Когда Тадеуш Рейхштейн, вместе с Е. Кендэллом и Ф. Хенчем, получал в 1950 году Нобелевскую премию за создание кортизона, в своей благодарственной речи он говорил о великом счастье, выпавшем на его долю в связи с тем, что уже в ранней юности он переселился в Швейцарию и там смог вдохнуть воздух свободы и гуманизма. На его родине, во Вроцлаве, где 20 июля 1897 года в семье инженера родился Тадеуш, тогда не было места для какого-то Рейхштейна. Возможно, что впоследствии он нашел бы там полезную работу, быть может, инженера; но никогда не стал бы тем, кем стал в действительности, — великим химиком и создателем ценнейшего лекарства. В то неспокойное время из него мог выйти техник, руководитель технической конторы, каким был его отец, но не более.

Отцу Рейхштейна политическое положение в царской России и отсутствие видов на общественный прогресс были не по душе. Лучше не стало и когда семья переехала в Киев.

Поэтому он постарался переселиться за границу. И вот мы видим молодого Тадеуша в институте в Иене, а его родителей в Швейцарии. Когда материальное положение в семье было обеспечено, она смогла соединиться в Цюрихе.

Для юного Тадеуша месяцы, когда принимались решения и менялось место жительства, разумеется, не были сопряжены с большими волнениями. Ребенок принимает положение таким, каково оно в действительности, и чувствует себя хорошо всюду, если ни в чем не испытывает недостатка. Средняя школа, которую Тадеуш посещал в Цюрихе, называлась промышленной. Мы назвали бы ее ремесленной, или технической, или же реальной, но дело ведь не в названии. Для него эта было подготовкой к профессии инженера, которую он давно себе наметил. Оставалось только получить аттестат зрелости, чтобы затем поступить в ФПШ, знаменитую Федеральную политехническую школу.

Итак, все казалось в полном порядке, и юноша уже видел перед собой проторенную дорогу. Но вот однажды несколько воспитанников промышленной школы собрались и стали обсуждать свою будущую профессию. Рассказал о своих планах и Тедеуш.

— Нет, — сказал один из друзей, — это ничего не стоит. У техники мало перспектив, будущее принадлежит химии. Там еще можно кое-чего достигнуть, в химии возможны открытия. Мир нуждается в химиках. Поверь мне, Тад, ты должен стать химиком. Конечно, надо будет много работать; ленивым и тупым людям здесь делать нечего. Но ты усидчивый и способный человек, бери пример с меня и изучай химию.

Как ни странно, подобные, в сущности необоснованные высказывания могут произвести на молодого человека глубокое впечатление. Именно молодые люди легко поддаются уговорам и меняют свои планы. Слова товарища глубоко запали в душу Тадеуша. Возможно, он и сам чувствовал, что техническая специальность ему не подходит и что выбрал ее он только потому, что отец был инженером. Но о химии и ее возможностях Тадеуш знал немного. Несмотря на это, он последовал совету товарища и по окончании экзаменов поступил на химический факультет Высшей технической школы. Жребий был брошен, будущий лауреат Нобелевской премии принял решение.

Изучение химии. Оно немного похоже на изучение медицины, требует большого усердия. Предмет нельзя изучать только дома по книгам, надо ежедневно делать практические работы, проводить много часов в лабораториях, производить анализы, разлагать соединения на их составные части. Работать надо очень точно, так как всякая оплошность уводит на ложный путь и тогда приходится ломать голову в поисках ошибки. Но для Рейхштейна это не представляло трудностей. Он был талантлив и усерден, окончил курс раньше других и через четыре года получил диплом. Уже тогда его влекла научная работа. Но Рейхштейн был склонен к осторожному анализу и тщательно все обдумывал, прежде чем действовать. В химии, — всегда говорил он себе, — нужно терпение, а в химии жизни и подавно. И вот он снова оказался у своего учителя, выдающегося химика Штаудингера, который впоследствии тоже удостоился Нобелевской премии, однако через три года после Рейхштейна.

Через год Рейхштейн получил докторскую степень. Большое искусство экспериментатора настолько облегчило его задачу, что в этот малый срок он выполнил все, что требовалось. Но он остался в Высшей технической школе. В химии нельзя рассчитывать на большую быстроту в работе. Часто несколько лет приходится работать над одной и той же темой, прежде чем исследования будут закончены.

Рейхштейн занялся химией ароматических веществ, содержащихся в кофе. Быть может, чашка душистого кофе, в котором соединены все ароматы Аравии, побудила его попытаться раскрыть эту загадку. Но предвидел ли он, что ответ на этот вопрос проторит пути, которые впоследствии приведут к более крупным успехам?

