Глава пятнадцатая

«От креста своего не побегу…»

Исаакий II Оптинский

Преподобный архимандрит Исаакий II, священномученик, в миру Иван Николаевич Бобриков (1865 – 26 декабря/8 января 1938)

Девятнадцатилетний Иван Бобриков, уроженец села Остров Малоархангельского уезда Орловской губернии, пришел в Оптину пустынь по примеру отца, набожного крестьянина Николая Родионовича, на тот момент схимонаха Николая. Пока Иван размышлял, войдя в монастырские стены, к кому обратиться, чтобы отыскать отца, услышал за спиной отчетливое: «Тебя казнят». Обернувшись, Иван увидел местного юродивого Василия, с любопытством рассматривающего его. Насмотревшись, Василий взял Ивана за руку и молча повел за собой.

«Почему казнят? Когда казнят? Кто?» – вопросы вертелись на языке Ивана, но он не решался их задать. «Надеюсь, не здесь и не сейчас», – успокоил он сам себя. Блаженный Василий привел его к старцу Амвросию и, не обращая внимание на ожидающих своей очереди многочисленных посетителей, сразу провел в келью. Подтолкнув юношу в спину на середину комнаты, Василий сказал старцу: «Поклонитесь в ножки ему, это будет последний оптинский архимандрит».

Старец Амвросий не замедлил выполнить повеление юродивого. Осторожно сполз со своей кушетки, с которой уже редко вставал по состоянию здоровья, и отвесил оторопевшему Ивану низкий долгий поклон. Парень не знал, куда деться от смущения и растерянно оглядывался на присутствующих в комнате. В наступившей тишине блаженный Василий снова взял Ивана за руку и повел за собой из кельи. На крыльце поманил пальцем, дескать, наклонись, что скажу, и, когда Иван приблизился, жарко прошептал в ухо: «Тебя казнят». И сразу отпрянул, захихикал, потянул Ивана за собой: «Пойдем к отцу, в трапезную».

По дороге в трапезную юродивый вертел головой во все стороны, дергал Ивана за руку и призывал богомольцев: «Поклонитесь последнему оптинскому архимандриту». Так рассказывал о появлении в Оптиной будущего отца Исаакия старец Нектарий.

Получив исчерпывающую характеристику Ивана Николаевича Бобрикова от местного юродивого, старец Амвросий благословил настоятеля монастыря, старца Исаакия, принять молодого человека к себе на добровольное послушание.

Послушничество Ивана оказалось долгим, оно растянулось на тринадцать лет. Только 17 декабря 1897 года во время настоятельства архимандрита Досифея (Силаева) послушник Иван Бобриков вошел в число братства монастыря. Зато дальше его карьера была молниеносной. Уже через полгода, 7 июня 1898 года, он был пострижен в монахи с именем Исаакий, а 20 октября того же года рукоположен в иеродиакона. Несколько дней спустя, 24 октября, в день освящения Казанского собора Шамординской обители калужским епископом Вениамином отец Исаакий был рукоположен в иеромонаха. На откровение помыслов все это время он ходил к старцу Иосифу.

Когда монаха Исаакия посвятили в священнический сан, он в качестве послушания стал уставщиком обители. В его обязанности входило наблюдать за правильным чинопоследованием церковных служб. Для того чтобы успешно справляться с этим послушанием, отцу Исаакию пришлось тщательно изучить устав.

Отец Исаакий всегда с любовью и уважением относился к своему отцу, который вел тихую и скромную жизнь инока. Когда в 1908 году отец скончался, отец Исаакий часто приходил на его могилу, духовная связь между отцом и сыном не прервалась. Был такой случай: отец Исаакий и скитоначальник отец Феодосий в чем-то не поладили, между ними возникла легкая взаимная неприязнь. Достаточно долгое время оба пребывали во взаимных обидах. Но однажды отец Феодосий пришел к отцу Исаакию и рассказал ему, что видел во сне схимонаха Николая, усопшего родителя отца Исаакия. Явившийся во сне схимонах Николай грозил обоим спорщикам. Отец Исаакий, выслушав рассказ, задумался, а потом тихо сказал всего лишь одно слово: «Чует!..» После этого мир между монахами восторжествовал, и более они никогда не ссорились.

