МАТЬ И ДОЧЬ

В кабинет входит женщина. Осторожно прикрывает дверь и как бы на цыпочках заходит в кабинет. Говорит полушёпотом.

— У меня лично нет никаких психологических проблем. Я не по поводу себя. Я по поводу своей матери. Понимаете, она по-моему немного того.

(Чувствую, что женщина оставила свою мать в коридоре с какой-то целью. У этой женщины с её слов нет проблем, но статистика показывает, что многие посетители моего кабинета, которые из разряда провожающих своих близких, часто переводят свою психологическую проблему на других, то есть на своих близких и родственников. Эдакие психологические стрелочники.)

— Почему же тогда вы её спрятали в коридоре? Пригласите её ко мне.

— А что действительно можно определить как человек сходит с ума?

— Действительно можно определить как все мы сходим с ума. Но есть ли от этого прок? Ведь некоторые из нас почему-то настойчиво идут по этому пути. И всё-таки позовите свою мать.

(Я чувствую на лице этой молодой женщины выражение «а если этот психолог действительно определит, что моя мать нормальная»)

— Понимаете в чём дело. Нам нужно, чтобы она была немножечко того. Нужна справка об этом. Мы готовы оплатить за это. Сколько это будет стоить?

— Интересно, для чего вам понадобилась такая справка?

— Дело в том, что она не желает оставить завещание на свою однокомнатную квартиру. Мы обещаем оплатить как следует за справку.

— И всё- таки можно я послушаю вашу маму. А потом подумаем, что делать.

(Женщина нехотя выходит из кабинета и через некоторое время входит с матерью, улыбаясь, подбадривая старушку как ребёнка.)

— Доктор тебя послушает, посмотрит и всё (сюсюкая). И ничего больно не сделает.

— Оставьте нас одних. Пожалуйста.

(Молодая женщина нехотя выходит из моего кабинета. Входит старушка)

— Ваша дочь утверждает, что вы не желаете оставить завещание на квартиру своим детям? Я чувствую, что проблема совершенно в другом.

(Старушка из беспомощной и глупой, превращается в хитрую и предприимчивую. Как и её дочь, оглядываясь на входную дверь моего кабинета начинает говорить полушёпотом.)

— Правильно чувствуете. Ну, разве вы не видите, что это за люди. Я как-то по глупости оформила было завещание на их имя, и, через месяц почувствовала, что они стали изживать меня с этого свету, словно желая во чтобы то не стало завладеть квартирой.

— Вы почувствовали как изменилось отношение к вам?

— Мягко сказано. Я тряслась за свою жизнь. Мне даже показалось, что они готовы отравить меня. Но я живучая. Я им ещё покажу. Я продам свою квартиру и поеду доживать свою старость в Париж. Я пойду в дом престарелых? За доллары, счас всё возможно. Я всё узнавала, поеду через турфирму, по «виниюксу». Это тур по Европе. Заодно Европу посмотрю. А им фик! (показывает кукиш в направлении двери).

— Я чувствую, что проблема всё-таки не в Париже. Ведь с такой квартирой можно и здесь хорошо зажить. Вон сейчас можно оформить договор ренты и вас до конца жизни будут опекать, давать деньги и даже телевизор с холодильником подарят.

— У меня уже был такой договор. Они тоже чуть не убили меня. Они стали не опекать, а пасти меня. Пасти мою смерть. Им ведь выгодно, чтобы я умерла. Поэтому они из добрых побуждений всё равно всячески умертвляли бы меня. Я сидела дома и тряслась, ожидая их, когда они придут. Я не открывала им дверь. Еле-еле прервала договор. Ладно, знакомые помогли. Вообщем натерпелась. Уф! (вздыхает).

(Действительно, этически этот вопрос не проработан. Любой человек будет переживать, зная, что его смерть выгодна какой-то фирме, которая никак не переживает за него. Всё делается ради бизнеса. Удивляюсь тому, как многие старики соглашаются на такие договора.)

— Ну ладно. Что будем делать с вашей дочерью? Прямо скажу я на вашей стороне. Она считает, что у вас немного не хватает.

(Это психологический ход. В действительности, я всегда стараюсь быть нейтрально- прозрачным, не отдавая приоритеты ни той, ни другой стороне. Я должен сделать всё, чтобы они сами себя нарисовали и приняли себя, не убегали от себя, встретились с собой.)

