Фурст П. Т

ВЫСШИЕ СОСТОЯНИЯ С КУЛЬТУРНО–ИСТОРИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ[24]

Питер Т. Фурст (Peter T. Furst) – профессор антропологии, декан факультета антропологии (глава Департамента антропологии) Государственного университета штата Нью–Йорк в г. Олбени (Albany) и научный сотрудник Ботанического музея Гарвардского университета, до этого был помощником (заместителем) директора – Associate Director – Центра Латинской Америки (Латиноамериканского центра) при Калифорнийском университете в Лос–Анджелесе.

Изучал религиозные воззрения современных индейцев Мексики, а также религию, символизм и искусство доколумбовой Америки. Одним из направлений его исследований стала рассматриваемая в культурно–историческом контексте проблема измененных состояний сознания как обязательной части шаманистических верований. Так, он исследовал использование галлюциногенов и другие способы индукции ИСС в доколумбовой Месоамерике – у майя*, ольмеков, миштеков, уичолей*, ацтеков*, изучая как ритуалы, мифы и искусство этих народов, так и верования их потомков – наших современников.

Редактор сборника «Flesh of the Gods: The Ritual Use of Hallucinogens» (1972) и соредактор сборника «People of the Peyote: Hu–ichol Indian History, Religion, and Survival» (совм. с S. B. Schaefer).

Сочинения: The parching of the maize: an essay on the survival of Huichol ritual (1968); Hallucinogens and Culture (1976; 1990); North American Indian Art (соавт^П L. Furst); To Find Our Life: Peyote Among the Huichol Indians of Mexico.

(…) Выдающийся летописец XVI в. Диего Дуран оставил нам яркое описание высокотоксичной мази или смолы, которой ацтекские* служители бога Тескатлипоки, Дымящееся Зеркало, смазывали свое тело, чтобы вызвать надлежащие психические состояния для общения с божеством и другими сверхъестественными существами. Тескатлипока считался великим преобразователем и чародеем, способным к превращениям, и Дуран предположил, что целью использования волшебной мази было преобразование использующего ее в «волшебника» и. бога. Известная как teotlacualli, «пища богов», волшебная мазь включала «ядовитых животных, таких как пауки, скорпионы, многоножки, ящерицы, гадюки и другие»… [3, p. 115]

«Это была пища богов, которой священники, служители храмов. обмазывали себя в древние времена. Они брали всех этих ядовитых животных и сжигали их в божественной жаровне, которая стояла в храме. После того как они были сожжены, пепел помещался в определенную ступку вместе с большим количеством табака*; эта трава используется индейцами для облегчения страданий, вызванных тяжелой работой. (…) Эта трава, далее, помещалась в ступки вместе со скорпионами, живыми пауками и многоножками, и там они растирались в порошок для получения дьявольской, зловонной, смертельной мази. После этого растирания в смесь добавлялись семена растения, называемого ololiuhqu, которое аборигены употребляют наружно или в виде питья для того, чтобы видеть видения; это питье имеет опьяняющее действие. Ко всему этому добавлялись щетинистые черные черви, их щетинки содержат яд, поражающий тех, кто к ним прикасается. Все это смешивалось с сажей и разливалось в чаши и бутыли из тыкв. Потом это выставлялось перед богом как божественная пища. Как можно усомниться в том, что человек, намазанный этой смесью, мог непосредственно видеть дьявола и говорить с ним, ведь мазь приготавливалась именно для этой цели?» [3, p. 115–116].

Согласно Дурану, ацтекские священники. эту же смесь использовали в шаманических ритуалах исцеления, накладывая ее на пораженные части тела пациента для ослабления боли.

Табак (ацтекский picietl), фигурировавший в мази жрецов, – это Nicotiana rustica (см. «Табак»*), одомашненный гибрид южноамериканского происхождения. который по содержанию никотина в несколько раз превосходит нашу современную сигарету и трубочные табаки. …Шаманы у индейцев Мексики использовали мощные качества табака, чтобы вызвать высшие состояния, сопоставимые с теми, которые вызываются другими видами галлюциногенов*… Фактически, насколько мы знаем, только индейцы используют табак как галлюциноген – например, венесуэльские варао из дельты Ориноко. Их шаманы вызывают экстатические трансы, поглощая дым целых двух дюжин «сигар» в два фута длиной в течение одного сеанса [16].

Название ololiuhqui (см. ст. «Ололиука»*), также внесенного в список Дурана как существенный компонент teotlacualli, ацтеки дали обладающим мощным психотомиметическим (см. Галлюциногены»*) действием семенам растения с белыми цветами – утреннего сияния (Rivea corymbosa), одного из наиболее священных галлюциногенных растений, используемых народами доиспанской Месоамерики. Эти семена, наряду с семенами еще одного утреннего сияния (цветущего фиолетовыми цветами Ipomoea violacea), ololuc, до сих пор используются в ритуальных целях некоторыми сообществами мексиканских индейцев, главным образом шаманами или целителями (curanderos) для божественного исцеления. В некоторых случаях только исцеляющий принимает напиток из утреннего сияния (который, как установил в 1960 г. Хофман… богат производными лизергиновой кислоты (см. «ЛСД»*)); в других – только пациент; иногда оба – и целитель, и пациент, – .чтобы вместе обнаружить сверхъестественную причину болезни.

По крайней мере, один из ядовитых пауков в божественной мази, должно быть, являлся разновидностью того, что ацтеки назвали tzintlatlauqui, чье описание, сделанное современником Дурана Бернардино де Саагуном [10, p. 88], как маленького, шарообразного, черного как смоль существа с красным как перец брюшком–животом наводит на мысль, что это была черная вдова, Latrodectus mactans. Этот паук… хорошо известен силой своего нейротоксичного яда, который ацтекские врачи использовали как целебную мазь от подагры, а также от прыщей. (…)

Гораздо большую опасность для человека представляли. ядовитые скорпионы, чей нейротоксичный яд также добавлялся к мази жрецов. Возможно, основными используемыми разновидностями являлись так называемый вид Дуранго, Centruroides sculpturatus, и его близкий родственник и соперник по крайней токсичности Centruroides gertschi. (…) Яд скорпиона, опять–таки, использовался ацтекскими врачами часто, если не всегда, как наружное средство для облегчения перехода неустойчивой границы между дополнительными состояниями сознания.

В отсутствии более детального описания мы можем только приблизительно определять другие ядовитые компоненты teotlacualli. В распоряжении имелись несколько разновидностей ядовитых змей, а также многоножки, гусеницы и большая, медлительная, но очень ядовитая бисерная ящерица, Heloderma horridum, близкий родственник монстра Гилы (Heloderma suspectum). В любом случае, ответим вопросом на вопрос Дурана: кто действительно мог сомневаться в силе воздействия такой устрашающей смеси на разум, так же как и на тело? (…) Покрытие больших областей кожи в течение длительного периода мазью teotlacualli, содержащей не только ядовитые вещества. но и мощные психоактивные препараты растительного происхождения. могло оказать сильное воздействие на происходящий в организме обмен веществ, включая определенные изменения в состоянии употребляющего эти препараты. (…)

…Несмотря на большое число галлюциногенных растений, известных жителям доиспанской Месоамерики и Южной Америки и их потомкам в колониальную и современную эпохи, физическое употребление данных препаратов через рот, ноздри или ректально (посредством клизм), будучи очевидно древним и широко распространенным, ни в коем случае не было единственным способом вызывания высших или экстатических состояний или божественных трансов. Даже чрезвычайно болезненные физические испытания, напоминающие об обрядах Танца Солнца у индейцев равнин, осуществлялись не просто для получения крови, предназначенной богам. но также и для того, чтобы увидеть видение. И в Южной Америке у некоторых племен были и продолжают сохраняться испытания ядом, в которых охотники стремятся достичь очищения или добиться разоблачения неприятеля в столкновении с соплеменниками, принимая чрезвычайно мощные яды жаб и лягушек.

