Глава 9

Борьба в Кигали: 2002–2003 годы

2 апреля 2002 года, через шесть лет после задержания Теонесте Багосоры, трибунал по Руанде открыл судебное заседание. Рассматривалось дело руандийских военных, обвиняемых в геноциде. Это было самое крупное и важное дело трибунала по Руанде. Таким же было дело Милошевича для трибунала по бывшей Югославии. Полковник Багосора был фактическим руководителем армии Руанды. После ракетной атаки на самолет с президентом Жювеналем Хабьяримана 6 апреля 1994 года все политические решения в стране принимал именно он. Геноцид начался практически сразу же. К сожалению, в день открытия суда Багосора и еще трое обвиняемых отказались выйти из камер в знак протеста, поскольку их адвокат не получил переведенных на французский язык отчетов экспертов, подготовленных для обвинения, и показаний свидетелей обвинения. Судьи позволили прокурору произнести вступительную речь, но отказались принудительно приводить Багосору и остальных обвиняемых в зал суда.

«Четверо обвиняемых являются одними из главных виновников геноцида, — сказала я во вступительной речи. — Кто ответит за почти миллион смертей в течение нескольких месяцев? Кто несет ответственность за остальных жертв — изуродованных, замученных, изнасилованных, оставленных умирать?» В обвинительном заключении говорилось, что Багосора и другие обвиняемые — часть группы высших офицеров хуту, которые на протяжении нескольких лет планировали систематическое истребление тутси и умеренных хуту с целью сохранения в стране политической власти экстремистов хуту. Багосора был категорически против мирных переговоров с руководством тутси в 1993 году. Он покинул зал, заявив, что возвращается в Руанду «готовить апокалипсис».

Казалось нелогичным, чтобы лидерам руандийских тутси, так страшно пострадавшим от геноцида, захотелось сорвать суд против обвиняемых в этом преступлении хуту и в частности против полковника Багосора. Однако в начале июня 2002 года руандийское правительство, в котором преобладали тутси, ввело новые правила выезда из страны для граждан. Причина их введения не имела ничего общего с регулированием перемещений руандийцев в целом. Власти Кигали, разумеется, все отрицали, но складывалось впечатление, что новые правила призваны ограничить свободу передвижения свидетелей, направлявшихся из Руанды в трибунал в Аруше. Несмотря на постоянные просьбы, руандийское правительство отказалось одобрить временную выдачу ряда свидетелей, показания которых были крайне важны для обвинения в геноциде.

26 июня судьи, рассматривающие дело бывшего министра информации Руанды Элиезера Нийитегека, объявили перерыв в заседаниях до августа, так как свидетели обвинения не смогли прибыть на процесс. За две недели пришлось отменить шесть слушаний. 27 июня судьи отложили до октября самый крупный процесс трибунала по делу шести обвиняемых в массовых убийствах тутси в Бутаре. И снова из Руанды не смог приехать ни один свидетель. Под угрозой оказался и «медиа»-процесс, в числе обвиняемых по которому проходил Жан-Боско Бараягвиза, человек, который чуть было не вышел на свободу в 1999 году.

Руандийское правительство тутси с успехом шантажировало трибунал, саботируя процессы над хуту, обвиняемыми в геноциде. Цель такой политики — помешать проводимому прокурорской службой специальному расследованию преступлений, совершенных в 1994 году членами Руандийского патриотического фронта тутси. К этому времени военный прокурор Руанды не предоставил обвинению никаких материалов, да и сам стал прятаться. Власти вывели тех, кто выжил во время геноцида, на улицы Кигали в знак протеста против медлительности работы трибунала. Демонстранты утверждали, что подозреваемые в геноциде работают в трибунале следователями защиты и на других должностях, что судьи позволяют защитникам унижать свидетелей, в том числе и жертв изнасилований, прямо в зале суда. Некоторые подобные утверждения имели под собой основания, но главная цель руандийского правительства заключалась в затягивании процессов по геноциду с тем, чтобы трибунал не выдвигал обвинений против руководителей и офицеров тутси. Президенту Полю Кагаме нужно было подтвердить легитимность своего режима и сохранить власть в собственных руках.

В пятницу 28 июня 2002 года мы с моими сотрудниками приехали в президентский комплекс в Кигали, чтобы решить проблему свидетелей с Кагаме. Президент заставил нас ждать 20 минут. Судя по всему, он решил сразу показать, что на этот раз не будет прибегать к ложной скромности. Он принял нас в просторном салоне, оформленном в стиле рококо — китчевый вариант стиля Людовика XV. Кагаме восседал в золоченом кресле, подобном трону. За его спиной красовался флаг Руанды. «К чему эта показуха? — подумала я. — К чему эта роскошь, когда страна живет в нищете?» Рядом с Кагаме сидели генеральный прокурор Жерар Гахима, агент Руанды в Аруше Мартин Нгога и другие офицеры руандийской армии. Помнится, я села с левой стороны. После того как мы с президентом обменялись официальными комплиментами, началась серьезная дискуссия. Я в очередной раз сообщила Кагаме, что нам необходимы документы следствия, проведенного военным прокурором по делу об убийстве архиепископа и сопровождавших его священников, а также по делам о других преступлениях, совершенных членами РПФ в 1994 году. Признаю, что порой я бываю слишком прямолинейной и грубоватой. Но на этот раз я была сама кротость… С критикой на меня обрушился президент Кагаме.

«Нет, — заявил он, — категорически нет!» Кагаме сообщил мне, что трибунал не должен расследовать действия милиции тутси. Милицией командовал он сам, и эта милиция со временем превратилась в армию Руанды.

