ДАРВИНИЗМ И РАСОЛОГИЯ

ДЛЯ ТОГО, чтобы до конца понять, как и почему из всего только трех установленных наукой изначальных больших рас образовались в течение десятков тысяч лет все нынешние народы мира (а их около тысячи), вполне достаточно внимательно изучить основополагающий труд Чарльза Дарвина «Происхождение видов».[41] Гениальный естествоиспытатель со всей осмотрительностью и деликатностью, присущими истинному ученому, открыл весьма жесткие и регулярные закономерности развития живой природы, полностью применимые к человеку как виду homo sapiens.

Наряду с такими фундаментальными понятиями как борьба за существование, приспособление, выживание и естественный отбор, он ввел и особенно важные для нашей темы: изменчивость и расхождение признаков (дивергенция). Все эти основные понятия взаимоувязаны между собою. Поскольку максимальной выживаемостью в процессе борьбы за существование обладают обычно формы, более уклоняющиеся от среднего типа, а особи с промежуточными свойствами вымирают, — в природе внутри одного вида постоянно осуществляется расхождение признаков, усиливаемое перенаселенностью, жестокой внутривидовой борьбой и половым отбором.

Схематически это выглядит так: природа постоянно выбрасывает в мир разные варианты одного вида с изменениями, иногда совершенно незначительными. Это происходит отнюдь не в ответ на «требования среды», но, так сказать, автоматически, «на всякий случай», «про запас», поскольку среди вариантов есть изменения как более, так и менее пригодные для условий среды (и даже уродства). Дарвин указывает: «Мы должны допустить… так называемые самопроизвольные вариации, в которых природа условий играет, по видимому, совершенно подчиненную роль. Почковые вариации, как, например, появление махровой розы на обыкновенной розе или нектаринов [гладких персиков] на персиковом дереве, представляют хорошие примеры самопроизвольных вариаций».[42] В другом месте он вполне однозначно затверждает этот принципиально важный момент: «Изменения, явно полезные или приятные для человека, возникают только случайно».[43]

Однако на следующем этапе среда берет свое, отбраковывая (т. е. предоставляя меньше шансов для выживания) те варианты, изменения в которых меньше соответствуют внешним условиям, меньше способствуют приспособлению и выживанию. Такие особи поражаются и в своем потомстве. В то же время особи, наделенные позитивными изменениями, получают шанс на выживание. «Сохранение благоприятных индивидуальных различий и изменений и уничтожение вредных я назвал Естественным отбором, или Переживанием наиболее приспособленных».[44]

Таким образом происходит постепенное совершенствование вида в направлении соответствия той экологической, а у человека еще и социальной, нише, в которой ему суждено пребывать. И хотя «с первого взгляда кажется почти невозможным представить себе, что самые сложные органы и инстинкты могли усовершенствоваться… путем накопления бесчисленных незначительных изменений, каждое из которых было полезно для его обладателей»,[45] тем не менее это действительно так.

Если расу человека мы определим как род, а этносы, от нее произошедшие, как виды, то дарвинистская картина их появления и расхождения представляется нам следующей.

1. Разделение рода на виды первоначально предстает перед нами как разделение вида на разновидности по принципу расхождения признаков (дивергенции). Что это значит? Сам Дарвин объясняет так:

«Принцип, который я обозначаю этим термином, крайне важен и, как мне кажется, объясняет некоторые существенные факты… Разновидности, даже резко выраженные и имеющие до некоторой степени характер видов, — о чем свидетельствует то безнадежное сомнение, которое во многих случаях возникает при вопросе, куда их отнести, — несомненно, различаются между собой гораздо менее, чем хорошие, резко ограниченные виды. И тем не менее, согласно моему воззрению, разновидности — только виды в процессе образования, или, как я их назвал, зарождающиеся виды».[46]

