Люди лунного света

Эркюль Савиньен Сирано де Бержерак, скончавшийся ровно 355 лет назад, 28 июля 1655 года, приобрел шумную посмертную славу благодаря романтической комедии Эдмона Ростана (1897). Эта комедия, с одной стороны, сделала его имя нарицательным, так что спасибо, — но с другой, как водится, затмила его собственные сочинения, которые ничуть не хуже.

Главная книга де Бержерака — фантастический роман «Иной свет, или Государства и империи Луны», у которого в этом году тоже юбилей (360 лет). Книга эта, в которой справедливо видят первое полноценное научно-фантастическое сочинение во всей мировой словесности, по сей день читается безотрывно. От утопических сочинений Бэкона, Мора и Кампанеллы, влияние которых на «Империи Луны» очевидно и признается самим автором, роман Сирано отличается в первую очередь тем, что никакого идеального общества герой де Бержерака на Луне не обнаружил. Путешествие нужно ему, как Радищеву, главным образом для того, чтобы изложить кое-какие свои взгляды, а заодно для того, чтобы предсказать чудеса грядущей техники. В романе предсказаны аудиокниги, поезда на магнитной подушке, Организация Объединенных Наций и много чего еще; главное же — де Бержерак вместо скучных «городов солнца» и прочих правильно организованных насильственных утопий разворачивает перед читателем пир собственной фантазии, бурной, изощренной, местами извращенной, но неизменно яркой и непредсказуемой. На Луне не едят, а насыщаются «испарениями», то есть запахами. На Луне процесс войны состоит не только из драки, а и из интеллектуального соревнования двух систем вроде нашего «Что? Где? Когда?».

Главное же — Луна предстает царством совершенного прагматизма, идеальной рациональности. Иногда эта рациональность мила: в частности, универсальной валютой там служат стихи как наиболее явный эквивалент умственного усилия. За обед платят сонетом, за ночлег — эклогой, «и потому умные всегда сыты», радостно добавляет лунянин. При этом подавляющее большинство лунян передвигается на четырех конечностях — это и быстрее, и практичней. Рассказчика там считают говорящей, хоть и не особо умной разновидностью страуса (две ноги, но не летает). Местные жрецы рассуждают так: «Мы ходим на четырех ногах, ибо бог не хотел доверить столь драгоценный сосуд менее устойчивому положению. Строением этих скотов (землян. — Д.Б.) он пренебрег и предоставил его игре природы, которая, не беспокоясь о возможной гибели такого ничтожества, утвердила его только на двух ногах. Обратите также внимание на то, как у них голова обращена к небу. Ведь она так поставлена вследствие той скудости, с которой бог оделил их во всем, ибо это умоляющее их положение показывает, что они жалуются небу на своего создателя и умоляют его позволить им воспользоваться теми отбросами, которые остаются после нас. А посмотрите на нас, мы совсем другое дело: у нас голова склоняется книзу, чтобы мы могли созерцать те блага, которыми мы владеем, и еще потому, что на небе нет ничего, чему бы мы могли в нашем счастии завидовать».

Здесь де Бержерак заставляет лунных жрецов — этих самодовольных апостолов прагматизма — впрямую полемизировать с Цицероном, сказавшим («О законах», кн.1): «Природа, заставив все другие живые существа наклоняться к земле, чтобы принимать пищу, одного только человека подняла и побудила его смотреть на небо, как бы на родное для него место и его прежнюю обитель; кроме того, она придала особый внешний вид его лицу, отобразив на нем сокровенные черты его характера». В России эта фраза особенно хорошо известна благодаря Окуджаве, поставившему ее эпиграфом в «Путешествии дилетантов». Именно эта неявная полемика с латинским классиком проливает свет на истинный смысл бержераковского романа, далеко не сводящегося к проповеди атеизма, как любили писать в советское время. Больше того — весь монолог о пользе четвероногости заставляет с особой настороженностью отнестись к другому лунянскому монологу, о том, что Бога нет. Когда подобные мысли высказывает существо, уверенное, «что на небе нет ничего, чему мы могли бы завидовать», — это повод как минимум насторожиться.

В том-то и заключается суть бержераковского сочинения: побочный сын века, печальный гость в родном XVII столетии, он предчувствует Просвещение — и не хочет Просвещения. Рациональный ум, утопия полезности и здравомыслия, неизбежно оборачивается хождением на четырех ногах и ненавистью ко всему непостижимому и нестандартному. Стремление обеспечить едой всех умных и дискриминировать дураков с неизбежностью приводит к появлению двойного стандарта и даже двойного языка — об этом Сирано предупредил задолго до Уэллса с его элоями и морлоками: у жителей Луны в ходу два языка. Интеллектуалы и знать, желая выразить что-нибудь сложное, играют на инструменте вроде лютни; простонародье в аналогичной ситуации прибегает к мимике и жесту, зачастую малоприличному. На Луне не существует почтения к старости, ибо старец, как правило, глуп и немощен, а все великое совершается до сорока — в пример луняне приводят Александра Македонского. Наконец, абсолютный прагматизм доходит уже и до того, что мудрый вправе сам назначать день собственной смерти, а потому убийство узаконено и осуществляется друзьями покойного. Похороны считаются осквернением трупа — если умер человек достойный, его съедают благодарные современники, чтобы ни единый кусок столь благородного существа не достался червям. Тут де Бержерак предсказывает версию о том, «что Кука съели из большого уваженья». Сцены выпивания крови и пожирания мяса благородного мудреца выписаны детально, с саркастическим восхищением. Словом, полная утилизация и тот самый прагматизм, который упоминается у нас сегодня как главный инструмент внутренней и внешней политики.

Соблазн увидеть в де Бержераке — антиклерикале, вольнодумце и естествоиспытателе — сугубого материалиста, предтечу Вольтера, в самом деле велик; и, рассуждая о строении вещества или о гелиоцентризме, он как будто вполне последователен. Но чуть заходит речь о человеке, выпадающем из всех физических законов, устроенном вызывающе нерационально, ценящем честь и тысячи моральных предрассудков дороже любой выгоды, как сам де Бержерак с его непрерывными дуэлями, — его покидает всякая рациональность; человек никогда не будет передвигаться на четвереньках, хоть это гораздо быстрей (луняне легко способны догнать и перегнать оленя). Человек не рожден выбирать час своей смерти и жрать себе подобных. Человек не имеет права выживать за счет глупейших и слабейших, и человечеству позорно делиться на две расы — элиту и простонародье. Только люди холодного лунного света способны жить по этим законам — и потому герой де Бержерака с таким наслаждением плюхается на родную несправедливую землю где-то в районе Италии; и первые слова его — «Иисус, Мария!».

Самая большая трудность при поиске доказательств бытия Божия — в том, что человеку, как сыщику в классическом фильме «Сердце ангела», приходится искать самого себя. Но некоторые, как видим, справляются — хотя и платят за это бурной жизнью, ранней смертью и попаданием в нарицательные персонажи.

28 июля 2010 года