарии, Венгрии, ФРГ, Швейцарии, Австрии, США с самыми разными противниками, каких только она могла себе наскрести, в том числе из вторых лиг — «Арминией» (ФРГ), «Этуаль Каруж» (Швейцария), о которых никто и не слышал.

В Монреаль отбыла команда (у нее появилось тре­тье наименование «олимпийская сборная»), по нашим впечатлениям 1975 года, классная, с твердо поставлен­ной активной игрой и с самолюбивым характером, а по впечатлениям 1976 года — остаточно классная, играющая как придется, расслабленная, избалованная.

В Монреале я не был, и сошлюсь на тех, кто там играл. Итак, отрывки из книг Леонида Буряка («Горя­чие точки поля») и Олега Блохина («Право на гол»).

Л. Буряк: «Турнир Олимпиады сложился для нас неудачно. С трудом, через силу играли мы с канад­цами, корейцами, иранцами. Год назад мы эти коман­ды победили бы легко. Теперь же пробивались в полу­финал мучительно. В полуфинале нас ожидала сборная ГДР. Она тоже не относилась к числу команд, перед которыми мы бы затрепетали. Но соперники выгляде­ли свежее нас, быстрее, выносливее. Когда Звягинцев грубо ошибся и мы пропустили гол, я понял, что нам не хватит сил отыграться. Мы еще бегали, суетились, но это ничего не могло изменить — поражение... И бронзовые олимпийские медали — успех, но мы рас­считывали на большее, поэтому радости не испыты­вали. Скорее — разочарование».

О. Блохин: «В играх олимпийского турнира мы не чувствовали той легкости в движениях и уверен­ности в своих силах, которые должны были просту­пить согласно программе подготовки. А ведь, пере­езжая из одной страны в другую, столько готовились!.. Мы с трудом проводили матчи с заштатными ко­мандами Канады, КНДР, Ирана. Нам явно не хватало скорости и легкости, ловкости и координированности. Чувствовал, что буквально измотан тренировками, которые продолжались и в Монреале. Думал о чем угодно, только не о футболе. Если попадал ко мне мяч, старался поскорее от него избавиться. Просто не знал, что с ним делать! Главное — отсутствовала жажда борьбы».

Жертва пятая.

В футболе все быстро забывается. В этом его счастье и в этом же несчастье. Напутали, провали­лись — тут же ударили громы и молнии, а время идет, глядишь, где-то опять выиграли — и запели мед­ные трубы. И слава богу, нельзя же вечно посыпать главу пеплом, поражениям и полагается уходить с глаз долой, а новенькая победа, вот она всем на радость! Жить в ритме таких чередований легко, вечное ожи­дание весны, над головой созвездие веры, надежды и любви.

Но когда спасительная забывчивость охватывает и тех, от кого прямо, непосредственно, профессиональ­но зависят футбольные дела, то это — беда. Кто-то обязан помнить, не боясь упреков в злопамятности.

Что же обнаружилось в Операции 1976 года? В ней видны замысел и исполнение.

Замысел на совести тех, кто формулировал общую задачу. Выглядело это так: в олимпийском году нет ничего почетнее, заманчивее, чем победа на турнире в Монреале и на это должны быть брошены все силы.

Выигрыш золотых олимпийских медалей—цель высокая, в любом виде спорта выше цели не существу­ет. Однако в футболе цель эта не самая высокая. Вершиной были и остаются чемпионаты мира, где встречаются все главные силы, и чемпионаты Европы, проходящие почти одновременно с Олимпиадами. Кстати говоря, одновременность этих двух турниров подчеркивает, что они для разных команд: чемпионат Европы — для первых, национальных сборных, олим­пийский—для любительских, молодежных, резервных.

Если чемпионаты мира и Европы просты, строги и по­стоянны по своим условиям, то олимпийский турнир варьируется. В нем то получают право участвовать первые сборные стран, где не признан профессиональ­ный футбол, то этим странам запрещается пользовать­ся услугами участников чемпионата мира («минус 22»), то начали разрешать приезжать молодым професси­оналам. Словом, у ФИФА регламент этого турнира никак не вытанцовывается.

Мы давно обязаны были отдать себе ясный отчет, что турнир этот, несмотря на свое громкое, притягательное наименование, не собирает лучшие силы мирового футбо­ла, которые объединены лигами профессионалов. А наши спортивные организации вечно на распутье: и в главных турнирах футболисты заявлены, и в олимпийском — тянет добыть лавры. Раздвоенность ничего путного не приноси­ла, лишь однажды, в далеком 1956 году, в Мельбурне удалась победа, когда там наш футбол представляла первая сборная, а противники были не в лучших составах.

По моему глубокому убеждению, наш футбол в ра­нге первой сборной обязан целиком и полностью со­средоточиться на турнирах главных — чемпионатах мира и Европы. Да и аудитория давно уже различает по достоинству международные турниры. А для Олим­пийских игр подходит команда, в которой пройдут школу молодые игроки ближайшего резерва.

Но золотые олимпийские медали манят, завлека­ют, и ради них ставится задача перед первой сбор­ной — как хотите, ставьте любые условия, но завоюй­те, привезите. Рассуждают простенько: чем футбол отличается от других видов спорта? Тем самым от­казываются признать за футболом его особое предна­значение. И может быть, исходят еще и из неверия в возможность успехов на чемпионатах мира и Ев­ропы: что если на Олимпиаде отломится удача? Не принимается в расчет и то, что олимпийская «бронза» записывается в разряд неудач, тогда как «бронза» на чемпионате мира была бы принята с энтузиазмом, недаром до сих пор любовно вспоминают четвертое место на чемпионате 1966 года.

Как бы то ни было, замысел созрел.

Исполнение замысла читателю представлено. Жер­твы за жертвами, пустые хлопоты, отстранение В. Лобановского и О. Базилевича от должности тренеров сборной. Очередной катаклизм.

