|
||||
|
|
Глава 10 Борьба с Загребом 1999–2007 годы Многие сербские официальные лица, с которыми я встречалась, открыто обвиняли трибунал по бывшей Югославии в необъективности. Они постоянно вступали в конфронтацию, оказывали откровенное сопротивление и категорически отрицали что бы то ни было. Сколь бы убедительными ни были факты и доказательства, сербы опровергали их, не брезгуя никакими средствами. Их извращенная откровенность вызывала у меня определенное уважение. Хорватские официальные лица вели себя по-другому Первый президент Хорватии Франьо Туджман и его ставленники в Хорватии в контролируемой хорватами части Боснии и Герцеговины долгие годы клялись сотрудничать с трибуналом по Югославии. Они мне улыбались, пожимали руку, давали обещания, строили величественную muro di gomma, а потом прибегали к хитростям, уловкам, обману и ударам в спину. Один из юристов трибунала, канадец, любивший распространять слухи и сплетни, точно охарактеризовал различие между сербами и хорватами, пытающимися помещать работе трибунала. «Сербы, конечно, ублюдки, — сказал он. — Но хорваты — подлые ублюдки…» Хорватов, представших перед трибуналом, обвиняли в преступлениях, совершенных между двумя военными кампаниями. Во-первых, Республика Хорватия начала военные действия с целью возвращения контроля над своей территорией, которую сербы вместе с Югославской национальной армией захватили в 1991 году. Во-вторых, Республика Хорватия совместно с армией боснийских хорватов (Хорватский совет обороны), с 1992 по 1994 годы пыталась отвоевать часть территории Боснии и Герцеговины и присоединить ее к Республике Хорватия. Туджман и другие руководители страны стремились сохранить военную и финансовую поддержку этой операции в тайне, но никого одурачить не удалось. Прошло почти десять лет, двое участников умерли от рака, политическая обстановка в Республике Хорватия оставалась нестабильной. И только тогда аналитики прокурорской службы смогли собрать достаточно документов, чтобы детально охарактеризовать действия Туджмана и его ставленников по противодействию работе трибунала и обеспечению безнаказанности для себя и других высокопоставленных хорватских военных. Многие хорваты считают генерала Анте Готовину героем войны. Мужественный и совершенно неотразимый в военной форме генерал родился в Хорватии. С 1973 по 1978 годы он служил во Французском иностранном легионе. Я подписывала обвинительное заключение против него. В документах говорилось, что Готовина вернулся на родину в июне 1991 года, именно в тот момент, когда Хорватия объявила о своей независимости от бывшей Югославии. После этого в стране начались ожесточенные стычки между хорватской полицией и вооруженными представителями сербского меньшинства. Сербы получали оружие, деньги и иную поддержку от Югославской национальной армии и правительства Милошевича. Такое положение дел сохранялось в течение года. Сербы громили полицейские участки, а хорватское правительство безуспешно пыталось вернуть себе контроль над страной. Война началась осенью 1991 года. К концу года Югославская национальная армия захватила треть хорватской территории. Сербские лидеры провозгласили эти территории Республикой Сербской Краиной, или просто Краиной. Не в силах оказать военное сопротивление, правительство Хорватии в декабре 1991 года согласилось с мирным планом, предложенным ООН. Согласно этому плану, на территории Хорватии, удерживаемой сербами, были организованы четыре «защищаемых ООН зоны». Суверенитет Хорватии над этими территориями признавали все, кроме сербов. В начале 1992 года ООН разместила в этих зонах миротворческие силы UNPROFOR. Карьера Анте Готовины в вооруженных силах Республики Хорватия после конфликта 1991 года стремительно развивалась. К 1995 году капрал Иностранного легиона стал генералом хорватской армии, командующим военным округом Сплита на Адриатическом море. В обвинительном заключении против Готовины говорилось о том, что к началу августа 1995 года политические и военные лидеры Хорватии начали проведение военной операции под кодовым названием «Шторм». Ее целью было возвращение территорий, удерживаемых сербами и контролируемых миротворцами ООН, под власть хорватского правительства и выдворение с них сербского населения. Психологическая война началась еще до решительных военных действий. Хорватские власти начали распространять слухи о готовящейся операции. По радио и телевидению постоянно повторяли, что сербы «могут покинуть» Краину и что значительное их число уже покинуло эту область. Сербским гражданским лицам показывали карты «исключительно хорватских» территорий. Публиковались «маршруты исхода». Сербов охватывал ужас. В обвинительном заключении говорилось, что массовый исход сербов начался еще до того, как войска под командованием генерала Готовины 4 августа 1995 года атаковали Краину. Хорватская артиллерия обстреливала жилые кварталы. Хорватские войска входили в сербские поселения ночами, угрожали оружием и всячески запугивали тех сербов, которые не покинули своих домов. Солдаты хватали сербов, заталкивали их в грузовики и доставляли в лагеря тюремного типа и центры сбора. Хорватские солдаты не раз открывали огонь по бегущим сербам. Людей заставляли присутствовать при казнях членов их семей. На дорогах валялись трупы. Некоторых сжигали живьем, другие погибали от множественных колото-резаных ран, третьих сбрасывали в колодцы. Порой люди просто исчезали, и больше их никто не видел. Готовину обвиняли в том, что после того как хорватская армия подавила военное сопротивление сербов, которое в большинстве мест было минимальным, а кое-где отсутствовало полностью, были предприняты действия по полному и окончательному выселению сербов из Краины. Хорватские войска и гражданские лица захватывали дома и компании сербов. Команды хорватских поджигателей оставляли города и деревни в руинах. Там, где сербы и хорваты располагались вперемешку, дома хорватов уцелели, а сербские были сожжены дотла. Скот убивали или сжигали живьем прямо в амбарах и конюшнях. Трупы животных сознательно бросали в колодцы и источники. К 15 ноября 1995 года, когда военные действия успешно завершились, сербское население Южной Краины было практически уничтожено. Хорватские войска и гражданские лица занимали брошенные сербами дома. Хотя сербским беженцам было предоставлено право вернуться, их собственность и документы на нее оказались уничтожены, что делало предоставленное право практически неосуществимым. И все это, как утверждалось в обвинительном заключении, делалось абсолютно сознательно. Прокурорская служба еще работала над проектом обвинительного заключения по Готовине, когда я совершила свой первый визит в Загреб. Это произошло в ноябре 1999 года. Я использовала эту поездку для того, чтобы потребовать от хорватских властей сотрудничества с трибуналом в расследовании преступлений, совершенных во время операции «Шторм» и военной кампании, которую Туджман вел с 1992 по 1994 годы на территории Боснии и Герцеговины. Вместо того чтобы расследовать преступления и привлечь виновников к суду, как нам и обещали, Туджман и другие хорватские лидеры в течение трех лет до моего визита всеми силами препятствовали работе трибунала. Сотрудники военной и гражданской разведки всячески ограничивали доступ сотрудников прокурорской службы к документам, подтверждающим совершение военных преступлений на территории Хорватии и Боснии и Герцеговины. Они выявляли свидетелей обвинения, которые согласились дать показания за закрытыми дверями в обмен на обещание защиты со стороны трибунала. В наших руках оказалась секретная стенограмма, согласно которой Туджман лично организовал утечку информации, из-за чего прессе стало известно имя по крайней мере одного очень важного и строго охраняемого свидетеля. Речь шла о Стипе Месиче, бывшем помощнике Туджмана, который резко выступал против кампании по разделению Боснии и Герцеговины. Ставленники Туджмана всячески препятствовали задержанию хорватов, против которых были выдвинуты обвинения. Ивица Раджич, командир подразделения армии боснийских хорватов, которое в октябре 1993 года убило десятки мусульман, в том числе женщин и детей, в деревне Ступни До, получил солидное вознаграждение, фальшивые документы на новое имя и скрылся от правосудия. Семья Раджича вернулась в Хорватию, а его отпечатки пальцев таинственным образом исчезли из полицейских документов. Разведывательные службы Республики Хорватия всеми силами пытались организовать защиту боснийских хорватов, обвиняемых трибуналом в убийстве мусульман, в том числе женщин и детей, в Ахмичи в апреле 1993 года. Разведка поставляла защитникам документы, проводила допросы свидетелей, собирала информацию о свидетелях обвинения и готовила адвокатов к слушаниям.[39] Хорватская военная разведка докладывала Туджману о том, что существует реальная опасность предъявления обвинения руководителям Республики Хорватия.