ГЛАВА 8. ВВЕДИТЕ НОВОГО ЧЕЛОВЕКА

Ошо, что побуждает меня делать нечто, творить? Нести в мир твое послание, твое слово? Я чувствую себя так, будто бы я тороплюсь, и все люди в коммуне чувствуют то же самое - как будто не оставалось времени, как будто каждый день, этот самый миг - последний.

Я умираю? Я взрываюсь каждую секунду. Что это? Что такое это побуждение? Пожалуйста, скажи что-нибудь об этой жажде.

CАРДЖАНО, человек умирает, человечество умирает. И, несомненно, немного времени осталось. И это чувствуется не только здесь, всюду в коммуне, это ощущение всех чувствующих, разумных, творческих людей. Только посредственность не осознает этого; только политики продолжают мчаться в надвигающуюся опасность, бедствие, совершенно не осознавая, куда они идут и куда они ведут мир.

Но люди чувствительности, осознанности, медитативности, люди сердца везде чувствуют, что опасность очень близко, что человечество может совершить самоубийство в любой момент, что будущее никогда не было так неопределенно, как сегодня, что завтра может действительно никогда не прийти.

Это мгновения великого беспорядка, но они могут стать также и чрезвычайно творческими. Когда кто-то встречает смерть, он может проявить весь свой потенциал. Когда не осталось времени, вы не можете откладывать. Отсюда спешка.

Когда надвигается смерть, жизнь вспыхивает в полную силу. И вот что случается со всеми творческими людьми везде в мире, и еще более в этой коммуне, потому что весь мой подход таков, что он привлекает только очень творческих людей.

Я учу чувствительности. Годами религии учили и учат прямо противоположному — как стать нечувствительным, потому что чем нечувствительнее вы, тем больше вы можете оставаться сдержанными, отрешенными, отделенными. Идея о том, что для того, чтобы достичь Бога, надо отказаться от мира, повлекла за собой следствие, логическое следствие, что надо стараться быть все более и более нечувствительным к красоте, к музыке, к любви, к людям, к жизни самой по себе. В прошлом религия учила людей быть неразумными, потому что чувствительность и разумность идут вместе, нечувствительность и глупость идут вместе.

Ваши так называемые святые совершенно неразумные люди, но вы почитаете их. И вы почитаете их по неправильной причине — потому что они нечувствительны, потому что они затупили свое осознание, потому что они отрастили вокруг себя толстую кожу. Весна придет, но они останутся незатронутыми, тучи соберутся и они останутся незатронутыми. Павлин танцует, но они остаются незатронутыми, ночное небо полно звезд, но они совершенно безразличны к этому.

Это было целой наукой в прошлом: как стать подобным камню, чтобы мир не мог одолеть вас. Это было формой паранойи, это было основано на страхе.

Я учу вас прямо противоположному: быть чувствительными, быть внимательными, быть любящими, быть чувственными — ибо Бог не против цветка розы, Бог в нем. Если вы можете ощутить всем сердцем бархатистость цветка розы, вы касаетесь самого Бога. Бог не против звезд, солнца, луны, он в них. Если вы можете позволить им войти в ваше существо, если вы позволяете им волновать ваше сердце, если вы можете позволить им заставить вас сойти с ума в танце радости и праздника, вы будете подходить все ближе и ближе к дому — ибо я учу чувствительности, я учу любви.

У людей, собравшихся вокруг меня, полностью другое качество. Это не обычный ашрам, это коммуна творцов — артистов, художников, певцов, музыкантов. Все виды талантливых людей пришли ко мне — только они могут понять то, что я говорю. Люди понимают в соответствии со своими собственными внутренними возможностями. Я могу сказать одно, вы можете понять что-то другое. Общение нелегко, язык неадекватен, и вы поймете только то, для чего пришли.

Я собрал вокруг себя особый вид людей. Поэтому это побуждение будет чувствоваться почти всеми: что-то должно быть сделано. Сначала это будет очень, очень неопределенный вид ощущения, просто молчаливый голос в вашем существе — слышимый и все же не слышимый, понимаемый и все же не понимаемый, шепот, неясный, смутный, расплывчатый. Вначале так и должно быть. Вы услышите это как песню; это будет скорее поэзией, чем прозой. Это придет к вам подобно снам, видениям. Мало-помалу бессознательное будет способно общаться с сознательным.

Именно в этом заключается медитация: научиться тому, как соединить бессознательное с сознательным, чтобы ваше собственное существо могло дать вам указание, куда двигаться, куда идти, чтобы вы не нуждались в лидере, чтобы вы стали сами себе проводником, чтобы вы могли стать светом в самих себе.

Сарджано, ты не умираешь. Но ты чувствуешь это, потому что ты часть человечества, а человечество умирает. Все, что есть человеческого, исчезает, а все нечеловеческое становится все более и более преобладающим и сильным

Человек сводится к машине, и механические ценности становятся преобладающими. Уважаем не артист, но техник. Любима не поэзия, а водопровод. Танцор больше не в центре жизни, но бизнесмен, бюрократ, политик. Все, что прекрасно, становится не относящимся к человеку, поскольку то, что прекрасно, не может быть использовано как утилитарное средство. То, что прекрасно, есть цель само по себе.

