Если американка говорит вам: «Ах, я так замучилась с этим хозяйством!» – не спешите ей сочувствовать. Вернее так: сочувствовать-то вы, конечно, можете, только не рисуйте себе мысленно картинку, знакомую вам по нашим российским реалиям. Быт у американцев несопоставимо легче, чем у нас. Во-первых, потому что в их жизнь плотно вошли новейшие приспособления, электрические и электронные приборы. Во-вторых, потому что сервис в США четко организован, предлагает самые разнообразные услуги на каждом шагу, а благодаря конкуренции вполне доступен по ценам. И, в-третьих, потому что отношение американских хозяек к быту – как бы это поточнее сказать – достаточно прохладное, без страсти. Готовят американки вообще нечасто и немного. Кроме праздников. А в будничной жизни на столе часто появляются полуфабрикаты в пластиковых коробочках из ближайшего магазина или ресторана.

Если хозяйка решила побаловать семью, она в этот вечер по дороге домой заедет в ближайший ресторан (обычно китайский) и прихватит там готовые блюда. Услуга эта в ресторанах давно налажена. Словом, приготовление еды, то, на что наши хозяйки ежедневно тратят часы, в Америке предмета особой заботы не составляет, времени отнимает немного. Но даже и это время кажется моим знакомым, особенно молодым хозяйкам, лишним. «Греть, раскладывать по тарелкам, потом мыть посуду – такая скука! – сказала мне моя новая приятельница. – Я предпочитаю кафе».

Почему в перечне трудностей у нее только мытье тарелок? А где же кастрюли или сковородки, в которых эта уже готовая, но еще холодная еда греется? А их нет. Потому что в тех же магазинных коробочках еда ставится в микроволновую печку, а потом – в той же упаковке – на стол. Меня это поначалу шокировало: еда в коробках на столе – не знак ли это неуважительного отношения к гостю? Но позднее поняла – так здесь принято. Все должно быть рационально, а какой смысл в перекладывании из одной емкости в другую? Ведь еда остается такой же.

Любопытно поведение американцев в своих ресторанах. Когда в Макдональдсе, Бёргере-Кинге или любом другом недорогом кафе клиенты уносят недоеденную (или изначально для этого купленную) еду домой – это кажется вполне естественным. Но когда в дорогущем ресторане «Гарвард-клаб» в Нью-Йорке, в центре Манхэттена я увидела подобную картину, меня передернуло. Компания за соседним с нами столиком заканчивала обед и аккуратно сгребала остатки салатов, закусок и горячего в принесенные с собой бумажные пакеты. Эта процедура не удивляла официантов, было видно, что к ней здесь привыкли. «Для собачки», – пояснил официант, проследив мой удивленный взгляд. Такой эвфемизм, как я поняла, здесь вполне принимали. Это было 15 лет назад. Недавно я побывала в том же «Гарвард-клаб» и увидела, что за всеми столиками посетители собирали остатки своей недоеденной еды. Однако сегодня этот процесс упрощен и легализован. Официант приносит вместе со счетом картонные коробочки: в них складываются остатки. А посетители в открытую сообщают: «Это нам на ужин (на завтрак)».

Так же беспечно – мне больше нравится слово «прохладно» – относятся американские хозяйки и к чистоте, порядку. Я поставила эти слова через запятую, но для американки это два разных слова. Чистоту она обычно блюдет, а вот порядок – это уж как придется. Сколько раз видела я незастеленные кровати, вещи, брошенные на виду, а не спрятанные в шкафы. За беспорядок в спальне хозяйка, возможно, извинится – но так, мимоходом, без особой сконфуженности. А кавардак в детской сочтет вполне естественным. Скажет: «Ну, а это детская. Здесь все вверх дном, как и положено».

Конечно, если учесть размер американского дома, уборка дело нелегкое. Попробуйте хотя бы только стереть пыль и почистить ковровые покрытия во многих комнатах, на большом пространстве, да еще часто на двух-трех этажах. Пылесос тут все время в работе. Им чаще всего орудуют мужчины. Но это если семья совсем молодая и денег в обрез. Или очень бедная. В семьях же со средним достатком, особенно если работают двое, в дом приходит maid, уборщица: обычная цена услуги около 200 долларов за день, четыре раза в месяц. Сумма эта, скажем, для двух молодых специалистов совсем не малая. И все-таки они идут на этот расход не задумываясь. Тут срабатывает несколько психологических мотивов.

