На опушке леса, подле муравьиной кучи, лежал старик Петя, подставляя вечернему нежаркому уже солнцу свои нестарые ещё бока. Лежал он на животе, подперев голову руками, и с любопытством наблюдал за жизнью муравьиной. Муравьи вели себя странно и неспокойно — они быстро и раздражённо бегали по муравейнику, закрывая все ходы-выходы, и негромко при этом матерились.

— К дождю, должно быть, — решил старик, поднимаясь и отряхиваясь от сухой хвои и древесной трухи.

Он поглядел вокруг. Неподалёку от него деревня виднелась. Начиналась она с кузни, откуда доносилось шумное лязганье да клубами поднимался сизый дым. К ней и направился нестарый старик неспешным шагом.

— И пришёл новый день, — негромко бормотал он по дороге, — и вновь пропал не зря…А за ним ещё один, и опять всё туда же…И куда следующий нацеливать — совсем уж непонятно.

— Да не расстраивайся ты так, — послышался в его голове голос знакомый. — Когда нет определённой цели — промахнуться невозможно.

— Да неужто Дурак — это не цель? — как-то вяло и устало удивился Петя.

— Да неужто — цель? — передразнил его голос. — Ну, тогда ответь что же такое Дурак есть?

Открыл было рот старик для ответа, да так и остался.

— А ведь и вправду, — подумал он озадаченно, — что есть Дурак? Для кого-то он просто шут гороховый, для кого-то зубоскал придворный, но это если умом его понимать. А вот если по-другому — сквозь ощущения на него глянуть…

Пыжился старик, тужился, с мыслями долго собирался, да так и не собрался.

— А бес его знает, — наконец признался он честно.

— Так, может, у него Дурака и искать надо? — лукаво засмеялся колпак.

— Надо будет, и до него доберёмся, — буркнул старик слегка растерявшись. — Если уж очень приспичит…

— Как знать, Петя, как знать, — захихикал колпак, — может, и приспичит…

Петя пристроился неподалёку от кузни, на бревне, достал из котомки ломоть хлеба с луковицей, да ужинать принялся. Жевал, с любопытством за делом кузнечным наблюдая. Два кузнеца лошадь подковывали, один за ногу её держал, а другой молотком тяжёлым орудовал.

— Лошадь, — подумал старик с непонятной грустью, — это единственное животное, в которое можно забивать гвозди…

— Что-то не нравишься ты мне сегодня, — вновь услышал старик в себе голос колпаковский, — и сам ты не нравишься, и настроения твои. Солнечности да светлости в них маловато.

— Да откуда ж ей взяться — солнечности-то? — искренне удивился старик. — Когда муторно уже на душе от странствий этих непонятных. Страдательно даже как-то…

— Если ты испытываешь страдание, — посоветовал колпак, — испытывай его изо всех сил! Оно такого испытания не выдерживает.

Только хмыкнул старик в ответ, посидел ещё немного, краюху дожёвывая, да вдруг и подумал: «А отчего бы и не попробовать?»

Взял он всю муторность свою тяжёлую, душу изматывающую, да словно уголек — раздувать её начал. Будто сам ею стал, всего себя ей открыв да силой жизненной наполнив. Вспыхнула тяжесть та пламенем болезненным да сразу же и таять начала, на нет вовсе сходя…

И впрямь полегчало у Пети на душе, посветлело, будто солнышко там снова всходить начало.

— Ну вот и ладно, вот и славно, — засмеялся в нём голос довольный, — давно тебе привыкнуть к этому надо — со страданием легче всего справляться, поддаваясь ему. Да и не только с ним одним.

— А насчёт поисков своих, — продолжал колпак, — не шибко беспокойся. Ведь не раз уже говорено было — это не ты ищешь Дурака, это он ищет тебя. Но чем активнее ты занят его поисками, тем труднее ему за тобой угнаться.

— Так что иди-ка ты лучше, Петя, на постой просись да к ночлегу готовься, — зевнул колпак сладко, — вечереет ведь. Завтра уже в догонялки те играть будем…

Который уж раз за время странствий своих сказочных стоял нестарый старик Петя на развилке дорог да надпись на камне придорожном читал:

— Налево пойдёшь — коня потеряешь, — сверху начертано было.

— Прямо пойдёшь — без головы останешься, — гласила надпись средняя.

— Направо пойдёшь — совсем пропадёшь, — предупреждала нижняя надпись.

Недолго старик над выбором пути думал.

— Если уж искать Дурака, — сказал он вслух, — то там, разумеется, где головы лишиться можно. Подумаешь, велика потеря, от неё только одни неприятности по всему телу случаются.

И зашагал старик Петя по дороге средней, самой негожей да невзрачной, смело старыми лаптями пыль загребая да по сторонам с любопытством озираясь.

Прошёл он немного совсем, когда вдруг мужика странного на пути своём встретил. Был мужик тот диковат да неопрятен с виду — с грязной щетиной, с подбитым глазом и огромным сизым носом, то ли тоже подбитым, то ли от простуды опухшим.

— Ты здесь мальчика такого маленького не видел? — спросил мужик Петю грубым голосом и даже не поприветствовавшись.

Петя немного растерялся от невежливости такой, но виду решил не подавать.

— Нет, не видел, — ответил он спокойно.

— Ясно, что не видел, — криво усмехнулся мужик. — Куда тебе… Пойдём, покажу.

И он не оглядываясь зашагал к большому дубу, росшему у дороги. Помедлив немного, старик всё же следом за ним отправился, уж больно любопытно ему стало. Мужик подошёл к дубу вплотную да грязным пальцем прямо в дупло ткнул.

— Не видел, так смотри.

В дупле сидел крошечный мальчишка, не больше мизинчика ростом, и грыз очищенный лесной орёшек. Был он с виду ладненький, в яркую цветную одежду одетый. Увидев старика, он ему ручкой помахал, словно приятелю давнишнему, и улыбнулся. Улыбнулся и Петя в ответ.

— Ну что, увидел? — подал голос мужик с подбитым глазом. — А раз увидел, то и возись теперь с ним. А с меня хватит.

И он быстрым шагом прочь подался.

Посмотрел старик ему вслед ошарашенно, а затем на мальчика-с-пальчика взор перевёл. Тот по-прежнему лопал свой орех да улыбался набитым ртом. Пригляделся к нему Петя внимательнее, да только сейчас и понял, что не ребёнок это, а мужичек такой маленький. Личико у него и впрямь было детское, но всё в морщинках мелких, а волосики на голове все седые уже.

