ЕГИПЕТ. КАЛАУИ

Прошлый раз, когда мы были в Египте, мы жили в новой гостинице Пляж возле нее появился недавно. Бульдозеры разровняли и выдвинули в море огромные кучи песка, засыпав при этом островки кораллов. Тех рыб, о которых я столько читал и видел на открытках, на этом пляже я не увидел. Кроме моря, ничего особенного в Хургаде не было, и мы решили поехать на экскурсию в Каир и в Луксор. Экскурсия в Каир стоила 70 долларов на человека. Я попытался найти другие варианты. Таксист-египтянин согласился ехать на весь день за 200 долларов. Поскольку такси было шестиместным, то при такой группе поездка каждому обходилась около 30 долларов. При этом такси можно остановить, где угодно, и не бояться, что опоздаешь. Это давало вдвое больше удовольствия, чем экскурсия на автобусе Выехали мы в 5 утра в составе колонны из автобусов, и машин Колонну возглавлял бронетранспортер с пушкой-пулеметом наверху Египетские пирамиды больше напоминали базар. Обычно их фотографируют, когда вокруг нет народа И когда видишь шум, гам, суету и огромное количество народа, происходит болезненное разрушение иллюзии. Потом к этому привыкаешь и начинаешь исходить из реальности.

Я убедился в следующем, если хочешь почувствовать красоту какого-то сооружения или места, нельзя подъезжать к нему вплотную. Нужно подходить к нему пешком, оставив машину вдалеке. Тогда совершенно другое восприятие. Понятно, почему паломники шли пешком к святым местам. Чем медленнее ты подходишь к святому месту, тем более глубокие чувства ты испытываешь. Когда сидишь в автобусе, все, что ты видишь за окнами, — это только ожившая картинка. Когда едешь в машине, восприятие совсем другое. Можно открыть окно, можно остановиться и выйти. Эмоциональный контакт намного глубже.

Чтобы попасть в Каир, нужно ехать 5 часов по пустыне. Ни одного дерева, только пустыня и горы, то почти черного, то красно-коричневого, то ярко-желтого цвета. Эти 5 часов медленного приближения к цели создают необыкновенный душевный настрой. И, когда мы попали в Каирский музей, острота и глубина впечатлений, которые я там испытал, была сопоставима только с ранним детством. В отличие от пирамид, циклопические сооружения Луксора и Корнака меня действительно поразили.

Проживая в современных квартирах, мы привыкаем к тому, что любое сооружение имеет чисто утилитарные функции. Место для проживания, место для питания, место для увеселения. И архитектура и энергетика таких помещений вдавливают нас в человеческие функции, усиливая зависимость от них. Когда заходишь в церковь, внутреннее состояние улучшается уже потому, что пространство храма и его энергетика не подчинены нашим, утилитарным функциям. Пребывая в другой среде, мы легче меняемся и глубже познаем мир. Когда же видишь не одно здание, а целый комплекс построек, связанных между собой какими-то высшими функциями, понимаешь, что это сделано несколько тысяч лет назад, то это поражает.

Я вспоминал каменные сараи, в которых до сих пор живут многие египтяне. И вдруг такое невероятное устремление ввысь за пределы всего земного, пришедшее к нам из прошлых тысячелетий. Наша собственная физическая оболочка с ее проблемами выживания и благоустройства постепенно начинает закрывать нам окружающий мир, возможность понимать его величие и красоту. Ощущение сиюминутности нужно для того, чтобы выжить одному человеку. Чтобы выжила цивилизация, нужно ощущение вечности. Я бродил среди огромных колонн Луксора и поймал себя на удивительном ощущении, что мое тело сначала как бы уменьшилось и стало незначимым вместе с его проблемами. На смену этому ощущению пришло чувство, что тело исчезает, что мое «я» уже не физическое, а пространственное. И появляется реальное ощущение космоса и вечности. Мое человеческое «я» не исчезло, оно задремало, заснуло. И я увидел мир совершенно в новых красках. Мы возвращались назад вдоль оросительного канала. Медленно заходило солнце, погружая в красную дымку засыпающее поселение. Лениво пролетали небольшие белые цапли. В розово-фиолетовой мгле возвышались ветровки дикорастущих пальм. Какой-то непонятный золотисто-розоватый свет струился и пронизывал все вокруг. Непонятный, фантастический, умиротворенный мир медленно засыпал на наших глазах.

В России, когда едешь по трассе и видишь встречную машину за километр-полтора, выключаешь свет дальних фар. Наш водитель был очень хорошо воспитан. Он выключал любой свет вообще. То же самое делал водитель встречной машины. В полной тьме около километра мы мчались в ночной пустыне. Сначала было страшно, а потом привыкли и даже стали получать удовольствие. Это было ощущение, исчезновения всего земного и неожиданного полета в космосе. Вечность периодически накрывала нас своим крылом и только тени гор на фоне неба и полоска дороги отделяли нас от нее.

—Слушай, спой какую-нибудь песню, — неожиданно предложил мне один из моих друзей.