Не сомневаюсь, что Лобановский и Базилевич с полной убежденностью в своей правоте вели олим­пийскую Операцию.

Что же это было? Нельзя допустить, что тренеры поступали себе во вред, очертя голову пустились в за­ведомо проигрышную авантюру!

В киевском «Динамо» им удалось применить раз­работанную в содружестве с учеными систему трени­ровочных занятий, обеспечившую, как принято гово­рить, высокую функциональную готовность игроков. Насколько могу судить, это было новинкой. И все было бы хорошо, если бы тренеры не приняли эту систему за универсальное средство «от всех болезней». Но они были молоды, тренерский опыт невелик, на ладони яркий успех в 1975 году, и они снова поставили на ту же карту. Так и вели команду: изъяли ее из регулярных соревнований, заменив вольными, выгод­ными разъездами, и сосредоточились на тренировках. К июлю, к Олимпиаде, команда пришла изможденной, хотя полгода толком не играла.

По горячим следам Операции критики кипятились, но по здравому размышлению заскок молодых трене­ров если не простителен, то понятен.

Читатель спросит: а есть ли нужда разбирать при­думанную в кабинете Операцию и ее несостоятель­ность, коль скоро все это связано со сборной?

В том сезоне сборная и киевское «Динамо» были нерасторжимы, провал сборной ударил и по клубу.

Снова сошлюсь на книгу О. Блохина.

«Я иногда с грустью вспоминаю о лучших време­нах своего клуба и сборной. Мне кажется, что в ту пору у нас была команда, которая так и не смогла полно­стью реализовать свои возможности. Впрочем, так думаю не я один. Весной 1982 года я встретил на улице Стефана Решко.

— Видел вашу игру,— сказал он.— Что, тяжело приходится?

— Вспоминаешь, Степушка, наш состав?

— Только и остается, что вспоминать... А знаешь, жаль все-таки, что команда распалась раньше времени. Еще бы года три-четыре поиграть тем составом, кото­рый был у нас в семьдесят пятом, могли бы и Кубок чемпионов выиграть, и все что угодно...

У нас был состав! Что ни игрок—личность! Не стало этого состава—не стало и побед в европейских клубных турнирах. Хотя команда продолжала рабо­тать по тем же научно обоснованным программам. Думаю, что полагаться только на научный подход в тренерском деле нельзя».

Блохин выразил свои ощущения попросту, как иг­рок. Добавлю — как выдающийся игрок. Его ощуще­ние не расходится с фактическим положением дел, наоборот, подтверждает его.

Потерянный сезон, накопившаяся горечь выплес­нулись в стихийном бунте: игроки выразили недоверие тренерам. Сначала были отстранены оба, потом со­шлись на том, что уйдет Базилевич, а Лобановский останется. Трещины заштукатурили. Думаю, что, и упрятанные, они долго о себе напоминали. Электро­табло на наших стадионах рисовало благополучную кардиограмму киевского «Динамо», однако самочув­ствие команды определялось и по внешнему виду: насколько она в 1975 году по игре была весела и моло­да, настолько стала сумрачной и флегматичной.

В чемпионате 1976 года в сравнении с предыдущим число зрителей уменьшилось на миллион, в том числе на киевском стадионе потеряно 400 тысяч. Средняя посещаемость матчей упала с 23,6 до 19,4 тысячи».

Шестая жертва.

Много лет с недоумением наблюдаю за равноду­шием к таким подсчетам. Однажды меня познакомили с директором крупного стадиона. Для завязки раз­говора я сказал: «Как вам, наверное, приятно, что сегодня стадион полон!» И услышал в ответ угрюмое: «Мне совершенно неважно, есть зрители или нет». Знакомство наше на том и остановилось. Никогда не мог понять, не понимаю и сейчас, как можно вести футбольное дело с безразличием к посещаемости ста­дионов, а значит, и к доходам. Не отсюда ли ведут начало безответственные эксперименты, не оттого ли так вольготно чувствуют себя футбольные власти, за­тевая операции, подобные разыгранной в 1976 году?

Если в 1975 году наша сборная, поправив дела, в классификации «Франс-футбола» была выведена на третье место в Европе, то после сезона 1976 года она оказалась десятой.

Седьмая жертва.

Такую дорогую цену заплатил наш футбол, погнав­шись за золотой олимпийской медалью с негодными средствами.

Сезон 1977 года. Киевское «Динамо» — чемпион страны. Но почему команду не сопровождает, как два года назад, звон фанфар?

Всякие бывали сезоны. Чего мы только не насмот­релись за долгие годы! Можно написать пространную историю, скажем, эволюции игры, чередования воз­вышений и падений тренеров, клубов, звезд, наконец, занимательных происшествий. И кажется, ничем нас не удивить.

В 1977-м футбол удивил.

Внешне — сезон как сезон. Не из удачных, но к это­му не привыкать. Сборная проиграла отборочный тур­нир чемпионата мира, выиграв у венгров и греков на своем поле и «закономерно» уступив им на чужом. Разочарование, удар по престижу.

В том году я дважды ездил в Киев. Весной на полуфинал Кубка чемпионов. Динамовцы выиграли 1:0 у сильной в то время «Боруссии» из Мёнхенгладбаха. Чувствовалось, что счет недостаточен. Так и оказалось: две недели спустя динамовцы проиграли «Боруссии» как по заказу 0:2. Досадно, но бедой не выглядело.

Л вот в сентябре в матче розыгрыша Кубка УЕФА ничья 1:1с «Айнтрахтом» из Брауншвейга, командой средненькой, смахивала на поражение. Брауншвейгцев дома устраивала нулевая ничья, и они без приключе­ний ее добились. Киевское «Динамо» выбыло из борь­бы и первом же круге.

