7. СОЗНАНИЕ И ПОРОГ СМЕРТИ

Люди, соприкоснувшиеся со смертью в ходе психоделических сеансов, часто сообщают, что испытанные ими переживания были в высшей степени реалистичны и убедительны: они неотличимы от действительного умирания. В воспоминаниях, романах, поэтических произведениях существует множество описаний изменения сознания у лиц, находящихся в критическом положении с угрозой для жизни или переживших клиническую смерть.

Однако психиатры и психологи относились к ним с поразительным пренебрежением. Существует лишь ограниченное число исследований, систематически изучавших эту интереснейшую область. Мы вкратце суммируем проделанную работу, проиллюстрируем ее личными отчетами людей, спасшихся от смерти, и соотнесем с нашими наблюдениями, полученными в ходе изучения действия психоделиков.

Первое исследование в этой области было проведено не психиатром и не психологом. Основополагающую работу выполнил в Швейцарии цюрихский профессор геологии Альберт Хейм, который прославился исследованиями Альп, а также книгой, посвященной процессам горообразования. Пережив несколько несчастных случаев, едва не окончившихся трагически, Хейм заинтересовался субъективными переживаниями умирания. В течение нескольких десятилетий он собирал наблюдения и отчеты людей, прошедших через ситуации, угрожавшие их жизни: солдат, раненых в бою; каменщиков и кровельщиков, падавших с высоты; рабочих, переживших катастрофы во время строительства в горах и несчастные случае на железной дороге, а также одного почти утонувшего рыбака. Однако наиболее важная часть исследования Хейма базируется на многочисленных отчетах альпийских скалолазов, сорвавшихся с гор, но спасенных, среди которых были и трое его коллег.[21]

Хейм пришел к выводу о поразительном сходстве субъективных переживаний состояния, близкого к смерти, приблизительно у 95 % жертв. Незначительные различия отмечены лишь в деталях. Судя по всему, практически не имело значения, откуда — со скалы или с ледника — и куда — в ущелье или водопад — падал человек. Даже субъективные ощущения людей, попавших под колеса повозки, ставших жертвой производственной аварии, угодивших под пулю на поле сражения или почти утонувших были подобны в своей основе. Практически у всех лиц, соприкоснувшихся со смертью, развивалось похожее ментальное состояние. Они не испытывали боли, отчаяния, горя или всепоглощающей тревоги, обычно поражающих людей в минуты менее острой опасности, прямо не угрожающей жизни. Напротив, сначала усиливалась активность сознания, повышая интенсивность и скорость мышления в сотни раз. Затем приходило ощущение спокойствия и принятия ситуации на глубинном уровне. Восприятие событий и предвидение их результата были необычайно ясными. Судя по всему, не наблюдалось ни дезориентации, ни замешательства. Течение времени резко замедлялось, и люди действовали с поразительной быстротой на основе четкой и реалистичной оценки ситуации. Все это часто сопровождалось неожиданным мысленным проигрыванием всей прошлой жизни жертвы. Наконец, человек, находящийся в условиях, угрожающих его жизни, слышал божественную музыку неземной красоты. В качестве примера описания подобных ситуаций, собранных Хеймом, мы приведем два свидетельства из числа включенных в его незаурядную статью. Ниже следует отчет самого Хейма о происшедшем с ним несчастном случае во время занятий альпинизмом в Швейцарских Альпах, когда, поскользнувшись, он упал с двадцатиметровой высоты в снежный вал у основания скалы.

Начав падать, я сразу же понял, что грохнусь о скалу, и представил силу предстоящего удара. В попытке затормозить движение я цеплялся скрюченными пальцами за снег. Ногти покрылись кровью, но я не чувствовал боли. Я ясно слышал удары головы и спины по всем выступам скалы и глухой удар снизу. Но боль я почувствовал несколько часов спустя. Ранее упомянутый поток мыслей начался во время падения. То, что я ощутил за пять-десять секунд, невозможно описать и за десятикратно превышающее этот срок время. Все мои мысли и соображения были абсолютно логичными и четкими. Они ни в коем случае не походили на неудерживаемые памятью сновидения. Прежде всего я оценил перспективу и сказал себе: «Та часть скалы, на которую меня вскоре швырнет, уходит вниз отвесной стеной, поскольку я не могу увидеть подножья. Очень важно, лежит ли у подножья снег. Если да, то снег, стаявший со стены, окружает основание скалы валом. Если я упаду на этот снежный вал, то, возможно, выживу, в противном случае — ударюсь о камни и при падении с такой скоростью смерть неминуема. Если в момент удара я не погибну и не потеряю сознание, то должен тут же достать маленькую фляжку с уксусным спиртом и капнуть несколько капель на язык. Мне не следует избавляться от альпенштока: может быть он еще пригодится». Поэтому я крепко держал его в руке. Я подумал, хорошо бы снять и отбросить очки, чтоб уберечь глаза от осколков, но меня так быстро вращало, что я не мог набрать силы поднять для этого руки. Затем последовал ряд мыслей и соображений, касавшихся оставшихся позади. Я сказал себе, что как только приземлюсь, следует, независимо от тяжести полученных ран, тут же позвать спутников, чтобы успокоить их и сказать, что со мной все в порядке. Тогда брат и трое друзей вполне смогут прийти в себя, чтобы осуществить довольно трудный спуск ко мне. Следующей мыслью было, что я не смогу произнести первую университетскую лекцию, которая уже была объявлена и должна была состояться спустя пять дней. Я представлял, как весть о моей гибели достигнет любимых мною людей, и утешал их в мыслях. Затем я увидел всю прошлую жизнь в виде многочисленных картин, как бы разыгрывающихся на сцене на некотором расстоянии. Я был главным героем представления. Все было преображено как бы райским светом и было прекрасно и свободно от горя, тревоги, боли. Память о весьма трагичных событиях, пережитых в прошлом, была четкой, но лишенной щемящей печали, а мое сердце — свободно от противоречий, борьбы. Противоречия переродились в любовь. Приподнятые и гармоничные мысли соединяли отдельные образы и царили над ними. Подобно великолепной музыке, божественное спокойствие окутало душу. Прекрасные голубые небеса, разукрашенные изысканными крошечными розовыми и фиалковыми облачками, на вечные времена раскрывались вокруг меня. Мягко и безболезненно я погрузился в них и увидел, что теперь нахожусь в свободном падении и подо мною — снежное поле. Объективные наблюдения, мысли и субъективные чувства развертывались одновременно. Затем я ощутил тупой удар, и паденье закончилось.

Другой пример, взятый из статьи Хейма, является, по его словам, классическим образцом субъективных переживаний, происходящих во время неожиданных падений в результате несчастного случая. Это отчет студента теологии, ставшего в 1891 году жертвой железнодорожной катастрофы, когда рухнул Моншенстейнский мост.

