The Earth is cradle for the men ... But that is just the part of plan, For it has yet another side - The Earth is sleeping deep inside.
And with the Earth sleeps humankind ... There is potential for mind That was forsaken long ago, The man preferred to lay it low.
That man preferred to fall asleep ... It now, like newborn, breathes deep, Yet knowing nothing of his kind, There is little use for sleeping mind.
He has forgotten whom he was And he has still so many foes, Who hunt for him in own dreams ... He's always victim - so it seems.
He may believe in thousand things, To these beliefs he always clings, But there is yet the other side - He's sleeping deep, so deep inside.
There are so many forms of sleep ... You'll have to make a quantum leap To free yourself of dream's clutch, All what’s at stake - it's just too much.
There are more than one way To end the night, to bring the day, To step past shade, becoming solar, To soar high, to fly as stroller.
If you are victim - you shall suffer, Your tortures will become all tougher, And day will come, you faith'll be shaken - And from that pain you'll awaken.
If you are stronger than the rest, If heart still beats in own chest, If heart is always full of fire - Than your solution is desire.
Destroy your cage in own wake And grow inside you what it take To shape your heart and mind in one, To dive in self, to dive for fun.
Awaken now, awaken, sleeper! There is still time before your reaper Will take you out of this life ... Just throw away your fears, dive!
If own fire will be lit And on the paper it will feed, And for this guide in dire need ... Than it is yours - and so be it.
When one is set in own path He will escape all crowd's mass, And will be ready for the fight With own demons of the blight.
He will prevail after all, But pay a costly, dire toll, That toll will be his former life ... He shall destroy it in the strife.
The flame of heart may break one's night, The flame of heart destroys the blight, The flame of heart is endless fire, The flame of heart is your desire.
My word is blade and song is shield, And I'm still fighting on the field In some eternal, endless war ... That fight is fierce - but what for?
I cannot flee, I cannot run, My armor glistens under sun, And blood now feeds the earth below ... I am, like others, one in row.
My throat is dry, my thoughts all spin, And hope to end the fight is thin, It won't extinguish by itself - For I am fighting with myself.
My mind is helmet for the head, My heart is armor in the red, And as the drops of blood now burn That heart is ready for its turn.
My heart is afire, engulfed in flame, My heart is afire - and yet just the same, My heart is afire wherever I go, My heart is afire - and let it be so.
The webs of past are thick to hack, And maze of life is cold and dark, There are no torches on its walls ... You wander by without goals.
Ancestors’ bones all lie below ... You'll end like them, of this you know. What is the meaning of your road? You are destined to die and rot.
The slime on walls became your food - It is edible, but no good, The veil of darkness is your cloak, And heart resembles walls of rock.
The pits on floor possess no threat - To fall in them you will be glad, And with this maze you've formed band ... But you're still standing where you stand.
The walls of past are thick to hack, But you will have to make a brack And to destroy them once for all ... For this is only worthy goal.
My words may help you on this path ... I am not first, I am not last, For your new life I am the lawyer, But some still see me as destroyer.
And when it's cold, and when it's dark, I may become short-living spark ... From time to time, when need is dire, I shall become a Purifier.
I'll burn to dust those foul webs, I'll kill all spiders with sword's stabs, I shall become a distant light Who guides to exit, shining bright.
And when the maze is left behind, Screw up your eyes to not be blind, For rising sun you'll see on fore ... And from this time I'll be no more.
Может близко, может быть далеко, может скоро, может никогда, может точно, может мимо срока приключалась странная байда. Может сказка, может быть реальность, может ложь все, может не совсем, коль б не сказки некая брутальность - то понравилась, она, должно быть, всем. Коль б не горечь, смешанная с медом, коль б не скрытый миру в ней укор, коль б не раны, залитые йодом, - в этой сказке мыслям есть простор.
Мы начнем ту сказку очень просто: за войной наступит скоро мир, и Спаситель маленького роста вновь придет на жизни новой пир. Не с небес придет он, не из рая, сколько б Папа то ни говорил, вся семья его будет простая, просто Папа - тот еще дебил. И не будет там святого духа, что любил насиловать всех дам, мать Спасителя вам, право, ведь не сука, и измена - тот еще есть срам. Ваш Спаситель выйдет кровь от крови женщиной рожденный человек, что кричать и биться будет в боле - так начнется новой жизни век. И отец его, конечно, тоже - он обычный будет человек, всяким духам, право, жить негоже в сей науки праведнейший век. Будет мальчик с виду славный кроха, будет кроха с виду человек, разве, право, то ужасно плохо, что он выбрал двадцать первый век? И он умным вскоре будет назван, но ваш ум - ведь та еще беда, будет он разумным и проказным, ум умрет, но разум - никогда. Он учиться даже будет в школе, он учить потом будет других - и расскажет вам о вашей доле, - вот об этом будет этот стих.
Мы расскажем выборе о смелом, мы расскажем духа о ночи, мы расскажем вам о мире сером, мрачном мире, жившем без свечи. Потекут слова наши рекою и прольются пламенем Души, не оставив шансов для покою даже в вечной мертвенной глуши. Лишь не скажем мы о духа славе, потому что как сказать о том? - коли сами то не испытали, ваша жизнь вся будет вечным сном. Коли нет в сердцах тех устремленья, коли разум побежден умом, коль ваш дух не знает вдохновенья, - не найти вам свет в себе самом. Свет способен тьму всегда рассеять, лишь бы было то, чему гореть, всяк Спаситель свет умеет сеять, но не каждый будет то хотеть. И не всяк Спаситель вам поможет, и не всяк с собою поведет, и не всяк вам путь вперед проложит, зато всяк когда-нибудь умрет. Зато всяк когда-нибудь покинет этот мир и храм его забот ... кто в себе Спасителя раз примет - никогда уже тот не умрет. Кто в себе найдет такие силы, чтоб себя спасти, а не других, тот достоит нашей грешной лиры - о таких о людях этот стих.