Первое. Силы надо беречь для работы, особенно если она требует умственного напряжения. Если вы хотите сохранить себя для труда – учителя, менеджера, референта, – вы обязаны дома отдыхать, читать, смотреть телевизор, возиться с детьми, но не тратить время на мытье полов, чистку плиты, смахивание пыли и выколачивание той же пыли из ковров.

Второе. Каждый должен делать то, что он умеет делать хорошо. Вы – учитель? Прекрасно. Значит, вероятнее всего, вы не самый лучший уборщик. Предоставьте эту работу тому, кто делает это профессионально. Жалко денег?

А себя, свое здоровье не жалко? Вы, конечно, можете после восьми часов работы метаться по дому с веником, тряпкой для пыли, чистить раковины, драить стекла. И даже, возможно, сделаете это не хуже профессиональной уборщицы. Только если у вас наметилась постоянная усталость, если нервы напряжены, вы раздражительны, а в доме начались скандалы – не удивляйтесь. Ничто не проходит бесследно. И перенапряжение от двойной работы, на службе и дома, обязательно где-нибудь да прорвется.

Конечно, это понимают далеко не все американки. Но молодые – значительно чаще, чем пожилые, работающие – больше, чем неработающие. И чем выше уровень образования, тем скорее прибегают они дома к наемному труду. Обычно maid, как я сказала, приходит раз в неделю. Однако если средства позволяют, то и чаще, и не одна женщина, а целая бригада. Бриджит Мак-Дана, когда жила с бедным композитором, обходилась уборщицей раз в две недели. Сейчас, будучи женой миллионера, она уже располагает другими средствами. Ключи от дома она передает в контору по уборке. Оттуда два раза в неделю в ее отсутствие приходят работники, которые сами следят за чистотой и порядком в доме, меняют постель, стирают белье.

Но вернемся от миллионеров к рядовым американцам, к тем, кто стирает сам. Стиральной машиной в Америке пользуются широко и, я бы сказала, универсально. Вряд ли какой хозяйке в России придет в голову бросить в стиралку тонкие колготки, или кроссовки, или ванные тапочки. Американки бросают туда абсолютно все. Ни в одной ванной не видела я ни одного тазика для ручной стирки. Зачем? Ведь есть стиральная машина. Правда, я не могу сказать, что вся эта стиральная техника отмывает решительно все пятна и отчищает грязь добела. Часто видела джинсы или куртки со следами не отмытых до конца следов жира или сока. И – ничего. Никто не делает из этого проблемы. Ну, конечно, если пятно очень уж заметно – отнесут вещь в химчистку.

Еще более удивительно отношение к утюгу. Не то чтобы я его вообще не видела в американском доме, но обычно найти его сразу не удается. Где-то он вот тут был, нет, где-то там, куда он запропастился? И все потому, что употребляют его неохотно, разве только педанты да старые хозяйки. Дело в том, что большинство американских вещей – от постельного белья до пиджаков – содержит в себе синтетику. А значит, нужда в глажении отпадает. Глаженные джинсовые вещи – вообще нонсенс. Мне показалось, что некоторая помятость – это даже шик, вроде дыр на коленях, столь модных еще пару лет назад.

Помню, у меня был симпатичного покроя льняной пиджак, очень я его любила надевать на лекции, но замучилась гладить каждый день: то от стула складки, то от автомобильного сиденья гармошка. Как-то моя аспирантка спросила, где я приобрела пиджачок. Она, мол, ищет вещь такого фасона – не попадается. Я с радостью тут же ей его отдала, но честно предупредила, что с глажкой мороки не оберешься. «А зачем гладить?» – удивилась она. И действительно, сколько раз я ее потом ни видела в обнове, ни разу не заметила следов утюга. Она так и носила помятый пиджак с гордым видом хорошо одетого человека.

Университетский преподаватель, 30-летняя Хезер Уильямс, пожаловалась в профессорской, что ее муж совершенно не помогает ей со стиркой. Коллеги-женщины поддержали ее бурным возмущением. Для меня, однако, кое-что было непонятным. Когда все разошлись, я спросила у Хезер:

– Послушай, вы с мужем преподаватели, оба работаете, неужели у вас нет денег на стиральную машину?