— Ну что, старик, — подал наконец малыш голос тонкий, — пора бы и в дорогу. Уговор такой: ты меня на плече несешь, а я тебе скажи рассказываю да путь показываю.

— Какой ещё путь? — удивился Петя.

— Какой, какой, — недовольно пропищал лилипут, — конечно же тот, что мне нужен. Тебе ведь без разницы, куда идти, разве не так?

Покоробило немного старика такое обращение, но обижать отказом маленького человечка ему было неловко. Ведь идти ему и вправду было всё равно куда. Посадил он малыша себе на плечо да дальше отправился. А тот и вправду скажи старику сказывать принялся. Да такие, каких он сроду не слыхивал…

— Значится, вот какое дело в мире сказочном случилось, — пищал ему пожилой мальчик-с-палъчик. — Пришёл как-то раз серый волк к бабушке в гости и съел её. Нацепил на себя её одежды и в кровать улегся. А тут и дедушка явился, ну и, конечно, туда же — в кровать полез… Ну откуда же бедолаге серому знать-то было, что дедушка у бабушки такой темпераментный был!..

Пока до старика нестарого смысл рассказа лилипутского дойти пытался, тот уже за другой принялся.

— Испекли бабка с дедкой как-то раз колобка. Круглый да румяный он у них получился, поставили они его на окошко стынуть. А пока он остывал, бабка ему и говорит, ты, мол, только в трактир не ходи, а не то там тебе живо сосиску в попу засунут да хот-догом назовут… Только не послушался Колобок…

Не успел старик от сказочки этой в себя прийти, а пострел малый уже о другом сплетничал.

— …Или вот хотя бы Илью Муромца взять. Ну дюже охоч он до женского полу, ну дюже… Хоть баб и недолюбливает.

— Это как? — удивился Петя. — Это почему?

— Да не успевает просто. Оттого и вышла с ним вот какая история…

Через пару часов пути совместного старик уже не знал, куда ему деваться от сказок таких изувеченных да на странный манер вывернутых. К счастью, трактир какой-то по дороге случился. В нём и пристроил Петя мальчонку того старенького, будто случайно его в ложке забыв, на столе лежащей.

Шёл он потом по дороге быстрым шагом, да всё чудился ему то ли писк, то ли смех голоса тонкого, словно рассказывающего всё ещё истории скабрезные. Но чуть погодя понял старик, кто именно в нём от смеха покатывается.

— Ну и в сказку же я попал, — вздохнул он тогда сокрушённо, — один глупости в ухо пищит, а другой, тот прямо в голове смехом дурным заливается. Никуда от кошмара этого болтливого не деться.

— В том-то и беда твоя, — уже не сдерживаясь смеялся колпак в голове Петиной, — что со всех сторон окружён ты одним лишь собой. И, действительно, куда тебе теперь от кошмара такого деваться?

— А насчёт сказок, — продолжил он, — не спеши выводы делать. Ведь это не ты в сказке живёшь, это она живёт в тебе. Да только разве это жизнь…

— Старыми сказки ныне стали, — невесёлым уже голосом заговорил колпак, — очень старыми. Поизносились они, в понятиях сказочных поистрепались… Столько их раз уже рассказывали, что давно они сказками быть перестали. Да сам посуди, можно ли сказкой назвать то, что тебе давеча на ухо нашептывали?

— Вряд ли, — смутился старик, — уши в трубочку от сказок таких сворачиваются.

— Вот и я о том же, — вздохнул колпак. — Для большинства сказки — это всего лишь слов набор. А слова, они что, они ведь как дети — беззаботно играют сами с собой. Им нет дела до того смысла, что в них пытаются вложить, им всё равно, что именно из них лепят. Вот и выходит в результате сказка про Колобка с сосиской в попе. Ужас какой…

Припомнились старику те сказки, что в детстве ему рассказывали. Простоту да очарование их напевное будто вновь он ощутил… Покивал старик головой, с колпаком соглашаясь. А тот всё сокрушался вслух.

— Сказка ведь — это то, что живым быть должно. Это то, что в нас живёт, в нас огорчается и радуется. Но вовсе не то, что понимается и ум питает. Но увы — давно превратили сказки в назидание, стали по ним уму-разуму учить да рассудок потешать. Вот они стареть и начали, стали они ветшать да силу волшебную терять. Умирают сказки нынче… А некоторые в лабиринт сонный превратились. Их на самом-то деле много — сказок спящих, лабиринтовых да безысходных…

Грустно старику Пете стало от слов таких нерадостных. Завздыхал он, колпак слушая.

— Чем же делу этому пособить можно? — спросил с надеждой. — Как сказкам помочь?

— Что тут посоветуешь… — отвечал ему голос колпачный. — Сказку ведь нельзя думать, не годится её обсерьёзивать. Сказкой жить надо, её следует ощущать, ей надлежит радоваться. Только тогда сказка живой сделаться может.

Закручинился старик, опечалился — за сказку ему обидно стало…

— А что, если, — после паузы небольшой вновь подал голос колпак, — тебе свою дорогу в Сказку проложить? Да идя дорогой той — оживить Сказку, сделать её снова Волшебной?

— Какую дорогу? — растерялся нестарый старик.

— Да хотя бы вот эту — ту, что ты прямо сейчас ногами топчешь… — сказал колпак и умолк надолго.

Постоял старик немного, услышанным слегка огорошенный, покумекал маленько да вздохнул тяжко.

— Эх, — сказал, — и кто бы мне моё счастье нашёл! Дык — некому. Всё сам… Сказку, и ту сам для себя сочиняй…

И поплелся он дальше по дороге своей. Шёл, присматриваясь к ней внимательно — не мелькнёт ли где намек на сказку новую? Не прошляпил ли какого знака волшебного? Брёл он так по дороге пыльной, а мысли его непристроенные точно так же в голове его пустой бродили.

— Каждый шаг — это один миг, — думал Петя в такт шагов своих. — Каждый шаг — это то, что делает меня живым, то, что позволяет ощущать себя счастливым. Значит, шаг — это преддверие к счастью. А миг — это единица измерения этого счастья.

Остановился старик, мешок на другое плечо перебросил, дальше двинулся, мыслям своим вслед.

— Хорошо, — думал он, — но ведь вся жизнь состоит из таких шагов, из таких мигов-мгновений. Выходит, вся она и есть — счастье…

— Вот здорово-то, — восхитился старик. — Здесь главное — идти не забыть. Раз каждый миг — это один шаг, то внутри себя, в ощущениях своих его и нужно делать. И непременно — навстречу. А как же иначе1? — навстречу жизни, а значит — навстречу счастью.

