Маша прощалась с Отто у самого Собора. Старик протянул ей толстую кожаную папку, напичканную бумагами.

Девушка удивленно на него уставилась, ожидая объяснений.

– Тебе пора это прочитать, – серьезно сказал Отто.

– Кое-что о пророках и предсказаниях? – уточнила она, держа папку под мышкой.

Старый Отто грустно усмехнулся:

– Нет, о пророках и казнях. Настало время читать.

Судьба уже победила к тому времени Иисуса. Оставалось несколько дней жизни. Предательство и распятие уже ждали его. Но поначалу все же казалось, что повседневное существование идет своим чередом. Ученики Иисуса хотели знать, где они все вместе отпразднуют наступающий Песах. И Иисус решается предложить ученикам следующее: «…пойдите в город; и встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним, и куда он войдет, скажете хозяину дома того: Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими?»

Довольно странные слова. Вам так не кажется? Ну что ж, сейчас объясню. Дело в том, что в эпоху Иисуса воду в Израиле носили не мужчины, а женщины. Исключение из правила было только одно: сообщество монахов-ессеев, следовавших обету безбрачия. В их общине именно мужчинам приходилось таскать воду из колодцев. Значит, Иисус предлагает ученикам последовать за одним из членов ордена ессеев? Интересно, куда же?

Ученики должны за этим водоносом дойти до некоего дома и спросить хозяина: «Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими?» Взгляд на греческий текст Евангелия указывает на то, что переводчик допустил маленькую, но очень существенную ошибку, передавая слова Иисуса и у Матфея, и у Марка, и у Луки. В переводе ученики спрашивают про комнату, в которой могли бы собраться ученики и их Учитель. Но в действительности Иисус говорит «где моя комната»: «Где комната, которая моя, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими?» Нет ни малейших сомнений: и «ученики мои», и «комната, которая моя».

Но что бы это значило?

Или Иисус является владельцем комнаты в доме, или Иисус арендовал ее у хозяев дома. Но в любом случае понимать Иисуса надо так, что он прекрасно знает о существовании данного особенного помещения, и более того, неоднократно уже пользовался им на время Песаха/ Пасхи. То, как он ведет себя в этом доме, еще более ясно говорит, что именно было скрыто за ошибкой перевода евангельских текстов.

В переводе ученики узнают: «И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую». Но в греческом оригинале мы читаем следующее: «И он покажет вам в этаже верхнем комнату большую…». То есть ученики не должны бежать за любым водоносом в любой дом, где им сдадут любую комнату. Они должны последовать за вполне определенным человеком, принадлежащим к ордену ессеев, который приведет их в совершенно определенную комнату совершенно определенного дома, прекрасно известного Иисусу. Как бы иначе Иисус заранее мог знать, что в неком верхнем этаже расположена большая комната, принадлежащая лично ему? Собственно говоря, неправильный перевод порождает у читателей Нового Завета ощущение, что ученики случайно выбрали для праздника совершенно случайную комнату в совершенно случайном доме. А это неверное впечатление.

Иначе описываемые евангелистами детали помещения, в котором проходила тайная вечеря, покажутся совершенно ненужными. Комната-то «большая, устланная, готовая». Возможно, это покажется несущественным современному читателю Библии, незнакомому с иудейскими обычаями. Но дело в том, что по иудейским законам – очень точным – Песах должен праздноваться с удобствами. Поэтому для иудеев было важно, чтобы комната к празднику Песаха была убрана множеством удобных ковров и подушек.

После устранения двух «маленьких» недочетов перевода Нового Завета становится ясно, что Иисус хотел отпраздновать Песах в хорошо известном ему помещении по старым иудейским ритуалам. Странно только, что именно эти типичные ритуалы и обычаи не были описаны в Новом Завете. Может быть, авторам евангельских текстов они казались столь обычными, что и упоминать о них не хотелось?

Иисус никогда не отказывался от выполнения старых обычаев. И, тем не менее, в канонических евангельских текстах нас стараются убедить чуть ли не в том, что Иисус праздновал не иудейскую пасху, а христианскую тайную вечерю. Три Евангелия – от Матфея, Марка и Луки в один голос утверждают, что Иисус незадолго до своего ареста праздновал христианскую вечерю: «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и возблагодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь моя Нового Завета, за многих изливаемая во остановление грехов».

Эти так называемые слова Иисуса Иисус никогда не произносил. «Распитие крови» было строжайшим образом запрещено у иудеев в полном соответствии с законом Моисея. Иисус праздновал песах по иудейскому обряду. Он никогда бы не решился требовать даже символического распития крови.

Поскольку Иисус был распят незадолго до песаха, он вообще не мог отметить религиозный праздник досрочно. Разве что он руководствовался календарем монашеского ордена ессеев. Те отмечали пасху на день раньше всех ортодоксальных иудеев. В эпоху Иисуса у иудеев в празднике принимали участие и женщины. При описании тайной вечери Иисуса с учениками бросается в глаза полное отсутствие за праздничным столом женщин. Поскольку учеников Иисуса привел к дому водонос-мужчина, предположительно ессей, можно сделать вывод: Иисус и в самом деле отпраздновал пасху по ессейскому обряду.