И « Торпедо», дважды сыграв «по нулям» с пор­тугальской «Бенфикой», уступило в серии пенальти. Потом выбыло тбилисское «Динамо» после разгрома в Цюрихе от «Грассхопперса» — 0:4.

Чемпионат страны шел своим чередом, и первым оказалось киевское «Динамо». Здесь-то у него все с ви­ду шикарно: из 30 матчей проигран один, выставочная разница мячей 51:12, второй призер—на удалении в 4 очка. Полагалось бы поздравлять команду, а во­круг нее даже не тишина, а ропот.

Будущий историк, более подробно и тщательно, чем репортер, исследуя события того года, не пройдет мимо коммюнике от имени Управления футбола Спорткомитета СССР, опубликованного в октябре под названием «По поводу некоторых вредных явлений в нашем футболе».

Вот оно.

«Рассмотрев материалы, опубликованные в центральной прессе («Известия», «Советский спорт» «Футбол—Хоккей», «Спортивная Москва»), а также докладные заслуженных мастеров спорта В. Мошкаркина и В. Маслаченко и многочисленные письма любителей футбола о фактах умышленного неведения спортивной борьбы командами в играх всесоюзного первенства, апелляционное жюри постановило:

1.Считать совершенно недопустимым, противоречащим принципам советской спортивной этики умышленное неведение спортивной борьбы, продолжающее иметь место в играх чемпионата СССР, разлагающе действующее на воспитание футболистов и дискредитирующее советский футбол в глазах широких масс зрителей.

2. Предупредить тренеров и футболистов команд мастеров, что в последующем апелляционное жюри за  умышленное уклонение от спортивной борьбы будет принимать самые строгие меры вплоть до отмены результатов игр и дисквалификации команд и игроков».

Документ грозный, хотелось верить, что порядок будет восстановлен. Не могли мы сразу догадаться, что был он сродни другим правильным документам, в изобилии публиковавшимся в те годы по разным по­водам, но никого ни к чему не обязывающим, в том числе и тех, кто их составлял. Ни один результат не был отменен, никакие команды и игроки не были диск­валифицированы, хотя договорные игры процветали.

Полную ясность внес Константин Есенин, опубли­ковавший в «Футболе—Хоккее» материал под недвус­мысленным заголовком «С цифрами наперевес». Из него мы узнали, что по числу ничьих в том, 40-м чемпионате наш футбол на последнем месте в Европе—44,58 процента, а на предпоследнем — турецкий

(35,8), и по результативности—на 26-м месте, 2,01 мяча за игру. Свои исследования Есенин закончил словами: «Надо поскорее закрыть эту замаранную страницу и начать с новой, чистой».

Константин Сергеевич тогда, просчитав чемпиона­ты европейских стран и все предшествующие наши, вывел, что в турнире 16 команд приемлемы и до­статочны 8 ничьих. Этот коэффициент и ввели на будущий год под названием «лимит ничьих» Мера предполагалась аккордной, однако просуществоваламного лет: повода для отмены не появлялось. Единст­венное, что было сделано со временем, так это послаб­ление: вместо восьми дали право на десять.

Что же произошло в 1977-м? Если руководство­ваться «лимитом», то в том чемпионате в него уложи­лись только «Крылья Советов», занявшие последнее место, и «Черноморец» (7 место). 17 ничьих (в 30 матчах) «сгоняли» московское «Динамо», «Кайрат», «Нефтчи», ЦСКА, 16 — «Шахтер», 15 — киевское «Ди­намо», 14 — «Локомотив» и «Карпаты», 13 — тби­лисское «Динамо», «Торпедо», «Арарат», 12 — «Заря» и «Зенит».

Сначала публика и мы, журналисты, диву давались, глядя на ничейное поветрие, потом стали возмущать­ся, а под конец смеялись. Коль скоро речь идет о ки­евском «Динамо», повторю, что чемпион половину матчей сыграл вничью.

Еще стояло перед глазами киевское «Динамо» по­запрошлого, 1975 года. Тогда, коль скоро я ударился в арифметические аргументы, ее победная верхняя строчка выглядела так: 17 побед, 9 ничьих, 4 по­ражения, разность мячей — 53 — 30, очков — 43. Сра­вните со строкой 1977 года — 14, 15, 51 — 12, 43. То же количество очков добыто совсем другими сред­ствами, дистиллированными, искусственными. Наско­лько в первой строке оставила след турнирная борьба, настолько вторая нейтральна, выхолощена, ни о чем не сообщает.

И в 1977 году киевское «Динамо» было сильнее других, оставалось ведущим клубом. Что же удиви­тельного, что в годину бедствий все взоры обратились к нему? Хотелось, чтобы флагман не приспустил флаг, а повел за собой закачавшуюся эскадру. А он закачал­ся и лег в дрейф вместе с ней. И общее оцепенение было как бы оправдано, освящено поведением флаг­мана: на миру и смерть красна.

Киевское «Динамо» незадолго до того, в 1966 — 1968 и 1974 — 1975 годах, рождавшее плодотворные дискуссии, у одних вызывавшее восхищение, у других, по крайней мере, уважение, вдруг, несмотря на чемпи­онский титул, возбудило к себе скептическое отноше­ние, в его сторону полетели не цветы и комплименты, а посвистывание и смешки.

Не одно киевское «Динамо» этого заслуживало, однако ему доставалось больше, чем другим. Как са­мому сильному. Но самой сильной команда оставалась, я бы сказал, практически, командная же игра упростилась до минимума, обаяние выветрилось. Если в 1975 году каждый матч динамовцев сулил невиданное, то в 1977-м можно было предсказать как они себя поведут, как будут разживаться необходимыми очка­ми, заранее вычисленными. Перед нами была команда послушная, организованная, знающая, чего добивается, но обыкновенная, каких немало. И назвать её кома­ндой высокого класса, как мы с легкой душой делали в 1975 году, язык не поворачивался.