Ведь никак нельзя сказать, что между кофе и кортизоном существует какое-либо сходство. Первый не имеет ничего общего со вторым. Некоторые черты сходства, правда, есть, например летучесть, нестойкость вещества. Свойства эти присущи ароматическому началу кофе так же, как и кортизону. Но для параллелизма этого недостаточно. И все- таки Рейхштейн думал, что чашка кофе является для него подходящей отправной точкой, которая со временем поможет к чему-то прийти.

Время и труд, затраченные на исследование кофейного аромата, не пропали даром. Они научили его работать с веществом, в ничтожных количествах содержащимся в исходном материале, в бобах кофе, и, кроме того, обладающим способностью улетучиваться, исчезать или же превращаться в вещество, не имеющее ничего общего с исходным ароматическим началом кофе. Именно с такими обстоятельствами Рейхштейн столкнулся впоследствии, приступив к изготовлению кортизона.

Рейхштейн работал в Высшей технической школе, пока здесь оставался его руководитель. Но когда Штаудингер был избран на кафедру во Фрейбурге, Рейхштейн оставил Цюрих и получил место химика в промышленном предприятии неподалеку от этого города. Там была большая лаборатория, щедро снабжаемая фабрикой, где он мог работать, исследуя ароматические вещества кофе. В кругу специалистов он уже приобрел известность; всюду знали, что в Швейцарии есть выдающийся химик, от которого можно ожидать многого.

Его знали, конечно, и в Цюрихе. В частности, старший друг Рейхштейна, химик профессор Ружичка, не переставал настаивать, чтобы тот, наконец, избрал более благодарную область работы.

Что толку, — говорил он, — в вашем вечном сидении кастрюль с кофе? Это, конечно, интересно, но что это даст? Переходите к нам в университет, где вы так нужны. Ваше место там. Я вскоре буду профессором органической химии, вы станете моим ассистентом, затем доцентом. Студенты вас полюбят, так как ваши лекции будут увлекательны для них.

Рейхштейну приходилось много раз выслушивать эти уговоры, но он не хотел менять место работы и находил изучение ароматических веществ кофе достаточно важной научной задачей.

Зачем мне снова менять место? — говорил он. — Я не люблю этого; кроме того, я должен закончить свою работу над кофе.

Да вы сможете ее закончить, — твердил Ружичка, — полдня вы будете работать в университете, а другую половину посвящать своему кофе. Все это мы устроим. — И он не давал Рейхштейну покоя, пока тот не согласился.

Затем все случилось, как предсказывал Ружичка, и Рейхштейн вскоре вполне освоился со своей академической работой. Быть может, его дальнейшее продвижение не — было бы, несмотря на все, таким быстрым, если бы не одно событие, происшедшее летом 1933 года. По окончании каникул оба химика, руководитель и его ассистент, встретились и стали рассказывать друг другу, как они провели лето. Рейхштейн сообщал:

А кроме того, я в течение нескольких недель развлекался работой над витамином С.

Ружичка был весьма удивлен, так как Рейхштейн никогда не говорил, что интересуется этим витамином.

— Ну, и что вы сделали или открыли?

В конце концов мне удалось синтезировать его. — Таков был краткий ответ Рейхштейна, но он содержал целую программу работ, можно сказать — программу всей жизни и, кроме того, программу, относящуюся к важнейшим продуктам фармацевтической химии. Ведь витамин С был не одним из многих веществ, а одним из наиболее важных для жизни. Организм, естественно, нуждается во всех витаминах, и составлять табель о рангах здесь нельзя, но то, что обозначено буквой «О, особенно важно, В давно прошедшие времена морякам об этом, разумеется, было известно, хотя еще не знали слова «витамин». В наставлениях для флота еще столетия назад указывалось, что корабли, выходящие в дальнее плавание, должны иметь запасы лимонного сока. На основании опыта было известно, что можно предотвратить заболевание цингой, если давать команде корабля ежедневно по ложке лимонного сока. Матросы и не подозревали, что при этом получали и витамин С. Соблюдать такое предписание можно только в начале плавания, запас драгоценного сока быстро истощался, так как оно обыкновенно затягивалось. Кроме того, плесень, появлявшаяся в бочках, портила лимонный сок. Как велико число жертв таких плаваний, сказать нельзя. Оно было, конечно, огромным.