Все рассмотренные пути к дополнительным состояниям – более поздние. Сейчас я бы хотел сосредоточиться на самых известных методах использования галлюциногенных растений.

…Наиболее важные растительные галлюциногены родственны по структуре биологически активным соединениям, естественным путем образующимся в мозге млекопитающих. Например, псилоцибин* и психоактивные алкалоиды* в семенах утреннего сияния являются индолприптаминовыми производными, сходными по химической структуре с серотонином* (5–гидрокситриптамином); мескалин* родствен норадреналину*. Кроме того, было обнаружено, что содержащийся в мозге норадреналин соответствует по структуре кофейной кислоте, полученной из химических препаратов, найденных в некоторых источниках растительного происхождения, включая кофейные зерна и картофель. Сейчас известно, что химические системы, активные в человеческом мозге, очень похожи на содержащиеся в растениях вещества, обеспечивающие и стимулирующие их рост, среди этих веществ многие обладают мощным психоактивным действием. Это открытие имеет большое эволюционное и фармакологическое значение.

Большое значение для изучающих использование галлюциногенов в Новом Свете имеет «диалог между дисциплинами» – между этноботаником Ричардом Эвансом Шульцем, который в полевых исследованиях в Оахаке положил конец длительной дискуссии по вопросу о ботанической принадлежности ololiuhqui. и антропологом Уэстоном Ла Барром, долгое время изучавшим шаманизм и религиозные движения, порождаемые ситуациями глубокого кризиса. Их диалог [7] помог определить место психоделического феномена в широком культурном и идеологическом контексте. (…)

Фактически предметом дискуссии был пейотль* (Lophophora williamsii) – галлюциногенный кактус, впервые описанный испанцами в XVI в. как священное растение индейских ритуалов и, с начала XIX в., как символ синкретической пансевероамериканской религии индейцев…

В 1970 г. Ла Барр опубликовал статью «Наркотики Старого и Нового Света: Вопрос, заданный статистикой, и ответ этнологии», в которой попытался объяснить в терминах истории культуры удивительную распространенность священных галлюциногенов среди индейских племен в обеих Америках. «Статистический вопрос» был задан Шульцем: «Каким образом, – писал он, – можно объяснить поразительное несоответствие между большим числом этих растений, известных коренным американцам, обнаружившим и использовавшим, иногда в очень сложных фармакологических сочетаниях, от восьмидесяти до ста различных разновидностей галлюциногенов, и намного меньшим числом – не более 8–10 – тех, которые, как известно из истории, использовались в Старом Свете? С точки зрения исключительно ботаники, – говорил Шульц, – можно ожидать, что истинным будет противоположное: в Старом Свете. флора, по крайней мере, столь же богата и различна и содержит так же много потенциальных галлюциногенов; человек или проточеловек возник и жил в Старом Свете в течение миллионов лет, по сравнению с несколькими десятками – как максимум – тысяч лет в обеих Америках, и поэтому мог неизмеримо дольше исследовать окружающую среду и экспериментировать с различными видами растений». Рассматривая эти обстоятельства, Шульц пришел к выводу: ответ должен быть дан с точки зрения культуры.

«Совершенно верно», – отвечал Ла Барр. Проявляемый американскими индейцами интерес к галлюциногенным растениям, говорил он, был непосредственно связан с выживанием в Новом Свете палеомезо–литического евроазиатского шаманизма, который живущие охотой на крупных животных и собирательством предки американских индейцев принесли из северо–восточной Азии.

Одним из краеугольных камней шаманизма являются экстаз и превращение – способность шамана в экстатических трансах принимать другие формы и выносить душу за пределы собственного тела в сообщество духов животных, мертвых, богов и других сверхъестественных существ. Поэтому, утверждал Ла Барр, самые первые американцы. были, если можно так выразиться, «культурно запрограммированы» на сознательное изучение окружающей среды в поиске средств для достижения этого желательного состояния.

Ла Барр предположил [7], во–первых, что магико–религиозное использование психоактивных растений индейцами Нового Света представляет собой пережиток очень древних палеомезолитических шаманистических основ и что его предком по прямой линии является, по–видимому, архаичная форма шаманистического евроазиатского культа красного мухомора*.; во–вторых, что, в то время как глубокие социально–экономические и религиозные преобразования вызвали уничтожение экстатического шаманизма и знаний об опьяняющих грибах и других психотропных растениях в большей части Евразии, иные исторические и культурные обстоятельства обеспечили их выживание и развитие в Новом Свете. С тех пор данные представления развивались и расширялись, фундаментальный вклад в их разработку был сделан работой Р. Г. Уоссона по священному мухомору в Евразии и месоамериканским культам грибов.

Гипотеза Ла Барра крайне значима для понимания традиционных растительных галлюциногенов. недавние разработки в датировании археологических находок имеют непосредственное отношение к его гипотезе и соответствующим положениям таких ученых, как Уоссон и Шульц.

Американские индейцы происходят от малых палеоазиатских племен охотников и собирателей, которые проникли в тогдашний необитаемый Новый Свет в позднем верхнем палеолите и в мезолите через 1300–мильный перешеек, соединяющий современную Сибирь и штат Аляска. Большинство ученых датируют самые ранние миграции 40 тыс. или 50 тыс. годами назад; последние большие движения суши перед таянием ледников и соответствующего 200–или 300–футового повышения уровня моря, который затопил этот самый проход земли, открывая, в то же самое время, свободные ото льда коридоры для движения на юг, датированы 12 тыс. или 15 тыс. лет назад.

Существует множество полученных радиоуглеродным методом данных об индейских охотниках времен палеолита и местах их проживания в Северной и Южной Америке на период от 10 тыс. до 30 тыс. лет назад. …Мы можем сказать с уверенностью: …более чем 12 тыс. лет назад люди были фактически повсюду в Новом Свете. Эти предки современных индейцев поддерживали свое существование, питаясь как гигантскими животными плейстоцена типа мамонта, мастодонта, гигантского ленивца, верблюда и лошади, так и более мелкими животными и дикими растениями, и что их технология и общая адаптация напоминает, вообще говоря, таковые у их современников в сопоставимых окружающих средах в Евразии.