Мало того, если совсем недавно по киевскому «Ди­намо» мы выверяли модерн, то теперь веры не было, хотелось думать, что на свете существует иная, привлекательная игра.

Не знаю, как в будущем оценит этот сезон коллек­тив авторов не написанных пока очерков истории со­ветского футбола, но для меня, репортера, тот сезон был, мало сказать, неудачным, он стал черным, пыль­ной бурей. Одно дело—крутиться вокруг проблем игровых, организационных и совсем другое — рабо­тать, не зная, верить или не верить подлинности проис­ходящего.

О матчах по сговору поговаривали и прежде. В 1974 году в Одессе я попал на водевиль под названием «Черноморец» — киевское «Динамо». Публика откро­венно похохатывала, глядя, как шутейно делается счет 3 :3. Я написал об этом в «Огоньке», ждал опроверже­ний и не дождался. И все же думалось, что это несчаст­ный эпизод, что гуляющие слухи преувеличены. Чем­пионат 1977 года избавил от утешительных порой шип: он весь был подобием сидячей забастовки, едва ли не все команды устраивали свои дела, позабыв о борьбе. Это были не проступки, не уродства и аномалии, а вновь изобретенная форма существования с удоб­ствами и небескорыстная.

В Лужниках шел матч. Рядом сидел футболист, несколько лет назад игравший в одной из команд. Кто-то припомнил, как эти же команды играли три года назад здесь, в Лужниках. И мой сосед, футболист, то ли по недомыслию, то ли из бахвальства, с улыбочкой ляпнул: «А мы тогда им отдавали два очка». Настала неловкая пауза. Другой мой сосед, журналист Г. Ларчиков, наклонившись ко мне, шепнул: «Вы тогда отчет писали». Я, признаться, забыл. Дома нашел тот отчет, перечитал. Никогда мне не было так горько. Попался, расписал! И как же, должно быть, посме­ивались футболисты, читая на следующий день газету! Каким простаком выглядел я в их глазах! Да и стадион тогда был полон, и публика переживала вовсю. После того случая я долго не писал, не мог справиться с потрясением.

Ничего нет хуже игры по сговору. Можно все на свете проиграть, это не горе, если честно: мяч повер­нется вокруг оси и явится день победы. Тем и живешь. Если же нечестно, то все останавливается, жить нечем. Можно притворяться, что ничего не знаешь, либо, поступившись совестью, «входить в положение» об­манщиков. Но это вслед за «договорными матчами» будет договорной журналистикой. Была ли такая? Бы­ла. С удовольствием назову тех, кто не поддался, не смирился, кто воевал: Олег Кучеренко, Валерий Вино­куров, Виктор Асаулов, Борис Федосов, Лев Лебедев, Александр Левинсон, Владимир Маслаченко, Евгений Майоров, Николай Озеров, Юлий Сегеневич, Аркадий Галинский, Константин Есенин, Геннадий Ларчиков, Алексей Леонтьев. Знаю, как опасны такие списки, предвижу попреки: «А меня забыли?» Я оставляю спи­сок открытым — назвал тех, с кем близко связан рабо­той, с кем откровенен. А назвал потому, что, по моему глубокому убеждению, журналисты гораздо больше сделали в борьбе с лжефутболом, чем спортивные организации, которым сам бог велел вести эту борьбу.

Эх, киевское «Динамо»! Какая была великолепная возможность у лучшей нашей команды — поднять, возвысить голос против всего того, что ныне мы назы­ваем «застойными явлениями»! Не подняла, не воз­высила, пошла по течению, в общей струе. И заплати­ла за это, сделавшись на целое десятилетие, до 1985 года, командой как все, у которой разве что с очками и местами дела чуть благополучнее. А в розыгрышах европейских кубков, в чемпионатах мира и Европы (в сборной по-прежнему киевские динамовцы в боль­шинстве) — успехов никаких.

Скорее всего это наивно, но я рассуждал так: «Вот бы Валерию Лобановскому, самому авторитет­ному, властителю умов, взять и заявить во всеус­лышание, печатно или на конференции тренеров: «Остановим, дорогие коллеги, игры по сговору, хватит срамиться!», и будет положен предел эпидемии, некуда будет деваться жулью, все мы облегченно вздохнем, и футбол пойдет на поправку». Я мечтал о таком выступлении.

В те годы меня как репортера в Киев не тянуло. Во главе с киевским «Динамо» наш футбол тянул лямку на нижних этажах.

Вспышки были — прорывы «Спартака», минского «Динамо», «Днепра», «Зенита» в чемпионатах страны, выигрыш Кубка кубков тбилисским «Динамо». Киевс­кое «Динамо» не позволило себе опуститься, сдать позиции, его авторитет на наших полях оставался вы­соким. Однако с игры киевского «Динамо», с его тур­нирной стратегии мерок уже не снимали.

Настал год 1985-й.

Перед этим — два сезона «в тылу», 7-е и 10-е места в чемпионате. Все настолько свыклись с заглавной ролью киевского «Динамо», что его не хоронили, зная, что не тот это клуб, чтобы ни с того ни с сего раствориться, сгинуть.

В 1983—1984 годах в составе киевлян стали появ­ляться эпизодически П. Яковенко, О. Кузнецов, В. Рац, А. Михайличенко. Фамилии ничего не говорили, обыч­ная проба молодых, которая, как известно, может окончиться и пшиком: зажглась спичка и погасла.

Весной 1985-го появились неведомый И. Яремчук и быстрый форвард И. Беланов из «Черноморца».

И тут свершилось: возникла средняя линия, чуть сзади О. Кузнецов — передний центральный защитник, потом тройка — В. Рац, П. Яковенко, И. Яремчук, чуть впереди — А. Заваров. Команда ожила, помолодела, помчалась.