Не откладывая в ящик долгий — сразу же пробовать начал. Посмотрит на что-то — да внутри себя шаг навстречу сделать пытается. Затем ещё раз и ещё… Только что-то не заладилось у старика. Не совсем ему ясно было, как же шаг этот внутри делать надо. Уж и так он пробовал, и этак, да всё никак.

Так, в странностях упражняясь, не заметил, как к мосточку ветхому подошёл, через речушку малую переброшенному. Только Петя на него ступил, как вдруг изогнулся тот мостик горбом огромным, в змея страшного превращаясь, да распахнулась у него пасть чудовищная. Смрадом да гарью оттуда дохнуло, ужасом да безнадёжностью чёрной…

Замахал старик руками, на самом краю пасти с трудом удерживаясь, телом всем изогнулся — лишь бы на ногах устоять да в глотку ту отвратительную не упасть. Чудом задержался, назад дёрнулся — да в овраг глубокий кувырком скатился.

Лежал Петя на дне овражьем, дыхание с трудом переводил, да в себя прийти старался. Понемногу успокоился. Колпак свалившийся подобрал, пыль из него выбил, грязь вычистил да на голову снова водрузил.

Из оврага выкарабкался да на мост с опаской поглядел… Слыхал о таких фокусах Петя, а как же, в сказке всё ж таки живёт. Вот только больше для богатырей такие испытания приготавливаются, чтобы доблесть их да меча остроту проверить.

— А чем же ты хуже? — коварный шепот в голове стариковской послышался. — Пробуй, Петя, хотел научиться шаг навстречу всему делать — вот и делай.

— Делай, делай, — пробурчал старик растерянно. — Пробовал ведь уже…

Потоптался он, покрутился, да выбирать не из чего — опять упражняться начал. Но для начала решил старик растерянность да неуверенность свою в порядок привести. Вспомнил Петя, как делал это уже некогда — окутал он ощущения свои вниманием, а потом словно в себя войти их пригласил — «Да» им всем сказал. Затем ещё раз и ещё, пока не растворились они в нём.

И вдруг понял старик, чего не хватало ему перед тем, для ощущения шага внутреннего. Да просто приглашения к этому привычного не было! Того, что само по себе, по природе своей человеческой к этому приводит.

Глянул тогда старик вокруг снова, да всему на что взор его упал «Да» говорить принялся. Да не просто так говорить, а ощущать, как это «Да» внутрь него входит. И одновременно каждое его 'Да» — словно ответный шаг навстречу ощущениям.

Дакался так Петя со всем, дакался, да вокруг такую уверенность в себе ощутил, что ноги его сами к мосту-оборотню подвели.

Стал старик перед мостом, а тот уже подрагивать от нетерпения кровожадного начал, рябью крупной пошёл. Глядел нестарый старик на дело это хищное да просто продакивался со всем, что по поводу этому ощущал. Странное дело, но стал понемногу успокаиваться мостик, даже дрожь в нём стихла…

В порыве внутреннем, лёгком ступил на него Петя, да пошёл смело и не торопясь особо, руками поручни его по-дружески оглаживая. А когда перешёл, обернулся и даже ручкой ему от избытка чувств помахал.

— Аи да Петя, — восхитился в нём голос колпачный. — Аи да молодец!

А старик и сам доволен собою был. Отправился он дальше по дороге этой неказистой, по сторонам поглядывая, «Да» всему говоря. Каждый шаг — новое «Да», каждое «Да» — ещё один шаг внутри.

Шёл он так какое-то время беззаботно и легко, но постепенно странное рядом с собой замечать стал. Что-то вокруг него меняться начало. Как-то звонче птицы запели, летая понизу кругами и все на плечи ему сесть норовя. Деревья к дороге склонились низко, ветвями прямо под ноги расстилаясь, даже облака, и те будто к самой голове его спустились, словно прикоснуться к ней желая.

Вдоль дороги живность вдруг в изобилии невероятном появилась — бегали вокруг белки да ёжики, шмыгали мыши наперегонки с сусликами, столбиками, чуть не в ряд сидели зайцы, ничуть не пугаясь лисиц, шныряющих меж ними. А когда Петя семейство медвежье увидел, в окружении стаи волчьей, словно специально из лесу вышедшее его встречать, — понял он окончательно, что дело здесь неладное.

— Это что ж такое происходит? — в полном замешательстве спросил он. — Это что же со сказкой такое случилось — не заболела ли?

— А может, напротив, Петя, — выздоравливает сказка, оживает, — улыбался голос внутри него. — Так всегда бывает, когда новая сказка рождается. Когда её с полнотой душевной в первый раз рассказывают.

— Это ты о чём? — уже не на шутку встревожился старик. — Это я, что ли, всему причиной?

— А кто ж ещё? — смеялся колпак. — Ты и есть. Со мной вместе, правда…

Опешил старик, колпак пощупал, а затем и вовсе его снял. Оказывается, развернулся колпак дурацкий во всей своей красе — все рога его наружу вывалились, бубенцами блестя да позванивая весело. В суете и не заметил Петя, когда же такое случилось, должно быть в овраге ещё, куда он, от чудища спасаючись, скатился.

— Так вот оно что, — сказал Петя. — Выходит, не только меня колпак чутливее делает, но и мир ко мне чутче относиться начинает. Значит, каждое «Да» моё ему слышно становится, каждое согласие он моё ощущает. Так вот, оказывается, как мир в ответ себя ведёт — открывается он весь, навстречу тянется…

Напялил старик колпак на себя вновь, да уже вместе с ним засмеялся звонко, от души…

— Ты ещё не всё видел, Петя, — вновь голос в нём раздался. — Когда кто-нибудь дорогу сказочную из себя строит, то путь такой всем виден делается. А как же иначе, особый ведь путь этот — волшебный. Обернись-ка ты да полюбуйся на то, что натворил.

Глянул Петя назад, да ноги у него от увиденного подкосились. Вместо дороги кривой да неказистой, о которую он лапти стаптывал, стелилась за ним дорога ровная, гладкая, кирпичом жёлтым вся выложенная. Словно каждое «Да» стариковское в кирпич света солнечного обратилось.

— Это что?.. — с трудом выдавил он из себя.