— (Взбодрилась и хихикает). Это у меня-то не хватает! А знаете ли вы, что я благодаря своей квартире хорошо зарабатывала. Да я стара. А знаете ли вы, что у меня была близость с молодыми мужчинами, которые меня в два, в три раза моложе. И всё благодаря этой чёртовой квартире.

(Я почувствовал, что старушка умна настолько, что в чём-то безумна. Может действительно дочь частично права?)

— Они квартировали у меня. Они опекали меня. Они имели близость со мной. А всё ради того, чтобы я оформила завещание на них. И я оформляла, показывала им и через неделю переоформляла, но на другого. Молодёжь пошла сейчас испорченная, на всё готовая.

(Чувствую, что если я ещё немного дам времени старушке на откровение, то у меня развалятся все представления о старушках. Откуда в ней всё это?)

— Что вы сейчас чувствуете? Для чего вы мне это говорите?

— Чувствую усталость от всех вас, не верю никому, ни дочери…

— Ни себе. Вы потеряли доверие к себе, и лишь потом, ко всем остальным. Не так ли?

— Себе… (на глазах слёзы). И себе не верю, но в Париж я всё-таки поеду! (плачет навзрыд)

— Обязательно поедете. Только вот примут ли вас там?

— Если не примут, (старушка на мгновение оцепенела) то спрыгну с Эйфелевой башни. А доллары у меня здесь. Они не знают, что квартиру я уже продала. Внучок знает. Учуял.

И где только эти доллары не находились. Я уже устала от них. Сначала держала их в коммерческом банке, потом в литровой банке, засыпанной пшеничной крупой. Внучок учуял: “Бабуль, говорит, плати мне дивиденды с хранимой суммы за неразглашение информации. Плачу теперь этому рекитиру. Нет, надо быстрей уезжать.

Потом в туалете держала. Спрятала под унитазом. Уж больно нравилось мне это место. Сидишь в туалете, светло, тепло, опустишь руку под унитаз и гладишь и думаешь о Париже. Теперь вот дочь пристаёт, чтобы в туалете не задерживалась. А я говорю, что у меня понос и метеоризм. Учуяла таки, думаю про себя. И, действительно, учуяла. А она мне говорит: “Что-то твой метеоризм без звука и запаха. Лечить тебя буду. Сама, говорю, лечи свой гайморит и глухоту. С поносом я долго не протянула. Сейчас вот здесь держу. (Показывает на паховую область) Как говорится, все свое ношу с собой.

(На протяжении этого монолога старушка много хихикала, острила. Складывалось впечатление, что она меня разыгрывает. Единственное, что её выдавало это слёзы, которые периодически выделялись то ли от смеха, то ли от страданий. Для чего она мне это всё рассказывает в подробностях и куда её несёт. Я почувствовал, что это её протест против окружающей реальности, ситуации, в которую она попала и Париж — это всего лишь успокаивающая мечта или идея-фикс. В эту минуту я почувствовал, что готов был сам её проводить в аэропорт на самолёт Москва-Париж, если бы точно знал, что проблема разрешится. Но проблема была в ином)

— Вы, судя по всему, живёте сейчас с дочерью? А раньше жили отдельно?

— Я устала от своих детей, внуков. Вообще-то они у меня все умные, обученные. Институты кончали. Вот и меня учат жить. Дочь у меня занимается системой оздоровления и научила меня сидеть на воде и хлебе. Это полезно и экономно. Спасибо! (Сказала с агрессивно.) А чтоб не скучать мне одной в своей однокомнатной квартире, дети меня взяли к себе, поставили раскладушку в прихожей. Теперь я у них как громоотвод. Приходит внучок из школы — тырк меня в бок — это означает, что он получил сегодня двойку, тырк два раза — две двойки. Но иногда он меня так… обнимет — это значит, родителей вызывают в школу.

(Старушка опять острит или это действительно так.)

Зять возвращается с работы недовольный, злой — опять зарплату не выдали. Тырк меня. Опять я виновата. И так весь день. Я же в прихожей. Все меня задевают до мозоли.

Дочка хорошая, душевная, порой. Сейчас бизнесом каким-то занимается. Недавно тоже обняла меня и говорит: «Живи мама долго, но лишка не давай». Прям так и сказала. На это у неё хватает. Это у неё не хватает. Вот я думаю, что Бог на этом свете мне срок продлил, чтобы, наверное, я все свои грехи успела искупить. Хи! Хи! А грешила-то я много. Видимо быть мне долгожительницей.