Вы не можете использовать поэзию в войне; вам понадобится ученый, не поэт. Вы не можете использовать музыкантов на рынке; здесь вам понадобятся экономисты.

Вся жизнь вращается вокруг неправильных вещей. Деньги важнее, чем медитация. Это очень неправдоподобная ситуация; человек стоит на голове. Человек умирает, и это очень медленная смерть. И запомните: когда смерть мгновенна, вы можете избежать ее, потому что вы очень глубоко осознаете ее. Когда она становится очень медленной, медленным отравлением...

Например, человек продолжает курить каждый день.

Все эксперты постоянно говорят, что это опасно для вас, что это убьет вас, но он курит каждый день и это не убивает его! Итак, вы можете написать это на каждой пачке сигарет — никого не беспокоят ваши предупреждения: «Это опасно для здоровья, что это опасно для жизни» — кто беспокоится? — потому что ощущения говорят что-то другое! Вы курите каждый день, дюжины сигарет, и вы не умираете и вы все еще не умерли.

Вы верите вашему опыту. Отрава очень-очень медленная; если человек постоянно выкуривает дюжину сигарет каждый день, через двадцать лет будет отравлена вся система. Двадцать лет — долгий срок; а у человека очень короткое воображение, он близорук.

Мир отравляется очень медленно. Реки загрязняются, океаны загрязняются, озера умирают. Природа разрушается. Мы так эксплуатируем землю, что рано или поздно мы не сможем жить на ней. Мы плохо поступаем с природой.

Весь наш подход неправилен, он разрушителен. Мы только берем у земли, и мы никогда ничего не возвращаем. Мы только эксплуатируем природу. Экология разрушена, круговорот природы разрушен; мы не живем в совершенном кругу, а природа — это совершенный круг: вы берете с одной стороны, отдаете с другой — вы не разрушаете его. Но мы делаем это; мы продолжаем только брать. Все запасы истощаются.

Но это отравление происходит постепенно. Вы не видите, что это происходит, потому что это занимает много времени. И потом, есть политики, накапливающие все больше и больше вооружений — больше атомных бомб, больше водородных бомб, суперводородных бомб — как если бы человек решил совершить самоубийство.

Вот что ты чувствуешь, Сарджано. У тебя душа поэта или художника, душа любящего. У тебя огромный потенциал для творчества. Ты чувствителен, поэтому ты чувствуешь. Но это ощущение, «Я умираю?» Нет, не ты — происходит что-то гораздо более важное, и гораздо более опасное.

Индивидуальности всегда умирают, это не проблема. Фактически, это часть круговорота. Ваше тело возвращается к истокам, чтобы обновиться, ваше существо движется обратно в вечность, чтобы отдохнуть, а потом вы возвращаетесь назад свежим, юным. Жизнь устает, жизнь истощается, смерть это отдых. Для индивидуальности, смерть — благословение. Но не для человечества в целом; тогда это проклятие. Индивидуальности постоянно умирают и постоянно возвращаются. Но для того, чтобы они возвращались, необходимо человечество. А эта земля — прекрасная планета, и она в плохих руках. Поэтому вы чувствуете, что что-то необходимо сделать. Да, это настоятельная необходимость, потому что смерть подходит все ближе.

В конце этого столетия произойдет либо полное разрушение человечества, а вместе с этим полное разрушение жизни на этой земле, или рождение нового человека — нового человека, который не будет ненавидеть жизнь, как в прошлом — новый человек, который полюбит жизнь; новый человек, который никоим образом не будет отрицающим, но будет утверждающим; новый человек, который не захочет жизни после смерти, но будет жить от мгновения к мгновению в чистой радости — который будет думать об этой жизни как о даре, а не как об источнике пищи; который не будет противоборствовать с телом, который будет уважать тело как храм души; который будет любить и который не будет бояться любви; который будет двигаться во все виды связей и все же будет способен остаться самим собой.

Стать зависимым в отношениях—это признак слабости. И из-за страха стать зависимым, бежать в Гималаи или в какой-нибудь католический монастырь — снова признак слабости это трусливо.

Сохранять отношения и все же оставаться независимым — вот что такое смелость. Новый человек будет смелый. В прошлом только два вида трусости существовали на земле: в этом мире и в другом мире, но оба — трусость. Действительно храбрый человек будет жить в мире и все же не будет в нем. Или произойдет это, или полное разрушение.

Нет третьей возможности. Человек не может выжить таким, какой он сейчас. Или он должен изменить себя, переделать себя, или он должен умереть и освободить землю.

Вот что чувствуется, вот почему вы в такой спешке. Вот почему я в такой спешке. Мой санньясин может быть новым человеком, мой санньясин может возвестить новую эру. Поэтому мои санньясины собираются быть противоположны всем ориентированным на прошлое людям — индусам, христианам, мусульманам, джайнам, буддистам — почти всем. Они собираются быть противоположными — это естественно — потому что мы стремимся принести новое будущее. А чтобы принести это новое будущее, мы должны будем разрушить прошлое, потому что, пока существуют старые препятствия, будущее не может войти в существование.

