Фридрих Энгельс никогда в армии не служил, но друзья называли его «генералом» за высокий рост, за статный вид и за интерес к вопросам военной стратегии и тактики. Среди прочего, Ф. Энгельс написал интересную статью «История винтовки». На эту статью очень любят ссылаться патентоведы и теоретики изобретательства, потому что в ней четко показано: изобретение всегда является разрешением противоречия, внутренне присущего любой технической системе. Предок нынешней винтовки – мушкет, заряжался с дульной части ствола. Пришедшее на смену тяжелому мушкету ружье унаследовало этот главный недостаток родителя. Перезарядка ружья требовала слишком много времени. Поэтому солдат, вооруженный ружьем, в бою производил фактически один выстрел. После этого выстрела войска сходились, и главным оружием теперь становился примкнутый к стволу штык. Отсюда, кстати, и поучение солдатам фельдмаршала А. В. Суворова о том, что «пуля – дура, штык – молодец». Пуля то ли попадет, то ли нет, а уж штыком врага точно заколешь.

Ствол ружья делали длинным, чтобы им удобно было действовать в ходе штыковой атаки. Но в длинный ствол еще тяжелее забивать пулю, так что о скорострельности вообще говорить не приходилось. Оттого-то великий Суворов и поучал солдат:

– Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять.

Был другой выход – повысить дальность и меткость стрельбы, чтобы поражать противника на большом расстоянии. Для этого в стволе стали делать винтовые нарезы, которые закручивали пулю и делали ее более устойчивой в полете. Отсюда пошло и название «винтовка». Но в нарезной ствол забивать пулю стало еще сложнее.

Два изобретения разрешили это противоречие между меткостью и скорострельностью. Во-первых, пороховой заряд, пулю и воспламеняющий капсюль собрали вместе в один, унитарный, патрон. Во-вторых, этими патронами начали заряжать оружие с казенной части ствола. И уже в середине XIX века винтовка стала главным оружием в европейских армиях, и в армии США тоже.

В 1861 году в Соединенных Штатах началась Гражданская война. Тогда взошла звезда инженера и офицера Хайрема Бердана (Hiram Berdan; 1824–1893). Он родился в небольшом городке Фелпс в штате Нью-Йорк. В 1840-х годах Бердан стал инженером. Эти годы – время «золотой лихорадки» в Калифорнии. Тогда разбогатели не только американцы, застолбившие золотоносные участки, но и те, у кого были хорошо работали руки и мозги. Торговец-галантерейщик Леви Штраус начал продавать золотоискателям брюки из крепкой парусины, сшитые не нитками, а проволокой и заклепками, и положил начало производству знаменитых джинсов. Джон Студебекер получил немалые деньги, производя тачки для перевозки грунта. Хайрем Бердан изобрел пресс для дробления золотоносного кварца и заработал на своем изобретении 200 тысяч долларов. Он сделался богатым и знаменитым на весь мир.

Всеамериканская слава у него к тому времени уже была – как у лучшего стрелка Америки. Когда Север объявил войну Югу, Бердан обратился к Аврааму Линкольну с предложением создать отряд снайперов, лучших в Америке снайперов. 14 июня 1861 года был издан приказ о создании такого подразделения, командовать которым было поручено полковнику Бердану. Кандидаты в снайперы проходили серьезные испытания. Зачисленные в отряд щеголяли в особенной форме зеленого цвета. Их вооружили дальнобойными винтовками с оптическим прицелом. Снайперы Бердана отлично показали себя при всех сражениях.

В начале 1864 года Бердан возвратился к более привычной работе инженера и изобретателя. Он занялся конструированием винтовок. Созданные Берданом винтовки начали закупать Великобритания и Испания. Но контракта на оснащение ими американской армии Бердан не получил.

Признание пришло из-за океана. В 1860–1870-х годах Россия проводила всеобъемлющую военную реформу. Среди прочего, российская армия нуждалась в ружьях самой современной конструкции. В 1866 году в США были командированы полковник А. П. Горлов и поручик К. И. Гуниус. Российские военпреды должны были выбрать в Америке новую винтовку для новой армии.

Горлов и Гуниус обратили внимание на винтовку Бердана, но решили доработать ее под специфические российские условия. Доработка винтовки и патрона к ней происходила на заводе Кольта. В результате появилась винтовка, которую в США назвали «русской», а России – «винтовкой системы Бердана № 1». Заводу Кольта было заказано 30 тысяч ружей системы Бердана и 7,5 миллиона патронов. На вооружение российской армии винтовка «Бердан № 1» стала поступать в 1868 году. Винтовка была меткая и легкая, поэтому сначала ею перевооружали стрелковые части. Бердан прибыл в Россию в апреле 1869 года – не с пустыми руками: предложил для российской армии винтовку новой конструкции с продольно скользящим поворотным затвором. Такой затвор, который досылал патрон в патронник и выбрасывал стреляную гильзу, упрощал и ускорял процесс перезаряжания. Вскоре он повсеместно стал применяться в стрелковом оружии. Новая винтовка была принята на вооружение под именем «Бердан № 2». В комплект к берданке (как ее вскоре стали называть) включили также четырехгранный штык. Это была одна из лучших винтовок того времени.

В 1891 году хорошо послужившую в армии берданку принялись заменять на новую модель, магазинную винтовку Мосина. Старые винтовки переделывали на охотничьи ружья – не пропадать же добру. Это еще лет на двадцать растянуло жизнь берданки. А изобретатель Бердан умер в 1893 году и был похоронен на Арлингтонском национальном военном кладбище.

В 1914 году в российской армии вновь появились берданки, обнаруженные на каких-то военных складах. В Первую мировую войну страна вступила неподготовленной к масштабным военным действиям, и оружия не хватало. С той же проблемой уже в 1939 году столкнулась во время Зимней войны финская армия. На складах с царских еще времен сохранились берданки, которые выдавали в учебных подразделениях и в тыловых частях.

У преемницы берданки, винтовки С. И. Мосина, боевая жизнь оказалась почти в три раза длиннее. На вооружение она начала поступать с 1891 года, а окончательно ее списали уже в советское время, в 1945 году. В отличие от берданки имя конструктора Сергея Ивановича Мосина (1849–1902) к самой винтовке не «прилипло», и она более известна нам как трехлинейка. «Три линии» – это калибр винтовки, три десятых дюйма или 7,62 миллиметра. Тем, кто проходил начальную военную подготовку либо курс молодого бойца, последняя цифра знакома очень хорошо – калибр автомата Калашникова.

