По новым правилам

XXV чемпионат страны, проходивший в Риге, был одновременно зональным турниром. Его состав выдался отменным — три будущих чемпиона мира, восемь претендентов на это звание! И лишь четверка победителей получала право выступить в турнире межзональном. В подобных ситуациях конкуренция обостряется до предела и начинают играть роль самые разнообразные факторы, от тебя даже совсем не зависящие. Перед последним туром положение лидеров было таким: на первом-втором месте Таль и Петросян, на пол-очка позади Бронштейн, и еще на полочка сзади — Спасский и я. Остальные участники уже в борьбе за выход в межзональный участия не принимали, а среди нас, пятерых, один оказывался лишним.

Драматизм ситуации усиливался тем, что я должен был играть с Петросяном, а Спасский с Талем.

Довольно быстро мы с Петросяном сыграли вничью, то же самое случилось у Бронштейна с Корчным, а наши молодые соперники сцепились не на жизнь, а на смерть. Когда их партия после пяти часов игры была отложена, казалось, что в прерванном положении Спасский должен победить. Однако при доигрывании, не видя ясного пути к победе, Борис перешел границу допустимого риска и в конце концов даже проиграл. Говорят, что, выйдя из турнирного помещения, он рыдал, как ребенок. Было отчего. Ведь именно он оказался пятым лишним.

Межзональный турнир состоялся осенью того же года в Портороже. Кроме нашей четверки там участвовали С. Глигорич, Б. Ларсен, Л. Сабо, Ф. Олафссон, М. Филип, О. Панно, П. Бенко, Л. Пахман, совсем юный Р. Фишер и ряд мастеров. Однако мы и иностранцы играли по разным правилам: я уже говорил, что по предложению нашей шах-секции ФИДЕ ограничило число участников от одной страны в турнире претендентов. Не более четырех — таково новое правило. На первый взгляд это было разумное решение: отбор на матч с чемпионом мира должен носить международный характер. Но из-за того, что Смыслов, как экс-чемпион мира, и Керес, как занявший второе место в предыдущем турнире претендентов, уже получили персональное право играть в предстоящем претендентском турнире, из нашей четверки даже теоретически в претенденты могли выйти лишь двое! Нам это, конечно, не нравилось. А остальным участникам турнира не нравилось то, что только пять человек становились претендентами, в то время как на предыдущем межзональном турнире было целых девять выходящих мест.

Как раз в то время в Дубровнике, в той же Югославии, проходил очередной конгресс ФИДЕ. И все участники межзонального турнира обратились с просьбой к конгрессу увеличить число выходящих мест.

Более половины турнира я держался на третьем месте. Однако впереди меня были наши — Таль и Петросян. И это третье место мне ничего не обещало. Но вот наступил 13-й тур, и перед его началом сообщили приятную новость: число выходящих мест увеличено до шести, а для советских участников — до трех.

Не знаю, виновато ли в этом 13-е число, но именно тогда я проиграл Олафссону, после чего мы с Бронштейном, как на велосипедных гонках с выбыванием стали внимательно следить друг за другом.

За четыре тура до конца несложный расчет показывал, что, набрав два с половиной очка, я выхожу в претенденты. Для этого достаточно выиграть одну партию и ни одной не проиграть. Увы, эту программу мне выполнить не удалось: набрал на пол-очка меньше.

И здесь все решалось в последнем туре. Шансы стать претендентами сохраняли 12 человек, то есть половина (!) была лишней. В итоге в следующий этап вышли Таль, Глигорич, Петросян, Бенко, Фишер и Олафссон.

По приезде в Москву Петросян, Бронштейн и я подали в Президиум шахсекции заявление по поводу дискриминации советских шахматистов. Нас поддержал руководитель делегации СССР в Портороже, начальник отдела шахмат Я. Абрамов.