На Западе принято считать, что витамины открыты датчанином Эйкманом. Но историческая правда требует внесения небольшой поправки. Они впервые были обнаружены русским ученым Николаем Луниным в 1880 году, который всю жизнь работал детским врачом. Он доказал экспериментально, что в молоке, помимо белка-казеина, жиров, молочного сахара и минеральных солей, должны содержаться еще и другие вещества, незаменимые в питании. Публикации в русской и иностранной печати прошли незамеченными. Более счастливой оказалась судьба Казимира Функа, который в 1912 году завершил исследования. Он не только доказал существование этих веществ, не только дал им имя «витамины», но и установил, что их недостаток является причиной таких заболеваний, как цинга, рахит и другие.

Заслуга Эйкмана в том, что он на основании одного наблюдения, которое другие оставляли без внимания, благодаря своему ясному научному мышлению выяснил причину болезни «бери-бери», тяжелого страдания, которое тогда уносило много жертв в Азии. Открыв витамин В, он нашел, что заключенные в тюрьмах заболевают «бери-бери» только в тех случаях, когда получают в пищу очищенный, полированный рис, и остаются здоровыми, если их кормят дешевым неочищенным рисом. Связь между питанием и заболеваниями «бери-бери» он впервые установил на основании наблюдений над жившими на тюремном дворе курами, которым заключенные бросали через решетку окон зерна полированного риса. Правильность своего предположения Эйкман затем подтвердил экспериментально.

Это было, несомненно, большим успехом, и Эйкман вполне заслужил Нобелевскую премию, которая ему присуждена в 1929 году.

После открытия витаминов в первое время ни один из них не стал так популярен, как витамин С, и теперь во всем мире известно, что он содержится в фруктах и овощах.

Ешь, — говорит мать, давая ребенку апельсин, — это полезно, там содержится витамин С.

Но этого знания химикам было недостаточно. Необходимо нечто большее. Медицина нуждалась в дешевом и хорошем препарате витамина С в таблетках, которые не портятся и действуют подобно свежим фруктам или овощам и даже лучше, поскольку известно, какое количество витамина содержится в каждой таблетке. Но в первое время таких препаратов еще не было, во всяком случае, до 1933 года…

Когда Рейхштейн между прочим сказал своему руководителю, что ему удалось синтетическим путем, искусственно, получить витамин С, Ружичка был поражен. Ведь это было сенсацией, открытием, знаменовавшим собой эпоху, а Рейхштейн вел себя так, словно это забава, мелочь в химии.

Вы должны немедленно, — сказал профессор, — бросить все и разработать свой метод; вы сделали великое открытие. Поймите же наконец!

Рейхштейн последовал этому совету, он понимал, что надо разработать дешевый способ производства витамина С. Основы его он уже нашел и через несколько месяцев смог выступить публично с научным сообщением о дешевом способе искусственного получения хорошо действующего витамина С. В качестве исходного материала он выбрал виноградный сахар.

Здесь, разумеется, дело не только в цинге среди матросов. Времена продолжительных морских плаваний давно прошли. Но оказалось, что порой человек нуждается в особенно больших количествах витамина С, например, при инфекционных и других болезнях. Народная медицина знала это на протяжении столетий и лечила таких больных лимонадами. Теперь это подтвердила наука. Вот почему были нужны таблетки с большим содержанием витамина С. Вот почему открытие Рейхштейна встречено с таким большим одобрением. Но сам ученый мог подвести черту под этой главой своих исследований и обратиться к другим.

Что же теперь? Исследователь решает такой вопрос не сразу. У большинства ученых есть обширная программа работ, которые приходится прерывать, когда появляется более важная проблема. Но они всегда говорят себе: «Это следовало бы сделать, это надо было бы сделать». Так было и с Рейхштейном. Тем временем он стал профессором, и его влекла к себе тайна, вернее, тайны надпочечной железы. На протяжении столетий об этом органе, расположенном у верхнего полюса почки, ничего не знали. Ему не придавали никакого значения, а в старых учебниках анатомии о нем даже не упоминалось.

Но именно тогда, когда Рейхштейн закончил свою работу над витамином С, надпочечной железе начали уделять особое внимание. Американские ученые приступили к изучению гормонов этой железы. Работа подвигалась очень медленно. Что надпочечник выполнял важную функцию, стало известно уже очень давно, с 1858 года, когда английский врач Аддисон сообщил своим коллегам о больном, скончавшемся при необычных обстоятельствах: его кожа приобрела темную, бронзовую окраску, а при вскрытии трупа был найден туберкулез надпочечных желез. Болезнь эта получила название бронзовой болезни Аддисона. Теперь известно также, что эта железа при своих малых размерах выполняет очень важную функцию: она оказывает влияние на кровяное давление. На рубеже XX века японский ученый Такамине, ознакомившись с трудами И. Абеля, который разработал метод получения действующего вещества надпочечников, добыл из них кристаллический препарат, адреналин Такамине, который применяли, когда было необходимо повысить кровяное давление.