Прошлое должно умереть. Мы должны отбросить свою привязанность к прошлому. Что вы имеете в виду, когда вы говорите: «Я — индуист»? Это значит, что вы привязаны к определенной прошлой традиции. Что вы подразумеваете, когда вы говорите: «Я — мусульманин»? Вы цепляетесь за прошлое.

Но когда вы говоришь: «Я — саньясин, неосаньясин», вы не цепляетесь ни за какое прошлое. Ваши глаза направлены в будущее. Ваши корни — в настоящем, ваши побеги движутся к будущему. Тогда прошлое неуместно. Я хочу, чтобы вы помнили снова и снова, что прошлое должно быть неважным. Вы должны отсечь себя от прошлого.

Ты говоришь, Сарджано: Что побуждает меня делать нечто, творить?

Да, что-то должно быть сделано. Ты должен дать рождение самому себе, и ты должен приготовить дорогу для нового человека.

Ошо, что побуждает меня делать нечто, творить? Нести в мир твое послание, твое слово?

Да, это должно выкрикиваться с крыш, это должно быть молотом — ибо люди глухи, люди слепы, они не услышат, что говорится им.

Буквально на днях Нирай прислал мне прекрасную притчу — «Истории Далай-ламы» Пьера Делатри. В этой прекрасной книге я нашел эту притчу:

Все монахи видели привидение, вышедшее из стены, чтобы произнести одно-единственное слово. Но каждый монах услышал разное слово. Событие запечатлено в этой поэме:

Тот, кто хотел умереть, слышал живи.
Тот, кто хотел жить, слышал умри.
Тот, кто хотел взять, слышал дай.
Тот, кто хотел дать, слышал возьми.
Тот, кто всегда бодрствовал, слышал спи.
Тот, кто всегда спал, слышал проснись.
Тот, кто хотел уйти, слышал останься.
Тот, кто хотел остаться — уйди.
Тот, кто никогда не говорил, слышал проповедуй.
Тот, кто всегда проповедовал, слышал молись.
Каждый узнавал, что он делает
Чужое дело.

То, что я говорю, должно быть сообщено как можно большему числу людей и как можно быстрее. Используйте все средства сообщения, чтобы достичь как можно большего числа людей. Однако помните, что это очень трудно передать. Это почти невозможно передать; и все же это должно быть сделано. Если даже фрагменты того, что я говорю, будут поняты, этого будет достаточно, чтобы создать поле, энергетическое поле, в котором может быть представлен новый человек.

Даже если люди не понимают этого... Лучше понять истину, но даже если истина не понята, это лучше, чем ложь. Что-то от истины останется также и в непонимании, а истина — это потенциальная энергия, великая энергия. Даже фрагмент, только семя истины, падает в ваше сердце, рано или поздно вы станете садом Эдема. Это неизбежно. Только капля, и целый океан найдет дорогу к вам.

Сарджано, это должно быть сделано. Ты должен создать мое сообщение в как можно большем количестве форм. Сочиняй музыку, играй на гитаре или на флейте, потому что легче взволновать душу людей, разбудить ее, через музыку, чем через слова. Танцуй, но танцуй по-новому, чтобы твой танец становился обучением медитации. Танцуй таким образом, чтобы тот, кто смотрит на это, начал чувствовать, что это не только танец, но что-то большее, что-то еще, чтобы он почувствовал внутри трепет медитации.

Рисуй: рисуй картины, которые могут стать объектом медитации, рисуй картины внутреннего неба Будд. Современное искусство патологично. Если вы смотрите на картины Пикассо, вы не можете смотреть долго; вы начнете чувствовать тяжесть. Вы не можете повесить картины Пикассо у себя в спальне, потому что тогда у вас будут кошмары. Если вы медитируете на картину Пикассо достаточно долго, вы сойдете с ума, потому что эти картины выражают безумие Пикассо.

Идите в Аджанту, Эллору, Каджурахо, Конарак и вы увидите совершенно другой мир творчества. Когда вы смотрите на статую Будды, что-то в вас приходит в гармонию. Сидя молча со статуей Будды, вы начинаете становиться молчаливым. Сама поза, сам образ, лицо, закрытые глаза, молчание, окружающее мраморную статую, поможет вам соединиться с вашими собственными внутренними источниками молчания.

Гурджиев говорил, что есть два вида искусства. Одно он называл объективным искусством, а другое - субъективным. Субъективное искусство абсолютно частно, персонально. Искусство Пикассо — субъективное искусство; он просто рисует что-то без всякого видения человека, который увидит эту картину, не имея ни малейшего понятия о человеке, который будет смотреть на эту картину. Он просто выплескивает свою собственную внутреннюю болезнь; это помогает ему, это терапевтично.

Я не говорю, что Пикассо должен прекратить рисовать, потому что если он закончит рисование, он неминуемо сойдет с ума. Это рисование сохраняет его здоровым; его рисование подобно рвоте. Если вы съели что-то вредное, когда вы съели отравленную пищу, рвота хороша, здоровый способ выбросить токсины, яды из системы; это поможет. Картины Пикассо подобны рвоте. Он страдает от многих болезней, всех болезней, от которых страдает человечество. Он просто представляет человечество, он очень показателен.

