Упоминание о нем так часто встречается в моих беседах с американцами, чего бы эти беседы ни касались, что я собираюсь посвятить ему целую главу. Феминизм (то есть борьба женщин за свое полное равноправие с мужчинами) охватил сегодня весь мир. Но нигде не носит он такого специфического, порой гротескного характера, как в Америке. Француженка Андре Мишель свое отношение сформулировала жестко:

– Американки просто свихнулись на своем феминизме. Они даже не замечают, что превратили его в карикатуру.

Честно говоря, мое первое впечатление было таким же. И только много позже я его изменила.

Конференция в Нью-Йорке была посвящена вопросам преподавания «русских знаний». В качестве ее участника я вышла на кафедру с докладом: «Семья в России». Не успела я сказать последнее слово, как в третьем ряду вскочила очкастенькая, плотно сбитая тетенька и сердито спросила:

– А вот вы лучше скажите: почему это русские женщины так любят наряжаться? Я только что вернулась из Москвы, я знаю, что говорю.

Пока я, пораженная абсурдностью вопроса, пытаюсь и не могу найти ответ, она торжествующе подсказывает его сама:

– Потому что они хотят понравиться мужчинам. Не так ли?

В голосе слышится язвительность. Но я не понимаю ее причин и отвечаю беззаботно:

– Да, а почему бы им этого не хотеть?

Боже, какая оплошность! Моя собеседница хватается за голову и раскачивает ею, не в силах сказать ни слова; слышны лишь возмущенные междометия. Наконец она произносит нечто членораздельное; смысл сводится к следующему. Я подтвердила ее худшие предположения: российские женщины даже и представления не имеют о том, что такое равенство.

В аудитории это не единственная феминистка. Ее коллеги – американки, неплохо знающие русский, – набрасываются на меня с другими вопросами-упреками:

– У вас в Конституции записано: «Каждый гражданин имеет право… он защищен законом…» Вы не замечаете тут некоторой политической некорректности?

Господи, просвети мой разум: да что же тут-то не так? И получаю разъяснение:

– Закон у вас что, защищает только мужчин? Ах, всех!? Тогда почему «он», а не «он/она»?

Атака продолжается.

– Как вы называете женщину-бизнесмена? Так и говорите? Вы что не понимаете, что унижаете бизнес-леди? А как будет по-русски женщина-профессор? Опять в мужском роде?

– Позвольте, – наконец, прихожу я в себя. – Но в английском ведь тоже профессор – одно слово, и в мужском роде, и в женском.

– В английском нет родовых окончаний, – поправляют меня. – А в русском есть. Если бы вы задумались о равенстве полов, вы бы давно уже нашли специальное слово, например «профессорша».

– Такое слово есть, оно означает «жена профессора».

– Ну так придумайте какое-нибудь новое.

Кто-то из моих оппонентш (оппонентами я уже боюсь их назвать!) тычет пальцем в учебник русского языка для иностранцев.

– Вот, смотрите, текст для разговорного топика. Джим Смит приходит в гости к своему другу инженеру Ивану Лопатину, тот говорит: «Знакомьтесь. Моя жена Лена, она сейчас не работает, занимается домом, детьми». Как вам нравится такая модель семейной жизни: муж работает инженером, а жена сидит дома. Это что – норма? Образец для подражания?

…Вечером в одном нью-йоркском русском доме, где собрались гости, эмигранты, я рассказываю об этой перепалке. В ответ слышу дружный смех: у каждого есть история, похожая на анекдот, но вполне реальная.

Сын одного из присутствующих гостей в очереди на автобус увидел за собой девушку с тяжелым чемоданом. Он предложил ей пройти первой и поднял на ступеньку чемодан. Она посмотрела на него неприязненно: «Вы хотели продемонстрировать, что сильнее меня, но это не так. Посмотрите на мои мышцы». Другая гостья, пожилая дама, пожаловалась, что никак не может привыкнуть: мужчины-американцы не пропускают ее у входа вперед, не уступают место, не подают пальто.

Я, между прочим, тоже вспомнила, как в одном доме немолодой хозяин подал мне шубу и с виноватым видом спросил: «Пожалуйста, извините меня, я вас не обидел?»

Студент рассказывает, как пригласил свою однокурсницу в ресторан. Когда принесли счет, она вытащила кошелек, чтобы заплатить за себя. Он, естественно, запротестовал, но она обиделась: «Разве мы не равны?»

У этого же бедолаги была и другая промашка. Еще одна американская подружка пригласила его на день рождения. Будучи на свою беду хорошо воспитанным, он вручил два букета – имениннице и ее маме. Но при этом – страшно сказать! – он поцеловал маме руку. Та отскочила как ошпаренная, с возгласом: «Что Вы делаете?» Маме было лет сорок с небольшим, но 60-летняя бабушка оценила политес по достоинству: «Дорогая, это же знак уважения. В моей молодости тоже так было принято». Однако его подружке жест не понравился, она нравоучительно заметила: «Не знак уважения, а знак унижения».

Андре Мишель, которую я неоднократно цитировала выше, может рассказывать о «гротескном феминизме» американцев часами.

Однажды ее коллега, профессор из Сорбонны, приглашенный на один семестр в очень известный американский университет читать французскую литературу, внезапно был вызван в администрацию. Ему сообщили, что он срочно должен оставить университет, хотя прошло всего три недели. Что случилось?