Но в 1930 году было сделано более значительное открытие. Американские ученые выжали из надпочечника сок. Он оказался способным спасти от неминуемой смерти животное, у которого удалены надпочечники. Удаление надпочечника смертельно, но, если оперированному животному впрыснуть названный сок, оно выживает. Этим было доказано, что в надпочечной железе вырабатывается вещество, жизненно необходимое организму, и что оно содержится именно в выжатом соке. Это должен был быть гормон.

Ничего большего тогда не нашли, но на первое время было достаточно и этого. Во всяком случае, Рейхштейн счел нужным заняться этим гормоном.

С надпочечником, конечно, работать трудно. Почти так же трудно, как и с ароматическими веществами кофе. Как мало вещества, представляющего собой ароматическое начало, содержится в целом центнере кофе! Как мало его можно найти в крохотном органе, надпочечнике! Тут приходится заботиться о больших количествах надпочечников, так как один весит всего несколько граммов. Цюрихские бойни получили задание: собирать для профессора Рейхштейна все надпочечные железы животных и отправлять их на фабрику. Когда накопилась тонна материала, его начали перерабатывать и прежде всего освободили от воды. Ее выпаривали, но, разумеется, так, чтобы не разрушить действующего начала. Наконец фабрика переслала в лабораторию университета килограмм сухого вещества, которое теперь подлежало исследованиям. Но в этом килограмме наибольшую часть составляло не искомое действующее начало, а соединения, не представлявшие ценности. Когда последние были удалены, осталось всего 25 граммов, меньше двух столовых ложек. Тонна надпочечников превратилась в 25 граммов вещества, в котором нужно было найти искомый гормон.

В небольшом количестве порошка, лежавшего перед Рейхштейном, содержался не один, а целый ряд гормонов, которые теперь надо было разделить и каждый изучить экспериментально. Однако прежде чем прийти к этому, понадобилось исследовать полученное вещество, состоявшее из пыли и кристаллов, и определить его химическую природу. Рейхштейн открыл, что этим гормонам подобно половым гормонам и витамину D, присуща общая черта: все они принадлежат к химической группе стеринов. Тотчас же возник вопрос: если названные действующие вещества родственны между собой, обладая общим остовом в виде стеринов, то нельзя ли хотя бы частично заменять одни группы другими, превращать одни вещества в другие? Это значительно облегчило бы работу, так как некоторые из названных веществ имеются в природе в количествах, значительно больших, чем их содержится в корковом слое надпочечной железы.

Например, в желчи крупного рогатого скота очень много стеринов, значительно больше, чем в надпочечнике, и именно желчь дала Рейхштейну материал для продолжения его исследований. Но, несмотря на все это, дело не клеилось. Желчь оказалась неподходящим исходным продуктом: работа была столь трудной, а результаты ее настолько ничтожны, что не стоило продолжать. Поэтому Рейхштейну пришлось оставить этот путь и искать другой. Когда исследователь ищет, он делает это не без плана. Он роется в тысяче ящиков своих знаний и памяти и где-нибудь находит какое-либо указание на то, что он мог бы использовать для достижения им своей цели. В своих поисках Рейхштейн наткнулся на сердечные лекарственные средства, содержащие вещества, известные в химии под названием глюкозидов. Глюкозид, о котором Рейхштейн вспомнил, содержится в семенах африканского ползучего кустарника. Это строфантин, хорошо известный в медицине. Но Рейхштейну был нужен особый вид кустарника, и начались поиски семян этого растения. В Европе его не было, и поэтому с помощью швейцарского правительства Рейхштейн решил отправить в Африку экспедицию. Она должна была разыскать семена и выслать их ему в Базель, куда он к тому времени переехал.

Но началась мировая война, а во время войны, как известно, умолкают не только музы, но и науки, поскольку они не служат делу уничтожения. Поэтому экспедиция в Африку не состоялась, и Рейхштейну пришлось бы отказаться от своего начинания или же отложить его до окончания войны, если бы на помощь не пришел случай. Один швейцарский торговец лекарствами, узнав о затруднениях Рейхштейна, сообщил, что у него на складе давно лежит около ста граммов семян, которые он когда-то получил из Англии, но он не ручается, что это настоящие семена. Рейхштейн тотчас же выписал эти семена, сказав при этом своему ассистенту:

— Если это и не те семена, все-таки стоит произвести опыт, так как подложный товар иногда бывает самым подходящим для наших целей.

