Глава 8

Главный наследник

Голоса в номере стихли. Представительный мужчина подождал немного, прислушиваясь, потом легонько постучался и тут же нажал на дверную ручку.

Савва Косанович, единственный из всех жителей Земли, имел право беспрепятственного входа к Тесле. Не потому, что он был чрезвычайным и полномочным послом Югославии, родины великого ученого (оборот этот мужчина проговаривал часто, с гордостью и удовольствием. Помимо этого он был сыном Марицы, младшей сестры Теслы. Только это имело значение.

Косанович окинул быстрым взглядом номер. Дядя при параде, в визитке, на ногах — изящные, сделанные на заказ ботинки, их сужающиеся носы заканчиваются тупым обрывом, верх, скрытый под брюками, доходит до середины икры. На руках — тонкие серые замшевые перчатки. На столике между двумя креслами — корзинка с бутылкой вина (непременно французского и безумно дорогого, подумал Косанович), бокал для вина, бутылка, впрочем, не почата, а бокал стерильно чист. С другой стороны столика стоит наполовину выпитый стакан молока.

Он раскинул руки как бы для объятий, сделал несколько шагов навстречу дяде, остановившись в полуметре. Тесла не только не терпел объятий, он никого не подпускал к себе ближе метра. Расстояние вытянутой руки было признаком интимной близости, такое дозволялось только племяннику. Врачи? Тесла никогда не пользовался их услугами.

— Твоими молитвами, Саввушка, — ответил Тесла по-сербски, — спасибо, что навестил всеми брошенного старика.

— Но у тебя, как я вижу, посетитель, — Косанович повел головой в сторону столика.

— Был, — коротко ответил Тесла, усмехаясь.

— Ты нас познакомишь?

— Он ушел.

— Как? — изумился Косанович. — Разве что через окно.

Тесла согласно кивнул и, указав рукой на приоткрытое окно, продекламировал:

Чертям и призракам запрещено
Наружу выходить иной дорогой,
Чем внутрь вошли; закон на это строгий.

— Опять «Фауст», вечный Гёте! Похоже, дядя, ты обдумываешь какую-то новую идею.

— Конечно.

«Быть может, Савва — последний, кто навестит меня на этом свете, — вот о чем думал Тесла. — Так третий ларец — его?»

Мысль эта не вызвала энтузиазма. Тесла любил племянника. Он был внимателен, заботлив, почтителен, искренне восхищался дядей, немало делал, чтобы прославить и увековечить его имя, носился с идеей создания в Белграде музея Теслы и выбил ему вполне сносную пенсию от югославского правительства — шестьсот долларов в месяц. Но он был дипломатом и представлял страну, сшитую из лоскутов всего лишь четверть века назад, раздираемую внутренними противоречиями и к тому же подвергшуюся агрессии нацистской Германии. Он метался между различными сторонами, вовлеченными в эти конфликты, и втягивал Теслу во все эти дела. То он приводит к нему в отель находящегося в изгнании юного югославского короля, то просит подписать обращение к новому коммунистическому лидеру Югославии Иосипу Броз Тито…

— Дядюшка, может быть, ты все же встретишься с Элеонорой? — донесся голос Косановича, подтверждая эти мысли. — Поддержка американского президента нам жизненно необходима.

«Равно как и Черчилля, и Сталина, — неприязненно подумал Тесла, — слава богу, ты не можешь организовать встречу ни с ними, ни с их женами».

Собственную неразборчивость во встречах и контактах Тесла при этом забывал. В течение многих лет он был близок с немецким поэтом и скандальным журналистом Георгом Сильвестром Виреком, по слухам, внебрачным внуком кайзера Германии Вильгельма II. Ярый немецкий националист, Вирек в тридцатые годы перекинулся на сторону Гитлера, став, по сути дела, его американским представителем. Он усиленно обхаживал Теслу, уговаривая его переехать в Германию, где ему будут созданы все условия для работы. Над чем? Тесла понимал без слов: над «лучами смерти».

С тем же подкатывались к Тесле и Советы. Началось это еще при жизни Ленина, который обратился к Тесле с предложением приехать в Россию для внедрения «систем многофазного переменного тока и строительства региональных энергораспредепительных станций». Тесла не поехал, уравновесив этим отказ в аналогичной просьбе императору Николаю II. Но в тайное общество «Друзей Советской России» вступил и даже дал кое-какие деньги на помощь голодающим. Во второй половине тридцатых к Тесле зачастил представитель советской внешнеторговой компании Амторг Вартанян. Как-то раз возбужденный слухами Косанович, воспользовавшись благодушным настроением дяди, спросил напрямую:

— А правда, что ты продал Советам свои разработки по лучевому оружию за 25 миллионов долларов?

— Какие двадцать пять миллионов?! — всплеснул руками Тесла. — Ты хоть представляешь себе, что это такое — двадцать пять миллионов?