К сожалению, понятия «экология» и «адаптация» часто имеют тенденцию использоваться (особенно культурно–материалистической школой американской антропологии) в узком смысле – как обозначающие экономику и технологии… В действительности адаптация имеет свой идеологический компонент, так как окружающая среда включает не только видимые или осязаемые явления типа растений, животных и полезных ископаемых, но и многочисленные феномены, которые при всей их обычной невидимости могут, тем не менее, восприниматься данным обществом как очень реальные. Часто эти необычные явления и способы их интеграции в систему культуры определяют специфическое поведение в гораздо большей степени, нежели материальные факты или физические потребности. Иначе почему племя южноамериканских индейцев (если обратиться только к одному примеру из примитивного мира) предпочло бы белковое голодание убийству и поеданию тапира, который в изобилии встречается в естественной окружающей среде. потому что люди полагают, будто он – их предок? (…)

Но первые американцы едва ли были примитивны. (…) Прямые предки американских индейцев были не только биологически, но и ментально результатом происходившей в Азии на протяжении сотен тысяч лет эволюции человека к современному типу и поэтому, как можно предположить, разделяют с другими азиатскими популяциями многие аспекты религии, возникшей и приспособленной к их жизни – жизни охотников и собирателей, употребляющих в пищу дикие растения, – одни для желудка, другие для души.

Как мы знаем из этнологии, символические системы, или религии, у живущих охотой народов везде, по существу, являются шаманистическими. Они проносят сквозь время и пространство так много основных свойств, что можно предположить общность исторического и психологического начал. В центре шаманистических религий находятся личность шамана и опыт переживания экстатического транса – прототипического измененного состояния сознания, который является принадлежащим исключительно ему в его важнейшей роли прорицателя, пророка, колдуна, поэта, певца, художника, предсказателя охоты и погоды, хранителя традиций и врачевателя телесных и душевных недугов. С помощью духов–помощников или духов предков шаман сохраняет физическое и психическое равновесие своей группы. При личном контакте со сверхъестественными силами небесного и подземного миров, в мистическую географию которых он становится посвящен в течение его «кризиса посвящения», обучения и экстатического транса, он ходатайствует за эту группу. Болезнь, через которую шаман в юности (часто именно в этот период, хотя и не всегда) получает свой зов, является фактически универсальной; как правило, такая болезнь излечима, только когда ее причина была предугадана, и кандидат согласился подчиниться сверхъестественной воле, чтобы стать шаманом.

Часто экстатические грезы шамана предполагают использование определенных галлюциногенных растений, чтобы, как они думали, поддержать сверхъестественную преобразующую силу. которая в анимистически–шаманистических религиозных системах населяет все природные явления и предметы, включая те, которые мы бы отнесли к неодушевленным. Как упомянуто ранее, американские индейцы – особенно населяющие юг Мексики – знали и использовали от восьмидесяти до сотни различных психоактивных разновидностей. Часто эти вещества фигурируют в происходящем при инициации очищении и трансе. Так, например, в ходе обучения будущим шаманам во многих амазонских племенах делают многократные вливания (часто через ноздри) Nicotiana rustica, непосредственно перед этим они голоданием в течение многих недель доводят себя почти до скелетообразного состояния. Этот табак сам по себе достаточно мощный, чтобы стимулировать состояние транса. Амазонские племена обычно сопровождают вливание табака вдыханием галлюциногенного табака, сделанного из семян дерева Anadanenthera peregrina (см. ст. «Уилка»*) или коры виролы (Virola) (см. «Вирола»*), или употреблением обладающего мощным психоактивным действием напитка, широко известного как yaje, или ayahuasca (Banisteriopsis caapi) (см. «Аяхуаска»*).

Нет никаких сомнений в том, что шаманизм очень древен: археологические данные свидетельствуют, что нечто очень похожее на шаманистические верования современных охотников–собирателей существовало у неандертальцев в Европе и Средней Азии более 50 тыс. лет назад. Кроме того, на многочисленные совпадения между шаманистическими верованиями и техниками во всем мире часто ссылались как на свидетельства общности исторического происхождения в очень древние времена. И даже если мы должны были отклонить историческое объяснение в пользу биопсихологического единства (то есть сходные шаманистические верования и соответствующее поведение. можно объяснить подобием человеческих душ во всем мире), мы обратились бы к столь же древнему (если не более) временно му периоду, так как, возможно, высшие приматы искали пути объяснения их вселенной и самих себя в ней с момента появления первых проблесков сознания. Возможно, хотя и не доказуемо, что практика шаманизма как «архаической техники экстаза» [4]… могла за сотни тысяч лет привлечь психоделический потенциал естественной окружающей среды. Наиболее вероятно, что северный олень, с которым человек сначала как охотник, а затем как пастух жил бок о бок в течение десятков тысячелетий, сам по себе загадочным образом связан с галлюциногенным мухомором, даже вплоть до опьянения им [14], – явление, которое едва ли могло не впечатлить палеоевроазиатские народы много лет назад так же, как это не так давно впечатляло сибирские племена. Последние были описаны путешественниками как преднамеренно выслеживающие, убивающие и поедающие опьяненных грибом северных оленей не потому, что таких животных было легче поймать, а потому, что в них, по мнению этих народов, были заключены преобразующие силы, которыми шаманы овладевали путем поедания священного психоактивного гриба (ср. Р. Г. Уоссоном [13]). Фактически, можно сделать вывод, что мистическая функция северного оленя как «небесной лошади» сибирского шамана, переносящей его к другим мирам, явилась результатом наблюдаемых отношений между этим животным и галлюциногенным грибом и что маски и рога северного оленя, найденные на лошадях в замороженных могилах скифской знати в Сибири, также отражают эту древнюю связь.

Те из нас, кто изучал использование в шаманизме галлюциногенных растений в кросскультурном и историческом аспектах, не могли согласиться с положением о том, что использование психохимических соединений для достижения экстатического транса может быть поздним этапом развития в шаманизме, представляя собой вырождение архаических методов [4, p. 477]. С другой стороны, Элиаде абсолютно прав, что использование психоактивных веществ стимулировалось поисками магического внутреннего возбуждения. ведущего к трансу… [4, p. 477].

В другом месте он предлагает иную причину того, почему психоактивные вещества могли бы стать частью шаманических техник экстаза: арктические шаманы, подобно другим обитателям Крайнего Севера, подвержены болезни, известной как «арктическая истерия», которая у обычных людей может проявляться как душевная болезнь, но которую шаманы научаются контролировать и использовать, чтобы вызвать характерное шаманическое состояние транса… [4, p. 24]. Однако Предполярье было заселено палеолитическими народами с шаманистическими религиями за тысячелетия до того, как любой из этих народов мог рискнуть [продвинуться. – О. Г.] дальше на север. В лучшем случае, предки арктических народов не двигались на их возможную родину до приблизительно 6000 г. до н. э., если не раньше; в любом случае, выживание в суровых условиях Крайнего Севера было трудным до тех пор, пока у современных эскимосов не были много позже развиты характерные для мезолита технологии. Таким образом, канализирование арктической истерии в состояния шаманического транса было, вероятно, также относительно поздним явлением в шаманизме, другие техники достижения экстатического состояния предшествовали ему на многие тысячи лет.

Также мы не должны забывать, что арктическим шаманам не были доступны многие психоактивные или опьяняющие растения, которыми изобилуют умеренные и тропические регионы мира; сброженные дикие ягоды или напиток из сброженного содержимого желудка свежеубитого полярного медведя, который питался молодыми побегами (так, по некоторым сообщениям, делают эскимосы), были бы фактически единственными техниками опьянения, доступными им до недавнего времени. (…) В любом случае, несмотря на проведенный Элиаде научный анализ проблемы шаманизма, в вопросе о спонтанности/индуцированности наркотическими веществами экстатических состояний он, вероятно, не прав.