Когда мы подъезжали к мосту через Бирс, я неожиданно ощутил резкий рывок. В тот же момент поезд внезапно прервал свой бег. Инерция движения отбросила пассажиров прямо к потолку. Я оглянулся, не в состоянии понять, что случилось. Из-за оглушительного металлического хруста, доносившегося от головы поезда, я предположил, что произошло столкновение. Открыв дверь, попытался выйти, но увидел, что следующий за нами вагон задрался вверх и грозил рухнуть на меня. Тогда я вернулся на место и собрался крикнуть соседу, находившемуся у окна: «Отойдите от окна!». Я закрыл рот, сильно прикусив язык: в кратчайшее время последовало самое кошмарное падение, какое можно представить. Машинально я вцепился в сидение. Руки и ноги функционировали нормально, как бы инстинктивно заботясь о себе и со скоростью молнии парировали на рефлекторном уровне все доски, жерди и скамейки, сокрушаемые вокруг и валящиеся на меня. В это время через мой мозг самым четким образом проносился поток мыслей. Они говорили: «Следующий удар убьет меня». Цепь картин быстро проносилась перед глазами, представляя все, любимое мною, и то прекрасное, что я когда-либо испытал. В перерывах между картинами звучала могучая мелодия прелюда, который я слышал утром: «Бог всемогущ, Небеса и Земля покоятся в Его руке; мы должны склониться перед Его волей». С этой мыслью в душе, находясь в центре происходящего ужасного смятения, я был захлестнут чувством бесконечного покоя. Вагон тряхнуло еще дважды, а затем головная часть неожиданно под прямым углом врезалась в Бирс, а задняя, где я находился, раскачивалась из стороны в сторону, то свешиваясь над ограждением, то вновь наклоняясь к реке. Вагон был разбит вдребезги. Я лежал, зажатый со всех сторон, засыпанный грудой досок и скамеек и ждал, когда на мою голову обрушится следующий вагон. Но неожиданно наступила тишина. Грохот стих. Кровь капала со лба, но я не ощущал боли. Потеря крови вызвала головокружение. После непродолжительного барахтанья, я выбрался из-под груды обломков, вылез через окно. Только тут я впервые понял кошмарный масштаб происшедшей катастрофы.

Хейм завершает свою статью утверждением, что смерть от падения с субъективной точки зрения приятна. Погибшие в горах в последние мгновенья жизни обозревали свое прошлое, пребывая в преображенном состоянии. Возвысившись над телесной болью, они находились во власти благородных глубоких мыслей, величественной музыки и с ощущением покоя и примирения. Они падали в прекрасные голубые или розовые небеса, а затем все неожиданно останавливалось. Согласно Хейму, смертельные падения гораздо более «ужасны и жестоки» для оставшихся в живых, нежели для жертв. Несравненно болезненней — как с точки зрения испытываемых в тот момент чувств, так и во время последующих воспоминаний — видеть падающим кого-то другого, нежели падать самому. Часто свидетели таких происшествий бывали столь глубоко потрясены и парализованы ужасом, что оставались надолго травмированы событием, в то время как жертва, если ей удавалось избежать тяжелых повреждений, выходила из происшествия свободной от тревоги и боли. Хейм иллюстрирует данное положение собственным опытом, когда ему пришлось наблюдать падение коровы. Это воспоминание до сих пор болезненно для него, а собственное несчастье сохранено в памяти, как могучее и даже экстатическое преображение, — лишенное боли и муки, — точно так же, как оно переживалось на самом деле.

Интерес к конкретным аспектам умирания, продемонстрированный некоторыми исследователями конца XIX — начала XX веков имеет две различные побудительные причины. Одну группу наблюдателей, искавших психологические признаки надвигающейся смерти, интересовали субъективные переживания умирающих с точки зрения предчувствий. В то время их видения привлекли пристальное внимание, так как считались весьма зловещими предзнаменованиями. Книга Эдуарда Кларка «Видения: исследование ложных прозрений», написанная когда автор сам умирал, стала классическим трудом в своей области. В ней содержится множество описаний околосмертных переживаний, и она является бесценным источником данных для любого серьезного исследователя.

Ко второй группе принадлежали профессионалы, побудительной причиной которых был интерес к парапсихологии. Они изучали феноменологический аспект процесса смерти и искали признаки существования жизни после физической кончины. За редким исключением эти исследователи души обращали мало внимания на поведение и переживания самих умирающих. Скорее, их интересовала область относящихся к чьей-то смерти и совпадающих с ней сверхчувственных и визионерских ощущений у других, особенно родных и друзей. Интерес же к фактическим переживаниям умирающих был весьма ограничен и концентрировался, в основном, вокруг идеи происшествий по типу «Пик в Дарьене», выдвинутой в 1877 году мисс Ф. П. Кобби, а затем поддержанной и развитой Джеймсом Хислопом, Уильямом Барреттом и Хорнеллом Хартом соответственно в 1908, 1926 и 1929 годах. Данная концепция базируется на вере в то, что духи умерших родственников приходят помочь умирающим, облегчить им переход в иной мир и увести их туда с собой. Согласно этому взгляду, уходящие часто видят умерших в виде призраков, появляющихся около одра болезни. Подобные вещи происходят с людьми, находящимися в трезвом рассудке, при отсутствии бреда и сохраняющих ориентацию и сознание положения вещей. Следовательно, их видения не могут быть объяснены просто психопатологией. Концепция «Пика в Дарьене» предполагает, что к умирающим приходят только уже скончавшиеся люди. Особенно веским доказательством считалась также ситуация, когда они видели призрак лица, о смерти которого не знали.

Гораздо больший интерес для нас представляет исследование наблюдений лечащих врачей и медицинских сестер, ухаживающих за умирающими. Оно было выполнено Карлисом Осисом и его сотрудниками, а результаты — опубликованы в 1961 году. Вместо того, чтобы заниматься проверкой одной конкретной гипотезы, Осис решил просмотреть широкий диапазон явлений, характерных для умирающих, и выделить их типологию. Работа базировалась на обзоре и детальном анализе опросников, разосланных в количестве десяти тысяч, из которых 640 вернулись назад. В них затрагивались различные аспекты наблюдений, сделанных у постели пациентов. Половина опросников рассылалась лечащим врачам, другая — медицинским сестрам. Согласно заявлениям лиц, возвративших их, они располагали в общей сложности опытом 35540 наблюдений за процессом кончины.

Осис обнаружил, что около десяти процентов умирающих, видимо, были в сознании за час до смерти. Удивительно, но, согласно сообщениям врачей и медсестер, пациенты испытывали, в основном, отнюдь не страх. Указывалось, что чаще наблюдались ощущения дискомфорта, боли и даже безразличия. Было установлено, что примерно у одного из двадцати больных присутствовали признаки душевного подъема. Неожиданным стало сделанное в рамках данного исследования открытие, что нередко имеют место видения преимущественно с нечеловеческим содержанием. Они встречались приблизительно в десять раз чаще, чем у аналогичной группы здоровых людей. Некоторые из видений более или менее соответствовали традиционным религиозным концепциям и представляли небеса, рай или Вечный Град; другие носили черты их мирских образов невыразимой красоты, вроде пейзажей с великолепной растительностью и экзотическими птицами. Согласно авторам, для большинства переживаний были характерны яркие цвета, и они весьма походили на психоделические переживания, вызываемые мескалином или ЛСД. Реже наблюдались ужасающие видения чертей или ада либо иные, тоже пугающие, например, погребение живьем.

Главный акцент в этом исследовании делался на галлюцинациях умирающих, в которых участвовали люди. Осис смог подтвердить гипотезы Барретта и Хислопа о том, что пациенты в галлюцинациях видят, в основном, призраки покойников, часто желающих помочь переходу умирающего в загробный мир. Он также подтвердил, что эти галлюцинации носят характер привидений, так как их подавляющее число воспринималось больными в состоянии ясного сознания. Работа мозга не искажалась седативными или другими препаратами, высокой температурой тела, и лишь незначительное число пациентов страдало от заболеваний, способных провоцировать видения (травмы мозга, черепно-мозговые нарушения, душевная болезнь и уремия). Большинство умирающих находились в сознании, ясно понимая происходящее и правильно реагируя на окружающую обстановку. Исследование также показало, что характерные черты подобных галлюцинаций относительно не зависят от физиологических, культурных и личностных факторов. Истоки переживаний данного вида, судя по всему, находились за пределами личностных и половых различий, физиологических факторов, типа медицинского диагноза и вида заболевания, а также уровня образования и религиозного воспитания. Галлюцинации с покойниками чаще всего включали самых близких родственников умирающих; когда же в видениях появлялись не родственники, обычно это были живущие.