Большего от дяди добиться не удалось. Жизнь его ни на йоту не изменилась, и Косанович забыл бы об этом случае, если бы Тесла время от времени не подзадоривал его высказываниями типа:

— Армяне — хитрая нация и бывают иногда чрезвычайно убедительны.

Не отставали и прочие. В1937 году, «в ознаменование восемьдесят первой годовщины рождения», на торжественном ужине, устроенном в его честь, Тесле вручили высшую награду Чехословакии — орден Белого льва и орденскую ленту Белого орла, высочайшую награду Югославии. Тесла только посмеивался, ожидая продолжения. Оно вскоре последовало, начались закулисные переговоры, через несколько месяцев, идя навстречу требованиям Теслы, за одним столом собрались представители военных ведомств США, Советского Союза, Англии, Чехословакии и Югославии. Речь шла о системе коллективной безопасности, основанной на оборонительном щите из установок лучевого оружия, созданного Теслой. После этой встречи он угодил под колеса автомобиля и, с тремя сломанными ребрами, едва добрался до своего отеля. Он счел это знаком свыше и больше не играл в «коллективную безопасность».

Если бы кто-нибудь посмел упрекнуть его в неразборчивости связей и контактах с явными врагами Америки, Тесла бы спокойно ответил: «Я не неразборчив, я, наоборот, очень разборчив. Я никогда не дам мое изобретение, которое может быть потенциально использовано для цепей разрушения, какой-то одной стороне, даже и Америке. Я дам его всем, сделав бессмысленным его смертоносное применение. Если не будет возможности успешно напасть ни на одну страну, войны станут не нужны. Они прекратятся сами собой, и наступит всеобщий мир».

Собственно, он так и говорил во всеуслышанье. И с такой его позицией были вынуждены смириться власть имущие. «Потому что я им нужен и потому что они знают, что я не нанесу вред Америке», — усмехаясь, говорил Тесла. У него было две секретные лаборатории в Нью-Йорке, где он выполнял работы по заказу военных ведомств, одна из них поблизости от отеля, под мостом на Пятьдесят девятой улице недалеко от Второй авеню. ФБР ничего не могло с ним поделать, кроме как скрупулезно фиксировать его многочисленные встречи с «врагами демократии». Да еще распускать слухи, что Тесла давно не у дел, да и вообще выжил из ума, вы только посмотрите, какие фантастические планы он строит, какой антинаучный бред несет в статьях, выступлениях и интервью газетам.

Сейчас Тесле не было никакого дела до этих мелких подлянок, до власть имущих, до человечества, схлестнувшегося в мировой войне, и даже до его собственных исследований. Он уже распрощался с этим миром, и перед уходом ему оставалось лишь передать последнюю шкатулку. «Выходит что — Савве? — мысли, сделав круг, вернулись все к тому же вопросу. — Но сможет ли он правильно распорядиться документами? Будет ли достаточно терпелив, чтобы ждать годы? Или немедленно взломает замок и, ничего не поняв, передаст документы — кому? Американцам, Советам, Тито? Или безвестному покупателю, который предложит хорошую сумму? К сожалению, деньги в этом мире решают почти все».

— Я зашел к тебе в частности для того, чтобы сообщить, что я урегулировал эту маленькую финансовую проблему, — сказал Косанович, как нарочно подгадал.

— Какую? — спросил Тесла.

— С оплатой отеля.

— Не знаю такой проблемы.

— Ты полгода не платил за проживание.

— Я и полгода назад не платил. Это ты заплатил этому разбойнику. Зачем?

— Ну как же, дядя, в Америке принято платить…

— Да ты оглянись вокруг, — прервал его Тесла, — больше половины устройств в этом отеле либо изобретены мною, либо работают благодаря моим изобретениям. Да благодаря моим изобретениям владельцы отеля экономят, и зарабатывают в день больше, чем стоит мое годичное проживание здесь, так с какой стати мне еще и платить? Это они должны мне платить, но я великодушно не требую с них этого!

— Эх, дядя, дядя, ты сделал столько великих изобретений, но забыл об одном маленьком, но чрезвычайно полезном устройстве.

— Каком? — насторожился Тесла.

— Об аппарате для получения неограниченных сумм денег.

— Вы все просто помешались на деньгах! Вот я никогда не придавал деньгам значения большего, чем они заслуживают. Деньги мне были нужны лишь для выполнения моих исследований, ни для чего больше.

— Но ведь с Эдисоном ты разругался именно из-за денег.