Хочу напомнить вам: ессеи отличались от остальных иудеев фанатизмом веры. Они надеялись на появление Мессии, который у них на глазах изгонит из Иудеи грешных римлян. Какой вывод надлежит нам сделать? Что именно перед арестом Иисус праздновал вместе с учениками? Какой праздник? Пасху по календарю ессеев? Или это вообще был обычный ужин в кругу друзей? Об этом стоило бы поспорить. Самое главное, что Иисус никогда не говорил приписываемых ему слов. Уж больно не соответствуют они той далекой эпохе. А следовательно, не могут быть доказательством реальных действий Иисуса. Тайная вечеря была переписана в эпоху раннехристианской общины для поддержания тогда еще весьма незначительного авторитета ее духовных учителей. Что бы ни праздновал Иисус вместе с учениками, христианской вечерей это точно не было.

Вот и состоялся прощальный ужин с учениками. Арест Иисуса неуклонно приближался: «предатель» Иуда уже отправился к первосвященникам, чтобы выдать Иисуса властям. А Иисус и оставшиеся ученики отправились в Гефсиманский сад. Через несколько часов Иисуса вырвут из привычного круга учеников и потащат на судилище в Синедрион. Как же он провел свои последние часы?

Евангелисты Матфей, Марк и Лука рассказывают историю, прямо противоположную истории, представленной в Евангелии от Иоанна. У Иоанна Иисус мучается, что вскоре расстанется с жизнью. Но Иисус не колеблется ни единого мгновения. Он покорен судьбе: «Душа моя теперь возмутилась; и что мне сказать? Отче! Избавь меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел». То есть Иисус принимает некий божественный план, заранее соглашаясь умереть на кресте.

Причем у Иоанна мольбы Иисуса не остаются неуслышанными. Бог ответствует ему с небес. «Тогда пришел с неба глас: и прославил, и еще прославлять буду. Народ, стоявший и слышавший то, говорил: это гром». Стойте, стойте! Это что за народ стоит в уединенном саду, где Иисус в одиночестве «беседует с Богом»? Вроде бы по «сценарию» Иисус в одиночку отправился в Гефсиманский сад с учениками?

Согласно евангелистам Матфею, Марку и Луке, Иисус пребывал в саду с одиннадцатью своими учениками. Разумеется, Иуда отсутствовал по «уважительным причинам». О «народе», стоявшем поблизости в ожидании непонятно чего, и речи быть не могло. И в то время как Иисус у Иоанна решается принять горькую участь, за прочих евангелистов он молит Бога, чтоб «миновала их чаша сия».

Если верить евангелистам Марку и Матфею, Иисус пережил той ночью самое страшное разочарование всей своей жизни. Он разочаровался в ближайших учениках. Он заблуждался в оценке самых близких ему людей. Иисус пребывает в страшной беде и смертном ужасе: «…говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. …И приходит к ученикам и находит их спящими».

Ну не странно ли это: Иисус вполне ясно дает понять своим близким, насколько худо его положение, а они преспокойно засыпают. Они даже не пытаются бороться со сном и помолиться за Иисуса, своего любимого Учителя. Лука пытается объяснить не только волнующее его равнодушие учеников. Он заявляет, что уснули не от безразличия, наоборот: «…нашел их спящими от печали».

Неужели ужасная ситуация с Иисусом столь мало растрогала учеников, что в последние часы жизни Иисуса, буквально за несколько мгновений перед его арестом, они решили немного вздремнуть? Или история надумана от начала и до конца? Не выдуман ли сон учеников из неких драматургических побуждений, чтобы ярче описать туповатость учеников и смертный ужас Иисуса? Ну, лично у меня сразу же возникает вопрос, когда все это было придумано и что было в действительности. Неужели неизвестные авторы Евангелий придумали «сон учеников», а может, и всю сцену в Гефсиманском саду?

Ругайте меня, не ругайте, но рассказ этот – легенда от начала и до конца, историческая ценность которой равна нулю.

Чем позже записывалась сцена о ночи Иисуса в Гефсиманском саду, тем больше становилась готовность самого Иисуса расстаться с жизнью и в полном соответствии с христианской верой отдать ее за спасение рода человеческого, до невозможности погрязшего во всех смертных грехах. По Марку, Матфею и Луке, Иисус вначале все-таки просил избавить его от гибели и уж затем был подвергнут аресту. А по Иоанну, он уже ни в чем не сомневается, более того, просит Небесного Отца о помощи, но не спастись хочет, а жаждет поскорее погибнуть.

Зачем нужен был гефсиманский эпизод? Вероятно, кто-то очень хотел избавить Иисуса от ложных надежд. Он должен был понять, что ошибался в оценке своих ближайших учеников. Люди, на которых, как он думал, Иисус мог положиться, оставили его одного, причем в весьма плачевном состоянии. И когда ему понадобилась их помощь и поддержка, сладко уснули.

Еще раз скажу – красивая история. Но не очень правдоподобная. Сейчас поясню почему.

