Беседа 12.

СМЕРТЬ: ПРЕДЕЛЬНЫЙ ОРГАЗМ

10 января 1985 года

Бхагаван,

В других религиях почти никогда не говорят о смерти, а если и упоминают, то с интонацией, полной страха. В Вашей религии о смерти говорят свободно и счастливо. Это важно?

Это, несомненно, одна из самых значительных вещей.

Она определяет, подлинна ли религия или же это псевдорелигия.

Псевдорелигия ничего не знает о смерти.

В действительности, она ничего не знает и о жизни, отсюда и страх, страх перед тем и другим. Невозможно бояться только смерти, потому что смерть не отделима от жизни, смерть является частью жизни. Смерть не является окончанием жизни, это просто инцидент в жизни; жизнь продолжается. Смерть случается много раз, миллионы раз; это просто инцидент. Но псевдорелигии боятся и того и другого.

Псевдорелигии боятся также и жизни.

Вы должны понять это в первую очередь; только тогда вы сможете понять, почему они боятся смерти. Эти религии превозносят отказ от жизни. Все они основаны на отрицательном отношении к жизни: что-то в этой жизни неправильно, жизнь произошла от первородного греха, это неправильно, что вы живете. Адам и Ева были наказаны, потому что хотели жить, они хотели знать, они хотели понять, исследовать, задавать вопросы, - в этом их первородный грех. Вы - наследники Адама и Евы. Вы рождены в грехе.

Псевдорелигии не могут поддерживать вашу жизнь. Они не могут научить вас искусству жить, жить напряженно и. всеобъемлюще. Они могут научить вас только тому, как уйти от жизни, как избежать познания истины. Вы можете отнести это к истории о первородном грехе.

Первородный грех заключался в том, что Адам и Ева захотели узнать о жизни все. Они захотели вкусить вечной жизни. Зачем продолжать жить жизнью, которая сиюминутна, преходяща, которая в любой момент может прерваться - малейший несчастный случай, и с вами покончено. Есть ли там что-либо еще? Или это все? В этом и был их первородный грех. А что же тогда есть первородная добродетель? Вы сможете легко сделать вывод. Первородная добродетель должна быть в отказе от жизни. Адам и Ева пытались постичь вечную жизнь; они хотели стать вечными, как боги.

Псевдорелигии говорят, что вы должны полностью отказаться от жизни, и так вы пойдете против Адама и Евы. И вы должны быть против них, если хотите вновь попасть в райский сад. И вы должны отказаться от сомнений, вопросов, скептицизма, потому что они — пути к познанию. Эта история очень символична. Она дает вам универсальный ключ ко всем религиям.

То, что Адам и Ева сделали, религии постарались переделать таким образом, чтобы вы опять были обласканы Богом, приняты назад на небеса. Религии боятся жизни, боятся познания, - а они неразделимы. Именно из-за этой истории и возникло разделение, потому что в ней самой они должны были существовать раздельно: древо вечной жизни и древо познания.

Но в действительности жизнь и является познанием.

Познание есть жизнь.

Не существует иного пути к познанию, кроме жизни. И не существует иного пути в жизни, кроме осознания того, что есть ваша жизнь.

Познание и жизнь - неразделимы.

Познающий становится просветленным, но он также и зажигается жизнью.

Псевдорелигии учат вас бояться и жизни тоже - вы забыли это в вашем вопросе — они боятся не только смерти. Они не говорят о смерти; считается невежливым говорить о смерти. Вы дурно воспитаны, если, сидя за обеденным столом, начинаете говорить о смерти. Да что за столом! Даже возле могилы, где люди собираются, чтобы отдать последнюю дань уважения, они не говорят о смерти.

Одним из развлечений моего детства было следовать за каждой похоронной процессией. Мои родители постоянно переживали: «Ты не знаешь человека, который умер, он тебе не родственник и не друг. Почему же ты беспокоишься по этому поводу и теряешь время?» Дело в том, что похороны в Индии отнимают три, четыре или пять часов.

Сначала, выходя из города, процессия движется, неся покойника, а затем сжигает тело на погребальном костре... Вы знаете индийцев, они не могут ничего сделать как следует: погребальный костер никак не разгорается; он будет гореть вполсилы и покойник не будет сожжен до конца. И все стараются что-нибудь сделать, потому что они хотят уйти как можно скорее. Но мертвецы тоже хитрые. Они прилагают все усилия, чтобы задержать вас там как можно дольше.

Я говорил родителям: «Вовсе не обязательно быть кому-то родственником. Я несомненно породнился со смертью, этого вы не сможете отрицать. И не важно, кто умирает, - для меня это символично. Однажды я тоже умру. И я хочу знать, как люди обращаются с мертвецом, как мертвец ведет себя по отношению к живым; как же иначе я смогу узнать?»

Они сказали: «Ты приводишь странные аргументы». «Но, - сказал я, - вы должны меня убедить, что смерть ко мне не относится, что я не умру. Если вы меня в этом убедите, я перестану ходить; иначе же, позвольте мне изучать». Они не смогли сказать мне, что я не умру, поэтому я сказал: «В таком случае помолчите. Я не заставляю идти вас. И я наслаждаюсь всем, что там происходит».

Первое, что я увидел, это то, что никто не говорит о смерти, даже там. На погребальном костре сгорает чей-то отец, чей-то брат, чей-то дядя, чей-то друг, чей-то враг: он был в разной степени родства со многими людьми. Он умер, - а все они поглощены мелочами.

Они упорно говорят о фильмах, говорят о политике, говорят о рынке; они говорят обо всем, кроме смерти. Они собираются в маленькие группки и сидят вокруг погребального костра. Я постоянно перехожу от одной группы к другой: никто не говорит о смерти. И я наверняка знаю, что они говорят на другие темы, чтобы чем-то занять себя и не видеть горящего тела - потому что оно было также и их телом.

И если они наделены хотя бы малой проницательностью, они могут увидеть, что это их тело горит на погребальном костре - ничье иное. Это лишь вопрос времени. Завтра кто-нибудь из них окажется на погребальном костре; послезавтра еще кто-нибудь — каждый день на погребальный костер попадает новое тело. Однажды и меня положат на погребальный костер, и это будет последней заботой, которую люди окажут мне. Это их последнее «прощай»: они говорят о повышении цен, о девальвации рупии - перед лицом смерти. И все они сидят спинами к погребальному костру.

Они должны были прийти, поэтому они и пришли, но они никогда не хотели приходить. Поэтому они не хотят вдаваться в подробности происходящего, поэтому они присутствуют чисто формально, чтобы отдать дань традиции, только для того, чтобы показать свое присутствие. А также и для того, чтобы быть уверенными, что, когда они умрут, их не погрузят на муниципальный грузовик. Естественно, что их участие в похоронах стольких человек обязывает других людей устроить им подобающие проводы. Они знают, почему они там, - они там потому, что хотят, чтобы люди были там при их сожжении на погребальном костре.