Заседание Президиума прошло очень бурно. После того, как было зачитано наше заявление, одним из первых выступил Ботвинник:

— Вы не имели права поддерживать заявление слабых гроссмейстеров! — напал он на Абрамова. — Мы разработали правила борьбы на первенство мира, и менять ничего нельзя. Стоит вынуть хоть один кирпич из стены построенного нами здания — оно рухнет! Эти правила я разработал в интересах Советского Союза! — с пафосом закончил Ботвинник свою речь.

Президиум согласился с чемпионом мира и нас не поддержал.

Тогда, в основном играя в шахматы, мы не очень хорошо знали эти правила, Между тем в 1956 году, как я уже рассказывал, правила менялись — чемпион мира получил немалое преимущество: право на матч-реванш. Перефразируя его слова, кирпичи из воздвигнутого им здания вынимались и заменялись.

А вот второй принятый тем же конгрессом новый пункт правил, ограничивающий число участников от одной страны, вообще противоречил основному принципу всяких соревнований — на старте все участники должны быть в равных условиях. Если это, конечно, не гандикап, где сильные дают слабым фору. Напомню, что и этот пункт был предложен нашей делегацией, а фактически самим Ботвинником. Никаких предварительных обсуждений этих двух пунктов на Президиуме шахсекции не было.

А как же руководство ФИДЕ? Неужели оно не понимало, что предоставляет большое преимущество чемпиону и одновременно бьет по интересам наших гроссмейстеров?

Зная достаточно хорошо тогдашнего президента ФИДЕ Фольке Рогарда, известного адвоката и опытного политика, могу утверждать, что, будучи представителем нейтральной страны, он всегда стремился к сохранению паритета между нами и Западом. Характерный пример: когда в виде исключения за победу в чемпионате СССР присвоили звание международного гроссмейстера М. Талю, то одновременно это звание было дано чемпиону США А. Бисгайеру. И так во всем: если Советскому Союзу что-то дали, то обязательно что-то должны были отнять. Поэтому-то наши шахматные дипломаты, заботясь об интересах чемпиона мира, сами предложили ввести ограничения. Тем самым Ботвинник сразу убил двух зайцев — получил дополнительное преимущество и одновременно поставил дополнительные рогатки на пути своих же соотечественников. Стоит вспомнить, что в матч-турнире претендентов 1956 года из 10 участников 6 представляли нашу страну. И какие 6 — Смыслов, Керес, Бронштейн, Геллер, Петросян, Спасский! Теперь же двое из них выпадали из игры. А на подходе были еще Таль и Корчной.

Мысль — что хорошо мне, то хорошо нашей стране — Ботвинник ясно и откровенно выразил в статье «Без парадоксов», опубликованной в его книге «Аналитические и критические работы. Статьи, воспоминания».

«В жизни мне повезло. Как правило, мои личные интересы совпадали с интересами общественными — в этом, вероятно, и заключается подлинное счастье. И я не был одинок — в борьбе за общественные интересы у меня была поддержка. Но не всем, с кем я общался, так же повезло, как мне. У некоторых личные интересы расходились с общественными, и эти люди мешали мне действовать. Тогда и возникали конфликты».

Забегая несколько вперед скажу, что, несмотря на все попытки Ботвинника сохранить воздвигнутое им здание в неприкосновенности, конгресс ФИДЕ в Люксембурге в 1959 году отменил матч-реванш. Фактически ФИДЕ признало, что сохранение звания в случае ничейного исхода матча плюс матч-реванш дают чемпиону слишком большие преимущества по сравнению с претендентом. Ведь чтобы укрепиться на троне, претендент должен был сыграть не один матч с чемпионом, а два. Один — выиграть, второй — не проиграть. А на конгрессе ФИДЕ в Варне в 1962-м турнир претендентов заменили матчами, и вопрос о числе участников из одной страны отпал.

Несомненно, подобное решение проблемы возможно было и раньше. Однако тогда, в 1956 году, наши представители в ФИДЕ заботились только об интересах чемпиона мира.