[40] Естественно, что хорватские власти всячески препятствовали расследованию деятельности Туджмана и других политических и военных лидеров страны, проводимому трибуналом. Они не могли допустить предъявления обвинений самим себе. Не могу забыть того заявления, которое Туджман сделал буквально на смертном одре накануне моего приезда в Загреб. Он заявил, что Хорватия никогда не позволит арестовать и передать трибуналу хорватских офицеров, которые принимали участие в военной кампании по возвращению хорватской территории под контроль законного правительства. Оправдывая безнаказанность преступников, Туджман заявил: «Хорваты, которые освобождали свою страну от сил зла, не могут быть признаны виновными». В своем заявлении я сказала, что Республика Хорватия должна признать право трибунала вести любые расследования вооруженного конфликта на своей территории, в том числе и операции «Шторм». Если же Хорватия не выполнит своих обязательств, у меня не будет иного выбора, кроме как сообщить об этом Совету безопасности ООН: «Даже во время справедливой войны или совершенно законной военной операции нужно уважать законы военного времени. Жестокое преследование гражданских лиц ничем невозможно оправдать. Мне поручено выяснить, совершались ли подобные преступления во время операции «Шторм»». Заявление Туджмана стало его лебединой песней. Его ближайший советник, министр обороны Гойко Шушак, умер от рака в мае 1998 года. За час до полуночи 10 декабря 1999 года та же болезнь унесла жизнь Туджмана. По иронии судьбы, те же раковые клетки, которые до этого момента мешали прокурорской службе предъявить обвинение Туджману и Шушаку изменили политическую ситуацию в Хорватии, дали возможность следователям собрать доказательства вины других политических и военных лидеров и пролили свет на действия Туджмана и Шушака по разделению Боснии и Герцеговины. В течение нескольких недель после смерти Туджмана руководимая им националистическая партия Хорватский демократический союз проиграла выборы. Я послала своего помощника Антона Никифорова в Загреб, чтобы он встретился с членами первого пост-туджмановского правительства страны. Мы стремились донести до нового правительства следующее: сотрудничество с трибуналом служит стратегическим интересам Хорватии и хорватского народа и будет способствовать установлению в стране закона и порядка; новое правительство должно быть готово к любым запросам о содействии; Хорватия должна выполнить обязательства по сотрудничеству, даже если этого не сделает ее враг — Федеративная Республика Югославия, то есть Сербия и Черногория. Через несколько недель вторым президентом страны стал Стипе Месич, один из главных и самых серьезных противников Туджмана. Теперь в правительство входили те, кто возражал против развязанной Туджманом военной кампании в Боснии и Герцеговине. Эти люди были готовы выполнить одно из главных требований для вступления Хорватии в Евросоюз — сотрудничать с трибуналом. Через несколько недель после инаугурации Месича состоялась встреча хорватских официальных лиц с сотрудниками прокурорской службы. Хорваты сообщили, что правительство располагает важной информацией об участии страны в войне в Боснии и Герцеговине, а также о хорватских операциях против сербов на территории самой Хорватии. Речь шла об очень важных доказательствах — записях совещаний, которые Туджман проводил в своем кабинете с 1991 года вплоть до того момента, когда из-за болезни оказался прикованным к постели. Вскоре сотрудники прокурорской службы узнали о том, что на военных базах в Загребе и Сплите был обнаружен полный военный архив армии боснийских хорватов. Этот архив, который сторонники Туджмана тайно перевезли из Боснии и Герцеговины с тем, чтобы документы не попали в руки трибунала, был именно тем, что следователи обвинения разыскивали много лет. В документах содержались сведения о преступлениях, совершенных армией боснийских хорватов в Центральной Боснии, в том числе детали массовых убийств в Ахмичи и Ступни До, а также этнических чисток в Мостаре и других регионах. Материалы этого архива, а также другие документы, которые нам вскоре предоставило хорватское правительство, доказывали действия хорватской разведки по противодействию работе трибунала. Эти доказательства, так долго скрываемые режимом Туджмана, поступили в Гаагу слишком поздно, чтобы мы могли предъявить их судебной палате, рассматривавшей дело командира боснийских хорватов, Тихомира Блашкича. До этого времени мы не представляли, насколько политика противодействия, проводимая Туджманом, может повлиять на исход дела Блашкича. Это не делает мне чести как главному прокурору трибунала… 3 марта 2000 года после слушаний, которые длились более двух лет, после оценки показаний 158 свидетелей и рассмотрения более 1300 вещественных доказательств, судебная палата огласила свое решение по делу Блашкича. Трое судей подтвердили, что подразделения армии боснийских хорватов под командованием Блашкича напали на мусульманское селение Ахмичи, не имевшее никакого военного значения. Нападение произошло рано утром, когда жители деревни спали или молились. Люди не предпринимали никаких попыток защититься, они бежали или укрывались в своих домах и подвалах. После этого группы по пять-десять солдат стали обходить мусульманские дома. Они выкрикивали оскорбления, расстреливали мужчин на глазах их семей, а потом подожгли деревню с помощью зажигательных снарядов, мин и бензина. Британские миротворцы, расследовавшие это преступление, обнаружили останки убитых мусульман. Примерно треть из них составляли женщины и дети. На лестнице одного из домов миротворцы обнаружили два обгорелых трупа — мужской и мальчика-подростка. Рука мальчика была поднята вверх и, по словам британского командира подполковника Боба Стюарта, «напоминала бесформенную клешню». В подвале за домом миротворцы обнаружили другие обгоревшие трупы. Два маленьких тела лежали на полу ничком, но лица их были обращены вверх. Пламя не полностью выжгло глаза одного из детей.[41] Судебная палата постановила, что нападение на Ахмичи планировалось высшим командованием армии боснийских хорватов в Центральной Боснии. В нападении участвовали подразделения военной полиции боснийских хорватов, в том числе полувоенная группировка «Джокеры», а также регулярные части армии боснийских хорватов, в том числе бригада «Витез». За день до нападения Блашкич отдал три письменных приказа, в которых требовал представить операцию максимально оборонительной, хотя по сути своей она была откровенным нападением. Блашкич отдавал себе отчет в том, что могут быть совершены военные преступления, и пошел на риск. Судебная палата признала его виновным в том, что он отдал приказ совершить преступления против человечности, не предпринял должных мер по предотвращению этих преступлений и по наказанию виновных. Я была удовлетворена не только вердиктом, но и приговором, вынесенным Блашкичу. Суд приговорил его к 45 годам заключения. Этот приговор гораздо лучше соответствовал тяжести совершенных преступлений, чем приговоры, вынесенные другим обвиняемым. После его чтения я поздравила старшего прокурора Марка Хармона, который вел это дело. Он посоветовал мне не радоваться раньше времени. Все ожидали, что Блашкич подаст апелляцию. Я же не видела никаких поводов для пессимизма. Мне казалось, что, если доказательства и аргументы обвинения показались настолько убедительными судебной палате, то апелляционная палата не сможет радикально изменить приговор. Как же я ошибалась! Прокурорская служба намеревалась получить из Хорватии стенограммы совещаний, проводимых Туджманом, архив армии боснийских хорватов и другие документы министерства обороны и вооруженных сил. Их можно было бы использовать в качестве доказательств на других процессах против боснийских хорватов. Обвинение было предъявлено Дарио Кордичу, политическому лидеру Центральной Боснии, которого обвиняли также в причастности к резне в деревне Ахмичи. Кроме того, эти документы снижали вероятность того, что апелляционная палата пересмотрит приговор, вынесенный судебной палатой Тихомиру Блашкичу. Мы также собирались использовать новые доказательства при подготовке обвинительных заключений против других обвиняемых, в том числе и против генерала Готовины. Прокурорская служба сообщила правительствам США, Франции, Германии и других стран, а также Совету безопасности ООН о том, что новое правительство Хорватии конструктивно подходит к вопросу сотрудничества с Международным трибуналом. 4 апреля 2000 года я прибыла в Загреб, чтобы встретиться с хорватскими официальными лицами. Со Стипе Месичем мы встретились ближе к вечеру, в президентском дворце, расположенном на холме над Загребом. Обнаруженные «президентские стенограммы» Туджмана и архив армии боснийских хорватов были очень важны для трибунала, и я сказала об этом хорватскому президенту. Теперь, когда существование и местонахождение этих документов окончательно установлено, возникает вопрос об обеспечении доступа к ним следователей трибунала. Месич перебил меня: «Мадам прокурор, должен вам сказать, что президент Туджман записывал многое из того, что говорилось в этой комнате. Здесь и сейчас могут находиться подслушивающие устройства. Мы все еще их разыскиваем и не уверены, что обнаружили все. Будьте осторожны в своих высказываниях». Он рассмеялся, и я оценила его причудливое чувство юмора и осторожность. Хотя я вполне доверяла самому Месичу, те, кто его окружал, доверия у меня не вызывали. Мне казалось, что и сам президент им не доверяет. Я стала высказываться более осторожно. Месич сказал, что трибунал по Югославии должен сыграть значительную роль в истории югославских конфликтов. Примирение народов невозможно без наказания тех, кто совершил преступления. Он рассказал о стенограммах и записях переговоров Туджмана и подтвердил тот факт, что хорватская разведка располагает архивом армии боснийских хорватов, который был вывезен из Боснии и Герцеговины людьми Туджмана. Я сказала Месичу, что мы направим письменный запрос на получение доступа к этим документам, и попросила помощи в делах, связанных с обвинениями против сербов, в том числе против Милошевича и других обвиняемых. Во времена правления Туджмана хорватское правительство категорически отказывалось сотрудничать с трибуналом в этом