Он представляет все то безумие, которое происходит с миллионами людей. У него чувствительная душа. Он стал так созвучен с патологией человечества, что она стала его собственной патологией. Отсюда привлекательность его картин; в противном случае они безобразны. Отсюда его громкое имя — потому что он заслужил его. Он представляет эпоху. Это эпоха Пикассо: он высказал о себе то, что не могли другие. Он выплеснул на холст то, что вы не можете выплеснуть. Но это — субъективное явление. Это терапевтично для него, но это опасно для всех остальных.

Древнее искусство было не только искусством; оно было глубоко мистично. Оно рождалось в глубокой медитации. Оно было, по терминологии Гурджиева, объективным. Оно создавалось таким образом, что если медитировать на нем, возможно проникновение в те глубины, где обитает бог...

Если вы медитируете в Каджурахо или Конараке, вы узнаете, что их создали Мастера тантры. Они выразили в камне что-то, что ощущается в окончательном оргазмическом наслаждении. Это было очень трудно сделать, внести экстаз в камень. А если камень может выразить экстаз, тогда все может двигаться легко в этот экстаз.

Но люди, приходящие в Каджурахо — дураки. Они смотрят на любую скульптуру Кхаджурахо, как на непристойность — тогда они упускают самую суть; тогда они видят нечто в согласии со своим собственным бессознательным — или они такие моральные... что они не медитируют на этих статуях; они в спешке уходят из храма куда-нибудь, они только бросают взгляды.

Скульптура Кхаджурахо не для того, чтобы просто смотреть, она для медитации. Сядьте молчаливо и медитируйте часами. Если кто-то идет в Кхаджурахо, он должен бы жить здесь по меньшей мере три месяца, чтобы он мог медитировать на каждой внутреней позе оргазмического наслаждения. И тогда, постепенно, в моменте, в гармонии, вдруг вы переместились в другой мир — мир тех мистиков, что создали этот храм. Это объективное искусство.

Таков же и Тадж Махал. В ночь полнолуния, если вы сядете молча на склоне, не беспокоясь об истории Тадж Махала, и кто создал его, и почему... это все вздор, не относящиеся к делу факты; они несущественны. Шах Джахан и его возлюбленная, и его память о его возлюбленной... он создал это. Не беспокойтесь о гидах — дайте им денег, прежде чем они начнут мучить вас, и гоните их!

Фактически, шах Джахан не имеет никакого отношения к Тадж-Махалу. Да, он построил его, он построил его как память о своей жене, но он не является его истинным источником. Настоящий источник — в суфийском образе жизни, он в суфизме. В основном он был создан суфийскими Мастерами; шах Джахан был только инструментом.

А суфийские Мастера создали нечто огромной ценности. Если вы молча сидите в ночь полнолуния, просто смотря на Тадж-Махал, иногда с открытыми глазами, иногда с закрытыми глазами, мало-помалу вы почувствуете что-то, чего никогда не чувствовали раньше. Суфии называют это зикр, вспоминание Бога.

Красота Тадж-Махала напомнит вам о тех королевствах, откуда пришла вся красота и все благословение. Вы станете созвучны суфийскому способу вспоминания Бога: красота — это Бог.

Сарджано, не стремись подавить это побуждение. Твори каким-нибудь способом, который подходит тебе. Мое послание должно быть передано всеми возможными средствами.

В новой коммуне у нас будет много сообществ. У скульпторов будет свое сообщество, и они смогут создавать скульптуры, и у поэтов будет свое сообщество, и у художников, и у плотников, танцоров, музыкантов, писателей, режиссеров. Нужно использовать все возможные средства, чтобы найти подход к как можно большему числу людей, найти подход к как можно большему числу типов людей — потому что тот, кто может понять поэзию, может не понять прозу, а тот, кто может понять музыку, может не понять живопись, а тот, кто может понять скульптуру, может не понять поэзию.

Это послание так важно, потому что от него зависит все будущее человечества. Нигде еще опыт не ставился в таком масштабе. Нет другой коммуны на земле, которая работала бы так же, как эта. Сейчас это величайший терапевтический центр в мире.

Мы нуждаемся в великом терапевтическом центре, чтобы можно было помочь современному уму вытошнить, избавиться от всего вредного, что вошло в него. И еще нам нужны творцы. А когда кто-то избавился и выбросил вон все вредное, в нем появляется великое стремление творить.

Когда патология исчезает, каждый человек становится творцом. Пусть это будет понято как можно глубже: только больные люди разрушительны. Человек, который здоров — созидателен. Творчество — это аромат настоящего здоровья. Когда человек действительно здоров и целостен, творчество естественно приходит к нему, появляется стремление творить. Это чувствуют многие, как и ты, Сарджано. Делай что-нибудь для этого. И, что бы ты ни делал — это хорошо. Следуй своему стремлению, не искажай его. Вначале оно будет неопределенным, но если ты следуешь ему, скоро оно станет яснее, все яснее и яснее. И если ты начинаешь что-то делать с этим, ты поймешь себя очень ясно.

Многие вещи становятся понятны только когда ты что-то делаешь с ними. Например, поэт никогда в действительности не осознает поэзию, пока он пишет ее. Это остается очень неопределенным, туманным явлением. Когда он пишет, в самом процессе она начинает обретать образ, форму; она выражается в словах. Нет художника, который был бы способен рассказать о том, что он хочет нарисовать, пока он рисует.