* * *
Был рожден который уж Спаситель, тихо рос, не ведая забот, счастья маме был он приноситель, - но седьмой однажды стукнул год. Повели тогда его все в школу, посадили за какой-то стол, убедившись, что оковы впору, дали в руки пишущий прибор. И велели что-то там калякать, обязали буквы выводить ... за окном была такая слякоть, как же тут чернила не пролить? Как же в них потом не измараться и соседа как не измарать, чтоб уроков после бы остаться те рисунки с парты убирать? Но прибудет живопись вся вечно, каждый штрих ее запечатлен, пусть жизнь парты хоть и быстротечна - срок рисунка был еще продлен. Может быть, была учитель доброй, может быть, не знала, что сказать, парту ту сумела сделать пробной, и иную вскоре заказать.
Так шли дни, и все было спокойно, год прошел - и не было забот, рисовал он, право, недостойно, и другим делам пришел черед. Страшный враг, учитель физкультуры, в страшном гневе сразу на весь класс от своей широкой от натуры трояков наставил всем за раз. Он не знал, учитель этот строгий, про его закопанный талант, он художник вовсе не убогий - он оценок был себе гарант. Одноклассник каждый прослезился, ведь Спаситель сделал ему честь, неизвестно, как он то добился, - цифру "три" исправил он на "шесть". Это было лучше, чем "отлично", много лучше всяких "хорошо", было то кошерно и готично, и счастливым он домой пришел.
Ну а завтра ... завтра наступило, и распят он был пред классом всем, - по рукам учитель его била, - то болезный, право, был размен. И тогда впервые осознал он, что же значит людям помогать, помощь стала подлинным кошмаром, и врагов он начал наживать. Страшный враг, учитель физкультуры - он не ведал, право, что творил, от своей спортивной от натуры друга он Спасителя побил. Низа что, а может и за что-то, но он сам не знал даже за что, у него такая ведь работа - он спортсменов делает зато. Не остался друг в долгу нисколько, справедливость он восстановил, и уроков после крайне бойко стул ему седельный подпилил. Бедный враг, учитель физкультуры, он не понял даже, на что сел, от своей ранимой от натуры даже было чуть не заревел.
Но недолго классу был потехой, общий смех рукой остановил, этот день его стал жизни вехой, что ему Спаситель подарил. Стал тот день подобием допроса, стал тот день подобием суда, и совсем бессовестно, без спроса над Спасителем зажглась его звезда. Дева Маша, или же Мария, местной школы местная звезда, на него, как будто бы на Вия, показала пальчиком тогда.
"Это он, она сказала, сделал, это он один у нас такой, где-то спертым он белесым мелом стих писал под школьной под доской. Это он назвал меня глупышкой, когда я стереть хотела то, и толстенной русского он книжкой в меня кинул просто ни за что. Это он углем писать придумал, это он измазал две доски, когда целый день ходил угрюмым со своей он с легонькой руки. Это он на праздник спер все розы, заменив картинкой их своей, и объевшись будто бы глюкозы говорил, картинка что живей. Это он пытался поджечь елку в нашем классе прямо в новый год, говоря, что мало в елке толку, но не каждый тут его поймет. Это он ту крысу на веревке положил пред входом в новый класс, со словами, полными издевки: "В крысы год встречает она вас". Это он сказал, что я смешная и себя не знала никогда, но одна я умная такая, он невежей будет же всегда."
Ее видеть, право, надо было, ее слышать, Маши эту речь, так глазами всем она светила - что, казалось, может и запечь. Умный враг, учитель физкультуры, доверял той девочке всегда, от своей доверчивой натуры он не знал всей правды никогда. И Спаситель был распят повторно, перед классом был по попе бит, было то противно и позорно - но судьба Спасителя хранит. Его друг тогда пред классом вышел, на себя вину свою принял, и в тот день, пожалуй, каждый слышал, как он Машу в фальши обвинял. Обвинил учителя он злого, что тот верит клеветным словам, и сказал, что, право, то не ново, что никто не судит по делам. Грустный враг, учитель физкультуры, он не знал тогда, что и сказать, от своей смущенной от натуры он забыл другого наказать. Он спросил в тот день у них прощенья, перед классом всем то попросил, и с святого их благословенья даже сам площадку всю помыл.
С того дня Спаситель стал героем и святым он мучеником стал, но, друзья, от вас мы то не скроем - лет за десять сан его достал. Разве в сане, право, люди дело, разве нужен он, чтобы спасать? Назовем Спасителем мы смело лишь того, на сан кто смог нассать. Только тот, отбросил кто медали, только тот, кто начал помогать низа что, за что-бы-им-не-дали, только тот не будет почивать. Не уснет он от хвалебных песен, и его ты не боготвори, целый мир подобным будет тесен, ведь огонь живет у них в крови.
Наш Спаситель вырос вскоре тоже и последний он закончил класс, быть героем долго ведь не гоже, быть героем стоит лишь на час. Было много разных столкновений, было много страннейших забот ... в институт, вперед, без сожалений, наш Спаситель скоро уж пойдет. Он познал уже, что может слово, понял он, что слово словно меч, - может то сравненье и не ново, но узнает он, что значит сечь.
Десять лет каких-то миновало, десять лет упорства и труда ... что с друзьями школьными уж стало - не узнает он уж никогда. Может кто-то стал еще любимей, хоть один возможно и расцвел, и один, быть может, выпал в иней, и ушел уж кто-то на костер. И, возможно, кто-то стал мудрее, и, быть может, кто-то стал живей, кто-то жить торопится скорее, кто-то жить торопится правей. Сделал он, что было в его силах и он спас от глупости себя, и мочил он сам себя в сортирах, чтоб пройти страдания поля. Чтобы выйти уж однажды к свету, и пройти пустыню под дождем, полюбить однажды всю планету и познать, что вечно мы живем.
* * *
И пришло то время золотое, в институт Спаситель поступил, слово разума, до мудрости простое, многим он в те годы подарил. Пять лишь лет - но шли они, как вечность, пять лишь лет - им не было конца, подарили годы те беспечность для младого жизни сорванца. Его группа была очень милой, его группе было невдомек, что своей тревожащею лирой он врагов внимание привлек. И враги внезапно появлялись, вылезали всяких из щелей, и к словам его они цеплялись, рот закрыть пытались поскорей.