Но что делают эти люди? Я спрашивал людей, которых знал. Иногда там бывал один из моих учителей и говорил о всяких глупостях - что кто-то флиртует с чьей-то женой... Я сказал: «Разве время сейчас говорить о чьей-то жене и о том, что она делает? Подумайте о жене того, кто умер. Никто не горюет по этому поводу, никто не говорит об этом».

«Подумайте лучше, что будет с вашей женой после вашей смерти. С кем она будет флиртовать? Что она будет делать? Подготовились ли вы к этому? Неужели вы не видите всей глупости? Рядом смерть, а вы стараетесь избегать ее всеми возможными способами». Но все религии делают именно так. А эти люди просто воплощают конкретные традиции конкретных религий.

Религии сначала заставляли вас бояться жизни; они осуждали ее: все, что осеняет вас знаком жизни, есть грех. Любовь -это грех, потому что она является признаком жизни. Так жизнь старается воспроизвести себя; это созидание жизни.

Влюбиться - что это значит? Так жизнь старается продолжаться, быть. Это биологическая попытка природы продолжать воспроизводить как можно больше тел, а значит больше жизней, душ, или как вы хотите их называть, смогут получить новые жилища, новые средства передвижения.

Если биология перестанет воспроизводить тела, где тогда вы собираетесь брать новые дома, когда старые рухнут? А старые дома не могут бесконечно обновляться. Придет время, и отремонтировать дом будет стоить гораздо дороже, чем снести его и построить новый. Природа старается обеспечить вас новыми домами. Вы влюбляетесь, потому что вас побуждает к этому чудовищная биологическая сила.

Все религии против биологии. Биология - это наука бытия, жизни. Все религии стараются помешать воспроизводству; их монахи, монашки не должны иметь потомства. До известной степени, это величайшее преступление против человечества.

Совсем другое дело, если у кого-то отсутствует биологическое побуждение к воспроизводству, их побуждение перешло в более высокие сферы созидания. В этом случае это нормально; такому человеку допустимо идти этим путем. Поэт может и не желать иметь детей. Достаточно его поэзии, более, чем достаточно: он ощущает себя состоявшимся. Его биология пошла не тем путем, но его поэзия будет жить, у нее будет своя жизнь. Поэт вложил в нее свою жизнь, так же, как и художник или музыкант смог вложить свою жизнь в музыку, в танец, в живопись, не испытывая никакого биологического побуждения. Но он вовсе не против биологии, просто его энергия перетекает в более высокую сферу. В этом случае я говорю, что здесь все в порядке.

Но что ваши монахи делают в монастырях? Что ваши монахини делают в монастырях? Во всех религиях они вовсе не являются созидателями. Они самые что ни на есть бесполезные на земле по одной простой причине, что единственным созидающим фактором, им присущим, является биология. Ниже биологии нет ничего созидающего; биология является низшим уровнем. Вы сможете подняться выше, но не сможете опуститься ниже.

Поскольку вам запрещено биологическое воспроизводство, то вы просто ископаемое существо, мертвец; вы перегной. Вы уже умерли, потому что если созидающая энергия перекрывается, вы просто не можете жить. Жить значит созидать.

Даже животные живут более полной жизнью, чем ваши монахи. Деревья живут более полной жизнью, чем ваши монахи, — по крайней мере, они цветут, плодоносят. Что создают ваши монахи? Они попросту непрерывно повторяют Библию. Но Библия уже создана. Держите ее в библиотеке, держите ее в музее, читайте ее в университете, - но повторять ее каждый день, как попугай... Вы думаете, что эти люди живут хоть как-то?

Существуют монастыри, из которых, попав туда однажды, невозможно выйти до самой смерти. Что это означает? В действительности, вы умираете в тот день, когда попадаете в этот монастырь. Вы отрезаетесь от жизни. Вам не позволяют наслаждаться пищей, потому что это часть жизни. Религия учит, что у вас не должно быть интереса к пище, ко вкусу пищи.

В Индии многие религии учат тому, как уничтожить вкус пищи перед тем, как ее съесть. В Индии существует много традиций, когда монах просит подаяние и складывает все, что ему подали, в чашу. По их законам монаху не разрешается просить милостыню только в одном доме. Но даже если он и получит подаяние только из одного дома, то все равно в его чаше окажутся и сладости, и что-нибудь соленое, и всевозможные специи, и рис, и разного рода приправы; и все это перемешивается. Но это еще не все! Сначала монах должен пойти к реке и погрузить заполненную чашу в воду - он должен все сделать наверняка, не рискуя - затем все перемешать... а уж потом этим наслаждаться! Приятно так позавтракать, пообедать или как еще вы хотите это назвать.

Действительно, однажды такое случилось: я сидел на берегу нашей деревенской реки, а монах, которого я знал, - он обычно просил подаяния также и в нашем доме и был дружен с моим отцом, они любили поболтать, - был занят ужасающим делом: он погружал в воду свою чашу для подаяний.

Я спросил его: «Думал ли ты когда-нибудь об одной вещи? От той пищи, которой ты наслаждаешься, отказался бы даже буйвол, даже осел».

Он сказал: «Что?»

Я сказал: «Да». Если вы хотите увидеть в Индии осла, вы сможете найти его возле реки, потому что люди, стирающие белье, возят на ослах свою поклажу к реке. Только они используют ослов. Никто другой даже не притронется к ослу, потому что стирающий белье относится к неприкасаемым, а значит и его осел тоже неприкасаемый. Итак, пока люди стирают белье, их ослы стоят на берегу и ждут, когда их снова нагрузят и они направятся домой.

Итак, я сказал: «Вот осел. Дай мне твою чашу для подаяний; и не волнуйся - если он станет это есть, я снова наполню твою чашу у себя дома. Если же он не станет есть, тогда ты съешь это сам».

Он сказал: «Я принимаю вызов».

Я поставил чашу для подаяний перед ослом, и осел попросту сбежал. А сбежал он по двум причинам: одной была пища, а другой - я. Монаху было неизвестно, что сбежать мог любой осел. Все ослы в нашей округе боялись меня, потому что при малейшей возможности я старался прокатиться на них, - просто для того, чтобы поизводить всю деревню. Я ездил на базар верхом на осле. Вся деревня обычно говорила: «Это уже слишком!» А я говорил: «Осла создал Бог, а Бог не может создать ничего плохого. И я не вижу, что здесь плохого. Он, бедняга, к тому же славный».

Поэтому все ослы отлично меня знали. И теперь, будь это хоть на большом расстоянии, хоть ночью, если я подходил к нему, осел немедленно убегал. Они стали узнавать меня. Монах не знал, что осел убежал по двум причинам, но он несомненно видел, что осел отказался от пищи.

Я сказал: «Это то, чему учит тебя твоя религия, - пасть ниже осла. Даже осел смог понять, что это не еда, что ее не стоит есть».

Но все, что дает даже малейший намек на жизнь, должно быть оторвано от своих собственных корней. Монах должен носить только лохмотья, которые он подобрал на улицах, куда люди их выбрасывали. В Индии люди очень щедры насчет этого, они выбрасывают свои вещи повсюду. Несмотря на то что муниципальные комитеты отвели для этого специальные места, никто не обращает на это внимания. Кому захочется так далеко идти?

