Всякое тело должно подчиниться смерти всесильной, Но остается на веки...

Всякое тело должно подчиниться смерти всесильной,

Но остается на веки образ живой.

Он лишь один – от богов.

«Не посылайте же на небо тела честных людей вопреки законам природы, – назидал Плутарх, – но веруйте, что души добродетельных людей, вполне по законам природы и божественной справедливости, из людей делаются героями, из героев – демонами, наконец из демонов… становятся богами… заслуженно достигнув прекраснейшего блаженнейшего конца» (Ромул, 29).

Впрочем, евреи имели здесь собственную традицию. О вознесении пророка Илии на небо живым говорится в 4-й книге Царств (2:11). Позднее вознесенными к Богу стали считать патриарха Еноха («Книга Еноха», Таргум Пс-Инф на Быт 5:24), а также пророков Моисея и Исаию («Вознесение Моисея», «Вознесение Исаии»). Агадические сказания причислили к числу переселившихся на небо Баруха, Ездру, раба Авраама Элиезера, строителя храма Хирама и многих других «мужей Божиих». Вопреки мнению Плутарха и всех, кто не мыслил для грешной плоти небесного блаженства, в перечисленных случаях вознесение праведников на небо происходило в конце их жизненного пути, но не после смерти и не со смертью, а вместо смерти. Могилы и гробницы у вознесенных отсутствовали, потому что они как бы и не умирали (Ев. Ник 16). По-видимому, о таком вознесении «до третьего неба» некоего «человека во Христе» говорит апостол Павел во Втором послании к коринфянам, хотя добавляет, что не знает точно, произошло это в теле или вне тела (12:2-4). Именно так, минуя смерть, представляет вознесение Иисуса Коран: «А они (иудеи) не убивали его и не распяли, но это только представилось им… Аллах вознес его к Себе» (4:156). Следуя ветхозаветной традиции, мусульмане уподобили Иисуса-Ису тому же Еноху и Илии.

Конечно, и у евреев имелись свои представления о душе (нефеш, руах) и ее посмертном существовании. В 15/16-м псалме читаем: «… даже и плоть моя упокоится в уповании, ибо Ты (Бог) не оставишь души (нефеш) моей в аде (шеол’е) и не дашь святому Твоему увидеть тление» (9-10). Слово «тление» (tx#) здесь вряд ли можно отнести к душе; скорее всего, это говорится о теле, о плоти, «успокоенной в уповании» [41]. Псалмопевец выражает надежду, что душа его избегнет преисподней, а тело тления. Можно подумать, что он надеется вообще миновать смерти и уподобиться тем же Еноху и Илии, живыми взятыми на небо. Однако, в другом 48/49-м псалме звучат мысли в духе Пиндара: «… не будет того вовек, чтобы остался [кто] жить навсегда и не увидел могилы (tx#h – т. е. тления). Каждый видит, что и мудрые умирают» (9-11). Но далее снова говорится: «Но Бог избавит душу (нефеш) мою от власти преисподней (шеол’а), когда примет меня» (16). Из этих слов следует, что хотя тела смертны, души (во всяком случае, души праведников) продолжают жить, не попадают вместе с телом в шеол, но «принимаются Богом». Где? Напрашивается догадка: именно на небесах. Так же можно интерпретировать Пс 55/56:14, 114/116:8, Прч 15:24, Ек 12:7. Похожим образом звучит один из кумранских гимнов, в котором автор (Учитель праведности?) обращается к Богу: «благодарю Тебя за то, что Ты избавил душу мою от ямы (=шеола?) и от Аввадона шеола Ты поднял меня (=душу?) на вечную высоту. И я расхаживал по беспредельной равнине (неба), и я узнал, что есть надежда для того, кого Ты сотворил из праха для вечного света» (1QH 3:19-20). Иосиф Флавий прямо говорит о близости еврейских и греческих загробных представлений, когда рассказывает о ессеях: «Они веруют, что, хотя тело тленно и материя невечна, душа же всегда остается бессмертной… как только телесные узы спадают, она, как освобожденная от долгого рабства, радостно уносится в вышину» (Война, II 8.11). Позднее такое учение исповедывали израильские хасиды.

Сам Иисус мог придерживаться как взглядов ессеев, так и веры в вознесение на небо живых праведников, а также иметь по этому вопросу собственное мнение. Что, к примеру, он имел в виду, говоря своим судьям, что они узрят его на небе грядущим на облаках небесных (Мф 26:64)? Произойдет ли это после его смерти (ведь уже неизбежен был смертный приговор!) или же он верил, что каким-то чудесным образом спасется от смерти и поднимется к облакам подобно Еноху и Илии? Нам думается, что он верил во второе. Только в таком случае становится неподдельным и глубоким все его отчаяние, когда, будучи распятым и чувствуя неотвратимость смерти, он возопил, цитируя уже упоминаемый нами псалом: «Боже! Боже! для чего Ты меня оставил?» Точнее по-древнееврейски и арамейски: «почему Ты меня покинул?» Конечно, ессейское «радостное вознесение в небеса» освобождаемой души тут не при чем. Передавая предсмертный возглас Иисуса, да еще в его арамейском звучании, евангелисты Марк и Матфей убедительны как никогда. Нет сомнений, что в этом месте традиция донесла подлинные слова распятого. Мы проникаемся его внутренним состоянием в эти его последние мгновения, всем ужасом, охватившим его пред лицом смерти, которая пришла, чтобы доказать ему, что он такой же как все. В ином случае это безусловно глубокое отчаяние умирающего, хорошо запомнившееся всем присутствующим, становится только минутной слабостью, не более того. Не случайно великий стилист Лука попытался затушевать слишком явную агонию умирающего Иисуса. В его Евангелии распятый обменивается репликами с разбойниками, прощает своих мучителей, а перед смертью цитирует другой, вполне нейтральный псалом: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (23:46; Пс 30:6). Евангелиста Иоанна не устроила и эта умелая обработка. Его Иисус-Логос, испуская дух на кресте, торжественно возглашает: «Свершилось!», то есть, – поясняет Иоанн, – свершилось все, что было предсказано о Нем в Писании (19:28,30). Даже беглое сравнение этих мест показывает, в какую сторону развивалось христианское предание, и что, вероятно, было в нем вначале.