Иисус и сам бы не захотел никому признаться в том, о чем он молил Бога. Следовательно, сон учеников на руку: никто не может засвидетельствовать, о чем он молился в свой последний час.

Так что моление о чаше тоже выдумка. Следовательно, авторы Евангелий обманывали нас? Нет, они верили и описывали сцену в Гефсиманском саду совершенно искренне.

– Многоуважаемые, – почтительно произнес Отто, стрельнув взором в сторону саркофага «Трех святых царей», – я позволил себе представить на суд нашей молодой фройлян некий текст. Полагаю, молодая барышня вцепится в него мертвой хваткой.

– Поймет ли она хоть что-нибудь? – прошелестел высокомерный голосок.

– Простите, но она умная и любознательная девочка.

– Прочувствует ли она откровение той казни?

– Смею вас заверить, что более понятно описать тот эпизод достаточно сложно, – улыбнулся старик, – а такие, как она, ценят прозрачность высказываний.

– А мы уважаем таинства и загадки, – проворчал Моисей.

– Да кому нужна ваша загадочность мысли? – хмыкнул Отто. – Чтобы сеять многозначительность в людских умах? Чтобы не давать постичь истины?

– Имеющий уши… – проблеял Исайя.

– Вот спасибо большое, великий Исайя! Я серьезно вас спрашиваю: кому могут помочь ваши закодированные послания?

– Тем, кого они касаются, – неуверенно отозвался тот.

– А те, кого они касаются, смогут понять вашу путаную речь?

– Если Бог и Человек захотят, их дороги перекрестятся.

Отто разъярился:

– Как тогда на кресте, на горе Голгофа, да? Вы ведь и Ему задурили голову своими туманными посланиями!

В раннехристианскую эпоху среди христиан преобладали выдержки из определенных библейских текстов. Почитывали еще и Евангелия, было дело. Однако Библии как «компактного справочника Бога» в современном виде еще не существовало. И выдержки из священных текстов были крайне противоречивы.

Так, у Марка Иуда приводит «множество народа с мечами и кольями, от первосвященников, книжников и старейшин», чтобы те схватили Иисуса. А вот автору Евангелия от Матфея всего этого показалось мало. И «армия», приведенная Иудой и направленная книжниками и первосвященниками, значительно увеличивается.

Лука решает еще более усилить драматизм ситуации. У него тоже появляется толпа народа «с мечами и кольями», а вместе с этой толпой приходят и сами первосвященники с «начальниками храма». Вы уж меня простите, дорогие читатели, но «группа захвата» не могла сопровождаться кучкой первосвященников хотя бы потому, что подчинялась одному-единственному первосвященнику Каиафе.

Иоанн так описывает эту «народную акцию»: «Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием».

Почему же Матфей и Марк столь отчаянно фальсифицируют события, сваливая всю вину за арест Иисуса на иудеев? Отчего в их рассказе не фигурирует отряд римских воинов, упомянутый у Иоанна? Согласно сведениям Иоанна, на захват Иисуса была отправлена когорта, то есть шестьсот человек. Кстати, эти данные можно найти лишь в греческом оригинале Евангелия, именно там упоминается «Speira», когорта. В переводе она, чтобы как-то приладиться к текстам Матфея, Марка и Луки, называется просто отрядом воинов. Неужели сами толмачи не верили в то, что столь мощный отряд нужен для поимки одного-единственного невооруженного человека? Думаю, что не верили. К тому же маловероятно, что римские власти доверили бы иудейскому первосвященнику командование когортой, чтобы тот схватил религиозного «террориста».

Но еще больше исторических ляпов допускается при описании допроса Иисуса Понтием Пилатом и Иродом. Если бы Пилат и Ирод пришли к согласию в невиновности Иисуса, они бы тут же оправдали его. Реальные римляне изо всех сил старались «насолить» иудейским первосвященникам, которые не вызывали у них симпатий. А в евангельских текстах мы сталкиваемся с совершенно нелепой, курьезнейшей ситуацией: римляне боятся иудеев и их первосвященников. Вот что написано у Иоанна: «Когда же увидели его первосвященники и служители, то закричали: „Распни, распни его!“ Пилат, услышав это слово, больше убоялся».

Исторически неверно и то, что Пилат передает право вынесения приговора Ироду, как это описывается у Луки. Эта версия не только нелепа, но и полностью фальсифицирована. Юридически передача «преступника» римлянами местным властям не предусматривалась, потому что единственным судьей считался представитель Рима, который никогда не стал бы считаться с требованиями мелкого иудейского тетрарха.

Пилат был юридическим авторитетом. Если бы Понтий Пилат посчитал Иисуса – как значится у Луки – полностью невиновным, Иисус был бы освобожден.

Библейские рассказы об аресте и допросе Иисуса противоречивы и с исторической точки зрения во многих местах просто некорректны. Римляне становятся орудием ученых книжников, пожелавших смерти Иисуса. Особенно очевидным это становится, когда Пилат пытается прибегнуть к трюку освобождения Иисуса: выдумывается обычай, по которому римляне позволяют иудейскому народу решать, кого казнить – Иисуса или предводителя разбойников и убийцу Варраву. И народ отправляет на смерть Иисуса, помиловав Варраву.