Она посмотрела на меня с недоумением.

– Почему нет денег? Мы только что сменили нашу старую на последнюю модель.

– Так чем же тебе муж должен помогать со стиркой?

Она снова вспыхнула от обиды:

– Ну как же! Надо же грязные вещи собрать в корзину, потом опустить их в машину, наладить программу, налить мыла, добавить отбеливатель. А после сушки все сложить, положить на место.

Глажку, разумеется, она не упомянула. Но и то, о чем она сказала, очевидно, казалось ей нелегким трудом.

Это слово я, конечно, могла бы перевести на русский: покупка товаров в магазинах. Но, во-первых, длинно, во-вторых, не совсем отвечает английскому, вернее, американскому смыслу, а в-третьих, оно уже прочно прижилось и у нас. Shopping – это не просто забежать в продуктовый за бутылкой кефира или в книжный за последней новинкой. Нет, это целый процесс. Долгий, от двух-трех часов до целого дня. Не столько устремленный к покупке товара, сколько ознакомительный, развлекательный.

Начнем с продуктовых магазинов. Вариантов множество. Это может быть мини-магазинчик с набором самых необходимых вещей – чипсы, содовые напитки, мыло, стиральный порошок. Сюда заходят по острой необходимости, если рядом нет другого магазина. Почти в каждом таком крошечном магазинчике есть кофеварка. Так что забегают сюда еще выпить стакан горячего кофе с булочкой.

Продукты могут продаваться и в более солидном месте. Например, известна на всю страну сеть магазинов «Seven-Eleven». Это звучное название означает всего лишь часы работы магазина, от семи утра до одиннадцати вечера, часов на пять-семь дольше, чем в мини-магазине. А главное, товары здесь разнообразнее, качеством лучше, а кофе можно выпить с большим набором закусок.

Есть еще несколько промежуточных форм – кондитерских, овощных, молочных. Однако, если есть возможность, надо обязательно попасть в супермаркет.

Я впервые пришла в этот огромный магазин в Нью-Йорке в 1991 году и чуть не лишилась сознания. Напомню тем, кто этого по молодости, возможно, не помнит. Это был год, когда отечественные прилавки пустовали, на них время от времени «выбрасывали» кур синеватого (от истощения) цвета или засохший сыр. И тогда к прилавку молниеносно выстраивалась очередь, которая, заполнив весь магазин, выползала на улицу.

С моим новым другом, юристом Макдональдом Демингом и его очаровательной женой Джуди мы зашли в молочный отдел, и я увидела… В то время это трудно было себе представить – горы разнообразнейших сыров, уложенных или разбросанных в прекрасном дизайне. Незадолго до этого моего посещения я побывала в Москве на концерте Жванецкого. Он как раз вернулся из Америки и в одной из своих эстрадных миниатюр, в частности, сказал: «А сыров в нью-йоркском супермаркете было не то сорок, не то пятьдесят сортов». Я решила проверить: то ли Михал Михалыч пошутил, то ли просто преувеличил американское благополучие.

– Послушайте, Мак, нельзя ли точно узнать, сколько у них сортов сыра? – попросила я приятеля. И рассказала ему о Жванецком. Мак Деминг, человек с хорошим чувством юмора и быстрой реакцией, включился в задачку мгновенно. Он попросил вызвать менеджера молочного отдела. Молодая приветливая женщина в белоснежном халате внимательно выслушала вопрос: сколько в отделе сортов сыра? Однако отвечать не спешила. Более того, она показалась мне несколько озадаченной, даже смущенной. Мой друг решил, что она не очень-то владеет информацией, и пришел на помощь:

– Ну, пусть не точные цифры, но хотя бы приблизительно – может у вас быть сорок видов этого товара? Вот наша гостья из Москвы слышала, что в американских супермаркетах их бывает до полусотни. Она хотела бы знать, не преувеличение ли это.

Тут наша собеседница, наконец, заговорила, и мы поняли причину ее замешательства:

– Вообще-то у нас по прейскуранту должно быть от шестидесяти до семидесяти марок. Но что-то там случилось с завозом из Скандинавии, так что у нас всего только сорок три наименования.

