Глава четвертая

«Душу спасти – не лапоть сплести»

Лев Оптинский

Преподобный иеросхимонах Леонид (в схиме Лев), в миру Лев Данилович Наголкин (1768 – 11 (24) октября 1841)

…Настоятеля Оптиной пустыни игумена Моисея уже который год тревожили тяжелые думы. Дело всей его жизни – создание рядом с монастырскими стенами скита для монахов высокого духовного опыта – находилось под угрозой. А ведь еще в апреле 1829 года перспективы были более чем радужные. По его приглашению в родную обитель вернулся схимонах Лев с шестью учениками, чтобы заложить основы традиций оптинского старчества.

«Вот уж, действительно, неисповедимы пути…» – думал отец Моисей, размышляя о судьбе первого оптинского старца [1].

Лев Данилович Наголкин родился в 1768 году в городе Карачеве Орловской губернии. В молодости служил приказчиком у богатого удачливого купца. По торговым делам объездил всю Россию, узнал людей всех сословий, приобрел богатый житейский опыт. По воспоминаниям современников, Лев Данилович обладал не только прекрасной памятью, любознательностью и сообразительностью, но и баснословной силой: мог поднимать мешки до двенадцати пудов. Сохранилось предание о том, как однажды на глухой лесной дороге на него напал волк. Наголкин ехал один, и голодный зверь, вскочив в сани, вырвал у него из ноги кусок мяса. Однако парень не растерялся: засунул волку в глотку кулак, другой рукой сдавил ему горло. Обессиленный зверь упал с воза, а будущий старец прихрамывал всю жизнь.

Почти в тридцать лет, в 1797 году, Лев Данилович поступил послушником в Оптину пустынь под начало игумена Авраамия. Через два года он перешел в Белобережский (Орловской губернии) монастырь и в 1801 году принял постриг с именем Леонид. Настоятелем монастыря был игумен Василий, получивший опыт старчества на Афоне. Его личность и привлекла сюда Льва Даниловича, ныне отца Леонида. К концу года он был уже иеромонахом. В этот период его жизни произошла важная встреча, предопределившая его дальнейший путь. Он знакомится с учеником Паисия Величковского, старцем схимонахом Феодором.

В 1804 году отец Леонид стал настоятелем Белобережской пустыни, а через четыре года оставил обитель и в поисках уединения и духовной сосредоточенности удалился с учениками Величковского, отцами Феодором и Клеопой, в лесную келью в двух верстах от пустыни. Тогда же отец Леонид принял келейное пострижение в схиму с именем Лев.

Однако их безмолвие и уединение было недолгим. Молва о мудрых подвижниках привела к их келье множество народа, ищущего наставлений и советов. Тогда подвижники ушли и поселились в небольшом скиту Валаамского монастыря, где прожили шесть лет, превратив скит в центр духовной жизни Валаама. Их привечал местный юродивый, как никто другой, понимая, сколько пользы принесли старцы валаамским инокам, став их мудрыми духовными руководителями, подавая пример смирения. Но пустынножители продолжали мечтать об уединении. И когда в 1817 году скончался отец Клеопа, Лев и Феодор перешли из Валаама в Александро-Свирский монастырь. Здесь через пять лет отец Лев потерял своего наставника и стал задумываться об еще более уединенном месте жительства. В 1828 году вместе с учениками он перешел в Площанскую пустынь Орловской губернии, а на следующий год вернулся туда, откуда начинал свой духовный путь, – в Оптину пустынь.

Отец Моисей не ошибся. Духовная школа отца Льва просуществовала чуть меньше века, подготовив яркую плеяду оптинских старцев, преемственно сменявших друг друга. В 1834 году в оптинский скит перевелся иеромонах Макарий (с ним отец Лев познакомился в Площанской пустыни), чтобы стать незаменимым помощником старцу. В монашеской среде сложилась поговорка: «Хочешь опыта – иди в Оптину».

Высокая духовность старчества подразумевает прозорливость. Вникая во все происходящее в Оптиной обители, старец советовал, наставлял и благословлял, и очень скоро все важные дела пустыни не начинались без благословения отца Льва. Прослышав о мудрости отца Льва, стали приходить в скит и миряне со своими горестями, тревогами, душевной смутой и житейскими неурядицами.

Старец Лев видел людей насквозь, все их душевные тайны и пороки, но по-отечески любил. Он никому не отказывал в совете, но «мудрость свою он прикрывал крайней простотой слова и простотой обращения и часто растворял наставления свои шутливостью». Так он утешал крестьянина, у которого украли колеса с повозки: «Оставь, Семенушка, не гонись за своими колесами, – это Бог тебя наказал, ты и понеси Божие наказание и тогда малой скорбью избавишься от больших. А если не захочешь потерпеть этого малого искушения, то больше будешь наказан».