При этом дело поначалу выглядит так, будто народ хочет помиловать Иисуса и распять Варраву. «Но первосвященники настояли на смене решения, воздействуя на народное мнение». То есть в тексте Марка подчеркивается, что народ довольно долго держал сторону Иисуса. А когда книжники арестовали Иисуса, то, опасаясь народного гнева, не отваживались поведать о своих планах насчет Иисуса: «И старались схватить его, но побоялись народа».

И вообще, для чего была нужна эта история с освобождением Варравы?

Скорее всего, именно для того, чтобы увеличить историческую вину иудеев, отдавших предпочтение убийце, а не Спасителю. А если мы все-таки предположим, что эпизод с Варравой, несмотря ни на что, полностью правдив?

Обычай помилования осужденных народом, который, дескать, дозволялся римскими префектами, совершенно неизвестен в истории. Уж больно сильный удар наносил бы такой обычай по авторитету Римской империи. Помилование или наказание находилось в ведении императора. Если бы Пилат повел себя так, как это описывается в Евангелиях Матфея, Марка, Луки и Иоанна, то он бы сам предстал перед судом в Риме.

Предположим, Иуда предал Иисуса. Предположим, Ииуса арестовали. Куда привели арестованного? «К первосвященнику», – отвечают евангелисты Марк, Матфей и Лука. Странно как-то, что только Матфей может назвать имя этого человека: Каиафа. А вот Иоанн явно противоречит своим «коллегам» по перу. Он отправляет Иисуса сначала в дом прежнего первосвященника – Анны. Интересно, с чего бы вдруг вести арестованного к бывшему первосвященнику, который сейчас находится «не у дел»? Анна был снят римлянами с должности еще в 15 году нашей эры.

Так кто же должен судить Иисуса? Марк и Матфей вторят друг другу, что Иисус дважды предстал перед Синедрионом. В первый раз сразу же после ареста, ночью. То есть ночью «Синедрион» терпеливо дожидался появления арестованного. Но с какой целью собрали совет? Чтобы приговорить Иисуса к смерти?

С одной стороны, создается впечатление, что Иисуса собирались «судить по всем правилам» и для этого собрали весь Синедрион. Но, с другой стороны, перемудрили евангелисты: процесс, проводимый в ночные часы, не имел по тем временам юридической силы, более того, был собран нелегально. Юридически правомочен был только второй совет синедриона. Все это ложь, говорит нам автор Евангелия от Луки, не было никакого второго заседания, было лишь одно. Ночной совет не имел места быть. Собирались, так сказать, «при свете дня».

Все это обман, поддакивает ему Иоанн. Не было вообще никакого заседания Синедриона, посвященного Иисусу, был только торопливый допрос Иисуса у Анны. Тот передал арестованного Каиафе, чтобы тот, в свою очередь, отправил его к Пилату.

Возможно, что прав Иоанн.

Синедрион только в том случае мог вынести приговор, если бы имелись свидетели, способные доказать вину арестованного. Подобных свидетелей нашли только Матфей и Марк. А вот какие свидетельства они должны предоставить против Иисуса, евангелисты так и не согласовали друг с другом. По Матфею, свидетели утверждают, что Иисус сказал, что мог бы разрушить храм Соломона. А свидетели Марка смущенно заявляют: Иисус сказал что-то очень плохое. Сложно с такими свидетелями обвинять народных проповедников.

В Апостольской истории Луки упреки становятся жестче: у него Иисус хочет уже не только разрушить храм Соломона в Иерусалиме, но и народ взбунтовать против истинной веры, предписанной еще Моисеем.

Ну и как вы полагаете, говорили ли свидетели правду? В одном прав Марк: «И некоторые, встав, лжесвидетельствовали против него». И все, что говорили свидетели, «не сходилось». Видимо, поэтому Иисус предпочел даже не замечать подобных свидетелей. Он просто молчал.

И тогда задается главный вопрос процесса. Но кем? По Луке, всем Синедрионом. По Марку и Матфею, его задает первосвященник. И что же он спрашивает? «Ты ли Христос, Сын Благословенного?» Вот как-то не верится, что такой вопрос мог быть задан на совете Синедриона ученым иудеем-книжником. Постановка вопроса свидетельствует о том, что тот, кто задал его, был вообще незнаком с основами иудаизма.

Вопрос подчеркивает, что Христос и Мессия – одно и то же лицо. Это более позднее представление христианской общины было совершенно чуждо иудеям эпохи Христа и Пилата. Оно показалось бы любому мало-мальски образованному человеку настолько абсурдным, что хоть самого его суди пред светлыми очами Синедриона. Христос – Помазанник Божий, который не может быть одновременно Сыном Божьим.

Еще более смешным кажется тот факт, что иудейские ученые и книжники упрекают Иисуса на процессе в том, что он называл себя Сыном Божьим.

Называть себя Сыном Божьим в эпоху Иисуса не считалось у иудеев преступлением. И оскорблением Бога такая формулировка тоже не считалась. Любой богобоязненный, верный закону иудей мог именовать себя «Сыном Божьим».