— Это — новая сказка, Петя, — сказка про дорогу из жёлтого кирпича. Путь в неё ты уже проложил, наступит скоро её время, и отправятся по ней новые герои в путь свой волшебный…

— Но ведь не всегда на мне колпак Дурака в красе своей полной будет, — озаботился старик. — Значит, не всегда у меня получится сказку живую творить…

— Всегда, Петя, всегда, просто не так заметно это будет, не так торжественно. Помни главное — пока ты внутри «Да» всему говоришь, пока шаг навстречу делаешь, мир тебе точно такое же «Да» всегда скажет. И ощутишь ты его непременно — в делах, событиях, улыбках. И это будет уже твоя сказка — живая и волшебная. Вот тогда и поймёшь ты наконец, что в чудеса и впрямь не надо верить, а надо ими просто пользоваться.

— Знаешь, чем хороша пустыня? — спросил Маленький Принц. — Где-то в ней скрываются родники…

(Антуан де Сент Экзюпери «Маленький Принц»)

Не кажется ли вам, уважаемые соискатели гордого звания «Дурак», что давно пришло время разобраться — что же это за «пространство Сказки» такое, столь настойчиво предлагаемое вам для освоения?

Давайте попробуем это сделать прямо сейчас, проведя попутно более подробное исследование некоторых тем и понятий, поднятых и обозначенных ранее.

На прошлом занятии мы безжалостно заклеймили «описание Мира», которое и раньше не особо-то жаловали, совершенно уж «кошмарным монстром», «паразитом-вампиром», сосущим жизненные соки из ничего не подозревающего человечества.

Не отказываемся мы от своего мнения и сейчас, но, продолжая исследование этой темы, мы позволим себе слегка подправить контекст, на фоне которого было «препарировано» это понятие и совсем немного сместить смысловые акценты, довольно жёстко расставленные ранее. Нам самим очень интересно — что же из этого в конечном счёте получится?

Итак, мы с вами выяснили, что попытка ментала сузить рамки восприятия Мира через создание его копии-описания была вызвана исключительно страхом перед грандиозностью этого изначального образования. И это действительно так — и «описание Мира», и «Зона комфорта» представляют собой всего лишь проекцию человеческого страха.

Поэтому столь привлекателен, но одновременно и ужасен Для ментала Дурак, ведь он предлагает прикоснуться к Живому Миру, к «обнажённому нерву действительности», и ментал вновь мечется, в тисках неизбежного для него выбора — явно «сладок запретный плод», но «и хочется ему, и колется…»

Хоть выбора, как всегда, нет: «прикасайся, не прикасайся», но обусловленный ум в состоянии увидеть лишь то, чем он уже обусловлен, то есть — именно то, что составляет условия его существования.

Ранее мы уже определили, что в человеческом пространстве некогда произошло странное — его создатель полностью потерял контроль над своим творением. Более того — поистине беспредельную власть над творцом обрело как раз его создание, именно оно теперь подчиняет человека своей воле, влияет на его поведение и им управляет.

И здесь самое время вспомнить об одной основополагающей истине, которая вполне сознательно нами пока не привлекалась при исследовании «паразитических» свойств «описания Мира».

Вы ещё не забыли, что мы выстраиваем мир своего окружения исключительно из качества внутреннего состояния? И всё, что нас не устраивает во внешнем мире, изначально и несомненно уже присутствует в нас?..

«Вампир», «паразит», «диктатор» — как ещё мы успели обругать «описание Мира»? — забыв, что при этом мы описывали лишь самих себя. Причём, как оказывается, в самом буквальном смысле.

Много уже было сказано о неизбывной потребности человека владеть, управлять и держать под контролем как всё своё окружение, так и самого себя. Стоит ли после этого удивляться, что именно такое отношение к человеку проявляет и структура, им выстроенная?

Мы окружили себя миром, которым теперь будет пользоваться нами столь же беспощадно, сколь делаем это мы сами, совершенно безбожно пытаясь эксплуатировать «всех и вся» и непрерывно навязывая всему свою волю. Очень точно заметил по этому поводу кто-то: «Нам нечего ждать милости от природы, после того, что мы с ней сделали».

Так что же это получается — замкнутый круг? Для логики, привыкшей неустанно отделять «плохое» от «хорошего», и для здравого смысла, пытающегося затем это плохое «искоренить», — да, это тупик.

Но Дурак всегда может сделать шаг в сторону и взглянуть на всё под совершенно иным углом…

— Тупик — это прекрасное место для отлова спящих, — смеётся он. — Да и смех в нём звучит особенно выразительно. А чем громче смех, тем меньше сна.

— Любой тупик, — с улыбкой говорит Дурак, — в силу своей непробиваемой тупости, — это надёжная ступенька для следующего шага.

На прошлом занятии мы предложили вам проснуться. Под «разными соусами» и «приправами» мы вас провоцировали на это и раньше, но теперь возникла насущная необходимость заявить об этом прямо. «Проснитесь, — нагло сказали мы, коварно усыпив перед тем вашу бдительность. — Лишь проснувшись, вы поймёте, что спали».

Мы предложили вам, сохраняя «пробужденное» состояние, начать осваивать пространство своего «осознанного сновидения», изучать его.

Именно таким исследованием мы и займёмся сегодня.

Итак, мы создали проход в совершенно особое пространство «неспящего» сознания. Чем же оно отличается от пространства привычной нам повседневности, от того, что мы всю жизнь считали «нормой»}

Прежде всего — критерием истинности. В «описании Мира» определяющим является наш ум, привычная логика и всё, что мы связываем с рассудочной деятельностью. Девиз такого Мира был провозглашён некогда Декартом: «Когито эрго сум!»—гордо было сказано им. — «Ямыслю, следовательно, существую!»

В пространстве же «осознанного сновидения» истинным является лишь то, что ощущается и не искажается при этом ментальной рефлексией. «Я ощущаю, следовательно, живу!»— впору было бы сейчас сказать, да вот только некому — Дураку явно неинтересны подобные манифестации.

— Чем больше ты знаешь о том, что нужно ощущать, — смеётся он, — тем меньше позволяешь себе это делать.

В царстве «описания Мира» ментал стремится полностью подавить канал ощущений, навязывая взамен лишь самого себя, со своими бесконечными рассуждениями и умствованиями как раз по поводу того, чем надо просто жить.

Зато в мире «неспящего сознания» на ментал никто даже не пытается покушаться, ему здесь предоставлена полная свобода, но уже не в роли диктатора, как прежде, а лишь в качестве уникального и ценного инструмента, совершенно необходимого для организации социумных игр. Канал ощущений не пытается противопоставить себя менталу, он предлагает ему равноправное партнёрство в игре, проводимой Дураком.