Все это не такая уж новость, когда удачно вводится группа способных молодых игроков. Клубы то и дело взбадриваются подобным способом. Иногда ненадол­го, иногда на несколько сезонов.

Но получилось совсем иное: команда заиграла. По­зже В. Лобановский настаивал, что никакого переворо­та в игре не было, команда будто бы все годы придер­живалась одних и тех же принципов, осталась верна им и в 1985 — 1986 годах. Не берусь судить о принципах тренировочной работы, режима, наоборот, думаю, что эти принципы соблюдались, развивались и торжествовали. И конечно на них все и опиралось. Но они невидимы, о них знают немногие—тренеры и игроки. На виду — игра. А у нее тоже свои принципы, о кото­рых—тут уж никуда не денешься — дано судить, мно- гим, если не всем. Собственно, ради этого мирского суда все и затевается, ради него и идет невидимая работа.

Мне не кажется, да и примеров не могу назвать, чтобы журналист был с тренерами наравне в их секрет­ной, закулисной репетиционной деятельности. И трене­ры из тех, которые любили держать контакт с жур­налистами (Аркадьев, Маслов, Якушин, Качалин, Ахалкаци, Дангулов, Гуляев, Дубинин, Глебов, Николаев, Севидов), в самых долгих и откровенных разговорах не касались производственной стороны своей профес­сии. Пусть наши «семинары» и не имели такого назва­ния, но я бы им его дал — «Как мы выглядим?». Так же естественно было в ответ слышать их отзывы о наших печатных высказываниях, тех, что у всех на виду. И мы не делились с ними, зная, что это не спасет, секретами нашего ремесла, не оправдывались графиками выпуска газет, тем, что некогда подумать над фразой, и тем даже, что дежурный редактор вычеркнул «самую важ­ную» строчку. Нас не убедили бы их оправдания, а их — наши. И слово не воробей, и скверную игру не воротишь.

Хорошая игра, пусть за ней скрыт многопудовый и многокилометровый труд, является на белый свет в урочные полтора часа в обличии общепонятном. Если же то, что нам предложено, имеет только чисто футбольное, специальное воплощение, то обычно это значит, что мы видим футбол среднего достоинства, разученный, достаточный, «на тройку».

Способность демонстрировать не одну технику и тактику, а и что-то иное, — тут и начало классного футбола. Что же именно?

Это прежде всего чувство собственного достоинст­ва. Его мы ощущаем у команды, которая имеет соб­ственный ясный план, верна ему, ведет игру самосто­ятельно, не сникает перед противником, не подстра­ивается к нему с угодливостью подчиненного, не теря­ет своего лица в любых условиях — и на родном стадионе, и на далеком.

Это ощущение, что команде доставляет удовольст­вие играть, что она вышла на поле не по велению расписания и афиши, а ждала этого часа, ее тянуло в стадионный овал. И если трибуны уловят ее удоволь­ствие, ее кураж, то и им зрелище в радость, и они на него отзываются добрым громом.

Это такое течение игры, при котором мы видим умное равноправие одиннадцати дружных людей, на­столько хорошо знающих друг друга, что они дают возможность любому себя проявить, благодаря чему, оставаясь командой, они еще и все сами по себе ин­тересны. И публика начинает чувствовать связь с ними со всеми вместе, одинаково одетыми, и знает любою из них как особенного.

Это впечатление, что команде все легко дается (даже зная о тяжести футбольного труда), что задумано, то и получается, а раз легко, то и красиво. Если легко и красиво игравшая команда все же потерпит поражение, это не удручает, не портит настроения, знаешь, что дело поправимо, и на следующий ее матч идешь с надеждой.

Это сознание, что команда, целиком и полностью поглощенная ей самой нравящейся игрой, будет добра, не огорчит злостью, хулиганскими выходками, тупо­стью однообразия и примитива и от щедрости игровой души что-то придумает, выкинет, чем-то восхитит.

Это, наконец, уверенность, что так играет только она одна, что она не похожа ни на какую другую команду, и это дороже всего, потому что футбольный стандарт, как и любой другой, сеет скуку.

Все ли упомянуто? Нет конечно. О хорошей коман­де труднее отзываться, чем о средней и плохой. У тех все на поверхности, все наперечет, а хорошая коман­да — затаенная. Потому что — играет.

Киевское «Динамо» в 1985—1986 годах вернулось на авансцену именно такой — играющей, а потому и побеждающей — командой.

Не ставлю под сомнение принципы ее работы и жизненного распорядка на протяжении многих лет, начиная с 1974 года. Скорее всего именно эти принци­пы и последовательность Лобановского и позволяли ей становиться чемпионом страны даже когда, кроме рабочих принципов, ничего привлекательного не об­наруживалось. Уверен и в том, что принципы позволи­ли ей вознестись в 1975 и 1985 — 1986 годах. Честь и хвала принципам, и дай бог, чтобы они соблюдались и впредь, пусть бы ими разжились и все остальные клубы. Однако Игра — та, что с большой буквы, поко­ясь на принципах, имеет свои таинства, которые одни­ми принципами не исчерпываются.

Думаю, что команде в 1985 году в большей мере, чем в предшествовавшие, была предоставлена свобода в игре. Да, основная тактическая линия была прочер­чена и испробована заранее, были обговорены и разу­чены основные комбинации, связки, маневры. Но в этих обязательных для любой серьезной команды рамках не чувствовалось теперь, как прежде, выучен­ных наизусть уроков, слепой, школярской, запуганной зубрежки.

И мгновенно даже те, кто недавно был противни­ком наукообразной, жесткой стратегии и тактики команды, либо с удивлением, либо с облегчением про­изнесли: «Да, команда что надо!»

Так просто и так сложно. Это и есть жизнь боль­шого футбола.