— Как же ты не понимаешь!.. Ведь я тебе тысячу раз рассказывал эту историю! Я приехал из Парижа в Нью-Йорк, к Эдисону, с идеей внедрения моей системы переменного тока. Он даже не пожелал меня выслушать. Он положил мне восемнадцать долларов в неделю и заставил заниматься ремонтом его генераторов постоянного тока, которые постоянно ломались, установкой комнатных ламп накаливания и уличных дуговых ламп. Я терпел три месяца, а потом прямо сказал Эдисону, что способен на большее, что я могу усовершенствовать его устройства. Что ж, сказал он мне, валяй, парень, и если ты сделаешь что-нибудь стоящее, ты получишь пятьдесят тысяч долларов. За полгода я создал двадцать четыре различного вида машин, которые впоследствии стали стандартами и пришли на смену собственным машинам Эдисона. Когда я пришел к Эдисону за заслуженным вознаграждением, он расхохотался мне в лицо. Ты по-прежнему парижанин, сказал он мне, когда станешь настоящим американцем, ты оценишь эту американскую шутку. Я повернулся и ушел, ушел от Эдисона, ушел из компании Эдисона. Дело было не в деньгах, я просто не люблю, когда меня обманывают.

— Но в чем он обманул тебя, дядя? Ведь у вас не было подписанного договора.

Тебе, педанту, нужен чек
И веры не внушает человек?
Но если клятвы для тебя не важны,
Как можешь думать ты, что клок бумажный,
Пустого обязательства клочок,
Удержит жизни бешеный поток?
Наоборот, средь этой быстрины
Еще лишь чувство долга только свято.
Сознание того, что мы должны,
Толкает нас на жертвы и затраты.
Что значит перед этим власть чернил?
Меня смешит, что слову нет кредита,
А письменности призрак неприкрытый
Всех тиранией буквы подчинил.

— Сдаюсь! Сдаюсь! — давно уже кричал Косанович.

— То-то же, — удовлетворенно сказал Тесла. — В любых обстоятельствах вести себя надо по-людски, не ставить деньги и бездушный документ выше человека. Я вот тебе расскажу еще одну историю, хотя ты, конечно, ее знаешь, но лишний раз послушать не грех, может быть, поймешь что-нибудь в конце концов. Как и то, что вожделенный тобой аппарат для производства неограниченных сумм денег у меня все же есть, хотя изобрел его и не я, — и, с усмешкой глядя на напрягшегося племянника, Тесла постучал себя пальцем по лбу. — Вот этот аппарат. К сожалению, по наследству не передается.

— Толку-то. — проворчал Косанович как можно тише.

— Через два года после ухода от Эдисона я подал заявки на тридцать патентов, описывающих всю мою систему переменного тока, и получил их. Еще через год ко мне пришел Джордж Вестингауз, глава «Вестингауз электрик компани». Он предложил мне за эти патенты один миллион долларов наличными. Ты можешь себе представить, что был миллион долларов в 1888 году? Нет, не можешь. Когда после ухода от Эдисона я остался без работы, мне пришлось рыть канавы за два доллара в день, да и у Эдисона я получал немногим больше. Или вот еще один пример. В те годы грянул финансовый кризис, в Америке они случаются с пугающей периодичностью, и правительство Соединенных Штатов оказалось на грани банкротства, ему нечем было платить зарплату федеральным служащим, а главное, платить по его обязательствам. Какая сумма, по-твоему, требовалась? Восемь миллионов долларов! И это — правительству Соединенных Штатов!

— И что же? — Косанович даже приподнялся в кресле.

— Деньги правительству дал Пирпонт Морган, — отмахнулся Тесла и продолжил: — Так вот, Джордж Вестингауз дал мне миллион долларов плюс роялти — доллар с каждой лошадиной силы генераторов и двигателей, произведенных в соответствии с этими патентами. Любители считать деньги в чужих карманах подсчитали, что в 1905 году, когда истекал срок действия основных патентов, я должен был получить двенадцать миллионов долларов лицензионных платежей. Почему я их не получил? Потому что через четыре года после заключения нашей сделки разразился очередной финансовый кризис и компания Вестингауза оказалась на грани разорения. Джордж пришел ко мне, и без обиняков и извинений изложил ситуацию. Лицензионные платежи лежали на нем неподъемным грузом. И я отказался от них. Все, и ты в том числе, скажете, что я совершил огромную глупость. Но Джордж поверил в меня, когда у других такой веры не была он и так заплатил за мои патенты беспрецедентную для того времени сумму, и он делал все, чтобы продвинуть мою систему. Как я мог поступить иначе? Вот это я называю: вести себя по-людски. После этого в моей жизни случались черные времена, мои отношения с Вестингаузом испортились, и пути наши бесповоротно разошлись, но никогда я не жалел о своем решении. В те дни я понял одну чрезвычайно важную вещь: есть высший закон воздаяния, по которому я получу причитающееся вознаграждение, подарив миру мое открытие.

— Какое вознаграждение? От кого получишь? — пожал плечами Косанович.

— А ты не догадываешься? От Высшего Судии, который суть справедливость. Щедро даря открытие, я получал от Наго возможность сделать следующее, ко мне приходило озарение, в меня вливались силы, меня миновали напасти и невзгоды. Впрочем, о чем с вами, безбожниками, говорить. Я сколько лет пытался, никто не хотел меня понять. Хотя пользовались многие. Любители проехаться на дармовщинку. Ведь с тех пор, как я проникся великим законом воздаяния, я отказался от какой бы то ни было коммерческой деятельности, сосредоточившись на научной, лабораторной, исследовательской работе. И при этом я никогда не брал платы за свою профессиональную деятельность.