Я запел, и мы окунулись в бесконечность. Когда звучит одинокий голос, а вокруг никого нет, то звук становится средством общения с другими мирами и со всем сущим. Я пел народную песню, а наша машина медленно проплывала среди звезд и бесконечной пустыни. Потом через месяцы и годы мы вспоминали эту ночь и заново испытывали ощущение бесконечного мира и нашего «я» вместе с ним.

Через несколько дней после возвращения из Луксора на ломаном английском я договорился с водителем такси об очередной поездке.

—Мне нужно совершенно дикое место, — oбъяcнял я, — понимаешь, совершенно дикое, чтобы совсем не было народу, ноу пипл, понимаешь, — ноу пипл.

Водитель понимающе кивает головой:

—Ее, ноу пипл.

Потом объясняет, что это километров 50 на север от Хургады. Я киваю головой:

—О'кей, все нормально.

На другое утро мы собираемся небольшой группой и отправляемся к вожделенному месту.

—Ребята, представляете, сейчас приедем в абсолютно дикое место, — мечтательно говорю я, — коралловые острова, огромное количество рыбы, ни одного человека во круг.

Мы едем 40~50 минут на север, а затем водитель сворачивает с трассы. Мы проезжаем мимо разбросанного мусора и щебня. Подъезжаем к огромному заброшенному бетонному каркасу. Все усеяно пластмассовыми бутылками и полиэтиленовыми пакетами. Объезжаем бетонную развалину и останавливаемся перед двадцатиметровой кучей мусора. Слева видно море. Пейзаж как будто после атомной войны. Кораллами здесь и не пахнет. Я с недоумением смотрю на водителя: — Куда ты нас привез? — спрашиваю его по-русски. Он пожимает плечами и разводит руками — Ноу пипл.

—Он прав, — мрачно заключает кто-то из нашей команды, — людей здесь действительно нет.

Я молча машу рукой, и мы идем к машине, а затем медленно трогаемся в обратном направлении.

Через пару километров мы просим остановиться возле местного аквариума, одновременно краеведческого музея. Краеведческий музей достаточно убогий. Десяток аквариумов. В одном из них тощенькая мурена, а в остальных небольшие пестрые рыбки. Закончив осмотр, мы выходим из музея. — Здесь есть где-нибудь красивое место с рифами и без людей? — спрашиваю я у девушки-экскурсовода. — Есть, — отвечает она, — Калауи, — и машет рукой в южном направлении.

Подошедший шофер оживляется.

—Я туда по выходным езжу на рыбалку вместе с семьей, — объясняет он.

—Будь что будет, — решаем мы, — надо попробовать еще раз.

На другое утро мы опять в пути. И через час оказываемся на новом месте. Небольшая бухта на некотором удалении от дороги, вокруг песчаные барханы, людей вокруг действительно нет. Когда мы погрузились в воду, понял, почему девушка послала нас именно сюда. Разнообразие рыб и кораллов было просто фантастическим. Мы провели там весь день, и по глубине впечатлений это наверное, был один из самых богатых дней в моей жизни. В 99 году мы решили опять попасть туда. Правда, в этом году, впервые за несколько лет, была холодная вода, холоднее, чем в январе, потому что дул сильный северный ветер. Но я прикинул, что Калауи километров 70-80 южнее и вода должна быть теплее. Проехав положенное расстояние, мы не увидели нашей бухты. Шофер тыкал пальцами:

— Калауи вот здесь

Но это была не наша бухта.

Нашего места мы так и не нашли. Правда, отъехав на километр от этого места, мы нашли похожую бухточку, но той красоты уже не было. Вода была мутноватая и холодная.

«Когда приезжаешь первый раз куда-то да еще в хорошей компании, 80 процентов красоты определяется именно твоим внутренним состоянием», — подумал я Внутреннее восприятие какого-нибудь места редко повторяется. Не зря говорят, что не стоит приезжать туда, где было хорошо.

А теперь о главном. Все это время, когда я бродил по берегу первой и второй бухты, я убеждал себя, что в конце концов погибнут моря, исчезнут рыбы и кораллы, умрет наша Земля, потухнет Солнце, но цель не в их вечном существовании, а в том, чтобы кратковременные моменты счастья человеческого превратить в себе в вечное Божественное. В первый раз за все предыдущие годы я отстранялся от печальных чувств, от ощущения безвыходности.

«Дольше или меньше проживут эти рыбы и кораллы чувство любви в душе должно только увеличиваться», — думал я. И, впервые, за последние годы, я испытал то что я потом назвал инерцией любви. Ощущение снаружи

у меня было — печаль и скорбь, а внутри все равно было ощущение счастья, которое ничуть не уменьшалось от этого.

Все сразу стало на свои места. Я раньше говорил:

— Не отрекаться от любви, не подавлять ее.

И это чувство любви было слабым, беззащитным, невесомым. И, если я переставал поддерживать его, оно тут же исчезало. А сейчас, когда я почувствовал реальность и вещественность чувства любви, я понял, что нужно каждый день увеличивать инерцию этого чувства, его масштаб. И тогда неправильным поведением можно назвать то, что мешает усилению этого чувства.

А правильное поведение способствует увеличению инерции любви в наших душах и в душах других людей. И одним из главных условий перехода от человеческого «я» к Божественному является увеличение инерции чувства любви.