30 августа 1913 года, после кончины настоятеля отца Ксенофонта, старшая оптинская братия единодушно избрала отца Исаакия на его место, оценив его смирение и рассудительность. Шамординская монахиня Мария (Добромыслова), духовная дочь старца Никона, так вспоминала отца Исаакия: «По своей примерной, истинно монашеской жизни он был вполне достоин занять столь высокий пост. Очень большого роста, внушительной и благолепной наружности, он был прост, как дитя, и в то же время мудр духовной мудростью».

Настоятельство легло на плечи отца Исаакия во времена, трудные для всей России. В 1914 году страна вступила в Первую мировую войну, затем грянула революции, потом разразилась жестокая братоубийственная Гражданская война. Церковь сполна разделила крестный путь России.

В это время обители, наверное, нужен был именно такой настоятель: несокрушимый в вере, великий мудростью и щедро наделенный всепрощающей любовью. Дар старчества игумен Исаакий воспринял непосредственно от великих оптинских старцев, молитвами и трудами он стал достойным их преемником.

Зимой 1914 года, когда уже шла война, в обитель пришел юродивый Гаврюшка. Явился он в лютый мороз без шапки, в ветхих лохмотьях, а в руках у него была, метла. Этой метлой он неожиданно для всех изо всей силы ударил вышедшего к нему навстречу настоятеля отца Исаакия. И не успел настоятель опомниться, как Гаврюшка заявил:

– Архимандрит! Прими Гаврюшку в обитель и сделай его казначеем!

– Как я тебя могу назначить казначеем, если ты метлой дерешься? – пряча улыбку, спросил юродивого отец Исаакий.

– Я потому дерусь, – ответил Гаврюшка, – что я не тебя бил, я от тебя метлою черта отгонял, который тебя с нынешним казначеем ссорил.

Протоиерей Сергий Сидоров, в 1937 году расстрелянный большевиками, утверждал, что казначей и настоятель, прежде ссорившиеся между собой, с тех пор стали дружить.

Юродивого Гаврюшку в обитель приняли, при каждой встрече он кричал вслед настоятелю осипшим на морозе голосом, напоминающим воронье карканье: «Вот идет последний оптинский архимандрит! Его расстреляют!» Гаврюшка провел в Оптиной пустыни два дня, пугая монахов страшным предсказанием судьбы наставника обители, а потом исчез, словно и не приходил.

Нелегкий труд быть настоятелем монастыря. Каждый день приходится решать множество задач, притом не только разбираться в делах духовных, но и вести сложнейшее хозяйство, особенно такое, как в Оптиной пустыни. Архимандрит Исаакий вел все дела огромного монастырского хозяйства внимательно и рачительно, но в то же время во всем строжайшим образом соотносился с евангельскими заповедями. Что бы в обители ни происходило, во главу угла настоятель ставил людей, со всеми свойственными человеческим душам слабостями и немощами, забота о спасении которых – первейшее дело пастыря. Вот какую расписку выдал собственноручно отец Исаакий порубщику монастырского леса, приведенному к нему на суд. В ней говорилось, что крестьянин, виновный в незаконной вырубке монастырского леса «. за свой поступок – покражу леса с Макеевской дачи пустыни – на сей раз прощается, так как просит прощения и обещает более не делать».

