Дополнительные замечания о публичных выступлениях

Как завоевать аудиторию

Когда преподносить сюрпризы

Краткость — сестра таланта

Будь проще!

Мне трудно сказать, сколько заповедей существует в библии риторики, но знание аудитории — наверняка одна из них. Это позволяет вам с самого начала вашего выступления найти точки соприкосновения, показав, что взгляды этих людей вам близки.

Суть дела в том, чтобы, как говорил один вашингтонский референт-ветеран, «задеть их за живое». Постарайтесь не забыть, кто ваши слушатели, чем интересуются и что хотят от вас услышать.

Если вам приходится выступать перед аудиторией, которая вам неизвестна, во время подготовки необходимо спросить: «Что представляет собой ваша организация? Кто ее члены? Откуда они происходят? Каковы важнейшие проблемы, которые вам приходится решать? Сколько времени вы отводите мне на выступление? (Этот вопрос важнее всего!) Пожелает ли аудитория, чтобы я после выступления ответил на вопросы?»

Именно знанию аудитории мой старый бруклинский друг Сэм Левенсон обязан своей популярностью.

Он часто выступал на «Шоу Эда Салливана» и имел большой успех в ночных клубах — то был рассказчик благопристойных, но смешных историй, привлекательность которого заключалась в том, что он выходил на сцену как средний американец, ничем не отличающийся от мужчин и женщин, сидящих в зале. Сэм устанавливал взаимопонимание с публикой, рассказывая ей, что происходит из среднего класса, что его отец тяжелым трудом выбился в люди и готовил своего сына в учителя. Обычно его внешний вид соответствовал стилю зрителей — коротко стриженные волосы, очки, белая рубашка, узенький галстук-бабочка, консервативный двубортный костюм, застегнутый на все пуговицы.

Он рассказывал своим слушателям: «Мой отец приехал в эту страну юношей, потому что он слышал: Америка — это страна больших возможностей, и улицы здесь вымощены золотом. Но вот что он увидел, прибыв сюда:

1. Улицы не были вымощены золотом.

2. Улицы были вовсе не вымощены.

3. Мостить их предстояло ему».

Услышав это, слушатели — работяги из семей, иммигрировавших в Америку, так же как и отец Эда, совсем недавно, — сразу же переходили на его сторону.

Вам также не следует заранее предполагать, что вы известны тем людям, которые сидят перед вами в зале. Ширли Повичу, ведущему рубрики The Washington Post, лауреату многих премий и отцу работающей на телевидении Мори Пович, пришлось убедиться в этом на собственном опыте.

Ширли, ортодоксальный еврей и тем не менее один из известнейших людей Вашингтона, был приглашен выступить на собрании еврейской организации B'nai B'rith. Начал он с того, что, будучи евреем, заявил в аудитории, заполненной одними евреями, следующее:

— Я рад быть здесь сегодня вечером, поскольку так или иначе среди моих лучших друзей есть евреи…

Аудитория застыла в напряженном молчании, оскорбленная этим бестактным штампом. Ширли сразу же осознал причину: никто не объяснил слушателям, что он тоже еврей. И он поспешил добавить:

— …и в их числе все мои родственники.

На следующий день он рассказывал своим коллегам в Post:

— Это был миг божественного озарения. После этого я мог делать с ними что хотел.

Иногда успеха можно добиться, сказав аудитории нечто такое, чего она никак не ожидает услышать.

Однажды я выступал перед аудиторией, состоящей из прокуроров и начальников полицейских подразделений. Все началось с того, что мне позвонил покойный Дик Герштейн, который много лет занимал в Майами должность городского прокурора, и сказал:

— Ларри, у меня большая проблема. У нас в городе одновременно проходят два больших съезда служащих правоохранительных органов — Ассоциации городских прокуроров и Международной ассоциации полицейских командиров. Оба съезда заканчиваются в один и тот же воскресный вечер, и решено отметить это событие общим ужином в «Фонтенбло».

— Ив чем же твоя проблема? — спросил я. Он ответил:

— Моя проблема в том, что мне нужно сгладить впечатление от речи оратора, который на этом ужине произнесет заключительное слово нашего съезда. Это Фрэнк Салливан, председатель комиссии по преступности штата Флорида, а он худший оратор в мире. Ты не сможешь выступить после него?

