|
||||
|
|
Глава 13. У врат Всебытия Телесные страхи и страхи пространствСтрах смерти: как победить ГИД – Владимир Львович, я, как вы знаете, паникер, ипохондрик, но, глядя вокруг, убеждаюсь, что еще не самый большой. Среди моих знакомых, людей, казалось бы, не больных, многие мучаются страхами за здоровье, боятся болезней, боятся боли, боятся смерти… Трое боятся за сердце. Один, правда, перенес инфаркт. А у других, еще молодых, все в норме, и тем не менее… – Парадокс закономерный. Хотя и верно «что имеем, не храним – потерявши, плачем», все же больше боятся болезней, боли и смерти люди здоровые. Которым есть, что терять… А больные боятся меньше и потому нередко кажутся здоровым героями. – Да, знаю таких пятерых… Двоих уже нет. До болезней были трусишками вроде меня. А когда серьезное началось, словно переродились… – Страхи относятся к миру потемков. Когда знаешь – светлеет, призраки умирают… Лао-цзы сказал: «Не боль страшна, а ее ожидание, и не смерть, а лишь мысль о ней. Мудрый не ждет, ибо ждет всегда». – Превосходно. И что ж зазря мучится наша мнительная братия? – Работает над ошибками… Давайте научимся за него бояться… Крупная ветвь естественных страхов – страхи телесные – очень близки к «стволовому» страху смерти. Страхи за здоровье составляют среди них изрядную толику. И страх за сердце, кардиофобия, – штука довольно частая, особенно у тех, кто живет в хроническом дефиците движения. Говорить, что страх этот не помогает, а лишь вредит, что нужно разрабатывать сердце движением – таким пациентам, как правило, бесполезно. Ленивое и тревожное сердце живет короче, даже если здорово, а деятельное и веселое, даже если больное, само себя лечит и продлевает. – Что же вы делаете с такими больными?.. – Ну вот, например, Р., перенесший инфаркт в довольно молодом возрасте. Страдал «оправданной» кардиофобией, но и его врач-кардиолог, и я, психотерапевт, видели, что он мог бы двигаться больше, живее, что это необходимо. Барьер страха удалось снять. Сначала Р. стал ходить в умеренном темпе, потом быстрее, потом очень быстро, потом бегать… Теперь с прекрасным самочувствием приближается к семидесятилетию. – Страх сняли внушением? – Да, но лишь после присоединения: «Бояться за сердце нужно. Давайте научимся это делать!» – И человек убедился, что бояться ему нечего? – Для чего же врать себе, что бояться нечего? Человек убедился: с боязнью можно работать, можно ее уменьшать, можно забывать… Уже жизнь! Научимся себя слушать – В борьбе за жизнь побеждает активный? – Всегда – но только чутко активный. Спортсмены довольно часто умирают от перегрузок. Многие бодряки преждевременно уходят на тот свет изза того, что не умеют себе внимать. Телесно отупевшие трудоголики загоняют сердце в инфаркт и иногда даже не чувствуют самого инфаркта… – Нужно к себе прислушиваться?.. – Нужно учиться этому Самовнимание тревожное, боязливое, называемое ипохондрией, помогает только болеть. Внимание к себе должно быть доверительным, а обращение к сердцу – любовным. – Пример можно? – А.Н. написала мне письмо в возрасте 60 лет. Разумный, душевный, ответственный человек, глубоко все переживающий. У таких женщин чаще иных бывают сердечные срывы… В.Л., восемь лет назад у меня начался диабет, в 55 лет – тяжелый инфаркт, через три года – еще один. В больнице я поняла, что должна стать другим человеком, переделать себя, если хочу жить и не быть в тягость близким. По образованию я филолог, по работе редактор, так что «не от хорошей жизни» засела за книги по диетологии и натуропатии. Постаралась понять, о чем пишут в своих трудах Шелтон, Брэгг, Роджерс и др. Прочла кое-что из йогов, прочла вас.. Составила себе программу естественного оздоровления, которой и следую. Во многом пришлось нарушить каноны «официальной медицины». Не ем животных белков, освоила дыхание йогов, некоторые асаны. Прошла два курса лечебного голодания. Результаты: ушел диабет, вес с 93 кг снизился до 73. Исчез кальцинат аорты. Были камни в желчном пузыре и страшные приступы – теперь нет, давление 120/70, не отекают и не болят ноги.. Делаю все по дому без устали, помогаю воспитывать маленькую внучку. У меня хороший муж и добрые дети, которые