Говорят, что лучший способ учиться — это преподавать. И я согласен с этим, потому что вы никогда не поймете по-настоящему ясно то, чему вы хотите научиться, пока не начнете учить этому.

В будущем образование приобретет это измерение. Мое собственное мнение таково, что каждому студенту должна также быть дана возможность преподавать. Студенты, которые учатся на докторскую степень, должны допускаться в младшие классы, чтобы преподавать; те, кто работают над степенью бакалавра, должны допускаться учить младшие классы.

Каждый студент должен также быть преподавателем и наоборот. Каждый учитель должен бы хоть изредка садиться на студенческую скамью и начинать учиться снова. Каждый учитель хоть иногда должен бы быть студентом, а каждый студент хоть иногда должен бы быть также и учителем. Это различие между обучающим и обучающимся должно раствориться. Обучающий и обучающийся — это части одного процесса.

И то же самое верно относительно другого явления. Врач и пациент: врач не должен всегда оставаться врачом. Иногда он должен лечь на кушетку, и пусть пациент станет врачом, а он превратится в пациента. Это принесет огромную пользу. Пациент научится многим вещам, которым он не мог научиться в качестве пациента. Стать врачом, пытаясь разрешить проблему врача... в качестве врача он сможет многое прояснить для себя. И врач в качестве пациента будет способен увидеть намного яснее проблему, беспокойство, мучение пациента, потому что теперь он сможет примерить туфли пациента; теперь он узнает, где они жмут.

Врач и пациент не должны быть раздельны, они должны бы стать частью одной команды. Это команда терапии, и иногда терапевт играет роль пациента, а иногда пациент играет роль врача — это взаимосвязано— и так далее, и тому подобное... Пара занимается любовью: мужчина не должен всегда оставаться мужчиной, а женщина не должна всегда оставаться женщиной. Иногда мужчина должен быть женой, оставаться пассивным, а женщина должна быть мужем, быть активной. Они должны бы меняться ролями. Муж и жена не должны оставаться застывшими, они должны бы быть более текучими. Иногда, время от времени, жена играет активную роль, захватывает инициативу, занимается любовью, а муж просто пассивен, восприимчив. И любовь таким образом будет богаче, чем сегодня.

Несомненно, все застывшие роли должны быть постепенно растворены. Любовь должна стать более текучей.

Итак, делайте все, что вы можешь делать. И делая это, вы поймете природу своего стремления. Выразите себя, попытайтесь передать послание и — не бойтесь.

Появляется великий страх. Когда вы пытаетесь передать нечто огромной важности, появляется великий страх, вы нервничаете. Не нужно нервничать, потому что это не имеет никакого отношения к вам. Стремление исходит из самых глубоких источников вашего существа, оно божественно. Вы в руках Бога: будьте инструментом, вам не о чем беспокоиться. Вам нечем гордиться, если что-то случается, вам нечего стыдиться, если что-то происходит неправильно. Сложите и то, и другое — правильное и неправильное — к ногам Бога, и освободитесь от всякой застенчивости, потому что если вы не освободитесь от застенчивости, вы никогда не будете действительно творцом в моем смысле слова.

Настоящий творец не имеет личности. Настоящее творение приходит из не-личности, настоящее творение приходит из внутренней пустоты. Когда кто-то предельно пуст, он наполнен Богом. Не быть — это способ для Бога войти в вас. Если вас так много, его нет здесь. Если вас нет, только он здесь. А творение это часть творца.

Нет человека, творившего; всегда творит Бог. Поэтому поэт, пока он творит — божественен, и художник, пока он рисует — божественен. И если он застенчив это значит, что Бог не здесь; тогда все, что он сделает, будет субъективным искусством.

Но если он не привносит себя, если он погружен в живопись, полностью потерян, забыл себя, и нет ни застенчивости, ни эго, тогда Бог здесь. Когда вы находите художника рисующим, предельно потерянным, помедлите, Бог очень близко — намного ближе, чем вы найдете его в храмах, в мечетях, в церквях.

Когда певец поет, сядьте рядом. Почувствуйте: Бог очень близко. Когда кто-то играет на флейте, скройтесь за деревом и слушайте — и вы сможете увидеть нечто не от этого мира, нечто из запредельного. Творчество — всегда запредельно.

Что такое жизнь?

ДЕВАДАТТА, жизнь не есть что-то, что может быть определено. И жизнь также это не одна конкретная вещь. Существует столько же жизней, сколько и людей. Жизнь — это не единичное явление. Моя жизнь имеет свой собственный вкус, твоя жизнь имеет собственную индивидуальность. А жизнь дерева это наверняка не твоя жизнь, и жизнь реки — не жизнь дерева.

Жизнь многообразна, она проявляется в миллионах форм. Как она может быть определена? Нет определения, которое было бы справедливым для нее. Да, это может быть живым, это может иметь вкус, но это не может быть определено. И ваше определение просто покажет ваш опыт, ваше переживание. Оно не скажет ничего о жизни, оно скажет только о том, как вы поняли вашу жизнь. Это не будет относиться к жизни кого-то другого. Помни это. Тогда жизнь воспринимается как поразительное таинство.