Ну а то, что Иисуса упрекают, будто он представлялся Мессией, смело можно назвать сплошным абсурдом: за это на суд не волокли. В ходе истории иудейского государства вновь и вновь появлялись люди, называвшие себя Мессиями. К тому же в эпоху Иисуса тоска по Мессии, удивительному спасителю нации, была настолько велика, что это приводило к появлению бессчетного количества самозванцев, мессии встречались буквально на каждом шагу. И никто не обвинял этих людей в смертных грехах. Так почему же Иисус должен был стать исключением?

Евангелисты не могут прийти к единому мнению даже в том, какой ответ дал Иисус на более чем некомпетентный вопрос первосвященника.

• По Евангелию Марка, Иисус невозмутимо и однозначно отвечает «Да»: «Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных».

• У Луки Иисус запутывает священников: «Если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать мне и не отпустите меня».

• Ответ Иисуса, по Матфею, сформулирован более кратко, но не менее двусмысленно: «Ты говоришь!» Это можно расценить и как «да», и как «нет».

Важно одно: из-за расхождений евангелистов мы не можем реконструировать, как проходил процесс над Иисусом на самом деле, какой ответ действительно принадлежит Иисусу. Да и реакция первосвященника на его ответы, описанная у Марка и Матфея, слишком неправдоподобна. Первосвященник рвет на себе одежду и кричит возмущенно: «К чему нам еще свидетельства! Разве недостаточно уже имеющихся у Синедриона, чтобы приговорить Иисуса к смерти?» Синедрион не место для умалишенных. И тем паче, бесноватые не могли стать первосвященниками.

Критический анализ описанного в Евангелиях процесса над Иисусом позволяет прийти к следующим выводам:

• Рассказы евангелистов не дают возможности точно реконструировать ход всего процесса.

• Отдельная информация настолько противоречива, что не оставляет никаких сомнений в том, что на процессе не мог быть вынесен юридически действительный приговор.

• Описываемый процесс противоречит всем известным историческим описаниям иудейских обрядов.

Вы вправе спросить, как на самом деле проходили процессы в Синедрионе. Я с удовольствием отвечу:

• На процессах, где решался вопрос жизни и смерти, сначала опрашивались свидетели «защиты». Только затем давалось слово свидетелям «обвинения». Евангелисты не знают этого фундаментального правила судопроизводства Синедриона.

• Процесс, на котором решался вопрос жизни и смерти, мог состояться лишь при свете дня, но уж никак не ночью. Смертный приговор выносился не в день процесса, а только через день после его окончания. Евангелисты также не знали об этом.

• Противоречивые высказывания свидетелей приводили к освобождению обвиненного. Поскольку высказывания свидетелей были противоречивы, Иисуса следовало бы освободить.

• Когда свидетели заканчивали свои речи, слово переходило к обвинителям и защитникам, но в самом начале слово брал самый младший судья Синедриона. К нему подключались более старшие по званию судьи. В заключение выступал председатель Синедриона. Евангелисты также не знали об этом принципиальном правиле всех заседаний Синедриона. Вывод я могу сделать только один: этот процесс от и до – полнейший абсурд; опираясь на знание обычаев и жизненного уклада иудеев, можно с уверенностью утверждать, что описанные действия не имели места быть. К тому же судить могли только римские власти, а не иудей ские. Так что и смертный приговор выносили именно они.

Иудейский праздник Пасхи в эпоху Иисуса праздновался как напоминание о древних временах: разве не Господь Бог самолично освободил иудейский народ из египетского плена? Благодаря целому ряду археологических раскопок и критической перепроверке источников сегодня можно сказать точно: то, как Ветхий Завет описывает легендарный исход из Египта, является исключительно авторской фантазией. Праздник Пасхи был не напоминанием о конкретном историческом событии, а скорее символом всей ранней истории, какую богобоязненные иудеи хотели бы иметь у себя в «архиве».

Что же сообщается в Новом Завете о так называемой амнистии на Песах? Иисус предстал перед всемогущим Понтием Пилатом. И римлянин проявляет к обвиняемому куда большее сочувствие, чем его соотечественники. Более того, Понтий Пилат считает Иисуса абсолютно ни в чем не виноватым. Тем не менее лицо, облеченное государственной властью, не осмеливается отпустить Иисуса на свободу. Зато весьма хитро решает: «На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили». Все четыре Евангелия дружно оповещают своих читателей о существовании подобного обычая. Вот только дальше начинаются сплошные нестыковки.

Согласно Матфею и Марку, существовал чисто римский обычай отпускать в честь праздника заключенного на свободу, и это воспринималось как милость римских властей. Самой курьезной оказывается формулировка из Евангелия от Иоанна. Там Пилат заявляет иудеям: «Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху». Значит, по Матфею и Марку, обычай этот чисто римский, а вот по Иоанну – все-таки иудейский, да еще и предпасхальный.