Мне было очень трудно объяснить моей бабушке, что она поступает неправильно, выбрасывая из окна второго этажа ненужные вещи, одежду, мусор. Она сказала: «Мне семьдесят лет, и все эти семьдесят лет я делала именно так. Оставь меня в покое. Мне осталось недолго жить, и я не смогу изменить свои привычки. Я не могу каждый раз спускаться вниз и идти на муниципальную свалку, нет. За все семьдесят лет ни разу не возникло такой проблемы, так зачем ее надо поднимать в оставшиеся мне два или три года? Я буду делать по-своему».

Я сказал ей: «Эта проблема возникает каждый день, просто вы не считаете это проблемой. Ваши вещи иногда попадают на людей, и они кричат».

Она сказала: «Это их проблемы».

Люди продолжают выбрасывать вещи, а монахи именно так и должны собирать их; и из маленьких кусочков, из любой одежды они делают одежду и накидки для себя. Мой отец обычно давал санньясинам, которых он очень любил, новую одежду, но они говорили: «Мы не можем принять новую одежду. Вы можете дать нам только старую, поэтому сначала порвите ее, а мы потом сошьем».

Кого эти люди собираются обмануть? Если их Бог всезнающий, он должен знать, что это новая одежда, изорванная в лохмотья. Они бросают ее в пыль, натирают грязью, и только после этого она становится для них достаточно хорошей.

Религии - против жизни, и это потому, что они прекрасно усвоили одну вещь: если вы живете, и живете в стремительном ритме, вам совсем не нужна никакая религия.

Религия становится необходимой только в том случае, когда ваша жизнь пуста. Тогда у вас нет другого выхода, кроме того, чтобы стать религиозным. Если эта жизнь пуста, то вы начинаете думать о той жизни: должны же вы о чем-то думать. Вы должны жить, по крайней мере, если не в реальности, то хотя бы в надежде.

Для отвлечения ваших мыслей и вашего бытия от этой жизни и привлечения к вымышленной, где-то в небесах, религиозные деятели используют очень твердую стратегию: осуждать эту жизнь.

В священном писании джайнов, которое является наиболее осуждающим из всех религий... все религии осуждающие, но джайны превзошли всех. Джайнские монахи постоянно поучают: «Что такое это тело? Кровь, мясо, кости, слизь, шлаки. Из чего состоит это тело? Из всевозможной грязи, покрытой тонкой кожей».

Это описывается с такими подробностями, что вы думаете: «Что эти люди, мясники или кто? Или, возможно, они продолжают изучать части мертвых тел, вникая в каждую деталь, потому что они не врачи?» Главным образом джайны... очень редко можно встретить джайна - доктора. Это только за последние двадцать или тридцать лет несколько джайнов стали врачами; до этого джайн не стал бы врачом. Кто станет выполнять эту грязную, работу хирурга и копаться внутри человеческих тел? Джайн упадет в обморок, он не будет способен выдержать этого.

Они не физиологи, они не врачи, они не мясники, но они собрали все «грязные» детали. Для чего? Чтобы создать в вашем мозгу образ грязи, поэтому, когда вы влюбляетесь в женщину, вы знаете, во что вы влюбляетесь - в кости и слизь. Только подумайте!

Просто отбросьте тонкую кожу и посмотрите на женщину - и вы в это влюбляетесь! Этот мешок - это именно то слово, которое они используют - мешок, кожаный мешок. Вы являетесь кожаным мешком, она тоже кожаный мешок, и оба вводят друг друга в заблуждение своей кожей. Продвиньтесь немного глубже и что вы обнаружите? Это будет тошнотворно. Джайнские монахи постоянно создают ощущение тошнотворности вокруг тел друг друга - и вокруг вашего тела тоже.

А жизнь возможна только через тело. С их таким мощным отрицанием тела жизнь становится невозможной. А если однажды перекрыть всю вашу энергию, она не сможет перейти в жизнь. Но энергия должна перемещаться. И она найдет какой-нибудь другой способ перемещения. Религии тут же предлагают вам замену: любите Бога. Он — не мешок слизи, крови и костей!

Я обычно спрашиваю монахов, и особенно монахов -индусов: «Вы называете людей "мешками, наполненными грязью"; тогда ваши воплощения Бога, кто были они? Как насчет Рамы? Нет слизи?» Тогда он должен быть таким же сухим, как Орегон. Он должен был умереть, потому что слизь абсолютно необходима. Она поддерживает возможность вашего тела двигаться. Это своего рода смазка для вашего внутреннего механизма. Естественно, один раз или дважды в год вы простужаетесь и избавляетесь от слизи. Это также необходимо, потому что старая слизь больше не нужна. Она должна быть выведена наружу, потому что образуется новая слизь и занимает место старой, это как замена масла в вашей машине.

Время от времени у машины тоже случается «простуда»; смените масло, иначе она не сдвинется с места. Старое масло теряет свойства смазки. Оно уже отработанное. Что, разве у Кришны или Рамы не было костей? Тогда их мешки должны были бы рухнуть. Как они могли бы стоять без костей? В них не было крови? Тогда каким образом там могло быть семя? Ведь у Рамы было двое сыновей! Великий, волшебный мешок: ни слизи, ни семени, ни крови, ни костей - и он произвел на свет двоих детей! Это чудо намного грандиозней того, которое Святой Дух сотворил с Марией, потому что Мария в конце концов была настоящим мешком.

Но в рассказе о Раме Сита также не является обыкновенным мешком, вроде вас. Оба мешка были бестелесны! Внутри они были пусты... Я спросил у тех монахов: «Либо вы говорите, что они были пустыми внутри - горячий воздух внутри, что еще? -либо они были заполнены. Есть только две возможности». И я сказал им: «Я хотел бы быть просто обычным мешком, чем заполненным или пустым мешком с горячим воздухом. Я просто отказываюсь; я хорош таким, какой я есть». Глупые идеи, но они продолжают существовать тысячелетия просто для того, чтобы создать вокруг этих людей ореол сверхъестественности.

Когда я впервые выступал в Бомбее, - это было, должно быть, в 1960, - я был приглашен комитетом джайнов. В Бомбее располагается самая богатая в Индии община джайнов, и самая большая по численности. Их празднование дня рождения Маха-виры, возможно, самое грандиозное во всей стране. Они празднуют его с большой роскошью повсюду, потому что они достаточно богаты, однако Бомбей все же держит первенство.

Они приглашают великих монахов, монахинь, ученых, чтобы поздравить их. Впервые я выступал в Бомбее именно в день рождения Махавиры. Присутствовало по крайней мере двадцать или тридцать тысяч джайнов. И один человек, джайнский монах... он больше не монах. Он сейчас также в Америке, женат на женщине-джайне; он сбежал. Но в то время он был на вершине - он был гордостью джайнских монахов. Его имя - Читрабхану.