— Без ментала мне никак, — лукаво соглашается с этим Дурак. — Я мыслю — следовательно, смеюсь. Ведь что может быть смешнее1?

Дурак стремится непрерывно расширять свою игру за счёт любых элементов.

Но при этом происходит странная вещь — совершенно не желая создавать ничего нового (ибо это всегда отрицание старого), Дурак именно вследствие этого и лишь за счёт своего согласия со всем всё же создаёт качественно иное пространство существования (а точнее — просто не препятствует его появлению).

И такое пространство, созданное не отрицанием и неприятием прежнего, не желанием управлять, а лишь согласием на всё, теперь аналогичным образом ведёт себя по отношению к своему создателю. Оно чутко реагирует на любой внутренний запрос Дурака, на любое его намерение, помогая в их немедленной реализации.

Именно поэтому, входя в пространство «осознанного сновидения», мы, по сути, попадаем в пространство Сказки. В мир, представляющий собой непрерывное приключение, в мир, обыденностью которого является невозможность, а повседневностью — чудо.

Сказка — это пространство нашего «парения» (вы ещё не забыли, что это такое?), это пространство, в котором мы просто живём, легко, естественно и радостно, но отчего-то многим такая жизнь кажется чудом. И это понятно, ведь чудо — это всегда то, что предельно просто и естественно.

— Чудо? — хохочет Дурак. — Чем же оно сложнее мочеиспускания? Тут главное — как следует расслабиться…

Сказка — это возможность «овеществить» в образах, ситуациях и состояниях то нементальное знание, те ощущения по поводу Живого Мира, что ностальгически присутствуют в каждом из нас. Именно они создают динамику истинного («не спящего») развития человека, через предощущение, предвкушение Сказки, живущей в нас. Предвкушение— это единственный реальный стимул любого начинания, накоротко — через ощущения — связанный с намерением.

Дурак не ведает, что такое «желание». Зачем оно ему? В пространстве Сказки абсолютно всё необходимое и лишь предощущенное им тут же появляется как бы само собой.

— Решив поиграть, я просто протягиваю руку, — смеётся Дурак, — и в ней всегда оказывается именно то, что для этого необходимо.

В этом проявляется одно из принципиальных отличий пространства Сказки от привычного нам «описания Мира». Уже неоднократно мы предостерегали: бойтесь своих неосознанных желаний, ибо, бесконтрольно просочившись в подсознание, они имеют нездоровую привычку реализовываться. И потом всю жизнь приходится проливать слёзы о такой случайной мечте, которая послушно превратилась в судьбу. Подобная «внутренняя утечка мозгов» находит своё окончательное выражение в продукте коллективного «творчества» Человечества — в «описании Мира».

В таком пространстве, фрагментированном и разобщённом менталом, «всегда есть в кого плюнуть». Тогда как в пространстве Сказки если в кого и плюнешь, то в себя же и попадёшь, ибо любое ругательство здесь — это всегда самооценка.

Продолжая разговор о пространстве Сказки, есть смысл заме нить выражение «описание Мира» более органичным в данном контексте термином «пространство Мифа», тем более что, полностью соответствуя смыслу предыдущего понятия, оно давно уже стало расхожим в среде лингвистов, психологов и философов.

Миф — это и есть ментальное пространство «спящего социума», это плод коллективного творчества всего человечества, это отражение, но одновременно и реализация всех его знаний, страхов и чаяний по поводу Живого Мира.

Зато Сказка — это пространство, созданное знанием нементальным, интуитивным, недоказуемым, это реализация предощущения, предвкушения настоящего Мира, в ней отсутствуют ограничения, создаваемые законами и правилами, это мир парадоксов, манящей неизвестности и любых невозможностей, то есть это мир, в котором возможно всё. Всё! В нём возможен даже ментал, даже «описание Мира», — но лишь как вспомогательные элементы сказочной игры, и не более.

В пространстве же Мифа всё давно изучено, определено и разложено по полочкам. Это систематизированный и выхолощенный мир, лишённый внутреннего огня и неспособный родить ничего нового.

— Что такое реальность? — спрашивает Пауло Коэльо и сам же отвечает: — Это то, что, по мнению большинства, должно быть.

Что такое Миф? Это то, что ожидаемо и предсказуемо, то, что лишено спонтанности и неожиданности. Здесь весьма к месту будет цитата из братьев Стругацких: «Вам не приходилось замечать, насколько неизвестное интереснее познанного? Неизвестное будоражит, заставляет кровь быстрее бежать по жилам, рождает удивительные фантазии, обещает, манит. Неизвестное подобно мерцающему огоньку в чёрной бездне ночи. Но ставши познанным, оно становится плоским, серым и неразличимо сливается с серым фоном будней».

Создатель суггестивной лингвистики Ирина Черепанова в одном из своих тестов предлагает изменить в известной песне всего лишь одну букву и отследить, как меняется после этого эмоциональное состояние: «Призрачно всё, в этом мире бушующем, есть только миф, за него и держись, есть только миф, между прошлым и будущим, именно он называется жизнь».

Согласитесь — уныло и безрадостно, призрачно и недостойно человека…

В пространстве Мифа именно язык обуславливает однозначность и косность «спящего» мира. В таком мире невозможно чудо. Здесь каждое слово уже привязано к строго определённому понятию и чётко обозначенному смыслу. Поэтому Мир, созданный таким языком, будет столь же однозначным и жёстко структурированным, ничего нового в нём появиться не сможет.

«Когда человечество украло голос богов и стало само говорить от имени природы, оно стало противником природы и всего, что она производит» (Верной Вульф).

Ведь то, что действительно достойно быть сказанным, словами выразить нельзя. Вспомните бессмертного Дурака Лао-цзы: «Знающий не говорит, а говорящий не знает», — или не менее почтенного Дурака Ежи Леца: «Даже слово может стать кляпом», — или хотя бы прислушайтесь к Белле Ахмадулиной:

«Не проще ли нам обойтись тишиною,

чтоб губы остались свежи и не лживы?»

— Только скрипка без струн может издавать совершенный звук, — смеётся Дурак, соглашаясь с нами.

Но вряд ли стоит бояться произносимых слов, ведь достаточно окружить их тишиной, окутать смехом, превратить в парадокс, притчу или сказку — и они неожиданно преисполнятся особого смысла, став откровением. «Это только истине люди обычно сопротивляются, а сопротивляться сказке просто невозможно»(Энтони де Мелло).