В качестве одного из примеров Дарвин приводит образование двух пород лошадей — скаковой и ломовой — от предков, использовавшихся некогда то так, то эдак и не имевших четкой специализации: «Первоначальные различия могли быть очень малы, но с течением времени, вследствие непрерывного отбора, с одной стороны, наиболее быстрых, а с другой — наиболее сильных лошадей, различия могли возрасти и дать начало двум подпородам. Наконец, по истечении столетий эти подпороды превратились в две хорошо установившиеся и совершенно отличные одна от другой породы».[47]

Если учесть, что терминология той поры допускала весьма вольные подмены (виды — подвиды, разновидности; породы — подпороды и т. д.), то смысл сказанного предельно ясен. От минимальных различий, через их культивирование, — к максимальным, видообразующим: вот путь образования новых видов, независимо от того, ведется ли отбор искусственный или естественный. Дарвин делает важное разъяснение и уточнение: «Если бы разновидность достигла такой степени процветания, что превысила бы численность родоначального вида, то она сделалась бы видом, а вид превратился бы в разновидность; либо она могла бы совершенно заменить и вытеснить родоначальный вид; либо, наконец, обе могли бы существовать одновременно и считаться за самостоятельные виды».[48]

При этом Дарвин настаивает на двух важных тезисах:

А. «Не следует забывать, что под словом „изменения“ разумеются простые индивидуальные различия»;[49] «в природном состоянии малейшие различия в строении или общем складе могут резко изменить тонко уравновешенные отношения в борьбе за жизнь и в силу этого сохраниться»;[50] «индивидуальные различия… представляют собой первые шаги к образованию разновидностей».[51]

Таким образом, род или даже одна-единственная семья, однажды отделившиеся от расового ядра и унесшие с собой на периферию в новую экологическую нишу свои пусть минимальные, но неповторимые биологические особенности, в ничтожной степени отличавшие их от соплеменников, со временем могут вырасти в народ, вполне своеобразный по экстерьеру и поведению.

Б. «Человек отбирает ради своей пользы, Природа — только ради пользы охраняемого организма».[52] Человечество умышленно создало немало полезных пород животных, рыб, растений и пр., но «человеководством» как таковым всерьез пока еще не занималось. Процесс этнообразования — процесс во многом стихийный, особенно на начальном этапе. Однако он, все же, несет в себе черты как естественного, так и искусственного отбора, поскольку брачный подбор носит зачастую не случайный, а осознанный и волевой характер, выражающий эстетические и прагматические предпочтения брачущихся, чего не знают ни растения, ни низшие формы животных. Вместе с тем мы знаем, что длительное расхождение критериев человеческого выбора с законами природы (например, узаконение кровнородственных браков на протяжении нескольких поколений) приводит к вырождению — естественному концу популяции. Таким образом, ошибка племени (рода, семьи) в своей брачной политике — например, переход от экзогамного к эндогамному браку или наоборот — может стоить ему жизни. Естественный отбор действует в человеческом социуме так же, как и в животном мире, хотя проявляется в особом своеобразии.

2. Действие естественного отбора. Что пишет Дарвин о том, как оно происходит?

Во-первых: «Естественный отбор непременно предполагает вымирание, а какую громадную роль играло вымирание в истории мира, — о том непосредственно свидетельствует геология. Естественный отбор ведет также к расхождению признаков, потому что чем более органические существа различаются по строению, привычкам и конституции, тем большее их число может просуществовать на данной площади, — доказательство чему мы можем найти, обратив внимание на обитателей любого маленького клочка земли и на организмы, натурализованные в чужой стране. Следовательно, в процессе изменения потомства одного какого-нибудь вида, при непрерывной борьбе между всеми видами, стремящимися увеличить свою численность, чем разнообразнее будут эти потомки, тем более они будут иметь шансов на успех в борьбе за жизнь. Таким образом, малые различия, отличающие разновидности одного вида, постоянно стремятся разрастись до размеров больших различий между видами одного рода и даже до различий родового характера».[53]

Понятно: раса, чтобы выжить, просто-напросто обязана была раздробиться на этносы, чем больше и разнообразнее, тем лучше. При этом сама она восходила от роли вида к роли рода, а этносы от роли разновидностей — к роли видов. Так — через образование и существование новых видов — увековечивалось родовое бытие расы.