Душевность их всех я понимаю. Все дело в моей однокомнатной квартире. Но ведь не знают они (хихикает), что я ее недавно продала. Решила отдохнуть от детей и внуков — и по миру покататься. А закончу свое путешествие я всё-таки в Париже, в доме престарелых и отговаривайте меня. Уж больно часто Эйфелева башня снится мне. (Старушка повторяется.)

— Хорошо. Спасибо. Теперь я хотел бы ещё раз поговорить с вашей дочерью.

(Далее я выпроводил старушку из своего кабинета и пригласил её дочь.)

— Ваша мама вызвала во мне двойственное чувство. С одной стороны почему-то развеселила, но с другой вызвала какое-то беспокойство. А вы сейчас что чувствуете?

— Что наговорила что-нибудь? Что она вам сказала? Она такая вечно что-нибудь придумывает. Артистка!

— И всё-таки, что вы сейчас чувствуете?

— Я ничего не чувствую. Я хочу разобраться с мамой.

(Защита отрицанием. Судя по позе и выражению лица женщина чувствует тревогу. Я почувствовал, что её вздох сказал «зря я сюда пришла и справки о слабоумии матери не пролучу»)

— Я не знаю кто из вас больше артист и кому верить?

(Я почувствовал, что от анализа обманывающего сознания своих пациентов, необходимо перейти к истине, то есть к анализу бессознательных процессов — сновидений.)

— Я чувствую, что вы сами имеете психологическую проблему и её необходимо разрешить Не могли бы вы рассказать свои последние сновидения?

(Женщина кивает головой, как бы соглашаясь на то, чтобы я с ней поработал.)

— На днях я видела сон, будто бы я хороню свою маму. Вижу я сон, будто я хороню её, а она живая и не умирает. Лежит там, где обычно лежат и почему- то я со своими родственниками ждём того, чтобы её не стало. Бред какой-то (плачет). Я уважаю и люблю свою мать и не хочу этого.

— Успокойтесь. По-видимому, вы ждали во сне не смерти матери, а завершения какого-то дела, которое не доделали наяву. Вспомните это чувство.

— (После длительной паузы). Да, пожалуй это так. (Женщина успокаивается).

— И что было дальше?

— Она лежит, а я с ней общаюсь о том, какая она хорошая, как я её люблю.

— Вспомните, пожалуйста, о том, что вы чувствовали тогда, когда вы говорили ей во сне о том, что вы её любите.

— Ну, уж точно я не чувствовала чего-то приятного. По-моему я чувствовала какой-то страх, переживание и беспокойство.

— Не спешите. Что это было за чувство? Не спешите.

— (после паузы). Да, да, да. Это было чувство того, что я ей лгу. Я переживала за то, что она может меня в чём-то разоблачить. Только вот в чём? Я думала во сне о том, верит она мне или нет. Я прожила с ней всю свою жизнь, она вообщем-то хорошая мать. Вырастила меня. Помогла мне встать на ноги. И я её люблю, действительно люблю, но… Люблю её не как любят обычно.

— Чувствуете постоянно нарастающее отчуждение?

— Нет, она не чужая, она моя родная мать, но… да вы правы (у пациентки навернулись слёзы.)

— Продолжайте рассказывать сон.

— Так вот, мы её хороним, но она всё не умирает. И мы с одной стороны, как бы радуемся, что этого не происходит, а с другой чувствуем какое-то беспокойство. И это переживание не из-за того, что она не умирает, а из-за того, что мы её как будто бы обманываем. Вернее, я её обманываю. Но я почему-то уверена, что во сне мои родственники имеют тоже самое переживание, что и я.

— Постарайтесь ещё раз назвать, что это за переживание.

— (После паузы). Это переживание того, что мы её обманываем в чём-то. Мы её как будто бы и любим и не любим.

— Хотите я вам скажу как закончился ваш сон. Ваша мать во сне так и не умерла и более того. Она встала и начала вас разоблачать, ругать.

— (Вздрагивает от удивления.) Да. Когда мы её тело спускали по лестнице вниз. Она вдруг встала и помогла нам нести себя. Да. С одной стороны она лежит, а с другой помогает нести себя же.

— Иными словами она раздвоилась. Судя по всему, она не доверяет вам, не может положиться на вас, что даже во время собственных похорон решила перестраховаться и понесла сама себя.

— Действительно, моя мама — самостоятельная всё делает сама, не доверяет никому. Не подпускает близко к себе, но при этом всегда ругается, что ей никто не помогает.