Дошедшие до наших дней свидетельства о прозорливости и пророчествах отца Льва касаются, прежде всего, дел сугубо личных и житейских. А что, собственно, запоминается лучше? Тем более что отцу Льву не были чужды эффектные артистические приемы, он знал, как произвести на человека впечатление. Сохранилась история про барина, живущего недалеко от Оптиной. Этот барин хвастался, что как только взглянет на отца Льва, так насквозь его и увидит. И вот как-то он приехал к старцу, наверное, исполнить давно обещанное. На беду в тот день у отца Льва было много народа. Однако этого барина старец в толпе углядел, а, углядев, приставил левую руку козырьком ко лбу, как бы загораживая глаза от солнца, и сказал:

– Эка остолопина идет! Пришел, чтобы насквозь увидеть грешного Льва, а сам, шельма, семнадцать лет не исповедовался и не причащался.

Сгорающему от стыда барину ничего не оставалось, как покаяться.

Рассказывали и про помещика, который впервые ехал в Оптину и по дороге, очарованный красотой этих мест, решил строить здесь дом и начал в голове прикидывать план. Прибыв в обитель и увидев отца Льва, помещик подумал: «Что же это такое говорят, будто бы он необыкновенный человек! Такой же как и прочие, ничего необыкновенного не видно!» И услышал от старца ответ на свои мысли: «Тебе бы все дома строить! Здесь вот столько-то окон, тут столько-то, крыльцо такое-то.» Помещик только рот открыл.

Старчество зиждется на ответственности старца за всех, кто обращается к нему за помощью, но этого мало. Вторая составляющая – безграничное доверие старцу. «Если спрашивать меня – так и слушать, а если не слушать – так и не ходить ко мне», – сердито наставлял отец Лев тех, кто, получив совет, вступал с ним в пререкания. Практика показывала, что старец всегда оказывался прав. Был даже случай, когда он прогнал из кельи господина, который признался, что не бросил курить, несмотря на наставление старца.

Отец Лев был искусным психологом и хорошо понимал, каким способом лучше и быстрее достичь цели.

Пришли к старцу два купца за благословением: они удачно продали хлеб, выручили большую сумму денег и собирались ехать домой. Старец оттянул благословение на три дня, задержав купцов в Оптиной. Как ни торопились они домой, но ослушаться отца Льва не посмели. Поехали через три дня и, когда вернулись домой, через некоторое время неожиданно получили письмо. Писали им недавние знакомые, с которыми их свел случай в оптинской гостинице. Из письма изумленные купцы узнали, что, позарившись на купеческие деньги, новые знакомые намеревались по дороге их ограбить и убить. Но теперь они искренне раскаиваются в злых помыслах, благодарят Господа, что отвел беду, и просят у купцов прощения.

Бывало, что, приходящий к старцу, невольно или из-за стыда утаивал свои грехи, но отец Лев, выслушав исповедь, сам высказывал все утаенное, побуждая к чистосердечному раскаянию. «Душа человеческая в глубине своей таит много добра. Надобно его только отыскать» – это главное, что нес старец всем приходящим к нему. Вместе с тем, он понимал и внушал другим, что путь спасения души труден и тернист. Он даже сложил поговорку: «Душу спасти – не лапоть сплести». Были случаи, когда даже ему не удавалось спасти заблудшую душу.

Однажды он посетил Софрониеву пустынь, где жил в затворе иеросхимонах Феодосий, которого многие почитали мужем духовным и прозорливым, поскольку он предсказал войну 1812 года и некоторые другие события. Побеседовав с затворником, отец Лев неожиданно спросил:

– Как ты узнаешь и предсказываешь будущее?

Феодосий напустил на себя значительный вид:

– Сам Дух Святой возвещает мне будущее, являясь в виде голубя и говоря человеческим голосом.

Покачал старец головой и осторожно начал предупреждать затворника, что не следует доверять таким вещам. Тот и слушать не стал: сначала оскорбился, потом разгневался – пришел, дескать, учить меня, ученого!

Уезжая из обители, отец Лев предостерег настоятеля: «Берегите вашего затворника, как бы с ним беды не случилось». И как в воду глядел: очень скоро он узнал, что Феодосий удавился. Отверг предостережение старца и погиб ужасной смертью.

«Шесть лет, – думал отец Моисей, – это разве срок? В нашем возрасте годы пролетают незаметно. Скольким старец успел помочь, успокоить, наставить на путь, подарить надежду, исцеление. А скольким еще не успел? Посмотреть – страшно становится: людское море каждый день колышется у его кельи, куда старца не переселяй».