отношении. Затем у меня состоялась встреча с Ивицей Рачаном, новым премьер-министром Хорватии. Мы беседовали в конференц-зале, где было полно чиновников и клерков. Своей аккуратной седой бородкой и манерами Рачан напомнил мне университетского профессора. Это был настоящий политик. С одной стороны, он понимал, что Хорватия не может отказываться от сотрудничества с трибуналом. Сам он был готов сотрудничать, зная, что это облегчит вступление страны в Евросоюз. С другой стороны, Рачан хорошо осознавал все ограничения местных политических реалий. Он постоянно пытался убедить нас смягчить свои требования. «Мы работаем всего два с половиной месяца, — сказал он, — а мне кажется, что прошел целый год. Ситуация очень сложная. Нам нужно найти радикальные решения наших проблем… Скорее всего, мы потеряем власть, но Хорватии это пойдет на пользу». Рачан сообщил нам, что на основании наших письменных запросов правительство предоставит нам копии любых запрошенных документов из архива армии боснийских хорватов. «Прекрасно, — сказала я. — Мы подождем неделю». Чтобы Рачан понял позицию трибунала, я сообщила ему, что мы реорганизовали наши следственные бригады и сосредоточились на преступлениях, совершенных против хорватов в городах Вуковар и Дубровник. Потом я запросила информацию по счетам Туджмана в иностранных банках. После четырех или пяти часов общей дискуссии мы с Рачаном встретились наедине. Мне нужно было сообщить ему крайне важную информацию. Я сказала, что вскоре собираюсь выдвинуть обвинение против любимца Туджмана — генерала Янко Бобетко, которого многие хорваты считают героем «войны за Родину» против сербов и Югославской национальной армии. Бобетко участвовал в коммунистическом подполье в 30-е годы, а во время Второй мировой войны воевал в рядах партизан Тито. В сентябре 1993 года его подразделение армии Республики Хорватия атаковало сербов в южной части Краины. Мы с самого начала знали, что генерал Бобетко — человек пожилой, но при определении уголовной ответственности возраст не играет роли. В обвинительном заключении говорилось, что во время этого нападения были совершены серьезные нарушения международного гуманитарного права и преступления против человечности. Были убиты гражданские лица и сдавшиеся в плен сербские солдаты. Имело место также мародерство и уничтожение зданий и собственности. Генерал Бобетко знал о том, что войска, находящиеся под его командованием, совершают преступления, но не предпринял никаких необходимых и разумных мер по предотвращению этих преступлений и наказанию виновных. Как только я упомянула имя Бобетко, Рачан схватился за голову и простонал: «О нет!» Я объяснила, что теперь Рачан обязан установить за Бобетко полицейское наблюдение: «Вы обязаны сделать так, чтобы Бобетко не мог исчезнуть, и должны хранить эту информацию в тайне». После «войны за Родину» генерал Бобетко написал книгу, в которой практически признался в совершении военных преступлений. Он с бравадой писал о том, что он, командир хорватской армии, командовал и подразделениями армии боснийских хорватов. Это вывело из себя Франьо Туджмана, который категорически отрицал симбиотическую связь между хорватской армией и армией боснийских хорватов. Рачан подтвердил, что мемуары Бобетко подтверждают его ответственность за преступления, перечисленные в обвинительном заключении. Но все же хорватский премьер медлил с обвинениями в адрес старого генерала: «Если я пойду вам навстречу, мое правительство тут же падет. Вы этого хотите?» Рачан раз десять предупредил меня о том, какие политические последствия могут иметь обвинения в адрес Бобетко. И каждый раз я повторяла, что не изменю свою позицию: «Если я начну учитывать вашу политическую ситуацию, то не смогу закончить свою работу». Впоследствии Рачан заявил, что никогда больше не согласится на личную встречу со мной. 14 апреля 2000 года я написала президенту Месичу письмо, в котором просила как можно быстрее обеспечить доступ следователей к аудиозаписям и расшифровкам записей совещаний в кабинете Туджмана. 25 апреля сотрудники трибунала, в том числе старший прокурор Кен Скотт и руководитель исследовательской команды Патрик Тренор, встретились с одним из советников Месича. Советник представил им список встреч и бесед, записанных в кабинете бывшего хорватского президента. Через два дня сотрудники прокурорский службы начали знакомиться с первым комплектом записей. Получить доступ к архиву армии боснийских хорватов оказалось более сложно, так как эти документы хранились в гражданской разведывательной службе Хорватии. Новый руководитель разведки, бывший профессор университета, не возражал против того, чтобы допустить следователей трибунала к документам. Но некоторые сотрудники разведки, те, кто был близок к президенту Туджману и его сыну Мирославу (он руководил гражданской разведкой вплоть до смерти отца), предпочли бы эти документы спрятать. 2 мая аналитики обвинения отправились из Загреба в городок Самобор, расположенный западнее хорватской столицы. Им предстояло тайно ознакомиться с документами, Каждое утро сотрудники разведывательной службы, верные новому правительству, изымали часть документов из штаб-квартиры и перевозили их в Самобор, где с ними знакомились следователи и аналитики. В течение нескольких дней, по просьбе хорватской стороны, сотрудники трибунала не покидали специального здания даже для того, чтобы купить еды: они боялись, что сторонники Туджмана смогут вычислить их и сорвать проведение операции. 23 мая завеса была сорвана. В загребской газете появилась статья о проведенной операции и фотография здания в Самоборе, где проводилась работа. Через несколько часов после выхода газеты, специальные полицейские подразделения окружили штаб-квартиру разведки и полностью перекрыли доступ в здание. Правительство опасалось, что архив армии боснийских хорватов может быть уничтожен с тем, чтобы невозможно было доказать участие Хорватии в войне в Боснии и Герцеговине. Эти события происходили, когда я находилась на Сицилии. Я отправилась в Италию, чтобы присутствовать на мемориальной службе по моему другу, Джованни Фальконе. Утром 24 мая я получила срочную почту из Загреба. Ознакомление с документами приостановлено. Хорватское правительство отказывается передать документы по резне в Ахмичи, с которыми мои сотрудники ознакомились неделей ранее. Хорватские газеты пишут о работе трибунала и о том, что ряд обвиняемых скрывается на территории Хорватии. Я немедленно вылетела в Загреб, и ближе к вечеру вместе с Грэмом Блуиттом и Кеном Скоттом отправилась на встречу с премьер-министром Рачаном и другими правительственными чиновниками. Я была в ярости и сказала Рачану, что подобное развитие событий меня не устраивает: «Мы обо всем договорились… обо всем… все было хорошо… Но прошло всего несколько недель, и происходит полное нарушение договоренностей! Эта ситуация абсолютно неприемлема. Ваше правительство приняло на себя обязательства перед международным сообществом. Почему вы нарушаете наше соглашение? Как я могу вам доверять?» Рачан и другие чиновники признали, что у них возникли серьезные проблемы с разведывательной службой. Нам сообщили, что агентство должно быть распущено в тот же день. «Я собираюсь уволить двести полицейских», — сказал Рачан. Затем он объявил, что правительство передаст архив армии боснийских хорватов, в том числе и те документы, которые тайно хранились в Сплите и в министерстве обороны Хорватии в Загребе, в распоряжение государственного архива Республики Хорватия. Премьер заверил нас в том, что следователи и аналитики трибунала получат полный доступ к документам. Рачан сдержал слово. В течение нескольких лет аналитики обвинения изучили сотни тысяч документов, хранящихся в этом архиве, и приобщили десятки тысяч к доказательной базе трибунала. В этих документах содержалась информация, которая имела огромную ценность и для обвинения и для защиты в деле Блашкича. Через месяц я заранее уведомила хорватское правительство о том, что трибунал готовит секретное обвинение против генерала Анте Готовины. Генерала обвиняли в том, что он несет уголовную ответственность за преступления, совершенные в рамках совместного преступного предприятия, целью которого во время операции «Шторм» было выселение сербского населения из южной Краины. В числе обвинений было также преследование по политическим, расовым и религиозным мотивам; депортация; насильственное перемещение; разграбление общественной и частной собственности; беспричинное разрушение городов и деревень, не вызванное военной необходимостью; убийства; бесчеловечные поступки и жестокое отношение. В обвинительном заключении говорилось, что генерал Готовина знал или имел основания знать, что один или более его подчиненных собирается совершить или совершил подобные преступления, и что он не предпринял необходимых и разумных мер по предотвращению этих преступлений и наказанию виновных. Но тут мое доверие к хорватским властям было подорвано. Готовина бежал, или ему позволили бежать. Вскоре надежные источники начали сообщать прокурорской службе, что Готовина живет под вымышленным именем и наслаждается сладкой жизнью в Хорватии. В течение следующего года хорватское правительство вело себя в отношении трибунала странно. Руководители страны, Месич и Рачан, публично и в частных беседах обещали полное сотрудничество. Их поведение было вполне объяснимо. Им не нужно было противодействовать сотрудничеству из соображений самосохранения. Трибунал не намеревался выдвигать обвинений против членов хорватского правительства. Экономика Хорватии страдала. Страна уже ощутила на себе теплые