«Вы разрушаете нашу страну, — кричал Кагаме. — Вы должны расследовать дело о геноциде. Вы не арестовали Кабугу, так идите и ищите его… Не трогайте наших военных. Мы это делали и будем делать!»

Президент буквально вышел из себя: «Вы мешаете восстановлению нации… Я стремлюсь восстановить эту страну… Я должен поддерживать порядок внутри страны… Если вы начнете следствие, люди поверят, что у нас было два геноцида… Мы всего лишь освободили Руанду…»

Я попыталась вмешаться. Я старалась объяснить президенту Кагаме, что наш запрос был относительно скромным. Мы хотели расследовать убийство архиепископа, двух епископов, девяти священников и трех девушек, совершенное членами Руандийского патриотического фронта. РПФ признал свою ответственность. Нам нужны только факты, имена, свидетели и доказательства. Президент Кагаме перебил меня, точно так же, как во время нашей первой встречи сделал президент Югославии Коштуница. Он словно отдавал мне приказы: «Вы не поняли того, что я говорил раньше. Теперь я скажу вам, что мы сделаем. Не касайтесь этого дела… Прекратите расследование… Мы знаем обо всех ваших действиях… Мы не позволим вам сделать этого. Это принесет вред нашей стране. Да, возможно, солдаты совершали преступления. Но мы уже наказали их. И будем так поступать и впредь».

Затем Кагаме, явно имея в виду расследование убийства президента Руанды в 1994 году, проводимое Брюгьером, обрушился со знакомыми обвинениями в адрес французской армии. Французские солдаты в 1994 году повели себя в Руанде не лучшим образом, они сознательно способствовали резне.

— Франция участвовала в геноциде, — настаивал Кагаме. — Вот и расследуйте роль Франции в этом преступлении.

— Представьте мне доказательства, — парировала я, — и я готова начать расследование. Но я не собираюсь ничего делать, опираясь лишь на одни ваши беспочвенные обвинения. Дайте мне доказательства.

Я была возмущена. Ярость, с которой Кагаме набросился на меня, поразила и моих помощников, и тех, кто был с президентом. Жерар Гахима был в ужасе. Лоран Вальпен смотрел в окно. Я заявила Кагаме, что собираюсь продолжить специальное расследование. Я сказала, что сообщу о нежелании правительства Руанды сотрудничать с трибуналом Совету безопасности ООН. На этом наша последняя беседа с Кагаме закончилась. Я отказалась даже отвечать на вопросы журналистов. Это было ошибкой. Я должна была использовать возможность объяснить миру, как правительство Руанды препятствует отправлению правосудия, чтобы заставить трибунал прекратить расследование преступлений, совершенных людьми, превратившимися в политическую и военную элиту страны.

Я покинула Кигали, не в силах отделаться от мысли о том, что безнаказанность в Руанде процветает. Эта культура возникла еще в колониальные времена и привела к массовым убийствам и явному геноциду. Не исчезла она и по сей день. Трибунал по Руанде превращался в суд победителей. Сотни тысяч вооруженных хуту за пределами страны стремились вернуться на родину точно так, как это делали тутси до апреля 1994 года. То, что ужас геноцида раньше или позже повторится, не вызывало сомнения.

Меня тревожило, что Совет безопасности ООН ничего не сделал в ответ на откровенный отказ президента Кагаме сотрудничать с нами и на откровенный саботаж работы трибунала. Я думала, что только расследование Брюгьера сможет принести какие-то плоды и положить конец безнаказанности политиков и военных. Я могла только предполагать, что либо Кагале боится оказаться в роли обвиняемого, либо руандийские офицеры — в том числе и те, кто мог оказаться под следствием трибунала или быть замешанными в деле Брюгьера, — угрожают свергнуть его, если он прикажет правительству сотрудничать со следствием. В столице давно ходили слухи о заговоре. Международное сообщество вынудило Руанду подписать мирный договор и вывести большую часть своих войск с территории соседней Демократической Республики Конго. В стране было немало вооруженных людей, и многих из них вполне можно было обвинить в преступлениях, совершенных в Конго после геноцида 1994 года.

23 июля я выступила перед Советом безопасности ООН и сообщила, что правительство Руанды сознательно препятствует ходу судов по геноциду в Аруше. Я сказала, что это делается для того, чтобы вынудить меня свернуть расследование преступлений, совершенных членами РПФ:

Влиятельные силы в Руанде явно препятствуют расследованию преступлений, предположительно совершенных членами Руандийского патриотического фронта в 1994 году, проводимому прокурором во исполнение мандата [трибунала по Руанде]. Несмотря на заверения, данные президентом Кагаме прокурору в прошлом, никакая конкретная помощь в отношении этого расследования не оказывается, а многочисленные просьбы остаются без ответа. В настоящее время руандийские власти не проявляют искренней политической воли по оказанию помощи в работе, которую они считают политической по своему характеру, а прокурор ограничен техническими условиями своего юридического мандата.

В таких обстоятельствах прокурор не в состоянии эффективно исполнять свои обязанности и провести расследование преступлений, предположительно совершенных членами Руандийского патриотического фронта в 1994 году.