Еще был свеж в памяти настоятеля Оптиной тяжелый разговор с калужским архиереем Николаем. Началось-то все давно и началось со своих, оптинских монахов, панически боявшихся ереси и готовых усмотреть ее во всем отличающемся от сложившегося уклада жизни. Один отец Вассиан, монастырский старожил, так и не признавший ни политики нового настоятеля Оптиной, ни старческого руководства, сколько крови попортил. «Прости, Господи, чад неразумных, ибо не ведают, что творят, – перекрестился игумен. – Ну и приходил бы на меня кричать, гнев с сердца изливать. Выговорился – и полегчало. Я ему – гостинец с благодарностью за науку. Писать начальству-то зачем? И что характерно – тайный донос. Считаешь себя правым – подпишись под письмом, чтобы можно было спросить с тебя за твои слова, в большинстве своем лживые. Все едино, – загрустил игумен, – скоро спросится с него, и Там лгать уже нельзя будет. Хоть и читаю я в сердце его все помыслы, но помочь отцу Вассиану не дано мне. Бежит он помощи. Господь с тобой, отец Вассиан».

К недовольному гулу монахов, писавших жалобы высшему начальству, обвиняя старца в ереси, присоединились приходские священники Козельска и окрестных деревень: дескать, отец Лев сманивает их прихожан. Из епархии приехали следователи и допрашивали весь монастырь. Но все показания были благоприятны для старца и руководства обители. Однако поток доносов не уменьшился, и монахи стали практиковать интриги. В частности, в тайных доносах свидетельствовалось, что игумен Моисей несправедливо оказывает скитским монахам предпочтение перед живущими в монастыре и что скит подрывает авторитет монастыря.

До поры до времени у отца Моисея хватало авторитета защитить доброе начинание и первого старца своей обители, отца Льва. Но теперь епископ получил анонимный донос не откуда-нибудь, а из московской Тайной полиции. В доносе категорически утверждалось, что деятельность скитских старцев при попустительстве игумена разрушает монастырскую жизнь и грозит окончательным разорением древней обители, если скит не будет уничтожен. И калужский архиерей был непреклонен: старца перевести из скита в монастырь, снять с него одежду схимника и запретить принимать народ.

«Пойду посмотрю, как он устроился на новом месте», – решил настоятель. У кельи в глубине монастырского сада, куда поселили отца Льва, вернее, после отмены его схимы отца Леонида, он увидел толпу народа. Отец Моисей, укоризненно качая головой, с трудом пробрался через людское море. Войдя в келью, он с упреком напомнил хозяину, что епископ запретил ему принимать страждущих под страхом заточения в Соловки.

Высокий, статный, величественный старец степенно благословил своего посетителя, поспешно вскочившего с колен при виде строгого игумена, и пошел за ним к выходу, жестом приглашая отца Моисея следовать за собой.

– Посмотрите сюда, – сказал он игумену, когда тот вышел на крыльцо и едва не споткнулся о неподвижно лежащего у самых дверей калеку. – Он живет в аду, но ему можно помочь. Могу ли я его не принять? Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите и на огонь меня поставьте, я буду все тот же Леонид. Я к себе никого не зову. А кто приходит ко мне, тех гнать от себя не могу». И тихо добавил: «Кому, как ни Вам, знать, что я ничего более не желал бы, как возможности тихонько сидеть в своей келье».

С тяжелым сердцем шел игумен от старца. Душой он был на его стороне, понимал, что только величайшая жалость и любовь заставляла старца вечно быть на людях. Он не знал, как запретить страдающим искать утешения и облегчения своих страданий, как запретить верующим верить. А потому рассудил, что мешать старцу не вправе.

Переселенный из скита в монастырь старец предсказал: придет время, когда наш скит запустеет и в нем будут жить одни кошки. Что в этих словах: опасение, что традиции старчества не укоренятся на Оптинской земле, или предвидение на сто лет вперед?

Старца Льва никто никогда не видел возмущенным, раздраженным, гневным. Как бы тяжело ему ни было, всегда спокоен, умиротворен, добр, наполнен светлой любовью к людям. Это вызывало удивление даже у его учеников. «Батюшка, как вы приобрели такие духовные дарования, какие мы в вас видим?» – спрашивали они. И слышали смиренный ответ: «Живите проще, Бог и вас не оставит и явит свою милость».

Помимо прозорливости отец Лев обладал даром исцеления. Особенно успешна была его помощь тем, у кого телесные недуги тесно переплетались со страданиями душевными. Облегчение наступало мгновенно, стоило старцу помазать больного елеем от неугасимой лампады, теплившейся в его келье перед Владимирской иконой Божьей Матери. Эта икона следовала за ним из кельи в келью при всех его переселениях. Где икона, там он и дома. Иногда он отсылал больных людей в Воронеж к святым мощам святителя Митрофана. Однако обычно они в дороге исцелялись и возвращались в Оптину благодарить старца.