Я попытался возразить, сказав, что никто не знает, кто я такой. Но Дик на это ответил:

— Мне нужно, чтобы кто-нибудь разбудил собравшихся после того, как Салливан их усыпит. Не беспокойся, я тебя представлю в самом лучшем свете.

Придя на ужин, я обнаруживаю, что Дик не преувеличивал. Салливан что-то монотонно бубнит, и от всех его слайдов, таблиц и графиков нет никакого проку. От его выступления весь зал, все две тысячи присутствующих клонит в сон, в том числе и его собственную жену.

Я, впервые в жизни облачившийся в смокинг, сижу за первым столом и наблюдаю, как все эти прокуроры и полицейское начальство в мундирах клюют носом. Выступление Сал-ливана длится полчаса. Когда он заканчивает, все встают и собираются уходить.

Видя это, Дик впадает в панику. Он подскакивает к микрофону на трибуне в середине первого стола и поспешно заявляет:

— Прежде чем вы разойдетесь, послушайте моего хорошего друга Ларри Кинга.

Вот тебе и «в самом лучшем свете»!

Теперь паника охватывает уже меня. Публика никогда обо мне не слышала. Две тысячи людей только что выслушали самое бездарное публичное выступление в истории англоязычного мира, они устали и хотят поскорее отсюда смыться.

Я подхожу к микрофону и говорю нечто такое, чего никогда не сказал бы сегодня, когда преступность стала такой грозной проблемой, вызывающей всеобщую тревогу. Но это было тридцать лет назад. С большим чувством я произнес:

— Леди и джентльмены, я радиожурналист. Мы на радио придерживаемся принципа справедливости. Это называется «кодекс равного времени», и я всем сердцем убежден в правильности этого принципа. Мы только что слышали выступление Фрэнка Салливана против преступности. В соответствии с принципом справедливости я сейчас выступлю в защиту преступности.

Все замирают. Тишина такая, что слышно, как падает шерифская бляха. Внимание приковано ко мне, только теперь мне нужно придумать, что говорить дальше. И я спрашиваю:

— Кто из присутствующих желает жить в Бьютте, штат Монтана?

Никто не поднял руки. Я продолжил:

— Город Бьютт, штат Монтана, имеет самый низкий уровень преступности в западном мире. В прошлом году в этом городе не было совершено ни одного преступления. Но никто не хочет туда ехать.

Затем я задал еще два риторических вопроса:

— Какие города в Америке привлекают больше всего туристов? Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес, Лас-Вегас и Майами. В каких городах Америки самая тяжелая криминогенная ситуация? В Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе и Майами. Отсюда можно сделать однозначный вывод: преступления — это туристический аттракцион. Люди едут туда, где больше преступность.

Жена Салливана просыпается, а я продолжаю:

— Если подумать, у преступности есть и еще одно большое достоинство: она увеличивает приток денег в местные увеселительные заведения. Преступники не платят налогов федеральному правительству. Букмекер, живущий в городе, идет в ресторан в этом же городе, и его деньги никуда не уходят.

Я уже сам начинал верить в то, что говорю. А потом я наношу завершающий удар:

— И вот еще что. Если мы послушаем мистера Салливана и обратим внимание на его таблицы и графики и воплотим его идеи в жизнь, то искореним в Америке преступность. И к чему это приведет? Все присутствующие в этом зале останутся без работы.

Начальник полиции Луисвилля, штат Кентукки, по всей видимости обладающий, несмотря на свою профессию, чувством юмора, вскакивает на ноги и спрашивает:

— И чем же мы можем этому горю помочь?

Моя речь не была шедевром риторики, но я сумел расшевелить сонную публику, сказав нечто диаметрально противоположное тому, что мои слушатели ожидали услышать. И опять-таки мне помогло чувство юмора.

А если вспомнить более серьезный случай, я однажды видел, как губернатор Марио Куомо заставил переменить мнение своих слушателей — также работников правоохранительных органов, но на сей раз ему помог не юмор, а красноречие.

Несколько лет назад я председательствовал на торжественном обеде для шерифов Нью-Йорка, где выступал губернатор Куомо. Во время обеда я обратился к нему с вопросом:

— О чем ты собираешься сегодня говорить, Марио? Мне нужно это знать, чтобы сказать присутствующим, когда я буду тебя представлять.