Хотя народы, переселяющиеся в верхнем палеолите и мезолите из Северо–Восточной Азии… могут быть оценены (если рассматривать только их технологии) как примитивные. мы не должны впадать в распространенную ошибку приравнивания технологической сложности к интеллектуальным способностям. Напротив, после глубокого изучения было обнаружено, что интеллектуальная культура некоторых из наименее сложных по культуре материальной народов – например, сохранившиеся в пустыне Калахари бушмены, австралийские аборигены, сохраняющие свои традиции эскимосы. – может соперничать в метафизической сложности и поэтических образах с некоторыми из великих мировых институциализированных религий. Кроме того, как указывали Шульц и другие авторы, наиболее примитивные из собирателей или народов с зарождающимся земледелием в Южной Америке, оказывается, обладают сложными и эффективными традиционными системами классификации природы, и некоторые из них уже давно обнаружили, как готовить сложные психофармакологические и терапевтические составы, которые стали доступными промышленному миру только после подъема современной биохимии [11, p. 33–57].

…С очевидностью обнаруживается так много сходств между основными элементами религий аборигенов Нового Света и таковыми в Азии, что, по крайней мере, в их основах символические системы американских индейцев, вероятно, уже присутствовали в мире идей у иммигрантов из северо–восточной Азии. Это лучше объясняет параллели между ними, нежели гипотеза контакта через Тихий океан и распространения культурных элементов от Старого Света к Новому в более поздние времена, хотя такой контакт и, возможно, даже фактические азиатские влияния не могут быть исключены.

…Основы религии американских индейцев и соответствующие ей представления и поступки в таких важных областях, как этиология болезни и лечение, бесспорно, являются шаманистическими. Они включают многочисленные представления, узнаваемые даже в высоко структурированной космологии и ритуалах иерархических цивилизаций (например, таких как ацтеки):

• отделяемость души от тела в течение жизни (например, случаи потери души, заблудившейся во время сна или нападения и похищения, или преднамеренного перемещения души за пределы тела, как это делают шаманы в экстатических состояниях);

• полет шамана; экстатический опыт при посвящении, особенно у шаманов, и «шаманская болезнь» у последних и иногда у других видов целителей на «предшаманском уровне» (например, у акушерок и костоправов в нагорьях современной Гватемалы и Мексики);

• возвращение жизни или возрождение человека или животного от их костей; определение как живых всех явлений, включая те, которые мы бы отнесли к лишенным жизни;

• сверхъестественные причины и средства исцеления от болезни;

• различные уровни вселенной с соответствующими духами–правителями и необходимостью их кормить духовной пищей;

• качественная равноценность различных форм жизни; трансформация животных в людей и наоборот.;

• привлечение идеи преобразования, нежели идеи создания «из ничего», для объяснения происхождения различных форм жизни; существование духов–помощников (в виде животных), духов–охранников и альтер–эго;

• сверхъестественные хозяева или хозяйки животных и растений;

• приобретение сверхъестественной или «исцеляющей» силы из внешнего источника. Учитывая понятие преобразования, столь заметное для этих традиционных систем, нетрудно понять, почему растения, способные трансформировать или радикально менять сознание, заняли центральное место в религиях во многих областях.

(…) В Новом Свете, в противоположность Старому, наследуемый образ жизни охотника и собирателя и религиозные верования и ритуалы, адаптированные к этому образу жизни, сохранились во времени и пространстве в гораздо большей степени. Даже в религиях больших земледельческих цивилизаций, процветавших в Месоамерике и Андах, намного лучше сохранились основные принципы шаманской идеологии.

…Перед европейским открытием и завоеванием Новый Свет в целом не знал фанатизма. (…) По контрасту с поведением церкви конкистадоров, для иерархизированных, милитаристских и экспансионистских индейских цивилизаций было вообще характерно, что завоевание одной группы другой, если это вообще затрагивало религию, обычно заканчивалось скорее приращением или синтезом, нежели преследованием, подавлением или насильственным преобразованием религии. (…)

Я не хочу идеализировать до–европейскую ситуацию в том, что касается религии. …Однако большинство американских индейцев, от севера до юга и на протяжении всей истории, по–видимому, превыше всего ценили свободу каждого отдельного человека в определении своих отношений с невидимыми силами вселенной. Во многих случаях этот процесс включал личную конфронтацию в экстатическом трансе со сверхъестественными силами, часто при помощи растений… Знаменательно, что нет никаких свидетельств того, что до–испанская политическая и религиозная бюрократия. когда–либо осуществляла полицейскую власть по отношению к праву человека трансформировать свое сознание. Ранние колониальные источники по центральной Мексике, несомненно, соглашаются, что использование священных галлюциногенных растений – от табака и пейотля до грибов и семян утреннего сияния (см. «Ололиука»*) – пронизывало целостную предевропейскую религиозную структуру, от самых высоких священников в ацтекской столице, Теночтитлане, до самых простых деревенских целителей. По очевидным причинам, последнее и помогло после завоевания надежно спрятать и сохранить галлюциногенную фармакопею и (что удивительно) значительную часть других священных традиций.

Факт, что высшие состояния занимали центральное место во многих религиях американских индейцев и остались таковыми там, где выжили, даже в усеченной форме, традиционные системы, является особенно примечательным, учитывая заявление Вейла [15, p. 17], что «желание периодически изменять сознание является врожденным, нормальным побуждением, аналогичным пищевому или сексуальному побуждениям» [15, p. 17]. Хотя наркотики – только одно из средств удовлетворения этого побуждения, согласно Вейлу, оно, тем не менее, является врожденной биологической (в противоположность социокультурно обусловленным) потребностью души в периодах необычного сознания, что объясняет почти универсальное использование психоактивных веществ.

Хотя Вейл приводит убедительные кросскультурные данные, его аргументы в пользу того, что желание измененных состояний сознания врождено в нейрофизиологическую структуру мозга, должны в настоящий момент опираться на подробные свидетельства. С другой стороны, убеждение Ла Барра [7], что самые первые американцы, вероятно, принесли с собой обаяние их психоделической флоры со своей азиатской родины как функцию экстатического визионерского шаманизма, теперь имеет сильную поддержку со стороны доисторической археологии. (Гипотезы Ла Барра и Вейла, разумеется, являются не взаимно исключающими, а дополняющими друг друга).

(…) Так называемый мескалиновый боб (см. «Мескаля бобы»*) —…это красное, похожее на боб семя Sophora secundiflora, цветкового бобового кустарника, аборигенного для Техаса и северной Мексики. Семена Sophora содержат высокотоксичный хинолизидиновый алкалоид, называемый цитозином. В больших дозах цитозин может вызывать тошноту, конвульсии, галлюцинации и даже смерть от остановки дыхания.