объятия Евросоюза, Совета Европы и НАТО и не хотела портить свою репутацию с тем, чтобы стать равноправным членом всех клубов современного западного мира. Неудивительно, что местные суды Республики Хорватия начали процессы против хорватов, которых обвиняли в совершении преступлений против сербов в городах Госпич и Беловар, в военной тюрьме в Сплите и других местах. Вновь я приехала в Хорватию 6 мая 2002 года. Рано утром несколько хорватских официальных лиц, мои помощники и я вышли на площадку возле бывшего президентского дворца Туджмана, где нас уже ждал правительственный вертолет. Мы полетели над истерзанными войной сельскохозяйственными районами вдоль берегов Дуная. Внутри вертолет выглядел роскошно. Кто-то сказал мне, что это был личный вертолет Туджмана. В городе Эрдут один из следователей трибунала, высокий, невозмутимый чешский детектив Владимир Джуро, владевший сербохорватским языком и интуитивно понимавший ментальность балканских славян, устроил для меня экскурсию. Мы посетили бывшую штаб-квартиру зловещей сербской полувоенной группировки, которой командовал Желко Разнатович по прозвищу Аркан. Этот убийца из секретной полиции был убит преступниками в Белграде раньше, чем трибунал смог арестовать его и предъявить обвинения в преступлениях, совершенных против хорватов и мусульман в Хорватии и Боснии и Герцеговине. В Дале Джуро показал мне полицейский участок, где сербы казнили хорватских полицейских. Мы остановились в маленьком городке Борово-Село, где единственным предприятием была обувная фабрика. Здесь мы осмотрели места массовых захоронений. Чуть ниже по течению я увидела развалины Вуковара и местный госпиталь — последнее здание, которое было разрушено после того, как город захватили сербские войска. Отсюда мы по узкой асфальтовой дороге направились на ферму в деревне Овчара, где сербские палачи расстреляли по меньшей мере 264 пленных, схваченных прямо в госпитале. И, наконец, мы заехали в Ловас, где члены сербских военизированных подразделений заставили 50 гражданских лиц разминировать минное поле. Этих людей вынудили взяться за руки и идти прямо на мины. Погибло более 20 человек. В тот же день мы обедали в вуковарском францисканском монастыре. Я была совершенно обессилена, но местный аперитив чудодейственным образом восстановил мои силы и энтузиазм. Аббат рассказал нам историю своего монастыря и богатейшей монастырской библиотеки. Потом он заговорил о сражении, после которого по улицам Вуковара невозможно было пройти, столько там было битого кирпича, обломков черепицы и другого мусора. У аббата была такая плохая дикция, что мы почти не понимали его. Мой переводчик измучился, пытаясь расшифровать сказанное. Позже кто-то из монахов объяснил нам, что аббату только что удалили все зубы, а протез еще не готов. Чтобы не смущать нас за обедом полным отсутствием зубов, аббат с трудом надел чей-то чужой протез. Официальные встречи не произвели на меня столь же глубокого впечатления. Я снова обсуждала арест Готовины с премьером-министром Рачаном. Он сказал, что беглый генерал наверняка скрывается в Хорватии, и заверил меня в том, что правительство предпримет все меры для его задержания. Власти Хорватии будут признательны за любую помощь со стороны иностранных разведывательных служб, поскольку на собственную тайную полицию правительство положиться не может. Вновь в кабинете Рачана я оказалась 23 октября 2002 года. На этот раз нам предстояло решить проблему Янко Бобетко. Наша встреча началась с приятных известий. Рачан сказал, что правительство получило информацию о местонахождении Ивицы Раича, которого трибунал разыскивал по обвинению в убийстве мусульман в деревне Ступни До. Информация была получена несколькими днями ранее, и, если она окажется верной, правительство готово арестовать Раича. Затем премьер снова сказал о готовности Хорватии сотрудничать в деле ареста Готовины. Ряд сообщений о местонахождении генерала оказались ложными, но спецподразделение готово арестовать его, как только он будет найден. Я сообщила Рачану, что Готовина все еще находится в Хорватии или в контролируемых хорватами регионах Боснии и Герцеговины. Его видели даже в Загребе. Канадский офицер из миротворческих сил НАТО в Боснии и Герцеговине узнал генерала в августе, когда тот въезжал на территорию Боснии из Хорватии. «Мне кажется, ваша разведка должна это знать», — сказала я. Наконец разговор зашел о Бобетко. Рачан признался в том, что между Хорватией и трибуналом существуют явные разногласия по этому вопросу. По словам Рачана, Бобетко пользуется прекрасной репутацией в стране, отчасти незаслуженной, отчасти трагикомической. Виной всему неловкие усилия самого генерала создать миф о своем военном таланте. Бобетко очень стар, и если он умрет, то радикальные националисты с радостью возложат всю вину на правительство. Рачан сказал, что лично пытался убедить Бобетко принять обвинительное заключение, но вмешались родственники и сторонники старого генерала. Все это время они временами окружали его дом живой цепью, чтобы помешать вручению обвинительного заключения и ордера об аресте. Правые политики в парламенте подняли шум вокруг этого дела. Правительство не должно рисковать и предпринимать действия, которые могут привести к болезни или даже смерти престарелого героя войны. Я ответила, что понимаю политическую ситуацию в Хорватии, но мной руководит закон. Я напомнила Рачану о том, что известила его об обвинениях против Бобетко заранее не для того, чтобы удовлетворить его любопытство, а чтобы он смог предпринять необходимые меры по аресту генерала, как только трибунал предъявит обвинительное заключение. Но эта информация просочилась в хорватскую прессу и отнюдь не из прокурорской службы. Реакция на обвинительное заключение со стороны правительства была сугубо негативной. Сразу после этого начались разговоры о здоровье генерала. Я сказала Рачану, что попытки Хорватии оспорить законность ордера на арест являются совершенно прозрачными усилиями выиграть время. «Вполне естественно, что обвиняемый не признает обвинений, — сказала я. — Но попытки правительства затеять тяжбу по этому вопросу совершенно неестественны». Никто из правительства не взял на себя обязанность вручить документы трибунала генералу. Хорватия должна исполнить свои обязательства, вручить обвинительное заключение и ордер на арест и сообщить Секретариату трибунала о том, что ордер не может быть исполнен в силу слабого здоровья обвиняемого. Тогда судебная палата выдаст ордер на медицинское обследование и другие действия. — Чего желает ваше правительство? — спросила я. — Вы не хотите выдавать генерала? — Я не могу принять обвинительное заключение, потому что я не почтальон, — ответил Рачан. — Иногда мне самой приходится быть почтальоном, — сказала я. В конце концов хорватские власти вняли моему совету. Они передали обвинительное заключение и ордер на арест через адвоката Бобетко и воспользовались слабым здоровьем генерала для того, чтобы не производить арест. Судебная палата предписала Хорватии регулярно представлять отчеты о здоровье Бобетко в Секретариат. 29 апреля 2003 года, через два месяца после того, как Хорватия подала официальное прошение о приеме в Евросоюз, генерал Янко Бобетко умер. Свободным человеком. 5 апреля 2003 года хорватские власти арестовали Ивицу Раича. Спустя 11 дней после этого по приглашению правительства я приехала в Загреб. После взаимных поздравлений с арестом Раича я все же испортила встречавшим настроение, сказав премьеру Рачану о том, что, насколько мне известно, Хорватия до сих пор не предприняла достаточных мер к задержанию Готовины. Рачан заверил меня, что государство выдвинет обвинение против тех, кто на протяжении многих лет скрывал Раича, но это вовсе не те люди, которые сейчас прячут Готовину Премьер объяснил, что усилия правительства по задержанию Готовины настолько секретны, что сообщить о них нельзя даже трибуналу. Рачан снова повторил, что Хорватия не должна стать заложницей Готовины, и что он не позволит мне помешать вступлению страны в Евросоюз. Рассказ о готовности хорватской полиции мгновенно арестовать Готовину длился около получаса. Я услышала, что Готовина может скрываться на яхте, принадлежащей гражданину Австрии. Мне говорили, что Готовину могут поддерживать его бывшие товарищи по Иностранному легиону. Это действительно могло быть правдой. Я вспомнила слова одного из сотрудников французской разведки. Он сказал мне, что будет хранить верность бывшему легионеру и не предпримет никаких мер по аресту Готовины, если только хорватский генерал не окажется на территории Франции. Мы вернулись в Загреб через шесть месяцев, и речь снова зашла об Анте Готовине. Рачан вновь просил меня не делать Хорватию заложницей Готовины, поскольку правительство не имеет никакого отношения к бегству генерала. «Я сна лишился из-за Готовины и постоянного внимания со стороны журналистов, — пожаловался мне Рачан. — Будущее страны не должно зависеть от одного человека». В тот же день президент Месич признался, что правительство не прекратило финансово поддерживать Готовину и не заморозило его активы. Жена генерала, полковник хорватской армии, по-прежнему получала жалованье, хотя и не появлялась на работе. Получала она и содержание самого Готовины. 