Президент трибунала, южноафриканский судья Наванетем Пиллай, официально подтвердил нежелание Руанды выполнять свои обязательства по сотрудничеству. Соединенные Штаты и другие страны в частном порядке попытались принудить Кигали к взаимодействию, и трибунал высоко оценил эти усилия. Ведь еще до геноцида в Руанде, когда тутси были беженцами в Уганде, Кагаме и другие лидеры тутси считали США и Великобританию своими главными союзниками за пределами Африки. Руководитель организации Human Rights Watch Кен Рот обратился к президенту Совета Безопасности, послу США Джону Негропонте, с просьбой предпринять все меры к тому, чтобы трибунал мог вести следствие относительно всех участников конфликта в Руанде, которых обвиняли в чудовищных преступлениях, совершенных в 1994 году. Рот объяснил, почему руандийскому правительству 2002 года нельзя доверять следствие и обвинение в адрес людей, которые в 1994 году занимали высокое положение В РПФ:

Руандийское правительство полагает, что трибунал должен рассматривать только дела о геноциде и предоставить обвинение по преступлениям, совершенным [РПФ] руандийским судам. Нас уверяют, что эти суды рассматривали дела и выносили обвинительные приговоры членам [РПФ], совершившим преступления. Но процессов таких было немного, и приговоры, вынесенные обвиняемым, очень мягкие. Только один старший офицер, майор, был осужден за убийства, совершенные в 1994 году. В январе 1998 года его приговорили к пожизненному заключению, после того, как он признался в том, что отдал приказ об убийстве более 30 гражданских лиц. Впрочем, обвиняемый подал апелляцию и вскоре был освобожден. В июне 1998 года за совершение тяжких преступлений в 1994 году были осуждены еще пять обвиняемых, причем четверо из них были рядовыми, а один капралом. Все приговоры оказались удивительно мягкими: капрал, признанный виновным в убийстве 15 гражданских лиц, приговорен всего к двум годам заключения.

Большинство руандийцев ничего не знает о судах по делам членов [РПФ] или считает их малозначительными, поскольку судов таких крайне мало, а приговоры они выносят очень мягкие. Те, кто пострадал от членов [РПФ] в 1994 году, члены их семей и другие руандийцы продолжают требовать правосудия по этим преступлениям.

Руандийское правительство недавно приступило к реализации новаторской программы народного правосудия. В стране создаются суды [гакака], которые вершат правосудие и способствуют примирению сторон. Хотя закон наделяет эти суды юрисдикцией для рассмотрения преступлений против человечности и военных преступлений, руандийское правительство с самого начала ясно дало понять, что народные суды будут рассматривать только обвинения в геноциде. Несмотря на столь ясные разъяснения, руандийцы продолжают обращаться в суды [гакака] по делам тех, кто был убит в 1994 году солдатами [РПФ], и требовать правосудия. Но их просьбы остаются тщетными.

Руандийские власти заявляют своим гражданам и Совету безопасности ООН, что местные суды занимаются преступлениями, совершенными членами [РПФ]. Если бы руандийские прокуроры действительно хотели рассматривать эти дела, то у них было достаточно времени для действий… Жертвы преступлений, совершенных членами [РПФ] не имеют практически никаких шансов добиться правосудия в каком-либо из руандийских судов, будь то суд военный или суд [гакака]. Невозможность обращения в международный трибунал порождает обиду и чувство мести — опасные чувства для региона, где продолжают действовать вооруженные группы противников признанного правительства.

Совет безопасности ООН несколько месяцев не реагировал на мои обращения и обращение судьи Пиллая о нежелании правительства Руанды сотрудничать с трибуналом. В конце концов, Совет ограничился мягким порицанием Руанды. Я отозвала следователей обвинения из Кигали. Оставаться там без сотрудничества со стороны правительства было бессмысленно. Мы не получили из Руанды никаких документов по преступлениям, совершенным членами РПФ. Следователям удалось найти крайне мало свидетелей, готовых дать показания, а действия вне Руанды после многочисленных поездок по странам Африки и Европы практически не приносили результатов. Я отправила следователей в Женеву, составить проект отчета по имеющимся доказательствам. Из полученного документа я поняла, что качество доказательств недостаточно для выдвижения обвинения, а расширить доказательную базу без присутствия в Кигали невозможно. Свидетельский кризис пошел на убыль в сентябре 2002 года. Руандийское правительство, явно пытаясь спасти лицо после моего заявления и заявления судьи Пиллая в Совете безопасности, начало распространять слухи о том, что, отзывая следователей, я закрыла специальное расследование. После этого руандийские власти позволили свидетелям обвинения отправиться в Арушу для дачи показаний. Процессы по делам о геноциде, в том числе дело Багосоры и других военных, начались осенью.

Я не закрыла специальное расследование. Я все еще была полна решимости исполнить свой мандат и обеспечить правосудие для обеих сторон руандийского конфликта. 18 ноября я сообщила об этом представителям Союза за освобождение Руанды, оппозиционной организации хуту, действующей в изгнании на территории Демократической Республики Конго. Руандийское правительство тут же выпустило пресс-релиз, в котором критиковало меня за сговор с «террористами»:

Встреча Карлы дель Понте с известной руандийской террористической организацией, виновной в осуществлении геноцида…. явилась кульминацией ее сознательной политики отступления от принципов правосудия. Теперь она встречается и обедает с людьми, идеология и поступки которых сводятся к геноциду. Сегодня народ Руанды утратил веру в объективность дель Понте и ее способность отправлять правосудие… В свете этих шокирующих событий правительство Руанды обращается к международному сообществу и Совету безопасности ООН с требованием призвать прокурора к ответу…

Разумеется, я должна была ответить. Выступая в Лондоне 25 ноября 2002 года, я постаралась прояснить свою позицию:

Для меня любая жертва — это жертва, а любое преступление, подпадающее под мой мандат прокурора [Международного трибунала по Руанде], является преступлением вне зависимости от личности, этнической принадлежности или политических убеждений человека, совершившего его. Политическое и военное руководство Руанды должно нести ответственность за преступления, которые могли совершить сторонники [РПФ]. Если они искренне заинтересованы в установлении истинного мира и полного примирения в своей стране и в [регионе в целом], они должны безоговорочно и полностью сотрудничать с трибуналом…

В конце 2002 года освободилось место, о котором я давно мечтала и даже рассказывала об этом журналисту журнала Time четырьмя годами раньше: открылись двери Международного уголовного суда. Этому предшествовала двухдневная конференция в Гааге. Во время приемов и перерывов в официальных дискуссиях я встретилась с представителями нескольких правительств и неправительственных организаций. Все они советовали мне подать документы на соискание должности нового главного прокурора суда. Мой дипломатический советник, Жан-Жак Жорис, предупреждал меня, что я не получу этой должности по целому ряду причин. Швейцарское правительство уже предложило кандидата на одну из юридических должностей в новом суде. Процессы над Милошевичем и Багосорой продлятся еще несколько лет. Трибуналы по Югославии и Руанде не завершили свою работу. Но все-таки я хотела получить эту работу. Я понимала, что возможность продолжать деятельность в международном обвинении, решать фантастические проблемы и, конечно, пользоваться множеством льгот, может больше и не представиться. В своей квалификации и работоспособности я была полностью уверена. Я вполне могла работать в прокурорской службе Международного уголовного суда. О своей заинтересованности я сообщила генеральному секретарю ООН Кофи Аннану. Спустя некоторое время, когда я ужинала со своими голландскими друзьями, генеральный секретарь позвонил мне. «Послушайте, Карла, — сказал он, — если они сделают предложение, скажите, что вы в полном их распоряжении». После этого я встретилась с принцем Иордании Абдуллой, возглавлявшим комитет по отбору. По его словам я поняла, что мои шансы довольно высоки. Однако сделанный мной вывод оказался ошибочным.

В конце своего президентского срока Билл Клинтон подписал Римский статут, то есть договор, по которому и создавался Международный уголовный суд. Однако администрация Буша резко выступала против самого существования нового суда. Судя по всему, Буш стремился повысить свою политическую популярность среди неинформированного электората. Новая американская администрация опасалась того, что Международный уголовный суд может выдвигать политически мотивированные обвинения против политических и военных руководителей США. Президент Буш даже пошел на беспрецедентный поступок и аннулировал подпись Клинтона под Римским статутом. Госдепартамент начал заключать двусторонние соглашения с рядом стран (преимущественно со слабыми государствами, находящимися в значительной зависимости от США) о взаимном освобождении граждан от обвинений со стороны нового суда. 3 марта 2003 года Госдепартамент заявил, что такое двустороннее соглашение заключено между США и Руандой. Президент Поль Кагаме в то время находился в Вашингтоне. Он встречался в Белом Доме с президентом Бушем через день после подписания двустороннего соглашения. Мы с моими сотрудниками подозревали, что в обмен на подпись президент Кагаме заручился поддержкой США по вопросу остановки специального расследования Международного трибунала и отказа от обвинений в убийствах, совершенных тутси в 1994 году, в адрес высшего военного командования Руанды и, возможно, самого Кагаме.

Подтверждение своим подозрениям я получила во время следующей поездки в Вашингтон в мае 2003 года. Посол США по особым поручениям по военным преступлениям, Пьер Проспер, пригласил меня встретиться с генеральным прокурором Руанды, Жераром Гахимой, послом Руанды в Вашингтоне Ришаром Сезиберой и руандийским дипломатом, работавшим в трибунале в Аруше, Мартином Нгогой. 15 мая 2003 года мы с моими помощниками поднялись на верхний этаж штаб-квартиры Госдепартамента США. Элегантный, очень официальный зал приемов нас удивил. Во время моих прежних визитов в Фогги-Боттом Проспер обычно принимал меня в своем небольшом кабинете. Войдя в просторный зал приемов, я ошибочно решила, что Госдепартамент хочет меня чем-то порадовать. Однако порадовать хотели не меня, а руандийцев. Сотрудники Проспера сообщили (по крайней мере, мне), что разговор будет идти о сотрудничестве между прокурорской службой и правительством Руанды. Несколько минут мы обменивались общими словами, а затем перешли к основной теме: специальному расследованию. Проспер явно шел на поводу у руандийцев, которые требовали, чтобы расследованиями преступлений, совершенных членами РПФ, занимались местные суды и власти тутси, а не Международный трибунал. Подобные требования меня не удивили. Удивил меня Проспер: он явно был на стороне руандийцев. Он предложил мне отказаться от расследования и выдвижения обвинений по преступлениям членов РПФ и передать все доказательства, собранные нами против отдельных подозреваемых тутси, руандийскому правительству. Правительству, которое в течение девяти лет не предпринимало никаких действий по этим делам, и, по данным организации Human Rights Watch, не оставило жертвам преступлений РПФ «практически никаких шансов на правосудие в любом руандийском суде».

Я не хотела казаться несговорчивой, поскольку эта проблема нуждалась в немедленном решении, и согласилась с тем, что передача расследования в руки руандийских властей теоретически возможна. В конце концов, руандийские власти и Международный трибунал по Руанде имели равную юрисдикцию по преступлениям, совершенным в 1994 году. Но, как я полагала, имелись веские основания подозревать, что Руанда не проведет подобное расследование беспристрастно. Я выступила с встречным предложением. Если правительство Руанды конкретными действиями докажет мне, что хочет и может проводить подобные расследования и процессы, я, в принципе, могу поддержать идею соглашения, по которому Международный трибунал продолжит следствие только в том случае, если руандийские власти не смогут адекватно провести эти расследования и процессы.