Как я уже говорила, у американских студентов есть привычка располагаться для отдыха прямо на полу. Кто-то читает, кто-то пьет кофе из картонного стаканчика, а кто-то и спит. Именно такую спящую девушку обнаружил профессор прямо перед дверью аудитории, где через две минуты начиналась его лекция. Он попытался ее разбудить голосом, но она не услышала. Тогда он нагнулся и похлопал ее по спине, ибо лежала она боком. Во всяком случае, в такой редакции он рассказывал об этом Андре. Та считает, что он мог похлопать ее и по задику, плотно обтянутому джинсами. Девушка проснулась, извинилась, встала и ушла. Больше он ее не видел. А жаль. Иначе, возможно, профессор узнал бы, что сразу после лекции студентка написала заявление в деканат, что такого-то числа, в таком-то часу она подверглась sexual harassment со стороны преподавателя.

Обвинение это было настолько серьезным, что декан, опасаясь волнений среди студенток-феминисток, счел за благо отослать приглашенного профессора на родину, где подобные шалости грехом не считаются.

Еще одну историю я услышала от Владимира Шляпентоха, известного московского социолога. В середине 1970-х он эмигрировал в Америку. С работой было трудно. Несмотря на свое имя в научных кругах, несколько лет он перебивался на временных должностях. И вдруг повезло. Мичиганский государственный университет предложил ему постоянное место преподавателя. Можно себе представить, с каким рвением он принялся за работу – и научную, и преподавательскую. Старание было оценено по заслугам. Через пару лет ему предложили tenure, бессменную профессорскую должность. Это было везение! Он не мог в него поверить. И, как оказалось, правильно делал.

Теперь вернемся назад. Когда Шляпентох был еще преподавателем на полставки, ему поручили вести нескольких аспирантов. Он старался подготовить их к защите диссертаций как можно лучше, не жалел времени и сил. Одна из аспиранток (он давно забыл ее лицо и имя) после защиты кинулась к нему с благодарностью. Он в ответ поцеловал ей руку.

Два года спустя, когда на кафедре шло обсуждение его кандидатуры на новую должность, вдруг поднялся заместитель декана и сказал, что утвердить его в позиции tenure невозможно. В деканате лежит заявление от той самой «благодарной» аспирантки, которая просит принять административные меры против профессора Шляпентоха. Он позволил себе неполиткорректное поведение, дал ей понять, что она всего лишь женщина, чем унизил ее человеческое достоинство.

Я пытала Владимира с пристрастием. Может, он хоть приобнял ее, крепко к себе притиснул, поцеловал в щечку? Он клянется, что все было именно так – поцеловал руку, и все. Но на кафедре не захотели неприятностей. Tenure он получил только три года спустя.

В 1994 году американскую общественность потрясла душераздирающая история. Некая Лорена Боббит, хорошенькая женщина-мексиканка, вышла замуж за белого американца. Вскоре выяснилось, что, несмотря на свое южное происхождение, Лорена несколько фригидна. Или, возможно, сексуальные потребности ее мужа оказались выше нормы. Во всяком случае, интимные отношения с мужем стали для нее слишком обременительными. Что в таких случаях делает современная женщина? Подает в суд. Разводится. Уезжает домой. Но Лорена решила проблему кардинально – просто лишила мужа органа, который доставлял ей столько неприятностей. Отрезала кухонным ножом.

Несколько недель Америка жила этим событием, разделившись на два лагеря. Одни ждали если не самого сурового наказания тюрьмой, то хотя бы высылки подсудимой на родину. Другие требовали полного оправдания. О позиции феминисток, полагаю, говорить не надо. Их давление оказалось столь мощным, что решением суда Лорена Боббит была полностью оправдана.

Ну и, наконец, история, сотрясавшая не только США, но и весь мир: интрижка Билла Клинтона с Моникой Левински. Два года подряд, в 1999-м и 2000-м, приезжая в Америку, я буквально в каждом доме слышала эти два имени. И по телевидению, в любой новостной программе, и в газетах, и, конечно, в разговорах домочадцев. Меня тогда, как и сейчас, глубоко возмущала эта кампания.

Что произошло? Президент Билл Клинтон, очень, между прочим, обаятельный мужчина, оказался втянутым в недолгий роман с практиканткой Белого дома. Раз ты президент великой страны, будь добр, показывай пример высокой морали. Ну а как быть с Джоном Кеннеди? У того, как известно, адюльтеров было видимо-невидимо. И ничего. Погиб от пули убийцы, но при всеобщей народной любви. Просто тогда никто не считал возможным вторгаться в личную, более того, интимную жизнь хоть президента, хоть соседа по дому.

Это было в 1960-х. Через сорок лет подробности встреч Билла и Моники в Овальном зале печатались на четырех полосах ведущей газеты страны «Нью-Йорк таймс», не говоря уж о других изданиях.

Почему я пишу об этом в главе о феминизме? Потому что именно представительницы этого движения требовали суровой кары для Клинтона. Наряду с независимым судьей Старом и его друзьями-консерваторами. Хотя традиционно феминистки разделяют скорее взгляды демократов. А все дело в том, что Моника – подчиненная Клинтона. И значит, по прямолинейной логике, он ее домогался. И пусть с первой минуты скандала было известно, что инициатива исходила не от него, а от молодой и очень напористой особы, пусть все знали, что Билл сопротивлялся довольно долго. Все равно дело было квалифицировано как sexual harassment. Хотя официально Клинтону инкриминировали purgery – дачу ложных показаний (он, видите ли, не захотел, чтобы весь мир узнал о его личных отношениях с девушкой).