Слово, взывающее к разуму, мёртво изначально, оно и есть тот самый «глас вопиющего в пустыне». Поэтому нет учителей рядом с нами и быть не может, и гоните прочь всякого, кто им назовётся. Ибо истинный учитель для каждого — это он сам и есть, это его ощущения. Ощущения — это шепот Вселенной, это голос Бога, непрерывно звучащий в нас. И внимая этому голосу, вы позволяете в себе учительствовать самому Богу.

Не случайно Христос разговаривал притчами, вынуждая каждого искать их смысл внутри себя, не случайно именно парадоксами «обучают» в даосских и дзэновских школах, и совсем уж закономерно, что исключительно сказками и анекдотами общается с нами Дурак.

Слово, в пространстве Мифа, стремится превратить нас в «образованных», то есть — в тех, кого уже образовали, а значит — сделали по чьим-то меркам и канонам. А по сути — усыпили, заставив забыть о своих возможностях, зато щедро одарив ложным знанием о всяческих «невозможностях».

«Образованный человек» — это человек исключительно невежественный. Ибо ведать — это значит знать. А истинное знание — это способность слышать себя, это умение понимать свои ощущения. Человек же, «образованный менталом», к ощущениям глух, он отказывается слышать в себе Вселенную.

Поэтому не стоит удивляться тому, что в пространстве Мифа именно наша хвалёная образованность, созданная понятиями и удерживаемая словами, является самым сильным и надёжным инструментом невежества.

Пространство Мифа — это просто совокупность слов, давно омертвивших «познаваемую» реальность и сделавших из нас послушных рабов.

— Даже не надейся, что это ты думаешь слова, — смеётся Дурак. — Это слова думают тебя.

«Слово убивает, но дух несёт жизнь» — подтверждает всё вышесказанное апостол Павел. Следуя его подсказке, мы как раз и предлагаем подселить в пространство Мифа дух, наполнить его Сказкой и Чудом.

В пространстве Сказки царит логика абсурда. Здесь возможно всё. Здесь любое значение и определение может мгновенно смениться на свою противоположность. Чудо здесь является нормой существования. Язык в Сказке теряет функцию указующую, определяющую и регламентирующую. Его роль всё больше становится повествовательной, коммуникативной. Дурак никогда никого ничему не учит.

— Запомни!.. — торжественно говорит Дурак, назидательно поднимая указательный палец. …И начинает смеяться.

Пространство Сказки в большей степени создаётся чистым намерением, жаждой жизни, непредсказуемости и приключений, чем языком. Язык же, слово в Сказке создаёт только пространство общения, то есть — ещё одну площадку для игры, для источника уже ментальных ощущений.

Настоящую Сказку нельзя рассказать, зато всегда можно предложить пережить её.

И только тогда в мир смогут прийти по-настоящему живые слова и образы, и они действительно станут Божественными, ибо будут рождены уже не менталом, бесконечно перетасовывающим свои фрагменты, а осознанно пережитыми ощущениями Живого Мира. И возможно, что язык, выстроенный такими образами, привычным вербальным языком уже и не будет…

А пока Дураку остаётся одно — отказываясь от объяснений, только смеяться и смеяться, дабы совсем не онеметь в тщетной попытке быть понятым.

Но всё же как? — каким образом Дурак творит мир, в котором всегда есть место Чуду, в котором Волшебство вещь обыденная и повседневная?

Почему ему так легко удаётся то, о чём другие лишь мечтают, с тоской затем наблюдая, как все их «ментально-хрустальные» замки разбиваются вдребезги о «суровую правду действительности»? Умудрённые «опытом Дурака», мы уже можем сказать, взглянув на это мельком: «Ну и слава Богу!»— но всё же почему Дурак получает всё, что ни помыслит, а вот другие «мыслят-мыслят, тужатся-тужатся» — да всё никак? Может это у них просто с головой что-то не так? Вполне возможно.

Мы уже много говорили о проблемах, о том, что они совершенно необходимы нам, ибо являются прямым указанием на то, с чем ещё необходимо работать, что ещё осталось непринятым и вызывает несогласие. Они способствуют нашему «внутреннему росту», открытию Хозяина в себе и освобождению истосковавшегося по игре Дурака.

Напомним: проблема — это всегда «западение» на одну сторону действительности, это всего лишь продукт нашего фрагментированного ума, и поэтому любая проблема исчезает моментально, как только мы увидим ситуацию целокупно, воспримем её целостно.

Надеемся, вы ещё не забыли, что все наши желания, вся наша детская и нереализованная страсть к чудесам, к волшебству— это, по сути, та же проблема? Это такое же «западение», «привязка» только к одной стороне действительности — желаемой, волшебной, и закономерное её «неполучение» вследствие этого же.

Ведь что есть желание? Это стремление исключительно к положительному аспекту того качества, которое мы хотим ввести в свою жизнь. Но любое качество в своём завершённом виде представляет собой «микромонаду», в которой присутствуют как возможные «плюс-проявления» (обретение, создание, наслаждение), так и возможные «минус-проявления» (потеря, разрушение, боль). И именно поэтому оно сможет появиться в нашей жизни лишь после нашего согласия, как с его «+», так и с его «-».

Но понятно, что пока в нас присутствует желание, мы жёстко ориентированы лишь на обретение, то есть — на «плюс-проявление», а как же иначе — ведь не дураки же мы, в самом деле, чтобы желать себе плохого… В равной степени понятно и то, что в этом случае «плюса» нам не видать «как своих ушей».

Причём, если нам придёт в голову реализовать своё желание силой или хитростью (то есть — создав «чудо» при помощи магии, авантюры и пр.), мы неизбежно столкнёмся с тем, что параллельно с обретением чего-то с нами будут происходить странные вещи… В нашу жизнь «непонятно откуда» стремительно начнёт входить разрушение, причём такого уровня и объёма, с каким мы никогда раньше не сталкивались.

Возникает обычная для нас ситуация — чуда, которого мы жаждем, естественным путём нам не получить, ибо мы не готовы к тому уровню возможного разрушения, что оно в себе содержит, а то, что мы всё же обретаем в соответствии со своей внутренней готовностью, как раз и является нашей рядовой, лишённой сказки повседневностью и душу не греет.