Война не обошла стороной Оптину пустынь. В обители ощущался недостаток во всем, но братия терпеливо несла лишения, понимая, что трудные времена настали не только для них. Приходилось экономить, но даже в этих условиях монастырь чутко отзывался на просьбы о помощи пострадавшим от бедствий войны, урезая и сокращая до минимума собственные потребности. Когда в Россию хлынули потоки беженцев из Польши и Белоруссии, к монастырю обратились с просьбой предоставить им кров. Эта просьба правительства произвела поначалу сильные волнения в среде монахов, да и самого настоятеля очень обеспокоила. Дело в том, что жизнь бок о бок с мирянами категорически несовместима с монастырским уставом. Но выход был найден, беженцам предоставили помещение за территорией монастыря, выделив для них одну из монастырских гостиниц. Среди измученных беженцев вспыхнул тиф. Монастырь освободил для тифозных больных больничный корпус. Затем, почти в конце войны, под приют для детей-сирот была отдана еще одна монастырская гостиница.

Отец Исаакий не имел ни одной свободной минутки – его ждало великое множество неотложных дел. До самого утра горел свет в его келье. Но, несмотря на все трудности, настоятель оставался нетороплив в движениях, всегда расположен к любому собеседнику, никогда не спешил в решении вопросов, во всем полагаясь на Господа. И в то же время не давал себе никаких послаблений.

Будущий митрополит Вениамин (Федченков), в то время ректор Тверской семинарии, вспоминал об отце Исаакии: «Он перед служением литургии в праздники всегда исповедовался духовнику. Один ученый монах, впоследствии известный митрополит, спросил его: зачем он это делает и в чем ему каяться? Какие у него могут быть грехи? На это отец архимандрит ответил сравнением: „Вот оставьте этот стол на неделю в комнате с закрытыми окнами и запертой дверью. Потом придите и проведите пальцем по нему. И останется на столе чистая полоса, а на пальце – пыль, которую и не замечаешь даже в воздухе. Так и грехи: большие или малые, но они накапливаются непрерывно. И от них следует очищаться покаянием и исповедью"».

За год до революции Оптину пустынь последний раз посетили представители царственного дома Романовых. Приехали великий князь Дмитрий Константинович и великая княгиня Татьяна Константиновна. Царственным паломникам, как всегда, была уготована торжественная встреча, литургию служил сам настоятель Исаакий.

Вскоре последовала Февральская революция, затем Октябрьский переворот, в России началась великая смута. Сведения о происходившем в пустыни в это время отрывочны и скудны. Из «Летописи скита» известно, что отец Исаакий участвовал во Всероссийском церковном соборе 1917 года.

Вскоре после Февральской революции в Ревеле погиб брат прихожанки обители и врача военного лазарета, Александры Дмитриевны Оберучевой, Михаил. Обезумевшая от горя женщина не могла нигде похоронить брата, погибшего в бою с красными. Отчаявшись, она привезла гроб с телом брата в Оптину пустынь. Это было полной неожиданностью для монахов обители. Погребение убитого офицера могло навлечь на монастырь серьезные неприятности.

Александра Дмитриевна пала на колени перед настоятелем обители, отцом Исаакием, и стала просить у него прощения за то, что привезла тело брата в монастырь без разрешения. Отец Исаакий утешил женщину, ответив ей спокойно, словно ничего необычного не случилось: «Как же, мученика мы примем с радостью и найдем ему лучшее место на кладбище». Архимандрит принял самое активное участие в погребении погибшего офицера. Он лично выбрал место для могилы недалеко от часовни и лично же участвовал в погребении. В те времена это был очень смелый поступок.

Далее последовали уже известные читателю события: 23 января 1918 года вышел декрет Совета Народных Комиссаров об отделении Церкви от государства, согласно которому пустынь была закрыта. Некоторое время монастырь сумел продлить свое существование под видом «сельскохозяйственной артели». Еще пять лет многие люди шли и шли в обитель за столь нужными в эти жестокие времена помощью, утешением и наставлениями. Многие вконец отчаявшиеся люди, потерявшие дом, близких, родных, оставшиеся без средств к существованию, нашли в обители понимание и поддержку, а многие – пищу и кров. И все это благодаря практической сметке и духовной мудрости настоятеля обители, который даже в этой дикой круговерти оставался невозмутим, во всем полагаясь на волю Господа.

