Бог видит

В 22-й главе Книги Бытия рассказывается о самых тяжелых мгновениях в жизни Авраама - как Бог его испытывал и потребовал от него жертвы так долго ожидавшимся единственным сыном. Авраам повиновался, с тем послушанием веры и упования, которая навсегда утвердила его в обетованиях Божиих. Но в самый страшный момент он услыхал зов ангела Божия, который освободил его из ужасающего испытания.

«И Авраам назвал это место: Бог видит».

Пока испытание окутывало его своим мраком, на душе у него было должно быть так, как у человека попавшего в безысходную беду среди непроглядной тьмы. Но вот черные стены пали, и он увидал, что не был оставлен и что взор Божий был все время на нем.

Бог есть Тот, Который видит.

Тайна зрячести Бога Живого...

Мир в большей своей части находится вне моего поля зрения, слишком далеко от меня, чтобы мне туда достигать. Слишком велика протяженность мира, чтоб мне ее обозреть. И слишком глубоко уходит мир в мельчайшие величины, чтоб мне его постигнуть. Бог же видит все. Пустыни, горы, бездны, глубины моря и земли, - солнце, звезды, безмерность мироздания, - до непостижимости мельчайшие частицы в строении вещества, - все это Он видит. То, что теперь происходит где бы то ни было, то, что прежде происходило в бесконечном чередовании мгновений, то, что произошло до всякой истории, когда не жил еще ни один человек и ни одно чувство не воспринимало ничего, - Он все это видит. Есть око, открытое, абсолютно видящее. Есть взор, все охватывающий, всюду проникающий.

Но это еще не самое великое.

В Священном Писании сказано: «Человек видит внешнее, Бог же взирает в сердце». Самая глубокая недостижимость начинается в человеке.

Человек - существо и внешнее, и внутреннее: одно в другом. Во всем внешнем, в образе и в поведении, содержится внутреннее. То определяется этим, и от этого то приобретает свою истинность. Но так ли уж определенно можно уловить это внутреннее?

Человек совершает жест, который сам по себе выражает благорасположенность, но может статься, что внутренне он полон отталкивания и ненависти. Иногда можно это заметить или почувствовать нечто двусмысленное и тревожное. Но бывают люди, так владеющие своими внешними проявлениями, что невозможно дознаться, что, собственно, за этим стоит.

Бог видит, что есть за этими внешними проявлениями, за любыми жестами, за любым выражением лица. Как бы ни была сильна воля томи владеющая, как бы ни была обманчива эта игра, - даже если в них кроется все лукавство, какое только есть в природе, перед Богом все это раскрыто до самого последнего конца.

Любому действию подлинный смысл придается тем побуждением, из которого оно совершается. Кажется, например, что человек оказывает другому услугу; но в действительности он руководствуется расчетом. Его интересует не благо другого, а собственная выгода... Он помогает, и если его спросить, почему он это делает, он ответит: «Потому что я к нему хорошо отношусь». При этом он даже те солжет, - он действительно думает, что это так. Но внезапно он сознает, что все - таки его сердце было обращено не туда. Ему хотелось быть замеченным. Значит, за тем первым побуждением таилось другое - тщеславие. Но может быть, и это еще не предел. За этим побуждением могли скрываться еще другие, совсем темные и совсем странные. Так один импульс может проскользнуть за другой, смешаться с другим, маскироваться в другом. Тут обнаруживается целое сплетение побуждений, вытесненных и пересекающихся между собой инстинктов. В человеческой душе самые странные подтасовки, маскировки и замещения создают целый ряд слоев. Кто в этом разберется? Внешнее у человека вырастает из внутренней глубины. Если проследить его поведение до этих корней, то попадаешь из слоя в слой, из одного сплетения в другое сплетение. А до самого дна, пожалуй, вовсе невозможно добраться. Может быть даже и нет никакого дна, а есть бездна.

И тут опять Бог есть Тот, Который видит. Его взор проникает сквозь все эти сплетения. Он отличает ненастоящее

от настоящего, выражение от намерения, маску от первопричины. Корни, дно, истоки лежат перед Ним обнаженными.

Бывает, что человек поступает невпопад, неловко и нецелесообразно. В действительности он имел ввиду нечто совсем другое, только ему не удалось... Другой человек хотел бы высказать то, что он думает, а слов не находит... Или человек хочет выразить свое настроение, а жесты и выражение лица ему не повинуются... Разве не бывает, что мы знаем отлично, какие именно слова надо бы сказать, и хотели бы их сказать с полной искренностью, но тем не менее остаемся немыми? Выражение нам не дается.

Даже и так бывает, что мы чего-то хотим и сами не знаем, чего. Человека что-то куда-то влечет и он неспокоен, но при этом не понимает сам себя. Тут немота оказывается еще глубже. Даже внутреннее знание и внутреннее слово несвободны.

Все это приносит много бед. От всего этого много неправды делается одними другим.

Бог же есть Тот, Который видит - видит и узнает, - узнает и то, что не находит никакого выражения, то, что еще не открылось даже себе самому.