22 декабря 2003 года к власти в Хорватии пришло новое правоцентристское правительство. Победу на выборах одержала бывшая партия Туджмана, Хорватский демократический союз. Стипе Месич остался на посту президента. Но мы опасались того, что новое правительство будет продолжать националистическую и изоляционистскую политику Туджмана. Ведь новым премьером стал тот же самый Иво Санадер, который во время моего первого визита в Загреб откровенно заявил, что Хорватия не будет сотрудничать в расследовании операции «Шторм», хотя именно это расследование и привело к выдвижению обвинений против генерала Готовина. Но одним из первых действий правительства Санадера стал диалог с политическими представителями сербского меньшинства, а также меры, направленные на возвращение сербских беженцев в свои дома. В марте 2004 года правительство Санадера сыграло ключевую роль в добровольной сдаче трибуналу двух отставных генералов хорватской армии, Младена Маркача и Ивана Чермака. Трибунал разыскивал этих людей по обвинениям, связанным с операцией «Шторм» 1995 года. 5 апреля хорватское правительство передало трибуналу шестерых политических и военных лидеров боснийских хорватов: Ядранко Прлича, бывшего премьер-министра самопровозглашенной «республики» боснийских хорватов на территории Боснии; Бруно Стоича, бывшего министра обороны «республики»; Слободана Праляка и Миливоя Петковича, бывших командиров армии боснийских хорватов; Валентина Чорича, бывшего руководителя военной полиции армии боснийских хорватов; Берислава Пушича, которого обвиняли в организации обмена пленными и продаже мусульманам документов для выезда в третьи страны. Обвинение утверждало, что эти люди (вместе с четырьмя умершими, президентом Франьо Туджманом, министром обороны Гойко Шушаком, генералом Янко Бобетко и лидером боснийских хорватов Мате Бобаном) принимали участие в деятельности созданного ими преступного сообщества, целью которого было порабощение и изгнание боснийских мусульман и других лиц нехорватской национальности, проживавших на территории самопровозглашенной Хорватской «республики» в Боснии. Любой, кто читал это обвинительное заключение, не мог не заметить, что Туджман, Шушак, Бобетко и Бобан были названы в числе обвиняемых, словно они все еще были живы. В докладе Европейской комиссии я поздравила правительство Хорватии за готовность сотрудничать с трибуналом, и это устранило последние препятствия Для вступления страны в Евросоюз. 20 апреля Еврокомиссия постановила, что Хорватия удовлетворяет всем политическим и экономическим критериям, необходимым для начала переговоров о ее вступлении в Евросоюз. Комиссия, однако, подчеркнула, что Хорватии необходимо предпринимать «все необходимые шаги» для выяснения местонахождения, ареста и передачи генерала Анте Готовины Международному трибуналу. В июне 2004 года Республика Хорватия стала кандидатом на вступление в Евросоюз, что позволило получить финансовую помощь, которая была направлена на создание политических институтов, улучшение экономического и социального положения, охрану окружающей среды, развитие транспорта и сельского хозяйства. Конечно, Готовина по-прежнему оставался на свободе. Дело Блашкича получило новый оборот осенью 2003 года. После того, как судебная палата приговорила его к 45 годам заключения, защита представила в апелляционную палату сотни страниц новых доказательств. По собственной инициативе апелляционная палата назначила слушание с целью определения необходимости возобновлять дело. Обвинение представлял Норман Фаррелл. Он возражал против возобновления дела, утверждая, что апелляционная палата обязана оценить доказательства, в том числе и дополнительные, но при этом не должна идти на поводу у защиты, поскольку хорватское правительство, оказывающее помощь обвиняемому, сознательно утаивало документы. 31 октября 2003 года, через две недели после моего визита в Загреб, апелляционная палата постановила не возобновлять дело Блашкича. Совет безопасности недавно принял стратегию завершения работы трибунала с тем, чтобы этот институт прекратил работу в 2010 году. Возможно, именно это повлияло на решение апелляционной палаты не возобновлять дело, но принять дополнительные доказательства и контрдоказательства, вызвать ряд свидетелей и выслушать финальные аргументы, прежде чем окончательно решить вопрос о виновности или невиновности Тихомира Блашкича. Сегодня я понимаю, что для обвинения было бы лучше возобновить дело: теперь нам предстояло работать с массой новых документов из архивов армии боснийских хорватов. Аналитики обвинения были завалены работой. Один из документов, полученный обвинением только 23 июля 2004 года, оказался докладом, подготовленным полицией армии боснийских хорватов в Центральной Боснии в ноябре 1993 года. В нем говорилось, что подразделения военной полиции, принимавшие участие в нападении на деревню Ахмичи в апреле 1993 года, подчинялись непосредственно Блашкичу. Потенциально этот документ был бесспорным доказательством. Представляя свое дело в апелляционной палате, адвокаты Блашкича утверждали, что найдены новые свидетельства, доказывающие, что члены военной полиции армии боснийских хорватов, а также «Джокеры» действительно совершили преступление в деревне Ахмичи, но при этом они не подчинялись Блашкичу. Адвокаты представили документ, который показался обвинению необычным: доклад на двадцати страницах, который хорватское министерство внутренних дел подготовило уже после того, как судебная палата признала Блашкича виновным. В этом докладе без каких-либо обоснований утверждалось, что за день до нападения на Ахмичи политический лидер боснийских хорватов Дарио Кордич и другие руководители обсуждали план нападения на совещании. Блашкич на нем не присутствовал. Обвинение сочло документ очень странным: выводы, содержащиеся в докладе о резне в Ахмичи, в точности повторяли доводы адвоката Блашкича, Анте Нобило. 29 июля 2004 года, через несколько недель после моего очередного визита в Загреб с требованием немедленного ареста генерала Готовины, приговор судебной палаты по делу Блашкича все же был отменен. Судьи апелляционной палаты постановили, что подразделения военной полиции армии боснийских хорватов, которые и осуществили резню в Ахмичи, не находились под командованием Блашкича, а письменные приказы, отданные им накануне преступления, являлись «превентивными», а не «агрессивными». Апелляционная палата также постановила, что Блашкич предпринимал шаги по осуждению и расследованию преступлений. Основываясь на данных выводах, апелляционная палата большинством голосов постановила, что обвинение не доказало при отсутствии обоснованного сомнения вину Блашкича в чем-либо, кроме насилия в отношении пленных, содержащихся в местах заключения. Днем ранее судья Фаусто Покар, руководитель апелляционной палаты, подписал решение об отклонении требования обвинения принять в качестве доказательства доклад военной полиции армии боснийских хорватов, составленный в ноябре 1993 года. Из него следовало, что Блашкич командовал подразделениями военной полиции в Ахмичи. В решении судьи апелляционной палаты говорилось, что доклад является «уклончивым, неконкретным и, скорее всего, отражает личное мнение». Такое объяснение мы принять не могли. Позиция апелляционной палаты была нам непонятна. Обвинение имело возможность снова проанализировать доклад 1993 года. Согласно ему, тот же самый командир, которого апелляционная палата признала виновным в преступлениях, непосредственно подчинялся Блашкичу. Еще больше нас встревожило то, что среди доказательств, принятых апелляционной палатой, был и 20-страничный доклад хорватского министерства внутренних дел, подготовленный после того, как судебная палата приговорила Блашкича к 45 годам заключения. Этот доклад странным образом слово в слово повторял аргументы защиты, а его выводы не подкреплялись никакими сведениями из других источников. Для Загреба и «Витеза» освобождение Блашкича стало настоящим праздником. Иво Санадер, решив завоевать голоса националистов, лично приветствовал Блашкича в его доме. В наших же кабинетах царили шок и печаль. Решение апелляционной палаты было скандальным. Апелляционный процесс превратился во второй суд, но на этот раз судьи оценивали качество и достоверность доказательств, не допрашивая свидетелей, которые давали показания на настоящем суде. Единственным членом апелляционной палаты, который выступил против этого решения, была судья Инесс Вайнберг де Рока из Аргентины. Ее особое мнение стало для меня единственным утешением апелляционного процесса по делу Блашкича. Судья Вайнберг де Рока написала, что апелляционная палата не должна заново рассматривать факты: «Апелляционная палата может прийти к такому заключению, лишь не принимая во внимание уважение, обычно проявляемое к судье, рассматривавшему данные факты». А вот что судья Вайнберг де Рока написала об оценке доказательств в апелляционной палате: Располагая только кратким описанием дополнительных доказательств, апелляционная палата не провела никакой проверки достоверности или надежности новых доказательств, а вместо этого приняла каждый документ или свидетельство за истину. При наличии противоречий между дополнительными доказательствами и теми, которые были рассмотрены в суде, апелляционная палата никак не объяснила, почему дополнительным доказательствам отдается предпочтение перед предъявленными во время судебного заседания. Судья Вайнберг де Рока также упомянула 20-страничный доклад хорватского министерства внутренних дел по резне в Ахмичи и заметила, что его достоверность и надежность вызывает сомнения. Произошедшие вскоре события подтвердили правоту ее оценки этого необычного документа. Аналитики обвинения продолжали работать с грудами документов, которые Туджман и его разведка в течение многих лет утаивали от трибунала. Еще до того, как апелляционная палата отменила решение суда, наш аналитик в Загребе обнаружил документ, доказывающий, что