Особую славу целителя принесло отцу Льву излечение бесноватых. Кстати, известно множество случаев исцелений им людей, которые даже не догадывались, что одержимы бесом. Обычно это были те, которые для спасения своей души тайно носили тяжелые вериги или изобретали для себя другие суровые подвиги, но при этом совершенно не помышляли об очищении, избавлении от страстей. Отец Лев снимал со страдальцев вериги, накрывал голову епитрахилью, читал краткую заклинательную молитву и помазывал елеем. Бес был посрамлен, а человек после беседы со старцем избавлялся от своих заблуждений и более плодотворно заботился о спасении души.

Но были и по-настоящему тяжелые случаи. Современники оставили воспоминания о бесноватой женщине, которую, когда привели ее к старцу в келью, с трудом удерживали шестеро крепких мужчин, – так она рвалась и металась. Увидев отца Льва, она тут же упала перед ним навзничь, а бес нечеловеческим голосом закричал в ней: «Вот этот-то седой меня выгонит. Был я в Киеве, был в Москве, Воронеже, никто меня не гнал, а теперь-то я выйду!»

После молитвы старца и помазания елеем женщина осторожно встала и медленно вышла из кельи. С тех пор она совершенно выздоровела и каждый год приходила в Оптину благодарить старца. Не прекратила она свои посещения и после кончины отца Льва, брала горсть земли с его могилы и помогала другим страдающим.

Старчество отца Льва (Леонида) продолжалось двенадцать лет, с 1829-го по 1841 год. В «Жизнеописании отца Леонида», составленном иеромонахом Климентом (Зедергольмом), говорится, что этот «подвижник великого сердца» оставил свое безмолвие, «движимый духовной любовью к страждущим и немощным братьям», а его жизнь в монастыре была «служением страждущему человечеству». Лучше, пожалуй, и не скажешь.

Настоятель отец Моисей, которому и самому приходилось несладко, был всегда на стороне отца Льва. Но защита старца от гонений, столь частых в последние годы его жизни, вряд ли была бы успешной, если бы не заступничество митрополитов – Филарета Киевского и Филарета Московского. Киевский митрополит заступился за старца в Синоде, а при посещении Оптиной пустыни в присутствии епархиального духовного начальства оказывал старцу Льву знаки особого уважения. Митрополит Филарет Московский лично написал калужскому епископу: «Ересь предполагать нет причины».

Приближение своей кончины старец Лев предчувствовал или, может быть, знал о сроке своего ухода. Во всяком случае, когда в июне 1841 года он посетил Тихонову пустынь, где по его благословению начали строить новую трапезную, сетовал: «Не увижу я, видно, вашу новую трапезу – едва ли до зимы доживу, здесь уже больше не буду».

В сентябре того же года он начал заметно слабеть, его мучила какая-то тяжелая болезнь, но он отказался от врачебной помощи, перестал есть и ежедневно причащался Святых Христовых Тайн. Посещавшим его в эти последние дни, спешившим получить его последнее благословение, казалось, что горячая душа старца, угасая, уже не может согреть его тело: руки и ноги были ледяными. Однако он обещал: «Если получу милость Божию, тело мое согреется и будет теплое».

Он скончался 11 октября 1841 года. Тело старца Льва было перенесено в соборный храм, куда на погребение стекались сотни людей со всей России. Все они были свидетелями, как за три дня, пока тело старца стояло в соборе, оно согрело всю одежду и даже нижнюю доску гроба. Руки были мягки, как у живого. При виде этого чуда, многие вспомнили прощальные слова учителя: «Если получу милость Божию…»

Старец Лев был погребен у восточной стены Введенского храма Оптиной пустыни.

Он почитается первым оптинским старцем, но, наверное, справедливее говорить о триаде первых старцев – игумене обители Моисее, скитоначальнике Антонии и отце Льве, – помогающих друг другу, поддерживающих в трудные времена, с глубокой верой созидающих крепкий фундамент оптинского старчества.

Старайся более внимать себе, а не разбирать дела, поступки и обращение к тебе других, если же ты не видишь в них любви, то это потому, что ты сам в себе любви не имеешь.

Где смирение, там и простота, а сия Божия отрасль не испытывает судеб Божиих.

Бог не презирает молитвы, но желания их иногда не исполняет единственно для того, чтобы по Божественному Своему намерению устроить все лучше. Что бы было, если бы Бог – Всезнающий – совершенно исполнял наши желания? Я думаю, хотя не утверждаю, что все земнородные погибли бы.

Живущие без внимания к самим себе, никогда не удостоятся посещения благодати.

Когда не имеете спокойствия – знайте, что не имеете в себе смирения. Это Господь явил следующими словами, кои вместе с тем показывают, где искать спокойствия. Он сказал: Научитесь от Меня, яко кроток есть и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11:29).

Примечания:

1

Именно преподобный Лев считается первым оптинским старцем, ни настоятель отец Моисей, ни скитоначальник отец Антоний при жизни официально старцами не были.