Соединенные Штаты хотели заключить соглашение столь страстно, что никто не возражал даже против того, что во время перерыва после особенно интенсивного обсуждения я закурила сигарету. Руандийцы были уверены в том, что Проспер провел со мной подготовительную работу. Но это было не так: он просто представил проблему так, словно у нас с ним имелось предварительное соглашение. Я должна была согласиться передать расследование обвинений против РПФ правительству Руанды, а правительство должно сделать что-нибудь, чтобы доказать свою готовность вести следствие и выдвигать обвинение против собственных офицеров. В ходе переговоров Проспер достал листок бумаги с черновым «соглашением» и хотел, чтобы я его подписала. Я вежливо отказалась и продолжала настаивать на том, что Руанда должна сначала продемонстрировать свою добрую волю и готовность к действию. Без этого я буду продолжать считать, что Руанда не способна провести подобное расследование и выдвинуть обвинение против членов РПФ. В такой обстановке я не могу передавать какие-либо доказательства, которые могут повредить нашим свидетелям и информаторам. Встреча завершилась без подписания каких-либо документов.

В тот же день Проспер усилил давление. Через час после встречи с руандийцами я прибыла на обед в резиденцию посла Швейцарии в Вашингтоне. Проспер тоже был приглашен. Но он пробыл там недолго, нашел меня в саду и отозвал в сторону. Мы с ним практически одного роста и смотрели друг другу прямо в глаза. Никакого белого вина. Никаких бутербродов.

«Я хочу вам сообщить, — сказал Проспер, — что некоторые государства считают, что [Международному трибуналу по Руанде] нужен собственный прокурор. Ваше назначение не будет подтверждено. И в [трибунале по Югославии] вы будете работать только два года». Мой мандат в обоих трибуналах истекал в сентябре 2003 года, всего через четыре месяца. Я ожидала продления мандата еще на четыре года. Проспер упомянул Великобританию и был достаточно осторожен, чтобы не говорить о том, что в состав тех самых «некоторых государств» входят и Соединенные Штаты. Впрочем, было абсолютно ясно, что посол США по особым поручениям по военным преступлениям вполне согласен с точкой зрения британцев. Итак, к шантажу прибегли не одни руандийцы. Премьер-министр Зоран Джинджич недавно был убит в Белграде. Я только что отказалась отозвать обвинения в адрес ряда сербских генералов. Теперь же я отказывалась передать следствие по преступлениям, совершенным членами Руандийского патриотического фронта тутси, в руки правительства Руанды. Все эти действия в той или иной мере нарушали сложившийся политический статус-кво, который дипломаты стремились сохранить любой ценой.

Когда Проспер попытался объяснить мне, что назначение нового прокурора повысит «эффективность» работы трибунала по Руанде, я с трудом держала себя в руках. Ведь это я вела долгую борьбу с бюрократией ООН, чтобы избавить прокурорскую службу от лишней работы. Именно я пригласила руководить следствием Лорана Вальпена, после чего «эффективность» действительно повысилась. «Как это возможно? — спросила я. — Не могу поверить… Это абсолютно невозможно». Через несколько минут Проспер удалился, направившись на какое-то другое мероприятие.

20 мая я получила факс на официальном бланке Госдепартамента. Проспер прислал мне на подпись еще один вариант проекта соглашения. В документе говорилось, что правительство Руанды предоставит трибуналу информацию о работе военной прокуратуры по нарушениям международного гуманитарного права, совершенным руандийскими военными в 1994 году. Прокурорская же служба трибунала должна предоставить правительству Руанды список мест, где в 1994 году членами РПФ могли быть совершены массовые убийства, а также все доказательства, связанные с этими преступлениями. В первую очередь эти дела должно рассматривать правительство Руанды. Прокурорская служба должна иметь возможность следить за ходом процессов, начатых правительством Руанды. Если же правительство решит не возбуждать дела, прокурорская служба может продолжить расследование. Суть проекта заключалась в следующем: «[Прокурорская служба] не будет выдвигать обвинение или иным образом представлять дело в [Трибунале], если не доказано, что следствие или обвинение, проводимые [правительством Руанды], исполняются с нарушениями». Эта фраза была немыслимо уклончивой. Кто и как должен доказать наличие нарушений? По каким критериям они будут определяться? Я полагала, что этой фразой американцы давали Руанде право закрыть специальное расследование и препятствовать любым попыткам трибунала доказать свой примат и независимость.

Я вылетела в Арушу чтобы обсудить план Проспера с сотрудниками прокурорской службы. По телефону я сообщила об этом в департамент правовых вопросов ООН, чтобы проинформировать о сложившейся ситуации генерального секретаря Кофи Аннана. Нью-Йорк поддержал нашу позицию. Из офиса трибунала в Аруше я направила Просперу факс, в котором с сожалением сообщала о том, что новый проект плана неточно отражает суть нашей дискуссии в Вашингтоне или просто не учитывает всего, что было сказано мной и моим заместителем. Я отказалась идти на уступки. У меня не было никаких оснований верить тому, что Руанда может и хочет проводить реальное расследование и выдвигать обвинения. Я сообщила послу Просперу, что буду продолжать настаивать на примате трибунала, на что имею полное право.