Вам теперь понятен секрет Чуда? Его обретает лишь тот, Кто от него не зависит, кто к нему не привязан. Чудо становится обыденностью только для того, кто полностью открыл себя Миру, кто согласен на любые события и ощущения, пусть самого деструктивного характера.

Оказывается, мы испытываем сложности с чем-либо, начиная с устройства на работу и заканчивая превращением воды в вино, лишь в том случае, когда заинтересованы в результате, когда в нас ещё сохраняются привязки, причём любого характера — или в виде страха, или в виде вожделения. В этом случае вся энергия намерения используется для отработки этих зависимостей.

Но создав в себе состояние полного согласия и непривязки, то есть стабильной толерантности, мы всю энергию намерения направляем теперь на организацию игры. Мы активно насыщаем свою жизнь как совершенно банальными ситуациями и явлениями, так и абсолютно невероятными и фантастическими. Для Дурака разницы в них нет, так как грань, отделяющая «волшебное» от «обыденного», — это всего лишь прослойка умного ментала.

Для Дурака ментал перестаёт быть барьером разделяющим и сдерживающим, он превращается просто в «ментальный островок» в безбрежном океане игровых возможностей. Он уже не в состоянии препятствовать чему бы то ни было, он теперь просто есть. Его можно посетить и включить в игру, а можно какое-то время обходиться и без него — границ в этой игре нет, нет запретов, есть лишь реализация возможностей, а они в пространстве Сказки поистине неисчерпаемы.

— А что — у меня тоже есть мысли, — смеётся Дурак. — Причём — исключительно чистые; ведь я ими практически не пользуюсь.

Согласитесь, к неожиданному выводу мы пришли. Выясняется, что на протяжении всех трёх уровней школы, пытаясь решать свои проблемы, исследуя тупики и ловушки социумного пространства и смехом создавая пути выхода из них, приучая себя к согласию как с самим собой, так и со своим окружением и постепенно превращая свою жизнь в игру, мы на самом деле по крупице, по смеющемуся лучику выстраивали своё пространство Сказки.

Мы ничего не делали для этого специально. Мы просто соглашались, соглашались, бесконечно соглашались и с болью, и со страхом, и с обидой, и со своим несогласием соглашаться. Мы для этого всего лишь смеялись, выключая смехом болтливый ум, «шикая» на неугомонный ментал, но уже через мгновенье соглашаясь и с ним.

Мы учились жить играя, вначале делая это несколько натужно, но затем всё более свободно и радостно. Мы много раз пытались проснуться в своих ощущениях, но каждый раз, просыпаясь ненадолго, мы засыпали вновь, пока наконец нам это всё же не удалось окончательно.

Но оказывается, что всё это время, то ли вокруг нас, то ли в нас самих, постепенно, но всё более отчётливо прорисовалось удивительно красивое и гармоничное пространство. Проявлялся, будучи вначале совершенно неуловимым в ощущениях, но неуклонно становясь всё более реальным и привычным, Мир нашей творческой реализации. Мир, в котором все странности, совпадения и «удачливости», случавшиеся с нами, незаметно перерастали в устойчивые закономерности.

И в какой-то момент мы стали ощущать, что создаём удивительное пространство — мир, в котором с нами всё чаще происходит нечто чудесное… Мы не заметили сами, как постепенно погрузились в состояние Сказки, мы так привыкли к своему, ставшему обыденным, везению и небольшим пока, но приятно-постоянным выигрышам, что даже не поняли, когда именно поселили рядом с собой Чудо.

Вам в это не верится? Вы всё ещё недоверчиво всматриваетесь в своё новое окружение, непрерывно и с удивлением спрашивая у себя: «Я сплю?» Но дело сделано — вы уже там. Вы уже в Сказке, вы давно владеете Чудом. И вам ещё не раз предстоит убедиться, сколь многим вы уже владеете.

Сейчас вы делаете только первые осознанные шаги в неспящем сказочном пространстве. Вам ещё многое предстоит узнать и открыть. И в рамках школы, и гораздо в большей степени — в «свободном полёте», в самостоятельном исследовании дистанцией во всю оставшуюся жизнь.

Главное при этом — непрерывно ощущать своё повседневное существование как пространство Сказки и помнить, что вы всемогущи, а Чудо — всего лишь ваш послушный инструмент. А иначе — вновь сон и плен Мифа, рабство «описания Мира».

Только не вздумайте соразмерять то, что вы сейчас читаете, с тем, как вы привыкли себя воспринимать. И не надо скептически улыбаться — не обо мне, мол, всё это; мне ещё ой-ой-ой сколько «идти» надо, чтоб хоть немножко к Сказке приблизиться…

Чушь! Обман!! Ложь!!! Снова ложь!.. Снова ментал!.. А нука, немедленно проснитесь! Куда идти? Зачем искать? Вы ужетам! У вас уже есть всё! Ощутите это и впустите, просто впустите себя в свою Сказку. Рассмейтесь, вместо того чтобы сомневаться.

Вам не нужно «идти в Сказку», её надо просто увидеть в себе, ощутить. Ведь это не вы в ней — она живёт в вас.

— Дурак уже не живёт в мире, — радостно смеётся Дурак, соглашаясь с нами. — Мир живётв нём.

Неужели вы ещё не поняли, что вам необходимо сделать для этого?! Что вам всего-то и нужно для этого? Просто снимите напряжение, перестаньте противиться истинному знанию, давно живущему в вас, знанию, что вы уже волшебник, что вы уже в Сказке, что вы уже, причём непрерывно, творите Чудо и живёте в нём.

А если это чудо всё ещё имеет очертания ваших привычных серых будней, то это только потому, что вы были на это длительно и настойчиво сориентированы, это потому, что вы слишком мало верили в себя и в свои возможности.

А надо всего лишь расслабиться, всего лишь согласиться со всем, настроиться на ощущение радости, на приключение — и войти в сказку, ничего не меняя при этом. И ваш мир мгновенно расцветится радужными красками, а каждое мгновенье и каждый день станут изобильными и полнокровными. А Чудо, творимое вами походя, трансформирует грани унылой повседневности в фантастически привлекательные очертания наполненной удивительными событиями игры.

Давайте напоследок сделаем совсем небольшой зигзаг и кратко, буквально вскользь, рассмотрим ещё одну неожиданную сторону нашей сказочной эпопеи.

Друзья, вряд ли вы даже догадываетесь о том, что в нашей школе мы занимаемся алхимией. Причём не какой-то там «замшелой средневековой лженаукой», а высшей формой этой древнейшей эзотерической дисциплины — внутренней алхимией.