Ну и последнее о гротеске. В том нью-йоркском доме, где мы так весело болтали о феминизме, один из гостей не поленился, поехал домой и вернулся с газетной вырезкой. Статья называлась «Агрессия в сексе». Автор анализировала половой контакт и убедительно доказывала, что этот акт, как ни крути, является натуральным актом агрессии. Атакующим, естественно, выступает мужчина-агрессор. Женщина же вынуждена ему подчиняться. Где тут справедливость? Где равенство полов?

Макс Лернер называет своих соотечественниц «самыми неутомимыми революционерками». Он пишет, что начавшаяся в конце XVIII века борьба американских женщин за равенство с мужчинами не утихает по сей день. В начале прошлого века это была суфражистская революция, длительная и изнурительная, – за право голосовать и за другие политические гарантии эгалитаризма. Потом взорвалась революция сексуальная – против двойной морали. Она предоставила женщинам свободу выбора сексуального поведения, которая до тех пор была привилегией мужчин. Наконец, третья, бихевиоральная, то есть поведенческая, революция привела женщин к массовым занятиям физкультурой, облегчила одежду – в сторону удобства и спортивности, посадила их за руль. А главное, дала им доступ к рабочим местам, занятым до того (если не считать военные годы) преимущественно мужчинами.

Новую жизнь феминизм получил в 1963 году с выходом книги Бетти Фриден «Загадка женской души». В центре ее исследования обеспеченные женщины среднего сословия, жены состоятельных владельцев домов в пригородах. Автор разоблачает набор пропагандистских приемов СМИ, цель которых – убедить женщин в том, что их счастье состоит в полном посвящении себя дому. Тем более что домашний труд существенно облегчен современной бытовой техникой. Вот как Фриден иронично рисует этот «идеальный образ» неработающей американки: «Ее главные социальные предназначения – быть украшением своего мужа, шофером для детей, профессиональной экономкой и организатором вечеринок». Принято считать, говорит автор, что такая жизненная модель – мечта всех молодых американок. Если же этим «счастливицам» хочется чего-то большего, чем эта ограниченная стенами дома сказочная жизнь – например, получить высшее образование или сделать карьеру, – то им дают понять, что у них просто расстроены нервы или же они чудовищно эгоистичны и неблагодарны.

Через 30 лет, в начале 1990-х, Бетти Фриден подвела некоторые итоги борьбы. В своей статье в журнале «Эсквайр» она писала: «Тридцать лет назад роль женщины в США определялась лишь ее полом. Это была роль жены, объекта вожделения, удовлетворяющего физические потребности мужа. Это также была роль матери, роль домработницы. Женщина не была личностью, существование которой определяется ее действиями в обществе… Мы должны были разрушить это ошибочное представление и заявить, что женщина – тоже человек, а значит, на нее распространяются и основные права американцев – в плане социальном, политическом, экономическом, психологическом. Мы поняли, что нам нужно серьезно относиться к собственному опыту и не позволять мужчинам указывать нам, что значит быть женщиной… Мы постарались взять в собственные руки свою судьбу и переменить свою жизнь… Мы, в частности, потребовали равенства возможностей при найме на работу…»

Это была главная победа феминисток. Если в 1960-х, когда Бетти Фриден писала свою книгу, работало всего 19 % матерей с детьми-дошкольниками, то к началу 1990-х их стало уже 68 %. Сегодня женщины составляют почти половину всех работающих (45 %).

Перемены эти, разумеется, происходили не бескровно. Сопротивлялись мужчины: им вовсе не улыбались оставленные женами дома, да и конкуренция на работе была, честно говоря, ни к чему. Но еще больше сопротивлялись сами женщины. Те, что продолжали оставаться дома, с хозяйством, с детьми. Враждебность между этими двумя лагерями получила название «война мам».

Она, в частности, описана в книге Аниты Шрив «Женщины вместе – женщины врозь».

…Работающая мать мучается комплексом вины перед ребенком: он вырастает без ее внимания, на чужих руках. Она узнает из газет о страшных случаях недосмотра, равнодушия и о половых преступлениях. Она воспринимает как справедливые упреки со стороны близких, что мало времени уделяет ребенку. Она огорчена, что пропускает что-то очень важное в его жизни, что кто-то другой услышит его первые слова, увидит первые шаги. Часто мать договаривается с неработающими соседками. Но вместе с помощью получает также порцию осуждения. Джулия, секретарша из Нью-Йорка, оставляет на день трехлетнего сына у соседки, – приводит пример Анита Шрив. С собой она дает ему сэндвич. Однако соседка уверяет ее, что мальчик сэндвичи не ест. Мать удивлена: он же так любил эту еду. Но соседка ехидно замечает: откуда, мол, ей знать, что любит сын, если она совсем не видит своего ребенка.

Другая героиня книги, режиссер из Миннеаполиса Джун, рассказывает, что ее сын-школьник часто просит отвести его к другу. У того есть еще двое братьев, а мать не работает. При каждом удобном случае эта мать друга не упускает возможности сказать Джун: не могу, мол, себе вообразить, как это дети пришли из школы домой, а там никого нет. «Подтекст этих слов – она любит своих детей больше, чем я», – со слезами на глазах жалуется Джун. Она готова позавидовать этой матери.