— А у тебя была какая-нибудь иная деятельность? — усмехнулся Косанович.

— Не было, тут ты прав. Вся моя жизнь была в работе. И я ни от кого не принимал платы за мою работу.

Я публиковал в год десятки статей в газетах и журналах, давал пространные интервью на самые разные темы, читал лекции, собиравшие сотни и тысячи людей, давал консультации, а иногда, увлекшись какой-нибудь проблемой, месяцами работал в лаборатории какой-нибудь компании. И за все это я не получал ни цента. А какой конфликт на этой почве возник у меня с моим другом Коммерфордом Мартином, журналистом и редактором «Электрикал Уорлд». В 1893 году он издал книгу «Изобретения, исследования и статьи Николы Теслы», которая и сейчас, почти через пятьдесят лет, числится в списке бестселлеров, — заметил Тесла с гордостью. — Я, конечно, понимал, что Мартин, как издатель, хочет получить на этом некоторую прибыль или хотя бы вернуть вложенные деньги, но я не мог продавать свою книгу, я раздавал ее бесплатно. Это вызвало неудовольствие Мартина, это подрывало его бизнес, — с презрением в голосе сказал Тесла, — он предложил мне выкупить часть тиража и делать с ним, что мне заблагорассудится. Что ж, я занял денег у Мартина, выкупил часть тиража и продолжал раздавать книги бесплатно. Все издатели таковы! С тех пор, я не желал иметь с ними дела.

— Но ты принимал десятки и сотни тысяч долларов от Моргана, Астора, Адамса, от правительства, наконец, — сказал Косанович, — и еще ты получал роялти со своих патентов.

— То было не вознаграждение, а инвестиции. Финансисты вкладывали деньги, чтобы получить прибыль. И они получали ее, я же получал возможность продолжать свои исследования. Что же до роялти… Промышленники использовали мои патенты, получали прибыль, это их профессиональная деятельность. Часть прибыли они по справедливости отдавали мне, какое же это вознаграждение за работу?

— Очень тонкая казуистика, — рассмеялся Косанович.

— Приходится, Саввушка, — рассмеялся в ответ Тесла, — верность принципам превыше всего.

— Ох уж эти принципы! Ты бросался в новые проекты, не завершив старые, и инвесторы выходили из твоих предприятий, не дождавшись прибыли и проклиная тебя на всех углах, — сказал Косанович, пользуясь неожиданно благодушным настроением дяди.

— Ты за них не переживай, эти своего не упускали и все получали сполна. Просто они хотели больше, а я хотел — большего. Я им предлагал всемирную паутину, а им была нужна усовершенствованная мышеловка. Я им предлагал систему беспроводной передачи энергии и информации, включая голос, музыку, изображение, а их интересовала система связи с береговыми судами посредством азбуки Морзе. Для этого есть дилетанты, компиляторы и воры вроде Маркони. То-то они так с ним носились и так его превозносили. Серость тянется к серости. А меня они не понимали, не понимали и боялись. Впрочем, некоторые понимали. Пирпонт Морган-старший был великий человек с глобальным мышлением, именно поэтому он понимал и дал денег для строительства первой передающей станции в Уорденклифе. Но чем дальше продолжались работы, тем чаще его, владельца «Дженерал электрик» и бесчисленного множества других предприятий, связанных с производством, распределением и потреблением электроэнергии, посещали следующие мысли, которые я ясно читал в его глазах. Как впишется новая система беспроводной передачи и распределения энергии в уже существующую экономическую и финансовую структуру? Будет ли она приносить пользу, не подрывая источники больших доходов, нежели те, что будет приносить она сама? Как наиболее эффективно контролировать ее эксплуатацию? И можно ли вообще контролировать ее, если любая точка на Земле может стать неограниченным источником энергии для всякого, кто не поленится подключиться к ней с помощью нехитрого устройства? И как собирать плату за электричество? Ответы на эти вопросы если и были, то весьма неутешительные для глобального финансиста. И Морган прекратил финансирование работ, а мои патенты, переданные ему в распоряжение, положил под сукно. Не он один! На заре самолетостроения я утверждал, что двигатели с пропеллером — тупиковый путь, будущее за самолетами с реактивными двигателями и дирижаблями. Первые — там, где нужны скорость и маневренность, вторые — для доставки тяжелых грузов в любые точки земного шара. Не послушали. Что имеем? Медленные, неповоротливые машины и аэродромы с бесконечными взлетно-посадочными полосами, больше похожими на шоссе.

— Но вертолеты Сикорского! — не утерпел Косанович.

— Сикорский из наших, из славян, он придумал нестандартное решение, снабдив мой летательный аппарат вертикального взлета двигателем с пропеллером. Снимаю перед ним шляпу и, присоединяя его вертолеты к списку, остаюсь при своем мнении.