Что изучает алхимия? Законы трансмутаций, то есть — взаимопревращений. Обычно, при поверхностном знакомстве с этой наукой, считают, что алхимию интересует лишь трансмутация металлов, причём непременно — в золото. Ну и попутно — создание Эликсира бессмертия, дающего вечную молодость.

Но это устаревший и абсолютно неверный взгляд, причина здесь давно перепутана со следствием, так как истинную алхимию интересует лишь трансмутация духа. Уже много веков она изучает способы превращения обычного человеческого сознания в сознание Божественное.

Философский камень, неустанные поиски которого приписывают её адептам, на самом деле является Магическим кристаллом, который взращивается не в ретортах и колбах, а лишь в глубинах человеческого сознания. А вот славно известный Эликсир бессмертия… Впрочем, позвольте вначале привести ещё один фрагмент из братьев Стругацких.

«Весь первый этаж был занят отделом Линейного Счастья… Я толкнул дверь центрального зала и, стоя на пороге, полюбовался, как работает гигантский дистиллятор Детского Смеха. Здесь работали на оптимизм. Здесь делали всё возможное в рамках белой, субмолекулярной и инфранейронной магии, чтобы повысить душевный тонус каждого отдельного человека и целых человеческих коллективов. Здесь конденсировали и распространяли по свету весёлый, беззлобный смех…»

По законам алхимии, Великое Творение (конечная цель алхимических изысканий) состоит из двух частей — твёрдой и жидкой.

Твёрдым компонентом является пресловутый Философский камень, превращающий всё, чего бы он ни коснулся, в золото. Выше мы уже отметили, что в расширенном и углублённом значении речь идёт о Магическом кристалле, о неком центре кристаллизации человеческого сознания, создав который в себе мы вполне реально можем превращать всё, чего бы ни коснулось наше внимание, в «золото».

То есть — достигнув особого состояния сознания, мы трансформируем «неблагородное» пространство своего существования, всего лишь путём концентрации внимания на нём, в пространство солнечное, в пространство, имеющее качество божественного благородного золота. Вам это ничего не напоминает, друзья?

И всё же, как насчёт «жидкого компонента» — так называемого «эликсира бессмертия»? Скажите, а вы никогда не обращали внимания на то, как ласково журчит смех матери, играющей с ребёнком? Или как звенит, словно ручей, ответный смех ребёнка? Наш смех — это и есть вторая часть Великого Творения, текучая и неуловимая, она, тем не менее, всегда доступна тому, кто узнал её Великую тайну.

Почему бы вам не поверить в это до конца? Ведь вы уже взрастили в себе этот эликсир, вы давно уже приручили его, позвольте же ему теперь даровать вам бессмертие — «пейте» его большими дозами и каждый день. Попробуйте завершить в себе Великое Таинство Творения, пусть даже начатое вами невзначай. Отчего бы вам не присоединиться к великой и славной когорте Истинных Алхимиков, не стать с ними в один ряд?

Не забывайте — вы сами автор своей Сказки.

По мере открытия в себе качества Дурака, мы выходим на всё более тонкие уровни внутренней работы. Это и естественно, и достаточно показательно — ведь в пространстве Сказки важен любой нюанс проживаемых ощущений, любая мелочь. Это очень деликатное и в чём-то даже хрупкое пространство с миллионами всевозможных оттенков и полутонов.

Поэтому давайте вернёмся сейчас к самой первой нашей технике — «Да-да» и попытаемся придать ей несколько более акцентированное звучание. Попробуем ощутить в ней то, что осталось незамеченным ранее, — определённую внутреннюю динамику, некую направленность внутреннего движения.

Вы уже знаете, что техникой «Да-да» мы работаем с негативными ощущениями, то есть с теми ощущениями, которые ментал уже оценил и придал им соответствующую окраску. Это значит, что на каждое «Нет» ментала мы говорим ему своё «Да» в ощущениях.

Углубляя эту технику, попробуем теперь придать каждому своему «Да» определённую динамику, то есть как бы сделаем при этом некий шаг внутри себя. Каждое «Да» — один шаг. Его необходимо максимально реально ощутить. Вы теперь не просто выполняете технику «Да-да» по прежней схеме — вы при этом ещё движетесь, вы словно открываете в себе новое пространство, осваиваете его.

По сути, каждое ваше «Да» — это шаг в Сказку, в мир полного согласия со всем. Ощутите, что с каждым таким шагом в вас открывается что-то новое, с каждым «Да» внутри вас распахивается ещё одна дверца, исчезает ещё одна завеса, отделявшая от Сказки. Почувствуйте, как вы расширяетесь, словно окутывая своим приятием весь мир былого несогласия.

В таком варианте технику «Да-да» правильнее было бы назвать «Дорога в Сказку». Только не сбейтесь при этом на привычный стереотип понятия «дорога»: Сказка начинается не там — «в конце пути», эта дорога не имеет конца. Сказка — это и есть сама дорога, это путь под названием «согласие». Сказка для вас началась, как только вы вступили на неё.

Каждое ваше «Да», каждое согласие — это маленькое Чудо, которое уже стремится войти в вашу жизнь. Каждый ваш шаг внутри себя — это новые люди, события, приключения, которыми неизбежно будет наполняться ваше существование. Главное не испугаться, не смутиться их возможной непривычностью и новизной — да, они обязательно будут в чём-то новыми, ведь вы сами только что дали согласие на это.

Просто продолжайте этот путь, непрерывно расширяя масштабы своего согласия. У такого пути действительно нет ни конца, ни направления, он бесконечно изобилен сам в себе, и каждый раз вы будете находить в нём новые, всё более яркие цвета и нежные оттенки, новые глубины и возможности, новые ощущения и состояния.

Сейчас мы можем даже сказать, что все предыдущие техники («Ну и что?», «Я сплю?») были всего лишь подводкой к тому, что мы вам предлагаем: ко входу в Сказку, к ощущению каждого «Да» импульсом особого внутреннего движения, обретением нового качества, очередным шагом в себя.

Вы уже хорошо знаете, что в этом Мире существует только то, что мы ощущаем по поводу этого Мира. Скажите же ему своё «Да», сделайте шаг навстречу и можете не сомневаться — ответный шаг сделает и он к вам, а его смеющееся «Да» вы будете находить во всём.

А пока — тс-с!.. Вы слышите?.. Это Сказка входит в вашу Жизнь осторожными и неслышными шагами. Не спугните её. Скажите ей своё «Да!».