Капитан Мосин в 1875 году окончил с золотой медалью Михайловскую артиллерийскую академию в Санкт-Петербурге и был направлен на Тульский оружейный завод. А в 1877 году началась русско-турецкая война. В боях выяснился главный недостаток винтовки Бердана, которой к тому моменту были вооружены в российской армии и пехотинцы, и кавалеристы, и казаки: ее скорострельность была ниже, чем у магазинной винтовки Винчестера, принятой на вооружение армией турецкой. Вот если бы пристроить магазин и к берданке!.. В 1883 году Мосин разработал магазинную винтовку, приделав к винтовке Бердана магазин на восемь патронов.

То, что трехлинейка не стала «мосинкой», – не происки врагов. Одновременно с винтовкой Мосина авторитетные испытания в Главном артиллерийском управлении проходили винтовки из других европейских стран, в том числе и винтовка бельгийского оружейника Анри Леона Нагана. Винтовка Мосина заняла второе место. Однако многие члены конкурсной комиссии поддержали русского оружейника. Мосину было поручено доработать свое изобретение, взяв за основу механизм подачи патронов винтовки Нагана.

Второй вариант винтовки стал пятизарядным. Конструктор приблизил калибр новой винтовки к калибру винтовки Нагана. В результате оружие стало более легким (4 килограмма), а скорость пули и дальность ее полета увеличились.

Чтобы обойти довольно скользкий в данном случае вопрос приоритета, винтовку назвали попросту «трехлинейной образца 1891 года». Впрочем, довольно часто ее называли и винтовкой Мосина – Нагана (или Нагана – Мосина), а с 1924 года – просто винтовкой Мосина.

Бельгийские оружейники братья Эмиль Наган (Emile Nagant; 1830–1902) и Анри Леон Наган (Henri Leon Nagant; 1833–1900) не тягались за приоритет с российским военным ведомством. Уступив трехлинейку С. И. Мосину, они получили взамен жирный кусок – заказ на переоснащение российской армии современным оружием.

В 1892 году, после принятия на вооружение новой винтовки, было решено заменить и офицерский револьвер «Смит и Вессон» калибра 10,67 мм (4,2 линии) на другой, одного калибра с новой винтовкой, так чтобы и там и там можно было бы использовать один и тот же патрон. Леон Наган был тут как тут. Предложенный им револьвер калибра 7,62 мм оказался значительно лучше прежнего «Смит-Вессона» по всем параметрам, и к тому же он стоил дешевле. По условиям договора Россия приобретала патент на револьвер образца 1892 года, а бельгийские специалисты должны были также наладить процесс производства револьверов на Тульском оружейном заводе.

Подобно Туле, город Льеж, в котором находился завод братьев Наган, был старинным городом оружейников, прославленным на всю Европу. Здесь сосредоточилась металлообрабатывающая и оружейная промышленность молодого, но бурно развивавшегося европейского государства, Бельгии.

В Льеже в 1859 году был основан завод братьев Наган. Сначала они занимались изготовлением и ремонтом промышленного оборудования, в том числе и ремонтом оружия. Но уже в середине 1860-х годов братья приступили к выпуску собственного огнестрельного оружия. В 1867 году на их предприятии Fabrique d’armes Emile et Leon Nagant (Оружейный завод Эмиля и Леона Наганов) побывал известный американский оружейник Сэмюэл Ремингтон. Он искал место, где могли бы выпускать его знаменитые винтовки. Завод братьев Наган понравился ему больше других. Братья получили лицензию на изготовление винтовок Ремингтона на своем предприятии. Первая партия оружия, изготовленного по лицензии Ремингтона, 5 тысяч винтовок, была предназначена для гвардейцев римского папы, и по такому случаю имела метку на стволе: два скрещенных ключа святого Петра и папскую тиару. Ключи от рая – неплохой символ для смертоносного оружия.

В 1877 году старший из братьев, Эмиль, разработал и запатентовал собственную конструкцию револьвера калибра 9,4 мм. С этого момента производство револьверов стало главным на заводе в Льеже. Револьверы Наганов были приняты на вооружение офицерского и унтер-офицерского корпуса, а также полиции многих европейских стран, Бразилии и Аргентины.

Револьвер (от английского глагола to revolve – «вращаться») называется так потому, что в нем для перезарядки используется вращающийся барабан, предварительно заряжаемый патронами. После выстрела барабан поворачивается и подает в ствол новый патрон: оружие снова готово к бою. Обычно в один барабан помещалось шесть или семь патронов, значит, можно было сделать шесть-семь выстрелов подряд. Правда, российское военное ведомство, заказывая Наганам оружие для унтер-офицеров, потребовало ухудшить конструкцию, отменив автоматический взвод курка. Это делалось для того, чтобы унтеры не тратили боеприпасы и не палили в белый свет, как в копеечку.

В 1896 году из-за напряженной работы с чертежами зрение Эмиля Нагана испортилось настолько, что он стал полным инвалидом. Руководство компанией перешло к Леону. С 28 апреля 1896 года завод Наганов стал называться иначе: Оружейный завод Леона Нагана.

Фирма не ограничивалась только созданием стрелкового оружия. Сыновья Леона Нагана, Шарль (родившийся в 1863 году) и Морис (родившийся в 1866 году), заинтересовались производством тогдашней технической новинки – автомобиля. Их дядя Эмиль был очень недоволен изменением профиля уже прославленного на весь мир предприятия, но его голос был совещательным. В 1899 году, выполнив заказ по поставке револьверов в Россию, фирма Леона Нагана приступила к разработке первых моделей автомобилей.

Леон Наган умер 23 февраля 1900 года в возрасте 70 лет. Положение компании стало ухудшаться. Уже полностью ослепший Эмиль Наган не мог, естественно, заменить брата. Он скончался вскоре, 23 декабря 1902 года. Наследники решили существенно сократить производство огнестрельного оружия и основное внимание сосредоточить на производстве автомобилей. Это было их ошибкой – автомобили не принесли фирме значительного дохода. А в 1914 году, когда началась Первая мировая война, немецкие войска оккупировали Льеж и на заводе было прекращено производство оружия. В 1930 году фирма братьев Наган тихо закончила свое существование.

Однако револьверы этой системы надолго пережили своих создателей и стали символом целой эпохи в истории России. К 1917 году в российской армии было около миллиона наганов, которые являлись штатным оружием офицеров и нижних чинов. В разгоревшейся Гражданской войне вся эта масса оружия применялась по назначению.

Октябрьская революция и Гражданская война прославили еще двух оружейников.

Петер Пауль Маузер (Peter Paul Mauser; 1838–1914) родился в Оберндорфе. Этот городок находится в верховьях реки Некар, в живописной местности, называемой Шварцвальд. Ничем особенным он не был примечателен до 1811 года, когда король Фридрих I Вюртембергский приказал основать здесь королевский оружейный завод. Отец Пауля, Франц Андреас Маузер, трудился на этом заводе мастером, а сам Пауль пошел на завод, едва ему исполнилось 12 лет. В 1859 году юноша служил в армии. По возвращении из армии Пауль несколько лет работал на оберндорфском заводе. В 1867 году со старшим братом Вильгельмом он отправился в Льеж, европейскую столицу оружейников.