Валерию Лобановскому не было тридцати, когда он начал свою тренерскую карьеру в «Днепре». Вместе с ним команда вышла в высшую лигу. Этот успех засвидетельствовал серьезность и волю молодого тре­нера. Но тот «Днепр» был не ахти какой командой, он занимался сбором очков, необходимых для «вида на жительство» в высшей лиге, и не больше того. Следа в футболе он не оставил.

В 1974 году Лобановский (ему 35 лет) вернулся в родную команду, где много сезонов играл старшим тренером. Киевское «Динамо» за год до этого, при тренере А. Севидове, осталось вторым в чемпионате после «Арарата», что и послужило причиной отставки. Команда была собрана, готова для первых ролей, в ней находились Рудаков, Матвиенко, Решко, Фомен­ко, Трошкин, Веремеев, Буряк, Мунтян, Колотов, Блохин. Понадобилось вернуть из «Зари» «одолженного» Онищенко, и основной состав, прекрасный состав, был готов. То, что мучает каждого тренера — поиск один­надцати, которые один к одному, — Лобановского не мучало. Команде полагалось заиграть классно, ее вре­мя пришло. Твердая рука молодого тренера, его стро­гость, честолюбие, продуманная система тренировоч­ных занятий — все это пришлось кстати и дало эффект.

Возможно, Лобановский принял как должное взлет своей команды, возможно, ему показалось, что она взлетела лишь благодаря тому, что внесено им в ее жизнь. Вполне простительная переоценка при превос­ходных результатах. Переоценка подвела в 1976-м, когда выяснилось, что одним тренировочным режи­мом команду не изготовить. Первый щелчок — отстра­нение от руководства сборной. Потом второй, в 1983-м, после проигрыша отборочного турнира чемпионата Европы, проигрыша досадного, после сомнительного пенальти, назначенного в ворота нашей сборной на стадионе в Лиссабоне во встрече со сборной Португалии.

Наверное, тренеру и полагается быть «битым», тре­нерских биографий без «битья» я не знаю. Лобановскому доставалось за сборную, а руководство клуба ему верило. После неудачи в 1976 году, как мне кажет­ся, Лобановский решил, что ему для восстановления доброго имени срочно необходим турнирный успех. Тогда-то и был выигран киевским «Динамо» чемпи­онат страны — самый странный, самый подозритель­ный из всех чемпионатов.

И дальше, на протяжении нескольких лет, Лоба­новский сделался фигурой спорной. Одновременно на­растали признание его квалификации и отрицание ряда методов его работы и турнирной стратегии. Ситуация, может быть, единственная в своем роде. Долго, пока в команде на главных ролях были игроки из знамени­того состава 1975 года, шли разговоры, что тренер благоденствует за их счет, что сам он еще как следует себя не проявил, ничего нового не создал, что на его месте любой мало-мальски дельный тренер имел бы такие же точно показатели. Это не выглядело справед­ливым, но слух жил, тянулся.

Наконец, в 1985 году Лобановский (ему 46 лет) вывел на дебют совершенно обновленную команду, уже по всем данным — его команду. И, как мы знаем, хорошую команду. Не просто практически сильную, как в предыдущие годы, а команду с игрой, когда атлетическая подготовленность служит фоном для оригинального маневрирования.

Казалось бы, куда лучше: снова, как в 1975-м, полно призов и в третий раз Лобановский назначен тренером сборной.

Но явился год 1987-й, за ним 1988-й, 1989-й и снова вопросы. Программа сборной выполнялась (чемпио­нат Европы), а в клубе после двух ярких сезонов что-то разладилось. И опять сомнения: правильные ли мето­ды выбраны, не слишком ли быстро исчерпала себя команда? Ведь точно то же произошло после сезонов 1974—1975 годов...

В моем наброске нет попытки что-то установить окончательно. Мне хотелось дать почувствовать, как сложна, извилиста и прерывиста линия жизни тренера, даже того тренера, за которого все формальные, обще­принятые доводы — победы и места. Как заманчиво написать книгу о жизни большого тренера, но только честную, без идеализации и прикрас!

И киевское «Динамо», интересное не одними сереб­ряными кубками, а своей противоречивостью, право­той и отступлениями, открытиями и кривыми дорога­ми, в моих глазах репортера, прежде всего команда — большая команда — с судьбой драматической.

Повторю, что в своем отношении к футболу более всего доверяю своей репортерской работе. На протя­жении двадцати с лишним лет я чувствовал себя (как, думаю, и многие другие журналисты) спецкором ки­евского «Динамо». Команда предоставляла всю клави­атуру жанров и интонаций, поводов и наблюдений, похвал и протеста. Трижды за это время она давала нам право считать, что мы располагаем примером наисовременнейшего, искусного, классного футбола, и благодаря ей легко было ориентироваться. И тяну­лись сезоны, когда мы видели, что сильная команда способна впадать в примитив, обкрадывать саму себя немудреным промыслом очков в ущерб игре, может во имя этого промысла скатиться до забвения нравствен­ных начал.

Все было у команды за четверть века. И тон наших репортажей о ней менялся до неузнаваемости. Листаю свою книжку «Футбол сегодня», изданную в 1979 году. Два очерка посвящены киевскому «Динамо». Первый написан в июне 1975 года и назван «Команда этой весны». Он открывается словами: «Этой весной мы отведали первоклассного футбола. И не какие-то ино­земные команды нам его предложили, а наша». И за­канчивается так: «Весенний аккорд киевского «Дина­мо» должен быть воспринят нашим футбольным ми­ром и как пример и как вызов».

Второй — в марте 1978 года — «Истина расходится с таблицей». В конце следующее: «Нет, не так все просто в опыте лидера нашего футбола, киевского «Динамо», неспроста эта команда стала объектом спо­ров. Являя собой пример по многим разделам фут­больного дела, она одновременно создала модель тур­нирного поведения, повторяя которую ее последова­тели привыкают к мелководью и не выдерживают плавания в открытых бурных морях большого между­народного футбола».