Но на самом деле зависть вызывает сама Джун. Ибо, «потонув в домашней работе, замучившись с детьми, неработающая женщина начинает чувствовать, что теряет уважение мужа. Она с беспокойством думает о времени, когда дети вырастут и покинут дом, и о том, что они, возможно, тоже не будут ее уважать. Ей бы хотелось, чтобы муж пораньше приходил с работы, чтобы можно было общаться с взрослыми людьми, а не только с детьми. При этом она горда, что пожертвовала себя дому, осуждает работающих матерей за их эгоизм и жадность (она имеет в виду погоню за заработком). Но очень завидует соседкам, видя, как они, нарядные, отправляются на работу. У них ухоженный вид, а она не помнит, когда в последний раз употребляла косметику, да и на блузку она обязательно чем-то капнет», – заключает Анита Шрив.

«Война мам» также любимый объект для карикатуристов. В журнале «Working Women» («Женщины-работницы») я увидела такую юмореску. Две мамы в школьном дворе обмениваются репликами. Одна, рыхлая, в небрежно накинутой кофте поверх потертых джинсов, иронично говорит другой, подтянутой и элегантной: «Как это прекрасно, что вы возите малышку Боби каждое утро в школу» (мол, все остальное время – на работе). Вторая отвечает с улыбкой: «Какое счастье, что вы можете быть со своими детьми весь день. Для этого надо иметь незаурядную натуру. Я бы просто сошла с ума к концу дня» – едкий сарказм.

Непримиримость двух лагерей вылилась в конце концов в скандал, вошедший в историю феминизма как «скандал в Уэлсли».

Дорогой частный колледж Уэлсли (на западной окраине Бостона) – женский. К моему удивлению, в США еще сохранилось несколько десятков таких раздельных вузов. Каждый год на выпускной вечер сюда приглашается одна из бывших выпускниц, сумевших чем-либо прославиться и, значит, прославить колледж.

В мае 1990 года в качестве такой почетной гостьи получила приглашение Барбара Буш, жена Президента США Джорджа Буша старшего. В событии этом не было бы ничего странного, если бы не письмо, которое подписали 150 студенток Уэлсли. Они были возмущены таким выбором. Дело в том, что на почетную роль знаменитой выпускницы были выбраны несколько кандидатур: две писательницы, телевизионный комментатор, астронавт, судья и две актрисы, одна из которых – всемирно известная негритянка Вупи Голдберг. Наибольшее число голосов при голосовании получила писательница-феминистка, автор нашумевшего романа «Лиловый цвет» Элис Уоркер. Всего на несколько сторонников меньше оказалось у Барбары Буш.

Чтобы не ставить администрацию колледжа в неловкое положение, Элис Уоркер отказалась от приглашения. И эта честь выпала жене президента. Вот тут-то и вспыхнул скандал. Как писала «Нью-Йорк таймс», «полтораста студенток возмутились тем, что был нарушен главный принцип, которому учили в колледже, – женщина должна пожинать плоды собственных усилий, а не жить успехами своего мужа». Эту мысль подтвердила Пегги Рейд, одна из соавторов письма: «Мы не оспариваем достоинства Барбары Буш как хорошей жены, матери, к тому же занимающейся общественной работой. Но почему было не пригласить другую столь же достойную жену, мать и общественницу? А дело в том, что ее выбрали из-за ее мужа. Его, а не ее известность привела миссис Буш к нам. Мы не против Барбары Буш, мы против того, что ее пригласили как миссис Джордж Буш».

Эту студенческую феминистскую организацию в Мичиганском государственном университете возглавляет Шантал Джоунс. Она вовсе не похожа на лидера феминисток: очень худенькая, как то предписывает американский эталон красоты; копна мелко завитых волос; сбоку в каждом ухе по две сережки-заклепки, тонкая майка, облегающая высокую грудь, аккуратно вправлена в белые джинсы. Улыбка мягкая, приветливая. Сжато и толково объясняет она мне цели своего «женсовета»:

– Мы выступаем против всего, что унижает женское достоинство. Против подчиненного положения жены в доме. Против нежелательных сексуальных домогательств. Против жестокости мужей по отношению к женам – физической или словесной. И, наконец, против культа женщины как сексуального объекта.

– И все в отрицании? Только «против»? – уточняю я.

– Нет, наоборот, все в утверждении – парирует она. – Мы за равную ответственность мужа и жены перед семьей. За всестороннее развитие личности – и мужчины и женщины.

Я прошу Шантал рассказать мне немного о конкретной работе совета. Она приводит в пример несколько эпизодов.

Первый – о любви Мэри Эн и Родригеса.

Эта страсть возникла с первого взгляда, уже через неделю девушка оставила номер в студенческом общежитии, который разделяла с подругой, и переехала к бойфренду. Дело это в университетском кампусе обычное, порядка вещей не нарушает.

Когда первое любовное обалдение немного схлынуло, жизнь стала входить в будничные рамки. Лекции, семинары, компьютерный зал, библиотека – это для обоих одинаково. А вот обеды… Влюбленная Мэри Эн исправно готовила вкусные блюда, влюбленный Родригес их исправно поглощал.

Со временем девушка обнаружила, что не только готовка, но и уборка, и стирка, как бы само собой, становятся обязанностью ее, и только ее. Она поделилась наблюдением с Родригесом и услышала в ответ: «Да, любовь моя, мы, надеюсь, скоро поженимся, и потому я хочу посмотреть, как ты умеешь вести хозяйство». Тут надо объяснить, что Родригес – наполовину перуанец, а Мэри Эн – уроженка Детройта, города современного, либерального.