А возьмем автомобили. Знаешь ли ты, на чем перевозили посетителей Чикагской выставки 1893 года?

На электромобилях! А потом все перекинулись на двигатели внутреннего сгорания. И опять я утверждал, что это — тупиковый путь. Только пожжем почем зря нефть и задымим атмосферу. Будущее за электрическими двигателями, черпающими энергию из окружающей среды. И за гибридными двигателями, включающими как один из элементов мои газовые турбины. Но Генри Форд был влюблен в свое детище, оно приносило ему колоссальные прибыли, зачем ему нечто принципиально иное? Все дело в прибыли, в сиюминутной прибыли. Но можно воспрепятствовать продвижению изобретения, а мысль нельзя убить. Человечество, вынуждаемое обстоятельствами или повзрослев, вернется к моим идеям, воплотит в жизнь мои изобретения. И я увижу это!

Косанович какое-то время беззвучно разевал рот.

— Мы все желаем тебе долгих лет жизни, — выдавил наконец он, — но человечество взрослеет так медленно…

«Сказать ему? Намекнуть? — подумал Тесла. — Непременно надо будет. А то у него одни военные секреты на уме. Но не сейчас. В конце, перед самым уходом, его уходом. Запоминается последнее».

— Да, придется запастись терпением, — с улыбкой сказал он, и, не удержавшись: — Всем нам. Но ничего, подождем, нам спешить некуда. Ведь мы из рода долгожителей, не так ли? А живем мы долго, в частности потому, что никуда не спешим, это один из секретов долголетия. Запомни это, Саввушка. Лично я с юношеских лет был уверен, что проживу сто пятьдесят лет, так чтобы заглянуть и в новое тысячелетие. И ведь прожил бы! Но у меня украли эликсир жизни, живую воду, aqua vita. А, ушки на макушке! Но ведь ты, насколько мне известно, не пренебрегаешь этим чудесным снадобьем. Да, я имею в виду виски. Я пил его на протяжении многих лет. Это источник очень полезной энергии, а в энергии я немного понимаю. Конечно, не всякое. Американский бурбон вполне может и сократить жизнь, а вот шотландское средней выдержки, лет эдак пятнадцати-восемнадцати… Они мне напоминало нашу родную самогонку, источник активного долголетия наших предков. И тут, как на грех, объявили «сухой закон». Ты застал фарс, а первое действие было, как водится, трагедией. Это было в начале Первой мировой войны. Мера традиционная, даже Россия с ее бесконечными зимами и трескучими морозами пошла на это, мера вынужденная и для многих категорий населения даже благотворная. Но нельзя же всех стричь под одну гребенку! Я выступил в прессе, назвав этот закон недопустимым нарушением моих гражданских прав. Выступление не возымело действия, наверно, надо было обратиться в Верховный суд. Мне, как законопослушному гражданину, ничего не оставалось делать, как смириться и отказаться от виски, равно как и от вина. Это стоило мне двадцати лет жизни. Боюсь, что больше ста тридцати я не протяну.

Сказано это было нарочито печальным голосом, но в глазах Теслы мелькали веселые искорки. Заметив их, Косанович тоже настроился на легкий лад.

— Ты лукавец, дядюшка, — воскликнул он, — деньги ему не нужны! Да никто в Нью-Йорке не тратил деньги с такой царственной легкостью.

— Ты не можешь этого знать. Когда ты приехал в Америку, я уже стал по-старчески скуповат.

— Кое-что и я застал, и тем легче поверил в многочисленные рассказы.

— Саввушка, никто не мог сказать, что я бездумно расшвыривал деньги, доставшиеся мне тяжким трудом!

— А кто двадцать пять лет жил в «Уолдррф-Астории», самой дорогой гостинице Нью-Йорка, пристанищу герцогов и миллионеров?

— Ну надо же мне было где-то жить. Я же не покупал особняков, что действительно было бы бездумной тратой денег, а всю жизнь, одинокий, скитался по отелям. И что ты имеешь против герцогов? Они, по крайней мере, ведут себя прилично, тихо. Если я сплю два часа в сутки, то я имею право проспать их в тишине. И, кстати, это было совсем не дорого. Верный своим принципам, я тратился только на чаевые и обеды.

— Ага, обеды! Кто вызывал в Уорденклиф лучшего повара Нью-Йорка, чтобы он готовил тебе обеды? — вновь подначил старика Косанович.

— К сожалению, не лучшего, всего лишь шеф-повара «Уолдорф-Астории». Но не мог же я есть абы что, особенно в период напряженной работы. Это была производственная необходимость, не более того.

— А шикарные обеды в той же «Уолдорф-Астории», о которых судачили газеты и домохозяйки, и на которые все стремились попасть…

— Естественно, стремились, всеми правдами и неправдами, — прервал его Тесла, — потому что приглашение на мой обед означало, что человек занимает не просто видное место в обществе, а принадлежит к сливкам высшего общества или обладает каким-то невероятным талантом.