Как и все в Америке с ее гигантоманией, супермаркет был огромен. В его просторных залах среди многочисленных рядов с товарами легко было заблудиться. Что я и не замедлила сделать. Засмотревшись на корзину с неправдоподобной величины малиной, я потеряла из вида Мака и Джуди. Правда, не очень обеспокоилась: это всего лишь магазин, пусть и огромный, но одно помещение. Найдемся. Но прошло полчаса, а моих друзей не было видно. Я металась из зала в зал, обегала по нескольку раз ряды бакалеи, и молочные, и овощные… В меня вползал страх. Я даже примерно не представляла, где нахожусь и как добраться до дома Демингов. Наконец я остановилась у выхода и тут увидела бледные лица моих друзей, вбегающих с улицы. Оказалось, они ждали меня у выходов – она у одного, он у другого, а я стояла у третьего. Всего же их было семь.

Замечу, что постепенно первое ошеломление от американского супермаркета несколько притупилось. В России исчез дефицит продуктов. Некоторое разочарование принесли и сами продукты. Безупречной формы фрукты – сливы, персики, груши – отдавали химией. Любимую мою клубнику я вообще не могла есть: она напоминала по вкусу нечто среднее между картошкой и кислой мирабелью. Малина, заглядевшись на которую, я потерялась, оказалась и вовсе безвкусной. В американских продуктах много химии и гормонов, правда в дешевых, на которые набрасываются бедняки и эмигранты. Покупатели же побогаче стараются покупать натуральные продукты, без примесей, улучшающих вид, но ухудшающих качество. Обычно такие продукты выглядят непрезентабельно, но стоят в полтора-два раза дороже.

Вот именно в такой супермаркет и ездят американцы делать свой шопинг. Происходит это обычно раз в неделю. Продукты закупаются соответственно на семь дней вперед. Еще за два дня до нашей поездки Джуди Деминг стала меня к ней готовить. «О, приготовься к утомительному занятию, – заранее устало говорила она. – Нам надо сохранять силы». И я приготовилась к трудному дню. Но вот как выглядела эта процедура на деле.

Подъехав к супермаркету, Джуди и Мак оставили свою машину на большой стоянке. Вошли внутрь застекленного здания и взяли по большой корзине на колесах. Тележка, несмотря на ее громоздкость, оказалась очень легка в управлении: она быстро поворачивалась в любом направлении. С этими тележками супруги пошли по рядам, сверяя имеющиеся продукты со своими списками. Кроме основных товаров для еды корзинку пополнили вещи, необходимые в хозяйстве – порошки, мыло, шампуни, пара полотенец, ножницы для сада, игрушка для внучки, помада и пудра для Джуди, домашние тапочки для Мака. Напомню, что дело происходило в 1991 году – во время всеобщего обвального дефицита в СССР. И я воскликнула:

– Избалованные же вы люди, американцы. Не знаете проблем с товарами.

– Знаем, – то ли в шутку, то ли серьезно откликнулся Мак. – У нас есть тоже проблема. Проблема выбора.

Тогда-то я точно решила, что это шутка. Но позже поняла, что найти нужную тебе вещь среди этой вакханалии предлагаемого множества не так-то просто. Я, во всяком случае, проводила часы, выбирая наиболее подходящую покупку, сопоставляя цену и качество и по три-четыре раза меняя и возвращая товар обратно на полку.

…С наполненными доверху тележками Джуди и Мак подошли к одной из касс. Всего их было пятнадцать. По случаю субботы к каждой выстроилась очередь человек по семь. Правда, у двух касс народу было меньше. Но на них висели объявления: «Для оплаты не более десяти товаров». Это была первая очередь, которую я увидела в Америке. Кассир работала сосредоточенно, быстро. И все-таки очередь двигалась медленно. У каждого было несколько десятков товаров. А главное, оплата производилась по кредитной карточке, а это требовало проверки на магнитном определителе и электронного подтверждения от банка, выдавшего кредитку. Из всего процесса шопинга очередь была самым утомительным эпизодом. Потом опять все пошло быстро и легко. Молодой человек, стоявший за кассой, ловко упаковывал купленное в пакеты, предварительно интересуясь: «Вам в пластиковый или в бумажный?» И складывал их в те же корзины на колесах. Мы подкатили их к нашей машине. Выгрузили в багажник, а тележки оставили здесь же на паркинге. Вот и весь этот «ужасно утомительный» шопинг.