Первый враг довольно был разумным и все лекции по памяти читал, и язык его не был даже заумным - но однажды он Спасителя достал. Вопрошал, что было то впервые - изобрел кто первым в мире лук, на вопросы эти на простые ни один студент не издал звук. И Спаситель, встав, тогда ответил, и вопрос он задал на вопрос - кто же лук впервые тот приметил, до ученых кто тот лук донес? Кто тот лук, единственный, наверное, откопал каких-то средь руин, и зачем, послушно и примерно, во всем мире лук был тот один? Что считать уже возможно луком - всяк ли палку с нитью поперек? - так своим возникшим гласа звуком он врага внимание привлек. И не знал тот враг, что и ответить, он не знал, что стоит отвечать, и вопрос он, словно не заметив, стал под нос себе что-то бурчать. Перешел затем к другой он теме и вопросов уж не задавал, а затем большой на перемене он Спасителя рукой к себе позвал. Что-то он сказал ему про факты, он сказал "Так принято считать", он сказал "Не смей строить теракты. Тебе лучше будет помолчать".
Это был, пожалуй, первый опыт - и был разум фактом побежден, но сомнений факт родил тот ропот, для сомнений он ведь был рожден. И не стал Спаситель больше спорить - ему лучше было помолчать, он шпаргалки стал тогда готовить, чтобы факты те не изучать. И он факты выдал на "отлично", рассказал все факты он на пять, и держался с виду он прилично, но лишь разум стал его кричать.
Этот крик, рожденный лишь однажды, до сих пор как будто не замолк, - это крик, кричит которым каждый, но не каждый знает в этом толк. И кричал он, сам того не зная, и с глупцами спорил до конца, и мочил невежество без края он вопросов пулей из свинца. Тем снискал тернарную он славу - и для первых он занудой стал, для вторых пришелся он по нраву, а до третьих просто не достал. Он спасал вторых от предрассудков, и спасал от гнева первых он, - но в году так, право, мало суток, да и треть ушла из них на сон.
Жизнь текла - он взрослым становился, годы шли - и вот он возмужал, но любви студенток не добился, никогда хотя не обижал. Он всегда к ним был неравнодушен, не всегда то, впрочем, говоря - но зачем таким он был им нужен? - им ты дай звериного царя. Им ты дай подобного герою, им ты дай подобного горе, лишь один процент - возможно, с горю, - об ином мечтают о царе. Но держался, впрочем, он достойно, отвержения молча проживал, только сердце билось беспокойно - его случай странный поджидал.
К ним пришла учитель черноока о культуре речь свою вести, и была она так одинока ... он ее тогда решил спасти. Каждый день вещала она скромно, каждый день тихонько уходя, улыбалась лишь она истомно, всякий раз на пару приходя. И он стал на парах с ней общаться, и вопросы чаще задавать, и в журнале сам стал отмечаться, и всю боль былую забывать. И однажды он ее дождался, и вопросом он остановил, до ладошки он ее добрался, розу ей в тот день он подарил. Расцвела тогда она в улыбке, отвечав "спасибо" за цветок, этот мост симпатий страшно зыбкий в тот же день свой первый дал росток. А потом ее пришли вновь пары, а потом не стало вновь забот, чувств всех прошлых кончились кошмары - им любви дарован был весь год. Провожал ее он после лекций, и она теперь его ждала, - это было чувство без эрекций, да она и, впрочем, не дала. Видно было, что ее тревожит этот разный статус их существ ... ей в любви Спаситель пусть поможет, и не будет с ней нисколько черств. Год прошел - они затем расстались - так Господь, видать, благоволил, пусть ему студентки не достались - но он ей надежду подарил.
Год прошел, за ним прошли другие, и пришла пора писать диплом, времена то были золотые ... но баллада, впрочем, не о том. Вся баллада наша о тех людях, тех разумных мира существах, коих жизнь однажды всех разбудит, не стесняясь в всяческих средствах.
И не знаем мы своих героев, и не знаем, живы ли они, их найти мы можем средь помоев, но внутри они давно цари. Лишь отбросив сон свой скоротечный сможем мы разумно дальше жить, сказ о жизни вечно бесконечный ... но балладу жаждем завершить. Сколько можно, право, в самом деле, нам писать Спасителе о том, ведь иные светочи поспели ... но оставим их мы на потом.
Вот мораль, примите ее скромно, ведь проста она как дважды два: коль вокруг тебя извечно темно, свет в себе зажечь сумей сперва!
Сколько можно тут жить, сколько нужно терпеть, Сколько стоит молчать, сколько лет буду петь? Одиноко мне здесь даже рядом с другими, Я не знаю себя - а что делать мне с ними?
Забери меня вдаль, возврати ты домой, Почему я все здесь и зачем я живой? Эта странная жизнь мне вся кажется сном, Я желаю, проснувшись, вернуться в свой дом!
Этот мир мне чужой, он не примет меня, И печальнее жить в нем все день ото дня, Этот мир далеко, этот мир на краю, И которую жизнь я ему отдаю ...
Забери насовсем, забери навсегда, Моя жизнь ненапрасной лишь станет тогда, Коли я возвратиться сумею в тот мир Изначальный, каким Ты его и творил.
Я желал бы познать, я хотел бы постичь, Почему я пошел на неслышный твой клич, Для чего я расслышал далекий твой зов, Навсегда став свободным от смерти оков.
Я уже не боюсь, что когда-то умру, И я прошлую память теперь не сотру, Но пока не пришел возрождения миг Мне еще стоит жить - я себя не постиг.
Лишь когда до конца я вновь вспомню себя, Забери ты меня в те родные края, И я сам, добровольно взойду на паперть, И приму я тогда ту Бессмертную Смерть.