Это была, пожалуй, самая дальняя поездка Пауля Маузера за всю его жизнь. Вместе с братом он пробыл в Льеже два года. В результате появилась их совместная разработка новой конструкции ружейного затвора. По возвращении домой Вильгельм и Пауль создали однозарядную винтовку калибра 11 мм и револьвер. Это оружие было принято на вооружение в 1871 году.

Для производства стрелкового оружия Маузеры открыли в Оберндорфе свое предприятие, которое впоследствии превратилось в огромный завод «Маузер». Вильгельм занимался экономической стороной деятельности завода, а Пауль взял на себя изобретательство.

В 1884 году французский инженер Поль Вьель (Paul Vieille) изобрел новый вид пороха – пироксилиновый. По мощности новый порох намного превосходил черный, а при горении не давал дыма, поэтому его назвали бездымным. В 1889 году появился еще более мощный бездымный порох – нитроглицериновый. Бездымный порох позволил уменьшить калибр оружия, повысить дальность и точность стрельбы.

Пауль Маузер тут же создал малокалиберную магазинную винтовку, ставшую прототипом почти всех последующих видов стрелкового оружия. Винтовка Маузера имела магазинную коробку с обоймой. В обойме в шахматном порядке были уложены патроны, досылавшиеся в патронник с помощью рукоятки в задней части затвора. Эта винтовка была принята на вооружение германской армией.

За заслуги перед отечеством кайзер в 1912 году отличил Пауля Маузера дворянским званием. Но по-настоящему прославил Маузера сконструированный им в 1896 году пистолет, который на просторах России так попросту маузером и называли. Магазин маузера вмещал 10 винтовочных патронов. Конструкция пистолета обеспечивала небывалую для пистолета точность и дальность боя – до 1000 метров. Для эффективного прицеливания на такое расстояние уже требовался приклад. Конструкторы нашли оригинальное решение: использовать в качестве приклада деревянную кобуру пистолета. С помощью специального фиксатора рукоять пистолета примыкалась к прикладу. При этом откидная крышка кобуры, тоже деревянная, упиралась в плечо стрелка.

Маузер, как это ни странно, считался пистолетом гражданским. Из-за больших габаритов, мощной отдачи и сложного перезаряжания его не приняла на вооружение ни одна армия мира. Еще следует добавить сложность сборки-разборки этого пистолета, ставшую сюжетом смешного рассказа М. Веллера «Маузер Папанина». Только во время Первой мировой войны в германской армии «Маузером К-96» иногда вооружали офицеров, если не хватало штатных парабеллумов. А вот на рынке гражданского оружия маузеры были популярны. Это оружие, мощное и не очень больших размеров, приобретали путешественники, охотники и… бандиты.

Конечно, маузер (да еще с роскошной деревянной кобурой) выглядел гораздо эффектнее, чем небольшой наган, поэтому режиссеры вооружали героев своих фильмов об Октябрьской революции и Гражданской войне именно «Маузером К-96».

С 1914 года на заводах Маузера выпускался еще один пистолет, также известный как маузер. Он, небольшой и аккуратный, совсем не походил на модель К-96. Такой пистолет поставил последнюю точку в жизни В. Маяковского.

И такой же пистолет герою повести А. Гайдара «Школа» прислал отец с фронта: «Маузер был небольшой, удобный, в мягкой замшевой кобуре. Я носил его не для самозащиты. На меня никто еще не собирался нападать, но он дорог мне был как память об отце, его подарок – единственная ценная вещь, имевшаяся у меня. И еще потому любил я маузер, что всегда испытывал какое-то приятное волнение и гордость, когда чувствовал его с собой».

У нас в стране те, кто постарше, хорошо помнят с детства стихи С. Михалкова:

Мы видим город Петроград
В семнадцатом году:
Бежит матрос, бежит солдат,
Стреляют на ходу.
Рабочий тащит пулемет.
Сейчас он вступит в бой…

В книжке с этими стихами была картинка: штурм Зимнего дворца – вот матрос, вот солдат, а вот и рабочий с пулеметом. Как называется пулемет, знали даже девочки. Конечно, максим. Любимцем советской детворы этот пулемет был уже давно – с 1934 года, когда вышел на экраны фильм «Чапаев». Всем памятный кадр из фильма, где Петька стреляет, а народный герой Чапаев дает целеуказание вытянутой рукой, – превосходная реклама максима. Несомненно, изобретатель Хайрем Максим (Hiram Maxim; 1840–1916) прорекламировать пулемет лучше, чем это сделано в нашем фильме, не смог.

А выдумщиком был Хайрем отличным и уже в детстве изобретал: хронометр, колеса для велосипеда, мышеловку. Отец, плотник и механик-самоучка, научил сына работать и с деревом, и с металлом. Паренек был на все руки мастер, но и голова у него работала неплохо.

Максим родился в городке Сангервилль, в маленьком штате Мэн. Когда ему исполнилось 24 года, он переехал в Бостон, казавшийся после провинции столицей. Сперва Хайрем работал в мастерской своего дяди, где изготовляли газогенераторы для выработки светильного газа. В те времена газ был главным светочем, и торговля у дядюшки шла хорошо. Племянник работал за скромное жалованье, а еще, хорошо разбираясь в технике, стал чуть ли не каждую неделю предлагать проекты различных усовершенствований и без того хорошего устройства. Дядя, утомленный рационализаторскими предложениями, уволил слишком головастого племянника.

Хайрем не опечалился. Он организовал свой бизнес: занявшись паровыми машинами и тем же газовым освещением, преуспел в этом немало. Но в 1876 году изобретателя потянуло в самую передовую по тем временам область – он заинтересовался электричеством. Вскоре Х. Максим стал «мозговым центром» вновь организованной компании электрического освещения. Он работал над созданием лампы накаливания, которая смогла бы заменить газовое освещение в домах и конторах.

Здесь Максим соревновался с самим Томасом Эдисоном. Лампа накаливания Максима с углеродной нитью в виде буквы М (такая форма была, конечно, выбрана честолюбивым молодым человеком не только из технико-экономических соображений) светила даже поярче эдисоновской. Однако Эдисон не отступал, придумывая новые усовершенствования. Борьба за электрическую лампочку шла с переменным успехом, но закончилась все же победой Эдисона. Во многом из-за того, что Максим не уделял много внимания патентованию своих изобретений.