Сколько мог оберегал настоятель Исаакий самое главное сокровище Оптиной пустыни – старчество. До последней возможности принимали в скиту два старца: отец Нектарий и отец Анатолий Младший. Старец Анатолий принимал посетителей, несмотря на тяжелую болезнь. Власти не решались трогать старцев, слишком большой популярностью и любовью они пользовались в народе. А вот настоятеля, покровительствовавшего им, открывшего доступ к старцам посетителям обители, арестовали уже в 1919 году. Продержали некоторое время в Козельской тюрьме, но отпустили. На первый раз.

В 1923 году власти закрыли сельскохозяйственную артель в Оптиной пустыни. Обитель была передана в ведение Главнауки как исторический памятник «Музей Оптина пустынь». Настоятель отец Исаакий был сразу же заключен под стражу.

Тюрем в стране уже не хватало, потому в тюрьму превратили даже монастырскую хлебопекарню и ее кельи. Первым узником этой тюрьмы стал настоятель обители. Продержали его там недолго, да и сама тюрьма долго не просуществовала – не хватало не только тюрем, но и охранников.

После освобождения из тюрьмы отцу Исаакию было объявлено об его отстранении от управления монастырем и приказано немедленно покинуть обитель вместе со всей старшей монастырской братией. Передать монастырское имущество музею поручили иеромонаху Никону. Отец Исаакий, узнав об этом, был очень рад: в монастыре, пускай на какое-то время – иллюзий уже никто не питал, – но оставался достойный человек. Отец Исаакий обратился к отцу Никону с такими словами: «Отец Никон, мы уходим, а ты останься, ведь сюда будут приходить богомольцы, надо, чтобы была служба, а иеродиаконом останется отец Серафим». Впоследствии отец Никон не только проводил в монастыре богослужения, но и принимал народ, продолжая традиции оптинских старцев.

Покинув родную обитель со скорбью в сердце, изгнанные монахи в большинстве своем разместились по квартирам в городе Козельске. Бывший настоятель отец Исаакий снимал половину дома на самой окраине города. Вместе с ним жили иеромонахи Мисаил, Ефросия, Питирим и Диодор. Говорят, этот дом сохранился до сих пор, несмотря на то что основательно пострадал во время пожара.

Невдалеке от дома по-прежнему каждую весну расцветает куст сирени, посаженный отцом Исаакием.

Монахи Оптиной пустыни и в Козельске старались сохранить и продолжить монастырскую жизнь. Они относились к отцу Исаакию как своему настоятелю, испрашивая у него благословения и духовных советов.

В Козельске еще каким-то чудом сохранился действующий Георгиевский храм. И как раз в это время в нем освободилось место священника. Чудесным образом устроилось так, что все должности в храме заняли иноки Оптиной пустыни. Бывший оптинский благочинный и уставщик отец Феодот создал небольшой хор из проживавших в Козельске монахов во главе с самим настоятелем отцом Исаакием.

Через год в Козельск приехал окончательно изгнанный из Оптиной пустыни иеромонах Никон, который стал проводить службы в Успенском соборе. Он тоже организовал монашеский хор из оптинских монахов, певший по праздничным дням. Жителям Козельска очень понравилось служение по монастырскому уставу: Георгиевский и Успенский соборы всегда были переполнены. В город стали стекаться толпы богомольцев, приезжали монахи и инокини из закрытых окрестных монастырей.

Такое массовое скопление верующих и монашеской братии вызвало нешуточное недовольство властей. В 1929 году в Козельске одновременно были закрыты семь храмов. Действующей осталась только Благовещенская церковь. Большинство монахов были отправлены в ссылку. Отец Исаакий по благословению Калужского епископа заботился о том, чтобы посвящать достойных монахов и иеродиаконов в священномонахов. Их отправляли в приходы, дабы не прекращалось служение в сельских храмах.

К середине 1929 года с отцом Исаакием в Козельске из оптинской братии оставались всего несколько иноков, да и то больных и старых. Остальные были сосланы либо арестованы. Отец Никон уже второй год находился в заключении.