Несмотря на эти очевидные опасности, Sophora… является самым ранним галлюциногеном, о котором мы имеем прямые, подтвержденные археологически свидетельства. Исторически эти сильнодействующие семена находились в центре широко распространенной среди индейцев Южных Равнин совокупности сообществ, для которых была характерна экстатическая и визионерская шаманская медицина. (…) Запасы семян Sophora и связанные с этим предметы, а также шаманские наскальные рисунки, напоминающие косвенным образом об историческом культе красных бобов, распространенном на южных равнинах, были обнаружены археологами в дюжине или большем количестве каменных строений в Техасе и северной Мексике, часто рядом с Ungnadia speciosa, другим видом, содержащим наркотическое вещество. Культурные слои, в которых были найдены семена, с помощью радиоуглеродного метода датируются в пределах от 8440 до н. э., перед исчезновением мамонта, гигантского бизона и других гигантских животных плейстоцена, до 1000 г. н. э., когда новый способ жизни, основывающийся на культивировании маиса, бобов и тыквы, сменил долгоживущую культуру Пустыни.[25]

В одном месте, Bonfire Shelter (убежище костра), галлюциногенные семена были обнаружены вместе с предметами культуры Фолсом[26]… и костями вымершего вида плейстоценового бизона, Bison antiquus.

Конечно, примечательно, что единственный галлюциноген, боб Sophora, очевидно, непрерывно господствовал в течение более чем 10 тыс. лет – от IX тыс. до н. э. до XIX в. – как центральное звено в экстатическом шаманизме и, находясь в течение огромного промежутка времени. в контексте археологически хорошо изученной, однородной, консервативной, по–видимому, очень успешной культуры пустыни. Это тем более необычно, что из всех аборигенных галлюциногенов только род дурмана* (Datura) предполагал столь же огромный физиологический риск (что и мескалиновый боб. – О. Г.). …Найденные во время современных раскопок культуры ранних охотников запасы семян Sophora Secundiflora, датированные между 10 тыс. и 11 тыс. лет назад, являются убедительным свидетельством в пользу гипотезы Ла Барра (1970) о палеолитических корнях галлюциногенного комплекса у индейцев Америки.

(…) Пейотль. имеет доказанную культурную историю больше чем 2 тыс. лет в Месоамерике и, вероятно, является даже более старшим, чем первые узнаваемые образы его растительных представителей в искусственных захоронениях западной Мексики, датируемые 100 г. до н. э. – 200 г. н. э… (…)

…Предшествующее обсуждение не означает, что психоактивные растения или секреции животных. всегда и всюду являлись единственным или даже основным средством достижения дополнительных состояний сознания. Напротив, в обширных областях Северной Америки многие племенные народы достигали тех же самых результатов нехимическими средствами: голодание, жажда, членовредительство, пытка, подвергание себя воздействию стихий, бессонница, непрерывный танец и другие средства обеспечения полного истощения, кровотечение, погружение в ледяные водоемы, не до конца осуществленное утопление, раздирание шипами и зубами животных и другие болезненные испытания, так же как разнообразие безвредных «спусковых механизмов», таких как различные виды ритмичной активности, самогипноза, медитации, пения и боя в барабан. Некоторые шаманы, возможно, использовали зеркала из пирита, обсидиана или других отражающих свет минералов, чтобы ввести самих себя в состояние транса, как до сих пор делают некоторые индейские шаманы в Мексике. (…)

Наиболее драматическими из других известных методов изменения сознания были, конечно, испытания поисков духа некоторых племен Равнин, таких как оглала–сиу и манданы (см. «Сиу народы»*). (…)

Джордж Кэтлин, законник из Пенсильвании, рожденный в 1796 г., глава документальных живописцев американских индейцев и их культуры, оставил нам яркие описания, а также картины и рисунки ордалий* поиска видения, практикуемые манданами (см. [2]). Кэтлин был одним из немногих белых людей его времени, допущенных быть свидетелем полной церемонии, которая проводилась вместе с церемонией Танца Солнца индейцев Равнин. (…)

Кратко, испытание у манданов происходило следующим образом.

Уже очень ослабленный от голода, жажды и четырех подряд бессонных дней и ночей, кандидат делал ножами отверстия в плоти плеча и груди. Через эти отверстия его подвешивали на вертела и ремни на центральный шест большого вигвама знахаря. Щит ищущего видения, лук, колчан и другие принадлежности были подвешены на еще большее количество вертелов, проходящих через другие части его тела, и во многих случаях к каждой руке и ноге был привязан тяжелый череп бизона. Служители с длинными шестами заставляли его тело двигаться еще быстрее, пока кандидат, истекая кровью, не терял сознание. и тело повисало безжизненно. Тогда его опускали на землю и позволяли прийти в себя. Но испытание было еще не окончено: в жертву приносился еще мизинец его левой руки, который отрубали и предлагали Большому Духу, что сопровождалось яростной гонкой вокруг алтаря, с черепами бизона и другими тяжелыми предметами, тянущимися позади кандидата, пока он еще мог выносить это и не падал замертво. При наступлении физического изнеможения цель испытания, проводившегося в конце летней охоты на бизона, была достигнута.

Белые в лучшем случае обычно интерпретировали этот ритуал как испытание храбрости и силы духа, в худшем – рассматривали это как пример индейской жестокости. Фактически, ритуал находится в рамках характерной для североамериканских индейцев традиции экстатических путешествий души, однако чрезвычайный пример может являться ненаркотической ордалией стимулирования видений, а испытание храбрости молодого воина и его силы духа, возможно, было частью этого.

(…) Членовредительство изображено в ритуальном искусстве различных доиспанских культур вплоть до времен конкисты в XVI в., и обряды кровопускания, которые, возможно, причиняли серьезную боль, описаны в ранней колониальной литературе по обычаям народов центральной Мексики, таких как майя*. Эти методы включали перфорацию или разрывание гениталий, языка, мочек ушей, рук и ног шипами кактуса и другими острыми инструментами, а также ритуальные танцы, в которых участники были связаны вместе веревками, проходящими через их щеки и даже половые члены.

…Натуралистическая глиняная статуэтка из захоронений классических майя на острове Хайна в заливе Кампече изображает человека, возможно, будущего священника, с четырьмя перфорированными складками плоти на его голой спине, по паре на каждой стороне; тело и руки расположены так, чтобы, как предполагается, тело могло быть подвешено через отверстия, сделанные в коже…

Несколько хорошо известных каменных монументов майя, которые изображают членовредительство самых крайних видов, мне кажется, говорят о сходстве целей таких испытаний, по крайней мере, в некоторых случаях, с испытаниями поисков видений у народов Великих Равнин. Один известный барельеф, датированный приблизительно 780 г. н. э., Притолока 24 в церемониальном центре Йашчилан на реке Усумасинта в Чьяпасе, изображает богато одетую стоящую на коленях женщину в процессе протягивания через ее высунутый язык толстого шнура, возможно, из волокон агавы, усыпанного парами больших острых шипов или игл. Перед нею – стоящий мужчина, который держит, по–видимому, длинную дымящуюся трубку, какую по сих пор используют шаманы варао* в Венесуэле для приведения себя в экстатические трансовые состояния. Разрывание языка изображено и на других памятниках майя, хотя это – единственный пример, в котором травма усиливается иглами.