меня поддерживают. Но., все же осталась при мне стенокардия. И даже как-то мучительней и обидней стала она в последнее время. Сильных приступов нет (уже почти год не держала во рту нитроглицерина), но в редкие дни я могу свободно ходить по улице не останавливаясь. Через каждые 50-100 шагов – внезапный страх смерти, а вслед за ним слишком хорошо знакомый сердечный «зажим».. В последнее время я потеряла дух, опору в борьбе за здоровье. Видно, причина приступов уже не в физиологии, а в психике. Я боюсь оставаться дома одна и в одиночестве выходить на улицу. Кажется, при ходьбе растягивается и вот-вот лопнет рубец на сердечной мышце.. Память тела о боли, о приближении к смерти? А может быть, память души?.. А.Н. А.Н., ваше письмо меня обрадовало и вдохновило, вы молодец, и для вас возможно гораздо большее. Стенокардия, пока остающаяся… Да, это память – и органическая, тканевая, и психическая, душевная. Сердце просит себя поберечь. Но и не только поберечь – еще и поддержать разумным усилием, еще доразвить, дораскрыть возможности… И не только сердца! Дух вы не потеряли, дух ваш при вас – он вытащил вас из погибели, из инвалидности, дал силы начать новую жизнь – укрепил на земле, а сейчас ищет новую опору для взлета уже в другое пространство… Пройти сквозь страх можно. Хотите – пройдемте вместе. Уверен, все будет хорошо! Добрая память ГИД – Чего же не хватало такой сильной женщине, чтобы жить полноценно? ВЛ – «Сердечный страх» повергал ее в депрессию – а депрессия сердцу не помогает… – Как вы с А.Н. работали? – Встретились, принялись действовать… Внушением помогал входить в глубокое расслабление. Внушал чувство тепла в теле – для расширения сосудов, и каждый раз она понемногу училась делать это сама, все увереннее… В аутотренинге одно из ключевых упражнений – успокоение сердца самовнушением: «Мое сердце бьется ровно, спокойно… Сердце всегда спокойно…» К этому мы и шли, но сердце сперва не затрагивали – обходили стороной, продвигая внушенное чувство тепла все ближе к нему – левая рука, левая лопатка, левое подреберье… Полгода работали по программе «Добрая Память». – Что это такое? – Память о хорошем, добром. О лучшем в жизни. – Противоположность злопамятству? – Точнее не скажешь. Если можно вспоминать злое, плохое – и даже усиливать эти воспоминания, растравлять себя злом, наполняться им – то почему же нельзя делать то же – с добром?.. Можно, и оно стоит того стократ. – Да, но это у нас как-то не принято. Нет даже слова такого «добропамятство», а «злопамятство» – есть. Нет культуры благодарности жизни. – Вот по мере возможности и приходится ее создавать, верней, воскрешать… Память – след пережитого. Воспоминание – оживление следа, вскрытие запечатанного, развертка и воспроизведение – как показ киноленты. И вот уже начинается перевод воспоминания в состояние – возвращение, воскрешение пережитого на уровне психики и физиологии. Есть память у тела. Есть она и у сердца… Пользуясь элементами гипнотехники и с большой помощью музыки мы с А.Н. старались переживательно вспоминать лучшее из ее жизни – те состояния, когда в груди было чувство приятное, когда сердце работало легко, радостно, когда свободно дышалось… Постепенно пробудили добро к жизни – А.Н. почувствовала себя гораздо увереннее, стала смелей двигаться, ходить все быстрее и дольше, играть в бадминтон, встала зимой на лыжи… Сейчас ей уже 80, и она здоровее, чем была в 60. Пятачок безопасности Страх смерти, удушающий страх… Мучаясь этим в свои плохие времена, а в хорошие стараясь помочь множеству страдальцев, я долго не мог добраться до корневой сути, до основания… У кого-то в недавнем или далеком прошлом – эпизоды действительной угрозы: сердечно-сосудистые кризисы, травмы и шоки. Но тот же парадокс: чем серьезней, чем ближе был человек к смерти – тем меньше, как правило, остаточный страх. Иногда всю драму многолетней танатофобии (танатос – погречески смерть) провоцирует какая-нибудь случайная дурнота или просто – узнал, услышал: с кем-то произошло… Страх «этого» (танатофобики боятся и самого слова «смерть») и признаки-ощущения обычно меняют порядок следования на обратный. Не признаки «приближения» вызывают страх, а