Чтобы выразить, что то или иное мерится абсолютною мерою правды и испытывается до самого конца, Священное Писание обычно говорит: это стоит «перед Богом». Стоит перед взором Божиим, проникающим до самых глубин, познающим самое сокровенное молчание, когда еще не может быть никаких слов; и только так все существующее утверждается в качестве того, чем оно стремится быть. «Перед Богом» все по-другому, чем ,,перед людьми» или перед самим собой. В том именно, что все происходящее происходит перед Богом, совершается непрестанный суд Божий над всем, что происходит, и над всем, что есть. Под Его взором все, в целом и в частности, внешне и внутренне, в причинах и в следствиях, в началах и в развитиях.

Исходя из этого можно понять, что такое «страх Божий». Это не только тревога от непосредственного ощущения Его потрясающего могущества: это также сознание, что Он тебя видит насквозь, что ты стоишь перед Его святым неподкупным судом и отговориться не можешь.

Но не ужасно ли быть под таким взором, стоять в таком беспощадно ярком освещении? В лабораториях и в больницах бывают такие помещения - совершенно белые, с немногочисленной мебелью, стеклянные, освещенные очень сильными лампами, нестерпимо ярко: ни одного уголка, ни малейшей тени, куца бы спрятаться. Неужели же мы перед Богом, как больной в таком операционном зале под взором врача? Было бы от чего ужаснуться!

Но это не так. Можно быть видимым по-разному. Видящий взор не только отражает то, что есть, он также влияет на то, что он видит. Видеть означает также и действовать. При этом нечто происходит с тем, что было увидено.

Один может посмотреть на другого с неприязнью. Такой взгляд задевает. Можно посмотреть на другого с любопытством, или с похотью, или со злобой. Такой взгляд уязвляет и действует разрушительно. Он вызывает отпор. Можно смотреть на другого с равнодушной проницательностью. От такого взгляда пробирает холод, человек чувствует себя униженным, задетым с своем достоинстве... Но можно смотреть на другого и с благоговением. Тогда тот приобретает больше простора, больше свободы для себя. Можно смотреть с благожелательством, с добротой. Это ободряет... Можно смотреть на другого с любовью. Тогда в нем раскрывается то, что сокрыто. Пробуждаются сипы. Он становится самим собой.

Бог есть Тот, Который видит. Но Его видение есть любовь. Оно охватывает Его создания, говорит им «да» и ободряет их, ибо «Он не ненавидит ничего из того, что Он создал» - Он, ведь, сказал однажды, что «все добро зело». Он видит возможности Своих тварей и призывает к их осуществлению. Он видит зло и его измеряет, видит грех и осуждает его; Его суд проникает до самого дна и ничто не может от Него утаиться, - но Он сам сказал нам, что Он - Спасение; и все это тоже охватывается Его взглядом.

Божия любовь - творческая и спасающая. Она вызвала к бытию мир, которого еще не было, и она же воссоздала погибший мир. Бог видит не так, как смотрят на нечто уже готовое, заранее данное; Его видение это - сама творческая любовь и само могущество, утверждающее каждый предмет в его бытии и вновь возводящее его из глубин падения.

Бог видит: это значит, что Его лик обращен к человеку и этим самым дает человеку его человеческий лик. Я являюсь самим собой оттого, что Он меня видит. Душа жива устремленным на нее любвеобильным взглядом Божиим. Бесконечная в этом глубина, и тайна блаженства.

Бог есть Тот, Который видит с любовью. Тот, взором Которого все сущее есть то, что оно есть... и я являюсь тем, кем я являюсь.

Нет ничего яснее Божиего взгляда. Но нет и ничего более оберегающего. Этот взгляд неумолим; но он же и источник надежды.

Божий взгляд не разоблачает перед всеми; он охраняет. Не выдает меня, а окутывает меня с величайшею бережностью. Человеческий взор нередко разрушает тайну. Божий взор ее создает.

Мы не можем сделать ничего лучшего, как внедриться в Божий взор. Чем глубже мы постигаем, что есть Бог, тем сильнее мы ощущаем потребность быть под Его взором. Он-то нас видит, хотим ли мы того, или нет. Но есть разница в том, стараемся ли мы уклониться от Божиего взгляда, или сами переносимся в него, улавливаем то, что он для нас выражает, согласуемся с этим и сами желаем, чтобы воля Божия свершалась и здесь.

Мы не можем сделать ничего лучшего, как поставить себя, вместе со всем, чем мы обладаем, перед взором Божиим: «Да буду я видим Тобою». И отбросить боязнь, которая мешает нам так поступать. Духовную лень, самолюбие, гордость, все это - тоже прочь! «Да видишь Ты хорошее, но да видишь Ты и несостоятельное! Уродство, неправду, лукавство, зло, - да видишь Ты все, о Боже!».

Бывает, что мы не в состоянии что-то изменить. Тогда по крайней мере пусть Он это видит. Бывает, что мы не можем в чем либо честно раскаяться. Но нужно, чтобы Он это видел, - а к тому же видел и то, что мы еще не можем раскаяться!

Всякая недостаточность и всякое дурное могут существовать. Все это еще не смертельно, пока находится под Его взором. Пока мы способны выступить перед оком Божиим, это служит нам неиссякаемым источником обновления. Все возможно, если мы всего ожидаем от Бога. Но всему грозит гибель, если воля к этому у нас исчезает.