Автобиографические воспоминания, а также описания, встречающиеся в художественной литературе и поэзии, судя по всему, подтверждают тот факт, что лица, подвергающиеся серьезной опасности, и те, кто фактически соприкасается со смертью, обычно переживают эпизоды необычных состояний сознания. Такие переживания качественно отличаются от нашего обыденного сознания и нелегко поддаются словесным описаниям. Поэтому, если мы хотим ощутить аромат и параметры подобного рода переживаний, необходимо обращаться к отчетам лиц, обладающих даром интроспекции и хорошим слогом. Один из лучших отчетов такого типа мы находим в автобиографии Карла Густава Юнга «Воспоминания, сновидения, размышления». В начале 1944 года Юнг сломал ногу и вслед за этим несчастным случаем пережил сердечный приступ. Находясь на краю смерти и держась на кислороде и камфарных инъекциях, он пережил ряд глубоких визионерских видений. Ниже следует сокращенная версия его детального описания этого состояния.

Мне казалось, что я находился в космическом пространстве. Далеко внизу я видел земной шар, качающийся в восхитительно голубом свете. Я различал синюю морскую поверхность и континенты. Далеко под моими ногами лежал Цейлон, а на некотором расстоянии впереди находился Индийский субконтинент. Поле зрения охватывало не всю Землю, но ее шарообразность была ясно различима, и контуры светились серебристым мерцанием, пробивавшимся сквозь прекрасный голубой свет. Во многих местах земной шар казался расцвеченным или покрытым темно-зелеными пятнами, наподобие окислившегося серебра. Далеко слева виднелось широкое пространство — красновато-желтая Аравийская пустыня; это выглядело так, словно серебро земли приняло там красновато-золотой оттенок. Далее располагалось Красное море, а еще дальше, как бы в верхней левой части карты, я едва мог различить кусок Средиземного моря. Мой взгляд был направлен, в основном, туда. Все прочее казалось нечетким. Я мог также видеть покрытые снегом Гималаи, но в том направлении было облачно или подернуто дымкой. Направо я вообще не глядел. Я знал, что нахожусь на грани ухода с Земли.

Позже я установил, на какой высоте следует находиться, чтобы обозревать такую картину: приблизительно тысяча миль! Вид Земли с такой высоты был самой величественной картиной, которую я когда-либо видел.

После созерцания ее в течение некоторого времени, я развернулся. До этого я был повернут спиной к Индийскому океану и лицом к северу. Затем, судя по всему, я повернулся к югу. Нечто новое попало в поле моего зрения. На некотором расстоянии я увидел висящий в пространстве огромный темный каменный блок, подобный метеориту. Он был размером почти с мой дом или даже больше. Он парил в пространстве, как и я сам.

Ранее я уже встречал подобные камни на побережье Бенгальского залива. Это — куски коричневатого гранита, и в некоторых из них вырублены храмы. Мой камень был одним таким гигантским темным блоком. Вход вел в небольшой вестибюль. Направо от входа на каменной скамье в позе Лотоса молча сидел черный индус. На нем была белая мантия, и я знал, что он ждал меня. К вестибюлю вели две ступени и внутри налево были врата в храм. Бесчисленные крошечные ниши, в каждой из которых выдолблена впадина, напоминающая блюдце и заполненная кокосовым маслом с плавающим в нем маленьким горящим фитилем, озаряли дверь кольцом сияющих языков пламени. Я действительно когда-то видел такое во время посещения Храма Священного Зуба в Канди на Цейлоне, врата были окружены несколькими рядами горящих масляных светильников подобного типа.

Когда я подошел к ступеням, ведущим ко входу в камень, произошло нечто странное: я ощутил, как все стало сползать с меня — все, к чему стремился, чего желал, о чем думал, вся фантасмагория земного существования была с меня снята, — весьма болезненный процесс… Однако кое-что осталось. Я теперь как бы нес с собой все, что когда-либо пережил или совершил, все, что в прошлом произошло вокруг меня. Я мог бы также сказать: все это было со мной, и я был им или, так сказать, состоял из всего этого. Я состоял из собственной истории и твердо чувствовал: это то, чем я являюсь. «Я есмь сей узел всего, что произошло и было совершено.

В случае с Юнгом визионерский характер и мистическая природа описания может быть истолкована, как следствие выдающейся личности и профессиональных интересов. Другой пример исходит от человека, чьи характер и профессия были весьма отличны от таковых Юнга, — немецкого актера Курта Юргенса, пережившего клиническую смерть во время сложной хирургической операции, проведенной д-ром Майклом Де Бакеем в Хьюстоне, штат Техас. Для замены изношенной аорты пластиковой трубкой, хирургу пришлось остановить сердце. В ходе операции Курт Юргенс был мертв в течение нескольких минут. Ниже следует его описание необычных переживаний, имевших место в этот период, взятое из книги Жана-Батиста Делякера «Отблески запредельного».

Чувство благополучия, охватившее меня вскоре после введения пентотала, длилось недолго. Вскоре из подсознания стало подниматься ощущение, что жизнь угасает. Сейчас я люблю говорить, что оно пришло в тот момент, когда сердце прекратило биться. Ощущение, что жизнь вытекает из меня, пробудило грозное чувство трепета. Более всего я жаждал удержать ее и был, однако, не в состоянии это сделать. До того я все время смотрел в огромный стеклянный купол, расположенный над операционным столом. Теперь купол начал меняться. Внезапно он заблистал красным цветом. Я видел искривленные лица, глядящие на меня и гримасничающие. Охваченный страхом, я пытался держаться прямо и защититься от этих бледных призраков, придвигавшихся все ближе… Затем все выглядело так, словно стеклянный купол превратился в прозрачный свод, медленно опускающийся и накрывающий меня. Теперь лил огненный дождь, но, хотя капли были ненормально большими, ни одна не задела меня. Они падали и разбрызгивались около, а из них вырастали угрожающие языки пламени, лижущие все вокруг. Я больше не мог избегать жуткой правды: без сомнений, лица, наполнившие этот огненный мир, были лицами проклятых. Меня охватило отчаяние, чувство невыразимого одиночества и оставленности. Ужас был столь велик, что он душил меня и я, казалось, почти задохнулся.

Безусловно, я был в самом аду, и яркие языки пламени могли настичь меня в любую минуту. В этот момент внезапно материализовался черный человеческий силуэт, фигура начала приближаться. Вначале я нечетко различал ее среди языков пламени и облаков красноватого дыма, но она быстро прояснилась. Это была женщина в черной вуали, стройная, с безгубым ртом, и от выражения ее глаз по спине побежали ледяные мурашки. Когда она встала лицом к лицу со мной, все, что я мог видеть, были две черные, пустые дыры. Но из этих дыр существо все равно глядело на меня. Фигура протянула руки, и, притягиваемый необоримой силой, я следовал за ней. Ледяное дыхание коснулось меня, и я вступил в мир, заполненный слабыми звуками причитаний, хотя вокруг не было ни души.

И только тогда, только там я спросил фигуру: кто же она? Голос ответил: «Я — смерть». Я собрал всю свою силу и подумал: «Я больше не буду следовать за ней, ведь я хочу жить». Выдал ли я эту мысль? В любом случае она придвинулась и опустила руки на мою голую грудь, чтобы я вновь попал под действие ее магнетизма. Я ощущал на коже ледяные руки женщины, и ее пустые глазницы неподвижно уставились на меня.

Я вновь сконцентрировал все мысли на живом, чтобы избежать смерти в этом женском обличье. Перед тем, как войти в операционную, я обнял жену. Теперь ее призрак явился, чтобы вывести меня из ада и вернуть к земному существованию.

Когда Симона (жена) появилась на сцене, женщина в темном покрывале с ужасной улыбкой на безгубом лице без звука отступила. Смерть ничего не могла противопоставить Симоне, сияющей молодостью и жизнью. Я ощущал лишь свежесть и нежность, пока она вела меня обратно тем же путем, который я только что прошел под действием чар темной фигуры. Постепенно, шаг за шагом мы покинули страшный мир теней и приблизились к яркому свету. Это сияние вело нас дальше и, наконец, стало таким ослепительным, что начало жечь глаза и пришлось их закрыть.