наоборот!.. ГИД – Вот именно, у меня точно так… ВЛ – Потому-то многие быстро доходят до «страха страха» – отгораживаются ото всего, что может вызвать хоть малейший намек… Сосредотачивают всю свою жизнь на пятачке условной безопасности. «Борьбой за здоровье» лишают себя здоровья, «борьбой за жизнь» отнимают жизнь… Была у меня пациентка, еще далеко не пожилая женщина, восемь с лишком лет прожившая в паническом ожидании смерти. Началось с эпизода головокружения и предобморока на улице, стала бояться открытых пространств – это называется агорафобией – и перестала ходить по улицам одна, только в сопровождении. Через некоторое время в душном метро, во время технической остановки поезда между станциями тоже стало нехорошо – сердцебиение, дурнота, страх смерти… Ничего катастрофического не случилось, вполне живой добралась до дома, но с этого дня стала бояться уже и закрытых помещений – транспорта, лифта – присоединилась, медицински говоря, клаустрофобия. Бросила работу. А вскоре скоропостижно скончалась от сердечного приступа одна пожилая родственница. После известия об этом у пациентки началась неотвязная боязнь смерти. Буквально привязала себя к домашнему телефону, чтобы в любой миг можно было вызвать «скорую». Но однажды случилось так, что все родные разъехались, верный заботливый муж слег в больницу на срочную операцию, а телефон целую неделю не работал – стряслось что-то на АТС. За это время больная выздоровела. Вдруг сама явилась ко мне сияющая, с бутылкой, с цветами. «Доктор, я в полном порядке. Больше ничего не боюсь». – «Позвольте, но как же так?» – «А знаете, когда уже совсем не на кого надеяться, то остается только либо помереть, либо выздороветь. Мой организм выбрал выздоровление. Оказывается, он был симулянтом. Но я об этом не знала…» Вот тебе на, думал я. А я-то, тупоголовый, почти полтора года промучился – убеждал всячески, гипнотизировал, пичкал лекарствами, пытался вытаскивать чуть не силком на прогулки – казалось, вот-вот, еще одно усилие… – Такие пациенты не поддаются гипнозу? – Наоборот, поддаются со всем возможным усердием, входят в самые глубокие трансы. Только вот лечебные результаты предельно скромны. Повышенная гипнабельность – оборотная сторона медали совсем иной… Подсознательно танатофобик желает не вылечиться, а только лечиться, лечиться, бесконечно лечиться. Вот почему так трудно, долго и нудно лечатся и клаустрофобии, и агорафобии, и всевозможные ипохондрии. Как ни посмотришь – рядышком с таким пациентом или пациенткой находится кто-то дееспособный, заботливый и послушный – супруг или родитель, верная подруга или доктор… Внутри у этих милых и, кажется, вполне разумных созданий сидит, неведомо для них, вампиричный младенчик – слепой вроде бы, но и страшно зоркий – мертвою хваткой моментально вцепляющийся во всякого, кто подаст им хотя бы малейшую надежду на иждивенческую, халявную безопасность. – Да, знаю и по себе: под предлогом боязни смерти очень удобно прятаться и от жизни. Сама твоя «должность» больного страхом и оказывается пятачком безопасности. С вами такого, наверное, не бывало. – Зря так думаете, я не герой. Пережил и ужасы «приближения», и кошмарную унизительность страха, похожего на судорогу утопающего, тянущего ко дну своего спасителя. Нюанс в том, что спаситель этот не кто-нибудь, а ты сам… «Смертность стопроцентна…» – Что помогало в такие моменты? – Как и при всех страхах, Доктор Торобоан. Роль такового сыграл для меня, помню, однажды мой друг Юлий Крелин, хирург и превосходный писатель. Встретились мы случайно в московском Доме писателей. Сидели в фойе, болтали. Вдруг резко мне поплохело, почувствовал, что вот-вот… (В то время действительно болел сильно.) Я не сказал ни слова, но Юлик сразу увидел мое состояние и кого-то послал принести воды. Пока несли (мне показалось, что вечность), сказал, улыбнувшись: «Что, прихватило? Не трепыхайся. Смертность же стопроцентна, сам знаешь». – «Ага… Это ты меня психотерапевтируешь, да?». – «Ну… И себя впридачу». Ухмыльнулись оба, и сразу же я почувствовал себя на чуть-чуть увереннее – этого оказалось достаточно, чтобы мозг успел отдать сердцу команду «Держаться», и что-то во мне спружинило и