Максима назначили руководителем лондонского отделения компании. Фактически его «ссылали» в Европу. Изобретатель это понял. Приличную синекуру он получал за то, что отказывался от реального участия в деятельности фирмы. В 1881 году несколько обиженный Максим уехал из родной страны, чтобы никогда туда не возвращаться. Первым делом он побывал в Париже, где на Всемирной выставке ему и Эдисону в знак признания их заслуг в электротехнике были вручены ордена Почетного легиона.

Поскольку на поле электрического освещения возвратиться было невозможно, Максим начал искать другого приложения своим брызжущим через край способностям изобретателя. По его воспоминаниям, переключиться на конструирование огнестрельного оружия заставил разговор с одним знакомым американцем. Тот сказал:

– Брось ты свою химию и электричество! Если хочешь заработать кучу денег, придумай что-нибудь, что поможет этим европейцам резать друг другу глотки с большей эффективностью.

Продолжая оставаться руководителем лондонского отделения американской компании электрического освещения, Максим занялся изобретением автоматического оружия.

Идея была простая – использовать энергию отдачи пороховых газов для перезарядки оружия. Сам Максим говорил, что мысль об этом пришла к нему в голову много лет назад, когда, оказавшись по делам в городке Саванна, что в штате Джорджия, он участвовал в учебных стрельбах. По его словам, он был удивлен силой отдачи винтовки Спрингфилда и уже тогда задумался над тем, как бы заставить пороховые газы работать. И вот наконец додумался.

В устройстве, которое позже назвали пулеметом, пороховые газы давят на затвор, и тот сдвигается назад, производя полезное действие: выбрасывает пустую гильзу и подает следующий патрон (патроны для подачи предварительно вставлялись в металлическую ленту). При сдвиге назад часть энергии пороховых газов уходит на сжатие возвратной пружины, которая затем досылает затвор на место, запирает казенную часть ствола и приводит в действие курок, производя очередной выстрел. Этот цикл повторяется и повторяется, пока стрелок нажимает на гашетку или пока в ленте есть патроны.

26 июня 1883 года Максим получил патент на свое изобретение – безусловно, эпохальное. Пулемет изменил мир и судьбы миллионов людей не меньше, чем десяток революций. А уж в скольких революциях он поучаствовал – нет счету.

В марте 1887 года несколько орудий Максима были представлены британской армии для официальных испытаний. Испытания прошли в высшей степени успешно, и все модели были тут же закуплены армейским ведомством. Второй крупный заказ на пулеметы поступил из Швейцарии.

На фабрику Максима зачастили высокие гости. Среди них были и члены королевской семьи: принц Уэльский (будущий король Эдуард VII), герцог Кембриджский (он был главнокомандующим британской армии), герцоги Девонширский, Эдинбургский, Кентский и Сатерлендский. На одном из испытаний побывал родственник британской королевской семьи кайзер Вильгельм II; решив пострелять из пулемета, он едва не уничтожил в процессе этого эксперимента весь свой Генеральный штаб. Король Дании поразился не столько скорострельности пулемета Максима, сколько его прожорливости. «Это орудие за два часа разорит дотла мое королевство», – якобы сказал он, присутствуя на испытаниях. В России одним из первых стрелков, опробовавшим пулемет Максима в марте 1888 года, был император Александр III.

Цари, короли и прочие правители по достоинству оценили новое оружие. В конце XIX века пулемет был на вооружении практически всех крупных армий мира. Англия впервые применила это оружие в колониальной войне в Судане. В битве при Омдурмане против исламских повстанцев баланс потерь был просто ужасающим. Суданцы потеряли около 10 тысяч солдат убитыми и около 15 тысяч ранеными, в то время как англичан было убито всего 48 человек, а раненых – 382. В 1900 году Максим получил британское гражданство, и королева Виктория присвоила ему рыцарское звание за вклад в вооружение армии Великобритании.

Уже в Англо-бурской войне 1899–1902 годов и в Русско-японской войне 1904–1905 годов пулеметы использовали обе стороны.

Сам же Максим, как это было в его жизни не раз, потерял интерес к своему детищу и переключился на изобретательство в новой области – стал строить и испытывать самолеты. Знаменитый английский истребитель «Спитфайр» – внук довольно неуклюжих бипланов, которые строил Максим.

Заболев хроническим бронхитом, Максим осчастливил мир одним из своих последних изобретений. Он придумал ментоловый ингалятор, который назвал «трубкой мира». Хорошее название, если учесть, что в то время уже шла Первая мировая война. Смерть в 1916 году английского баронета американского происхождения Хайрема Максима была почти не замечена на фоне всеевропейской жатвы смерти.

Новая техника, в том числе и изобретенный Максимом пулемет, сделала эту жатву более ужасной. Появившаяся в начале XIX века шрапнель, убийственная для пехотинцев, уже казалась детской шалостью, а ее изобретатель Генри Шрапнель (Henry Shrapnel; 1761–1842) – едва ли не добрым и забавным чудаком, не понимавшим, что натворили его придумки.

Генри Шрапнель, конечно, не походил на чудака. Наоборот, будучи позитивно мыслящим 23-летним лейтенантом британской королевской артиллерии, он придумал разрывное пушечное ядро, наполненное мелкими металлическими шариками – именно для того, чтобы британские пушки лучше справлялись со своей убийственной работой. Изобретенное Шрапнелем ядро, взрываясь в воздухе над рядами наступавшей пехоты, наносило противнику куда больший урон, чем обычное ядро, взрывавшееся при ударе о землю. Шрапнель верил в свою идею, поэтому первые испытания производил на собственные средства, рассчитывая, что последующая награда окупит расходы. Так оно и получилось.

В 1803 году изобретение капитана Шрапнеля было принято на вооружение британской армии. В конце 1803 года Шрапнель получил давно ожидаемое им звание майора. В начале 1804 года во время сражения в американской колонии Суринаме новые боеприпасы были успешно использованы. Уже 20 июля 1804 года Шрапнель получил повышение в звании и стал первым инспектором артиллерии. А в 1808 году англичане впервые применили шрапнельные ядра в Европе – против войск Наполеона в битве при Веймаре. В 1814 году изобретателю была назначена пожизненная пенсия в размере 1200 фунтов в год. Позже, 10 января 1837 года, Шрапнель стал генерал-лейтенантом. Изобретенный им снаряд при его жизни назывался довольно длинно – «сферический картечный короб». Только через 10 лет после кончины изобретателя это название было изменено на «шрапнель».