Сол Гринберг был единственным евреем в небольшом техасском городке. Он свободно раздавал свое богатство, особенно черному населению. А потом Гринберг умер.

Так как у него не было родственников, Гринберг завещал все свои мирские блага населению городка. Чтобы показать свое уважение и понимание, они решили похоронить Гринберга с большой пышностью.

Они нарядили его в ковбойское снаряжение, громадную шляпу и золотые шпоры. Они отлили золотой «Кадиллак», и посадив Гринберга за руль, выкопали яму, достаточно большую, чтобы вместить и машину, и почившего жителя.

Пока они опускали «Кадиллак» в землю, двое черных стояли неподалеку и один заметил другому: «Я всегда говорил, что эти еврейские ребята умеют жить!»

Определение зависит от вас. Определение всегда будет вашим определением - оно не будет определением жизни. Для помешанного на деньгах человека у жизни будет звон монет, весомого золота. Для помешанного на власти, маньяка власти, жизнь будет иметь другой вкус. Для поэта, конечно, жизнь будет иметь в себе что-то от поэзии.

Жизнь отлична в каждой форме, она зависит от индивидуума. Но одно существенно — то, что я хочу сказать вам. Это совершенно необходимо: тот, кто действительно жив, живет здесь и сейчас. Какой бы ни была форма и выражение его индивидуальной жизни, но одно будет необходимо: качество бытия здесь-сейчас.

Прошлого уже нет, будущего еще нет, поэтому тот, кто живет в прошлом, не живет, он только думает, что живет. Человек, живущий в будущем, не может жить, потому что как вы можете делать что-то из будущего, которое еще не пришло?

Но именно так живут люди. Миллионы живут в прошлом, а оставшиеся миллионы живут в будущем, и очень редко можно встретить человека, живущего здесь и сейчас. Но это настоящий человек, это человек, который действительно жив, потому что жизнь нуждается в одном — быть укорененной в настоящем. Ей больше негде укорениться. Прошлое — память, будущее — воображение; и то, и другое нереальны.

Реально это мгновение — такое, как оно есть.

Ты спрашиваешь меня: Что такое жизнь?

Она в этом! Ты должна будешь научиться освобождать себя от прошлого и будущего, тогда ты будешь способна жить подобно цветку розы, или подобно птице, или подобно животному, подобно дереву. Тогда с тобой произойдет та же самая жизнь, насыщенная цветением.

Насколько я вижу, миллионы людей на дорогах не живы, но бредут подобно зомби. Они — мертвые люди. В их глазах вы не найдете цветущей жизни, жизни, насыщенной цветением. Их жизнь предельно бессмысленна — бессмысленна, потому что это не жизнь.

Когда-то у священника был в доме негр по имени Эзра. Эзра был умен и честолюбив, но не мог ни писать, ни читать.

Однажды в воскресенье священник увидел Эзру в церкви, старательно выводящим каракули во время проповеди. Потом священник спросил его: «Эзра, что ты делал в церкви?»

«Делал записи, масса. Я хочу учиться».

«Дай мне посмотреть» — сказал священник и бросил взгляд на заметки Эзры, которые выглядели больше похожими на китайский, чем на английский.

«К чему это, Эзра, — спросил он, — это все вздор!»

«Я думаю, вы правы, масса — сказал Эзра, — но я записывал только то, что вы говорили во время проповеди».

Жизнь здесь не в готовом виде. Вы получаете то, что сами создали, вы получаете от жизни то, что вы вложили. Сначала вы должны наполнить ее значением. Вы должны придать ей цвет, музыку и поэзию; вы должны быть творческими, только тогда вы будете живыми.

Вторая существенная вещь: только творческие люди знают, что такое жизнь. Нетворческий человек никогда не узнает, потому что жизнь — в творчестве, жизнь и естьтворчество. Можете ли вы увидеть, как жизнь постоянно творит? — пространство творчества, постоянное творчество, каждое мгновение творчества.

Фактически, Бог — не творец. Лучше назвать его «творчеством», потому что глаголы вернее существительных. Существительные выглядят как вещь, глаголы - как процесс, живой, текучий, динамичный. Бог скорее творчество, чем творец. Когда бы вы ни творили, вы почувствуете вкус жизни, и он будет зависеть от вашей интенсивности, от вашей тотальности. Жизнь — не философская проблема, она религиозная мистерия. Тогда все может стать дверью — даже мытье полов. Если вы можете делать это творчески, любяще, тотально, вы ощутите некий вкус жизни.

Здесь в ашраме вы увидите людей, моющих полы, моющих ванные комнаты, убирающих комнаты, делающих мебель. Но вы увидите совершенно другое состояние, качество: какова бы ни была их работа, они делают ее из состояния огромной любви. И вы увидите наслаждение. Это наслаждение не приходит из работы, это наслаждение приходит из их тотальности в работе, из их погруженности в работу. Нет работы, которая сама по себе дала бы вам радость, пока вы не создадите ее в ней.

Итак, не спрашивайте, что такое жизнь. Спрашивайте, как войти в жизнь. Дверь сейчас, здесь — а вы должны быть творческими, только тогда вы будете способны войти в дверь. Иначе вы будете продолжать стоять в двери, не входя во дворец.