пошло вверх – как поднимается в отчаянном усилии рука армреслингового бойца, уже почти припечатанная… С этого дня, прямо с этой минуты пошел на поправку. Вот такая польза всего лишь от напоминания общей Истины и того, что ты не исключение из нее… – Насчет Истины буду с вами спорить, но сперва хотел бы спросить: а сейчас вы смерти боитесь? – Вот прямо сейчас?.. Нет повода. – А если бы был?.. Какой-нибудь приступ… – Наверно, боялся бы, если бы успел испугаться. Или если позволил бы себе это. – Мысль о неизбежности смерти не вызывает у вас ужаса, не расстраивает, не угнетает?.. «Мудрый всегда готов» – к вам относится? – Это не про меня, я – человек, всего лишь кое-что знающий благодаря профессии. В отношении к смерти, равно как и к боли, к страданию, действуют обычные человеческие защиты. – Какие? – Забвение, вытеснение. О смерти не думается, даже если есть основания. Не пускается эта мысль в сознание – что-то ее отталкивает, даже если добросовестно стараешься думать и понимаешь: надо… А если все-таки думаешь, то чем больше – тем, как ни странно, спокойнее… Природа, при всей жестокости, довольно гуманна. Как еще Гиппократ заметил, долгое страдание не бывает сильным, а сильное не бывает долгим. А сверхсильное страдание, околосмертное, либо протекает вообще за гранью всякого восприятия, как, например, при болевых шоках с отключкой, либо очень быстро и хорошо забывается, как родовые муки… Двум не бывать… – Что еще вам помогает от страха смерти? – Работа. Музыка. Дети. Память и размышление. Природа. Любовь… И в придачу все человечество, размышляющее о смерти с тех пор, как обрело дар размышлять… Экклесиаст, Марк Аврелий, Будда, Хайям, Монтень, Вивекананда, Ауробиндо, Толстой, Бердяев, Семен Франк, Владимир Соловьев, Януш Корчак, Александр Мень… И Спиноза, и Пушкин… – «Философствовать значит учиться умирать», это и я себе повторяю, но туго выходит… – А у кого не туго? Это ведь уже запредельная задача, всежизненная. В числе первейших моих докторов – великий Сенека. В «Письмах к Луцилию» о смерти все сказано почти исчерпывающе и так, что вместо бессмысленного восстания против неизбежного воцаряется в душе мир. Уходят страхи – чего бояться если и смерть не страшна?.. – А я сомневаюсь, что страх смерти – отец всех страхов. Маяковский смерти не боялся, а микробов боялся, насекомых боялся, имел еще кучу бзиков, был одержим чувством вины и совершенно детским боязливым тщеславием… – Кто же сказал, что детки всегда послушны папаше?.. Все норовят жить собственной самодовлеющей жизнью. Страх смерти часто приходит к нам просто от нечего делать, а при явных угрозах жизни дрыхнет, как глухой пес. – И все же – его можно преодолеть? – Страх смерти не «преодолевается», а переодевается в праздничные одежды духовности – не какими-то особыми усилиями, а дозреванием. Посильным додумыванием того, о чем не думается, как ни стараешься, а то вдруг думается поневоле… И от чего так хочется убежать обратно в бездумье… Окуджаве посвящается Почему-то легче, если узнаешь в горе чужом горе свое. Из Вечности в Вечность – Итак, вы понимаете пользу как Истину? – С уточнением: Истина полезна всегда, но польза не всегда истинна. – Ну так вот: доктор Крелин, по-моему, сообщил вам вовсе не Истину. Со стопроцентностью смертности я категорически не согласен. Факт смертности не всеобъемлющ. Еще не доказано, что умирать обязательно, не доказана неизбежность смерти. – Хотел бы с вами согласиться. Аргументация?.. – Я читал о некоторых выкладках палеоантропологов. Число людей, живущих сейчас на Земле, примерно равно числу умерших за всю прошедшую историю нашего вида. Умерла, стало быть, только часть из рожденных, некая часть. Умрут ли и все остальные? Это ведь ещё не известно. – Но на основании прошлого опыта… – Опыт – большой прогнозист, но еще больший гипнотизер. Не вы ли писали, что мы живем под гипнозом реальности? – Я, кажется… – Но не полной реальности, заметили вы. Часть посуды побита – надо ли верить, что непременно побьется и вся остальная?.. Часть родившихся умерла, остальные живут. Смерть относится только к прошлому. Почему мы должны думать, что как было раньше, так будет и дальше?.. – Так думать мы не