Рожден ли каждый человек, чтоб в свой короткий жизни век суметь достичь иных небес? Не каждый как Христос воскрес, не всякий знает, что есть смерть, пока земная эта твердь, их цепко ноги прикуя, им шепчет страстно - "Я твоя. К чему тебе ничтожно небо - оно не даст всей жизни хлеба, не даст стабильности, покоя - оно дарует только горе, ведь кто поднимет к небу взор, лишится тот иных опор. Но человек, увы, не птица - какой же толк тогда стремиться подобным ей однажды стать - и до небес крылом достать?"
Ты был, мой друг, еще ребенок - ты был ни тигр, ни котенок, ты был иного рода зверь - но ты иной уже теперь. Ты птицей был рожден всегда - но прошли долгие года, пока ты смог познать себя,
все ненавидя и любя, снаружи черным быв и шатким - утенок был, бесспорно, гадким. Рожден ты птицей был, увы, познав тем самым как правы все были звери до сих пор - в семье звериной как позор ты был однажды заклеймен, на то с рожденья обречен ... Ты птицей был иного рода - была утеряна свобода. За что тебя любить другим? Ты в стае был всегда чужим. За что тебя всегда клевать? Чтоб не способен был летать. Зачем рожден ты был таким? Затем что путь твой был иным. Зачем запомнил ты все то? Не повторить чтоб низачто.
Ты знал давно, зачем рожден, и каждый вечер день за днем надежды тайные питал о том, как лебедем ты стал, и, как расправив два крыла, ты полетел, куда звала тебя давно твоя судьба - чтоб из бескрылого раба рожден иной был человек, что уж отныне и вовек над бездной сможет пролететь - и больше вниз не посмотреть.
Жалкий червяк, ты посмел возжелать птицей свободной от гнета вдруг стать, дерзкий глупец, иль не ведаешь ты, как умирают о небе мечты?! Как же посмел ты отринуть подчас прошлое все, формирует что нас? Глупый птенец, ты рожден был затем, чтобы о небе забыть насовсем! Птицы хромые не могут летать, лебедем белым вдруг черные стать - как ты сумел обойти сей запрет? Много с тех пор миновало уж лет ...
Когда невидимый порог перешагнешь в полночный срок, когда весь прошлого очаг в душе посеет только мрак, и лишь тогда, когда вдруг ты взалкаешь неба красоты, и годы тяжкие пройдут,
могучи крылья подрастут и затрепещут за спиной -
ты знай, утенок, час то твой! Расправь же крылья и лети, себя за прошлое прости, и, устремившись к небесам, утенок, верь, ведь познал сам - невыносимо быть иным, как только с небом лишь родным, как только птицей белой стать - и до небес крылом достать.
Пока вновь выбора полет тебя к земле не позовет, ты в небо к солнцу устремись ... Лети же, белый лебедь, ввысь!
Однажды гребцы, что в семейной все лодке, Проплыть захотели весь путь до Находки, Собрали пожиток немного - и в путь... Один коль гребет, другой может вздремнуть.
Сначала спокойно в той лодке все было, И солнышко ярко весь день им светило, На солнце резвилась прозрачна волна, Семья была цельна и точно одна.
Сменяли друг друга все точно и в срок, И не было в стане гребцов лежебок, И лодка неслася на всех парусах, И счастье светилось в ребячьих глазах.
Но солнце вот скрылось, и капли дождя На лица упали, всех спящих будя. Пусть было не время им брать за весло - Но дождик сильнее все капал назло.
И нужно накидкой бы всех тут укрыть - Но только накидку сумели забыть, Дождливой не ждали в сезоне погоды, Хотели спокойные видеть лишь воды.
И стали тогда командира просить На весла налечь и до града доплыть, Накидки купить, провиант обновить, И дальше друг друга как прежде любить.
Но только сказал вдруг им всем командир, Что он недоел, и что он недопил, Что руки и ноги у всех нынче есть, Ему же впрягаться не многая честь.
Свернулся на бок и заснул калачом, Сказав напоследок: "А я здесь причем?", И только как будто сильней захрапел, К веслу прикоснуться он вновь не посмел.
На весла сильней налегают гребцы, И еле уж сводят друг с другом концы, А шторм все сильней, уже молния бьет, И лодка под древо упавше плывет.
И чтобы опасность сию избежать, Отчаянно стали гребцы выгребать, Один свои силы вдруг не рассчитал, И, вывихнув руку, весло он сломал.
Но лодка опасность сию миновала, Стихия слегка еще все бушевала, Но вскоре утихла она насовсем, И солнышко вдруг засветило вновь всем.
Гребцы все гребут, уж до града немного, А солнце улыбки вниз шлет всем об Бога, И радостно шепчет: "Надейся и верь, И в буре ты сердце и дух свой проверь!"
И тут пробудился вдруг спящий наш в лодке, И видит, гребцы что почти у Находки, И ну как всех бранью гребцов обливать, Что мирно ему не давали поспать!
И вывих руки точно он не заметил, А взгляд его мутен, а взгляд уж не светел, Ругается злее: "Да кто так гребет! Держи нос прямее, табань наперед!"
Молчали гребцы поначалу - ни слова, Да только плюется разбуженный снова, И всех в нелюбви он к себе упрекает, И вот уж пред ними и град вырастает ...
И в порт уж вплывает семейная лодка, Лучится, сияет пред ними Находка, Поднялся один из гребцов в тот момент, И молвил тогда он такой комплимент:
"Спасибо вам всем, что до града доплыли! Тебя ж, командир, ведь не мы измочили, Ты, спорить не буду, здоров и хорош ... Но много ль в том толку, коль ты не гребешь?"
* * *
Бывает человек здоров, умен, силен, Но к ближним сострадания практически лишен. Людей по силе рук и мускул не судите - На силу духа их вниманье обратите!
Однажды по миру бродили поэты, Вдвоем сочиняя для спящих куплеты, Актеры в долину пришли из-за гор, С сердцами чтоб словом вести разговор.
Сердца отравились, сердца те замерзли, Они из огня и не жили ведь вовсе, И яд тех сердец отражался в глазах, Долина жила та давно уж в слезах.