Иоанн – отличный сказочник, но подобный обычай мог быть только римским, а вот у иудеев ничего похожего принято не было. Потому что верховная власть принадлежала Риму, иудеи все поголовно были всего лишь подданными. Но дальше в Евангелиях ситуация становится все более любопытной. К делу подключается Лука и заявляет, что у Пилата вообще не было никакой возможности освобождать узников, но он каким-то удивительным образом услышал о старом иудейском обычае. Ну да ладно.

Представим, что Пилат очень хочет освободить Иисуса. И предлагает на пасхальную амнистию двух «кандидатов»: Иисуса и Варраву. И тут вновь бедные евангелисты никак не могут прийти к единому мнению, кем им считать этого Варраву. В Евангелии от Марка, которое считается наиболее старым, Варрава довольно нейтрально представлен как мятежник. Но сам он никаких преступлений вроде бы не совершал. У Матфея же Варрава становится «известным узником». Иоанн же кратко объявляет его разбойником, а Лука (сразу в двух местах!) «убийцей».

Что же такого натворил Варрава? И вообще, кто он такой? Может, о нем что-либо написано в юридических актах римлян? Был ли он жертвой юриспруденции, невинным, попавшим в римскую тюрьму вместе с реальными убийцами и мятежниками? Или же он был «известным узником», деяния которого были прекрасно известны? Или все-таки это просто убийца и разбойник с большой дороги? Евангелисты никак не могут определиться.

В некоторых – очень немногих, скажем сразу, – списках Евангелия от Матфея и герой из Назарета, и Варрава – оба носят одно и то же имя: Иисус. При этом можно сразу подумать, что Иисус было имя не редкое, а довольно-таки распространенное. Точно так же как Павел. Понтий Пилат предлагает иудейскому народу выбрать одного из Иисусов. Вроде бы смешно – называть Варраву и Иисуса одним и тем же лицом! И все же:

• Вариант первый: если перевести слово «barnasch», получим «Сына Человеческого», – слово-синоним «Barbasch», то есть Варрава.

• Вариант второй: имя Варрава могло появиться из «bar rabban», то есть Сын Учителя. Но «Сын Учителя» был в то время синонимом «Сына Бога».

Так что произошло во время амнистии на Песах? Неужели народу пришлось выбирать из двух Иисусов?

О дубляже исторических событий говорят в тех случаях, когда событие повторяется с отвратительной точностью. Поразительный феномен, особенно если речь заходит о дубляже Библии. Лично я вижу просто удивительные параллели между Иосифом и Иисусом: между сыном Иакова и «Мессией» на кресте.

Жизнь Иосифа подробно расписана у Моисея. Ну не любили юного Иосифа родные братья. А когда он еще и о своих снах им рассказывать начал, в которых перед ним склоняла головы вся семья Иакова, они «приговорили» его к смерти. Впрочем, Иосиф выжил и был продан в Египет. Но не пропал даже в царстве фараонов – там его ожидала невероятная карьера. Правда, до того, как Иосиф стал вторым по важности человеком в государстве на Ниле, он, конечно же, без вины виноватый, оказался в темнице. Именно в узилище Иосиф встречается с двумя другими его обитателями, один из которых пекарь, а второй – виночерпий у фараона.

И вновь Иосиф оказывается способен истолковать сновидения: «хлебодару» привиделись три корзины на голове, и птицы клевали пищу из этих корзин. Толкование сна по Иосифу было довольно зловещим: «Через три дня фараон снимет с тебя голову твою и повесит ее на дереве». По крайней мере, таков дословный перевод с иврита.

Но в общепринятом переводе говорят о повешении самого «хлебодара» на виселице. И совершенно напрасно! Дело в том, что в эпоху Иисуса оригинал на иврите с «повешением на дереве» воспринимался как провозвестие страданий нового Мессии на кресте. Зато термин «повешение на виселице», используемый в переводе, пробуждает у нынешних читателей совершенно неверные, извращенные даже ассоциации.

Сон виночерпия оказывается столь же символичным, как и сон «хлебодара»: «…мне снилось, вот виноградная лоза предо мною; на лозе три ветви; она развилась, показался на ней цвет, выросли и созрели на ней ягоды; и чаша фараонова в руке у меня; я взял ягод, выжал их в чашу фараонову и подал чашу в руку фараонову». Иосиф истолковывает этот сон как благоприятный знак: через три дня виночерпий вновь вернется на свою прежнюю службу ко двору фараона.

Пророчество «через три дня фараон снимет с тебя голову твою и повесит ее на кресте» уже ясно указывало на будущее распятие Иисуса. И далее: «Вспомни же меня, когда хорошо тебе будет, и сделай мне благодеяние», – просит Иосиф виночерпия. А Иисус не просто оказался в одном узилище с преступниками, он был распят на кресте по соседству с двумя разбойниками. Один высмеивал его, а второй сказал: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» То есть Иисус должен замолвить словечко пред Отцом Небесным за двух грешников, как когда-то должен был сделать это виночерпий.

Что же в действительности происходило в последние минуты с Иисусом на кресте? Ответ, как обычно, ужасен: мы не знаем. Историческая реконструкция просто-напросто невозможна. Единственное, что можно сказать точно, – текст так называемого Евангелия от Иоанна переработал сцену пребывания Иосифа в темнице фараона.