Мы никогда раньше не встречались - он ничего не знал обо мне. Естественно, он жил в Бомбее постоянно, что по существу джайнским монахам не разрешалось: он мог оставаться в одном городе только на три дня. Поэтому, что эти монахи делали? Они не уходили... Появившись раз в Бомбее, монах его больше не покидал, потому что жизнь в Бомбее очень комфортна, а кто захочет опять уходить в деревни, скитаться босыми по грязным дорогам? А в Бомбее удовлетворяют любое их желание, приготовят все, в чем они нуждаются.

Что они сделали, так это то, что они поделили Бомбей на много городов; каждый район, каждое предместье является у них городом. Из Вилепарла они переходят в Дадар - это административные районы Бомбея, а не самостоятельные города — из Дадара в Марин Драйв. Бомбей велик; в нем столько предместий, столько рынков. Это один из самых больших городов мира. Итак, монахи продолжают движение: три дня в Вилепарле, три дня в Дадаре, три дня в Санта Крузе, три дня в Джуху и три дня в Чоупатти - круг за кругом.

Этот человек, Читрабхану, жил в Бомбее пятнадцать лет. Его уважали, он был самым уважаемым в Бомбее. Он был самым лучшим оратором среди джайнских монахов в Бомбее, поэтому он всегда говорил первым. Я был тогда никому не известным молодым человеком, к тому же не монахом. И никто не был уверен, монах я или нет.

Один человек имел возможность доставить меня в Бомбей, это было простым стечением обстоятельств. Этот человек, Чиран-джилал Баджат из Варды, был главным управляющим у Джам-налала Баджаджа, а Джамналал Баджадж был одним из богатейших людей Индии. Этот человек, Чиранджилал Баджат, был причиной, по которой Махатма Ганди был доставлен из Гуджарата в Варду, в Мадья Прадеш. Ашрам Ганди был в Сабармати, недалеко от Ахмедабада.

А Чиранджилал Баджат был удивительным человеком, очень простым, очень любящим, и таким простым и таким любящим, что он никогда не мог себе представить, что два человека могут быть настолько противоположными. Он привез Ганди в Варду, потому что он убедил в этом Джамналала Баджаджа. Головной офис Джамналала Баджаджа был в Варде, в центральной Индии. В прошлом году там побывал его сын.

Но причиной был Чиранджилал Баджат, который хоть и был бедным человеком, но смог внушить Джамналалу: «Мы сослужим великую службу нашей стране, если сможем привести Ганди в Варду, от этого будет большая польза также и Варде, потому что Варда автоматически станет столицей Индии». И действительно, пока Индия не была освобождена, Варда была столицей. Дели остался столицей для британского Раджи, но для всех индийских борцов за свободу центром был Ганди, а его ашрам находился в Варде. Для революционеров все поезда и все дороги вели в Варду.

Чиранджилал Баджат имел влияние на Джамналала Баджаджа, и Джамналал Баджадж уважал этого старика, потому что он действительно был милым человеком. Было невозможно не уважать его, несмотря на то, что он был лишь его управляющим. Он отправился к Ганди и попросил его приехать в Варду, он сказал Ганди: «Этот Сабармати неподходящее место, потому что там за какой-то единственный пайс вы вынуждены зависеть от других людей. Я же дам вам незаполненные чеки. Как только закончится ваша чековая книжка, вы немедленно получите другую, незаполненную. Это безусловно очень удобно для вас: как только вам понадобятся деньги, вы получите их в банке. Вам не надо просить меня».

Ганди был прирожденным бизнесменом, он сразу же увидел выгоду. Содержать Сабармати было очень трудно - хотя это был небольшой ашрам, там жили всего двадцать человек. И на средства, которые они тратили на еду и одежду, человек среднего класса смог бы содержать целое шоу. Но для Ганди это было очень трудно.

Видя такую возможность, - новая чековая книжка каждый месяц, - Ганди переехал в Варду. Это было такое потрясения для Гуджарата, что один из очень известных в Гуджарате поэтов, Наналал Бхатт, написал стихотворение против Ганди. Он был поэтом, который всегда в своих стихах восхвалял Ганди, был предан ему, как собака. А в этом своем стихотворении он сказал: «Человек, который был святым в Сабармати, стал грешником в Варде».

И это тоже из Наналала Бхатта, ученика Ганди: «Святой из Сабармати так низко пал из-за денег». Весь Гуджарат был разочарован. Странно, но Чиранджилал был причиной также и моего приезда в Бомбей.

Мы встретились на ярмарке джайнов, которая ежегодно проводится близ Джабалпура. Среди холмов стоит красивый храм, построенный на средства очень бедной женщины, которая молола зерно и этим зарабатывала себе на еду. Целыми днями она молола чужое зерно и в течение всей жизни сумела скопить достаточно денег, чтобы построить храм на холме.

Храм совсем небольшой. А на самой его верхушке - самая верхняя точка храма называется кайлас; он изготавливается из золота - в память об этой женщине, из уважения к ней вместо кайласа люди водрузили ее мельничный камень. Это примитивная вещь, которая используется в Индии. Вы даже не назовете ее мельницей, потому что в ней нет ничего, кроме двух камней: два круглых камня, положенных друг на друга. К верхнему камню приделана ручка, за нее камень вращают, и он трется о нижний камень. Вы кладете то, что вам нужно размолоть, между камнями и начинаете вращать верхний камень; камни все размалывают.

И эти два камня люди положили на кайлас храма в память о той женщине, потому что это было действительно чудом: она была беднейшей из бедных и смогла выстроить этот мраморный храм. Несмотря на то, что храм совсем маленький и что вокруг него было выстроено много других храмов, он все же продолжает оставаться центральным. И на протяжении тысяч лет в память о той женщине здесь устраивается ярмарка.

Я говорил, и Чиранджилал слушал меня. Когда я вышел из толпы и направился к машине, он уже стоял там. Была зима -он стоял, покрытый одеялом. Он сбросил одеяло на землю. Я не мог понять, что он хотел. Он сказал: «Присядь на минутку. Я бы хотел посидеть с тобой. Я слушал тебя. Что ты здесь делаешь? Ты нужен всей Индии. За всю свою жизнь мне не приходилось слышать того, что ты говорил здесь, а я, благодаря Махатме Ганди, общался со всеми великими умами, революционерами и Махатмами».

Из-за того, что он был главным управляющим у Джамналала, без всяких формальностей он стал генеральным директором ашрама Ганди. И Джавахарлал, и Субашчандра, и Маулария Азад - все великие лидеры Индии - были их гостями, и он заботился о них, потому что был здесь главным. Джамналал был стар и слишком богат, чтобы заниматься этим; это было обязанностью Чиранджилала. Они соорудили огромный дом для гостей, где могло бы расположиться по крайней мере пятьсот лидеров, мыслителей, философов, мудрецов, потому что люди прибывали непрерывно, чтобы встретиться с Махатмой Ганди. Непрерывно проводились конференции: политические, религиозные, литературные - все виды собраний. Благодаря Ганди здесь образовался центр.