Означает ли это некую «порчу» расы с точки зрения чистоты крови? Ни в коем случае! В этом убеждает дарвиновский пример: «Два стада лейстерских овец, которых содержали м-р Бекли и м-р Бергесс, оба, — по словам Юатта, — происходившие от первоначальной породы м-ра Бекуэлла, сохранялись в течение пятидесяти лет вполне чистокровными. Не может существовать ни малейшего подозрения в том, чтобы оба владельца хоть на сколько-нибудь изменили чистую кровь стада м-ра Бекуэлла, и тем не менее различие между овцами, принадлежащими этим двум джентльменам так велико, что их можно признать двумя совершенно различными разновидностями».[54]

Иными словами, как бы ни отличались, скажем, русские от англичан, это не ставит под сомнение ни их принадлежность к одной расе, ни существование самой расы.

Во-вторых: «Широко расселенные, очень распространенные и обыкновенные виды наиболее изменчивы».[55] Значит, «именно виды, наиболее процветающие, или, как их можно назвать, господствующие, — те, которые широко расселены, наиболее широко рассеяны по своей области и наиболее богаты особями, — чаще всего дают начало хорошо выраженным разновидностям, или, с моей точки зрения, зарождающимся видам».[56]

Здесь мы видим объяснение факта активного рассеяния рас посредством все новых этногенезов и миграции. «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю и обладайте ею»: эта самая первая и самая главная заповедь, данная библейским Богом человеку (причем дважды: Адаму с семьей и повторно — Ною с семьей) полностью соответствует атеистической по сути теории Дарвина, словно списана с его «Происхождения видов»! Поистине, редкий случай абсолютного совпадения научной истины с религиозным императивом…

3. Разобравшись с вопросом о происхождении «чистых этносов» от «чистых рас» путем изменчивости и расхождения признаков, обратимся теперь к вопросу о расовом смешении, о гибридах, о происхождении «вторичных рас» и «полиморфных этносов».

Тут однозначных ответов, похоже, нет.

С одной стороны, Дарвин, изучавший вопрос как ботаник и зоолог, выдвигает тезис: «Промежуточные разновидности не могут существовать особенно долго… как общее правило, они должны подвергаться истреблению и исчезать скорее, чем формы, которые они первоначально связывали».[57]

Кроме того, природа, как правило, блокирует функцию воспроизводства у гибридных форм: гибриды, по идее, вообще не должны размножаться. Это естественно, ведь природа (естественный отбор) занята выведением лишь максимально совершенных видов в соответствии с диалектикой необходимости и возможности! И она нисколько не нуждается в смешанных формах, заведомо менее совершенных, возникших случайно и произвольно, помимо ее закона.

Как реагирует природа на появление таких случайных ненужностей? Она (подобно философской «бритве Оккама», сбривающей «лишние сущности») попросту лишает их потомства в первом же поколении, чтобы не закреплять на Земле чуждый ее закону гибрид.

Дарвин настойчиво пишет по этому поводу:

— «Факт, что виды при скрещивании оказываются бесплодными или производят бесплодное потомство, между тем как при скрещивании разновидностей плодовитость их не страдает»;[58]

— «Едва ли найдется хоть один точно установленный случай полной плодовитости помесей, происшедших от скрещивания двух резко различающихся видов животных»;[59]

— «У чистых видов воспроизводительные органы, конечно, находятся в совершенном состоянии, и, однако, при скрещивании эти виды производят или мало потомства или совсем не производят его. У гибридов, с другой стороны, воспроизводительные органы неспособны выполнять свою функцию, как это можно ясно видеть по состоянию мужского элемента как у растений, так и у животных, хотя самые органы вполне совершенны по строению, насколько об этом позволяет судить микроскоп».[60]