То есть труды Ветхого Завета использовались авторами и составителями Нового в качестве дополнительной литературы. Причем работали коллеги-евангелисты, как истинные художники, составляющие из старых разрозненных кусков мозаики новые сцены. Вот и готова новая картинка! Нужно обладать поистине детективным чутьем, чтобы разобрать, откуда и что «понатаскано» в текст Нового Завета.

Но вернемся к сцене распятия, к Иисусу и его товарищам по мучениям. «Проходящие злословили на него» и всячески оскорбляли. «Подобно и первосвященники с книжниками, и старейшины с фарисеями насмехаясь, говорили: „Других спасал, а себя самого не может спасти“». Почти дословно мы встречаем то же самое у автора Псалмов: «Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою: „Он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему“».

Историки пытаются, вооружившись документами и археологическими раскопами, реконструировать прошлое. Чем больше опыта накапливает историк, тем яснее становится его знание. Вот только не в случае с Иисусом Нового Завета. Тут о настоящих знаниях не может быть и речи, тут или веришь, или нет. Вот хотите – верьте, что Иисус исполнил «пророчества» Ветхого Завета, а хотите – не верьте.

«Научно» работающему теологу приходится хоть чем-то обосновывать свою веру. Но если он будет честен, ему придется признаться, что он в конечном итоге ничего не знает. Он всего лишь верит.

– Прочла, девочка моя? – через несколько дней требовательно спросил Отто у Маши.

Маша задумчиво кивнула головой, смакуя в голове свежепрочитанные подробности библейской истории, переворачивающие ее восприятие Священного Писания и привычной с детства личности Христа.

– Отто, а кто автор этой книги?

– Это, девочка, некто Ран, популярнейший в 30-е годы немецкий публицист.

– То, что он был популярен, я слышала, – согласилась она, – только вот не думала, что его привлекало изучение последних дней Иисуса Христа.

– Привлекало, как каждого из нас, – вздохнул Отто, – таинственностью и противоречиями.

– И ведь сколько книг и картин посвящено этой теме! И все равно неясности, полунамеки и недоговоренности окутывают эту историю с головы до пят. Сколько здесь для полета фантазии! Три креста на Голгофе, стены Иерусалима видны с холма. Черная сумрачная туча закрывает небесный свод. Народ, сгорая от любопытства, топчется вокруг, ему, как всегда, в охотку поглазеть на место казни. Бесплатный цирк и триллер одновременно. Скорбят родственники приговоренных, – задумчиво проговорила девушка.

– Обрати лучше внимание на то, о чем рассказывают четыре евангелиста, – нравоучительно посоветовал Отто. – Иисуса распяли вместе с двумя арестованными. Причем Иоанн отзывается о них совершенно нейтрально: «… там распяли его и с ним двух других, по ту и по другую сторону, а посреди – Иисуса». У Луки же совсем другая информация: оказывается, товарищи Иисуса по несчастью «злодеи». А Матфей и Марк называют их «разбойниками» – «laestai».

– Получается, что снова перевод способствовал абракадабре восприятия?

Отто улыбнулся:

– А ты как думаешь? У нас ведь кого разбойниками величают? Лихих людей с большой дороги, нападающих на мирных путников.

Маша хихикнула:

– Хочешь сказать, во времена Иисуса Христа таких преступников не водилось и в помине?

– Конечно же водились. Римское правосудие не очень-то миндальничало с такими типами. Вот только на суд к правителям их не тащили – быстренько на месте расправлялись без суда и следствия. И уж точно подобных преступников не распинали.

– Странно, а я читала в учебниках…

Старичок нахмурился:

– Советую поменьше читать учебники… И вообще, ты не задумывалась, как Иисус попал к этим кандидатам на тот свет?

– Если напрягу память, – улыбнулась она, – придется мне сослаться на апостола Марка: «И сбылось слово Писания, и к злодеям причтен». Кажется, это он на Исаию ссылается: «… и к злодеям причтен был, тогда как он понес на себе грех многих и за преступников сделался ходатаем».

Отто сделал вид, что аплодирует своей собеседнице:

– Браво, милая фройляйн! Вы неплохо ориентируетесь в пророках… А не специально ли Марк свой текст сформулировал так, чтобы все поверили, будто вот оно, сбывается древнее пророчество? Кстати, легко можно доказать, что слова эти в Евангелие от Марка были добавлены много позднее.

Маша захлопала глазами:

– И все же, кто такие эти «laestai»?

– Хорошо историю в школе изучала? – вопросом на вопрос ответил старый Отто. – У всякого события имеется своя предыстория. Уже во времена Ирода Великого в Галилее возникла довольно сильная оппозиция римским императорам. С сорок седьмого года до нашей эры возросла власть Антипатра. Когда Антипатр сделал двух своих сыновей, Фасаила и Ирода, генералами и предводителями войска, в «земле обетованной» началось движение Сопротивления римлянам и их ставленникам. Тем паче Ирод отчаянно стремился к власти. Чему и старались помешать иудеи. Галилея – место, где появился на свет Иисус, – стала центром подобного сопротивления. Ирод натравил на народ войска. Натравил весьма жестоко. И об этом есть упоминания у Иосифа Флавия.