Затем внезапно возникла сильная тупая боль, угрожающая разорвать грудную клетку. Я сжимал руку Симоны все крепче и крепче, после чего неожиданно пришел в себя. Я обнаружил Симону, сидящую на кровати в белой одежде медсестры. У меня едва хватило сил слабо улыбнуться. Все, что я мог сделать, это выдавить одно слово: «Спасибо». Им я завершил страшное, но все же зачаровывающее путешествие в запредельный мир, путешествие, которое я никогда не забуду, пока живу.

Дополнительные описания переживаний близости к смерти и субъективных ощущений, сопутствующих клинической смерти, были собраны Джессом Е. Вейссом в книге, озаглавленной «Прихожая». Выдающимися примерами художественных описаний являются повесть «Смерть Ивана Ильича» и сцена смерти Андрея Волконского из «Войны и мира» Льва Николаевича Толстого, «Низвержение в Мальстрам» Эдгара Аллана По, «Случай на мосту через Совиный ручей» Амброза Бирса и «Неистовые годы» Кеарса Кросби.

В прошлом усилия постичь действие механизма переживаний, связанных со смертью, и сформулировать теоретическое обоснование для их интерпретации предпринимались даже еще реже, чем проведение описательных и феноменологических исследований. Эдуард Кларк в своей упоминавшейся выше книге нашел удовлетворительное объяснение изменения сознания, наблюдаемого у умирающих, относя их без разбора на счет нарушений в работе мозга. Другие ссылались на более конкретный механизм церебральной аноксии и указывали на схожесть между переживанием, происходящим при приближении смерти, и различными ненормальными явлениями, наблюдаемыми на больших высотах, во время анестезии, при проведении экспериментов в камерах с пониженным содержанием кислорода, а также других ситуациях, когда имеет место гипоксия. Карлис Осис (1961) и Руссел Нойес (1971) обнаружили интересные параллели между визионерскими переживаниями умирающих и состояниями, вызываемыми психоделическими препаратами. Последнее наблюдение, хотя и имеет огромное теоретическое значение, не способствует нашему пониманию процесса кончины. Психоделические переживания сами по себе — явление весьма сложное, до сих пор не нашедшее адекватного объяснения и представляющее серьезный вызов нынешнему уровню теоретического мышления (мы вернемся к этой важной проблеме в последующих главах).

Поскольку все приведенные выше объяснения относятся в лучшем случае к одному аспекту явлений, возникающих при приближении к смерти, — физиологическому или биохимическому механизму таких переживаний, — они ничего не говорят ни об их конкретном содержании, ни о глубоком психологическом значении.

В двух психоаналитических исследованиях были предприняты серьезные попытки применить фундаментальные психоаналитические концепции к изучению переживаний, связанных со смертью. В первой из этих работ Оскар Пфистер в качестве основы для своих рассуждений использовал описанное ранее в этой главе исследование Альберта Хейма. В дополнение к данным Хейма, собиравшимся им в течение 25 лет после собственного почти фатального падения, в распоряжении Пфистера находилось письмо, написанное Хеймом, в котором тот излагал много деталей своего переживания, не упомянутых в самой статье. Богатые данные, полученные Пфистером от Хейма, позволили ему хорошо ознакомиться с общим характером переживаний близости к смерти. Однако для проявления более глубокой психодинамической оценки и интерпретации данных феноменов, ему требовались свободные ассоциации по поводу конкретного содержания переживания лица, прошедшего через подобный опыт. Проведение такого анализа стало возможным на основе информации, добровольно предоставленной обычным дорожным попутчиком. Этот человек чуть не был убит в траншее во время войны за 13 лет до встречи с Пфистером. Он смог описать свои фантазии, относившиеся к ситуации, и предоставить свободные ассоциации, касающиеся их содержания. На основе этого материала Пфистер сделал гипотетические выводы о психодинамических механизмах шоковых мыслей и фантазий индивида, возникающих в момент смертельной опасности.

З.Фрейд в своей работе «По ту сторону принципа удовольствия» выдвинул идею о том, что живой организм был бы уничтожен полным энергии внешним миром, если бы не был снабжен специальным защитным механизмом, действующим, как барьер для раздражителей. Пфистер счел эту концепцию весьма полезной для понимания механики переживаний, возникающих в момент сближения со смертью. Согласно его точке зрения, шоковые фантазии спасают человека от избыточной эмоциональной травмы и действуют, как защитный механизм, оберегающий индивида от потери бодрствующего сознания и ухода в сон или обморок. Следовательно, такой механизм подобен сновидению, охраняющему сон. Когда угроза слаба, человек отреагирует, утратив способность говорить и двигаться. Однако крайняя опасность приводит к высокой степени активности, к стимулированию мышления. На данной стадии проявляются несколько защитных механизмов. Один — это иллюзия, что с опасностью можно эффективно справиться, другой — способность регистрировать все возникающие ощущения. Хотя в данной ситуации довольно часто наблюдается отрыв от реальности, он, видимо, имеет защитную функцию, так как приводит к отрицанию ситуации или ее отношения к субъекту. Когда реально бороться с опасностью больше нет смысла, ориентация на реальность выключается, и подавленные фантазии вступают в действие. Некоторые из воспоминаний, являющихся частью нередко возникающего проигрывания жизни, — суть воспоминания комфортизирующего характера, указывающие на опасные, но благополучно разрешившиеся события в прошлом, либо являющиеся свободными фантазиями. Переживания типа deja vu[22] или уход в представления о будущем также могут рассматриваться, как отрицание особой серьезности действительной ситуации. Крайней формой, безусловно, является бегство в трансперсональное переживание небес или рая, что, согласно психоаналитическим концепциям, является регрессией в океаническую благостность перинатального существования. Пфистер, таким образом, рассматривает переживания, возникающие при соприкосновении со смертью, в качестве проявления «блестящей победы, одерживаемой направляемым желанием умом над пугающими фактами, победы иллюзии над реальностью». Еще один из пунктов его работы заслуживает упоминания в данном контексте. Автор указывает на то, что его концепция защитной роли шоковых переживаний затрагивает интересные вопросы, касающиеся природы сознания. Раз последнее содержит знание об опасности, но мешает пониманию такого факта, не означает ли это, что сознание несет в себе бессознательное?

Другое психоаналитическое исследование процесса умирания, относящееся к обсуждаемым здесь вопросам, было опубликовано Р. С. Гюнтером, который использовал уникальную возможность проанализировать содержание переживания, возникшего в момент соприкосновения со смертью медицинской сестры, долгое время проходившей у него курс психоаналитической терапии. Он провел регулярные психоаналитические сеансы с ней за два часа до несчастного случая и спустя 22 часа после него. Подобные обстоятельства позволили вовремя зафиксировать ее видения и память о пережитом, а также свободные ассоциации в связи с ним. Его пациентом являлась физически здоровая женщина 34-х лет, мать троих детей. К моменту несчастного случая у нее отсутствовали признаки патологической депрессии, и не было причин предполагать суицидальные наклонности. Она подвергалась психоаналитическому лечению в связи с проблемами межличностных отношений, возникшими у нее с мужем.