Всего-то три года разделяют эти очерки, да и напи­саны они о команде, в тот момент являвшсйся чемпи­оном страны, а отличаются так, словно писали их разные люди, поклонник и обидчик. Так нам повелева­ет репортерский долг.

Одно скажу: работать в годы «правления» киев­ского «Динамо» было чрезвычайно интересно. Футбол вырывался из диаграмм, таблиц и графиков, они слу­жили лишь иллюстрациями, да и то порой их приходи­лось брать под сомнение. За футболом вырисовы ва­лись личности, разные методы и подходы, явления прогрессивные и косные, находки и потери, смелость и трусость, честность и цинизм — и во всем этом надо было разобраться. Мы лишний раз смогли убедиться, что футбол не исчерпывается физическими проявлени­ями, что его арена борьбы не ограничивается зеленым прямоугольником. Наверное, и мы, репортеры, в эти годы в чем-то перебарщивали или, наоборот, что-то недоговаривали, но мы имели дело не с табличным, беговым и ударным футболом, а с футболом, выража­ющим брожение умов и душевные колебания его по­становщиков. И убеждались, что в футбол не просто играют, а что его создают, направляют, поощряют или сковывают. И в том еще убедились, что футбол не минуют влияния времени и окружения, что период застоя, пережитый страной, ударил и по футболу.

С удовольствием вспоминаю свои поездки в Киев, они мне позволили узнать, чего не знал прежде. И то, что я писал о киевском «Динамо» больше, чем о дру­гих командах, было в порядке вещей, эта команда всеми своими превращениями требовала не скользить бездумно по поверхности, а пытаться что-то понять и осмыслить. Репортер гибнет, если норовит кому-то намеренно угодить. Киевское «Динамо» мне приходи­лось и превозносить, и низводить с пьедестала. И то и другое я делал, держа в уме интересы футбола. И потому еще делал, что к киевскому «Динамо» как нельзя лучше подходит выражение «Большому кораб­лю —  большое плавание».

Устраивало меня и то, что в откликах читателей я встречал разное: с одной стороны, «Ваше хваленое киевское «Динамо», Ваш друг Лобановский, неужели они настолько затуманили Вам глаза, что Вы ничего другого видеть не хотите?» и с другой — «Давайте спросим у своей совести, сколько ядовитых уколов нанесли мы Лобановскому, бросая тень на победы руководимых им команд, цепляясь за каждую неуда­чу». Первое — из города Дзержинска Горьковской об­ласти, второе — из Симферополя. Фамилий я не назы­ваю, иначе полетят телеграммы с вызовом на дуэль. Да и было бы неправдоподобно, если бы вдруг вся болелыцицкая громада приняла одну-единственную версию. Держать чью-то сторону, несмотря ни на что, проще и легче, сердечнее, что ли. Я через это прошел в свои болельщицкие годы. А у репортера иные обя­занности, он аккредитован при футболе. Киевское «Ди­намо» строже, чем какая-либо другая наша клубная команда, заставляло помнить об этой аккредитации.

И еще — о времени, о годах, когда шли игры.

Если совсем вкратце, схематично изобразить ис­торию нашего футбола, то она мне видится сложенной всего-навсего из двух, выражаясь по-современному, блоков. Разграничительная черта между ними — 14 июня 1970 года. О матче СССР — Уругвай на «Ацтеке» я уже писал. Запомнился он мне не одними своими игровыми перипетиями, а еще и тем, как после его окончания не хотелось садиться в автобус (желтенькие, школьные, они шли один за другим, цепочкой, перебрасывая население ложи прессы в центр города). Было стыдно оказаться среди раз­ноплеменной журналистской братии и, не приведи господь, подвергнуться соболезнующим расспросам. Так и уехал в самом последнем, почти пустом. Ощу­щение не обмануло: как вскоре выяснилось, тем ма­тчем и был обозначен кризис.

Наш футбол, насколько я имею право судить, никогда не жил припеваючи. «Первый блок», до 14 июня 1970 года, сообщит нам о бедной экипировке, слабеньких, отрывочных контактах с миром западного футбола, преимущественно через сборную, отсутствии телепоказа, несложившейся системе тренировок, скромных поощрениях, репрессиях, наконец (разгон чемпиона страны, ЦДСА, в 1952 году, «дело Ста­ростиных»), С другой стороны, тот футбол можно считать и баловнем. Чего стоило хотя бы то, что все лучшие мастера по верховному предписанию в дни войны были сохранены. Или то, что клубы согласно существовавшим порядкам пользовались вельможным, капризным покровительством «лично» первых лиц в республиках, областях, министерствах.

А в общем, конечно, мешанина, бестолковщина, махровое любительство.

И тем не менее тот «блок», вопреки всему, прони­зан светом. Футбол жил и развивался, пусть по на­итию, наивно, со скрипом, зато увлеченно, искренне, честно, с изрядным самоуважением. Он жег порох, которым был заряжен еще в двадцатые годы, годы молодого подъема его и страны. И запасов этих хвати­ло надолго.

Тогда выдвинулись, пришли к руководству многие способные люда: Б. Аркадьев, В. Гранаткин, братья Старостины, В. Маслов, Я. Якушин, Г. Качалин, М. Товаровский, Н. Латышев, Э. Саар, К. Бесков. На полях блистали, смело можно сказать, народные ма­стера, общие любимцы, имена которых не забыты: братья Дементьевы, М. Бутусов, В. Жмельков, С. Ильин, Н. Трусевич, В. Карцев, Г. Федотов, Бобров, А. Хомич, В. Трофимов, А. Пономарев, Сальников, Н. Симонян, Б. Пайчадзе, М. Месхи, В. Иванов, Э. Стрельцов, И. Нетто, В. Воронин, Л. Яшин.