Если исходить из этой биологической данности, смешанные этносы и вторичные расы вообще не должны были бы существовать, неуклонно вымирая в ближайших поколениях. А гибридные вкрапления в гомогенном («чистом») этносе, возникшие путем смешанных браков, либо должны быть бесплодными, либо, ассимилируясь путем дальнейших браков с представителями чистого этноса, должны в конечном итоге растворяться в нем до полной утраты инородных признаков. Надо полагать, что во многих случаях именно так дело и происходило, и происходит. К примеру, науке вообще неизвестны выжившие представители смешанных браков европейцев с австралоидами-аборигенами. Зато известны настолько многочисленные случаи беплодности метисов и мулатов, что это представляет признанную научную проблему. Потомство от европеоидов (мужчин) и азиаток или американоидок (женщин) зачастую нельзя получить иначе как кесаревым сечением, такое потомство нередко отягощено сложными болезнями, генетическими повреждениями, в том числе психическими. В этногенезе древнейших китайцев принимали некоторое участие не только монголоиды, но и европеоиды (племя «ди», «динлины»), на сегодня растворившиеся без следа. И так далее.

С другой стороны, Дарвин, все же, осторожно оговаривается:

«Принимая во внимание все установленные факты по скрещиванию растений и животных, можно заключить, что некоторая степень бесплодия, как при первом скрещивании, так и у гибридов, является весьма распространенной, но при теперешнем состоянии наших знаний ее нельзя считать абсолютно всеобщей».[61]

И в другом месте он также делает важную оговорку: «Что касается того, почти общего, правила, что виды при их первом скрещивании оказываются бесплодными, чем и отличаются столь замечательно от разновидностей, которые почти всегда плодовиты при скрещивании».[62] Некоторая степень, которую нельзя считать абсолютно всеобщей… Почти общего; почти всегда… Но мы-то ведь уже знаем, к чему могут с течением лет и поколений привести мельчайшие исключения, тончайшие изменения, отклонения от всеобщей нормы! Особенно, если в дело вступает человеческая воля.

Дарвин приводит замечательный пример, когда упомянутая воля ведет к появлению «прекрасных уродов», которые не могли бы выжить в естественных условиях. Обратившись к своим излюбленным голубям, он предъявляет нам искусственно выведенного тупоклювого турмана, птенец которого своим крохотным, почти без выступа клювиком не способен пробить скорлупу собственного яйца, и каждое (!) яйцо поэтому специально разбивается вручную голубятниками-селекционерами. Понятно, что без вмешательства человека такая порода вся без исключения погибла бы в первом же поколении.

Есть, надо полагать, такие породы и среди народов мира, способные жить-выживать только в антропогенной обстановке. Размножившись до некоей критической массы, они образуют не только отдельные более или менее цельные этносы (хотя и смешанного происхождения), как эфиопы или евреи, но и численно весьма значительные вторичные расы, к каковым относят, например, латиноамериканцев, латиносов (самоназвание: метисы).

Можно ли считать такое смешение по своим результатам — порчей расы, этноса? Ухудшением, так сказать, породы? С точки зрения Дарвина — да, несомненно.

Хорошо знакомый с практическим животноводством Англии, Дарвин отмечал: «Результаты, достигнутые английскими животноводами, всего лучше доказываются громадными ценами, уплачиваемыми за животных с хорошей родословной, которые вывозятся во все концы света». И при этом он подчеркивал как главный вывод, объясняющий невероятный успех английских селекционеров: «Улучшение ни в каком случае не достигается скрещиванием различных пород: все лучшие животноводы высказываются решительно против этого приема, практикуя его разве только в применении к близким между собой подпородам».[63]

Таким образом все разглагольствования адептов политкорректности, толерантности и демократии без границ о том, что расовое и этническое смешение ведет, якобы, к возникновению необычайно красивого и талантливого потомства, есть, с точки зрения дарвинизма, безответственная и глупая болтовня невежд.