Несчастный случай, едва не закончившийся смертью, был неожиданным и развивался стремительно. Зубной врач сделал ей снимок больного зуба и установил развитие абсцесса у корня, после чего прописал аспирин с кодеином и пенициллин. Медсестра приняла таблетку антибиотика во время поездки с мужем домой на автомобиле в час пик. Спустя двадцать минут в результате аллергической реакции на пенициллин у нее развился отек гортани, сопровождавшийся резким удушьем и последующей потерей сознания. Ей сделали инъекцию адреналина, и она была доставлена скорой помощью в ближайшую больницу, где ей дали кислород, дополнительно ввели адреналин, а также кортикостероиды. Спустя короткое время она полностью выздоровела и на следующий день могла обсудить свои переживания в ходе психоаналитической беседы. Ниже следует описание Гюнтером ее отчета:

Ранее она никогда не страдала от аллергических реакций, не отмечались подобные случаи и в семье. Но будучи медсестрой, она знала о возможности возникновения такой реакции на пенициллин и, принимая таблетку, подумала, что и у нее не исключено подобное. Когда в машине стали возникать трудности с дыханием, она поняла, что происходит, и ощутила отчаянный страх, который, однако, вскоре прошел. Позже она сказала, что больше никогда уже не будет бояться смерти. Она почувствовала глубокую симпатию к мужу. Затем ощутила чувство вины за то, что ему сейчас придется испытать.

Ей было стыдно. Сейчас ей кажется, что отчасти это была месть, которую она не могла контролировать. Она вспомнила «последнюю яростную попытку», когда отчаянно боролась со смертью, но не испытывала страха, а потом сдалась, сознавая, что желает ее наступления.

Затем перед нею промелькнуло в быстро сменяющей друг друга последовательности множество сцен из жизни. Сейчас кажется, что они начались с 5-летнего возраста. Запомнилось впечатление насыщенности цвета. Она видела любимую в детстве куклу и поразилась яркой голубизне ее глаз. Был также эпизод, когда она каталась на ярко-красном велосипеде на такой же яркой зеленой лужайке. Она была уверена, что образы охватывали не всю жизнь, а только некоторые моменты детства, и подчеркнула, что все они были проникнуты чувством экстатического счастья.

Следующее воспоминание касалось состояния «благостности» и «экстаза». Перед ней предстал Тадж Махал, глубоко завладевший вниманием, создав ощущение идиллии. Это было зрелище, которое она, должно быть, видела несколько раз: в обычном ракурсе, как бы стоя перед прудом с лилиями около дворца. Все было в цвете — и пруд, и плавающие листы кувшинок, голубые и зеленые, а минареты и купол — чрезвычайно приятного золотого и кремового цвета. Затем она ощутила, как ее пытаются разбудить, и почувствовала недовольство и раздражение. Хотелось, чтобы ее оставили в покое вместе с чудным видением Тадж Махала. Но тут она ощутила на лице кислородную маску и осознала, что ей делают внутривенное вливание. Она неохотно пришла в себя, и обнаружила, что находится в реанимационном отделении больницы для амбулаторных больных.

Анализируя переживание пациентки, Гюнтер поразился сходству рассказа с тем, что было опубликовано Пфистером. В обеих историях осознание наступления смерти сопровождалось краткой реакцией страха, отрицанием угрозы и последующим обозрением необычайно счастливых и экстатических сцен из предыдущей жизни пациента. На основании своих наблюдений Гюнтер предполагает, что следует различать смерть, как состояние, и смерть, как переживание умирания. В то время, как кончина имеет много структурных особенностей, характерных для данного лица, процесс ее неожиданного приближения может проходить некие определенные и предсказуемые стадии. Содержание этих переживаний насыщается сложившимися личными матрицами. Гюнтер рассматривает обзор жизни, имевший место у его пациентки, как реакцию отрицания ситуации, угрожавшей ее жизни. Приятный характер видений, возникших в результате уходящих в детство радостных и защитных воспоминаний, по сути дела, скрывал неприятный аффект. В интерпретации Гюнтера Тадж Махал имел для нее глубоко личное психодинамическое значение. В дополнение к своей роли отрицания и попрания смертельной опасности он также отражал ее направляемые желанием фантазии, касавшиеся мужа, поскольку Тадж Махал является мавзолеем, построенным любящим супругом в память об обожаемой жене. На более глубоком уровне регрессии, согласно мнению Гюнтера, пруд и купол намекали на фантазии, связанные с образами матки и груди.

Недавнее возрождение научного интереса к переживаниям, связанным со смертью, тесно соприкасается с работой и мыслями д-ра Руссела Нойеса, профессора психиатрии Университета штата Айова. В ряде статей Нойес подверг обсуждению отчеты о переживаниях, написанные людьми, соприкоснувшимися со смертью, и проанализировал их с психиатрической и психологической точек зрения. Он обнаружил бросающееся в глаза сходство, типологическое единство и характерную последовательность эпизодов, лежащих в основе этих, на первый взгляд, разнообразных отчетов. Согласно Нойесу, описания переживаний состояния близости к смерти и самой смерти распадаются на три последовательные стадии: сопротивление, обзор жизни, трансцендентность. Хотя сила, с которой эти конкретные стадии проявились в том или ином описании, может значительно разниться и, несмотря на то, что в отдельном случае одна из них может и отсутствовать, все же неизменность и постоянство их проявления таково, что дает право на подобную градацию.

Начальная стадия — сопротивление — включает в себя осознание опасности с последующим чувством страха в отношении нее либо борьбы с ней и, наконец, признание неизбежности смерти. Понимание факта неотвратимости кончины пробуждает короткую, хотя и отчаянную борьбу с ней, часто сопровождаемую выраженной тревогой. Человек мечется между стремлением к активному господству над ситуацией и тягой к пассивному уходу. Как правило, пока сохраняется хоть малейший шанс на выживание, осознание опасной ситуации и активное отношение к ней весьма велики. При подобных условиях наличие энергии, необходимой для физической и умственной деятельности, может резко возрастать. Дезорганизующее чувство паники снимается, но способно возникнуть с новой силой, как только минует непосредственная опасность. Необыкновенное усиление умственной деятельности, возникающее у лиц, подвергающихся угрозе смерти или тяжкого увечья, часто находит выражение в полностью осознанной, длительной и сложной череде мыслей и даже в эффективной деятельности по спасению собственной жизни. Последнее хорошо иллюстрируется отчетом Альберта Хейма о происшедшем с ним несчастном случае, когда такая активизация умственной деятельности спасла его от серьезного физического увечья:

Летом 1881 года я упал между передними и задними колесами фургона, едущего из Аосты в Сен-Реми. На секунду мне удалось уцепиться за край фургона. Следующие мысли пробежали в мозгу: «Я не в состоянии удержаться до того момента, когда лошади остановятся; мне придется упасть. Если просто свалюсь, то упаду на спину и колесо переедет ноги. В таком случае мне, как минимум, обеспечено раздробление коленных чашечек или большой берцовой кости. Колеса скорее раздробят кости, чем давление со стороны мостовой. Если мне удастся повернуться на левый бок, то, возможно, смогу убрать левую ногу; с другой стороны, поворот направо, учитывая размеры фургона, приведет к тому, что будут переломаны обе ноги». Я четко знаю, что позволил себе упасть лишь после обдумывания этих абсолютно верных соображений, пронесшихся в голове с быстротой молнии и отпечатавшихся в мозгу. Таким образом, движением руки я повернул себя влево, резко вывернул левую ногу и одновременно с максимальной силой напряг мышцы ног. Колесо проехало по левому бедру, и я отделался легким кровоподтеком.

Лица, переживающие процесс соприкосновения с кончиной, постепенно ощущают, что воля к жизни как бы придает им силы, и они страшатся, что, сдавшись, — умрут. В момент капитуляции страх исчезает, и человек, находящийся под угрозой смерти, начинает ощущать безмятежность и уравновешенность. Когда конец становится неизбежен, его наступление встречается с чувством внутреннего покоя.