— Это была тоже производственная необходимость?

— Конечно, потому что избранные из избранных отправлялись после обеда в мою лабораторию, где я демонстрировал им свои последние изобретения. Ты можешь предложить лучший способ поиска инвесторов?

Косанович не смог.

— Что же до роскошности обедов, — продолжал Тесла, — то это лишь дань моему перфекционизму. Я никогда и ничего не делаю наполовину. Если уж я устраивал обед, то не оставлял на волю случая ни единой мелочи в том, что касалось кухни, сервировки и обстановки. Я выбирал самую редкую рыбу и птицу, мясо самого превосходного качества, самые изысканные напитки, лучшие марочные вина. Сидя во главе стола, я снимал пробу с каждого подававшегося блюда, и если какой-то соус или вино, неоспоримо высокого качества, казались мне все же недостойными моих гостей, я отвергал их. Должен тебе заметить, что слухи о тех обедах все же сильно преувеличены. Да и продолжалось все это недолго, года два, не больше. Светская жизнь отнимала слишком много времени, отрывала от работы. Я вернулся к уединенному образу жизни, лишь изредка встречаясь с действительно интересными мне людьми: с Марком Твеном, Киплингом, Дворжаком, Падеревским.

Тесла с отрешенным видом поднял глаза к потолку, — его пальцы непроизвольно задвигались, имитируя движения пианиста. Косанович понял, что еще немного — и дядя ударится в воспоминания об исполнении Падеревским Шопена или примется читать наизусть стихи Киплинга, как не раз уже случалось, так, что он поспешил вернуть разговор в прежнее русло.

— А слухи о твоих демонстрациях в лаборатории тоже сильно преувеличены? Рассказывали, что они были эффектнее, чем твои обеды. Ты показывал фокусы, граничившие с чудом. Твои гости делились восторженными впечатлениями с газетчиками, те пересказывали их читателям, и те, зачастую далекие от науки люди, тысячами стекались на твои лекции, шли как в цирк — семьями. И ты полностью удовлетворял их любопытство. Стоял на обширном полотне, сотканном из яростного, слепящего света, твое тело было окружено блистающими искрами, словно щупальцами осьминога, пучки световых игл расходились от спины. Рассказывали, что, когда ты протягивал руки, живые языки пламени срывались с твоих пальцев, словно мириады крошечных снарядов, с такой скоростью, что, казалось, могли пройти сквозь стены.

— Фокусы! Цирк! — добродушно проворчал Тесла. — В моих показах было не больше фокусов, чем в представлениях Гудини. И готовился я к ним не менее тщательно, придумывал и собирал специальное оборудование, проверял его и репетировал десятки раз. Я ведь никогда не показывал один и тот же эксперимент дважды. Для людей понимающих в каждом из них проступали черты нового изобретения или даже открытия. Непонимающие же видели в них действительно чудо, и в некоторых из них пробуждалось желание разобраться в сути этого чуда. Поэтому я никогда не препятствовал допуску детей и подростков на мои научные лекции. Кто знает, возможно, кто-то из них, завороженных красивыми опытами, решил посвятить свою жизнь благородному делу науки.

— Хоть убей, дядя, но я до сих пор не понимаю твой трюк с пропусканием через себя тока напряжением в миллион вольт. Ведь это запросто могло убить тебя, — сказал Косанович, улыбнувшись собственному каламбуру.