Прицельно стрелявший пулемет оказался не только намного смертоноснее шрапнели – он в корне изменил военную тактику. Принцип использования энергии пороховых газов для перезарядки оружия, впервые реализованный Х. Максимом в пулемете, привел других оружейников к созданию автоматического стрелкового оружия для пехотинцев. В начале 1940-х годов в Германии и в Советском Союзе разработки такого оружия велись в одном направлении. В новом оружии предполагалось использовать так называемый промежуточный патрон – меньше винтовочного, но больше пистолетного. Использование таких патронов, считали конструкторы, позволяет бойцу иметь при себе больший боезапас. Эти патроны имеют достаточную убойную силу на средних расстояниях. Новое оружие будет короче обычной винтовки и скорострельнее. Немцы называли разрабатываемое оружие штурмовой винтовкой, а в СССР за ним закрепилось название автомат.

В начале 1940 года немецкий конструктор Хуго Шмайссер (Hugo Schmeisser; 1884–1953) предложил Управлению вооружений вермахта для испытаний свою модель штурмовой винтовки, которая получила индекс MKb 42 H.

Хуго Шмайссер, как и его отец Луис, жил в городке Зуль в Тюрингии. Здесь же работал и его брат Ганс. Зуль издавна был городом оружейников, вроде упоминавшихся уже немецкого Оберндорфа в верховьях Некара, бельгийского Льежа или русских Тулы, Коврова и Ижевска. Луис Шмайссер являлся одним из самых славных в Европе конструкторов оружия. Он работал в фирме «Бергман» (Bergmann), где проявил себя как оружейный конструктор и Хуго Шмайссер. В годы Первой мировой войны он создал пистолет-пулемет марки MP-18, применявшийся в ходе наступательных операций немецкой армии.

Версальский договор фактически закрыл всю военную промышленность Германии. Немецким фирмам было запрещено производить современное оружие. Братья Шмайссер пытались прокормить себя сами и организовали в Зуле собственную компанию. Самостоятельная работа не клеилась до тех пор, пока они не сошлись с фирмой «Хенель» (Henel) и не начали совместные разработки.

Хуго Шмайссер, нарушая закон о запрете производства нового оружия, разрабатывал пистолет-пулемет MP-28. После 1928 года это оружие поступало на вооружение немецкой полиции.

С приходом к власти нацистов компания «Хенель» быстро росла и расширяла свое производство. Шмайссер проектировал два новых пистолета-пулемета под маркой MP-34 и MP-36. На основе MP-36 были сконструированы немецкие автоматы, известные нам как «шмайссеры», которыми вооружают в кино про Вторую мировую войну всех немецких солдат. Но сконструирован «шмайссер» совсем не Шмайссером, а главным конструктором фирмы Erma Werke («Эрма Верке») Генрихом Фольмером (Heinrich Vollmer).

Шмайссер совершил очередной прорыв в своей области и в 1938 году создал полноценное автоматическое оружие пехотинца – штурмовую винтовку под промежуточный патрон калибра 7,92 миллиметра. Массовое производство Sturmgewehr-44, как назвали это оружие, началось в апреле 1944 года. Слишком поздно. Спасти Германию от поражения Шмайссер уже не смог.

В июле 1945 года Тюрингия перешла в советскую зону оккупации. На заводе фирмы «Хенель» собрали 50 штурмовых винтовок и вместе с технической документацией и конструкторами вывезли в Советский Союз. В конце октября 1946 года немецкие конструкторы прибыли в Ижевск. Они жили и работали там вплоть до 1952 года. Хуго Шмайссеру, заболевшему туберкулезом, 9 июня 1952 года разрешили вернуться в Германию. Он умер 12 сентября 1953 года и был похоронен в Зуле. В 2003 году в городе установили памятник Х. Шмайссеру, хотя большинство нынешних жителей Германии мало знают, чем он занимался.

Совсем другая судьба у Михаила Тимофеевича Калашникова (родился в 1919 году), прославленного создателя прославленного советского автомата. Настолько прославленного, что ему при жизни поставлен памятник в Ижевске. Это я о конструкторе. Автомат же размещен на гербах нескольких стран третьего мира – бывших советских сателлитов.

М. Т. Калашников родом с Алтая. В 1938 году паренек из села Курья был призван в Красную Армию, в танкисты. Великую Отечественную войну он начал командиром танка, в октябре 1941 года под Брянском был тяжело ранен.

Свою первую модель пистолета-пулемета М. Т. Калашников разработал, находясь дома в шестимесячном отпуске по состоянию здоровья. Здесь же, в станционных железнодорожных мастерских, он изготовил опытный образец. Видные специалисты-оружейники ознакомились с произведением сержанта-самоучки и, хотя и не рекомендовали автомат к производству, дали похвальные отзывы, среди которых, пожалуй, самым важным был вот какой: направить Калашникова на дальнейшее обучение.

С 1942 года М. Т. Калашников работает на Центральном научно-исследовательском полигоне стрелкового вооружения (НИПСМВО) Главного артиллерийского управления РККА.

Тем временем в руки советской разведки попадают образцы новых немецких автоматов Х. Шмайссера, проходившие испытания на Восточном фронте. В 1943 году конструкторы Н. М. Елизаров и Б. В. Семин создали советский промежуточный патрон, а видные советские оружейники приступили к проектированию автоматического оружия под этот патрон.

Наиболее успешным был пистолет-пулемет А. И. Судаева (1912–1946), который начали изготовлять в блокадном Ленинграде. Конструктор лично наблюдал за процессом производства, «на ходу» совершенствуя конструкцию. Модель успешно прошла испытания, но в ходе войны переводить армию на новое оружие было нецелесообразно.

В августе 1944 года А. И. Судаев взялся за разработку нового автомата под промежуточный патрон. В 1945 году партия автоматов Судаева поступила в войска для проведения боевых испытаний. По результатам испытаний Главное артиллерийское управление (ГАУ) сформулировало новые тактико-технические требования для автомата и объявило конкурс на создание нового оружия для Советской Армии. Но Судаев не смог завершить свою разработку – он скончался в августе 1946 года.

В 1945 году М. Т. Калашников включился в объявленный ГАУ конкурс на создание автомата под промежуточный патрон. В 1947 году предложенный им автомат после испытаний был принят на вооружение Советской Армии под названием АК-47.

Демобилизовавшись из армии, М. Т. Калашников переехал в Ижевск и продолжил конструкторскую работу на заводе «Ижмаш». Здесь же он работает до сих пор. У проходной завода ему поставлен прижизненный памятник.

Автомат АК-47 – наиболее популярное оружие мира. Больше него распространен только нож. По подсчетам ученых, один автомат Калашникова приходится на каждые 60 взрослых жителей планеты. Популярность АК-47 объясняется в первую очередь тем, что он дешев и прост в изготовлении, а для овладения им не требуется особой подготовки.