должны. Солнце тоже не должно восходить. И умирать мы не должны, а приходится. – Что ж, что ПОКА приходится?.. До времени космических полетов все предметы, отрывавшиеся от земли, падали обратно лишь потому, что не было средств вывести их за пределы земного тяготения. Когда я увидел на экране состояние невесомости в космическом корабле, сразу ёкнуло: это ведь прообраз бессмертия, его физическая метафора!.. Неужели вы не верите, что бессмертие неизбежно? – Насчет тела от надежд воздерживаюсь, зато вера в бессмертие души для меня уже не вера, а знание… Бессмертен, следовательно, существую?.. – Вот как?.. В таком случае предъявите свои аргументы вы. В свое время вас жучили за идеализм, за ненаучный подход к психологии… – Касательно психологии – сиречь душеведения – у меня была давняя шутка, что это наука, изучающая небытие своего предмета. На самом же деле я был и остаюсь приверженцем самого строгого научного подхода ко всему на свете, и к душе в первый черед. Наука есть гигиена веры – честность ума перед собою самим. Знание, знающее о своем незнании. Искусство предполагать. О жизни души вне тела можно только догадываться. Но сама суть, логика вопроса такова, что, отрицая эту возможность, мы отрицаем и душу. Если души нет, а есть только смертный мозг, работа которого называется психикой (психэ – по-гречески душа), то в чем отличие психотерапевта от автомеханика?.. Если я не допускаю и мысли о возможности некоей жизни после исчезновения тела – мне просто нечем и незачем помогать людям, которые потеряли близких или сами страшатся смерти. А факты бессмертия души у меня есть. Личные факты. У врат Всебытия: встреча с Вангой В начале восьмидесятых я выезжал в Болгарию, консультировал там. У друга моего пациента по счастливой случайности оказалась возможность свозить меня к великой ясновидице, прозорливице Ванге – обычно к ней в очереди годами стояли… Приехали в маленький приграничный городок Петрич, где Ванга жила и принимала народ. Спутник предупредил меня, что накануне встречи, ложась спать, следует положить под подушку два куска сахара. Я не стал спрашивать зачем – уже знал: обычные деревенские знахари часто требуют от своих прихожан то же самое – сахар за ночь будто бы впитывает содержание души… Это внушило мне некоторый скепсис, но все же на сахаре добросовестно выспался. Решил Вангу не спрашивать ни о чем, пойти просто пообщаться, поговорить, а там уж как выйдет… Утром, отправляясь на встречу, завернул кусочки сахара в бумажку, бросил в карман, а вдобавок прихватил большущий букет цветов, который мне накануне вечером вручили на встрече с местными учителями; букет этот тоже провел ночь у моего изголовья… И вот мы у Ванги, в маленьком деревянном домике, в тесной комнатке, где ничего нет, кроме диванчика, нескольких стульев и большой мусорной корзины. Передо мною невзрачная крошечная старушка с незапоминающимся лицом. Голова повязана платочком. На глазах бельма. Смотрит, как свойственно слепым, куда-то чуть в сторону… Держится очень прямо, откинуто. Движения непредсказуемы, резки – видно, повинуются каким-то внутренним импульсам… И девически молодой, высокий, певучий голос, звучащий будто не из этого сухонького тельца, а откуда-то сверху, с ближайшего неба… Сразу я вдруг ощущаю необычайную легкость и удивительное спокойствие. Будто всю жизнь тут нахожусь, и будто у меня нету тела – о его наличии напоминал лишь озноб с «мурашками» между лопатками… Я положил Ванге на колени свой сахар вместе с букетом цветов. Сахар она с пренебрежением отбросила, а букет стала молча ощупывать… Наконец внятно говорит (по-болгарски, была рядом переводчица, но и так понятно): – Вижу Елену… Вижу Марию… Кто это?.. И сама же отвечает: – Это мать твоя… И бабушка… Твои ушедшие родные женщины пришли с тобой через эти цветы… Мою маму звали Еленой, а бабушку – Марией. Знать этого Ванга не могла ниоткуда, кроме… В следующие минуты мне стало ясно, что она общается с душой мамы, с живой душой – и сейчас, и на протяжении всего времени ее жизни: – Твоя мама родилась не в России… Слышу… Слышу французскую речь… Мама родилась в Бельгии, в Антверпене, в детстве слышала вокруг себя фламандский и французский