То, что она услышала, показалось ей древней патриархальной дикостью. Она посмеялась и попыталась в шутливой форме объяснить другу, какой нынче век. Однако натолкнулась на жесткий принцип: домашние заботы – дело женщины.

Так начались их размолвки. Во время одной из них – это была уже не просто ссора, а скандал – Родригес ударил подругу. В следующую минуту она уже бежала в свой двухместный номер в общежитии.

В тот раз они помирились. Он явился с цветами, умолял его простить. Она вернулась. Острая радость примирения на какое-то время отодвинула их идеологические разногласия. Но вскоре они вспыхнули снова, стали еще серьезней. Мэри Эн ушла, твердо объявив, что это – конец. Он не хотел верить. Он преследовал ее всюду. Однажды, когда она была одна, он ворвался в ее комнату, схватил в объятия. Она вырвалась, выскочила в коридор. Он крикнул ей вдогонку: «У тебя кто-то есть, шлюха! Не надейся, что я оставлю тебя в покое».

И тогда Мэри Эн пришла в женский совет. Она рассчитывала найти здесь сочувствие, сострадание. Но нашла большее – защиту. Феминистки предавались эмоциям недолго. Без лишних сантиментов они обсудили, какая из существующих систем охраны может оградить Мэри Эн от возможных неприятностей.

Через неделю Родригес получил приглашение в университетский суд – общественную студенческую организацию. Решение суда было категоричным: из университета исключить. Родригес пошел на прием к вице-президенту. И тот… приказ об отчислении не подписал. Тут надо заметить, что первая реакция администратора была совсем другой: он очень рассердился и воскликнул, что не потерпит, чтобы репутация одного из лучших университетов была испорчена таким безобразным инцидентом. Почему он потом отменил свое решение? По одним слухам, Родригес разыграл карту своего латиноамериканского происхождения. А любой руководитель любого американского учреждения хорошенько подумает, прежде чем наказать представителя национального меньшинства. Кому охота прослыть расистом? По другим, – молодой мужчина тронул сердце зрелого рассказом о несчастной любви, или попросту – мужик мужика всегда выгородит. Так, во всяком случае, расценили этот поступок члены совета. И приняли контрмеры.

Они отправили вице-президенту вежливое письмо: предупредили, что собираются опубликовать всю историю в трех газетах – университетской, городской и газете штата. Пришлось высокому администратору вступать с девочками в переговоры. Сошлись на том, что Родригес в университете остается, но к нему применяется probation, то есть условное наказание со строгим контролем до конца учебы. В случае первой же жалобы исключение состоится автоматически.

Женский совет часто приглашает к себе лекторов по близкой ему теме. Так однажды появилась аспирантка из Калифорнии с докладом «Порнография и феминизм». Опираясь на свои исследования, лектор доказывала, что хотя порнография дело не очень-то высокоморальное, тем не менее играет и положительную роль: освобождает женщину от сексуальных комплексов. Такого всплеска страстей на заседаниях совета еще не было. Бурные дебаты, однако, ни к какому выводу не привели. И тогда решено было позвать более авторитетного эксперта, писательницу и социолога Андреа Дворкин, автора книги «Порнострасти».

– Ничего, кроме унижения, порнография нашему полу не несет, – горячо начала доклад Андреа. – Она разжигает интерес к женщине только как к объекту сексуальных притязаний. Она априори оставляет за скобками ее личность. Ее духовное начало, ее душевные потребности. Вольно или невольно порнография укрепляет вековую традицию неравенства полов.

Взрывом аплодисментов, последовавших за лекцией, все бы и окончилось. Но Андреа под конец рассказала об одной шумной истории, случившейся в 1973 году в Сан-Франциско. Тогда женщины, протестуя против надвигающейся волны порнографии, вышли на улицы города и добились, чтобы все киоски, где продавались порнооткрытки и порножурналы, были закрыты.

Как я уже говорила, женский совет – организация боевая, решительности ей не занимать. В ближайшее же воскресенье студентки отправились в город Ист Лансинг, столицу штата Мичиган, недалеко от университетского городка. С помощью местных активисток они нашли недавно открывшийся стриптиз-клуб «Дежавю». Выяснили, что его владельцы делают деньги на порношоу, порнофильмах, а также на печатной порнографии.

В тот вечер, думаю, посетители клуба получили мало радости: толпа разгневанных женщин стучала в стекла, барабанила в двери, требовала закрыть заведение. Через неделю акция повторилась. Полиция пригрозила ее участникам арестом за беспорядки на улице. Однако «Дежавю» вынуждено было переехать в другое место.

– А какое – это владельцы держат в тайне. Боятся нас, значит, – смеется Шантал.

Вмешательство совета может обернуться и более серьезными неприятностями. Как это произошло с 40-летним терапевтом в городке Гранд Леж. К нему, семейному врачу, пришла пациентка. Доктор, как и полагается, провел полный медицинский осмотр, однако задержал взгляд дольше положенного на самом объекте осмотра, естественно, обнаженном. Затем он заметил, что с такой фигурой ей бы быть фотомоделью в «Плейбое», где, кстати, у него есть друг, фотограф. Пациентка сочла этот сервис излишним и, холодно попрощавшись, ушла.