накануне резни в Ахмичи в 22.00 состоялось совещание. На этом совещании политические лидеры боснийских хорватов региона Ахмичи отдали устный приказ подготовить местных хорватов к последствиям нападения отрядов армии боснийских хорватов на мусульман, которое произойдет на следующее утро. Через несколько недель после решения апелляционной палаты аналитики обвинения обнаружили второй экземпляр того же документа, но на этот раз на нем от руки было написано имя потенциального свидетеля. На совещании присутствовал директор фабрики взрывчатых материалов в Центральной Боснии. Показания этого человека явно доказывали, что Тихомир Блашкич, командир армии боснийских хорватов в оперативной зоне Центральная Босния, отдал устный приказ накануне нападения на Ахмичи, и что этот устный приказ был «агрессивным», а отнюдь не «превентивным». Показания доказывали, что политические лидеры боснийских хорватов сочли этот устный приказ настолько неприемлемым, что попытались убедить Блашкича отдать его в письменной форме. Когда эти попытки не увенчались успехом, они пытались отсрочить исполнение приказа, считая, что это будет иметь «катастрофические последствия». В показаниях говорилось, что члены муниципального правительства обращались также к политическому лидеру местных боснийских хорватов Дарио Кордичу и генералу хорватской армии Слободану Праляку который по поручению Туджмана руководил военной операцией Хорватии в Боснии и Герцеговине, с просьбой отменить приказ Блашкича в последнюю минуту. Кордич и Праляк отказались вмешиваться. По мере того как в руках прокурорской службы оказывалось все больше доказательств причастности Блашкича к резне в Ахмичи, мы начали обсуждать возможность обращения с запросом о пересмотре решения апелляционной палаты. Я была уверена, что с юридической точки зрения палата должна принять подобный запрос. Обнаруженные нами новые факты были гораздо более убедительны, чем те, которые мы представляли по делу Бараягвизы в 2000 году. Я не считала, что все пройдет без затруднений, но была готова действовать немедленно. Хармон, Норман Фаррелл и другие сотрудники прокурорской службы говорили, что по правилам трибунала у нас есть целый год для направления подобного запроса. Это время нужно использовать для анализа всех новых доказательств, которые могут быть получены в процессе изучения архива армии боснийских хорватов. Наше терпение было вознаграждено. Во время поездки в Загреб в начале 2005 года аналитики обнаружили еще один важный документ — 40-страничный доклад хорватского министерства внутренних дел об убийствах в Ахмичи. При ближайшем рассмотрении наши сотрудники поняли, что перед ними полный вариант 20-страничного документа, на основании которого апелляционная палата вынесла решение в пользу Блашкича. Более того, в полном докладе содержалась важнейшая информация, которой не было в предыдущем варианте: источники информации. 29 июля 2005 года прокурорская служба составила запрос о пересмотре решения апелляционной палаты на основании появления новых фактов, не известных обвинению и суду на момент рассмотрения дела. Вновь открывшиеся обстоятельства доказывали, что Блашкич принимал участие в организации нападения на Ахмичи, и что в ходе данной операции были совершены преступные действия. По утверждению обвинения, новые факты доказывали, что Блашкич действовал в соответствии с приказами местного политического лидера боснийских хорватов Дарио Кордича, и что действия Кордича в ходе этого ужасного события должны рассматриваться как вовлечение Блашкича в преступные действия и не снимают с него ответственности за них. Судебная палата, рассматривавшая обвинение против Дарио Кордича, уже установила, что Кордич совместно с Блашкичем принимал участие в совещании по поводу Ахмичи накануне нападения. Апелляционная палата подтвердила этот факт, когда утвердила приговор Кордичу, согласно которому он был приговорен к 25 годам тюремного заключения. В решении апелляционной палаты говорилось, что Кордич и «командующий оперативной зоной Центральная Босния» Тихомир Блашкич участвовали в планировании нападения на Ахмичи накануне его совершения. Кроме новых фактов, связанных с устным приказом, и других доказательств, обвинение утверждало, что 20-страничный доклад хорватского министерства внутренних дел, представленный защитой и признанный апелляционной палатой в качестве доказательства, отличается от оригинала. Если апелляционная палата знала о том, что представленный ей документ подвергался сознательным изменениям и сокращениям, то принимать подобный доклад в качестве доказательства было нельзя. Выводы из рассмотрения полного документа и сокращенного его варианта резко отличались. Судя по всему, защитник Блашкича, Анте Нобило, не только сократил, но и изменил отдельные части доклада. Вот цитата из 20-страничного доклада министерства внутренних дел, приведенная апелляционной палатой под сноской 705: …в ночь с 15 на 16 апреля 1993 года состоялось совещание неформальной группы, в которую входили Игнац КОСТРОМАН, Дарио КОРДИЧ, Анте СЛИСКОВИЧ, Томо ВЛАДЖИЧ, заместитель СЛИСКОВИЧА Пашко ЛЮБИЧИЧ, Владо КОШИЧ и Анто ФУРУНДЖИЯ. Эти люди хотели любой ценой развязать конфликт с мусульманами. Совещание проходило в доме Кордича. На данном совещании было принято решение о том, что нужно отдать приказ об убийстве всех мужчин в Ахмичи и о сожжении данной деревни.[42] В полном документе, обнаруженном нашими аналитиками говорилось:
В других параграфах 40-страничного доклада также содержались ссылки на Нобило. Неудивительно, что в 20-страничном документе, принятом апелляционной палатой, содержались те же аргументы в защиту Блашкича. В запросе прокурорской службы утверждалось, что кто-то сознательно сократил оригинальный документ и скрыл источники информации:
Далее в запросе задавался вопрос: «Как апелляционная палата может полагаться на одни лишь утверждения защиты, когда нет никаких доказательств, представленных по поручению защиты, которые подтверждали бы подобные утверждения?» Со своей стороны, защита заявила, что в течение десяти лет обвинение не смогло найти веских доказательств, подтверждающих связь Блашкича с убийствами в Ахмичи, и опровергала «новизну» новых фактов, представленных обвинением. Защита утверждала, что обвинение никак не доказало, что 20-страничный доклад министерства внутренних дел об убийствах в Ахмичи — сокращенный вариант 40-страничного доклада, что два документа не являются вариантами одного и того же доклада, и что «апелляционная палата приняла 20-страничный доклад с полной осведомленностью в том, что источником информации для него был Нобило…» 23 ноября 2006 года апелляционная палата вынесла окончательное решение по делу Блашкича. Судьи постановили, что обвинение не смогло представить никаких новых фактов и доказать, что Блашкич отдал устный приказ вести приготовления к нападению, совершенному 16 апреля. Кроме того, судьи постановили, что 40-страничный доклад министерства внутренних дел не считается новым фактом по правилам трибунала. Даже если бы он являлся таким фактом, обвинение не смогло доказать, что этот документ мог бы повлиять на ранее вынесенный апелляционной палатой вердикт. Доказательства, представленные на суде и при рассмотрении апелляции, не подтверждают ни личной, ни командной ответственности Блашкича за преступления, совершенные в Ахмичи 16 апреля 1993 года. Меня и всю прокурорскую службу охватило чувство глубокого разочарования. Я видела, что судьи опирались на юридические тонкости и софистику, вместо того чтобы постараться вскрыть суть дела и осуществить правосудие, которого заслуживали те, кто был сожжен в своих домах в Ахмичи. Я считаю, что дело Блашкича явно показало, какое пагубное влияние на правосудие оказывает политическое давление. Совершенно ясно, что судьи руководствовались требованием завершить рассмотрение всех дел к 2010 году. В конце концов Тихомира Блашкича приговорили к девяти годам заключения не за причастность к убийствам в Ахмичи и преступлениям, совершенным в соседних деревнях центральной Боснии, а за ненадлежащее обращение с пленными мусульманами, в том числе и за использование их в качестве живых мишеней. Режим Туджмана (хотя сам Франьо Туджман к тому времени уже пять лет лежал в могиле) одержал новую победу над Международным трибуналом. К этому времени подошел к концу процесс Ивицы Раича. 