Как правило, стадия обзора жизни следует непосредственно за сдвигом от попыток активного господства над ситуацией к пассивному уходу. Этот процесс сопровождается отщеплением сознания от телесной формы, что служит источником переживаний существования вне тела. Люди могут фактически наблюдать, как их тела приближаются к гибели, но сама гибель не признается реальной; так они переходят на позиции посторонних наблюдателей, бесстрастно следя за развивающимися событиями. Обзор жизни, обычно происходящий тогда же, принимает форму панорамы воспоминаний, сменяющих друг друга в быстрой последовательности и как бы охватывающих все прошлое индивида. Иногда развертывание такой картины жизни направлено в прошлое от момента несчастного случая, назад к детству, иногда наоборот, повторяя имевшую место в реальности хронологическую последовательность событий. Все это, как правило, сопровождается ощущением положительных эмоций, реже — негативным и болезненным чувством. Изредка обзор жизни принимает голографическую, а не векторную форму. В таком случае важные воспоминания, относящиеся к различным периодам жизни, возникают одновременно — как части единого континуума.

Данная стадия — обзор жизни — может быть проиллюстрирована отрывком из письма, написанного адмиралом Бьюфортом, в котором он описывает несчастный случай, когда чуть не утонул. (Отрывок взят из опубликованной в 1887 году книги В. Мунка «Эвтаназия или медицинское вмешательство и помощь в облегчении смерти».) Когда Бьюфорт был еще курсантом второго курса военно-морского училища и находился на борту корабля в Портсмутской гавани, он упал в воду. Не умея плавать, он быстро утомился и на непродолжительное время погрузился под воду, перед тем как его спасли.

Всякая надежда пропала, напряжение полностью спало и абсолютное спокойствие сменило предшествующие бурные чувства. Его можно было бы назвать апатией, но уж, конечно, не смирением, ибо утонуть больше не казалось мне злом. Я перестал думать о спасении и не чувствовал никакой физической боли. Напротив, мои ощущения были скорее приятного свойства, частично напоминая то дремотное, но исполненное удовлетворения чувство, которое предшествует сну от усталости. Хотя чувства были притуплены, этого нельзя сказать о сознании. Его активность, казалось, возросла до степени, не поддающейся никакому описанию, так как мысль проносилась за мыслью со скоростью не только неописуемой, но, возможно, и непостижимой для любого, не побывавшего в аналогичной ситуации. Даже сейчас я могу восстановить тогдашний ход своих мыслей с большой степенью точности: только что произошедшее событие; неосмотрительность, явившаяся его причиной, суматоха, наверняка последовавшая за этим; впечатление, которое известие о происшествии произведет на сильно любящего меня отца; а также тысяча других обстоятельств, поминутно связывающихся с домом, — все это было первой порцией возникающих мыслей. Затем они охватили более широкий диапазон: наш последний поход, предыдущее плавание и кораблекрушение, школа, успехи, которых я в ней добился, а также бессмысленно потраченное время. Вспомнились даже мальчишеские занятия и похождения. Таким образом, каждое событие из прошлого, казалось, возникало в моих воспоминаниях в порядке, обратном хронологическому. Но то не было простым перечислением событий, как вышло в данном описании, нет, — это были картины событий, обнимавшие каждую минуту и мельчайшую черточку пережитого. Короче говоря, все время моего существования предстало наподобие панорамы, и каждое действие, совершаемое в ней, судя по всему, оценивалось, как верное или неверное либо становилось объектом размышления о его причинах и последствиях. Действительно, много тривиальных, давно забытых событий предстали перед моим внутренним взором, как если бы они произошли лишь вчера.

Согласно Нойесу, такой возврат к воспоминаниям о прошедшем может являться следствием резкой утраты сознанием возможности ориентироваться в будущем. Стареющие люди, приближаясь к концу жизненного пути, проявляют склонность меньше задумываться над будущим и больше вспоминать прошлое. Подобным же образом те, кому неожиданно угрожает прекращение жизни, могут испытывать резкий рост внимания сознания к прошлому. Такая узкая фокусировка жизненной энергии на событиях прошлого может соотноситься с интенсивностью и яркостью возникающих воспоминаний о давно прошедшем.

Нойес указал на экзистенциальную важность подобного заключительного обзора жизни и подчеркнул значимость того уникального взгляда на жизнь, к которому он приводит. К моменту смерти существование индивида становится завершенной и неизменной структурой. Во все времена смерть рассматривалась, как вершина жизненного пути именно по этой причине. Она давала последнюю возможность обрести или защитить те цели, которые мыслились как высшие. Умирающие, переживающие этот заключительный обзор, страстно утверждают трансцендентное значение факта своего существования и включают его в мировой порядок, смысл которого они постигают. Все это может рассматриваться в качестве могучего утверждения духовных устремлений умирающего. Часто случалось так, что визионерские переживания отдельных людей были настолько приятными, что ощутившие их испытывали сильное желание умереть и так навеки остаться в запредельных мирах. Зачастую они выказывали обиду и даже враждебность за то, что их «оживили» и вернули в повседневную реальность.

Как правило, стадия трансцендентности естественным образом вытекает из происшедшего обзора жизни. Лица, обозревающие свое существование с точки зрения содержащегося в нем добра и зла, могут воспринимать его со все возрастающим отдалением. Они способны достичь положения, при котором их жизнь видится как единое целое, и одновременно в ней различима каждая деталь. В конце концов, преодолевается и это ограничение, и умирающий испытывает то, что обозначается, как мистическое, трансцендентальное, космическое сознание, — то, что Абрахам Мэслоу назвал «пиковым переживанием». Иногда обзора жизни не происходит, и человек, неожиданно столкнувшийся с перспективой скорой смерти, прямо переходит к стадии преодоления. В качестве примера можно привести опыт смерти, обретенный Виктором Соловым, получивший широкую известность после его появления в качестве гостя в программе Уолтера Кронкайта.[23] После утренней пробежки 23 марта 1974 года у Солова случился сердечный приступ с последующей остановкой сердца. Сердцебиение было восстановлено спустя 23 минуты после ряда счастливых совпадений. Солов описал свои переживания в статье, помещенной в журнале «Readers Digest». Ниже следует сокращенное изложение его отчета:

Для меня момент перехода от жизни к смерти — ибо как еще можно назвать это? — был прост. Не было времени на страх, боль или размышления. Не было возможности «увидеть перед глазами всю свою жизнь», как то описывали другие. Последнее впечатление, которое я могу вспомнить, длилось долю мгновения. Я продвигался с высокой скоростью к ярко светящейся сетчатой структуре. Узлы и нити в местах пересечения светящихся линий вибрировали, испуская колоссальную холодную энергию. Решетка представлялась барьером, который остановит дальнейшее продвижение. Мне не хотелось проходить сквозь нее. На краткое мгновенье моя скорость, казалось, снизилась. Затем я был в решетке. В момент моего соприкосновения с ней, вибрирующее сияние усилилось до степени ослепляющей яркости, которая одновременно опустошила, вобрала в себя и изменила меня. Не было боли. Ощущение не было ни приятным, ни неприятным, но оно поглощало полностью. Суть всего изменилась. Начиная с этого момента, переживания лишь приблизительно поддаются описанию словами.

Решетка была чем-то наподобие трансформатора, то есть энергетического преобразователя, транспортирующего меня из оформленного состояния в бесформенное, за пределы времени и пространства. Отныне я находился не в каком-то месте или даже измерения, а, скорее, в состоянии бытия. Это новое «Я» было не тем, которое я знал, но — его очищенной сущностью и в то же время смутно знакомым, чем-то, что я всегда ощущал похороненным под надстройкой личных страхов, надежд, желаний и устремлений. Это «Я» не было связано с эго. Оно было конечным, неизменным, неделимым, неразрушимым чистым духом, и одновременно, будучи абсолютно уникальным и индивидуальным, наподобие отпечатка пальца, — частью некоего бесконечного гармоничного и организованного целого. Я уже был там прежде.