Винфорд Ли Льюис (Winford Lee Lewis; 1878–1943) синтезировал один из самых сильных отравляющих газов своего времени. Это свирепое химическое соединение, хлорвинилдихлорарсин, было названо в его честь люизитом. Люизит планировали применить на фронтах Первой мировой войны, но, к счастью, не успели. В перерыве между войнами все великие державы накапливали отравляющие вещества (в том числе и люизит), но во Второй мировой войне они не использовались. По-видимому, боевые отравляющие вещества потеряли свое главное преимущество: неожиданность применения против противника, не готового к химической войне. Только японские войска использовали его во время войны в Китае в октябре 1941 года. Было отравлено 3500 мирных жителей. После этого американский президент и английский премьер-министр по открытым даже во время войны дипломатическим каналам всерьез пригрозили японцам, и подобные инциденты более не повторялись. Не следует думать, что сильных мира сего обеспокоила судьба невинных жертв. Кто из европейцев считал тогда китайцев за людей? Нет, великие державы не хотели, чтобы война конвенциональная стала войной без правил.

Так что на совести у изобретателя люизита совсем не много жертв его изобретения. Можно сказать, повезло. Ведь Винфорд Льюис совсем не горел желанием изничтожить побольше людей.

Он родился в Калифорнии и в 1896 году поступил в Стэнфордский университет изучать юриспруденцию. Стэнфордский университет, ныне один из самых престижных в США, тогда был по-детски молод – ему исполнилось только пять лет. Болезнь заставила Льюиса прервать занятия на два года. Возвратившись к учебе, он перешел на отделение естественных наук Северо-Восточного университета в Чикаго, где занимался химией и где в 1909 году получил докторскую степень. Вплоть до Первой мировой войны Льюис продолжал свою научную карьеру и стал профессором химии.

В апреле 1915 года химическая война оказалась реальностью. Немецкие войска попытались прорвать линию фронта в районе бельгийского города Ипр и впервые применили боевые отравляющие вещества. В сторону французских окопов было выпущено два облака газа хлора. В результате первой газовой атаки погибло 5 тысяч человек и 15 тысяч было ранено. Чуть позже, в июле того же 1915 года, французские окопы были атакованы еще более сильным отравляющим веществом, горчичным газом, который с тех пор по месту первого боевого применения называют еще ипритом.

Профессор химии Винфорд Льюис был привлечен правительством США к созданию нового химического оружия. Он стал директором химической военной службы. От ученых потребовали создать отравляющие вещества, более смертоносные, чем хлор или иприт.

Задание было выполнено. Льюис, как хороший химик и настоящий ученый, припомнил попавшиеся ему как-то в руки тезисы докторской диссертации, защищенной в 1904 году в Американском католическом университете в Вашингтоне. Юлиус Артур Нойланд (Julius Arthur Nieuwland) изучал взаимодействие ацетилена и трихлорида мышьяка. В ходе эксперимента образовался черный газ, который, растворившись в воде, превратился в черную же резинообразную массу, очень ядовитую. Настолько ядовитую, что экспериментатор на несколько дней попал в больницу. Опыты с отравляющим веществом Нойланд полностью прекратил, но о результатах этих опытов в диссертации упомянул.

Группа, возглавляемая Льюисом, довела эксперименты десятилетней давности до конца и получила вещество, которое позже назвали люизитом. Люизит представлял собой жидкость, приятно пахнущую геранью. Жидкость легко испарялась и так же легко конденсировалась. Поэтому люизит прозвали еще и «росой смерти». Если эта роса попадала на кожу, тут же возникали болезненные волдыри. Смерть происходила в результате вдыхания или проникновения отравляющего вещества через кожу.

Производство люизита наладили на секретном заводе в штате Огайо почти в самом конце войны, в июле 1918 года. За день завод производил 10 тонн люизита. Как отмечали позже журналисты, этого количества могло бы хватить, чтобы полностью уничтожить все 4 миллиона человек, проживавших тогда на Манхэттене. Союзники планировали газовую атаку в конце войны, в ходе весеннего наступления 1919 года. Журналисты писали о том, что всего 10 аэропланов, распылив люизит в воздухе, смогут уничтожить все признаки жизни в таком городе, как Берлин.

К счастью, Первая мировая война закончилась в ноябре 1918 года и не переросла в полномасштабную войну химическую.

Льюис попал в ситуацию, в которой оказались через 25 лет его коллеги, ученые-физики. Конечно, нехорошо, что результаты научных исследований используются не для процветания человечества, а для его уничтожения. Но он говорил, выступая и в печати, и по радио, что химическое оружие – более гуманное, чем конвенциональное. Хлор, иприт – это варварство и вчерашний день. Люизит гораздо эффективнее: убивает сразу и без мучений. Это доказано многими экспериментами над животными. К тому же наличие такого могучего оружия заставит (если уж не человечество, то, по крайней мере, власть имущих) воздержаться от того, чтобы развязывать новые войны.

Надежды не оправдались. В 1920-х годах все великие державы занялись производством отравляющих веществ. В 1937 году профессор Льюис даже получил приглашение из СССР стать куратором строительства завода по производству люизита, но благоразумно отказался.

Тема надвигающейся газовой войны стала популярной в литературе и в искусстве. Навскидку припоминаются: американский миллиардер Роллинг, грозивший в случае неповиновения затопить Европу горчичным газом; газовая атака из фантастического романа «Трест Д. Е.» И. Эренбурга; поэма С. Кирсанова «Герань – миндаль – фиалка» (так пахли боевые отравляющие вещества той поры). И еще картина американца Дж. Сингера Сарджента (John Singer Sargent) «Пострадавшие в газовой атаке», написанная в 1918 году и выставленная в Имперском военном музее в Лондоне.

Химическая промышленность взяла на себя производство средств защиты солдат и населения в грядущей химической (в этом почти никто не сомневался) войне. На Баковской фабрике резинотехнических изделий презервативы назывались «изделием № 2», а «изделием № 1» в номенклатуре выпускаемых на фабрике товаров числился противогаз.

Льюис считал, что наличие эффективных боевых отравляющих веществ заставит правителей великих держав задуматься и воздержаться от войны. Правители задумались и воздержались. Нет, не вообще от войны (как способа решения конфликтов), но от применения химического оружия вместо конвенционального. Когда в 1936 году Италия, воюя в Эфиопии, применила отравляющие газы, это вызвало неодобрение. О том, как отреагировали США и Великобритания на использование химического оружия японцами в 1941 году, уже было сказано. А в 1941 году на попытку немцев применить газы в наступлении под Одессой советские «катюши» обстреляли только что взятый фашистами Ржев другим неконвенциональным оружием – термитными снарядами. После чего война вошла в «нормальные» границы.

Профессор Льюис до конца Второй мировой войны не дожил. Он умер в Чикаго в начале 1943 года. Пепел профессора, по его завещанию, развеяли в парке Стэнфордского университета. Скорее всего, В. Льюису было приятно вспомнить годы своего студенчества. Может быть, он даже жалел, что ушел в химию от мирной юриспруденции.