25 октября 2005 года Раич признал себя виновным по четырем из десяти предъявленных ему обвинений. В этом признании содержались факты, от которых любой нормальный человек содрогнулся бы от ужаса. Раич подтвердил, что 23 октября 1993 года главнокомандующий армией боснийских хорватов Слободан Праляк приказал Раичу и другим «разобраться с ситуацией в Вареше, не проявляя ни малейшего милосердия». Раич в письменной форме подтвердил, что в деревне Ступни До командиры и солдаты армии боснийских хорватов под его командованием выгнали гражданских лиц (боснийских мусульман) из их домов и мест, где они скрывались, забрали все ценности, сознательно убили мужчин, женщин и детей и сексуально надругались над мусульманскими женщинами. В результате нападения погибло, по меньшей мере, 37 мусульманских детей, стариков, женщин и мужчин, из которых только шесть являлись участниками боевых действий. Трое мужчин и одна женщина были застрелены или зарезаны. Одну женщину солдат армии боснийских хорватов затащил в дом, изнасиловал и убил. Две пожилые женщины, одна из них — инвалид, были убиты в собственном доме. В одного мужчину выстрелили несколько раз с близкого расстояния, когда он отказался отдать солдатам деньги. Мужчина, девять женщин и трое детей были убиты при попытке к бегству. Трех молодых женщин, которым удалось укрыться от солдат армии боснийских хорватов, обнаружили в небольшом подвале и убили. Семь членов одной семьи, в том числе двое детей в возрасте двух и трех лет, сожгли там, где они спрятались. Мужчину, тяжело раненного в ноги, затащили в дом, который подожгли хорватские солдаты. Еще одну женщину втащили в дом и застрелили, а дом подожгли. Человека, который командовал этой чудовищной операцией, Ивицу Раича, судебная палата приговорила к 12 годам заключения. Всего 12 лет за гибель 37 человек, многие из которых были казнены! Прокуроры, принимая во внимание легкие приговоры, которые судьи трибунала выносили после решения по делу Блашкича в 2000 году, просили всего 15 лет заключения. Снижение даже столь малого срока было просто смехотворным… Не знаю, почему судьи трибунала не желали выносить приговоры, соответствующие тяжести совершенных преступлений. На мой взгляд, неплохо быть банкиром, который обворовывает банк: при этом можно носить хорошие костюмы и принадлежать к престижным клубам. Еще лучше быть командиром, совершающим военные преступления: кровь никогда не попадает на твой мундир. Возможно, судьи были не уверены в своей позиции, поскольку прецедентов по осуждению политических лидеров и военных за совершение военных преступлений практически не было. Возможно, многие судьи трибунала не имели опыта судебной работы. Эти люди преимущественно были юристами-теоретиками и профессорами права. Но это не может служить оправданием невообразимо легких приговоров. Я думаю, такое положение подчеркивает слабость и отсутствие смелости, необходимой для того, чтобы лицом к лицу встретиться с настоящим злом. Человек, который убил жену и двоих детей, непременно получит пожизненный срок. Перед трибуналом же предстали люди, виновные в гибели десятков, сотен и даже тысяч людей. Как может быть, чтобы человек, командовавший солдатами, которые убили десятки людей, получил всего десять лет заключения? Казалось, некоторые судьи были глухи и бесчувственны. Они считали людьми убийц, а не жертв. Совершившие подобные преступления заслуживали пожизненного заключения. Они должны были умереть в тюрьме, не имея возможности выйти на свободу через несколько десятков лет или освободиться досрочно по слабости здоровья. В декабре 2004 года Хорватия была готова к преодолению очередного барьера. Евросоюз объявил о том, что открывает переговоры по принятию страны, если Загреб продемонстрирует готовность к полному сотрудничеству с трибуналом. Однако в марте переговоры были отложены, поскольку Загреб не выполнил своих обязательств. Все это время в Женеве и Париже ходили слухи о том, что Готовину видели в Европе, а также о том, что он встречался с сотрудниками французской разведки и бывшими товарищами по Иностранному легиону. 19 апреля 2005 года хорватский премьер Санадер однозначно заявил: правительство сделало все, что было в его силах, для ареста Готовины, и не ради Евросоюза, а для того, чтобы выполнить национальные и международные обязательства. — Как мы можем двигаться дальше? — говорил Санадер. — Необходимо решить эту проблему. Я хочу, чтобы Готовина предстал перед трибуналом и ответил за свои преступления и готов приложить все усилия к этому… Я готов рискнуть всем своим политическим капиталом ради нормализации обстановки в Хорватии. Я хочу установить господство закона… Если бы я знал, где он находится, то задержал бы его немедленно. — А я не уверена в вашей искренности, — сказала я ему, — и начинаю сомневаться в вашей политической воле. Что вы сделали с марта? Я сообщила о том, что человек, в обязанности которого входит информирование трибунала об усилиях Хорватии по сотрудничеству, ничего не знал об этих действиях. — Вы правы, — согласился Санадер. — Я готов изменить существующее положение. «Я ожидаю отчета уже с 10 марта», — продолжала я, прежде чем перейти к обсуждению вопроса о связях Готовины с французской разведкой и бывшими легионерами, а также планов хорватских властей по разрушению защитной сети бывшего генерала. Я сказала Санадеру о том, что Готовину защищают агенты французской разведки: «Я уже беседовала с Шираком и сказала ему, что он слишком близок с Готовиной». Кроме того, я упомянула информацию о том, что Готовина может скрываться во францисканских монастырях. Как можно повлиять на католическую церковь, монастыри и на францисканцев? Санадер пообещал обсудить этот вопрос с церковными властями Хорватии. Затем мы перешли к обсуждению конкретных вопросов, в том числе операций по выявлению и задержанию Готовины. В конце беседы Санадер спросил о том, что я намерена сообщить через месяц Совету Европы в Люксембурге. От этого зависели надежды Хорватии на вступление в Евросоюз. Обращаясь к Евросоюзу 26 апреля 2005 года, я заявила, что обвинение не изменило своих оценок нежелания Хорватии задержать Анте Готовину, который все еще находится на территории страны и время от времени выезжает в Боснию и Герцеговину. В заявлении для прессы я сказала, что сообщила Хорватии детали, связанные с охраной Готовины. Я откровенно сказала о том, что смогу подтвердить полную готовность Хорватии сотрудничать с трибуналом только после того, как Готовина окажется в Гааге, или когда трибунал будет точно знать его местонахождение. По моему мнению, хорватское правительство сознательно медлило и пыталось убедить генерала сдаться добровольно, что не повредило бы политической репутации Санадера. Но я ошибалась. Мы снова встретились с ним в начале июня, когда я должна была представлять очередной доклад Совету безопасности ООН. Санадер, казалось, искренне хотел разрешить проблему Готовины. Он снова давал мне бесчисленные обещания. Санадер пошел на политический риск он дал интервью хорватским журналистам и публично заявил о необходимости арестовать Готовину. Он заверил меня, что правительство готово сотрудничать с трибуналом в этом вопросе, и подтвердил, что вся получаемая информация проверяется немедленно. Правительство приступило к расследованию финансовой деятельности тех, кто причастен к охране Готовины. Я поблагодарила Санадера за его усилия и спросила, готовы ли хорватские власти провести обыски во францисканских монастырях, расположенных на территории страны. Он ответил положительно. Получив согласие премьера и располагая разведывательными Данными о том, что Готовина скрывается в монастыре, я направилась в Рим, чтобы встретиться с секретарем Ватикана по связям с государствами, министром иностранных дел Папы Римского, монсиньором Джованни Лайоло. Наша встреча состоялась в июле. Я хотела узнать у монсиньора Лайоло, что Церковь делает в поддержку наших усилий по задержанию Готовины. (В Хорватии множество монастырей. Мы составили список — их десятки…) Помню, как вместе с моим швейцарским помощником Жаном-Даниэлем Рушем въехала в ворота Ватикана, охраняемые знаменитыми швейцарскими гвардейцами, вооруженными длинными мечами и алебардами. Тогда я подумала, что мое швейцарское происхождение и годы, проведенные в католических монастырях, могут придать моим аргументам дополнительный вес. Машина въехала на подземную стоянку. Оттуда несколько священников повели нас по лабиринту залов и коридоров. Наконец мы вышли в открытую галерею, а оттуда попали в тихую, скромную приемную. Атмосфера здесь была такой, что мне показалось, что я снова оказалась в церкви. Из своего кабинета вышел монсиньор Лайоло. Он поздоровался и провел нас внутрь. Монсиньор вырос в Пьемонте, в предгорьях Швейцарских Альп, почти там же, где и я. Наш разговор начался на приглушенном итальянском. Монсиньор сказал мне, что Ватикан — не государство, и сделать ничего не может. «Scusi, monsignore,[44] — перебила его я. — Ваши слова для меня откровение. Разве мы не называем Ватикан государством? Разве мы не говорим о Папском государстве?» Я вспомнила карты Италии в учебниках истории. Я всегда считала, что Ватикан хоть и крохотное, но суверенное государство. Я полагала, что Ватикан принимает собственные дипломатические решения. Полагаю, что так оно и есть, все зависит исключительно от политической воли. Затем я спросила монсиньора Лайолу не может ли Ватикан обратиться к Хорватской епископской конференции с просьбой вмешаться и запретить членам своей паствы поддерживать Готовину. Монсиньор снова сказал, что Папа Римский не имеет влияния на Епископские конференции. Я ответила, что, по моему мнению, католические епископы должны подчиняться Папе Римскому или в этом вопросе имеется какой-то раскол. «Нет, нет», — ответил священник. В конце разговора я попросила аудиенции у Папы Римского Бенедикта XVI. Монсиньор Лайоло мгновенно парировал, что Папа принимает только президентов и министров. Я тут же сказала, что в газете Corriere della Sera было написано о том, что Бенедикт только что принял главу итальянской политической партии, который не является ни президентом, ни министром. «Думаю, он вполне мог бы принять прокурора Международного трибунала по расследованию военных преступлений, деятельность которого направлена на защиту прав человека», — заметила я. Монсиньор Лайоло посмотрел на меня и сказал: «Если хотите встретиться с Папой, приходите на площадь Святого Петра в субботу». Он имел в виду, что я могу в числе избранных пожать руку Папе Бенедикту и поцеловать «перстень рыбака», а потом в присутствии потрясенных верующих попросить понтифика помочь мне задержать Готовину. «Grazie,[45] — сказала я. — Я здесь не как паломник. Я прокурор. Я слышала, что человек, разыскиваемый трибуналом, скрывается в монастыре римской католической церкви. Я слышала, что Ватикан