— Над тобой довлеет стереотип описания этого варварского американского способа казни на электрическом стуле или собственный отрицательный опыт, когда ты получал болезненный удар при прикосновении к оголенному проводу домашней электропроводки. Но ведь ты наслаждаешься солнечным светом, его живительным теплом. А в чем, в сущности, разница между переменным электрическим током и солнечным светом? Только в частоте. У бытового электричества она 60 герц, у световых волн — миллиарды герц. Где-то между двумя этими крайностями электромагнитные вибрации с необходимостью должны утратить свою смертоносность. В электрическом ударе, наносимом организму, есть два аспекта. Первый — разрушение тканей теплом, которое усиливается с ростом силы тока, убивает ведь ток, Саввушка, амперы, а не вольты. Второй — боль, сила которой зависит от частоты тока. Каждый период переменного электрического тока создает отдельный импульс, который передается в головной мозг в виде боли. Я выяснил, что нервы способны реагировать на электрический импульс с частотой до семисот герц, большую частоту мы просто не чувствуем. Совершенно аналогично наш слух не способен воспринимать вибрации с частотой выше пятнадцати тысяч герц, а глаз не различает световые вибрации выше фиолетовой части спектра. Когда я понял это, то поставил мысленный эксперимент и убедился, что высокочастотные токи не нанесут вреда моему организму. Тогда я просто ваял и прикоснулся двумя пальцами к выходным клеммам генератора переменного тока с частотой двадцать тысяч герц. Я не ощутил ничего, кроме быстро нарастающего жара в пальцах. Тогда я пропустил ток через мой трансформатор с воздушным сердечником и увеличил его напряжение в десять тысяч раз, до завораживающего всех значения в миллион вольт, и при этом во столько же раз снизил силу тока, сделав его совершенно безвредным для организма. Я мог спокойно пропускать его через свое тело, от руки к руке или от головы до пят. Но возникла одна довольно неприятная проблема: когда я брался рукой за оголенный вывод трансформатора, в последний момент между проводом и рукой проскакивала искра, которая больно жалила и обжигала. Тогда я стал прикасаться к выводу металлическим стрежнем, который со стороны выглядел как волшебная палочка. А проскакивающие искры, теперь ясно видимые, только добавляли эффектности демонстрации. В другую руку я брал стальной стержень, и прикасался им к свинцовому диску, и он плавился на глазах присутствующих. Или дотрагивался голой рукой до лампы, и она загоралась без всяких проводов. Или просто протягивал руку в направлении вакуумной лампы, и она вспыхивала ослепительным светом. Фокусы… — усмехнулся Тесла. — Куда ж без фокусов! Фокусы и есть. Я тебе открою страшную тайну: этот ток в миллион вольт не проходил через мое тело. Высокочастотные токи текут по воздуху. Этим и было вызвано свечение вокруг меня во время демонстрации опытов, столь изумлявшее зрителей, а мистически настроенных людей и вовсе повергавшее в священный трепет. Знаешь, мне нравилось ощущение тока в миллион вольт, текущего по поверхности моей кожи, оно вызывало приятное щекотание, нежное поглаживание сродни прикосновению голубиного пуха.

— Что-то мне не верится, что ты делал все это лишь для просвещения и развлечения почтеннейшей публики, — последние слова Косанович произнес тоном ярмарочного зазывалы.

— Правильно не верится, — усмехнулся в ответ Тесла, — я же уже говорил тебе, что на моих лекциях, и особенно на частных демонстрациях, в моей лаборатории всегда присутствовали промышленники и финансисты. По сути дела, я рекламировал им мои изобретения. Так уж устроен человек, что потрясти и увлечь его может только чудо. Ведь тот же Вестингауз пришел ко мне после моего выступления перед аудиторией Американского института инженеров-электриков. Но Джордж был специалистом в электротехнике, выдающимся специалистом, а большинство финансистов по своему образованию ничем не отличались от средних обывателей. Им я и являл чудо, множество чудес.

— Да, без рекламы нынче ничего не продашь, — согласно кивнул головой Косанович и, понизив голос, тихо добавил, — даже секреты.

— Я тебя понимаю, я тоже продавал секреты, — сказал Тесла и тут же поправился, чтобы избежать двусмысленности: — Свои секреты. И я старался обернуть их в яркую упаковку. Некоторые мои друзья-журналисты тоже преуспели в этом.

Он замолчал, переведя взгляд на большую фотографию в рамке, висевшую на противоположной стене. На ней была изображена гигантская лаборатория Теслы в Колорадо-Спрингс. Лаборатория походила на большой амбар, собственно, она и была когда-то амбаром. Площадь ее была около девятисот квадратных метров, так что боковые стены не попали в кадр. Высота от пола до потолка — более семи метров. Посередине лаборатории, лишь немного не доходя до стен, стоял круглый деревянный каркас диаметром 23 метра, обмотанный толстым проводом, — гигантская катушка Теслы. Внутри ее на пустом пространстве располагался слева четырехметровый трансформатор, увенчанный сверху большим медным шаром, а справа — несколько приемных устройств различной высоты. От шара к приемникам тянулось множество светящихся линий — электрических разрядов, целый пучок молний. Часть светящихся линий утыкалась в пол, образуя шатер над сидящим в кресле мужчиной в белоснежной рубашке и выставленных напоказ элегантных ботинках, читающим толстую книгу. Внизу фотографии была надпись бисерным почерком:

Эксперимент Николы Теслы.

Косанович не сразу сообразил, на что устремлен взгляд дяди. Потом тоже стал рассматривать эту тысячи раз виденную и многократно воспроизведенную в различных изданиях фотографию. Наконец, хлопнул себя ладонью по лбу.

— Так это… — смеясь, начал он.

— Конечно, монтаж, — улыбнулся Тесла, — дело не в том, что такое невозможно. — И, внезапно посерьезнев, сказал с нажимом: — Все, зафиксированное на фотографиях, хранящихся в моем архиве, сколь невероятным оно бы ни казалось, возможно и имело место в действительности. Ho! — Улыбка вернулась. — Не мог я так сидеть в лаборатории. Во время эксперимента я был весь в эксперименте, наблюдал, снимал показания приборов, крутил ручки. Но Мартин счел, что такая композиция будет намного эффектнее. Я бы до такого не додумался!