Так случилось, что, когда мать уехала в командировку, ее дочь, ни о чем не подозревавшая, пришла к тому же доктору (он же семейный). Фигурой и лицом девушка была похожа на мать, только юнее и прекраснее. Это для ценителя женской красоты оказалось уже слишком. Он повторил свое предложение насчет «Плейбоя», друга-фотографа и, объясняя, что именно представляет собой эстетический интерес, прикоснулся к груди пациентки. Юная дева, несмотря на свой возраст, прекрасно поняла различие между врачебной необходимостью и мужской вольностью.

Городской суд Гранд Лежа принял иск от обеих женщин без раздумий. Дело точно подпадало под статью о сексуальном домогательстве. Однако слушание откладывалось, и потерпевшие начинали догадываться почему. Жена доктора оказалась… мэром города. Адвокат обвиняемого уговаривал адвоката истиц пойти на примирение и сулил за это немалые деньги. Кто знает, как повела бы себя мать, будь она одна, но в глазах дочери она обязана была сохранить нравственную высоту. И вот обе женщины пришли в женский совет, благо университет расположен под боком у Гранд Лежа.

Как и всегда, по-деловому, без лишней болтовни, студентки составили план действий и принялись методично его осуществлять. Сначала мимо окон офиса доктора прошествовала колонна горожан, в том числе и мужчин, с плакатами: «Доктор или плейбой?» Потом на местном телеканале прошло интервью с обеими пациентками. Затем городская газета опубликовала скандальный материал обо всей этой истории.

Суд запретил доктору врачебную практику на целый год.

Шантал не устает повторять, что они, хотя и феминистки, но умеренные, не радикалы:

– Знаете, наша девочка не обидится, если, например, парень сделает ей комплимент или поможет поднести тяжесть. А в других университетах за то же самое можно схлопотать неприятности.

Умеренные-то они умеренные. Но до какой степени?

В самом большом зале Ист Лансинга, в здании Театра драмы, был объявлен конкурс красоты. Собралась публика. Заканчивали последние приготовления за сценой участницы. Вдруг открылись боковые двери, и в зал ворвались студентки, наряженные карнавально, нелепо. Их утрированные костюмы зло пародировали наряды конкурсанток.

Ряженые вбежали на сцену и под музыку (принесенный с собой магнитофон) разыграли пародию на объявленный конкурс. Публика возмущалась. Организаторы растерялись. А конкурсантки потихоньку разбежались.

Мне совсем не нравится эта история.

– Чем вам помешал конкурс красоты? – неодобрительно спрашиваю Шантал.

– А вы видели, как они там одеты?

– Ну тогда закройте все пляжи, если вы такие пуритане, – сержусь я.

– При чем здесь пляжи? – возражает она. – Там понятно, почему они раздеты, – чтобы загорать и плавать. А здесь? Только чтобы выставлять на обозрение свое тело и разжигать сексуальные страсти у мужчин?

– Но если это красивое тело… Вы что, вообще против красоты?

– Нет, мы за! Только что называть красотой? Мы считаем для женщины унизительным, когда ее оглядывают, как кобылу: объем бедер, объем талии, размер бюста… Да и вообще это просто свинство подгонять всех к одному стандарту! С детства со страниц журналов, теле– и просто экранов к нам приходит этот эталон: худая блондинка с высокой грудью.

Я поддразниваю ее:

– Не сказала бы, что вы лично от этого образа сильно отличаетесь.

– Так у меня это генетически, – почти оправдывается она.

– А диету держите? – безжалостно уточняю я.

– Держу, конечно. Но это больше для здоровья, – Шантал смущена окончательно. Но тут же идет в атаку:

– При чем здесь я? Вы знаете, сколько девочек болеют из-за того, что стремятся похудеть? Доводят себя до изнеможения, анорексии – когда вообще отказываются принимать любую еду!

И вот они устраивают большой вечер под эпатирующим названием «Fat woman» («Толстуха»). Нет, они не провозглашают полноту новым эстетическим стандартом. Они вообще против всяких стандартов, за разнообразие, индивидуальность.

Последняя история от Шантал – об Айрин. Поклонников у этой студентки маловато. Точнее – один. Они занимались с Диком в одном компьютерном классе, там и познакомились. Дик понравился ей тем, что у него тоже не было больших шансов нравиться девушкам.

Они стали ходить вместе в библиотеку, в столовую. Отношения, однако, развивались медленно. Поэтому, когда Дик по-деловому осведомился: «Где бы нам заняться сексом?», она была неприятно удивлена и сказала: «Мне бы этого сейчас не хотелось».

Через пару дней Дик сообщил, что где-то в городе открылась выставка картин молодого художника, не сходить ли им. Квартира, куда они вошли, была и в самом деле увешана акварелями. Только в ней никого не оказалось: автор картин, его друг, как объяснил Дик, уехал на пару дней.

В женский совет Айрин пришла, рыдая безудержно. То, что с ней произошло, было натуральным изнасилованием. Она нуждалась в срочной помощи гинеколога, да к тому же боялась, что забеременела. Боевые активистки совета на этот раз растерялись. В их практике это был не первый случай date raping (изнасилование во время свидания). И они хорошо знали, что ни один суд к рассмотрению такое дело не возьмет. Можно было бы, конечно, упрекнуть: «Что же ты, дуреха, вчера родилась?»

Но никто себе этого не позволил. Быстро организовали врачебную помощь. Послали сделать сразу два теста – на вензаболевания и на беременность.

А потом целой группой пришли домой к Дику. Он храбрился, держался нагло:

– А чего она ко мне на свидания ходила, если не хотела со мной спать?

– А тебе никто не объяснял, что если женщина говорит «нет», ее не принуждают насильно?