Он оказался прав в своем предположении: семена были не те, не искомого вида ползучего кустарника, но как раз то, что требовалось; семена оказались вполне пригодными для его работ. Исследования потребовали большого труда, но результаты их были скудны. Если бы Рейхштейн располагал хотя бы 300 граммами семян, то добыл бы целый грамм действующего начала, а он получил только около одной трети грамма. Однако это был искомый гормон, и Рейхштейн мог быть вполне удовлетворен.

Впрочем, это был только научный триумф, не более, так как трети грамма было явно недостаточно ни для практических целей, ни для дальнейших исследований. Рейхштейну не оставалось ничего другого, как подвести черту под этим вопросом о гормоне и заняться другими задачами.

Но затем из Америки было получено хорошее известие. Условия для исследовательской работы там были гораздо лучше, чем в Европе, страны которой страдали от войны или находились под ее угрозой.

Эдвард Кендэлл одиннадцатью годами старше Рейхштейна. Он был исконным американцем, родился в штате Коннектикут и изучал химию, а поскольку он работал в большой больничной лаборатории, у него сложились тесные связи с медиками. Кендэлл занимался главным образом биохимией, химией живого организма. Вначале ученый разрешил несколько все еще существовавших загадок, связанных со щитовидной железой.

Впоследствии, почти одновременно с Рейхштейном, в 1934 году он приступил к работам над надпочечником. Обоих интересовала одна и та же проблема — кортизон, который тогда еще не носил этого названия, а обозначался номером, данным ему в лаборатории. Кендэлл также обнаружил, что в корковом слое надпочечника содержится не один гормон, а несколько действующих начал. Одно из этих веществ открыл Рейхштейн, он также показал, как его можно было бы получать в больших количествах. Впоследствии оно получило название дезоксикортикостерона.

В начале войны самый кортизон еще не был открыт. Но затем американские военные власти неожиданно заинтересовались этими исследованиями. Вначале это не вызывалось чисто военными соображениями, как с пенициллином, быстрое изготовление которого было важнее, чем выигранное сражение. Но один из руководящих военных медиков сообщил, что, по его сведениям, препарат Кендэлла хорошо помогает при отравлении микробными ядами во время инфекционных болезней. Тогда военные власти заинтересовались этим вопросом. Ведь во время войны отравления наблюдаются часто — и на почве инфекции и в связи с гангренозными процессами в ранах. Кроме того (никто не знал этого наперед), неприятель мог пустить в ход и отравляющие газы как крайнее средство борьбы. События первой мировой войны незабываемы. Как бы то ни было, доклад военного медика встретили с большим интересом; было решено предоставить в распоряжение Кендэлла такие денежные средства, какие могут понадобиться для его работы.

Итак, в 1941 году был создан комитет, который разработал план «кортизоновой стратегии»: мобилизовал соответствующую химическую промышленность и поставил перед нею задачу возможно быстрее изготовить большое количество кортизона. Точное планирование было тем более необходимо, что не было известно, какой именно кортизон следует производить. Ведь Рейхштейн и Кендэлл к тому времени установили, что в корковом слое надпочечника содержится шесть действующих начал.

Вначале решили выпускать препарат «компаунд А», и именно потому, что добывать это соединение гораздо легче, чем остальные, а время надо было экономить. Ведь химики предупредили с самого начала, что работа потребует долгого времени.

Химики были правы: только через три года они смогли доложить о своих успехах. Исследователи снова располагали небольшим количеством искомого вещества и произвели опыт, первый опыт на больном человеке.

Скажем сразу: он закончился неудачей. Больной, которому было введено ~новое соединение, «компаунд А», страдал бронзовой болезнью Аддисона, тяжелым поражением надпочечников. Что средство ему вообще не помогло, сказать нельзя, но действие его было весьма слабым; дезоксикорти-костероном, давно открытым Рейхштейном, можно было бы достигнуть большего. Итак, препарат «компаунд А» не имел никакой ценности, это надо было признать. Средство это почти не помогло и солдату, у которого после взрыва возникли тяжелые гангренозные раны. Можно только удивляться тому, что исследователи, химики не отказались от своего начинания, а продолжали тратить труд, время и деньги на дело, результаты которого оставались столь ничтожными.