Эти впечатления, как я уже говорила, 15-летней давности. Сегодня мало что изменилось в американской торговле, но много перемен в России. В Москве, да и в других крупных городах, уже полно больших продуктовых магазинов, построенных по образцу американских, и все-таки до того супермаркета в Нью-Йорке им еще далеко. И выбор в десятки раз меньше, и дизайн не так хорош. Да и сервис не тот. Вот лишь один пример.

Когда мы с Демингом миновали кассу, за нами следом выкатила тележку пожилая леди. «Извините, мэм, я вам сейчас помогу», – услышала я и обернулась. Парнишка, наполнявший сумки, подозвал девушку, тоже работницу магазина, она продолжила его работу, а он вытащил из тележки все сумки, по три в каждой руке, и, проводив покупательницу до машины, положил все в багажник. Она улыбнулась, поблагодарила. Чаевых я не заметила.

Когда я сказала, что shopping, кроме собственно покупок, это отчасти и развлечение, и отдых, я имела в виду не столько супермаркет, сколько mall – большой комплекс самых разнообразных магазинов, собранных в одном месте. Чаще всего моллы строятся вдали от города, занимают целую площадь и включают в себя магазины, торгующие всевозможными товарами – от дешевой бижутерии до драгоценностей немыслимой дороговизны, от ширпотреба до бутиков только для избранных. Между магазинами – широченные холлы, как раз и призванные осуществлять развлекательную функцию. Дизайнеры этих торговых комплексов старательно конкурируют друг с другом в изобретательности. Одни украшают моллы подсвеченными фонтанами, другие – сверкающими водопадами. В витринах одного живые фигуры демонстрируют новую одежду. За стеклами другого механические куклы разыгрывают целые спектакли на сказочные темы. И в каждом непременно есть площадка для детей. Обычно это карусель. Или мини-Диснейленд с кукольными домиками и живыми артистами. Наряженные под плюшевых зверюшек актеры обладают искусством, секрет которого я не смогла разгадать. Я подивилась этому еще в Лос-Анджелесе, когда посетила настоящий Диснейленд.

…По сказочному городку с дворцом главного мышонка Микки-Мауса и домиками его друзей расхаживали самые разные герои известных мультипликаций: кроме самого Микки – его подруга Мини, неуклюжий пес Гуффи, Чудовище с добрым сердцем и его любовь Красавица. Искусство артистов, заточенных в плюшевые костюмы, поразило меня тем, как, не произнося ни единого слова, они умудрялись только движениями тела (лицо-то тоже закрыто) передавать характер своих персонажей. А главное – от них шла мощная энергетика доброты, приветливости, теплого участия. Именно так общались они с каждым ребенком, особенно с тем, кто казался грустным или уставшим. А уж если видели плачущего малыша, устремлялись к нему немедленно, утешая объятиями и веселя жестами. Позже, когда я познакомилась с одним из режиссеров Диснейленда, я попросила его рассказать, как достигается это мастерство – создавать атмосферу душевного тепла без слов и лиц. Но он только хитро улыбнулся: «Это профессиональная тайна». Артисты, представляющие мини-Диснейленд в торговом комплексе, действуют по тому же принципу.

В молле посетители проводят обычно целый день. Понятно, что организация детских развлечений, сколь бы дорого устроителям это ни стоило, с лихвой окупается. К этому надо добавить, что из дорогих магазинов игрушек, расположенных вдоль коридора, то и дело выползают гуттаперчевые крокодилы, выпрыгивают потешные лягушки, выезжают автомобили – и вся эта электронная игрушечная техника посредством восхищенных детских глаз заставляет родителей распахивать свои кошельки.

