Большой террор

Наступил 1937 год. Сталин публично заявил, что жить стало лучше, жить стало веселее. Действительно, жить стало немного лучше — были отменены карточки, в магазинах можно было купить некоторые продукты. В Москве произошло большое событие — открылась первая линия метро. А вот с весельем дело обстояло хуже: вокруг один за другим начали исчезать люди.

Самое страшное — пропал и мой отец. Он служил бракером в тресте Экспортлес, большую часть года проводил в командировках на лесоразработках, то в Котласе, Архангельской области, то в Юрьевце и Кинешме на Волге, то в Тейкове Ивановской области. В его обязанности входил отбор древесины для производства целлюлозы. В Экспортлесе скопом посадили все руководство: они были связаны с заграницей, поэтому их обвинили в шпионаже. Заодно замели и всех остальных…

Забегая несколько вперед, скажу, что отцу несказанно повезло. Когда в 1938 году народного комиссара внутренних дел Н. Ежова, с помощью которого Сталин взял страну в «ежовые рукавицы», заменил Л. Берия, наступило некоторое послабление. Пленум ЦК осудил «перегибы», Ежов, как и его жертвы, исчез. А на свободу выпустили часть тех, кто еще не успел получить срок. Среди них был и мой отец.

Вспоминаю красивого стройного мальчика, с кем мы весной и в начале лета 1936 года регулярно сражались в шахматы в ЦПКиО. Звали его Юра Каменев. А потом он исчез. Навсегда…

Так получилось, что уже после войны я узнал об его несчастливой судьбе. Сын проходившего по процессу троцкистов Леонида Каменева, он после расстрела отца был выслан с матерью в Нижний Новгород. Там он иногда встречался за шахматной доской с другим московским школьником, приехавшим в Нижний к тетке на летние каникулы. Тот мне и рассказал, что произошло далее. Однажды к его тетке прибежала Юрина мать и со слезами умоляла, чтобы та разрешила ее сыну хотя бы неделю у нее пожить. Однако, опасаясь за свою участь, тетка отказала. А когда через несколько дней этот мальчик отправился к Юре, то ни его, ни его матери там уже не оказалось…

Совсем недавно я узнал, что мать Юры, сестра Л. Троцкого, была расстреляна в 1941 году в Орле, а Юра умер от тифа в лагере.

В разгар репрессий Сталин заявил, что сын за отца не отвечает, но карательные органы чаще придерживались другой поговорки — «яблоко от яблони недалеко падает».

Вспоминаю, что много позже, когда я уже учился в МВТУ им. Баумана, одному из окончивших студентов выдали характеристику, в которой были такие слова: «Своевременно сообщил в деканат, что его отец арестован как „враг народа“».

В моем архиве до сих пор хранится текст неоконченной партии, начатой в том же злосчастном 1937 году. Белые Юрий Авербах. Черные — Борис Эмиль Август Джоунопатеро. То была партия по переписке. Черными играл калужский шахматист Борис Швайковский, молодой человек лет на десять меня старше. Не знаю, почему он выбрал столь странный псевдоним.

Было только известно, что Борис увлекается эсперанто и ведет оживленную переписку с заграницей.

Наша партия длилась недолго — всего десять ходов. А затем письма от него приходить перестали. Позднее я узнал, что Борис был арестован и исчез…

Весной 1936 года, в течение нескольких вечеров, в шахматном клубе стадиона Юных пионеров проходил конкурс решений задач и этюдов, привлекший много ребят. Душой и организатором этого мероприятия был проблемист Петр Муссури, молодой красавец брюнет в дымчатых очках. На подведение итогов конкурса ему удалось привести самого экс-чемпиона мира Эмануила Ласкера, и я, оказавшись в числе призеров, получил первый шахматный трофей — «Учебник шахматной игры» с автографом автора. А победителем этого необычного соревнования стал будущий гроссмейстер Владимир Симагин.

Сам Муссури считался неплохим композитором. Начав заниматься составлением задач, главным образом двухходовок, он к 1936 году опубликовал 125 произведений, из которых около пятидесяти были удостоены отличий.

Звездным часом Петра Степановича как журналиста, несомненно, стал турнир в Ноттингеме. Впрочем, об этом лучше послушать непосредственного свидетеля происходившего Михаила Ботвинника.

«Вместе с П. Муссури едем в Париж. Муссури был греческим подданным, но жил в Москве, сотрудничал в газете „64“ и составлял шахматные задачи. Когда в Москве Н. Крыленко получил разрешение на выпуск специального бюллетеня, посвященного турниру, надо было срочно послать корреспондента в Ноттингем. Проще всего это было сделать, послав Муссури, поскольку он был иностранцем, и вот Муссури в Ноттингеме. Работал он без устали и передавал в Москву много материала. Когда мы вместе с Капой ехали в поезде Ноттингем — Лондон, Муссури уговорил кубинца продиктовать примечания к двум партиям».