говор, бабушка и дедушка говорили пофранцузски… И этого Ванга знать не могла никак, да и я сам не вспоминал бог весть как давно, успел почти позабыть… – Мать просит тебя никогда не ездить в Ленинград… В Питере я до того бывал часто, там у меня полно родственников и друзей… Почему вдруг?.. В питерской сырости я, правда, заболевал пару раз… Но не ездить совсем, никогда?! Я не стал ничего уточнять и просьбу мамы, переданную через посредство, которому я не могу не верить, пока выполняю послушно. – Мать просит, чтобы ты бросил курить… Чтобы диету соблюдал… Береги живот!.. И тут Ванга, бабулька не шибко грамотная, произнесла непонятно откуда известный ей медицинский термин «панкреас» – поджелудочная железа. Курить мне действительно нельзя было по многим причинам. И все точнехонько насчет живота: не без помощи хронического никотинового отравления у меня дважды повторялся панкреатит, от которого я чуть было не отправился на тот свет. И еще было несколько заботливых просьб и вопросов, которые могла задать мне только мама… Потом Ванга вдруг заговорила от себя: – Скоро будешь много работать с детьми. И освоишь две новые науки… Не знаю, внушение ли, или по логике жизни – сбылось: больше и больше стал принимать детей, написал книгу «Нестандартный ребенок», после которой детско-родительский поток стал потопом… Что касается «двух наук», то не знаю пока точно, что имелось в виду. После этой встречи я продвинулся в игре на рояле и сочинении музыки, компакт-диск выпустил. И стихами начал заниматься серьезнее… – С Вангой ваше общение на сем и закончилось? – Была потом еще встреча, когда Ванге кое в чем помог уже я, врачебно, по части головных болей. И еще случай телепатической, иначе не назовешь, связи с нею… Рассказывать ли? – Обязательно. – Примерно через полгода после поездки в Болгарию, в Москве, зимой, в течение десяти дней у меня зверски болела правая половина лица. Думал – невралгия, простуда, пытался лечить – без толку. И вот случайно ударил ложкой о зуб – и понял: от зуба… Бывает такая коварная разлитая зубная боль, которую сразу не распознаешь. Побежал к врачу. Зуб пришлось срочно удалить. Возвращаюсь домой – в почтовом ящике письмо из Болгарии. Пишет Беляна, переводчица, которая была у Ванги (мы обменялись адресами): «Владимир, вчера я была у Бабушки (так звали Вангу свои – В.Л.), и она вдруг вспомнила о вас и вошла с вами в контакт. Высказала обеспокоенность состоянием ваших зубов. Бабушка сказала, что вам надо срочно заняться своими зубами, обратиться к врачу…» Я посмотрел на дату отправки. Письмо шло ровно десять дней. Храню его как документ чуда… – В чем же убедила Вас встреча с Ватой? – В том, что есть Великое Там – есть Всебытие, пусть и в непостигаемом для нас-здешних виде. Есть связь ушедших и живущих, все продолжается… Когда знаешь это, неизбежность смерти легко принять как ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ В ЦЕЛОМ. Когда осознаешь Путь из Вечности в Вечность как жизненную сверхзадачу – основной ценностью становится радость познания, восторг духа. А ценность здоровья и прочих благ делается относительной и служебной: да, хорошо – но как самоцель абсурдно. Прощание с телом и принятие Пути – вот чему учится душа в жизни, сколько бы ни продлилась… А мое лекарство вылечивает не один недуг, а все сразу, вот оно: презирай смерть! Сенека В сказаниях всех народов мира есть образ богатыря, побеждающего чудовищ. У русских это Садко, Илья Муромец, Георгий Победоносец. У древних греков – Геракл, у евреев – Самсон, у ассирийцев – Гильгамеш, иногда изображаемый побеждающим страшного льва, поднятого над головой. Все это прообразы победы человека над страхом. Особо символичен последний, двенадцатый, самый трудный подвиг Геракла. Чтобы одолеть непобедимого великана Антея, ему пришлось оторвать его от его матери-Земли, богини Геи, – поднять и задушить в воздухе, над собой. Так же поступает и Гильгамеш. И нам с вами, чтобы победить свой страх. Нужно оторвать его от почвы, от корня и от ствола всех страхов – от страха смерти. А этот страх теряет свою силу, когда постигается ВСЕЕДИНСТВО ЖИЗНИ. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх |
||||
|
|
||||