Знатные иудеи и то возмутились, и даже требовали наказать Ирода. Но до наказания дело не дошло, слишком уж нравился Ирод римлянам. Кто-то называл его воинственную оппозицию войсками, кто-то бандами. Ирод от всей души хотел приписать мятежников к представителям криминального мира того времени и называл их «laestai», то есть злодеи, лихоимцы и убийцы. И тем не менее этих «злодеев» любили и помогали им. Те даже одерживали победы. Ироду, кстати, пришлось бежать через Египет в Рим, там он в сороковом году до нашей эры принял предложение Антония и Сената называться «царем иудейским».

В тридцать седьмом году до нашей эры Ирод вошел в Иерусалим, никто его не ждал и с восторгом не встречали. Царство Ироду пришлось завоевывать огнем и мечом, в чем ему активно помогали римляне, обрушиваясь на «злодеев» – «laestai». У них, кстати, была очень мудрая поговорка: «Нет над нами иного владыки, кроме Бога». Восстание их подогревалось религиозными идеями, так что разбойничать против мирного населения они себе не позволяли. Кстати, из их рядов вышли в седьмом году нашей эры те самые зилоты, с которыми контактировал Иисус. Думаю, тебя больше не удивляет, почему распяли Иисуса вместе с двумя «laestai»?

– То есть ты хочешь сказать, что в то время термин «разбойник» воспринимался иначе?

– Разбойник был синонимом мятежника, – отозвался Отто, вставая.

Вдруг Маша спохватилась:

– А ты, где ты отыскал эти рукописи?

Отто сделал вид, что не расслышал вопроса. Впрочем, он же старый. Возможно, что и в самом деле не услышал.

Ученые-теологи дружно пришли к выводу, что Евангелия впервые появились спустя несколько десятилетий после описываемых ими событий. Так что нечего вроде бы удивляться разногласиям и противоречиям. Но, с другой стороны, времени после гибели Иисуса прошло не столь уж много и точные даты должны были остаться таковыми – например, данные о смертном часе Иисуса. Уж это можно было бы запомнить и сохранить в изустной традиции до тех пор, пока кто-то не надумал создать евангельские тексты. Так что же мы видим? Очень осторожное сравнение евангельских данных позволяет сделать вывод: даже того, когда точно скончался на кресте Иисус, евангелисты не помнят. Кто же именно из них заблуждался?

Если поверить Марку, то «был час третий» и распяли его в пасхальную пятницу. Но как тогда быть с тем, что, по Иоанну, тремя часами позднее Иисуса все еще тащили на допрос в Синедрион? «Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестой». Как мог Иисус Марка быть распят в третий час, когда в шестой час у Иоанна Пилат еще рядился с народом, выторговывая его освобождение? А народ кричал: «…возьми, возьми, распни Его!»

В церковных кругах пытаются найти хоть какое-то логическое объяснения подобным «ляпсусам». Может, опять переписчики Евангелий ошиблись? Или мы читаем текст неправильно? В манускрипте стоит черным по белому «gamma», обозначающая три часа, и «diagamma», обозначающая шесть часов. Как же мог тогда переписчик текста Иоанна прочитать «час третий» как «час шестой»? И даже если прочитал, проблемы-то это все равно не решает! Все равно эти два текста противоречат друг другу: у Марка Иисуса в час третий уже благополучно распяли. Даже если Иисуса у Иоанна допрашивали бы не в шестой час, а в третий, то до распятия еще и крест нести.

Так кто же из двух евангелистов ошибается? Марк или Иоанн? Или все-таки высказывания «коллег» можно еще гармонизировать? По Плинию Старшему, день у вавилонцев начинался с восходом солнца и заканчивался на следующем восходе. Афиняне, наоборот, рассчитывали сутки от захода солнца до следующего захода. У египтян, как и у римлян существовало другое времяисчисление: от полуночи к полуночи. Мировоззрение Иоанна очень близко римскому. В общем-то, удивлять это никого не должно: Иоанн создавал свое Евангелие в Эфесе, важнейшей римской столице в Азии. Так что если в Евангелии от Иоанна говорится о «шестом часе», то по римским подсчетам это шестой час после полуночи. Пересчитав на принятое у нас время, мы выясним: в шесть часов утра Иисуса еще допрашивали. А распятие ожидало его практически сразу после допроса. По представлениям иудейских священнослужителей, день начинался в шесть часов утра. Согласно Марку, Иисус был распят в «часе третьем», то есть, по римскому времени в девять часов утра. Значит, казнь состоялась в девять часов, спустя три часа после последнего допроса Иисуса у Понтия Пилата.

Если исходить из того, что Иоанн по мировоззрению более близок к римлянам, а Марк к иудеям, то несогласованность времени казни Иисуса проясняется. Собственно говоря, подобные нестыковки – всего лишь заблуждение интерпретаторов евангельских текстов. Вас задевает, что Иоанн был близок римлянам? Не стоит рассчитывать на нейтральные рассказы: евангелисты не были нейтральными персонажами.