Мое решение привело Проспера в ярость. Он позвонил моему политическому советнику по Руанде, Сесиль Аптель, и высказал свою точку зрения в весьма нелицеприятных выражениях. Он буквально кричал. Когда трубку взяла я, Проспер перешел на дипломатический тон, но содержание его слов не изменилось. После этого от французских дипломатов мы узнали о том, что Соединенные Штаты начали кампанию против моего повторного назначения в трибунал по Руанде, и о том, что мой мандат в трибунале по Югославии будет продлен только на один или два года. Уважающий себя прокурор не может терпеть подобного отношения: столь короткий мандат превращает его в собаку на коротком поводке.

Последнюю неделю июня 2003 года я провела в Париже. После беседы с президентом Шираком я встретилась с Жаном-Луи Брюгьером. Наша встреча проходила в том же кабинете, куда пятью годами раньше доставили для допроса Карлоса «Шакала». Брюгьер принял меня в личной комнате при своем кабинете. Множество полок были заставлены сотнями папок с документами. «Voila, — сказал он. — Поговорим о расследовании». Глядя на ряды папок и ящиков с картотеками, я вспомнила, что Брюгьер тоже направлял руандийскому правительству просьбу о содействии, и, конечно, не получил из Кигали никакого ответа. Я даже спросила президента Кагаме, почему Руанда отказывается сотрудничать со следствием. Испытывая явную неловкость, Кагаме ответил: «Скажите судье Брюгьеру, чтобы он приезжал в Кигали за содействием». Я передала это приглашение Брюгьеру и, не подумав, добавила, что поездка в Кигали действительно может способствовать расследованию катастрофы французского самолета.

«Merci, non»,[37] — с улыбкой отказался он.

Теперь же Брюгьер сообщил мне о том, что готов выдвинуть обвинение и выписать несколько ордеров на арест. Впрочем, Франция не собиралась настаивать На аресте Поля Кагаме, поскольку президент Руанды пользуется иммунитетом как глава государства. Мы с Брюгьером заключили неформальное соглашение. Он выдвинет обвинение против тутси, предположительно виновных в ракетном обстреле президентского самолета (некоторые из них в настоящее время занимали высокое положение в руандийской армии), и передаст мне доказательства, собранные против Кагаме. Впоследствии, если я сочту это возможным и уместным, я выдвину обвинение против Кагаме. Было совершенно ясно, что если мы будем продолжать расследование преступлений, совершенных членами РПФ, то соберем достаточно доказательств для выдвижения обвинения против Кагаме, так как именно он командовал войсками РПФ в 1994 году. Однако лето 2003 года было неподходящим временем для выдвижения подобного обвинения. Если трибунал по Руанде объявит о начале следствия по делу Кагаме, то это помешает ведению важнейших дел о геноциде, которые должны были продолжаться еще несколько лет. Даже если Брюгьер представит достаточные для обвинения доказательства, выдвинуть обвинение против президента Руанды можно будет лишь в конце работы трибунала, когда дела о геноциде будут почти закончены и трибунал окажется в меньшей зависимости от Кигали. Мы с Брюгьером решили в сентябре встретиться с Кофи Аннаном и обсудить наши дальнейшие действия. Однако этому не суждено было осуществиться.

Через несколько дней я узнала, что Джек Стро, министр иностранных дел Великобритании, обратился к генеральному секретарю ООН Кофи Аннану с предложением назначить нового прокурора, который работал бы только в трибунале по Руанде. Подобное решение, по словам Стро, способствовало бы «повышению эффективности» работы трибунала. В среду 2 июля 2003 года дипломатический представитель Соединенного Королевства в Гааге, посол Колин Бадд, нанес мне визит. Я сказала ему, что знаю о письме правительства Великобритании Кофи Аннану с предложением о назначении нового главного прокурора в трибунале по Руанде, выразила свое удивление в этой связи и сообщила, что Аннан только что говорил мне, что не видит оснований для подобных структурных изменений. «Сейчас неподходящее время для подобных шагов, — сказала я послу Бадду. — Мы только что наладили работу прокурорской службы в Руанде». После того как мы решили кадровые проблемы и реорганизовали работу следствия, неэффективность работы трибунала более не зависела от прокурорской службы. Совет безопасности ООН собирается принять резолюцию по стратегии завершения работы трибуналов по Югославии и Руанде. Прокурорская служба уже давно проводит такую стратегию.

Бадд разъяснил позицию Великобритании. Он сказал, что Джек Стро — убежденный сторонник предлагаемых изменений, и что его позиция каким-то образом связана с сокращением расходов. Я ответила, что единственными сокращенными расходами станут затраты на мои авиабилеты и мои командировочные, однако, жалованье, подъемные, командировочные и другие затраты нового прокурора каждый год будут только возрастать. После этого Бадд сказал, что Великобритания заинтересована в том, чтобы я приложила максимум усилий для работы в трибунале по Югославии. Работа в этом трибунале замирает, когда я нахожусь в Аруше. Тогда же посол заметил, что Стро обсуждал этот вопрос с Кофи Аннаном, и Аннан согласился с позицией Великобритании.

«Если моя работа вызывает нарекания, об этом должны сообщить мне, — ответила я. — А если реальные мотивы имеют политическую природу, то и об этом следует заявить открыто». Бадд ничего не сказал о том, что, по моему мнению, было реальным основанием для предлагаемых изменений: руандийское правительство резко выступало против специального расследования преступлений, совершенных членами РПФ. Я попросила посла организовать мне встречу с Джеком Стро в Лондоне. Он ответил, что, к сожалению, Стро не располагает временем для подобной встречи. В настоящий момент он занят проблемами Ирака. Я же понимаю, нужно искать оружие массового уничтожения… где-нибудь.