Вернемся к сообщению Луки о вознесении воскресшего Иисуса. Можно предположить, что рассказ об этом возник еще в палестинской среде, где бытовали разные взгляды на вознесение праведников, но окончательно сложился уже в эллинизированном христианстве. За отсутствием соответствующих иудео-христианских источников очень трудно определить, как именно первые последователи Иисуса соотносили его телесное воскресение из мертвых с последующим восхождением на небеса. В дохристианской литературе нет такого примера, чтобы о ком-либо рассказывалось, что он взошел на небо и после смерти, и в теле, то есть целиком. Вознесение Иисуса как бы объединяет в себе телесное вознесение ветхозаветных патриархов с посмертным вознесением душ праведников согласно эллинистическим воззрениям.

Следуя Луке, восхождение Христа на небо состоялось в окрестностях Иерусалима близ селения Вифании (Лк 24:50-51), на Елеонской горе (Деян 1:12). Само указание на это место должно быть признано позднейшим. Матфей, как мы видели, писал о последней встрече Иисуса с апостолами в Галилее. В своем Евангелии Лука еще не сопровождает рассказ о воскресении никакими особыми происшествиями и чудесами, но в Деяниях апостолов он говорит уже о двух ангелах («мужах в белой одежде»), явившимся ученикам после восхождения Иисуса на небо и разъяснивших суть произошедшего (1:10-11). Впечатление такое, что Лука просто продублировал традиционное сообщение о явлении одного или двух ангелов женам-мироносицам, когда те увидели пустую гробницу. То, что Лука ввел в рассказ о вознесении Иисуса ангелов, – если это не его собственное новшество, – свидетельствует об обработке первоначального предания, произошедшей в еврейской диаспоре. К малоазийской диаспоре принадлежали апостол Павел (по крайней мере, вначале), автор новозаветного Послания к евреям, приписываемого Павлу, а также автор Первого послания Петра, то есть те новозаветные авторы, которые говорили, что Христос воссел на небесах. Из этой среды, может быть даже непосредственно из уст Павла почерпнул рассказ о вознесении Иисуса евангелист Лука.

В массовом сознании той эпохи, когда речь заходила о путешествии на небеса, участие ангелов было делом вполне естественным. В Книге Еноха рассказывается, что патриарх взошел на небо не сам по себе, а в сопровождении «мужей весьма великих» (2 Ен 1:4), – небесных проводников и путеводителей. Сам Лука немного ранее, передавая притчу о богаче и Лазаре, пишет, что по смерти Лазарь был отнесен ангелами на «ложе Авраамово» (16:22). Это райское «ложе» также мыслилось на небесах.

Из всего этого следует вывод: появление ангелов в рассказе Луки о вознесении Иисуса обусловлено не столько стремлением установить подробности этого происшествия, сколько традиционными представлениями о вознесении праведников. Лука получил сообщение о восхождении Иисуса на небо в столь общем виде (вероятно даже, это был просто условный штамп: Иисус воссел на небесах «одесную Бога» – Деян 2:33-34), что ему пришлось буквально на ходу домысливать и конструировать свой рассказ. Первоначальное краткое сообщение в Евангелии он уточняет и детализирует в Деяниях апостолов, используя устные и литературные клише той эпохи.

Парадоксально, но рассказ о вознесении Иисуса на небеса по тому времени был более традиционен, чем вера в его воскресение из мертвых. Конечно, ожидание выхода усопших из гробов было уже широко распространено. Но вера такая, как мы говорили, встречала и немалое сопротивление. Если бы апостол Павел проповедовал в Афинах только вознесение Христа (то есть души умершего), вряд ли бы он встретил такие насмешки, какие получил после сообщения о его выходе из могилы (Деян 17:32). Именно то, что вера в воскресение мертвых еще не вошла прочно в традицию, еще во многом являлась новшеством, вызывала усмешки скептиков, привело к тому, что мы видим в Евангелиях, с одной стороны, подробные рассказы о восстании Иисуса из мертвых, а с другой – сухие тривиальные фразы одного евангелиста Луки о восхождении Иисуса на небеса. Характерно, что и в дальнейшем христианская литература гораздо больше уделяла внимания обстоятельствам чудесного восстания Христа из мертвых, между тем как рассказ о его вознесении по прежнему оставался в том же сухом и сжатом виде, в каком его изложил Лука. Потребность в детализации этого тривиального сообщения не возникала.