В каждом переходе из одного холла в другой непременно стоят удобные скамейки. Но главное место отдыха еще впереди. О нем можно узнать издалека, по запахам. Если тысячи американцев предпочитают проводить целый выходной в молле, то как же такой шанс могут упустить владельцы всевозможных ресторанов, кафе, баров, пиццерий, мороженых, кондитерских. Все это обычно собрано в одном месте. Японский ресторан соседствует с французским, мексиканский с индийским, американский с русским. Именно здесь, в этом пространстве, специально отведенном для отдыха, американцы релаксируют, то есть неторопливо и с удовольствием отвлекаются от своих забот, смакуют еду и напитки, неспешно общаются. И все это для того, чтобы набраться сил и продолжить поход по магазинам.

Иногда администрация идет еще дальше: открывает здесь кинотеатр, а иногда приглашает артистов для вечерних концертов.

То, что я описала, относится преимущественно к большим загородным моллам, куда съезжаются жители маленьких окрестных городков. В больших городах они обычно занимают меньше площади на земле, но зато вытянуты вверх на несколько этажей и тоже очень тщательно декорированы.

Тут, я думаю, самое время поговорить об отношении американцев к вещам. Отношение это я бы назвала словом «временное». Они легко покупают новое и так же легко расстаются со старым. Редко когда мне приходилось сталкиваться с понятием «дорого как память». Основной критерий качества обстановки, одежды, машины – новизна. Со старыми вещами американцы расстаются легко и без эмоций. Иногда это вызвано частой переменой места жительства; в новом доме чаще всего новая мебель, новая утварь. Иногда – гонкой за покупкой товаров, ухищренно организуемой торговцами. Иногда страсть к новизне объясняется самой устремленностью американца к победам в карьере: с более высоким положением меняется и стоимость окружающих вещей, то есть сами вещи.

Самые главные из них – дом и машина. Первый постоянный заработок означает, что ты можешь снять квартиру. Второй – что более дорогую. Приличный доход, определяющий первую степень благополучия, – это возможность купить собственный дом: банк должен иметь основания, чтобы дать тебе взаймы на приобретение собственной недвижимости. Ну а дальше – больше. Чем выше заработок, тем дороже дом, тем он ближе к престижным районам.

Та же схема и с машиной. Хоть какая, хоть старенькая, побитая, но своя машина должна быть у каждого человека с того дня, когда он получает водительские права, то есть с 16 лет. Если жизнь пойдет плавно вверх, машина будет постоянно меняться на новую, еще более новую. Если же где-то произойдет сбой, то и машину придется продать, сменить на более дешевую.

Отсюда и отсутствие привязанности к вещам. Впрочем, так было не всегда. Американский социолог Э. Гоффлер пишет: «Как разительно отличается новое поколение девочек, с радостью обменивающих своих прежних Барби на новых, усовершенствованных, от их матерей и бабушек, которые не расставались со своей любимой куклой, покуда та не разваливалась от старости». Отчего же такие перемены в привычках совсем еще маленьких девочек? От чистого подражания взрослым: «Девочка с младенчества видит, что у нее в доме вещи подолгу не задерживаются. Ее дом подобен большой перерабатывающей машине, через которую проходят разнообразные предметы, появляясь и исчезая со все большей скоростью. С момента рождения ей прививается культура выбрасывания».

Куда же выбрасываются все эти вещи, которые «появляются и исчезают со все большей скоростью»? В комиссионные магазины second hand. В гаражную распродажу.

Гараж-сейл открывается, когда семья переезжает на другое место. Все вещи, которые можно не брать с собой, выносятся в гараж или прямо на улицу. Каждый желающий может купить, что хочет. Цены, разумеется, бросовые.

Праздничный стол был накрыт ко Дню Благодарения, в последний четверг ноября. Праздник это семейный, поэтому в город Сиэтл, к радушным хозяевам Дороти и Гордону, приехали с разных концов страны родственники: двое сыновей с женами и детьми и незамужняя дочь с бойфрендом. Меня пригласили в качестве экзотики: все-таки гость из далекой и мало им знакомой России.

Дороти для затравки разговора спросила меня: «А что вам тут знакомо? Какие из этих блюд русские ставят на свой стол в праздник?» Я оглядела стол. Он был богат. Я уже успела отметить скудость будничного рациона американцев и потому оценила приготовленное к торжеству вдвойне. В центре среди многочисленных блюд красовалась индейка. Очень большая, с аппетитной золотой корочкой. Я ее, конечно, узнала и, хотя птица эта появляется на российском столе нечасто, все-таки уверенно сказала:

– Ну, вот индейка у нас иногда на столе бывает, – и замолчала. К своему удивлению, среди десятков разнообразных яств я больше не могла найти ни одного знакомого. О чем я, к изумлению присутствующих, им и сообщила.