— Эффектно получилось, — согласно кивнул головой Косанович, — сверхчеловек! Да, дядя, ты всегда любил изображать из себя сверхчеловека. И, признайся, ощущал себя сверхчеловеком, если не самим Господом Богом.

Какой я Бог? Я знаю облик свой.
Я червь слепой, я пасынок природы,
Который пыль глотает пред собой.
И гибнет под стопою пешехода, —

продекламировал Тесла.

— Уничижение паче гордости, так говорят у нас, — сказал Косанович и украдкой посмотрел на часы.

— Что-то заболтались мы сегодня, — сказал Тесла, не показывая виду, что заметил это движение, — знать, старею, воспоминания о прошлом затмевают настоящее и не позволяют задумываться о грустном будущем. Кстати, о будущем. Всякое в жизни может случиться, то есть понятно, что может случиться со мной. Ты мой единственный наследник. Все мои вещи хранятся… Ну, ты лучше меня знаешь, где они хранятся, потому что платишь за хранение. Но самое ценное, ценное и важное для меня, я храню здесь. — Тесла вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с невысокой шкатулкой красного дерева размером чуть больше стандартного листа писчей бумаги с латунным врезным замком. — В этой шкатулке — итог моей жизни и залог жизни будущей, это мое своеобразное завещание и в то же время послание будущим поколениям. Я оставляю ее тебе.

Косанович протянул руки, — чтобы взять шкатулку, но Тесла остановил его.

— Нет, нет, не сейчас. Я ее поставлю в сейф, ведь у тебя есть второй ключ от сейфа, и когда я уйду, ты первым делом придешь сюда и заберешь шкатулку. Потом отвезешь ее на родину, ведь ты рано или поздно вернешься туда, и будешь хранить ее всю свою жизнь, а потом передашь… кому захочешь, тому и передашь, и пусть он или она тоже хранит ее всю жизнь.

— Да, дядя, — сказал Косанович, не скрывая удивления, — я сделаю все, как ты говоришь.

Тесла подошел к сейфу, вделанному в стену, открыл его и поставил в самый низ шкатулку. Косанович заглянул ему через плечо. Сейф был пуст, только на средней полке лежал конверт без надписи. «Завещание или копия завещания, — подумал Косанович, — тонковато, конечно, но что ему завещать?»

Провожая племянника к дверям, Тесла вдруг остановился и начал медленно говорить:

— Люди жаждали и жаждут чудес. Но штука в том, что поверить в чудо можно, лишь отключив сознание. Люди думающие не склонны верить не только в чудеса, но в большинстве случаев и в то что выходит за пределы их знания, непосредственного опыта или круга возможного, начертанного образованием. Все, что выходит за пределы этого круга, они считают невозможным. Поэтому часто мне приходилось искусственно занижать высоту своих открытий, чтобы создать видимость попадания в круг привычных людям понятий и представлений. Что далеко ходить за примерами: я, как ты знаешь, почти пятьдесят лет занимался проблемой связи с внеземными цивилизациями, с иными мирами, — с нажимом сказал он. — Люди, большинство, называющее себя здравомыслящим, называли меня фантазером и открыто поднимали на смех. У меня есть и последователи, до сих пор пытающиеся установить связь с обитателями Марса. Нет на Марсе никаких обитателей, я это знаю точно, потому что очень сильно продвинулся в моих исследованиях. — Тесла многозначительно помолчал. — Но я был вынужден говорить, что я пытаюсь установить связь с внеземными цивилизациями, потому что люди еще могут как-то принять и переварить это. В отличие от другого… — Тесла вновь замолчал, вперив немигающий взгляд в племянника, потом продолжил, как бы спохватившись: — Что ж я тебя задерживаю! Ты иди, Савва. Но не забывай меня, моих просьб. Надеюсь, ты придешь сюда послезавтра.

— Да, конечно, ведь послезавтра праздник — Рождество.

— Долгих лет жизни тебе, Савва!

В холле отеля Косановича ждал секретарь.

— Мы опаздываем, патрон, — сказал он.

— Да, знаю, но старик заболтался, не мог же я его прервать.

— Как здоровье мистера Теслы?

— Бодр на удивление. Мне бы быть в такой физической форме в его возрасте! Но голова начинает сдавать, это мягко говоря. Показывает мне шкатулку, береги, говорит, это самое для меня дорогое, это итог жизни. Я поначалу подумал, что завещание, но потом сообразил, что мемуары, старик давно грозился их написать. Нет чтобы сразу их мне отдать, так он их в сейф запер.

— Мемуары Николы Теслы представляют огромную ценность, — заметил секретарь.

— Они бесценны!

Косанович с секретарем торопливо вышли из отеля. Вслед им, захлопнув блокнот со стенограммой разговора, двинулся человек среднего роста в черных ботинках на толстой каучуковой подошве, сером костюме мышиного цвета пальто и надвинутой на самые глаза шляпе. Неприметность человека бросалась в глаза. «ФБР», — дружно подумали обитатели, посетители и служащие отеля, провожая его взглядами…