В ту пору в футбольной среде была в чести челове­ческая солидарность. Вот хотя бы эпизод из рассказов Николая Петровича Старостина:

«Мне не довелось увидеть на поле Всеволода Боб­рова. Но я могу в известной мере представить себе его достоинства, о которых наслышан. И вот почему. В день моего возвращения из сталинской ссылки на аэродроме среди встречавших был Всеволод Михай­лович. Мы не были с ним знакомы, а он счел своим долгом прийти. Естественно, после этого мы с ним уже до конца состояли в наилучших отношениях».

И видных клубных команд тогда было достаточно.

Если по строжайшему счету, то шесть — «Динамо», «Спартак», ЦСКА и «Торпедо» московские и «Дина­мо» киевское и тбилисское. Это обогащало репертуар, множило число интересных, привлекательных матчей. Да и повсюду в мире так: в рамках высших лиг затаена еще одна, неназванная лига, которая и верховодит.

Само собой, драма 14 июня 1970 года на «Ацтеке» грянула не вдруг. Но и не случайно. Она накаплива­лась, громоздилась, зрела, как туча.Если до поры до времени от футбола власти требо­вали эпизодических, разовых успехов, то после широ­кого выхода на международную арену вместе со всем спортом он был включен в особо доверенное подраз­деление, которое бесстыдно именовалось «отвлека­ющей пропагандой». Спортивные медали должны бы­ли пудрить мозги народу, убеждать в том, какие мы свободные, сильные и талантливые, какими лучшими в мире возможностями пользуемся. Да вот незадача, футбольные медали, наиболее соблазнительные на­иболее «отвлекающие», никак не давались. Не помога­ли ни разносы, ни смена руководителей и тренеров, ни тем более невежественные понукания заимствовать опыт лыжников, гандболистов и хоккеистов. Да и от­куда взяться медалям, когда футболистам, в отличие от остальных спортсменов, приходилось конкуриро­вать с профессионалами.

Не получая разрешения организоваться как полага­лось бы, чтобы стать вровень с противниками, оказав­шись окруженным враньем, голословным заушатель­ством, дискриминацией, попав под начало людей не­сведущих и нахрапистых, а то и нечистых на руку, конъюнктурщиков, которых «бросали», чтобы вывести из прорыва, футбол наш на глазах начал хиреть.

Из большой шестерки клубов уцелел, выжил, еще и с выгодным приращением, один — киевское «Дина­мо». Героическими стараниями «стариков» — Николая и Андрея Старостиных и Константина Бескова — вер­нулся в строй совсем было затонувший «Спартак», чтобы занять в кильватере место вслед за киевским «Динамо», правда, без побед международного значе­ния. Остальные четыре знаменитых клуба повели неоп­ределенный, бродячий образ жизни, могли оказаться в любом пункте, никого не удивив. Вряд ли следует полагать, что их заменили «Днепр» и «Жальгирис», клубы интересные, но с очень уж коротенькой истори­ей, с традициями еще не окрепшими. И сборная, пре­вратившаяся в куклу, надетую на истеричную, власт­ную кабинетную руку, жила разбросанно, нервно, то вдруг коротко сверкала игрой, то проваливалась, то ее доверяли особому тренеру (что правильно), то со все­ми потрохами передавали одному клубу, обычно ки­евскому «Динамо». И не утихала в футболе атмосфера спасательных работ, не кончались аварии.И заметьте, как редко стали выдвигаться люди — тренеры, руководители, судьи... Валерий Васи­льевич Лобановский един в трех лицах: и тренер ведуще­го клуба, и тренер сборной, и идеолог, и программист профессионального статуса. Рядом — по непрерывно­му стажу, по призам, по авторитету, по междуна­родному опыту — поставить некого. Оттого все ему — и похвала и хула. Не знаю, устраивает ли Лоба- новского такая исключительность, но футбол из-за безлюдья оскудевает.

Чем же ответил мир футбола на все эти влияния?

Мало-помалу были отодвинуты в сторону игровые идеи и замыслы, на первый план вышло собственное обустройство, ради чего подминали, прячась та словес­ными фальшивками, нравственные начала как устарев­шие, себя изжившие. Прежде не было принято, как теперь, заученно, громогласно при любом удобном случае объясняться в верности зрителям, играли, когда складно, когда коряво, но от души, зная, что это и есть первый закон зрелища. Тренеры если и лукавили и при­вирали себе в оправдание, то стеснительно, аккуратно, в меру. А потом нас, публику, стали считать дураками, все поражения были отменены, стали уважительными, при отрицательном итоге нас кормят дежурными блю­дами: «много травмированных», «зловредное судейст­во», «нелепый календарь игр», «игроки переутомле­ны», «игроки не выполнили установку тренера». Всему этому мы обязаны верить, и скука повисла над реде­ющей, некогда веселой стадионной толпой.

Однажды в редакцию, как случалось не раз, заско­чил болельщик-страстотерпец, жаждавший выложить журналистам всю правду, припереть их к стене. Я тер­пеливо слушал. Вошел Геннадий Радчук, которому срочно понадобился мой совет по номеру. Оценив безнадежность ситуации, он прервал обличителя:

— С какой стати вы на футбол насели? Что, с кол­басой разве уже лучше стало?

Незнакомец обвис, как проколотый, и испуганно подхватил свой новенький дипломат.

Мы ровным счетом ничего не поймем в превраще­ниях своего футбола, и киевского «Динамо» в том числе, если подчинимся единственно футбольной путе­водной стрелке. От времени не уклонишься, футбол никогда не был тихой гаванью, не жил на отлете. Такая большая команда, как киевское «Динамо», не могла не отразить в своей судьбе пережитое всеми нами. И интерес к ее противоречиям, разноликости естествен, а правда футболу точно так же необходима, как и всему на свете.