В литературе такие испытания обычно обсуждаются в терминах лишь приносимой в жертву крови, являющейся наиболее драгоценным подарком сверхъестественным существам. (…) Однако ордалия языка вряд ли имела кровопускание единственной или даже основной целью. Фактически, церемониальный сосуд для жертвенного шнура, изображенного на связанных с разрезанием сценах этого ритуала, по–видимому, дает нам ключ. Эти сосуды неизменно изображаются как имеющие плоское дно. плетеные корзины или керамические чаши, заполненные тем, что, вероятно, является узкими полосками сделанной из коры бумаги… В сценах ордалий языка на Притолоках 17 и 24 в Йашчилане пропитанная кровью веревка сматывается в кольца в сосуде среди бумажных полос. Но на каждом из двух парных памятников Притолоки 15 и 25 на том же самом участке сверхъестественное существо в форме большой крутящейся змеи или дракона поднимается от того же самого жертвенного сосуда перед коленопреклоненной женщиной, голова которой поднята, очевидно, почтительно слушая пророчествующую человеческую фигуру, появляющуюся из открытых челюстей монстра. Эти изображения предполагают, что цель и результат ордалии языка состояли в том, чтобы вызвать, пребывая в экстатическом состоянии, вызванном серьезной физической травмой, обожествляемого предка, который, возможно, давал советы или утверждал законность преемника власти священника или правителя.

В поддержку вышесказанного следует отметить, по крайней мере, один важный этноисторический источник, «Трактат о суеверии и языческих практиках, преобладающих сегодня среди коренных индейцев Новой Испании», впервые опубликованный в 1629 г. Фернандо Руизом де Аларконом (рожденным в Мексике испанским священником…), в котором со всей определенностью отмечается экстатический транс как один из результатов обряда кровопускания.

Описывая жертвенное кровопускание при паломничестве к вершинам святилищ, Руиз де Аларкон [11, p. 140] писал следующее:

«Когда он достигает места идола… он падает ниц в этом месте, где приносит себя в жертву, проливая свою кровь, принеся с собой иглу, сделанную из маленького и острого кусочка тростника, и этим колет уши в месте, где женщины носят украшения, пока не теряет много крови….

Они также пронзали себя ниже губы на подбородке, пока отверстие не становилось открытым, подобно окну, и говорят, что некоторых даже делают отверстия в верхней части их языков. Все это было сделано в жертву, и говорят, что некоторые из них ослабели или стали парализованными, и в этом состоянии экстаза они слышали или думали, что слышали, как их идолы говорили, сообщая им, что они будут очень счастливы и получат то, что желают, – обычно это дети, богатство, долгая жизнь, семья или здоровье».

…Действительно ли всем или некоторым из людей, изображенных или описанных в процессе членовредительства, обязательно причинялся физический ущерб? Была ли боль обязательным условием вызывания экстатического состояния? Фактом является то, что, несмотря на травму организма, достаточную, чтобы вызвать действительное изменение в состоянии сознания, восприятие боли может быть блокировано человеком, подготовленным должным образом. Это явление не только хорошо известно из практики йогов* и других мистиков, но также было подтверждено экспериментально.

Возможно, явление не причиняющей вреда организму боли связано с недавно обнаруженными высоко специфичными опиатными рецепторами в мозге млекопитающих. Эти рецепторы соответствуют веществам, спонтанно производимым в теле (см. «Опиаты эндогенные»*), которые являются в поразительной степени подобными морфию по структуре и по эффекту облегчения боли.

Относительно феноменов не причиняющей вреда организму боли при ритуальном членовредительстве у майя мы располагаем описаниями, сделанными некоторыми очевидцами в XVI в.; также, в искусстве майя, изображающем различные виды физических травм, нет никаких намеков на фактическое страдание. Напротив, некоторые из людей, изображенных причиняющими себе серьезнейшие травмы (например, протыкание языка покрытыми шипами веревками), кажутся спокойными и безмятежными, если не сказать «впавшими в восторженный транс». (…) …Переживание физической боли, также как и кровотечения, могло успешно подавляться с помощью техник управления автономной нервной системой. Знание этого вида едва ли могло оказаться за пределами способностей интеллектуальной элиты древних майя, чьи блестящие достижения в математике, астрономии, иероглифическом письме, архитектуре и многом другом сделали их цивилизацию одним из наиболее известных экспериментов в человеческой истории.

…Ритуальная паровая баня темацкаль (temazcal) в Месоамерике, как известно, выполняла религиозную, очищающую и исцеляющую функции, но, насколько мне известно, та разновидность высших переживаний, о которых сообщает Вейл [15, p. 44–45], не рассматривалась серьезно в связи с темацкаль–комплексом. Этот недостаток кажется тем более удивительным, что любой, кто бывал в традиционной сауне, должен знать, что очень большой частью этого опыта является своего рода высшее состояние. Это на самом деле было одной из целей постоянных, храмоподобных каменных сооружений, в которые месоамериканцы превратили более простые, предназначенные для паровой бани, домики Северной Америки и севера Евразии…

Как замечает Вейл, среди сиу* такой домик посвящался земле, на которой человек входит в контакт с Великим Духом. Темацкаль был широко распространен в доиспанской Месоамерике, и это до сих пор существует во многих туземных общинах. У миштеков в Оахаке это считалось настолько жизненно важным для сообщества, что в Codex Vindobonensis, главном доиспанском иллюстрированном манускрипте, например, изображенный в традиционном стиле темацкаль неоднократно используется, чтобы символизировать целый центр церемоний и сообщества [5]. В центральной Мексике темацкаль посвящался старой Богине Земли, Тоси, «Нашей бабушке», также называемой Сердцем Земли и Матерью Богов. Одним из ее названий было Темацкальтоси, Бабушка Паровой Бани. Она была также покровительницей исцеляющих шаманов и преобразователей, которые были хорошо подготовлены к выполнению превращающей, очищающей и терапевтической функции темацкаля. Судя по описанию темацкаля такими ранними летописцами, как Дуран [3, p. 269–271], ритуал паровой бани, возможно, переживался как символическая смерть и возрождение из темной и огненной матки Великой Матери…

(…) Купальщики проникали в темацкаль на руках и коленях через низкий и узкий вход. После появления таким способом они поливались и мылись холодной водой, шок от которой крайне усиливает опыт переживания дополнительного или высшего состояния [15, p. 45]. Дуран сообщал, что десять или двенадцать кувшинов очень холодной воды выливались на перегретые тела ритуальных купальщиков; как ему сказали, писал он, купальщики становились подготовленными к серьезному шоку, потому что были воспитаны в традиционной системе: «Если бы испанцу пришлось пройти это, у него был бы удар или паралич». Холодная ванна, по–видимому, также поддерживает предполагаемую символику смерти, превращения (или инкубации) и возрождения: новорожденных младенцев традиционно мыли в холодной воде после появления из матки.

Что касается очень высокой температуры в паровых банях, то Вейл говорил об отношениях между психическим состоянием и переживанием физического вреда или отсутствием такового. «Сжигание происходит только тогда, когда Вы теряете контакт с психической энергией группы и видите себя как изолированного индивидуума, пытающегося защититься от высокой температуры» [15]. Рассмотренное в этом свете описание Дурана приобретает новый смысл. Здания паровых бань, как он сообщал, были достаточно большими, чтобы вместить десять человек, сидящих на корточках; стоять было невозможно, сидеть – фактически, тоже. (…)

…Кроме приведения себя в надлежащее психическое состояние, древние месоамериканцы также приготавливали препараты из трав, чтобы сделать ритуального купальщика неуязвимым к температурам, близким к температуре кипения, создаваемым в темацкале. Саагун [10, p. 151, 176–177] описал один такой раствор, составленный из небольшого количества листьев разновидности мескит (mesquite) (Prosopis spp.), называемого Quetzalmizquitl, «драгоценный мескит», и основы, резкого корня относящегося к семейству пасленовых (Solanaceous) томата, называемого Coztomatl (Physalis costomatl Moc.) Поскольку это – член семейства пасленовых, которое включает род Дурмана (Datura), томатный корень был, возможно, более эффективным компонентом в смеси. Дурман сам по себе обычно использовался не только как галлюциноген, но и как болеутоляющее.