Итак Чиранджилал сказал: «Я всех знаю в этой стране, и никто не говорит так, как ты. Что ты здесь делаешь? Ты должен отправиться в Бомбей ради Махавиры Джаянти».

Я сказал: «Я никого там не знаю, и никто не знает меня там».

Он сказал: «Не волнуйся. Все знают меня, и я знаю всех; я все устрою. Ты должен обещать поехать».

Я не мог отказать этому человеку. Из его глаз текли слезы и именно по той причине, что обо мне никто не знал. Я не беспокоился о том, доходят ли до людей мои слова - тоже мне, беда! Для него это была беда. Он сказал: «Я сделаю все: то, чего я не сделал для Махатмы Ганди, я сделаю для тебя. Но позволь мне вначале представить тебя в Бомбее. Потом все войдет в нужное русло».

Я сказал: «Хорошо, я приеду; не плачьте». Собралась толпа, было неловко - пожилой человек плачет, - поэтому я сказал: «Я приеду». Я сказал ему, когда прибывает мой поезд, но он был уже старик и в таких слабых очках, что я не могу с уверенностью сказать, мог ли он рассмотреть мое лицо, потому что то, как он смотрел вверх и вниз поверх очков... он старался смотреть на меня со стороны, чтобы понять, что я за человек. Я сказал: «Не волнуйтесь, я приеду. И даже если вы не узнаете меня, я узнаю вас - не волнуйтесь».

Я отправился в Бомбей, и из-за этого старика приключилось нечто странное. Каким-то образом он смог описать все правильно, но сказал, что я ношу белую шапочку. Как это пришло ему в голову? Наверное, из-за того, что все, кого он знал из приехавших в Варду - все носили головной убор Ганди, белую шапочку. Он видел тысячи людей в белых шапочках; вероятно, он забыл, что там было несколько человек, которые вообще не носили шапок.

Он описал меня как человека с небольшой бородкой, в белой одежде, длинной накидке; но каким-то образом у него в голове все смешалось, и он сказал, что я ношу белую шапочку. Я стоял у двери вагона, а тут и там бегали люди. Я понял, что они ищут меня, но я не видел того старика.

Я ждал старика, потому что если он не узнал меня, то я узнал бы его. Но я не видел его: он заболел и не смог прийти, поэтому он просто описал меня в письме. И все люди смотрели на мою голову. Никто не смотрел на мое лицо; они смотрели на мою голову и шли дальше. В результате я остался единственным пассажиром, которого не встретили, а они остались единственными встречающими, - двадцать или двадцать пять человек.

В конце концов я сказал: «Что за дела? Я остался один. И я вижу, что вы что-то ищете у меня на голове, но на моей голове никогда ничего не было». Они показали мне письмо. Я сказал: «Да, этот человек - Чиранджилал Баджат - создал для вас и для меня целую проблему!»

Они сказали: «Но он написал "белая шапочка Ганди", и мы были озадачены, так как нашли много людей в шапочках Ганди, но все без бороды. Поэтому мы говорили: «Нет, это не тот человек ». Мы нашли одного человека с бородой, но у него не было длинной накидки. Вы полностью подходили под описание, но у Вас не было шапочки».

Я сказал: «Этот старик... Я подозреваю, что все дело в его очках. Возможно, он увидел белую шапочку, потому что в течение почти всей своей жизни он видел только белые шапочки. Он помогал тысячам индийских революционеров, которые все носили белые шапочки, поэтому белая шапочка и отпечаталась в его мозгу. Он, должно быть, увидел ее, - я не подозреваю его в иных намерениях или в чем-то еще, - но где он?»

Они сказали: «Он заболел. Он очень извиняется, что не смог прийти, но не волнуйтесь: он поговорил о вас с каждым мало-мальски значительным человеком в Бомбее. Но по тому, как он описал вас и сказал: "Никто не говорит так, как он", — мы полагали, что вы намного старше. Мы даже не могли подумать, что вы молодой человек тридцати лет».

На этой встрече никто из двадцати-тридцати тысяч человек, естественно, меня не знал. Сначала говорил Читрабхану, он говорил о наиболее значительных событиях из жизни Махавиры, о событиях, которые можно назвать чудом. Змея, кобра, укусила его; Махавира был поглощен медитацией, стоя босиком, и кобра укусила его. Из ранок на его ноге вместо крови потекло молоко. Джайны всегда верили в это - нет вопроса.

Когда встал я, я сказал: «Кажется, что этот человек, Читрабхану, немного спятил». Некоторые из присутствовавших на той встрече, стали впоследствии моими санньясинами. Они рассказывали мне: «Нам казалось, что сейчас начнется бунт. Кто этот человек? Он похож на мусульманина своей бородой, своими речами, тем, как он нападает на Читрабхану, бессменного лидера всех джайнских монахов и их общины!..»

А ему действительно сильно досталось, потому что если я наношу удар, то в полную силу, - или вообще не нападаю; третьего не дано. Я сказал: «Этот человек сумасшедший. Он должен объяснить, каким образом молоко полилось из ноги, потому что для образования молока женщине необходимы груди, особые физиологические процессы, которые в них происходят и преобразуют ее пищу, ее кровь в молоко. Либо нужно доказать, что у Махавиры на ногах есть груди, либо придется признать, что он мешок, наполненный молоком; иначе заберите свои слова обратно».

Стояла гробовая тишина. Я говорил в течение тридцати минут, нанося ему удары со всех сторон. И я сказал: «Вот такие глупцы являются вашими лидерами. Кто же тогда вы? Если вы принимаете подобных идиотов за лидеров, то вы сами пали намного ниже их. Этот человек хитер, и он обманывает вас, потому что все, о чем бы он ни говорил, просто потворствует вашему эго. Не так должен вести себя правдивый человек. Человек правды просто говорит правду; его не заботит, нанесет ли это вам удар, сделает ли врагом? Человека правды заботит только правда».

«Этот человек лжет; все, что он сказал, было ложью, хотя это и записано в священных писаниях. Эти священные писания тоже были написаны подобными людьми, поэтому для меня эти писания не авторитет. Этот человек для меня не авторитет. Он должен подняться и ответить на мои вопросы. Он должен доказать то, что он говорит; иначе завтра я собираюсь принести кобру, и она укусит этого человека, и у него из ранки должна пойти не кровь; должно пойти молоко. Он должен подготовиться. Я даю ему двадцать четыре часа».

В итоге этот человек обманул всех, в чем не было сомнений, и сбежал в Америку вместе с девушкой из богатой джайнской семьи. Сейчас он профессор в Нью-Йорке и преподает философию джайнов. Какую философию джайнов он знает? Он до сих пор преподносит себя как джайнского монаха. В Америке никому не придет в голову спросить его: «Как же вы можете быть джайнс-ким монахом?» Он до сих пор продолжает говорить, что он джайнский монах, до сих пор носит их символы.