Тем временем в работах начал принимать участие еще один исследователь. Это был друг Кендэлла, американец Филипп Хенч, бывший на год старше Рейхштейна и, подобно Кендэллу, работавший в клинике Мейо в Рочестере. Хенч был врачом и заведовал отделением ревматизма. Как знаток ревматизма он пользовался широкой известностью и, как ни мало обнадеживающим тогда было лечение хронического суставного ревматизма, он все же старался выяснить сущность и этого заболевания, столь важного в социальном отношении, и способствовать его лечению или предупреждению.

Однажды к Хенчу явился один из больных, старый человек, в течение многих лет страдавший ревматизмом и ставший почти недвижимым. Он сказал:

Профессор, вы видите, мне очень хорошо, я обхожусь без палки. Со мной произошло чудо: я перенес желтуху, и она прогнала мой ревматизм.

Это было точное наблюдение: одно заболевание прогнало другое.

Нечто подобное бывает, — ответил Хенч. В этот момент он действительно не мог сказать ничего другого. Но он тотчас же решил основательно изучить вопрос, на который его натолкнул этот случай.

Ведь улучшение при суставном ревматизме у больного могло вызвать — Хенчу это было ясно — только действие того вещества, которое связано с другим заболеванием — с желтухой. Но желтуха сама по себе не является болезнью. Это симптом, который большей частью, но не всегда, бывает связан с заболеванием печени. А печень не только самая большая железа человеческого тела, но и сложная химическая фабрика жизни. Что в ней происходит с разными веществами, неспециалист не может даже представить себе. В этой большой фабрике есть и отходы, которые, естественно, должны удаляться, и все это совершается вполне гладко, пока человек и его печень здоровы.

А что наступает в случае какого-либо нарушения? Что происходит, например, если в печень попадает ядовитое вещество, которое в ней должно быть переработано, изменено и устранено? Или если в печень проникает какой-нибудь вирус, повреждающий ее клетки, вследствие чего человек заболевает и у него появляется лихорадка или желтуха? Ведь желтуха указывает только на то, что деятельность печени нарушена, что образуются вещества, каких в нормальных условиях не бывает. Одно из этих веществ, по-видимому, подействовало на другой недуг, на его суставный ревматизм так, что состояние больного улучшилось и он почувствовал себя выздоровевшим.

Все это было совершенно ясно для Хенча.

— Я должен найти это вещество, — сказал он себе, — оно нам необходимо, это лекарство от хронического суставного ревматизма.

Хенч изучил медицинскую литературу, прочитал книги о ревматизме, затем более старые работы о желтухе (всякий научный работник знает, как трудны такие поиски и как много времени на них уходит, но это необходимо и поступить иначе нельзя) и нашел, что искал: другие медики наблюдали и описали нечто подобное. Это свидетельствовало, что не всякая желтуха может привести к исчезновению суставного ревматизма. Из этих сообщений Хенч узнал также, что суставной ревматизм, устраненный желтухой, снова проявлялся через несколько лет, а иногда и раньше, но иногда и совсем не давал возврата. Во всяком случае, наблюдения стоило продолжать. Ведь средств для борьбы с суставным ревматизмом очень мало, и врачи были бы рады всякому новому указанию. А наблюдение, сделанное Хенчем, несомненно, было таковым указанием.

Поэтому Хенч, ознакомившись с литературными данными, решил искать действующее начало, которое печень при желтухе выделяет в кровь и которое затем попадает в больные суставы. Это очень трудное исследование, так как таких веществ много и каждое из них надо получить в чистом виде, испытать на животном и установить безвредность. Только после этого можно отважиться на то, чтобы дать его человеку, страдающему хроническим суставным ревматизмом.

Исследования продолжались очень долго, но без каких- либо положительных результатов. Ни у одного из больных не отмечалось улучшения. Следовательно, пришлось избрать иной путь. Были написаны письма всем больным, ранее лежавшим в клинике Мейо по поводу суставного ревматизма, а затем отпущенным домой. Их просили сообщить о своем состоянии после выписки из клиники. Ответы были получены, разумеется, не от всех, и не каждый содержал ценные сведения. Но некоторые ответы, содержали сведения, ценные для Хенча. Люди писали, что за это время переболели желтухой и избавились от суставного ревматизма. Тем самым они подтверждали, что уже было известно. Некоторые писали, что после беременности ревматизм у них уменьшился настолько, что они даже счастливы. Последнее обстоятельство оказалось чрезвычайно важным для Хенча и его сотрудников. Обычно ревматизм обостряется во время беременности, но тут все было иначе. Очевидно, в обоих случаях появлялось вещество, переходившее в кровь и благоприятно влиявшее на суставной ревматизм. Это, видимо, одно и то же вещество, вещество с двояким действием и, несомненно, искомое.