Поэты пришли, пусть не ждали их многи, Чудны и светлы ведь у Бога дороги ... Пришли они, в духе уменья храня - Один - на мечах, а другой - из огня.
Искусство лечить они словом взрастили, И им врачевали, и им же и били, И души спасали, и рушили стены, В удушливый мир привнося перемены.
Один был с тревожной, но любящей лирой - Сердца он людские все ранил рапирой, И яд из сердец выпускал тем наружу Весны средь цветенья и в зимнюю стужу.
Второй их огнем все затем прижигал, Огонь чтобы в сердце вновь правил их бал, И чтобы сердца те горели в надежде, Без яда, без тьмы все сияли, как прежде.
Вот так и ходили вдвоем все по миру, Один взял огонь, а другой взял рапиру, Один был пророк, а другой только воин, Но каждый был Света небес удостоин.
Они не единственны в мире сем были - И братьев подобных себе пробудили, И много историй сложилось о них ... Быть может, однажды, вы встретите их.
Ангел мой чистый, Ангел прекрасный, Путь непростой твой весь был не напрасный, Много пусть в прошлом для грусти причин - Мною ты, Ангел, все ж страстно любим.
Ангел мой добрый, Ангел любимый, Сквозь все века для меня ты родимый! Новая жизнь нам всем была дана, Здравствуй, о светлый мой друг и жена!
Ангел заботы, Ангел любви, Двери, прошу я, свои отвори, Страстно желаю влететь я к тебе, Чтобы звездою в твоей стать судьбе.
Ангел невинный, Ангел мой юный, В жизни порой без тебя я угрюмый. Светом своим дом Души освети ... Ну же, мой Ангел, скорей приходи!
Браки свершаются только на небе, Бога прошу о любовном я хлебе. Как же хочу я тебя вновь обнять, К сердцу прижав, целовать, целовать ...
Ангел хороший, добрый и милый, Мы распрощались с тобою с могилой, Многим подобно мы снова ожили, Негу любви в прошлом помнишь, как пили?
Ангел волшебный, лучший мой самый, С новой меня, вот, знакомишь ты мамой ... Даже не знаю я, что им ответить, Глаз ведь сиянье смогли все заметить.
Ангел могучий, добрый и смелый, Счастье не будет пусть нам полумерой, Да возродимся с тобою мы в свете, Чтобы вдвоем вновь шагать по планете!
Она за углом и давно всем готова, Вы ж в далях все ищите снова и снова ... Из булочной Духа ты хлеба возьми И руку другому ты с ним протяни.
Ты чувствуешь вкус там какой, аромат? Насытиться каждый бы хлебом тем рад, Пусть нет у него и физической сути, Сей хлеб - исцеленье бездушной от мути.
В той булочной манна - подарок небес, Боится вкусить этот хлеб всякий бес, И столь стосковался по хлебу весь мир, Невидим тот хлеб, но разлился в эфир.
Почуй же сколь рядом совсем магазин, Там нет продавцов и там нету витрин, Воров от не надо его охранять - Сколь каждый вместит, столько может он взять.
Возьми же себе и возьми для других, Создай вновь из хлеба из этого стих, И кто истощал - да вкусит он плоды, На небе голодным врастили сады.
Рассыпь на земле сей заманчивый хлеб, Пусть с виду забавен, не черств и нелеп, Кто жаждет его - он вкусит аромат, Кто сердцем живой - пище Духа он рад.
Сколь булочна рядом - лишь руку тяни, И манну небесну ты в каплях возьми, И слезами вылей ты в мир этот вновь ... Ведь хлеб тот духовный есть ваша Любовь!
Я теперь стал никто, я теперь стал гоним, За мечтою пойдя, взял себе псевдоним, И теперь я иной - сетевой аноним, Стал бесплотен как дух, только Богом храним.
Мненья прошлых людей мне теперь без нужды, Позабыта борьба - и не стало вражды, Остановлен был бег, но отброшен покой, В бессердечный сей век дух забыл про простой.
Свет сумею найти - и сумею достичь, И я брошу в пространство негромкий свой клич. Позову я других, позабывших себя, Подскажу, как взлететь им, весь мир полюбя.
Каждый сей человек в этом мире иной - Его сердце живет и не знает покой. Это будет костер тысяч светлых сердец, Что сумеет отсрочить возможный конец.
Лишь забыв про себя, сердца можно достичь, Дабы бросить в пространство тишайший свой клич. Все мосты сожжены - я свой принял обет, Отступленья назад мне пути уже нет.
Это было давно - я давно умирал, и другим человеком с тех пор я уж стал - с той поры миновало немыслимо лет, выполняю я долг, мною данный обет, и пока робкий глас мой еще не затих, я для вас сотворю о той смерти свой стих.
Право даже не знаю, с чего и начать ... Мое сердце однажды не стало стучать, мир вокруг пошатнулся и стих весь тогда, умираем лишь раз, но тот раз - навсегда ... А я даже не смог осознать смерти миг,
тот последний сознания сонного сдвиг ... Обняла меня тьма и укрыла собой, и я мог наблюдать, как лежу чуть живой, а вокруг меня бегает куча людей, и кого-то приехать все просят скорей, и пытаются тело немое поднять, положить на носилки и в скорую взять, тело током ударить, его оживить ... Далеко я, друзья, - перестал с вами жить.
И я видел тоннель, что ведет через тьму, и я знал, что идти мне туда одному, и, пройдя сквозь него, не вернуться назад - лишь принять само-Рай, лишь принять само-Ад. Я шагал в темноте, чьим-то гласом гоним, в пересадочной станции был не одним, кто-то рядом шагал - был он скрытый от глаз, ему было идти так не в первый уж раз ... Словно им подгоняем, я шел до конца, и невидимый пот густо капал с лица ... А когда я добрел до конца этих врат, меня голос чужой вмиг отбросил назад. Я не видел лица того, кто говорил, но на гране теней я заметил шесть крыл - этот голос вещал, полный силы и мощи, что не время мне жить в уготованной роще, что назад повернуть я обязан сейчас, что не пробил той истинной смерти мой час, что еще много сделать пора на земле, рассказав всем живым о грядущей заре.