В августе 1929 года, на следующий день после праздника Преображения Господня, были арестованы все остававшиеся в Козельске монахи Оптиной пустыни, кроме отца Иосифа. Архимандрит Исаакий был арестован уже в третий раз. Поначалу все арестованные содержались под стражей в городской тюрьме, а после были отправлены в Смоленск.

Следствие растянулось на полгода. В январе 1930 года отца Исаакия освободили и выслали в город Белев. В этом городе собралось много высланных монахов, туда же стали съезжаться монахи из закрывавшихся один за другим монастырей Калужской и Тульской епархий. В Белев к отцу Исаакию стали приезжать его духовные дети.

Власти пристально следили за бывшим настоятелем Оптиной пустыни, и в 1932 году его опять арестовали, на этот раз «за незаконную валютную операцию». Задержали его при покупке иконы, за которую он пытался расплатиться царскими золотыми. Скорее всего, это была заранее подстроенная провокация.

Пять месяцев продержали в тюрьме шестидесятисемилетнего отца Исаакия. Говорят, следователь на одном из допросов предложил отцу Исаакию найти возможность покинуть Россию, на что престарелый узник смиренно ответил: «От своего креста не побегу!», сделав свой выбор. И на этот раз его выпустили, настоятельно рекомендовав покинуть Белев, если он не хочет, чтобы его постигла участь тысяч расстрелянных собратьев по вере. Но выбор уже был сделан. Он остался в Белеве, продолжал принимать своих духовных детей, поддерживал оставшихся на свободе священнослужителей. Так продолжалось еще пять лет.

В конце 1937 года начались массовые репрессии по всей стране. Не миновали они и Белев. Сначала было арестовано сто человек, а 16 декабря 1937 года арестовали отца Исаакия, белевского епископа Никиту (Прибыткова), четверых священников, одиннадцать монахов и троих мирян. Было открыто насквозь сфабрикованное дело «о подпольном монастыре». Епископу Никите, как старшему, вменялось в вину, что он «являясь организатором и руководителем подпольного монастыря при храме Святителя Николая в Казачьей слободе, систематически давал установку монашествующему элементу и духовенству о проведении контрреволюционной деятельности среди населения. Также он обвинялся в распространении явно провокационных слухов о сошествии на землю Антихриста, приближающейся войне и гибели существующего советского строя».

Все арестованные по этому делу были подвергнуты бесчеловечным испытаниям. Им сутками не разрешали спать, заставляли стоять, при этом не прекращался допрос, и следователи сменяли один другого. Если же обессиленный человек падал, его обливали холодной водой, поднимали, и все начиналось сначала. Следователи добивались от них добровольных признаний. Но арестованные все отрицали. И только когда заключенных стали избивать и пытать, пятеро из них не выдержали мучений и подписали протоколы, подтверждающие их участие в «контрреволюционной деятельности».

Отец Исаакий, несмотря на почтенный возраст, стойко перенес все мучения и на все вопросы отвечал, что в состав подпольного монастыря не входил, антисоветской деятельностью не занимался. Впрочем, следователей его признание уже не интересовало. Для сфабрикованного дела хватило пяти признаний. Следствие было быстрым, суд – еще быстрее.

25 декабря 1937 года белевским НКВД был вынесен обвинительный акт, которым все арестованные, признавшиеся и не признавшиеся, были признаны виновными в создании мифического подпольного монастыря. Обвиняемых из Белева перевели в Тулу, где заседала печально известная «тройка». Эта самая «тройка» 30 декабря 1937 года вынесла приговор. Всем одинаковый – расстрел.

8 января 1938 года, на второй день Рождества Христова, когда Православная церковь празднует Собор Пресвятой Богородицы, приговор привели в исполнение. Расстреливали в Тесницких лагерях под Тулой. Расстрелянных мучеников, в числе которых был и отец Исаакий, тайно захоронили на сто шестьдесят втором километре Симферопольского шоссе, в лесу.