В тот день, когда он покидал Бомбей, он вынужден был уходить через черный ход, потому что тысячи джайнов ждали его, чтобы убить. Это из-за того, что никогда раньше джайнский монах не летал на самолете и, во-вторых, никто прежде не слышал, чтобы джайнский монах сбегал с женщиной. Может такое и случалось, но никто об этом не знает... и это тоже, так открыто. Была вызвана полиция, потому что было опасение, что если бы джайны поймали беглеца, они убили бы его.

Уважение очень легко превращается в ненависть. Оно сместилось в них к противоположному полюсу, так как больше не оставалось оснований для уважения, - в действительности, все, что он делал, вызывало прямо противоположное отношение. И этот человек, который просто удрал, будет дурачить весь мир, утверждая, что он джайнский монах, и никто никогда не подумает, что женщина рядом с ним...

Джайны хотели отнять у него все символы джайнского монаха: его чашу и другие предметы, которые существуют у этой конкретной секты. Сопровождаемый полицией, он был доставлен от заднего крыльца своего дома к самолету, и с тех пор он никогда не бывал в Индии. Он не мог: его ждут до сих пор, когда бы он ни появился.

Я спросил — и это была моя единственная встреча с ним: «В двадцатом веке вы призываете людей отвергать жизнь? Все ваши желания точно такие же, как у всех; это естественно. Если вы человек правды, то должны это признать, равно как и то, что вы подавляете свои желания. Или вы можете сказать, что сумели преодолеть их? В таком случае я попытаюсь разоблачить вас».

Он покраснел от гнева. И я показал людям: «Посмотрите на его лицо. Разве этот человек, переполненный гневом, может быть бесполым? Разве этот человек, переполненный гневом, может не быть жестоким? О чем говорит его лицо?» И, оставаясь джайнс-ким монахом, он трижды пытался меня убить!

Я возвращался из Пуны и уже собирался сесть в машину, как мне позвонил доброжелатель, пожелавший остаться неизвестным. Он сказал: «Бхагаван, вам нельзя ехать на машине, потому что на пути следования вас будут поджидать люди Читрабхану, это может быть опасно». Так что я был вынужден лететь самолетом, мне организовали специальный рейс. Но я все же попросил одного из моих друзей проехать на машине и посмотреть, - в той же самой машине, в которой должен был ехать я.

Они были там - с пистолетами, и дорога была перегорожена большими камнями. Они были в замешательстве, когда увидели, что в машине был не я. Мой друг сказал, что информация была правильной. И такое случилось трижды. Тот человек пытался убить меня. Таким был его ответ, а эти люди вовсе не лишены жестокости.

Жестокость продолжает накапливаться. Если вам приходится от чего-то отказываться в своей жизни, вы накапливаете это внутри себя. Подобные люди более похотливы, чем обычные люди, более гневны, чем обычные люди; потому что обычными людьми овладевает гнев, когда они действительно разгневаны, но это мимолетно, это приходит и уходит. А те люди продолжают накапливать гнев. Они сидят как бы на вулкане; не хватает только кого-нибудь, кто нанесет им удар по слабому месту.

Чатрабхану никогда не выступал с одной сцены со мной. Он говорил организаторам, что выступать может только один: «Либо он, либо я. Вдвоем с одной сцены мы выступать не можем».

Но я сказал организаторам: «Ая хотел бы выступать с одной сцены с ним. Он может выбирать. Если он считает, что говорить первым опасно, потому что, говоря после него, я в своей речи буду его критиковать, я готов говорить первым; пусть он критикует меня. Я готов к любому повороту событий. Если ему угодно, он может говорить первым, потом я; а затем он будет отвечать, - я к этому готов. Он может говорить дважды, я буду говорить только один раз; но я знаю, что мой один раз перекроет его два. Я видел его».

Он сидел, как изваяние, наливаясь гневом, его била дрожь, его почти трясло. Я сказал людям: « Посмотрите на его руки». Он держал листок бумаги, и листок дрожал. Я сказал: «Посмотрите на бумагу». На этом листке он набросал конспект речи против меня, но, в конце концов, решил, что из этого не будет толка, потому как, что за доказательства он может привести? Никто раньше не спорил по этому поводу. На протяжении двадцати пяти веков никто не спросил, каким образом из ног может вытекать молоко?

Нет, последователи не спрашивали. Они обучены не задавать каверзных вопросов. От них требовалось верить, потому что вера будет оплачена, а сомнение — это грех.

Но без сомнения нет познания; нет возможности для вас даже приблизиться к осознанию, к сознательности.

И эти люди подрезают те самые корни, от которых к вам приходит осознавание и сознательность, - это жизнь, жизненные ситуации, проблемы, возможности.

Но если просто уклоняться и воздерживаться от жизни, то никогда не будет возможности достичь сознательности.

Рассказывают об одном индусском монахе, который в течение тридцати лет жил в Гималаях... Его проблемой было эго. И один мудрец - я имею в виду один дурак - предложил ему: «Удались в безмолвные долины Гималаев, и твое эго будет заморожено». Это займет какое-то время, поэтому не спеши возвращаться, пока полностью не будешь уверен».

И, конечно, если вы живете в Гималаях, в глубинной, далекой долине, где вы никогда не встретите другого человека, как вы сможете понять, есть ли у вас эго? Эго требуется другое эго; и тогда оно проявляется мгновенно. Если же другого эго нет, то нет и причины, по которой оно должно проявиться. Оно быстро засыпает.

Тридцать лет - долгий срок, и человек убедился, что эго у него больше нет. К этому времени его известность распространилась по равнинам, и люди стали приходить к нему, чтобы отдать дань уважения. Ему от этого стало еще лучше: «Я такой неэгоистичный». Конечно, когда люди касаются ваших ног, вы можете чувствовать полное отсутствие эго. В этом нет никакой проблемы, потому что ваше эго удовлетворено.

Однако эта проблема возникла снова, потому что начиналась Кумбха, ярмарка, которая является самой крупной в мире; на нее собирается по крайней мере тридцать миллионов человек. Нигде в мире не собирается столько народу, как на Кумбху, на ярмарку, которая проходит в Аллахабаде каждые двенадцать лет.

Итак начиналась Кумбха, и люди пригласили этого человека: «Вы там совершенно необходимы. Ваше присутствие будет благом для миллионов людей, которые соберутся со всей страны».

«Конечно», - сказал он. Сейчас он знал, что избавился от эгоизма. Он спустился с Гималаев на равнину, а когда он достиг этой безбрежной, подобной океану, толпы - нельзя увидеть, где она начинается, где кончается, и никто не знал его в этой толпе; - кто-то наступил ему на ногу, и тридцати лет как не бывало! Он вцепился человеку в горло и сказал: «Я тебя убью!» Но потом вдруг он вспомнил, что старался делать последние тридцать лет: «Что произошло за эти тридцать лет? Это было просто потерей времени - я все такой же, как и был».