Хенч был хорошим, очень образованным врачом, и его интересы не ограничивались областью ревматизма. Он вскоре пришел к заключению, что неизвестные соединения со сходным действием, видимо, стерины, вещества, содержащиеся как в растительных, так и в животных организмах и теснейшим образом связанные с гормонами. Итак, гласил вывод Хенча, среди стеринов надо искать вещество, которое при желтухе и при беременности так благодетельно влияет на хронический суставной ревматизм. Во всяком случае, этим был значительно сужен круг поисков неизвестного, но столь важного вещества. Но так только казалось. Работа не подвигалась.

У Кендэлла, с которым Хенч часто делился своими заботами, дела были не лучше.

— Очень прискорбно, — сказал он однажды Хенчу, — что наши успехи столь малы. Как мы ни стараемся, ничего хорошего, решительно ничего.

— Недавно, — заметил Хенч, — я нашел кое-что, относящееся к моей работе, но я еще не знаю, ценно ли оно и как это использовать.

— А что именно?

— Я просмотрел все истории болезни и письма наших больных; некоторые из них сообщили, что, болея желтухой, случайно приняли яд, но он им не повредил. Не заслуживает ли это внимания? Оказывается, желтуха помогает не только при хроническом ревматизме, но и при отравлениях. Но что следует из этого?

Так сетовал Хенч. Кендэлл внимательно слушал.

— Как? Это вы нашли? Да это более чем заслуживает внимания. Делая опыты с «компаундом Е», который я извлек из коркового слоя надпочечников, я наблюдал нечто подобное. Когда я давал крысам яд, а затем препарат «Е», яд не наносил вреда, они оставались здоровы. Послушайте, Хенч, то, что вы мне сказали, очень важно. Мы должны это исследовать, быть может, мы выйдем на правильный путь.

Беседа двух ученых, поставивших себе одну и ту же цель, происходила, как мы знаем, в 1941 году, а кортизон был получен только осенью 1948 года. Следовательно, даже на правильном пути в науке встречаются бесконечные препятствия, и нужна кропотливейшая работа, чтобы приблизиться к цели. Хенч тотчас же сказал Кендэллу:

— Дайте мне немного своего вещества; мы им полечим одного из моих ревматиков и увидим, подходит ли оно.

Но Кендэлл не мог дать ему это вещество, у него его просто не было. Хенч настаивал:

— Будь у меня хотя бы пять граммов, я мог бы начать.

— Нет у меня и пяти граммов, — ответил Кендэлл. Но так как оба были убеждены в правильности своих выводов, то они мобилизовали промышленность. Они объяснили главному директору большой химической фабрики суть дела, рассказали ему обо всем, что уже сделано для получения вещества, от которого ожидали столь многого; поведали и о работах Рейхштейна, и о неудаче с желчью, и директор согласился. Тем более что Кендэлл просил всего пять граммов. Действительно немного, и химики рассчитывали вскоре добыть это количество. Все же встретилось немало трудностей, неудач, ошибок; короче говоря, только через семь лет химики доставили им нужное количество вещества, и не пять граммов, о которых просил Хенч, а 400, то есть в 80 раз больше. Хенч и Кендэлл были счастливы. Можно начать работу. Кортизон у них в руках.

Мы знаем день, когда первый больной подвергся лечению кортизоном: 21 сентября 1948 года. В этот день ассистент Хенча сделал первое впрыскивание кортизона больному, страдавшему тяжелым хроническим суставным ревматизмом. Вся клиника была взволнована. Поможет это средство? Или повредит? Может быть, это яд? Ведь опытов на животных было недостаточно… Через два дня не осталось сомнений в том, что больному стало намного лучше: он уже мог поднять ноги, не испытывая при этом мучительных болей; Тогда ему сделали второе, а затем и третье впрыскивания: больной смог встать, хотя он в течение нескольких лет не стоял на ногах. Это было чудом. Со вторым больным, которого лечили новым средством, произошло то же. Три человека — Рейхштейн, Кендэлл и Хенч — и их дело победили.

Но работы еще не были завершены. Было ясно, что достигнут весьма значительный успех. Но тотчас же возник ряд вопросов. Действительно ли безвредно новое средство? От каких болезней оно помогает и не надо ли его улучшить? Вот три основных вопроса, требовавших ответа. Самым важным был вопрос о безвредности кортизона. Как только он был отдан на суд научной общественности, появились сообщения о вреде препарата. Борьба за кортизон велась на арене науки вначале более ожесточенно, чем это обыкновенно бывает при появлении новых лекарств или новых методов лечения. Именно в медицине всякое проявление недоверия, всякие колебания понятны, ведь ответственность очень велика. Но нигде нет склонности так быстро отвергать что- либо новое, как в медицине.