Куомо отвечает:

— Я буду выступать против смертной казни. Я ему на это говорю:

— Отлично придумано, Марио! В этом зале тысяча шерифов, все они за смертную казнь, а ты хочешь сказать им, что ты против. Они от тебя будут просто без ума!

И самое интересное — они действительно были от него без ума. Когда он сказал этой тысяче шерифов, сидевших в зале, что он против смертной казни, и потом объяснил почему, ему удалось склонить их на свою сторону — исключительно благодаря своему дару красноречия, эмоциональному накалу выступления и исчерпывающему знанию аргументов как своих единомышленников, так и их противников.

Куомо отличается завидным красноречием, и любой оратор может извлечь из его тогдашнего выступления два урока.

Первый — это важность подготовки. Куомо знал свою аудиторию и сумел показать ей, что его позиция по вопросу о смертной казни глубоко продумана и опирается на исчерпывающее знание вопроса.

Второй урок — значение эмоциональности выступления. Куомо вполне мог подстраховаться и выбрать не такую острую тему; именно так поступили бы на его месте многие политики. Вместо этого он выбрал предмет, который его глубоко волновал, а эмоциональность придала силы его доводам…

Учителя английского языка рассказывают о том, как один человек получил от своего друга пространное письмо, которое заканчивалось извинением. «Извини меня за такое длинное письмо, — писал друг, — писать покороче мне было некогда». Нелегко быть кратким, особенно если предмет разговора или выступления вам хорошо знаком. И все же, будь то в публичном выступлении или в частном разговоре, следует постараться сократить до минимума объем того, что вы хотите сказать.

Это стремление к краткости особенно важно, когда вы произносите речь. Здесь опять-таки вступает в силу уже упомянутый принцип шоу-бизнеса: «Нужно знать, когда сойти со сцены». И лучшие ораторы всегда его соблюдают.

Соблюдал его и Авраам Линкольн. Его обращение по случаю победы при Геттисберге длилось менее пяти минут. В тот ноябрьский день 1863 года перед ним выступал один из популярнейших ораторов того времени Эдвард Эверетт, и он говорил целых два часа. Нам сегодня известно, чья речь лучше запомнилась.

Эверетт тоже сознавал, кто из них более велик. Позднее он писал Линкольну: «Я был бы рад, если бы смог польстить себя надеждой, что сумел за два часа выразить суть происшедшего столь же точно, как вы — за две минуты».

Среди самых длинных речей, которые приходилось выслушивать американской публике, были инаугурационные речи наших президентов. Если во время таких речей слушатели умирали от скуки в переносном смысле, то один новоизбранный президент, Уильям Генри Гаррисон, и в самом деле поплатился за свое многословие жизнью. Произнося свое инаугурационное обращение 4 марта 1841 года, Гаррисон говорил на морозе более часа; он заболел пневмонией и через месяц умер.

С другой стороны, одно из самых коротких инаугурационных выступлений одновременно считается одним из наиболее ярких и цитируется чаще других. Его произнес 20 января 1961 года Джон Кеннеди. После пятидесятых годов, которые многими воспринимались как застойное время, новый президент формулировал для американцев задачи на новое десятилетие.

«Соотечественники! — сказал Кеннеди. — Не задавайтесь вопросом, что может сделать для вас страна, — спросите лучше, что для нее можете сделать вы».

В самый разгар холодной войны он также говорил о решимости Америки не уступать запугиваниям со стороны иностранных держав: «Пусть любая нация, независимо от того, желает она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем любые испытания, поможем любым друзьям, выстоим перед любыми врагами, во имя сохранения и преуспеяния свободы».

Карл Сэндберг, знаменитый писатель, поэт и историк, получивший Пулитцеровскую премию за свою книгу о правлении Линкольна, выразил друзьям свое восхищение инаугурационной речью Кеннеди следующим образом: «Это по-линкольновски!»

Между тем Кеннеди говорил менее пятнадцати минут.