Развернуть всех слепых прочь с дороги теней и помочь возжелать им прозреть тем сильней, и помочь расцвести им цветами любви, не пропущен чтоб миг был грядущей зари. И надежду бессмертия им подарить, чтоб о страхе исчезнуть смогли бы забыть, чтоб не страшно им стало вот так умирать, чтоб прошли через смерть, дабы вновь жить опять.
И не мог возразить я вещавшему мне, что я сам до сих пор жизнь всю пробыл во сне, и что я не любил, что бесцельно жизнь жил, и что бремя такого я не заслужил ... Он исчез в тот же миг, и свернулся туннель, и тогда я узрел вновь себя и постель, и счастливые лица сплошь в белом людей, и живого себя среди этих врачей.
Пусть с тех пор миновало немыслимо лет - я не силах забыть мною данный обет подарить миру жизнь среди мертвых забот и избавить людей от ненужных хлопот, устремив взоры их к голубой неба дали, чтобы только живей в один день они б стали.
И с тех пор я шагаю лишь только вперед, пусть однажды та смерть вновь меня заберет - ей от жизни меня будет уж не отнять, и ее я сумею спокойно принять, и я ей подарю свой прощальный привет, ведь я выполню данный однажды обет, жизнь прожив среди истин до греха святых, пребывая сам вечно живее живых.
- Читать невозможно, зануда ужасный! У классиков,помнишь,сколь стих был прекрасный? А этот что слово - дак тут же мораль... Ну что ему сдался священный Грааль?
- Да нынче поэты совсем обнаглели, У них по субботам семь пятниц в неделе, Строчат без умолку заместо работы, Не знают иной видно больше заботы!
- Да все графоманы, подумай, к тому же, Корабль мечтаний их плавает в луже, И смысла в их рифмах совсем ни на грамм, Без классиков ныне здесь полный бедлам!
- Их нынче не учат стихи писать в школе, И критика нету над ними уж боле, А раньше - ты помнишь? - партийный контроль, Чтоб каждый писака знал место и роль!
- По клавишам стукать - глупейшая роль, Поэзия нынче - точь голый король, Не учат ни в школах, ни в вузах стихам, Теперь и без них соблазнить легко дам!
- Не видно ни классиков ныне, ни зги, Поэт нам с тобой промывает мозги, Поэт усмехается в строках своих, И с нами играет точь подлинный псих!
- О ком ты - об этом? Да нафиг он нужен, Мечтами своими точь в темень контужен, Зовет все куда-то, бездарно тревожит, Его видно совесть за что-то все гложет.
Читай лучше классику, юный мой друг, Не надо нам всем графомановых слуг! Культурные люди лишь умных читают, Поэтов безродных же знать не желают!
Сколько минуло лет - не сказать уж никак, Был себе я сильнейший, отъявленный враг, Предрассудки струились из всяческих щелей ... Был я полон глупейших, бессмысленных целей.
Самомненье, гордыня, богатство и власть - К их стопам миллионы успели припасть, Миллиарды жалеют, что то не успели ... Умоляю, постойте, то - ложные цели!
Столько тысяч дорог, но один только Путь, Про те тысячи целей в пути том забудь, Жизнь оставит одну только цель для тебя - Полюбить этот мир, познавая себя.
Так непросто проникнуть в глубины Души ... Коль нырять вздумал вглубь, то прошу, не спеши, В том беззвучном слиянии с собственной бездной Запасись с погруженьем ты волей железной.
Сохрани в своих легких ты воздух небес, Откажись от ненужных, бессмысленных грез, Коль нырнув глубоко, не достигнешь ты дна, - Будет новая цель с этих пор рождена.
Этой цели проникнуть дай в разум ты свой, Эта цель навсегда возвращает домой, Эта цель осознанье есть воли Творца, И для ложных всех целей - начало конца.
Как хорошо, наверное, облакам! Они как люди ведь не ходят по рукам, Они летят - и вся земля для них, Их взгляд спокоен, голос очень тих.
Как хорошо, я верю, облакам! Они все не привязаны к ногам, Машины им нисколько не нужны, И лишь ветра небесные важны.
Ласкает ветер, солнце греет их, И целый мир открыт всегда для них, И нет границ ни в воздухе, нигде, Ведь меж собой они не во вражде.
Столь хорошо, я чую, облакам! Им мало слышен шум людской и гам, Они поют - но песню эту лишь Услышать можешь, коли замолчишь.
Они летают в небе круглый год, Им каждый день - свой маленький поход, Зари небес все жаждут столь напиться, В бескрайнем небе чтоб от счастья раствориться ...
В душе навечно одиноки, живут всегда средь нас пророки, но мы не можем разглядеть, ведь безразличия надеть мы маску на лицо сумели - и присмотреться не посмели.
Они уж редко говорят, хотя им каждый стал как брат, и уж не встретите подчас среди народных их вы масс, и не найдете их вы в храме портрета в золоченой раме, о них в мирском мирку, увы, вы не услышите молвы, и как о сильных сего мира не пропоет их славы лира, но лишь терновый свой венец народ им бросит под конец. Потомки их забудут вновь, остынет в их сердцах любовь. Пророки жизнь всю ежечасно отдали миру - но напрасно.
Я встретил одного из них, давно уж глас его затих, и слезы высохли давно - остаток дней своих одно он продолжал лишь утверждать - о том, что будущее ждать уже не будет нас теперь … коль человек ты, а не зверь, получишь шанс в него войти, всем ж остальным - не по пути.
Еще любил он говорить о том, что надобно любить нам всем друг друга, да о том, Земля что есть наш общий дом, и разделить ее не сможем. Еще о том, как кости гложем друг друга мы уж с давних пор, и как кровавый свой топор мы в одиночестве все точим, и как мы смерть себе пророчим, все продолжая убивать и землю кровью умывать.