В подобных спорах частенько всплывает «хрестоматийный пример»: мол у эфиопа по имени Абрам взял да и вырос правнук — гениальный русский поэт. Отсюда делаются далеко идущие выводы, в том числе о пользе цветной миграции и смешанных браков. Что ж, ответим подобным спекулянтам раз и навсегда.

Пушкина, в жилах которого текло 65 % русской крови (пятеро из восьми предков в четвертом колене — чисто русские люди, еще двое — представители европейских народов), разумеется, следует считать русским хотя бы уже по этому факту. Но дело не в этом.

Пушкин — исключение такой немыслимой редкости, такой, извините за тавтологию, исключительности, которая только подтверждает правило. Если бы от смешения кровей происходила генетическая польза, а не вред, если бы цветная примесь к белым народам сопровождалась, как правило, подобным благотворным эффектом, то сегодня в Америке на каждом углу должны были бы стоять гениальные в той или иной области люди. Толпы гениев должны были бы бродить также по предместьям Парижа, радуя мир великими стихами и иными творческими достижениями. Но они, вместо этого, почему-то громят витрины и жгут автомобили «коктейлем Молотова».

В том-то все и дело: абрамов в мире миллионы, чернокожих и мулатов — миллиарды, а Пушкин как был, так и остается одним-единственным бесподобным исключением. Вне всяких сравнений…

Встает, однако, вопрос: если изначальные расы давным-давно все раздробилась на чистые этносы посредством изменчивости и расхождения признаков, а чистые этносы впоследствии перемешались, образовав гибридные этносы и вторичные расы, то можно ли вообще говорить о присутствии на Земле чистых рас? Не исчезли ли они уже вовсе?

4. Исчезает ли раса? Возможно ли самоочищение расы и этноса?

На эти вопросы также во многом отвечает увлекательная работа Дарвина. Завзятый эмпирик, истинный естествоиспытатель, он обращается прежде всего к опыту. А страстный голубятник, он берет близкий ему пример. И вот что получается.

Прежде всего, Дарвин обращает наше внимание на необычайное разнообразие пород (разновидностей) голубей, выведенных за ни много ни мало три тысячи лет искусными голубятниками. Вот что он пишет.

«Я разводил все породы, какие только мог купить или достать, и получал шкурки, которые мне любезно посылали с различных концов света, в особенности из Индии достопочтенный У. Эллиот и из Персии достопочтенный Ч. Мэррей… Разнообразие пород поистине изумительно. Сравните английского карьера с короткоклювым турманом и обратите внимание на удивительное различие их клювов, определяющее и соответствующее различие в форме черепов. Карьеры, в особенности самцы, отличаются также особенным развитием мясистых наростов на голове; и это сопровождается сильно удлиненными веками, очень большими наружными отверстиями ноздрей и широким расщепом рта. Короткоклювый турман имеет клюв, напоминающий своим очертанием клюв снегиря, а обыкновенный турман отличается своеобразной унаследованной привычкой летать очень высоко, тесной стаей и падать с высоты, кувыркаясь через голову. Испанский или римский голубь (Runt) — очень крупная птица с длинным, массивным клювом и большими ногами; некоторые из подпород этой птицы имеют очень длинные шеи, другие — очень длинные крылья и хвосты, а третьи — своеобразно короткие хвосты. Индейский или польский голубь (Barb) сходен с карьером, но вместо длинного клюва имеет очень короткий и широкий клюв. У дутыша (Pouter) очень удлиненное тело, крылья и ноги; его сильно развитый зоб, который он с гордостью надувает, вызывает изумление и даже смех. Голубь-чайка (Turbit) имеет короткий конический клюв и ряд взъерошенных перьев, тянущийся вдоль груди: у него привычка постоянно слегка раздувать верхнюю часть пищевода. У якобинского (Jacobin) — перья сзади вдоль шеи настолько взъерошены, что образуют род капюшона; сверх того, у него, соответственно с его размерами, — удлиненные перья крыльев и хвоста. Трубач (Trumpeter) и пересмешник (Laugher), как указывают самые названия, воркуют совершенно иначе, чем другие породы. У опахальчатохвостого или трубастого (Fantail) в хвосте тридцать или даже сорок перьев вместо двенадцати или четырнадцати — числа, нормального для всех представителей обширного семейства голубей; перья эти всегда распущены и стоят так прямо, что у хороших представителей голова и хвост соприкасаются; копчиковая железа совершенно атрофирована. Можно было бы перечислить и еще несколько менее резко выраженных пород…