Над Францией кошмаром висело воспоминание о Первой мировой войне, когда немецкие войска были остановлены в 150 километрах от Парижа, а затем основные сражения проходили на полях Франции и Бельгии. «Это не должно повториться» – таков был лейтмотив выступлений военного министра Андре Мажино, который предложил возвести на границе с Германией и Италией линию неприступных фортификационных сооружений.

Андре Мажино (Andre Maginot; 1877–1932) родился в Париже, но всю жизнь был патриотом Лотарингии, где размещалось семейное родовое гнездо. В 20 лет он стал доктором юриспруденции, в 33 года – депутатом Национального собрания Франции. Через четыре года, когда началась война, Мажино пошел на фронт и воевал в родной Лотарингии. Депутат парламента и бывший заместитель министра обороны, Мажино был солдатом; в сентябре 1914 года ему присвоили звание сержанта «за хладнокровие и отвагу», как говорилось в приказе.

Мажино мог сложить голову за родину. Одной из главных мясорубок Первой мировой войны были сражения возле французской крепости Верден. 9 ноября 1914 года Мажино был ранен под Верденом и уволен из армии. О войне ему напоминали простреленное колено и медаль, высшая военная награда Франции.

Став в 1922 году военным министром, Мажино начал решительно пробивать идею защитить родину своеобразной «китайской стеной». Депутаты слышали от него то, что хотели слышать. Социалистам он говорил о том, что грандиозное строительство создаст огромное количество рабочих мест; настроенным особенно патриотично – о неприкосновенности милой Франции; пацифистам – о том, что возведение оборонительного рубежа лучше всего покажет германским милитаристам: Франция не желает воевать. В 1929 году Андре Мажино победил.

Национальное собрание подавляющим большинством утвердило выделение денег на строительство. Если переводить на нынешние цены, его стоимость составила в конечном итоге 1 миллиард долларов.

Линия оборонительных укреплений, за возведение которой ратовал Мажино, по общему признанию была неприступной. В ее фортах, казематах и подсобных помещениях находилось одновременно 300 тысяч человек. Многоуровневые бетонные форты были абсолютно непробиваемы ни бомбами ни снарядами. В орудийных казематах находились противотанковые орудия. Форты соединялись своеобразным метро, подземной узкоколейной железной дорогой. На подходах к линии Мажино были оборудованы противотанковые укрепления и минные поля.

Линию Мажино планировали провести вдоль всей восточной французской границы, от Альп до Северного моря. В этом случае, вероятно, она превосходно защитила бы страну. Но в 1940 году немецкие танки ворвались во Францию через Арденнские горы, где на границе с дружественной Бельгией строительство не велось. Немцы захватили Париж. Франция капитулировала, гарнизон линии Мажино сдался, можно сказать, не сделав ни единого выстрела. Сам Мажино до этого позора не дожил – умер в 1932 году.

Сейчас о линии Мажино говорят чаще всего как о бесполезно зарытых в землю огромных деньгах. Как о примере того, что надо развивать мобильные современные вооружения, танки и самолеты. Но не следует думать, что решение Национального собрания Франции о начале строительства линии оборонительных заграждений было принято только благодаря речистости Андре Мажино. Например, один из героев Первой мировой войны, маршал Анри Петен, выигравший сражение под крепостью Верден в 1916 году, проанализировал в своей книге «Оборона Вердена» причины того, что эта крепость не сдалась наступавшему противнику, как многие другие. Там же он указал, какой должна быть, по его мнению, идеальная современная крепость. Линия Мажино конструировалась с учетом всего удачного опыта Первой мировой войны в области фортификации.

Тем же, кто говорит о том, что линия Мажино показала полный крах оборонительной стратегии в современной войне, можно напомнить: приблизительно в то же время другая линия оборонительных укреплений полностью выполнила свою задачу. Речь – о линии Маннергейма на Карельском перешейке.

Карл Густав Эмиль Маннергейм (Karl Gustav Emil Mannerheim; 1867–1951) был шведским дворянином из Финляндии и кавалерийским офицером на русской службе. Маннергейм был произведен в полковники в ходе Русско-японской войны. По окончании войны он продолжал службу на Дальнем Востоке. В 1906–1908 годах в составе этнографической экспедиции Маннергейм совершил путешествие по западным районам Китая. Впрочем, интересовала его не этнография, а перспективы аннексии этого района Россией и возможности ведения здесь военных действий. Маннергейм во многом продолжал дело офицера российского Генерального штаба Н. М. Пржевальского и даже использовал материалы его путешествий, в том числе и неопубликованные. А по окончании этой нелегкой экспедиции он еще съездил ненадолго в Японию. Целью этой краткосрочной поездки полковника Маннергейма был японский порт Симоносэки, а задание – изучить военные перспективы этого порта.

Во время Первой мировой войны Маннергейм воевал в Галиции и стал генерал-майором. Выйдя в отставку в январе 1918 года, он отправился на родину, в Финляндию, только-только ставшую независимой. Финляндия и осталась независимой во многом благодаря тому, что финскую армию возглавил Маннергейм. За несколько месяцев он превратил только народившиеся финские силы самообороны в боеспособную армию. Одной из первых операций финской армии был разгром действовавших на границе с Россией отрядов финской красной гвардии.

Таким образом, мечту о «покраснении» Финляндии новая российская власть была вынуждена отложить.

Опытный военный, Маннергейм прекрасно понимал принцип, сформулированный когда-то еврейскими мудрецами: «Если не я за себя, то кто же?» Поэтому в 1933 году, когда во Франции вовсю шло возведение линии Мажино, под руководством генерала Маннергейма началось строительство оборонительной линии на границе с СССР, на Карельском перешейке. Длина линии Маннергейма составляла всего 135 километров, зато была эта оборонительная линия без «дырок» и обойти ее, как это сделали немцы с линией Мажино, было невозможно.

Буреломные леса Карелии – не веселые поля Лотарингии. Огневые точки не высились на пригорках, чтобы враги боялись. Нет, они были хорошо замаскированы самой природой. По таежным болотам пушку не протащишь. По гранитным валунам на танке не прорвешься. А лес – хорошее прикрытие сверху от самолетов. Основными огневыми точками на линии Маннергейма были пулеметные гнезда; перед каждым дотом – минные поля и противотанковые заграждения. Когда в конце 1939 года в Финляндию одно за другим пошли «миролюбивые» предложения Советского Союза отодвинуть границу в Карелии на 100–150 километров северо-западнее, у маленькой республики была возможность от этих предложений отказаться.