И плакал он, когда вещал о том, что надо, чтоб прощал друг друга каждый и всегда, ведь лишь тогда наша звезда Души погаснуть не посмеет - и Бога помощь подоспеет. Он говорил еще о том, что он нашел свой отчий дом, и что не страшно умирать ему, чтоб снова жить опять среди других уже миров...
Я вам признаюсь - нездоров я думал этот человек, ведь одинокий весь свой век в те дни уже он доживал… Однако то, что он сказал тогда за эту пару дней, теперь все в памяти сильней - и каждый вечер день за днем я больше убеждаюсь в том, до боли прав как он остался, когда навеки уж расстался он с этим нашим грешным миром небес чтоб насладиться пиром.
Он был бездомный человек, и свято прожил он свой век, и среди нищенских могил ему бог место подарил.
Кто ты, о путник, куда ты идешь? Путь твой, быть может, лишь дерзость и ложь, Страх твой, возможно, лишь пыль на пути ... Странник, куда ты стремишься дойти?
Путник, к какой тебя цели манит Духа огонь и сердечный магнит? Грязь на дороге увидел ли ты - В ней не потопишь свои ли мечты?
Странник, прошел ты немало дорог, Холоден снег был и жарок песок, Ветер морозный и теплый встречал ... Как же давно первый путь ты начал!
Путник, куда ныне шествуешь ты, В мир для себя или мир красоты, В мир из любви или страха и тьмы, Вечной свободы иль вечной тюрьмы?
Чуешь ли, странник, сколь долог твой путь? Жаждешь шагать иль поспать, отдохнуть? Хочешь проснуться, забыться ли хочешь? Что же ответ ты так тихо бормочешь?
Путник, не первый ты здесь, не последний, Долог твой путь сквозь века многолетний, Много уроков давно ждут в пути ... Путник, куда же ты жаждешь дойти?
Бродил по миру где-то странник, Средь спящих толп был точь изгнанник, И зерна нес в котомке он, И видел в прошлом странник сон:
Была планета точно сад, Летали люди - нет преград, Сияло солнце в небесах, И пребывал мир в чудесах.
Друг друга мысли знали многи, И духом были точно боги, Могли вперед в судьбу смотреть, Любили жить, душою петь,
Здоровы были без труда, Живой была для них вода, Людей новейше поколенье Уже не знало духа тленья.
Он помнил сон и чуял суть... Но в лоно Бога как вернуть Из-под земли сию планету? Он стопы стер, бредя к ответу.
Сон продолжал странник вещий лелеять, Зерна он в землю однажды стал сеять. Был в объяснениях кроток и прям - В масках смеялись: "Уйди, графоман!"
- Жизнь вы свою проживаете мимо... - Нам вся стабильность мила и родима! - Тот полу-мертв, кто во сне жизнь живет... - Даже не спящий однажды умрет!
- Мир ваш не саду, но свалке подобен... - Нам сей порядок привычен, удобен! - Чем вы питаетесь - кровью и злобой? - Эй ты, блаженный, прикройся-ка робой!
- Разве не видите - в мире пожар? - Ждем от светила мы классный загар! - Там, за мостом, ждет всех мир вас нетленный... - Братцы, смотрите, опять сей блаженный!
- Все листы прошлого скрепим строфой... - Хватит наш рушить блаженный покой! - Цветы примите, ну же, вот... - Да ты достал нас, идиот!
Над головою все камни летали, Как их метать люди многие знали. Сеять задача ничуть не проста... Зерна сухие иль почва не та?
Странник с котомкою шел по полям, Был неподобен земным он царям. Зерна как слезы летели из рук... Где-то из зерен сад вырастет вдруг?
Семь тысяч лет то случилось назад - была Земля что Эдемский вся сад, звездный корабль на Землю пришел ... нынешний род весь оттуда пошел. Ныне же время страстно столь мчится, и пред людьми вырастает Граница … Кто-то шагает за звездный предел, кто-то увидеть ее не успел. Сказка ль все это, вещий ли сон? Всех ожидает смешенье времен.
Кто за границу шагнет и познает? Глупых вещей род людской все желает! Ведать ли добрым, сколь Бог их хранит? Видит ли бездну в себе паразит? Прошлое скрыто туманной чертой, трасса несется - куда ты? - постой! Люди боятся ту трассу найти, вечно идут по чужому пути, путь свой в потемках не могут познать, всякие глупости смеют желать! Жизни событий им суть их неясна, слезы над "горем" лить любят напрасно, и свою горечь другим всю нести ... так и шагают сквозь жизни в пути. "Горе", возможно, спасением было, "счастье" же мигом их Дух погубило … Коли не могут их суть различить, как же берутся детей всех учить?! Словно в тумане шагают весь век, каждый несчастлив почти человек, коль не свои всяк задачи берет, много он слез в том пути соберет. Путь нужно чуять свой сердцем и видеть: Бог никого не желает обидеть, к счастью вести Он желал бы всех вас, только не слышат давно Его глас!
Черные червы, красные пики … ныне эпохи друг с другом на стыке. Мало кто видит жизни намеки, мало кто сердцем читать может строки. Карту с намеком открой поскорей … Что там за карта ... семерка червей? Я не картежник, юный мой друг, словом подсказок рисую я круг. Кто-то почуял - всходила Заря числах в пятнадцатых от Октября ... Ну а все те, кто убил в себе чувство, видят, не видя, - им смысла не густо.
Людям мужского и женского пола помнится с детства еще, верно, школа? Только вот ведают ль люди о том, что им Экзамен держать пред Отцом? Чуют, возможно, порою все то - в том не признаются вам низачто, будут лишь пальцами тыкать в других: "Мы-то святые, ты ж глянь, Бог, на них!" Умирают год от года, и грешат вовсю - "свобода!" - и забыли путь домой, и дорогой роковой устремляются где проще по пустыням, а не роще, по оврагам и болотам, жизнь за жизнью, год за годом.