У больных, леченных кортизоном, вскоре действительно начали наблюдаться нежелательные побочные явления, подрывавшие доверие к этому средству. Одни врачи сообщали, что у больных, принимавших кортизон, внезапно начался туберкулез, другие — о будто бы вызванной этим препаратом сахарной болезни. Но прежде всего было установлено, что в организме человека, леченного кортизоном, очень быстро страдают надпочечники.

Если мы попытаемся в обширном мире лекарств определить место кортизона и других веществ, наряду с ним содержащихся в корковом слое надпочечника или произведенных из него, то следует сказать, что кортизон представляет собой своеобразное лечебное средство многостороннего действия.

Великую мощь лечебного средства можно, однако, сравнить с алмазом, мутным из-за темных пятен — нежелательных побочных действий, часто тяжелых. Во всяком случае, некоторые из этих побочных явлений удается устранить. Чтобы понять положение вещей, надо сравнить кортизон с костылями, помогающими ослабевшему органу (надпочечнику) нести свою службу. Но оттого, что костыли работают вместо железы, последняя постепенно становится ленивой, еще более ослабевает и в конце концов почти совсем перестает работать. Но если она еще не атрофировалась и это вовремя заметили, можно стимулировать ее деятельность. Ведь мозговой придаток, гипофиз, подобно высшему начальнику, регулирует деятельность многих гормональных желез. Гипофиз, железа высшего порядка, вырабатывает и гормон, побуждающий надпочечник прилежно работать, так называемый аденокортикотропный гормон.

И если надпочечник, ослабленный введением кортизона, уже больше не может или не в состоянии работать, человеку дают препарат, содержащий аденокортикотропный гормон. Надпочечник получает, так сказать, тумак и начинает усерднее работать. Начинает выделять все больше и больше гормона кортизона. Таким образом можно поправить вред, нанесенный лекарством кортизоном самостоятельной деятельности железы.

Кроме того, химики вскоре научились видоизменять кортизоны, замещать одну часть молекулы другой и благодаря этому изменять действие препаратов. Так возникают все лучшие и лучшие лекарства, оказывающие все меньше и меньше побочных действий.

Кортизон стал очень ценным лекарством против разных аллергических состояний, а это обстоятельство тем более важно, что некоторые аллергические отеки и отравления угрожают жизни больного. Приведем характерный случай. Мужчина страдал аллергией к сардинам: кусочка было достаточно, чтобы у него появился сильный отек лица, закрывавший ему глаза, и, что еще неприятнее и опаснее, распространился на полость рта и зев и затруднил глотание. Однажды у него снова появились описанные припухания, хотя он уверял приглашенного врача, что он не ел сардин, столь опасных для него. Состояние больного ухудшалось, опухание зева усиливалось, и возникла прямая угроза, что он может задохнуться. Был даже поставлен вопрос о рассечении дыхательного горла. Тогда врач использовал последнюю возможность и впрыснул кортизон. Состояние больного сразу улучшилось, отеки уменьшились, опасность была устранена Когда врач затем постарался выяснить оплошность, допущенную больным и повинную в возникновении аллергического приступа, оказалось, что жена намазала ему бутерброд ножом, которым разрезала сардину. Этого оказалось достаточно, чтобы вызвать тяжелый аллергический приступ.

Кортизон и созданные на его основе препараты применяются в некоторых случаях при лечении бронхиальной астмы — тяжелого заболевания, при котором возникает спазм бронхов и сильно затруднено дыхание. Некоторые кожные болезни, например красная волчанка, ранее очень трудно поддававшаяся лечению, различные утолщения и воспалительные процессы кожи хорошо поддаются лечению препаратами кортизона. Их употребляют при некоторых болезнях глаз, сывороточной болезни, повышенной чувствительности к лекарственным средствам, для поднятия кровяного давления во время шока и при хирургических вмешательствах и многих других случаях. Но надо учесть, что кортизон может давать сильные обострения туберкулеза, язвенной болезни, может выявлять скрытые психические заболевания или вызывать временные расстройства психической деятельности. Он ослабляет защитные силы организма, особенно при инфекционных болезнях.

Все это указывает, что его надо применять строго по указанию врачей и комбинировать с другими средствами.

Следует себя считать счастливыми, говорят врачи, что существует кортизон, хотя это и не простое средство, применение его связана со многими трудностями и чревато неудачами. Это своеобразное средство уже принесло и еще принесет много пользы людям.