В итоге можно было бы набрать около двадцати различных голубей, которых любой орнитолог, если бы ему сказали, что эти птицы найдены в диком состоянии, признал бы за хорошо выраженные виды. Мало того, я не думаю, чтобы какой-либо орнитолог отнес бы английского карьера, короткоклювого турмана, испанского голубя, индейского голубя, дутыша и трубастого к одному и тому же роду, тем более, что в каждой из этих пород он усмотрел бы несколько подпород с вполне наследственными признаками, или видов, как он назвал бы их».[64]

Итак, три тысячи лет искусственного отбора (ускоренного, форсированного, по сравнению с естественным) — селекции — дали весьма внушительный результат в виде пары десятков разновидностей, которых зачастую даже специалистам трудно отнести к единому виду. Это ли, казалось бы, не разрушение, не распыление, если так можно выразиться, «голубиной расы»!

Дарвин подчеркивает, что никакие изменения в этой самой расе не были бы возможно только по человечьему хотению, если бы природа не предоставила такой возможности. Ибо «человек… может действовать посредством отбора только на слабые уклонения, доставляемые ему природой. Никогда, конечно, не пришло бы ему в голову получить трубастого голубя, пока он не увидел голубя с необычно, хотя и в слабой степени развитым хвостом, или дутыша, если бы ему не попался голубь с несколько ненормально развитым зобом; и чем необычайнее и ненормальнее были эти особенности, тем скорее они могли остановить на себе его внимание».[65] То есть, человек действовал в предоставленном природой направлении, но достиг при этом разительных по своим отличиям результатов!

Казалось бы, эти результаты, коль скоро они обусловлены самой природой, должны быть необратимы. Ан, нет!

Дарвин ставит исключительной важности эксперимент, полностью отвечающий на поставленные мною вопросы:

«Я произвел скрещивание белых трубастых, передающих свои признаки с замечательным постоянством, с черными польскими (Barb), — а оказывается, что сизые разновидности этой птицы так редки, что мне неизвестно ни одного примера такой окраски в Англии, — и гибриды получились черные, бурые и пятнистые. Я произвел также скрещивание польского (Barb) с пегим (Spot); эта последняя птица — белая с рыжим хвостом и рыжим пятном на лбу и также передающая свои признаки с замечательным постоянством: гибриды были темносерые и пятнистые. Я произвел тогда скрещивание между помесями трубасто-польскими и помесями польско-пятнистыми, и получилась птица превосходной сизой окраски с белым надхвостьем, двойной черной полосой на крыльях и полосатыми с белой оторочкой хвостовыми перьями, совсем как у дикого скалистого голубя! Мы можем объяснить себе эти факты, исходя из известного принципа возврата к прародительским признакам, только допустив, что все домашние породы произошли от скалистого голубя».[66]

Таким образом, все разнообразие потомства одной расы, полученное в результате тысячелетней изменчивости и расхождения признаков, нивелировалось и привело к восстановлению исходного типа всего лишь в два этапа смешения разновидностей! Голубиная «изначальная большая раса» восстановилась за каких-то два поколения!