Им ответственность нести очень страшно в их пути - но не ведом тем застой, вслед летит кто за мечтой! Им подсказки жизнь дает, нежно за руку берет ... в знаках, в символах, в словах, в снах, стихах, в столетних швах. Мы ответ на то попросим! Что в ответе ... цифра восемь? Повернем ее - беспечность - цифра восемь - бесконечность! Что ж еще теперь сказать? Свой я Путь хочу познать! Сколько стоит семя сеять, километров тридцать девять? А шагов к тому семнадцать в год одиннадцать-двенадцать?
Сквозь всю бездну поколений шесть дано всем объяснений ... Вам шестерок мало снова? Слово Бога - вот основа! Но и слов пророков тоже вам выкидывать негоже.
Нечем, люди, вам заняться, только блуду предаваться? Но уж знак горит, смотри, - снова цифра двадцать три! Эйфория, эйфория, и не надо людям Вия, все столь жаждут "отдохнуть" ... ждет их Путь? Да ну, забудь! Проще блуду предаваться, кайфовать и одупляться … Сколько мертвых, спящих, глупых, сколь жестоких, злобных, грубых … много ль светлых, пробужденных? Будто б город заклейменных! Зомби подобны есть люди, поверьте … это ответ их от жизни иль смерти? Ну и к чему же они все пришли - все заменители жизни нашли! Ум их к безумствам готов устремиться, была нарушена жизни граница. Красную кнопку готовы нажать ... нам никуда от себя не сбежать! Бегать немыслимо целую вечность, дан пробужденным ответ - бесконечность, трупам живым же ответом - могила … что же в груди у них вдруг защемило?
Творчество, радость людьми коль забыты - им к эйфории дороги открыты, на бесконечной небесной аллее их не найдете картин в галерее. Картины вновь живых стоят в той галерее к ряду ряд, они бесценны и реальны - и столь для мира актуальны! Но не там их люди ищут, по дворцам из злата рыщут … не понять им путь Творца и намеки из словца. Смотрят выше, смотрят ниже, и в Марселе, и в Париже, даже в Риме и Брюсселе - не найти там, в самом деле! Те картины вновь живые, и как подлинник - простые, но фальшивок ищут люди, ведь Путей не знают сути! Коль фальшивы сами стали, коль себя не познавали, не творили, не любили - возрожденья суть забыли!
Выбор дан не в глаз, а в бровь ... этот выбор: долг - любовь! Сколь непрост для многих он, кто развеять жаждет сон, сколь коварен и хитер ... долг - тюрьма, любовь - костер? Или долг наш - мир любить и себя другим дарить, или только то возможность, неизбежность, непреложность? Иль любовь про долг не знает, прутья тюрем вмиг ломает? Или можно и любить, и про долг не позабыть? Иль, любя, свой Путь летишь, и на мили не глядишь? Долг сколь просто выполнять, коли может Дух летать!
Ум людской не верит в это, и юристами планета потому давно больна ... Коль внутри тебя война, воевать с другими станешь, Закон Неба испоганишь, чтоб земным бы заменить и про совесть позабыть. Коли Души все нечисты, то приходят к вам юристы, чтоб Божественный Закон потеснить своим умом. Их законов - сотни книг, но не свет внутри них - блик, спичка вспыхнула - погасла -новый акт? И вновь напрасно! Сколько вы не запрещайте, спичкой тьму не просвещайте, ни один закон земной тьме людской уж не впервой. Не решить проблему страхом - лишь добро зла будет крахом!
Вновь о том я говорю, песнь в тиши ума пою, создаю опять творение ... Фильма суть? Предупрежденье? Чую ведь, как может статься - станет критик потешаться, оплюет в которой раз, и себя тем напоказ пред другими вмиг поставит - его эго то заставит. Он лукав внутри, двуликий ... а вовне - о да, великий! Вот плевок, и вот второй ... скромность - панцирь лучший мой … с ним под градом стрел иду и не ведаю беду!
Мало критику того! Из ума из своего новый план придумал он, дышло что земной закон ... Злостных кляуз сочинять уж уменья не отнять! Честность - лучший наш клинок, и когда наступит срок из тюрьмы людской, поверь, этот ключ откроет дверь. И любовь к тебе придет, что в тюрьме пока живет ... правда, честь ведь непреложны, обвиненья спящих - ложны! Обвиненья ложны их! Пробужденный разве псих? Тот, кто любит, разве враг? Есть управа на собак ...
Есть и третий путь подчас, коли слышишь Божий Глас. Не бинарна жизнь для тех, в ком живет любовь и смех! Кто идет своим Путем по пустыням, под дождем, да с улыбкой лишь в Душе - жди чудес на вираже! Пусть прошло семь тысяч лет - у небес все ж синий цвет! У воды он синий тоже - стык времен и спать негоже! Слово - кисть моя отныне, я опять в своей картине, вместе с фильмом спел про Свет не последний свой сонет.
Путь шагать не бойся свой, что ведет к Душе домой, возжелав его пройти, суть найдешь в самом Пути!
Себе свой мир уже творя, я превзошел земли царя, Но только лишь Душа моя с иного плана бытия. И я песню на флейте пою небесам, И проста эта песня, а флейта - я сам.
Я не буду вновь прежним уже никогда, И мне путь осветив, не погаснет звезда, Протяну я ладони тогда к небесам И отвечу: "Я прибыл. Один. Только сам".
И, упав мне на руки, мне молвит звезда: "Ты сгоришь скоро прежний, но то не беда, Коль иным существом ты возжаждал уж стать, То придется тебе также ярко сгорать,
Как сгораю и я, опускаясь с небес, Потеряв весь свой блеск, положенье и вес, Лишь затем чтобы в руки твои угодить, Научив тебя небо тем самым любить".
С тех пор звезду ту полюбя, Я утверждаю из себя лишь только то, Что познал сам - не обращаясь к праотцам И текстам умерших времен ...
Так каждый для того рожден, Чтобы, забыв, вновь вспомнить вмиг Свой венценосный звездный лик и, умерев, Родиться вновь - ведь имя смерти есть любовь.