По залам и коридорам трибунала по Югославии быстро распространился слух о том, что руководство прокурорской службы объединило усилия с целью выживания меня из трибунала. Я знаю, что британское посольство в Гааге не раз обращалось к моим сотрудникам «за консультациями». Мне сообщили, что один из высокопоставленных сотрудников, американец по происхождению, просил посольство США в Гааге вмешаться, но американские дипломаты отказались.

В конце июля 2003 года журналистка Марлиз Симоне из New York Times сообщила, что руандийское правительство ведет кампанию с целью смещения меня с должности главного прокурора трибунала по Руанде. Ссылаясь на анонимных западных дипломатов и сотрудников трибунала, журналистка писала, что власти Руанды в ярости из-за того, что прокурорская служба ведет расследование преступлений, совершенных в 1994 году теми тутси, которые сейчас занимают высокие посты в гражданском и военном руководстве страны. Позицию Руанды в этом вопросе поддерживают Соединенные Штаты и Великобритания. «Руандийское правительство постоянно жалуется на работу дель Понте и оказывает сильнейшее давление на нас и на других», — сообщил журналистке дипломат, работающий в Совете безопасности ООН. В Times сообщалось, что британские дипломаты полагают, что мое смещение будет способствовать закрытию расследования обвинений в адрес членов Руандийского патриотического фронта.

Я вылетела в Нью-Йорк, чтобы заручиться поддержкой Кофи Аннана. Я хотела объяснить ему, что сейчас самый неподходящий момент для разделения полномочий. Несмотря ни на что, я все еще полагала, что Аннан меня поддержит.

Я прибыла в Нью-Йорк в понедельник 28 июля. К сожалению, к этому времени все уже было решено, причем совершенно неправильно и по неправильным основаниям. Члены Совета безопасности приняли проект резолюции с требованием к трибуналам по Югославии и Руанде завершить расследования к концу 2004 года, процессы — к концу 2008 года, а рассмотрение апелляций — к концу 2010 года. Великобритания добилась успеха: с целью повышения эффективности и сокращения расходов в трибунал по Руанде назначался новый прокурор, что вполне вписывалось в стратегию завершения работы.

Английский представитель в департаменте по правовым вопросам ООН Ральф Заклин сообщил мне, что Аннан просил его провести консультации с 15 членами Совета безопасности по вопросу о назначении нового главного прокурора в трибунал по Руанде. Дипломат описал мне весь сценарий: Аннан предложит назначить нового прокурора в трибунал по Руанде и продлить мой мандат в трибунале по Югославии еще на четыре года. «Стратегия завершения под угрозой», — сказал Заклин. Я попыталась объяснить реальные причины, по которым Руанда, Великобритания и, в меньшей степени, Соединенные Штаты настаивают на подобных структурных изменениях. Заклин со мной согласился, но, по его словам, Совет безопасности — это политический институт, который принимает политические решения. «Вы правы, — вздохнул он, — но вы проиграли». Он сообщил, что двое или трое из пяти постоянных членов Совета безопасности согласны с данным предложением, и что его поддерживает генеральный секретарь ООН.

Только один ближайший сотрудник Аннана считал решение о назначении нового прокурора в трибунал по Руанде политическим, но он так боялся обсуждать этот вопрос, что дважды просил меня не говорить никому о его точке зрения.

— Но это же положит конец специальному расследованию, — сказала я.

— Да, — ответил этот человек. — Я знаю.

После этого я встретилась с Аннаном. «Ничего личного, — попытался утешить меня генеральный секретарь. — Все считают, что вы — очень хороший прокурор и провели большую работу». Но… Аннан сказал, что не может возражать против назначения нового прокурора в трибунал по Руанде. «Это будет слишком сложно», — объяснил он и подтвердил, что всегда считал, что в каждом трибунале должен быть свой главный прокурор.

Я попыталась спровоцировать Аннана и спросила, что будет, если я предпочту остаться в трибунале по Руанде, а не в трибунале по Югославии. Я могу переехать в Арушу, поселиться там и продолжать свою работу… «Нет, Карла, — ответил Аннан. — Вы останетесь в трибунале по Югославии. Процесс против Милошевича слишком важен, чтобы передавать его в другие руки».

После этого мне стало совершенно ясно, что назначение нового прокурора связано только со специальным расследованием, а никак не с малой эффективностью работы одного и того же человека и в Северной Европе, и в Восточной Африке.

Аннан согласился отложить отправку соответствующего письма Совету безопасности, пока я не изложу свою позицию членам Совета. Генеральный секретарь дал мне 24 часа, и я по достоинству оценила этот жест. Наша беседа продолжалась 15 минут. Перед уходом я еще раз изложила Аннану свои доводы и сказала: «У вас не будет специального расследования, и вы это понимаете. Зафиксируйте это для истории».

В течение следующих суток мы с моими сотрудниками проинформировали членов Совета безопасности о том, что назначение нового прокурора в трибунал по Руанде ослабит его независимость и отнюдь не будет способствовать разрушению культуры безнаказанности. Подобное решение продиктовано исключительно сиюминутными политическими соображениями.

«Не вижу никаких серьезных причин к разделению должностей, за исключением политических, — снова и снова твердила я в тот день. — Я отлично понимаю, почему правительства Руанды и других стран поддерживают это предложение. Все дело в моем специальном расследовании. Кто же, кроме Совета безопасности ООН, может поддержать прокурора в этом вопросе?»