Потом девочки жестко сообщили ему решение совета:

– Если она беременна – дашь деньги на аборт, если решит рожать – будешь платить алименты.

Айрин не забеременела.

Точно не считала, но на глазок не меньше трети присутствовавших на заседаниях женского совета – парни. Они-то здесь почему? Я задала этот вопрос нескольким. Привожу три наиболее типичных ответа.

Майкл:

Ну, я тут просто со своей девушкой. Ей интересно. Мне, откровенно, не очень, но стараюсь вникнуть. Должен же я знать, что ее волнует.

Стивен:

У нас с Ив через месяц свадьба. Мы оба хотим быть современными супругами. И мне очень полезно понимать женскую психологию и иметь представление об истинном равенстве.

Грегори:

Честно? Ну, просто тут легче познакомиться. Здесь, между прочим, много классных девчонок. Мне до смерти надоели смазливые Барби, у которых одно на уме – как выглядеть секс-бомбой и как охмурить побольше парней. Скукота! А эти – они вполне хорошенькие, но и себя уважают. И меня заставляют их уважать. Что, плохо?

Это имена трех руководителей Программы женских исследований в университетах: Северо-Западном (Чикаго) – Арлин Дэниелс, Мичиганском Государственном – Джойс Лейденсен и Кларк колледж – Валери Спёрлинг. Каждая из них очень интересная личность, о каждой можно написать целую книгу. Но я расскажу о них очень коротко.

Арлин Дэниелс, 70 лет, яркая, подвижная, темпераментная – одна из классиков феминизма в Америке. Она энергично боролась за женское равноправие – и статьями, и книгами, и лекциями. Она участвовала в различных феминистских организациях, какие-то создавала сама. Она воплощает свои идеи в жизнь последовательно и неукоснительно. Сказала, что женщина должна делать свою карьеру наравне с мужчиной и независимо от него. О’кей. И вот она почти все время своего супружества живет с мужем на расстоянии полутора тысяч километров (см. главу «Брак»).

– Наше общество строго разделено на два лагеря – мужчин и женщин, – наставляет она меня. – Именно по этому признаку пола идет водораздел человечества. И при существующем порядке вещей в руках мужчин находится власть. Мужское влияние в обществе огромно. Это ничем не прикрытая эксплуатация одного пола другим.

– Что вы называете эксплуатацией? – пытаюсь я ее охладить. – Это ведь понятие классовое.

– Да, конечно, это и есть два класса. Современная жизнь устроена так, что создает общественные условия, благоприятные для одного класса и неблагоприятные для другого. Первым эти условия предоставляют максимальные возможности для самореализации, для выявления своих способностей, словом – для развития личности. Для вторых же созданы всевозможные препятствия – от детей и домашнего хозяйства, которые традиционно лежат на женщине, до областей деятельности, где женское участие всячески ограничено. Например, авиация. Даже лечат женщин и мужчин по-разному. Вы вчерашнее шоу Опры видели?

Да, я как раз накануне очень внимательно смотрела ток-шоу Опры Уинфри под будоражащим названием «Hearts different also?» («А что, сердца у нас тоже разные?») Речь идет о том, что врачи-кардиологи лечат пациентов с сердечными заболеваниями, мужчин и женщин, по-разному. Применяют к ним разные методики и лекарства. «Как это?! – возмущается аудитория в студии. – Это же настоящая дискриминация!» Пожилой доктор, кардиолог с большим стажем, несколько минут не может начать говорить: так велик накал женских страстей. Наконец Опра с трудом успокаивает участниц шоу, наступает тишина. Но ненадолго. Опытный врач объясняет: «Мужчины и женщины отличаются не только анатомией, у них различный тип нервной системы. На состояние сердечной деятельности оказывают влияние ежемесячные циклы и климактерические состояния. Поэтому сердечные приступы проходят по разным схемам – соответственно и лечить их надо по-разному».

Бог ты мой, что тут начинается! В шуме, гаме и ругательствах можно отчетливо услышать страшные обвинения: «Это же сексизм!» Абсурд этой реакции мне очевиден, Арлин – нет. Она тоже крайне возмущена доктором-сексистом:

– Болтовня о половых различиях – это только псевдонаучный повод поддерживать неравенство полов.

– Послушайте, Арлин, но ведь равенство – не значит тождество. Вы же не можете отрицать, что самой природой оба пола разделены по психофизиологическим признакам?

– Физиологическим – да, конечно, – неохотно признает она очевидное. – А вот психологическим… У нас достаточно авторов, которые пишут на эти темы. В том числе и женщины, например Дебора Теннен. Она, кстати, считает себя феминисткой. Но в своей книге «Ты просто не понимаешь» она описывает, как по-разному общаются мужчины и женщины, как в разной манере ведут беседу, как различно относятся к супружескому диалогу. Ну и зачем это все? Она разве не понимает, что, подчеркивая психологические особенности каждого пола, только дает повод для нового всплеска сексизма?

– Ну хорошо, подчеркивай не подчеркивай, различия-то существуют? – спрашиваю я.

– Существуют постольку, поскольку их определяет общественное мнение. И поскольку по-разному воспитываются мальчики и девочки. Что дарят малышу женского пола? Куклы. А мужского? Машинки. Девочек приучают к домашнему хозяйству, мальчиков – к технике. Девочку упрекают: ты лазаешь по деревьям, как мальчишка. А над мальчиком посмеиваются: что ты плачешь, как девчонка. И так – всю жизнь. Вот вам истоки этих ваших «психофизиологических различий». Природа их не предусмотрела. Их создала история.