располагает лучшей разведкой в мире. Поэтому я полагаю, вам будет несложно выяснить, действительно ли он скрывается в одном из хорватских монастырей». В ходе беседы я перешла на дипломатический английский. Я ни разу не просила монсиньора Лайоло организовать розыск. Мне нужно было только узнать, действительно ли монахи скрывают человека, которого обвиняют в совершении военных преступлений. Монсиньор сердито посмотрел на меня. Он преподнес мне официальный подарок — набор памятных монет Ватикана. Вручив мне его, он простился и вышел из кабинета. Выпускники монастырских школ, швейцарский протестант Руш и я, давно отошедшая от католической церкви, находились в самом сердце ватиканского лабиринта в окружении распятий, мощей и статуй, под фреской с изображением Юдифи с головой Олоферна. Рядом была библиотека и сады. Мы находились в самом центра католической вселенной. Я потянулась за своей сумочкой от Луи Вуиттон. Нас не слышал ни один смертный. Руш наклонился ко мне и прошептал: «Он собирается отлучить вас от церкви». В пятницу 30 сентября 2005 года я находилась в аэропорту Схипхол. В самолете обнаружились какие-то технические неполадки, и швейцарское правительство прислало другой самолет, который должен был доставить нас в Загреб. Зазвонил мой мобильный телефон. Это был премьер-министр Хорватии, Иво Санадер. Он сказал, что у него хорошие новости. Наконец-то… Через несколько часов мы уже встречались с премьером Санадером, президентом Месичем и другими хорватскими официальными лицами. Санадер заявил, что служба безопасности выследила Готовину. За день до этого, по его словам, Готовина разговаривал с женой по одному из восемнадцати ее мобильных телефонов. «Это правда?» — скептически спросила я, не желая принимать подобные заявления на веру, со всем соглашаться и вновь натыкаться своим отлученным от церкви носом на очередную muro di gomma. Ставки в этой игре были высоки: через три дня мне предстояло выступать перед Евросоюзом с оценкой сотрудничества Хорватии с Международным трибуналом, и положительная оценка способствовала бы вступлению страны в Евросоюз. Теперь все зависело от достоверности телефонного перехвата. Если я признаю его достоверность, то должна буду заявить, что Хорватия в полной мере сотрудничает с трибуналом. Это был большой риск, так как Готовина все еще оставался на свободе. Главный государственный прокурор Хорватии Младен Баджич провел меня и моего помощника Антона Никифорова в комнату, где имелось аудиооборудование, и включил запись телефонного разговора Готовины. Голос говорившего действительно походил на голос генерала. Он упоминал даже о моей поездке в Загреб. Помню, что он сказал что-то вроде: «Ей меня никогда не поймать…». Хорватские чиновники объяснили, что жена Готовины почему-то не сменила sim-карту телефона после первого же использования. Возможно, это была просто промашка, а может быть, после стольких лет, проведенных ее мужем в бегах, она сделала это сознательно. Словом, как бы то ни было, полиция перехватила разговор. Они проследили звонок до Канарских островов. Но точное местонахождение абонента все еще оставалось неизвестным. Снаружи меня ожидали журналисты, которых интересовала моя реакция на встречу с Санадером, Месичем и другими хорватскими официальными лицами. Разумеется, я была согласна с хорватами, что говорить о перехвате телефонного разговора не следует. Я вышла, стараясь казаться мрачной и недовольной. Я подчеркнула свое разочарование тем, что генерал Анте Готовина, которого мы разыскиваем уже пять лет, все еще на свободе. Это была моя собственная muro di gomma. Я сознательно никак не оценивала степень сотрудничества хорватского правительства. Если бы кто-нибудь задал этот конкретный вопрос, не знаю, что бы я ответила. К счастью, никто об этом не спросил. В моих ответах журналисты услышали именно то, что хотели услышать. Они написали, что я не удовлетворена степенью сотрудничества Загреба, что один мужчина, Анте Готовина, и одна женщина, Карла дель Понте, мешают усилиям Хорватии по вступлению в Евросоюз. После этих заявлений руководитель следствия трибунала, Патрик Лопес-Террес вылетел в Мадрид вместе с хорватским прокурором Баджичем. Они должны были помочь испанским властям в розысках Готовины. Через три дня в Люксембурге я шокировала всех, за исключением, разумеется, Санадера, Месича и других хорватов, своей блестящей оценкой степени сотрудничества Хорватии с трибуналом. Журналисты тут же решили, что я подверглась сильнейшему политическому давлению со стороны Евросоюза и была вынуждена изменить свою оценку. Я не могла публично объяснить, чем вызвана такая смена позиции: это могло бы спугнуть Готовину. В любом случае, дезинформация о политическом давлении сыграла нам на руку. Без этого Готовина мог бы что-то заподозрить и скрыться в неизвестном направлении, а я проиграла бы. Хорватской полиции более не удалось записать телефонных звонков Готовины. Испанская полиция и разведка вели наблюдение за всеми аэропортами на Канарских островах. До нас доходили слухи, что Готовина путешествует на яхте, и мы беспокоились, что он может покинуть Канары морем. И тут нам повезло. У моего консультанта, Флоренс Хартманн, оказалась книга, написанная Готовиной. В ней он описывал свое пребывание на Канарских островах, указывая конкретное место, где у него были знакомые. Мы сообщили об этом в Мадрид. 7 декабря испанские власти арестовали Готовину в ресторане на Тенерифе. Его сопровождала очень красивая женщина. Я подумала, что супруга Готовины оказалась еще одной обманутой женой, подобной тем разводившимся женщинам, истории которых я выслушивала много лет назад в Лугано. В середине декабря 2005 года, выступая перед Советом безопасности, я выразила благодарность трибунала Евросоюзу и государствам-членам за политическую поддержку трибунала по бывшей Югославии и участие в задержании Готовины:
Во время нашей первой встречи в начале 2000 года Стипе Месич говорил мне, что Франьо Туджман, подобно Милошевичу, не понимал тенденций европейского объединения и стирания границ между европейскими государствами. Он сказал, что Сербия и Хорватия развязали войну в Боснии и Герцеговине, потому что Милошевич и Туджман стремились отвоевать боснийскую территорию. Теперь же Хорватия стремится в Европу. Но сколько лет страна потеряла из-за тщетных усилий Туджмана и его ставленников по обману международного сообщества, сокрытию доказательств и тех, кого обвиняли в совершении военных преступлений и на чей арест были выданы международные ордера? Сегодня Словения, Румыния и Болгария — члены Евросоюза. Хорватия же, несмотря на все свои надежды и на то, что Загреб находится севернее Рима и западнее Вены, до сих пор не принята в эту организацию. Виной тому поступки Туджмана, неспособного понять европейские тенденции после падения Берлинской стены, опиравшегося на пустые националистические мифы и принесшего несчастье сотням тысяч людей. В апреле 2006 года трибунал начал рассмотрение дела шести боснийских хорватов, обвиняемых в том, что они играли важнейшую политическую и военную роль в кампании насилия, развязанной Туджманом с целью разделения Боснии и Герцеговины. С одним из обвиняемых, Ядранко Прличем, я встречалась еще в конце 2000 года, когда отмечалась пятая годовщина заключения Дейтонского мирного соглашения. Подтянутый и утонченный Прлич в то время занимал пост министра иностранных дел Боснии и Герцеговины. Мы разговаривали по-итальянски. Прлич подарил мне свою книгу о войне. Я не говорила о том, что он находится под следствием. Но он явно это знал, хорошо понимая, что был слишком близок к Туджману Шушаку Бобетко и Бобану. Множество доказательств, представленных на суде, было получено из документов, которые Туджман и руководители его разведки так старались скрыть — из архива армии боснийских хорватов и расшифровок записей совещаний в кабинете Туджмана. Слушания длились несколько месяцев и после того, как я покинула трибунал. Я была уверена, что в этом случае, в отличие от дела Блашкича, жертвы Ахмичи, Ступни До, Мостара и других городов и деревень, пострадавших от попыток Хорватии и Сербии отвоевать территорию Боснии и Герцеговины, найдут истинное правосудие. Я была уверена в том, что собранные доказательства, отражающие ужасающую действительность той кампании, раз и навсегда опровергнут наследие Туджмана и его ставленников — наследие отрицания и обмана. Примечания:3 Шопенгауэр, А. «О женщинах». http://www.gutenberg.Org/files/l 1945/11945–8.txt 4 «Показания свидетеля О. Дело «Прокурор против Радислава Крстича», 13 апреля 2000 г., стенограмма судебного заседания, стр. 2818–2939, http://www.un.org/icty/transe33/000413ed.htm. 39 Доклад Маркицы Ребич президенту Франьо Туджману, 4 июня 1998 года, приложение 4 к ответу прокурорской службы на запрос апеллянта о приеме дополнительных доказательств. Дело «Прокурор против Тихомира Блашкича», 13 сентября 2001 года. 40 Доклад Маркицы Ребич президенту Франьо Туджману, 4 июня 1998 года, стр. 20, приложение 4 к ответу прокурорской службы на запрос апеллянта о приеме дополнительных доказательств. Дело «Прокурор против Тихомира Блашкича», 13 сентября 2001 года. 41 Stewart, Lieutenant — Colonel Bob, «Broken Lives», стр. 295–298. 42 http://www.un.org/icty/blaskic/appeal/judgement/index. htm, ссылка 705. 43 Цитируется в судебном деле «Прокурор против Тихомира Блашкича», запрос обвинения о пересмотре или повторном рассмотрении (публичная отредактированная версия), 10 июля 2006 года, стр. 19 44 «Извините, монсиньор» (итал). 45 «Спасибо» (итал.). |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх |
||||
|
|
||||