Уолтер Панке, написавший в 1966 году сравнительное исследование трансцендентальных переживаний мистиков и религиозных учителей на протяжении веков, модифицировал критерии Уильяма Джеймса и Уолтера Стейса и определил основные признаки этих феноменов. Его мистические категории отражают наиболее важные общие черты трансцендентальных состояний. Чувство единства или связи с другими людьми, природой и всем миром является необходимым условием космического сознания. Невыразимость — другая важная характерная черта. Это качество переживания может вытекать из его уникальности, интенсивности сопутствующих эмоций либо из недостаточности средств нашего языка для его описания. Следующим значимым аспектом мистических переживаний является их превосходство над временем и пространством. Последнее приводит к возникновению чувства, что индивид, испытывающий данное состояние, находится вне обычных пространственно-временных ограничений, за пределами прошлого и будущего, в вечности и безграничности либо в совершенно ином измерении. Духовный характер — еще один важный признак таких переживаний. Люди обычно убеждены, что находятся в контакте с высшим знанием о реальности и природе существования. Переживания трансцендентности всегда сопровождаются возникновением ярко выраженных позитивных чувств. Их диапазон: от спокойствия, безмятежности и равновесия до экстатического восторга, подобно сексуальному оргазму космических масштабов. Описания мистических переживаний также характеризуются их удивительной парадоксальностью. Многие из сообщений о подобных состояниях, судя по всему, противоречат друг другу и нарушают основные законы аристотелевой логики. Еще один аспект данных переживаний заслуживает специального упоминания. Это — чувство объективности и реальности. Человек, соприкоснувшийся с космическим сознанием, как правило, не испытывает сомнений в том, что имеет дело с безусловной и высшей реальностью, которая в определенном смысле более реальна, чем воспринимаемый нами в привычном состоянии сознания мир явлений.

Трансцендентальные переживания, имеющие место в состояниях, близких к кончине, а также связанные с клинической смертью, обладают всеми признаками, описанными Панке. Нойес добавил еще один — утрату контроля, когда человек перестает цепляться за реальность и подчиняется пассивности. Такая капитуляция обычно сопровождается чувством необычайного спокойствия либо экстаза, как это происходит на второй стадии. Аналогичные переживания необычных состояний сознания могут сопровождаться изменениями восприятия, выражающимися порой в виде яркой образности.

Важным дополнением к исследованиям Нойеса являются поразительные научные данные, собранные Давидом Роузеном, психиатром Ленглипортерского психоневрологического института Сан-Франциско. Розен наблюдал шесть из восьми лиц, оставшихся в живых после совершения попытки самоубийства путем прыжка с моста «Золотые ворота», и один из двух выживших после аналогичного прыжка с моста «Залив Сан-Франциско». В своем исследовании, выполненном в 1975 году, он попытался собрать информацию, которая могла оказаться полезной в попытках объяснить магическое притяжение моста «Золотые ворота» для потенциальных самоубийц.[24] Одновременно он зафиксировал и проанализировал характер субъективных переживаний, возникающих во время таких прыжков, а также долговременное воздействие данного события на жизни спасенных людей. Все они во время и после прыжка переживали мистические состояния сознания, характеризующиеся утратой чувства пространства и времени, а также ощущением духовного возрождения и единства с другими людьми, всем миром и Богом. Вследствие личного соприкосновения со смертью некоторые из них пережили глубокое религиозное обращение, другие же описали укрепление в себе присущих им и ранее религиозных взглядов. Один из выживших вообще отрицал наличие у себя суицидальных намерений. Он воспринимал мост «Золотые ворота», как «золотые двери», сквозь которые он уйдет из материального мира в иную духовную область. Он заявил, что его прыжок являлся исполнением духовной потребности и был скорее проблемой парапсихологии, нежели психологии или психопатологии.

Отчеты о своих переживаниях, написанные оставшимися в живых, весьма схожи с материалами, собранными Хеймом, и сообщениями о переживаниях соприкосновения со смертью из других источников. Основное отличие заключено в том, что акцент делается на стадии трансцендентных переживаний при полном отсутствии элемента борьбы и сопротивления; переживание воспоминаний о событиях прошлого и обзор жизни также отсутствуют либо сокращены. Розен связывает эти различия с насильственным преднамеренным характером самоубийства по сравнению с неожиданным и непреднамеренным таковым несчастных случаев. Лица, планирующие самоубийство, уже пережили и сопротивление акту прерывания жизни, и, частично, — обзор своей жизни — еще на стадии принятия решения о самоубийстве.

Вскоре после завершения данной книги, опубликовал свое исследование «Жизнь после жизни» Раймонд А. Моуди. Его наблюдения столь важны для нашего обсуждения, что мы опишем их несколько подробнее. Образование Моуди в области психологии и медицины, его личные беседы с лицами, прикоснувшимися к смерти, вместе с его объективным подходом к проблеме, подходом, лишенным стремления произвести сенсацию, — все это делает книгу особым вкладом в изучение опыта соприкосновения с кончиной. Автор собрал данные о 150 лицах, и его наблюдения распадаются на три различные категории: 1) некоторые из переживаний людей, которые были возвращены к жизни после того, как их сочли умершими, они были признаны и объявлены таковыми лечащими врачами; 2) отчеты лиц, которые во время несчастных случаев, тяжких ранений или заболеваний были на грани физической смерти; 3) отчеты людей, передававших свои переживания на пороге и в момент наступления смерти лицам, пребывающим у их смертного одра.

Моуди лично и подробнейшим образом опросил более пятидесяти человек, относящихся к первым двум категориям, и обнаружил далеко идущее сходство в их индивидуальных рассказах. Ему удалось выделить в переживаниях, связанных со смертью, несколько основных черт, повторявшихся с удивительным постоянством. Многие из них, судя по всему, являются характеристиками, с которыми мы уже сталкивались, обсуждая перинатальные и трансперсональные явления, возникающие в ходе психоделических сеансов.

Большая часть описаний содержала в себе сожаления о невыразимости переживания и о неспособности нашего языка передать его особую природу. Умирающие часто рассказывали, что во время коматозного состояния либо после клинической смерти они слышали отдельные фразы и даже полностью воспринимали разговоры об их состоянии, которые вели доктора, медсестры и родственники (иногда правильность их восприятия удостоверялась последующим расследованием). Нередки имели место ощущения мира и спокойствия, подчас несущие на себе оттенок потусторонности. Многие умирающие сообщали о восприятии странных звуков, похожих на описанные в «Тибетской книге мертвых», и на те, которые имеют место в перинатальных фазах переживаний во время ЛСД-сеансов. Некоторые из этих звуков были явно неприятного свойства, наподобие громких щелчков, рева, звона, жужжания, свиста и хлопков. Другие включали в себя прекрасный перезвон колокольцев, успокаивающие звуки или даже волшебную музыку. Необычайно часто встречались описания прохода сквозь темное закрытое пространство, обозначаемое как воронка, пещера, туннель, цилиндр, долина, желоб или сточная труба.[25]

Переживание явления выхода из тела — еще одна общая черта опыта соприкосновения со смертью — может принимать разнообразные формы. Некоторые описывают восприятие себя, как бесформенного облака, энергетической структуры либо чистого сознания. Другие четко ощущают свое тело, которое, однако, прозрачно, невидимо и неслышно для обитателей в мире феноменов. Иногда возникает чувство страха, замешательства и желания вернуться в физическое тело, порой, напротив, появляются экстатические ощущения отсутствия времени, веса, ощущения мира, покоя, ясности. Некоторые на этой стадии проявляют беспокойство о судьбе своих физических тел, другие совершенно к ним равнодушны. Не воспринимаются запахи, ароматы, температура, отсутствует мышечное чувство. Зрение же и слух, судя по всему, резко усиливаются, достигая почти безграничного уровня. Сходство между этими переживаниями и описаниями тибетского состояния бардо просто поразительно.