Однако Уинстон Черчилль побил и этот рекорд. В начальный период Второй мировой войны его пригласили выступить в его альма-матер — престижной школе для мальчиков в предместье Лондона. В тот момент Черчилль был в зените своей политической карьеры — для всей Европы то был авторитетный и прославленный лидер народа, который вынес гитлеровские бомбардировки Лондона и в течение более двух лет (до вступления в войну Соединенных Штатов после Пёрл-Харбора) сражался с многократно превосходящей его в силе немецкой армией. Вот каков был совет, который он дал ученикам Harrow School 29 октября 1941 года: «Никогда не уступайте — никогда, никогда, никогда, никогда, — ни в чем, великом или малом, крупном или мелком — никогда не уступайте ничему, кроме доводов чести и здравого смысла».

Сказав это, он сел. Это была вся его речь.

Большинству из нас никогда не доведется быть лидерами всего свободного мира. В наших речах не говорится об объявлении войны, заключении мира и вопросах жизни и смерти целых народов. Однако наши речи тоже важны — для нас и наших слушателей. Мы должны взять за образец этих ораторов, поскольку красноречие было краеугольным камнем их успеха и оно же стало краеугольным камнем преуспевания многих людей всех профессий.

Краткость — вот чему должны мы у них поучиться. Если великие люди, подобные Линкольну, Кеннеди и Черчиллю, предпочитали говорить кратко, чтобы воздействие их слов было максимальным, — значит, нам нужно взяться за ум и последовать их примеру.

Из приведенных цитат видно, что большинство великих ораторов также соблюдали и другое фундаментальное правило риторики. Оно сформулировано в выражении: «Будь проще — и люди к тебе потянутся». В зажигательных речах трех мировых лидеров нет ни лишних слов, ни путаницы, ни технических терминов или жаргонных выражений. Последуйте их примеру, и, даже если вы не Черчилль, ваши слова дойдут до сердца слушателей, а это и отличает хороших ораторов.

Многие свои выступления я заканчиваю рекомендацией слушателям: «На вашу следующую встречу пригласите Йоджи Берру».

Эти слова всегда вызывают в зале шок. Произнося их, я заранее знаю, что обо мне подумают: «Этот человек интервьюировал президентов и глав иностранных государств. Промышленных магнатов. Величайших звезд спорта, театра и кино. Нейрохирургов. Астронавтов. И он нам советует пригласить какого-то там Йоджи Берру?»

Но на это есть причина. Йоджи — мудрый человек. Он говорит афоризмами; на первый взгляд они бессмысленны, но в конечном счете каждый из них содержит неопровержимую истину.

Вот несколько примеров, объясняющих, почему Йоджи включен в мой список звезд ораторского искусства.

На протяжении своей карьеры игрока бейсбольной команды Yankees Йоджи сыграл более двухсот пятидесяти игр в дальней части поля. Стадион Yankees прославился своим плохим освещением и тенями, которые ложатся на поле, особенно во время игр «Всемирной серии» в сентябре и октябре, когда дни становятся короче. Из-за этих теней левые крайние игроки могут не заметить, как мяч отлетает от биты, и поймать его становится очень трудно.

Однажды, после того как Йоджи сыграл за левого крайнего в конце сезона, репортер спросил, каково его мнение об освещении стадиона. Йоджи ответил: «Там рано становится поздно».

Ни один гений — ни один другой гений — не смог бы ответить так точно. Этот ответ прост и лишен технических подробностей — на первый взгляд, он лишен даже логики, но он краток, общедоступен и понятен. В моих глазах это делает Йоджи лучшим мастером слова, чем многих, кто разразился бы куда более пространным и сложным ответом.

Когда Йоджи стал менеджером Yankees в 1964 году, другой репортер спросил его, что нужно для создания хорошей бейсбольной команды. Йоджи ответил: «Хорошие игроки». С этим согласится любой мало-мальски знакомый с бейсболом человек, а Йоджи сумел все выразить в двух словах.

Кто-то спросил его, каков его основной жизненный принцип, и Йоджи ответил: «Если оказался перед выбором — выбирай».

А вот еще из моих любимых «йоджизмов»: кто-то спросил Йоджи, который час, а он ответил: «Вы имеете в виду сей час?» Йоджи мог бы нажить целое состояние публичными выступлениями, только ему этого не нужно. Он лучше поиграет в гольф.