Итак, вот вторая существенная вещь: будьте творческими. Если эти две вещи выполнены, вы узнаете, что такое жизнь.

Ошо, есть ли такая вещь, как «правильно» и "неправильно»?

АКАМ, нет такой вещи, как «правильно» и «неправильно», потому что, что-то может быть правильным в этот момент и правильным в следующий. Что-то может быть неправильным сегодня и правильным завтра.

«Правильно» и «неправильно» — не фиксированные понятия, это не этикетки, которые вы можете наклеивать на вещи, что «Это правильно», а «Это неправильно». Но это делалось до настоящего времени. Правильно или неправильно — решалось и решается людьми. И поскольку люди решили, что правильно и что неправильно, они дезориентировали все человечество.

Ману решил одним способом: что он полагал правильным, стало правильным для миллионов и миллионов индусов на тысячи лет. Это так глупо, это невероятно! Как люди могут продолжать следовать Ману в течение пяти тысяч лет? Все остальное изменилось. Если Ману вернется, он вообще не сможет узнать мир: все изменилось. Но индуистский ум продолжает следовать категориям, установленным Ману.

После пяти тысяч лет в Индии все еще есть миллионы людей, с которыми обращаются не как с людьми. Что сказать?

— что с ними не обращаются как с людьми; с ними не обращаются даже как с рогатым скотом. Даже коровы намного важнее, чем живые люди. Коровы почитаются, коровы святые, а неприкасаемые, шудры, отверженные люди — отверженные Ману пять тысяч лет назад, заклеймены.

И даже люди, подобные Винобе Бхаве, готовы продолжать поститься, если коровий падеж не прекратился полностью в стране, пока он совершенно не прекратится. Но он полностью молчит, он не скажет ни единого слова, что неприкасаемые умирают, их женщин насилуют, их детей убивают, режут. Деревни неприкасаемых, целые деревни, стираются с лица земли. Виноба Бхаве не думает о продолжении поста — кто беспокоится об этих неприкасаемых? Они не часть человечества, они не человеческие существа. Коровы должны быть спасены, ибо Ману почитает коров.

Это могло быть правильным в тот момент; я не против Ману, я против глупых последователей Ману. Это могло быть правильным в то время, потому что корова была очень-очень важна, она была центром всей экономики; особенно индийская экономика была основана на корове. Это было сельскохозяйственное общество и корова была источником многих вещей: быки, телята, навоз, молоко — это имело огромную ценность, это было совершенно правильно. Но теперь мир живет совершенно по-другому. А Ману имел очень маленький мир. Теперь у нас весь мир, представьте; это не только вопрос небольшой секты. Но однажды правильное было зафиксировано, люди продолжают слепо следовать; и это до настоящего времени.

Например, в десяти заповедях Моисей говорит: «Не почитай никакого другого бога, кроме истинного Бога. Не сотвори идолов и не поклоняйся никаким другим богам». Это был совершенно другой мир; прошло три тысячи лет. Фактически, в этих десяти заповедях нет ни единой заповеди, которая говорит что-нибудь об атеистах. Она говорит: «Не почитай никаких иных богов». Она не говорит: «Не верь в Бога», потому что тогда не было неверующих. Атеизма вообще не существовало.

Теперь фундаментальнейшей вещью будет научить людей, как не быть атеистами, поскольку теперь атеизм преобладает. Почти половина земли стала коммунистической, она атеистическая. А оставшаяся половина только формально теистична. Теперь фундаментальнейшая заповедь должна быть: «Не будьте атеистами, не будьте неверующими, не будьте сомневающимися». Теперь доверие должно быть самым фундаментальным учением, что дается людям.

Так как время меняется, правильности меняются, неправильности меняются. И вы можете видеть это в вашей собственной жизни — каждый день все меняется, а вы продолжаете цепляться за ваши фиксированные идеи. Человек, живущий с фиксированными идеями, живет мертвой жизнью. Он никогда не спонтанен и никогда не бывает правильно связан с существующей ситуацией. Он никогда не способен откликнуться; он действует из своих старых заключений, которые больше неуместны. Он не смотрит на ситуацию саму по себе.

Итак, Акам, для меня нет ничего правильного и ничего неправильного. Тогда чему я учу? Я учу осознанности — не навешиванию ярлыков, не категоризации. Я учу осознанности. Я учу вас быть полностью осознанными в любой ситуации. Или, я могу сказать другими словами: любое действие, которое исходит из осознанности — правильно; любое бессознательное действие — неправильно.

Но посмотрите на ударение. Ударение не на действие само по себе, ударение на источник — осознанность или неосознанность. Если вы действуете полностью осознанно, тогда все, что вы делаете — правильно. Если вы двигаетесь механически и делаете все неосознанно, как будто вы лунатик, сомнамбула, тогда все, что вы делаете — неправильно.

Осознанность правильна, неосознанность неправильна.

Но если вы идете к священникам, они научат вас, что правильно, а что неправильно. Они не дадут вам прозрения они дадут вам мертвые категории. Они не дадут вам свет, чтобы вы могли видеть в любой ситуации, что делать, а чего не делать; они хотят, чтобы вы зависели от них. Они не дают вам проникновения в суть вещей, идей, так что вы должны оставаться зависимыми навсегда. Они дают вам костыли, но они не помогают вам стоять на своих собственных ногах.