Многие умирающие сообщают о встречах с другими существами — покойными родственниками и друзьями, «духами-хранителями» или духовными руководителями. Особенно часто, судя по всему, происходит видение встречи со «Светящимся существом», которое является источником неземного сияния, лучистым и сверкающим, но обладающим и определенными личностными характеристиками, такими, как любовь, теплота, сострадание и чувство юмора. Общение с этим Существом происходит без слов путем непосредственной передачи мысли. В рамках данной встречи или вне ее умирающий может пережить частичный или полный обзор своей жизни, почти всегда протекающий в ярких цветах и включающий в себя трехмерные движущиеся формы. Смысл данного переживания, видимо, заключен в понимании того, что постижение любви к другим и обретение высшего знания являются максимальными ценностями человеческой жизни. Во многих сообщениях описывалось достижение границы или предела и — возвращение. Такая граница носит чисто абстрактный характер либо символически выражена в виде водной преграды, седого тумана, двери или врат, изгороди или линии.

Отношение к возвращению, видимо, меняется в процессе умирания. В течение нескольких первых мгновений после наступления смерти, люди испытывают отчаянное желание вернуться в тело и сожалеют о своей кончине. После некоторого продвижения и, особенно, после встречи со «Светящимся существом» прежнее намерение может уступить место нежеланию возвращаться. Некоторые не знают, как они вернулись, связывая это порой с собственным решением поступить таким образом. Другие чувствуют, что были либо посланы обратно «Светящимся существом», либо возвращены чувством любви, желаниями и молитвами других, независимо от их собственных намерений.

Моуди уделяет особое внимание тем трудностям, которые люди, соприкоснувшиеся со смертью, испытывают при попытках рассказать об этом особом событии, ими самими воспринимаемым, как глубокое, реальное и важное. Автор указывает на то, что такие трудности, равно как и неспособность иных людей понять их — нередко вместе с проявляемым снисходительным или даже насмешливым отношением — вот причина того, что мы так мало слышали об этих довольно часто происходящих случаях. Лучше всего это может быть проиллюстрировано тем фактом, что на протяжении всего исследования лишь в одном случае врач обнаружил хоть какое-то знакомство с околосмертными переживаниями!

У людей, выживших после ситуации, грозившей им смертью, либо перенесших клиническую смерть, в результате случившегося развивались новые представления о ее природе. Многие утрачивали страх перед ней. У них развивалось позитивное отношение к ней, отнюдь не связанное с желанием умереть или суицидальными наклонностями. Их сомнения, касающиеся возможности посмертного существования, рассеивались, и продолжение жизни сознания за пределами физической кончины становилось экспериментально доказанным фактом.[26]

Одним из важнейших аспектов исследования Моуди является предпринятое обсуждение воздействия опыта прикосновения к смерти на жизнь испытавших этот опыт людей. Они ощутили, что она расширилась и углубилась. У них проявился серьезный интерес к глубочайшим философским и духовным вопросам, и для них начала действовать совершенно иная, чем прежде, шкала ценностей. Существование внезапно оказалось гораздо ценнее, и значительно больший акцент стал делаться на полноценное переживание текущего момента, на то, что происходит «здесь и сейчас». Наблюдались также серьезные изменения в представлениях об относительности ценности физического тела и ума. Реже это сопровождалось развитием парапсихологических способностей.

Данный материал полностью соответствует выводам Уолтера Панке о последовательности мистических переживаний, происходящих спонтанно или в ходе занятий религиозной практикой, без пребывания в ситуации, несущей в себе угрозу жизни. Одна из выделенных им категорий, описывающих мистическое сознание, включала в себя устойчивые, позитивные перемены в чувствах, взаимоотношениях и поведении, следующих за переживанием подобного рода. Характер таких перемен, судя по всему, совпадал с описанным Моуди. Рассел Нойес пришел к аналогичным выводам в проведенном им исследовании большого числа переживаний смерти и состояний, возникающих в момент приближения к ней. Роузен, изучая жизни лиц, выживших после попытки самоубийства, также обнаружил наличие устойчивых благотворных перемен в их эмоциональном настрое, мышлении и поведении. Наиболее разительной стороной данной трансформации было могучее пробуждение духовных чувств, выливающиеся в религиозное обращение, либо усиление ранее существовавших религиозных установок. Чувство духовного возрождения связывалось с новым способом восприятия мира и жизни в нем. Самым значительным, имеющим практическое значение последствием этого было ослабление склонности к самоуничтожению, повышение уровня жизненной силы и исполненное радости утверждение факта человеческого существования. Один из выживших так описал это.

Я был сызнова наполнен надеждой и чувством цели в том, чтобы быть живым. Это находится за пределами понимания большинства людей. Я высоко ценю чудо жизни — такое, например, как видеть полет птиц. Все наполняется гораздо большим смыслом, если тебе доведется соприкоснуться с утратой этого. Я испытал чувство связи со всем сущим и единства со всеми людьми. После пережитого мною духовного возрождения, я также ощущаю боль каждого. Выживание укрепило мою веру и сознание цели в жизни. Все было ясно и сияло, и я теперь уверен в своей связи с Создателем.

Временные или же устойчивые изменения подобного рода случаются весьма часто у людей, переживших близкое соприкосновение со смертью — либо на личном опыте, будь то несчастный случай, попытка самоубийства, серьезная болезнь или хирургическая операция, — либо в символической форме, в ходе психоделического сеанса, спонтанного мистического переживания, острого психотического эпизода, или в ходе обряда перехода. Этот феномен представляется исполненным такого фундаментального практического и теоретического значения, что станет объектом детального рассмотрения в последующих главах.

Примечания:

Здесь представляется уместным сделать одно необходимое уточнение: результаты исследований, проведенных в клинике "Спринг Гроув", были описаны в ряде докладов, зачитанных на медицинских собраниях и опубликованных в научных журналах. Они включены в библиографию книги. Те из перечисленных выше ученых, кто является соавторами этих статей, несут ответственность лишь за информацию и выводы, сделанные в них. Междисциплинарные экскурсы, предпринятые в книге, выходят далеко за рамки упомянутых статей, содержащих результаты клинических исследований. За мнения и предположения, высказанные в данной работе, несем ответственность только мы. — Прим. авт.

Впервые Хейм выступил со своими открытиями перед секцией «Уто» Швейцарского альпийского клуба 26 февраля 1882 г. Позже его доклад был опубликован под названием "Замечания по поводу падений, опасных для жизни" в ежегоднике Швейцарского альпийского клуба.

Ошибочное воспроизведение в памяти: кажется, что переживаемое теперь, в прошлом уже когда-то было. — Прим. перев.

Уолтер Кронкаит — ведущий (до 1981 года) самой популярной передачи новостей на американском телевидении. — Прим. перев.

Зарегистрировано более 580 самоубийств, совершенных путем прыжка с моста "Золотые ворота" от момента его открытия в 1937 году, что делает его местом максимального числа самоубийств, не считая Японии. (Данное примечание написано авторами до событий в Джонстауне (Гайане) в 1978 году). — Прим. перев.

Хотя Моуди специально и не говорит об этом, в описаниях можно найти много косвенных намеков на процесс родов: скольжение вниз головой вперед, концентрические круги туннеля, отсутствие воздуха в закрытом пространстве, трудности с дыханием, скаталогические элементы и т. д.

Несмотря на большое сходство между находками Моуди и нашими наблюдениями, существует одно фундаментальное различие, заслуживающее специального упоминания. Моуди подчеркивает отсутствие мифологического элемента в этих новых представлениях о смерти, а также отсутствие того, что он называет "шутовские небеса с жемчужными вратами, золотыми улицами, крылатыми, играющими на арфах ангелами, или ад с языками пламени и чертями с вилами". Согласно нашему опыту, конкретные архе-типические образы богов и дьяволов возникали столь же часто, как и божественные или демонические сущности, лишенные форм.

Оглавление