Применительно к нашей теме это означает примерно следующее: если в брак вступят особи, допустим, русско-немецкого и украинско-финского происхождения, их потомки просто-напросто восстановят кроманьонский тип во всей его чистоте и красоте. В этом, кстати говоря, и состоит секрет отмечаемой всеми учеными гомогенности русского народа и его максимальной (по сравнению со всеми другими народами Европы) приближенности к исходному нордическому, кроманьонскому типу. Вместе с тем, значительный антропологический разброс, вариативность русской типажности есть хороший признак, ибо, по Дарвину, «потомки какого-нибудь вида будут иметь тем более успеха, чем разнообразнее будет их строение».[67]

Итак, не говоря уже о том, что прямое потомство кроманьонца сохранилось как в вообще неизменном виде (по данным краниологии, это корсиканцы, баски и берберы), так и в виде ядра чистых этносов, получившихся путем изменчивости и расхождения признаков (скандинавы, представители угро-финской этнической группы, русские, германцы и мн. др. этносы нордической расы, многообразные потомки кельтов и т. д.), но при этом кроманьонская раса еще и непрерывно восстанавливается путем смешанных браков между потомками народов «кроманьонского извода».

То же самое происходит и на уровне отдельных этносов, имеющих изначально «чистое» происхождение. Так, в результате смешения потомства от, допустим, русско-татарского, русско-мордовского, русско-украинского, русско-немецкого браков в итоге получаются в чистом виде русаки с полностью восстановленной биологической этничностью. Таким образом, подмес инородческой крови, происходивший столетия тому назад, к ХХ веку нивелировался и привел к «реверсии» — восстановлению изначальной чистоты популяции.

«Чистая раса», «чистый этнос» — не миф, а реальность на все времена.

Дарвин — величайший ученый всех времен, его творческое наследие нетленно. Отрадно сознавать, что оно помогает искать и находить истину на нашем непростом пути.

Примечания:

Об этом ясно и выразительно пишет, например, классик отечественной антропологии А. А. Зубов в статье «Дискуссионные вопросы теории антропогенеза» (Этнографическое обозрение, № 6, 1994): «Представления о становлении гоминид и человека, сложившиеся к середине нашего столети, подверглись в настоящее время серьезной ревизии. Предполагается, например, что не двуногие формы произошли от четвероногих, а наоборот, человекообразные обезьяны — предки шимпанзе и гориллы — были потомками двуногих прямоходящих гоминид». Известно также, что объем черепа кроманьонца в среднем превышает объем черепа наших современников, как и вес мозга, что тоже свидетельствует об определенной деградации.

Еще в 1922 г. отечественный ученый В. Г. Штефко в статье «Биологические реакции и их значение в систематике обезьян и человека» (Русский антропологический журнал, том 12, книга 1–2, 1922) сделал многозначительный вывод: «Соображения, высказанные на основе экспериментальных данных, приводят нас к чрезвычайно важному и в высшей степени интересному заключению. Культурные расы человечества, как например европейцы, имеют более сложное строение белковой молекулы, чем низшие расы. Таким образом, с биологической, или вернее, биохимической точки зрения они являются более сложно организованными, чем вторые».

Авдеев В. Б. Указ. Соч., с. 289–290.

Все дальнейшее цитирование производится по изданию: Дарвин Ч. Происхождение видов. — М.-Л., 1937.

Дарвин Ч. Указ. Соч., с. 306.

Там же, с. 75.

Там же, с. 128.

Там же, с. 685.

Там же, 167–168.

Там же, с. 169.

Там же, с. 95.

Там же, с. 131.

Там же, с. 133.

Там же, с. 94.

Там же, с. 132.

Там же, с. 195.

Там же, с. 69–70.

Там же, с. 96.

Там же, с. 97.

Там же, с. 248.

Там же, с. 244.

Там же, с. 58

Там же, с. 411.

Там же, с. 420.

Там же, с. 686.

Там же, с. 64.

Там же, с. 52–54.

Там же, с. 72–73.

Там же, с. 57.

Там же, с. 174.

Оглавление