Можно сидеть на одном и том же месте на протяжении тридцати жизней; и не будет никакой разницы. Единственный способ узнать, кто ты есть, из чего состоит твой ум, это жить полной жизнью и так разнообразно, как только возможно, открывая все двери и окна каждой стороне жизни, так что ты сможешь узнать себя изнутри, потому что каждое окно будет открыто внутрь тебя и каждый тайный уголок будет освещен.

Мне очень нравилась одна история. Один человек был очень, очень злым, злым настолько, как если бы вся его энергия превращалась в злобу. И это было не только на словах; он был очень силен и каждый день давал выход гневу, избивая и калеча людей за малейшую провинность. Однажды гнев настолько переполнил его, что случилось непоправимое; он бросил в колодец свою жену и убил ее. Это потрясло его.

Он любил эту женщину. А если он смог сделать подобное с человеком, которого любил, то что говорить о других? Он чувствовал себя виноватым и раскаивался. В этом городе был джайнский монах. Этот человек отправился к нему, потому что слышал, что джайнские монахи проповедуют не быть жестокими, не держать зла. «Может быть, он сможет каким-то образом научить меня этому».

Джайнский монах сказал: «Это просто: откажись от жизни. Без отказа от жизни ты не сможешь избавиться от всего этого. В жизни твой гнев будет каждый день тереться о другой гнев, твое эго будет тереться об эго других людей, и ты не сможешь найти ни мгновения, чтобы расслабиться и успокоиться. Поэтому отвергни жизнь. Отказаться от жизни - значит избегать всех тех ситуаций, которые несут неприятности, так ты сможешь наконец расслабиться и успокоиться. А я дам тебе мантру для песнопений. Выполняй ее».

И это можно понять. Злобные люди очень быстро принимают любые решения. Они могут убить. Когда этот человек убил свою жену, он сделал это быстро, не раздумывая дважды. Если бы он подумал еще раз, он не бросил бы ее в колодец.

Такие люди ничего не обдумывают дважды. Он сказал: «Я готов прямо сейчас. Посвяти меня в монахи. И я не желаю проходить все эти пять стадий, с этого момента я хочу оказаться прямо на последней ступени».

Джайнский монах был несказанно счастлив. Это был обнаженный джайнский монах. Он был так счастлив, потому что в наши дни становится все труднее находить желающих быть посвященными в монахи - их осталось всего двадцать два. Во времена Махавиры их были тысячи. Одного Махавиру обычно сопровождали десять тысяч обнаженных монахов. Он сам был не против подобной компании.

Сейчас их осталось двадцать два, и когда один из них умирает, ему нет замены, потому что найти замену очень трудно. Сначала нужно пройти пять стадий, что занимает почти всю жизнь. Надо все отвергать, это предельное отречение: вы отрекаетесь от всего, даже от одежды. После уже нельзя ни до чего дотрагиваться.

«Этот человек очень редкий», - подумал монах. Он сказал: «Ты уникальный человек. Ты хочешь быть посвящен в монахи прямо сейчас и сразу на пятую ступень?»

Он ответил: «Прямо сейчас», - и он сбросил одежду точно так же, как бросил в колодец свою жену; не было никакой разницы. Но джайнский монах не понял смысла. А ведь это было так просто. Если бы я был там, я бы сказал, что все, что он делал, он делал одинаково, не было никакой разницы. Джайнский монах был, однако, очень счастлив. Он посвятил этого человека в монахи и дал ему имя Шантинат - Шантинат означает «владыка покоя и мира», - чтобы напомнить ему, что его гнев отброшен, жестокость отброшена и что с этого дня его жизнью будут править мир и покой.

Через двадцать лет он стал известен по всей стране. Один приятель из его деревни приехал повидать его. Это было в Нью-Дели; Шантинат остановился в Нью-Дели, потому что там охотно принимают великих лидеров, великих ученых, великих людей со всего мира, поэтому и он остался здесь.

Опять то же самое... Дели раскинулся на большей площади, чем даже Бомбей. Здесь нет небоскребов, поэтому он не растет ввысь, а растекается горизонтально - потребуется пять, шесть часов, чтобы пересечь его из одного конца в другой.

В Дели самое беспорядочное движение в мире с полным набором разных транспортных средств: повозки, запряженные буйволами, повозки, запряженные верблюдами, слоны, лошади и экипажи, велосипедные рикши, авторикши, автомобили и автобусы. Все века смешались на этих маленьких площадях старого Дели, которые не были созданы для автобусов и машин. Потребуются часы, чтобы пересечь город, - можно застрять где угодно.

Дели очень легко можно разделить на множество деревень, поэтому Шантинат, джайнский монах, передвигаясь по ним, мог оставаться в Дели. Сюда стекались посланцы и смотрели на него с чувством удовлетворения, потому что джайнский монах действительно является предметом, достойным созерцания. Да, я сказал предметом, достойным созерцания: он - экспонат. На языке психологии он эксгибиционист.

Находятся некоторые люди, которых время от времени ловит полиция за появление обнаженными на улице, - эти джайнские монахи демонстрируют себя толпам людей. Их нужно содержать под надежным запором или в учреждениях для душевнобольных. Они истинные эксгибиционисты, а Дели для этого наилучшее место.

Земляк Шантината, слыша, что его имя стало известным, и видя его фотографии в газетах, очень им заинтересовался. Он отправился в Дели встретиться с ним. Он был беден; и ему было очень трудно совершить такое путешествие, но он занял денег и сумел-таки попасть туда. Он хотел увидеть друга, который стал такой великой, известной во всем мире фигурой.

Как только этот человек вошел в собор, Шантинат увидел его и тотчас узнал, но это было ниже его достоинства - узнать простого человека, поэтому он притворился, что не узнал его. Человек подошел ближе и спросил Шантината: «Сэр, могу я узнать ваше имя?»

Шантинат сказал: «Ты что, не читаешь газет? Я никогда еще не видел подобного глупца; мое имя знают все».

Он сказал : «Я невежественный человек из далекой деревни», - и он сказал название деревни. «Я - деревенщина, прости меня, но, пожалуйста, скажите мне свое имя».

Он сказал: «Меня зовут Муни Шантинат Дэва». Муни - так джайны называют монахов.

Человек сказал: «Шантинат?»

Он ответил: «Да! А что, у тебя есть сомнения на этот счет?»

И человек сказал: «Нет, у меня нет никаких сомнений, я просто думаю...» Он сказал: «Повторите еще раз, я забыл: как, вы сказали, вас зовут?»

Теперь Шантинат был в ярости. Он сказал: «Ты не слышал меня? Ты действительно идиот. Мое имя Шантинат Дэва!»

Человек сказал: «Я постараюсь запомнить. Но ваше имя такое длинное, а я так глуп». Он отошел на несколько футов, затем вернулся и сказал: «Повторите еще раз».

Шантинат Дэва схватил свой посох и сказал: «Ты так просто не поймешь. Я поговорю с тобой на другом языке, который ты поймешь наверняка. Подойди ближе, и я скажу тебе, кто я такой».