Избегайте священников. Фактически, когда вы приходите к какому-нибудь эксперту, все его усилие направлено на то, чтобы сделать вас зависимым.

Звезда Бродвея была в гостях у друзей, когда разговор зашел, как обычно, о психиатрии. «Я должна сказать», — сказала хозяйка, — «Я думаю, что мой аналитик лучший в мире! Ты представить себе не можешь, что он сделал для меня. Ты должна испытать его».

«Но я не нуждаюсь в анализе», — сказала звезда, — «Я не могла бы быть более нормальной — со мной нет ничего неправильного».

«Но он так велик, — настаивала ее подруга, — Он найдет что-нибудь неправильное».

Есть люди, живущие поиском чего-нибудь неправильного в вас. Весь их секрет — найти в вас что-нибудь неправильное; они не могут признать вас такими, какие вы есть. Они дадут вам идеалы, идеи, идеологии, они заставят вас почувствовать вину, они заставят вас почувствовать недостойность, грязь. Они заставят вас почувствовать такое осуждение себя, что вы забудете все о свободе.

Вы станете бояться свободы, потому что вы увидите, как вы плохи, как вы неправильны. А если вы свободны и собираетесь сделать нечто неправильное — следуйте за этим. Священник зависит от этого, политик зависит от этого... дать вам правильное и неправильное, фиксированные идеи, и тогда вы останетесь виновными навсегда.

Я говорю вам: Нет ничего правильного и ничего неправильного. И я не хочу, чтобы вы зависели от меня, и я не даю вам никаких фиксированных идей. Я просто даю вам указатели, намеки, которые должны быть разработаны вам. А намек, который я даю вам — осознанность. Станьте более осознанными. И это — чудо.

Если вы сердиты, священник скажет, что гнев неправилен, не будьте сердитыми. Что вы сделаете? Вы можете подавить гнев, вы можете сесть на него, вы можете проглотить его, буквально, но он войдет в вас, в вашу систему. Проглотите гнев, и у вас будет язва желудка, проглотите гнев, и рано или поздно у вас будет рак. Проглотите гнев, и у вас будет тысяча и одна проблема, возникающих из него, потому что гнев — яд. Но что вы сделаете? Если гнев неправилен, вы должны проглотить его.

Я не говорю, что гнев неправилен. Я говорю, что гнев есть энергия — чистая энергия, прекрасная энергия. Когда гнев появляется, осознайте его, и посмотрите — чудо случается. Когда гнев появляется, осознайте его, и если вы осознанны, вы будете удивлены; вы в удивлении — может быть, в величайшем удивлении в вашей жизни — что как только вы станете осознанными, гнев исчезает. Гнев трансформирован. Гнев становится чистой энергией; гнев становится состраданием, гнев становится прощением, гнев становится любовью. И вам не нужно подавлять, так как вы не обременены какой-либо отравой. И вы не сердитесь, так что вы никому не причиняете боль. Оба спасены: другой, объект вашего гнева, спасен, и вы спасены. В прошлом или объект страдал, или вы страдали.

Я говорю, что нет необходимости кому-то страдать. Просто будьте осознанными, пусть осознанность будет здесь. Гнев появится, и будет использован осознанностью. Нельзя быть гневным с осознанностью, нельзя быть жадным с осознанностью, нельзя быть ревнивым с осознанностью. Осознанность это золотой ключ.

Ошо, оранжевое захватило меня и принесло сюда.

Каждый, кажется, знает, но никто не говорит мне всего об этом. Я думаю и медитирую на оранжевом днями, но это все еще остается тайной.

Мое имя — огонь, и этот огонь горит во мне. Этого недостаточно?

Я всегда боялся носить униформу и понимаю, что это и в моем способе носить оранжевое. Я не знаю почему. Должен ли я носить его как послание, или это просто медитация сама по себе на пути к свету?

СИБРАНД, в этом нет тайны, это только способ узнать моих людей. У меня плохое зрение, мои глаза смотрят вглубь. Я расскажу вам одну историю:

Я слышал о роковом промахе одного священника. Долгое время этот страстный проповедник мечтал о ярком спортивном пиджаке, который он как-то заметил в витрине лавки. Пиджак был яркий, слишком вызывающий для проповедника, почти богохульный. Но в конце концов, однажды в полдень он сдался, пошел в лавку и купил этот богохульный пиджак. Когда он вышел из одежной лавки в своем новом пиджаке, ярко светило солнце. И тут случилось невероятное: среди бела дня ударила молния и поразила его.

На небесах он ошарашенно встретился лицом к лицу с Господом. «Господи, о Господи!» — сказал он, — «Почему я? И почему так внезапно, после многих лет моей преданной службы?»

«Вы не поверите, преподобный Смит», — сказал Господь, — «это ужасное недоразумение. У меня и в мыслях не было что это вы».

Итак, у меня просто слишком плохое зрение, чтобы узнавать моих людей. Если вы хотите стать моими людьми вы должны будете носить оранжевое. В этом нет тайны. Все эти тайны, о которых я вам говорю, это просто чепуха.