— Ну и что было дальше в вашем сновидении.

— Спустили тело на первый этаж, а она взяла, да побежала наверх, обратно к себе в квартиру. Мы побежали за ней. Она забежала домой и закрылась в туалете. Мы ждём её, а она не выходит. Мы переживаем и беспокоимся за то, что она в туалете может, что-то сделать с собой.

— И всё-таки, о чём же вы переживали тогда когда стояли перед туалетом. Неужели страх из-за того, что она в туалете может наложить на себя руки. Ведь из логики сна она не должна делать этого, она и так встала из гроба, и, убежала от вас, не желая хорониться.

— Во сне хотя я и подумала, что она может покончить жизнь самоубийством, но эту мысль сразу же отмела. Во сне я переживала страх того, что сейчас произойдёт нечто страшное.

— И что же произошло?

— А произошло вот что. Моя мать открывает дверь и выбрасывает на меня, на голову какую-то грязь, сопли, верёвки, волосы.

— Не спешите. Вспомните, что это за волосы, что это за грязь. Не приходилось ли вам наяву переживать, видеть эти волосы с грязью.

— (После паузы). Да, я вспомнила. Эту грязь, эти волосы, этот гнусный, вызывающий рвоту мусор у меня возник впервые после рассказа одной моей приятельницы, что есть такие люди, которые ходят на похороны, делают омовение и собирают остатки и грязь оставшиеся от покойника, чтобы потом с помощью них наводить порчу. Я очень впечатлительная и долго не могла забыть об этом и вроде бы потом забыла, ан нет надо же было прийти этой грязи во сне.

— Да это так. Но сейчас получается, эту грязь на вас выбросила ваша мама, как бы желая на вас навести порчу. Вас наказать, отомстить. Не так ли? Как вы думаете, вы заслужили того, что делает ваша мать с вами во сне?

— (Плачет). Да, да, да!

— Таким образом, проживая со своей матерью в чём-то обманывали её. Вы её вроде любили, а вроде нет. Она для вас является как бы родной и отчуждённой. Иными словами, у вас в душе возникает конфликт между этими двумя полюсами. Родное-отчуждённое. Люблю — не люблю. И этот долгий конфликт воплотился в виде сна и беспокойств. Ведь ваш сон — это ваше беспокойство.

— Да, действительно я уже с детства переживала о том, что моя мама и родная, и я вроде от неё отчуждаюсь. Я вроде бы понимала, что она моя, что она меня вырастила и в то же время мне что-то мешало по настоящему крепко обнять её и поцеловать. Любить так как настоящую маму, как я видела любят мои подруги. И вот это мне не удавалось. Чего-то не хватало всегда. Я чувствую ответственность перед ней, что она хочет, чтобы я её любила. Я делала вид и вела себя таким образом, чтобы она верила в мою любовь к ней. Она хорошая. Но я же ничего не могу с собой поделать.

— Иными словами вы сначала вы заблуждали сами себя, а затем начали заблуждать и свою мать. Хотя понятно, что ваша мать в вашем детстве в сил каких-то причин вызвала в вас это противоречие. Она сама вас отторгала. А вы её. Вы зеркалите друг друга. Вы стремитесь друг к другу, но как только приближаетесь, то сразу же отталкиваетесь.

— Да, и притягиваюсь к ней, но в то же время отталкиваюсь от неё.

— И долго находиться в таком неравновесном состоянии вы не смогли. Вы начали переживать, беспокоиться, болеть. У вас было двойственное чувство. Именно из-за него и возникли ваши беспокойства.

— (С облегчением вздыхает). И сколько мне теперь так мучится с ней. Посмотрите, какая она непредсказуемая. Я всегда не знаю, что она может выкинуть и в детстве у меня был всегда страх по этому поводу.

Далее я пригласил в кабинет старушку. Она не подошла близко к дочери. Я попросил их разойтись в разные стороны моего кабинета и медленно приближаться друг к другу. При этом я постоянно спрашивал об их чувствах по мере приближения. Они приближались с желанием, но когда наступил момент соприкосновения, то они обе почувствовали, что не желают делать этого. Но я попросил их, чтобы они обнялись. Было сильное сопротивление. Они сильно переживали. Мне даже пришлось им помочь и задержать их руки, чтобы не было отторжения. Была пауза. Первая заревела дочь. Её подхватила мать. Далее, я почувствовал, что мне уже не нужно насильно держать их руки друг у друга. Они слились. Обнимались и плакали. Я тоже.