Вернувшись в Москву, Петр Степанович выступает с лекциями, делится своими впечатлениями о турнире. Затем в журнале «Шахматы в СССР» (№ 10, 1936) появляется его очерк «Три недели в Ноттингеме». Заканчивался он так: «„Мистер Муссури, — кричат мне. — Москва! К телефону“. Москва! Вот где умеют ценить шахматы и шахматное мастерство!»

Мог ли он предположить, что этот его замечательный очерк станет последним?

И в Париже Муссури время даром не терял. В первом февральском номере «64» за 1937 год сообщается, что газетой французских коммунистов «Юманите» объявлен международный конкурс составления двухходовых задач, судья конкурса — П. Муссури. А в последнем номере «64» за февраль публикуются итоги конкурса составления двухходовок за 1936 год. Задача, составленная П. Муссури совместно с Л. Гугелем, отмечена первым почетным отзывом.

Дальше — тишина. Начиная с марта 1937 года фамилия Муссури напрочь исчезает со страниц шахматных изданий. Исчезает и сам Петр Степанович. Уже в 90-е годы я спросил старейшину российских композиторов А. Гуляева, что произошло с Муссури, он ответил так:

«Муссури погиб, несправедливо обвиненный в шпионаже. Я был с ним близко знаком, нас связывал общий интерес к композиции. Однако я не знал, на что и где он жил, был ли женат. Ни о чем другом, кроме шахмат, мы с ним не разговаривали. То, что он — иностранец и что его арестовали, в 37-м году воспринималось как обычное явление…»

А ответ на свой вопрос о судьбе Муссури я нашел в газете «Вечерняя Москва» от 5 ноября 1994 года. В опубликованном там под рубрикой «Жертвы Компартии — КГБ» расстрельном списке № 30 Донского кладбища значится и Петр Степанович Муссури, 1911 года рождения, проживавший на 3-й Миусской улице, арестованный 20 марта и расстрелянный 1 августа 1937 года. Рядом в том же списке значится Миссури Анна Петровна (1888 г. р.) проживавшая по тому же адресу и арестованная в тот же день. Нет сомнения, что фамилия Анны Петровны просто искажена, и весьма вероятно, что это — мать Петра Степановича…

Не исключено, что невинная корреспондентская поездка в Англию оказалась роковой и для Муссури, и для его матери.

Репрессиям подверглись и другие советские композиторы. Был арестован и осужден как враг народа, один из братьев Платовых — Михаил, работавший инженером. Трагическая участь ожидала и друга Ботвинника Сергея Каминера, выдающегося композитора, выросшего уже в советское время. Он был инженером-химиком, работал в тресте «Союзхиммонтаж».

Вот что рассказывает Ботвинник:

«Была осень 1937 года. Я играл в Москве матч на первенство СССР с Г. Левенфишем. Неожиданный телефонный звонок, и в номер гостиницы „Националь“ является Сережа Каминер.

— Здесь, в тетради, — говорит он, — все мои этюды, некоторые еще недоработаны. Возьмите их себе. Боюсь, что у меня они пропадут.

Увы, тревога оказалась обоснованной…»

Каминер был расстрелян в 1938 году.

Уже после смерти Сталина, когда началась реабилитация всех людей, кто был незаконно репрессирован, Ботвинник известил, что тетрадь Каминера у него. И в 1981 году были, наконец, опубликованы его этюды.

В 1938 году был расстрелян один из братьев Куббелей — Арвид. Он был и прекрасным составителем задач, и мастером практической игры. Работал скромным бухгалтером. Его жене сообщили, что он осужден на десять лет без права переписки. Сейчас мы знаем, что это на самом деле означало расстрел.

И еще одна трагическая история, произошедшая далеко от Москвы, в культурном центре Сибири Томске.

Петр Измаилов в 18 лет становится чемпионом Поволжья, затем чемпионом Сибири и в 22 — первым чемпионом РСФСР. Перед ним открывается прекрасное будущее, его включают в число участников VI первенства СССР. Соревнование это проходило по трехступенчатой системе. Измаилов успешно сыграл в предварительной группе, в полуфинале разделил 1-2-е с Каном, опередив Ботвинника и победив его в личной встрече. Финальный турнир должен был состоять всего из 4 человек, однако по непонятной причине ему пришлось уехать. Тем не менее, Измайлову было присвоено звание мастера, он стал первым шахматистом обширного региона от Урала до Дальнего Востока, удостоенным этого высокого звания.

Успешно окончив Томский университет, Петр Николаевич начал работать в геологоразведочных партиях. Времени на шахматы не оставалось, поэтому редкие его выступления в турнирах уже не так успешны.

А теперь послушаем его сына, который на страницах журнала «Шахматы в СССР» (№ 1–3, 1999 г.) рассказал о горестной судьбе своего отца:

«Мать вспоминала, что в день ареста отец позвонил ей днем с работы и предупредил, чтобы не волновалась: он придет позже, чем обычно, так как его пригласили зайти в местное НКВД, чтобы уточнить какие-то незначительные вопросы. Это был их последний разговор. Из стен НКВД он уже не вышел…»

Когда много позднее сын Измайлова познакомился с делом отца, то написал:

«Прочитанное потрясло своей абсурдностью. Он обвинялся в том, что состоял в „контрреволюционной троцкистско-фашистской террористической организации“ (какой набор слов! — Ю. А.), возглавляемой профессором Индустриального института Галаховым, которая ставила целью свержение существующего строя и установление фашистской диктатуры, причем во главе государства организация хотела поставить не кого-нибудь, а ближайшего сподвижника Гитлера Розенберга, того самого, который после войны по решению Нюрнбергского трибунала был приговорен к смертной казни.