– Но уже ведь создала. Что же теперь делать?

– Ломать, ломать эти стереотипы! Создавать новое общественное мнение: между мужчинами и женщинами нет никаких различий, кроме некоторых анатомических.

Джойс Лейденсен на 25 лет моложе Арлин Дэниелс. Она обаятельна совсем по-другому: негромкий мелодичный голос, мягкая улыбка. Что полностью соответствует характеру. Она предана своей семье. И муж и дочь – ее приоритеты. Она бы никогда не могла жить с ними раздельно, как Арлин Дэниелс. Вместе с тем к ней часто приходят сослуживицы со своими проблемами. Каждой она готова оказать помощь. Ее конек в женских исследованиях – положение женщин в науке и в руководстве. Пристально изучает она женскую ситуацию в родном университете. И ситуация эта ее не устраивает.

…В ближайшее воскресенье Джойс организует митинг женщин-преподавателей. На главной площади, в самом центре университетского кампуса, собираются студентки, аспирантки, лекторы, инструкторы (низшее преподавательское звено), помощники профессора (следующая ступень) и профессора. Участницы несут плакаты: «Женщинам – равные возможности!»; «Две трети руководящих должностей – женщинам». Смысл выступлений: если женская часть преподавателей составляет большинство, то их участие в руководстве должно быть пропорциональным.

Так случилось, что на другой день я оказалась в кабинете одного из вице-президентов университета. Он извинился, что не имеет достаточного времени на беседу со мной: ждет группу советников. По поручению президента они должны отобрать кандидатов на вакансии – одного декана и трех завкафедрами. «Ректор высказал свое пожелание: по возможности, все четверо должны быть женщинами», – сказал вице-президент. И тяжело вздохнул.

Валери Спёрлинг представляет собой новое поколение феминисток. Впрочем, интересы ее значительно шире, чем только женское равноправие. Она называет себя социалисткой и придерживается довольно радикальных революционных взглядов. Ее вообще не устраивает существующий капиталистический строй, она сторонница классического социализма («но, конечно, не такого уродливого, как был в СССР»).

– Какой фирмы у вас кроссовки? – спрашивает она меня. – Nike? А теперь отверните язычок под шнуровкой. Видите, что написано – Made in Indonesia, поняли?

– Так они на самом деле не американские? – разочарованно спрашиваю я.

– Не беспокойтесь – американские. То есть дизайн, кожа, подошва – все из Америки. А руки – азиатские. Потому что идет нещадная эксплуатация дешевого труда рабочих третьего мира. С глобализацией экономик развитых стран эта эксплуатация станет еще жестче. Это относится и к ситуации внутри самой Америки: богатые богатеют – бедные беднеют.

У Валери есть муж. Они живут уже 14 лет, трогательно относятся друг к другу (каждый месяц празднуют дату знакомства), ведут общее хозяйство. А недавно даже купили общий дом. Словом, по всем законам социологии – это брак. Однако он нигде не зарегистрирован. Почему?

– А где его регистрировать? В мэрии, то есть в государственном учреждении? Но мы не признаем это государство. Это же просто аппарат насилия. В церкви? Но религия только помогает государству укреплять несправедливый порядок вещей – эксплуатацию человека человеком.

В отношении женских проблем Валери также придерживается крайних взглядов:

– Мужской мир никак не может отказаться от взгляда на женщину как на объект сексуальных вожделений. При этом мужчины нам предписывают те эстетические нормы, которые им самим нравятся. Не считаясь со здоровьем женщин.

Как величайшее разоблачение мужского сексизма Валери показывает мне ярлычок от платья, только что вывешенного в модном магазине. Его размер «0». Дело в том, что американская женская одежда имела до сих пор размеры, начиная со второго. Нулевой – это новинка сезона.

– Представляешь, какие лишения – диеты, физические нагрузки – должна переносить женщина, чтобы довести себя до такой худобы. Это ведь уже не просто худоба – это истощение всего организма. Это прямой урон здоровью.

– Но, позволь, кто же ее заставляет? Пусть себе носит свой 10-й или 12-й.

– Так это же не модно. А кто выдумывает моду? Те же мужчины.

– Ну, что ж, – улыбаюсь я, – тогда вашим женщинам надо ехать в Африку.

– Так там еще хуже! – Валери вовсе не смешна моя шутка. – Там родители откармливают своих дочерей до таких объемов, что они с трудом передвигаются. Так предписывает тамошняя мода. И это просто другая форма того же сексизма. Так чем же мы лучше Африки?

И все-таки мне нравится Валери, нравится парадоксальность ее мышления, неамериканская резкость ее суждений. Она обладает сильной способностью убеждать. Я уже почти готова записать себя в ряды ее сторонников. Как вдруг происходит нечто абсолютно непредвиденное. Валери часто бывает в России, следит за нашей печатью. Однажды она мне говорит, что прочла в «Известиях» статью, где автор с иронией описывает историю Лорены Боббит (отрезавшей у мужа детородный орган) и суд, который полностью эту женщину оправдал. Я с ужасом понимаю, о каком авторе идет речь. И пока обдумываю – скрыть или сознаться, она уже догадывается сама:

– Подожди-подожди, так это ты написала ту статью?

Валери все-таки американка. Она не набрасывается на меня с бранью, она продолжает мне улыбаться. Но с тех пор я чувствую, ее симпатия ко мне резко убывает…