Дальнейшее развитие событий было абсолютно предсказуемо. Еще осенью 1939 года, Сталин, принимая финскую правительственную делегацию, прямо заявил (а может быть, предупредил):

– Хорошо понимаю, что вы хотите остаться нейтральными, но уверяю вас, что это невозможно. Великие державы просто не позволят.

В сентябре 1939 года Красная Армия захватила восточные районы Польши, воевавшей в это время с Германией. Официально этот захват представлялся как поход по освобождению трудящихся Западной Украины и Западной Белоруссии, стенавших под игом «польских панов». На «освобождение» потребовалось две недели. В Кремле было решено, что и маленькую Финляндию можно будет одолеть приблизительно в эти же сроки.

Быстрой победы не получилось. Собственно говоря, вообще победы не получилось, хотя в феврале – начале марта 1940 года линия Маннергейма была прорвана и красноармейцы вышли к Выборгу. Красная Армия потеряла за три с половиной месяца войны более 130 тысяч человек убитыми. При этом потери финской армии были в 5–6 раз меньше. Стратеги Красной Армии принялись описывать линию Маннергейма как абсолютно неприступную. А Маннергейм в своих воспоминаниях преуменьшает мощь пограничных укреплений на границе с Россией, стремясь тем самым подчеркнуть героизм финских солдат.

В январе 1924 года генерал Маннергейм, уже глава независимой Финляндии, объявленный в Советской России «кровавым белогвардейским палачом», тайком приехал в Москву. Он стоял в многочасовой очереди на морозе, чтобы войти в только что воздвигнутый мавзолей Ленина на Красной площади и почтить память человека, подписавшего декрет о независимости Финляндии.

Перед отъездом в Финляндию Маннергейм обвенчался со своей давно любимой женщиной, балериной Екатериной Гельцер; венчание провел, кстати, опальный патриарх Тихон. Их общий сын, Эмиль, был уже за границей – мать вывезла его в Швейцарию в 1909 году, когда поехала на гастроли в Париж. С тех пор мать и сын больше не встретились. Да и повенчанные муж с женой тоже расстались навсегда, хотя прожили потом достаточно. Обо всем наверняка было известно в ОГПУ, НКВД и т. д. Может быть, Сталин надеялся, что Маннергейм будет уступчивее, зная, что судьба жены находится в руках вождя. Но тот по-прежнему защищал независимость своей страны, хотя принял все меры, чтобы надежно укрыть от советских агентов сына Эмиля, а позже и внука.

Андре Мажино был вполне чистосердечен в своем желании оградить любимую Францию неприступной линией крепостей. И настолько неудержим в этом желании, что даже опыт только что прошедшей Первой мировой войны его не убедил. А опыт показывал: отсидеться за «забором» все равно не удастся – любую броню можно сломать, любую стену можно пробить. И всегда для этого отыщется соответствующее орудие.

Уже в августе 1914 года немецкие войска успешно применили техническую новинку: самые большие по тем временам осадные пушки. Фантастические орудия, казалось, были придуманы французским писателем Жюлем Верном. Такую пушку в разобранном виде привозили на заранее подготовленную позицию и собирали там. Обслуживал ее целый полк – около 1 000 человек. Но по расчетам немецких военных, подобные расходы должны были себя оправдать. Огромные снаряды весом в 820 килограммов при прямом попадании разносили вдребезги любые укрепления и артиллерийские казематы. Стрельба могла вестись с расстояния 10–15 километров, то есть фактически из-за горизонта. Следовательно, могучее орудие было вне досягаемости обычной фронтовой артиллерии.

Пушка в романе французского фантаста предназначалась для обстрела Луны. Реальный артиллерийский монстр был использован немцами для разрушения укреплений бельгийских крепостей Льеж и Намюр, а в феврале 1916 года несколько таких пушек обстреливали французские позиции при прорыве фронта под Верденом.

Гигантскую пушку спроектировали еще в 1904 году на заводах Круппа. Ее назвали «Толстой Бертой» (Dicke Bertha) по имени тогдашней хозяйки огромной сталелитейной империи, Берты Крупп фон Болен (Bertha Krupp von Bohlen; 1886–1957). Впрочем, тогда она была еще 18летней девушкой Бертой Крупп. Ее прадедушка Фридрих Крупп в 1816 году научился на своем сталелитейном заводе в немецком городке Эссен выплавлять английскую сталь (в те годы английская сталь была эталоном самого лучшего в мире металла). А дедушка Берты, Альфред Крупп, развернул производство на полную мощь, начав делать из стали множество полезных и нужных всем предметов – железнодорожные рельсы, ободья для вагонных колес, инструменты. И первые в мире цельнолитые орудийные стволы тоже.

Его сын Фридрих уже по праву мог называться «стальным королем». Он фактически управлял жизнью около сотни тысяч человек, работавших на железных рудниках и сталелитейных заводах. Почти весь выросший к тому времени немаленький город Эссен находился в его руках. В неменьшей зависимости от Фридриха Круппа были многие тогдашние государства. После того как во Франко-прусской войне 1870–1871 годов немецкие пушки со стальными, крупповскими, стволами «перестреляли» старую бронзовую французскую артиллерию, на них был огромный спрос. Три сплетенных кольца, метившие крупповскую продукцию, стали символом качества и объектом желаний всех мировых держав. В конце XIX века заводы Круппа импортировали сталь и вооружение в 34 страны мира.

Порядок наследования в семействе Круппов был установлен королевский: все должно оставаться в семье. А потому наследником всегда был старший сын. Но у Фридриха Круппа сыновей не было. И после смерти «короля» в 1902 году наследницей стала его старшая дочь Берта.

В 1906 году мужем Берты стал Густав фон Боленунд-Хальбах (Gustav von Bohlen und Halbach; 1870–1950), прусский дворянин и дипломат. Но менять название фирмы по этому случаю не стали – весь мир знал «Круппа из Эссена» и понятия не имел о «фон Болене». Специальным указом прусского императора «в интересах империи» Густав фон Болен обязывался принять фамилию Крупп. При этом он становился директором-распорядителем огромного горно-металлургического комплекса Friedrich Krupp, Essen – в сущности, новым «пушечным королем». Берта Крупп, соответственно «королева», занималась не без пользы для фирмы тем, чем обычно занимаются государыни: улучшением социальных условий жизни своих подданных. Условия работы на заводах Круппа были в те годы одними из лучших в Германии.

Эта красивая женщина вряд ли придавала особое значение тому, что ее именем назвали огромные дьявольские пушки. «Толстой Бертой» союзники стали называть все огромные пушки, применявшиеся немцами в годы Первой мировой войны. В том числе ту, которая с расстояния 120 километров в марте – августе 1918 года обстреливала Париж. Это была последняя попытка Германии повернуть удачу в той войне в свою сторону.