Факт, что ароматы различных видов, включая дым от галлюциногенных растений, играют роль в современном опыте темацкаля, наводит на мысль, что это имело место также в доиспанские времена. В говорящем на науатль пуэбло San Francisco Cuapa, в штате Пуэбла, например, синикуичи – sinicuichi (см. «Хеймия иволистная»*, Heimia salicifolia) разбрызгивается на горящее топливо в очаге темацкаля так, чтобы те, кто парился, погружался в этот ароматный пар [6]. Синикуичи – это один из наиболее интересных из всех аборигенных галлюциногенов Месоамерики: его эффекты, как считают, полностью слуховые. Обычно синикуичи используют в форме сброженного, слегка опьяняющего настоя, сделанного из увядших листьев растения; согласно Шульцу [12, p. 32], эффекты включают головокружение, эйфорическую дремоту, измененное восприятие времени и пространства, забывчивость, утрату ощущения реальности, мир вокруг как бы меркнет, уменьшается, отходит на задний план, звуки искажены и кажутся приходящими издалека. Кнаб не считает, что малых количеств, используемых в темацкале, самих по себе достаточно, чтобы вызвать эти эффекты; скорее, ароматный пар синикуичи может помочь купальщику войти в состояние эйфорического спокойствия. (…)

Синикуичи само по себе, согласно Шульцу [12]… как говорят, помогает использующему вспомнить с большой ясностью события отдаленного прошлого, включая даже пренатальное состояние. Пять алкалоидов* хинолизидина было выделено из хеймии иволистной (H. Salicifolia), но растение и его применение до сих пор не так хорошо определены, как хотелось бы. Вероятно, что и другие растения, принадлежащие аборигенной психофармакопее, используются повсюду в Месоамерике как существенный элемент ритуальной паровой бани, а также что ароматы играют огромную роль в этом, так же, как в других ритуалах, предполагающих дополнительные или высшие состояния сознания.

Таким образом, психохимические препараты не являются обязательными для вхождения купальщика в необычное состояние сознания; очень высокая температура и контраст между горячим и холодным в сочетании со специальной психологической подготовкой купальщика, входящего в паровую баню, достаточны сами по себе. (…)

…Некоторые виды испытаний, обычно ограничение пищи, воды или сна, являлись в большинстве случаев существенным предварительным условием даже для ритуального использования галлюциногенов (так же как и в негаллюциногенных ритуалах). Пример из моих собственных полевых исследований: когда паломники пейотля у уичолей* прибывают, наконец, в Вирикуту, священную страну в северо–центральной части Мексиканской пустыни, где они должны собирать галлюциногенный кактус, [к этому моменту] они уже проходят около трех сотен миль от своей родины (традиционно весь путь проходится пешком), не позволяя себе спать (или они спят, но очень мало) с тех пор, как отправляются в путь из западной части гор Сьерра–Мадре, и поэтому близки к истощению. Они держат себя в состоянии эмоционального возбуждения благодаря осознаванию серьезности и священности своего дела и его значимости для благосостояния их народа; их путешествие отмечено непрерывными танцами, пением и соблюдением неисчислимых ритуалов. Они фактически ничего не едят и не пьют или пьют воду, но очень мало. Соль строго запрещена на протяжении всего паломничества и в течение многих дней до и после него – немалая жертва, если учесть высокую дневную температуру пустыни даже в зимние месяцы, когда происходит большинство таких паломничеств. Наконец, они выкуривают множество ритуальных сигарет крепкого местного табака (Nicotiana rustica) (см. «Табак»*), завернутого в листовую обертку кукурузного початка, они могут также очистить себя, буквально и символически, поедая во внушительном количестве тот же самый табак. Таким образом, они уже находятся на очень отличающемся от обыденного уровне сознания, причем настолько, что им уже нет необходимости быть под действием алкалоида пейотля, чтобы воспринимать это растение [пейотль. – О. Г.] в его животной форме, когда глава паломников восклицает при виде самого первого кактуса: «Ах, наконец он здесь, Наш Старший Брат, Олень, кто дает нам жизнь!» …В ходе последующих ритуалов уичоли буквально насыщают себя пейотлем, жуя его непрерывно днями и ночами до самого конца (или пьют его в виде жидкости), при этом немного отдыхают и едят немного обычной пищи, до тех пор пока социальное и природное окружение и связи человека с ним не примут полностью мистическую окраску. Метаболическая система меняется, и именно в этом мистическом союзе с другими мирами происходит интерпретация шаманами видений – своих собственных и других людей – в соответствии с традиционными культурными нормами, в которых они были воспитаны, и с магически–анимистическим (см. «Анимизм»*) взглядом на мир, который пронизывает всю идеологию уичолей.

(…) Следующий отрывок представляет интерпретацию Элькесом некоторых явлений, изображенных на памятниках майя или описанных летописцами XVI в.

Благодаря опыту биообратной связи… появились новые экспериментальные свидетельства, которые можно добавить к характеристике, например, йогической практики, что автономная нервная система. фактически способна к научению, так что ритм сердца, давление крови, температура кожи, восприятие боли и т. д. могут стать условными реакциями. Через ряд упражнений, вовлекающих состояние релаксации и обратную связь, и благодаря развитию у человека осознания функций и состояний любого компонента автономной нервной системы фактически можно осуществлять контроль над такими показателями, как температура кожи, пульс, давление крови и т. д. Например, можно повысить температуру кожи на 5 °F, даже когда рука погружена в очень холодную воду. Кроме того, существуют более чрезвычайные явления – например, реакции кожи на физическое или химическое повреждение, которые можно изменить в гипнотическом трансе, когда из памяти извлекается энграмма – целостный гештальт, сохраняющийся, так сказать, не в микроструктурах мозга, но – фактически – в теле самом по себе. Я вспоминаю статью в «Ланцете», например, где был описан случай моряка, потерпевшего кораблекрушение и вновь пережившего травматические события в гипнотическом трансе… поскольку он пережил подвешивание на веревке, серьезные отметины от веревки и реальные ожоги появлялись на совершенно неповрежденной коже и исчезали снова, когда заканчивался гипнотический транс. Значение этого факта заключается в том, что каким–то образом кодирование происходит не только в мозге, но также и в тканях.

Что на самом деле происходит химически в этих системах, мы еще не знаем. Сейчас то, что происходит при действии ЛСД* и некоторых других психоактивных соединений, – это то, что (поскольку они настолько аналогичны вырабатываемым в организме соединениям.) они вызывают некоторые из следов памяти через ослабление пропускного механизма, который обычно удерживает их. Обычно мы постоянно держим эти ворота запертыми. (…)

У майя жрицы… протягивающие веревку, с шипами или без, сквозь собственный язык, могли при этом не чувствовать боли, поскольку происходит отключение сенсорных путей от языка, вероятно, благодаря некоторому когнитивному акту, наложению образа нечувствительного, даже некровоточащего языка на образ реального, поврежденного. И затем эта накладываемая структура становится реальной структурой.