Человек сказал: «Я уже все понял - в этом нет необходимости. Я понял с самого начала, так же, как и ты. Ты притворялся, я тоже притворялся. Но, Шантинат Дэва, ничего не изменилось; только имя новое, а ты сам остался прежним. Я просто спрашивал твое имя, а ты схватился за свой посох. Если бы рядом был колодец, ты бросил бы в него меня вместо своей жены».

Ничто не изменится, если отойти от жизни.

Ничто не сможет измениться.

Жизнь должна быть прожита, должна быть познана.

И если жить без какого-либо подавления, без страха...

Здесь нечего бояться — это ваша жизнь.

Жизнь дана, чтобы жить.

Это подарок природы. Это не наказание; это просто подарок от существования.

Наслаждайтесь жизнью и зажигайте свечу своей жизни с обоих концов.

Живите так динамично, как только можете, и сам вкус жизни даст вам ключ к пониманию того, почему не надо бояться смерти. Узнав однажды жизнь, ее огонь, вы узнаете, что смерти нет.

Та жизнь, к пониманию которой приходят, живя очень интенсивно и динамично, и есть вечная жизнь.

Чувство вечности жизни приходит одновременно с процессом бытия. Чем глубже, насыщеннее ваша жизнь, тем быстрее вы придете к пониманию, что смерти нет.

Это только вступление в другую жизнь.

Мы празднуем рождение - люди думают, мы отмечаем смерть, - потому что смерти, как таковой нет, потому что ничто не умирает, только меняются формы. Жизнь переходит из одной формы в другую; и момент смерти человека должен быть для людей радостью, потому что он умирает только внешне. Это с нашей стороны кажется, что он умирает; с другой стороны - он рождается заново.

Да, он выходит из одного дома, - а мы живем в этом доме, поэтому нам кажется, что он умер, — и тут же входит в другой дом. Либо он может оставаться на какое-то время без дома, но это не смерть.

Девяносто девять процентов людей тут же снова рождаются в какой-либо другой форме жизни. Чем выше их сознание, тем выше будет эта форма. Это зависит от вас, насколько вы проявили свои способности, познавая жизнь и принимая на себя ответственность. Что в жизни вам будет большее разрешено - вы заслужили это. Вы доказали, что достойны лучшего подарка. Вы настолько хорошо распорядились последним подарком, что заслуживаете награды.

Все происходит автоматически. «Там» никто не решает; в противном случае Бога можно было бы подкупить, его можно было бы уговорить. Можно было бы пасть к его ногам и сказать: «Господи, прости меня. Ты так великодушен, а я просто грешник, прости меня».

Омар Хайям - он суфийский мистик - говорит: «Не мешайте мне грешить. Не мешайте мне пить. Не мешайте мне ходить к женщинам, потому что то, что вы пытаетесь удержать меня от всего этого, говорит о том, что вы сомневаетесь в сочувствии Бога. А я верю в его всепрощение». Он говорит, что не стоит тревожиться: когда вы предстанете перед Богом, обхватите его ноги; не отпускайте его, пока он не простит вас. И это монополия единственно человека. Над Богом нет никого, никто не собирается задавать ему вопросы; он ни перед кем не отчитывается. Он простит вас.

Нет. Жизнь - это не диктатура какого-то одного человека: существование само управляет собой.

Когда вы кладете руку в огонь и она обжигается, это не значит, что какой-то бог решил, что где-то там, в жизни, вы кладете руку в огонь и должны пострадать; или если он видит, что вы святой, то вы должны быть спасены от этого, вы не должны обжечься... Тысячелетия человек верил в то, что если говорить правду, то огонь не причинит вреда. Во многих странах была распространена проверка огнем - узнать, говорит человек правду или нет.

Но это же так просто. Я могу спросить вас: «Сколько времени на ваших часах?» Вы ответите: «Девять часов пять минут». А потом я скажу: «Положите руку на пламя свечи, и мы посмотрим, правду вы говорите или нет». Вы думаете, вы не обожжетесь, потому что сейчас именно девять часов пять минут? И если вы обожжетесь, то как насчет других проблем, где правду нельзя так просто доказать? В которых правда может быть под вопросом?

Здесь нет видимых проблем, но могут быть проблемы скрытые; возможно, ваши часы отстают или спешат - и нет девяти часов пяти минут, а только девять — и вы можете обжечься. Тогда я могу спросить что-нибудь еще: кто сидит рядом с вами или сколько у вас рук? Проще не бывает, не должно быть никаких проблем. Или просто, сколько будет два плюс два? И положите руку в огонь...

Все эти люди были настолько против жизни, что они навязали вам отталкивающие, негуманные, ненаучные понятия от имени Бога, говоря, что если вы будете правдивы, то Бог спасет вас. Но это можно проверить: Бога нет и нет никого, кто собирался бы спасти вас; и если вы положите руку в огонь, вы обожжетесь. Вы можете говорить правду, вы можете лгать; все это ничего не значит.

Если вы начали познавать жизнь, ваша осознанность постепенно растет.

И с ростом осознанности вы начинаете чувствовать, что вы не тело. Вы в теле, но вы не тело.

Ваша осознанность растет еще больше, и вы уже начинаете чувствовать, что вы не ум; вы в уме, но не сам ум.

Постепенно вы подходите к самому вашему центру. А ваш центр - это просто осознанность, с высоты которой вы можете созерцать свой ум, свои чувства, мысли, тело, боль, удовольствие, - все.

Вы же - просто созерцатель, не отождествляемый с тем, что вы созерцаете.

Теперь этот созерцатель продолжает наблюдать даже тогда, когда вы спите. В тот день, когда вы почувствуете созерцателя в вашем сне, в тот день вы познаете: теперь смерть не что иное, как долгий сон. Для тела - это вечный сон, но созерцатель просто движется вперед, в другое лоно, в другое тело. И это движение продолжается, это переселение души будет продолжаться до тех пор, пока ваше созерцание не станет абсолютно чистым.

Когда ваше пламя будет лишено всякого дыма, тогда вы исчезаете во вселенной, в существовании.

Тогда вы не войдете в другой дом; вам больше не нужен никакой дом, вы уже выучили урок. То была школа: движение от одного дома к другому было движением из одного класса в другой. Но однажды вы оканчиваете школу - становитесь частью существования.

Вот почему мы празднуем, ведь нет смерти. Или человек въезжает в новый дом, - хорошее время, чтобы праздновать, -или человек входит в вечное существование. Это самое лучшее время, чтобы праздновать, и самый последний раз, чтобы праздновать.

Празднование смерти поможет вам понять, что в жизни нет ничего, чего следует бояться.

Если смерть - это празднование, то какие еще могут быть основания для страха?

И если вы можете праздновать смерть, то вы достигли зрелости.

Это доступно только тем, кто живет жизнью радости, постоянного празднования. Тогда смерть - это не окончание, но лишь небольшое происшествие, связанное со сменой вашей одежды, вашего дома, вашего тела. Но вы сами остаетесь все теми же навсегда - ничто не меняется в присущем вам бытии.

От вечности к вечности вы остаетесь в точности теми же.