Организация якобы планировала убийство Сталина и его ближайших соратников. Даже поездка отца на последний турнир была представлена как попытка установить связи с аналогичной организацией в Ленинграде: он якобы участвовал там в совещании, на котором намечалось убийство Жданова».

Хотя Измаилов виновным себя не признал и в последнем слове заявил, что ни в какой контрреволюционной организации не состоял, пресловутая тройка приговорила Петра Николаевича к расстрелу. А спустя 20 лет в его деле появилась справка, выданная Военной коллегией Верховного суда СССР, в которой были такие слова:

«Приговор Военной коллегии от 28 апреля 1937 года в отношении Измайлова П. Н. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Измаилов П. Н. реабилитирован посмертно».

Где он похоронен неизвестно.

Остается добавить, что жену Измайлова на 8 лет отправили в Магадан, а двухлетнего сына поместили в ясли, из которых его потом забрала бабушка.

В том же 1937 году Эм. Ласкер выехал из Москвы в НьюЙорк. Как всегда, его сопровождала жена. Официальной причиной отъезда, как писали биографы экс-чемпиона, было желание его жены повидать детей от ее первого брака, живших в Америке. По случайности в день отъезда его посетил мастер Дуз-Хотимирский, но Ласкер не сказал ему, что уезжает. Мне кажется, что события в Москве — такие как исчезновение Муссури, с которым он был близок, — напомнили ему то, что он уже видел в Берлине в 1934 году. И Ласкер решил, пока не поздно, покинуть нашу страну.

Массовые репрессии, организованные Сталиным после убийства Кирова и достигшие своего максимума в 1937 году, оказали огромное влияние на все советское общество: возникла атмосфера всеобщей подозрительности, когда любое неосторожно сказанное слово могло быть истолковано как «антисоветская агитация и пропаганда».

Это привело к моральной деградации, к появлению метастазов наушничества и доносительства. Это особенно проявилось в 1941 году, в самом начале войны. И шахматисты не явились исключением. Так в Ленинграде был арестован и расстрелян как немецкий шпион Георгий Степанов, за год до этого получивший звание мастера. Когда в 1939 году наступил короткий период дружбы с фашистской Германией, на свою беду он вспомнил, что его отец — немец по фамилии Шнейдеман. И он поменял свою такую типичную русскую фамилию на немецкую. По делу Степанова в НКВД был вызван в качестве свидетеля Романовский. Как он впоследствии рассказывал, у следователя в руках было письмо-донос, и Романовский успел заметить, что донос написан характерным почерком одного из ленинградских шахматистов.

В то же время в Москве были арестованы сотрудники шахматных изданий — Михаил Барулин, секретарь Центральной комиссии по шахматной композиции, известный шахматный композитор, удостоенный еще в 1934 году звания мастера, и художник Юрий Юзепчук, который в течение десяти лет, с 1931-го по 1941-й, рисовал карикатуры и шаржи почти на всех ведущих шахматистов страны. Если про первого известно, что он умер в ГУЛАГЕ в 1943 году, то второй просто ушел в небытие…

Трагична судьба первого латвийского гроссмейстера Владимира Петрова, русского по национальности. Он играл в Ростовском полуфинале, когда разразилась война, и уже не мог вернуться в Ригу, так как Латвия была быстро оккупирована немецкими войсками. Приехав в Москву, он стал работать переводчиком на Всесоюзном радио. Сыграл в нескольких турнирах: в чемпионате Москвы 1941/42 года — 2-е место, в турнирах мастеров в Москве и Свердловске 1942 года — 2-е место. В том же году он был арестован, пробыл некоторое время на Лубянке. Один из его сокамерников, Альфред Мирек, написавший книгу о своем пребывании в тюрьме, рассказывал, что Петров не мог понять, за что его арестовали. Следователя особенно интересовали его контакты с Западом, ведь до 1940 года, когда Латвия «добровольно» вошла в Советский Союз, он участвовал в целом ряде крупных международных соревнований, включая также и Олимпиаду 1939 года в Буэнос-Айресе.

Особое совещание приговорило его к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. В 1946 году его жена, оставшаяся в Риге, пыталась выяснить дальнейшую судьбу латвийского гроссмейстера. Ей ответили, что он умер по пути в ГУЛАГ. Однако в 1989 году, когда в нашей шахматной печати были опубликованы статьи о Петрове, КГБ ответило, что на самом деле он умер в Котласе в 1943 году от воспаления легких. Однако еще позже из Грузии пришло сообщение, что будто бы ссыльный гроссмейстер работал на руднике в Чиатурах. Там он и умер. Так или иначе, место, где похоронен Петров, до сих пор неизвестно.