(…) Здесь особенно подходит то, что Эндрю Вейл говорил о проводимости тепловой энергии в случае высокой температуры и о кинетической энергии в случае потока. При определенных условиях периферическая нервная система может принимать необычно большие количества физической энергии, преобразовывая эту энергию электрохимически и уводя ее далеко от периферии – в рассмотренном случае, от искалеченного языка… к ЦНС. И там, в свою очередь, это могло бы быть канализировано в высшие или дополнительные состояния сознания или иначе разрядиться не причиняющим вреда организму способом. Тогда, возможно, существует пропускающий механизм, который некоторым способом вместо сосредоточения или влияния на периферию просто отклоняет энергию. И это – лишь немногое, что нам известно в настоящее время. (…)

Ответа, являются ли действительная физическая боль или восприятие боли существенными для вызывания дополнительных состояний сознания, с очевидностью не существует. То, что, вероятно, происходит при самопричиненном «безболезненном увечье», является массированной сенсорной бомбардировкой и, возможно, массированным высвобождением химических соединений в концентрациях, которые являются весьма высокими. (…)

(…) С современным обществом не сочетаются ни способы, которыми традиционные сообщества интегрировали психохимические препараты в свою интеллектуальную культуру и социальную систему, ни цели данной интеграции, ни тот факт, что эти реалии являлись неотъемлемой частью человеческого поведения в течение тысячелетий. Так, существуют следующие различия: в доиндустриальном или племенном мире психотропные растения являются священными и магическими; они воспринимаются как живые существа со сверхъестественными свойствами. обеспечивая шаманам и, при особых обстоятельствах, обычным людям мост через пропасть, отделяющий известные сферы бытия от неизвестных. В так называемых примитивных обществах крупный прорыв, облегчаемый применением препаратов из этих растений, воспринимается как очень значимый для благосостояния индивидуума и сообщества. Дополнительные или высшие состояния, вызываемые этими растениями и другими техниками экстаза, всегда и повсюду считаются обладающими огромной терапевтической ценностью и интегрируются в этом качестве во многие незападные религиозные и медицинские системы. Не случайно, что в ряде подобных систем у индейцев Мексики и целитель, и пациент – оба принимают священные грибы или другие галлюциногены, чтобы вместе, рука об руку, исследовать иные миры, в которых скрываются причины болезни, – эти «иные миры», как проницательно отметил Ла Барр [8], являются не чем иным, как подсознательным.

Правда, что такие переживания. в традиционном мире полностью согласуются с религиозно–философскими системами, в которых они становятся институционализированы, системами, которые ценят и поощряют личные встречи со сверхъестественным и признают терапевтические свойства экстатических или высших состояний. И это, конечно, сразу же отделяет их от современных западных систем, религиозных и медицинских…

Археологические, исторические и этнографические данные свидетельствуют в пользу того, что психоактивная флора мира имеет значительную культурную историю не только в пределах современных традиционных культур, но также и в Европе… Мы могли бы зайти так далеко, чтобы утверждать, что. психоактивные растения действительно помогали определять историю культур, в которых они имели место, поскольку, как это обычно бывает в экстатическом трансе посвящения, индивидуум подтверждает для себя обоснованность религиозных и социальных традиций и обычаев своей группы, которые он наблюдал и слышал, повторял всю свою жизнь. В традиционном, до–индустриальном контексте магические растения служили, чтобы овеществлять и утверждать культуру предков для каждого последующего поколения, – не так, как аналогичные химические вещества это делают в нашем современном обществе. Мексиканский индеец, использующий семена утреннего сияния или грибы, всегда знает, куда его доставит его «путешествие»; все, что ему действительно требуется от магических растений, – это существенный прорыв в плане, так сказать, «моста» через пропасть между повседневным миром и миром экстраординарным (но не менее реальным), сверхъестественным, в котором, как он полагает, его социальная действительность имеет свое мистическое происхождение. …Уичоли пробуждаются от своих экстатических, вызванных пейотлем грез, чтобы воскликнуть: «Все так, как мои отцы объясняли мне!» (…) Идентичный аспект включения психоделического опыта в культуру был зарегистрирован среди кауилья* в Калифорнии, чьим традиционным галлюциногеном является Datura inoxia (см. «Дурман»*) [1], и у многих других туземных народов Северной и Южной Америки.

…Вряд ли ЛСД или ДМТ (см. «Диметилтриптамин»*) человек в нашем обществе использует с целью инкультурации (то есть интеграции в культуру). (…)

…Те же самые химические соединения, которые многие традиционные народы до сих пор воспринимают как священные, несущие добро, культурно интегрированные и существенные для здоровья отдельного человека и сообщества, химические соединения, которые, как мы знаем, имеют тысячелетнюю культурную историю, согласно нашим законам и социальным установкам, оцениваются (и эти свойства считаются им неотъемлемо присущими) как опасные, несущие зло и чуждые нашей этике… Ясно, что здесь решающим фактором является общество, а не химия. (…)

1. Bean L. J., Saubel K. S. Temalpakh: Cahuilla Indian knowledge and usage of plants. – Mrongo Indian Reservation, Calif., 1972.

2. Donaldson T. The George Catlin Indian gallery (Report for 1885, Pt. II). – Washington, D. C., 1886.

3. Duran fray D. Book of the gods and rites and the ancient calendar. – Norman, 1971.

4. Eliade M. Shamanism: Archaic techniques of ecstasy. – N. Y., 1964.

5. Furst J. L. Personal communication, 1975.

6. Knab T. Personal communication, 1976.

7. La Barre W. Old and New World narcotics: A statistical question and an ethnological reply // Economic Botany, 1970. – V. 24. – P. 73–80.

8. La Barre W. Hallucinogens and the shamanic origins of religion // Flesh of the gods: The ritual use of hallucinogens / Ed. by P. T. Furst. – N. Y., 1972.

9. Ruiz de Alarcon H. Tratado de las supersticiones y costumbres gentilicas que oy vieuen entre los Indies Naturales desta Nueua Espana. – Mexico, D. F.: Anales de Museo Nacional de Mexico, 1892 (1900). – P. 126–223.

10. Sahagun fray B. de The Florentine Codex: General history of the things of New Spain. – V. 11. – Santa Fe, N. M., 1963.

11. Schultes R. E. The place of ethobotany in the ethnopharmacologic search for psychotomimetic drugs // Ethnopharmacologic search for psychoactive drugs / Ed. by D. H. Efron. – Washington, D. C.: Public Health Service Publication No. 1645, 1967.

12. Schultes R. E. An overview of hallucinogens in the Western Hemisphere // Flesh of the gods: The ritual use of hallucinogens / Ed. by P. T. Furst. —

N. Y., 1972.

13. Wasson R. G. Soma, divine mushroom of immortality. – N. Y., 1968.

14. Wasson R. G. What was the Soma of the Aryans? // Flesh of the gods: The ritual use of hallucinogens / Ed. by P. T. Furst. – N. Y., 1972.

15. Weil A. T. The natural mind: A new way of looking at drugs and the higher consciousness. – Boston, 1972.

16. WilbertJ. Tobacco and shamanistic ecstasy among the Warao Indians of Venezuela // Flesh of the gods: The ritual use of hallucinogens / Ed. by P. T. Furst. – N. Y., 1972.