Хватит, Альберт, пора тебе заканчивать. Давай ко мне в помощники, предложил я Шестерневу в начале 1973 года, – рассказал возглавлявший тогда ЦСКА Валентин Николаев. – Конечно, его уход стал огромной, невосполнимой потерей для команды, но врачи утверждали, что ждать его возвращения бессмысленно. И я пригласил на его место Виктора Звягинцева из киевского СКА.

Вряд ли Валентин Александрович мог себе представить, какая драма развернулась в этот момент в душе с виду пышущего здоровьем 30-летнего мужчины, несмотря на долгие мытарства с коленом, считавшего, что все еще поправимо, и он обязательно вернется в строй. Подобные травмы у футболистов не редкость, но большинство даже при прежнем уровне отечественной медицины после них возвращались в строй. Шестернев, на свою беду, оказался в ряду исключений. И слова Николаева прозвучали для него, как смертный приговор. Оборвалась последняя ниточка надежды, связывавшая его с футбольным полем, и этот гигант, которому, казалось, не страшны любые жизненные катаклизмы, испытал настоящий шок.

– Он со своим пониманием, анализом и практикой игры был для меня наиболее подходящей кандидатурой с перспективой в будущем возглавить команду, считал Николаев. – Но в первые после того рокового разговора дни, недели, месяцы он находился в состоянии какой-то прострации, депрессии и, естественно, работать не мог. Тогда я взял в помощники Колю Маношина.

К тому моменту и семейная жизнь Шестернева дала глубокую трещину, размолвка с Татьяной достигла критической точки. Мечтавший о семейном тепле, уюте, ребячьем гомоне в доме, к которым привык с детства, он ждал поддержки от жены в трудные минуты, но не получил ее. И все же, несмотря на житейскую неустроенность, изо всех сил стремился сохранить семью, хватался за последнюю соломинку. В дни защиты им диплома в Ленинграде Татьяна Жук по телефону объявила, что разрыв неизбежен, она подает на развод.

«Гранит» в футболе, Шестернев в жизни оказался мягким, впечатлительным, легко ранимым человеком. Развод с женой выбил его из жизненной колеи. Он был из категории мужчин, которые никогда ни на что не жалуются. Но каково все время носить в себе такую боль? В подобных ситуациях самое верное средство от душевного надлома, по мнению русского человека, – компания, застолье. Тем более что многие жаждут общения со звездой, все время куда-то приглашают. Да и отказывать по доброте своей он не умел.

– Я знал, что Алик, еще будучи игроком, из-за семейных неурядиц стал потихоньку выпивать, бывало, беседовал с ним на эту тему, – рассказывает Николаев. Он никогда не оправдывался, хитрость не была свойственна ему, но на мои замечания отвечал односложно: «Разве я создаю вам какие-то проблемы?». «Нет, – говорил я, – пока не создаешь, но мало ли что?». Он, действительно, умел скрывать эту вдруг проявившуюся слабость, знал для нее время и место, на базе его не приходилось запирать перед матчем в комнате, как, например, Истомина. И меру знал. Хотя существует ли вообще мера для таких богатырей?

Случалось, когда домой было ехать совсем невмоготу, он ночевал у друзей, а утро начинал с предложения: «Давай, что ли, еще по соточке». Потом ехал на тренировку, работал, как обычно, с полной выкладкой, так что никто и не догадывался об утренней дозе. Сам же рассказывал, как однажды прилетел с командой на матч в Куйбышев против «Крыльев Советов» совершенно больным, разбитым. Тайком от тренеров в обед махнул стакашек, прилег на пару часов, а вечером просто летал по полю.

В конце концов нашелся человек, который вывел Шестернева из депрессии. Звали ее Нина, работала она барменом в гостинице «Интурист». Знакомы они были давно, поскольку наши популярные футболисты и хоккеисты нередко захаживали в это заведение. В самые тяжелые свои дни Шестернев вдруг ощутил так необходимое ему душевное тепло, исходившее от этой красивой женщины, незадолго до их встречи похоронившей мужа. Семейные драмы сблизили их, и в один прекрасный день в квартире Нины Михайловны раздался звонок: на пороге стоял Шестернев с сумкой… вымпелов. Это было все, что ему досталось после развода.

– Да мне ничего и не надо было, материально я была достаточно обеспечена, – вспоминает Нина Шестернева. – Алик оказался прекрасным, внимательным, заботливым мужем, удивительно для нашего времени порядочным человеком. И обладал фантастической памятью. Помнил не только праздничные даты всех родственников, друзей, но и мог по дням рассказать всю свою и ЦСКА футбольную биографию. Мой тогда 10-летний сын Андрей сразу же нашел в нем лучшего друга. Он доверял «Алексеичу», как почемуто начал звать Алика с первого дня знакомства, все свои детские проблемы, секреты и постоянно находил у него понимание. А мои родители просто влюбились в него. Когда умер брат, мама стала называть Алика сыном.

Официально они оформили брак в 1974 году. Шумного торжества решили не устраивать, да не вышло. Пошли расписываться в ЗАГС Фрунзенского района, а он оказался на ремонте. Им посоветовали ехать во Дворец бракосочетаний, что на Ленинградском проспекте. Стали ловить такси, как вдруг рядом резко затормозили «Жигули». «Далеко собрались?» поинтересовался вышедший из машины Андрей Миронов, Нина Михайловна была с ним хорошо знакома и вообще вхожа в известную актерскую семью Марии Владимировны Мироновой. Узнав о цели поездки, Миронов обрадовался: «Давненько я не гулял на свадьбах, в свидетели возьмете?». Пока разъезжали по Москве, компания росла, как снежный ком, включился в нее и другой популярный актер Савелий Крамаров. В общем, погуляли на славу.

– За два десятка лет совместной жизни между нами не случилось ни одного даже маломальски серьезного конфликта, ни одного грубого слова в свой адрес я не слышала – продолжает Шестернева. – Даже не верилось, что футболист может быть таким деликатным, тонким человеком. Алик оказался удивительно тактичен, даже когда возвращался поздно из большой компании. Тихо открывал дверь, буквально на цыпочках входил в квартиру, стараясь никого не беспокоить, ложился спать. И все же по жизни он был слишком мягок, податлив, наверное, всю силу своего характера отдал футболу, Иваном Грозным оставался только на поле. И выпивать он стал, что греха таить, часто, но я ни разу не видела его пьяным. Свинства, буйства в застолье он, как и его отец, не переносил органически. Однажды я спросила его, почему он не приглашает к нам в гости одного популярнейшего футболиста, которого ценил очень высоко, даже любил? А он в ответ: «Нельзя ему сюда, он же, если выпьет, все вверх дном перевернет, всю посуду твою переколотит».

Любовь и забота Нины Михайловны вернули Альберта Шестернева к нормальной жизни. Он вновь появлялся на людях безукоризненно одетый, ухоженный, словно великосветский завсегдатай. В его элегантных манерах чувствовалась скромная, ненавязчивая, но устойчивая порода, чувство собственного достоинства, его личность по-прежнему притягивала к себе людей, как магнит.