Мы выяснили, что большинство членов Совета просто согласились с аргументом британского правительства о «повышении эффективности». (Полагаю, никто не дал себе труда провести экономический анализ этого предложения.) Нас поддержала Франция, Мексика и Испания. Нас поддержали даже Ангола и Камерун, хотя африканцы всегда хотели иметь африканского прокурора. Соединенные Штаты заявили, что не имеют собственного мнения, но согласятся с большинством. Четыре международных правозащитных организации согласились с моим мнением о том, что назначение нового прокурора в трибунал по Руанде повлияет на независимость и беспристрастность трибунала. Human Rights Watch и Комитет юристов за права человека обратились к Совету безопасности с письмом, в котором утверждали, что предлагаемые изменения затруднят расследование в отношении обвиняемых офицеров Руандийского патриотического фронта.

28 августа решение было принято. Все прошло в полном соответствии со сценарием, описанным мне Ральфом Заклином во время нашей встречи в Секретариате месяцем раньше. Совет безопасности принял резолюцию № 1503. Я более не являлась главным прокурором трибунала по Руанде, но получила четырехлетний мандат на работу в трибунале по Югославии. Через пять дней Совет безопасности назначил нового главного прокурора. Им стал африканец, член Верховного суда Гамбии, Хассан Бубакар Джаллоу.

Единственное, чего мне удалось добиться, был вставленный по моему настоянию и настоянию моих помощников параграф, который запрещал новому главному прокурору закрывать специальное расследование. В этом параграфе Совет безопасности «призывает все государства, особенно Руанду, Кению, Демократическую Республику Конго и Республику Конго, активизировать сотрудничество с МУТР и оказать ему всю необходимую помощь, в том числе в проведении расследований в отношении Руандийского патриотического [фронта]…» Мы даже сделали уступку руандийскому правительству, призвав перечисленные государства приложить усилия к аресту Фелисьена Кабуги, крупного финансиста, который продолжал вести сладкую жизнь в Кении и других государствах, готовых признать его фальшивые паспорта.[38]

Позже я имела очень приятный разговор с Хассаном Джаллоу. Я использовала эту возможность для того, чтобы посоветовать новому прокурору продолжать специальное расследование и после 2004 года, хотя именно такой срок был назначен для завершения выдвижения всех обвинительных заключений. Я снова напомнила ему, что главная задача трибунала по Руанде — положить конец культуре безнаказанности и выдвинуть обвинения против тех, кто был виновен в совершении военных преступлений с обеих сторон. Эту задачу следовало решать, не обращая внимания на временные ограничения. Я попросила Джаллоу связаться с Брюгьером, но не знаю, встречались ли они, и изучали ли следователи трибунала доказательства, собранные французским судьей. Я ничего не знаю о том, продолжает ли трибунал по Руанде специальное расследование. Я ничего не слышала об убийстве архиепископа, двух епископов, девяти священников и трех девушек и о других преступлениях, совершенных членами РПФ. Судя по всему, после моего отстранения Кигали не препятствовал работе трибунала, а руандийские пограничники перестали мешать свидетелям вылетать в Арушу.

К 17 ноября 2006 года трибунал по Руанде осудил 26 человек и оправдал пятерых. Среди осужденных не было ни одного тутси. В тот же день Жан-Луи Брюгьер выдвинул обвинение против Поля Кагаме и других высокопоставленных командиров милиции тутси. Он заявил, что именно они несут ответственность за катастрофу самолета, на борту которого находился президент Жювеналь Хабьяримана, в апреле 1994 года. Было выписано девять международных ордеров на арест. Среди обвиняемых были два генерала руандийской милиции, Шарль Кайонга и Джексон Нкурунзиза. Ордер на арест Поля Кагаме не выписывался: по французскому закону он пользовался иммунитетом. Впрочем, Брюгьер полагал, что трибунал по Руанде вполне может выдвинуть обвинение против президента этой страны, поскольку между убийством Хабьяримана и геноцидом существовала прямая связь.

Я не располагаю информацией о тех доказательствах, на которых основывалось обвинение Брюгьера. Не знаю, смогла ли бы я выдвинуть обвинение против Кагаме и представить его судебной палате трибунала. Не представляю, какой работы потребовал бы подобный документ, ведь в столь сложном вопросе недопустимы даже малейшие неточности и сомнения. Естественно, что после объявления Брюгьера руандийские власти впали в ярость. Но я уверена, что все это наигранное возмущение было направлено лишь на то, чтобы произвести впечатление на руандийских тутси. Правительство разразилось знакомыми обвинениями. Руандийцы утверждали, что Франция пытается уничтожить Руанду. Министр иностранных дел Руанды, тот самый Шарль Муриганде, который публично заявлял о том, что страна будет сотрудничать со специальным расследованием трибунала, зашел настолько далеко, что попытался обвинить Францию в соучастии в убийстве 800 тысяч тутси. Муриганде заявил: «Французы пытаются заглушить голос совести, их роль в геноциде была очень велика. Теперь же они стараются переложить свою ответственность на других». Через неделю после того, как Брюгьер выписал ордера на арест, Руанда разорвала дипломатические отношения с Францией. Французскому послу предложили покинуть страну в 24 часа. Полагаю, он благополучно вылетел из столичного аэропорта.

Примечания:

3

Шопенгауэр, А. «О женщинах». http://www.gutenberg.Org/files/l 1945/11945–8.txt

37

«Спасибо, пожалуй, нет» (фр.).

38

S/RES/1503 (2003)