– Позвольте, – вступил в разговор старший сын, инженер. – Но я слышал, что в России любят картошку…

– Любят, – согласилась я, – но ее же здесь нет.

Тут весь стол воскликнул одновременно:

– Вот же она! – и несколько пальцев указали на что-то белое, воздушное, взбитое до густой пены.

Картофельное пюре? Но я никогда не встречала его в таком воздушном виде. И, кроме того, разве же это праздничное блюдо? Картофельное пюре с котлетами – куда уж более будничная еда. Здесь, однако, к этому взбитому чуду подавались еще соусы – грибной, мясной, овощной. И все вместе считалось вполне праздничным угощением.

– А это вам знакомо? – Дороти входила в азарт. Она пододвинула ко мне еще одну тарелку. На ней лежало нечто бурое, на вкус приятно сладкое.

– Ой, как вкусно! – воскликнула я. – А что это?

Стол дружно расхохотался. Это оказалась опять картошка. Но ее я не смогла бы распознать ни в каком виде, потому что это был картофель местного сорта, называется «красный».

Все. Больше я не узрела ничего знакомого. И лишь с любопытством слушала название кушаний: салаты из каштанов с сухим хлебом, из скуоши с грибами; клюквенное желе; кукурузная запеканка; киш – овощи, запеченные в тесте; тушеные брокколи; маринованная спаржа. Принесли десерт. Тут уж стало полегче: шоколадный торт, яблочный пай. Не совсем как у нас, но хотя бы с теми же составляющими. Однако и тут Дороти насладилась моим изумлением:

– Неужели русские не пекут морковный торт? А пирог из тыквы? Но ведь это же так вкусно!

И была просто потрясена, услышав про пирог с капустой и пирожки с мясом. Вывод же сделала совершенно неожиданный:

– Вот молодцы. Понимают, что лучше мясо и капуста, чем сладкая начинка: полезнее для здоровья.

Но все это безудержное гурманство – лишь по редким праздничным дням. В остальное время американцы едят мало и однообразно. Независимо от того, в каком доме мне подавали завтрак, меню было практически одинаковым.

На завтрак – сухие хлопья кукурузы, риса, пшеницы с обезжиренным молоком. Или разведенная кипятком мука из тех же зерен. Стакан сока – для взрослых чаще апельсинового или грейпфрутового, для детей – чаще яблочного. Или roll (маленькая булочка) и чашка кофе. Правда, в выходные завтрак выглядит несколько иначе и требует на приготовление больше времени. Это вафли с кленовым сиропом или омлет.

Тут требуются кое-какие пояснения. Обезжиренное молоко, так называемое skim milk… Помню, в детстве я гостила у няни в ее родной деревне. Няня приносила мне на ужин стакан парного молока. И показывала на две стеклянные банки: «Вот в этой, маленькой, сливки – будем из них делать сметану. А вон в той, большой – то, что осталось, – снятое молоко. Отава называется. Видишь, какое синее. Его людям нельзя, оно поросятам пойдет». Вот это-то синеватого оттенка, без единой жиринки «снятое молоко» и есть skim milk. Его пьют в чистом виде, что еще хоть как-то можно понять. Но его же добавляют в кофе, что, по-моему, совершенно бесполезно: ни цвет, ни вкус напитка от этого почти не меняются. Однако всякий культурный американец объяснит вам, что только skim milk, а не трех-, двух– и даже полуторапроцентное молоко сохранит вам фигуру и не прибавит столь нежеланных жиров. Что касается сока, то люди не очень богатые или просто очень занятые пьют его готовым. Но если есть деньги и время, сок делают тут же, перед едой, в соковыжималке, из натуральных фруктов.

В каждом американском доме непременно есть электрическая вафельница, на которой очень несложным способом выпекаются вафельные коржи: из коробки высыпается уже приготовленная сухая смесь, добавлением воды она превращается в жидкое тесто, которое заполняет форму. В ячейки этого еще горячего коржа заливается кленовый сироп. Нигде и никогда раньше не встречала я этого деликатеса – сиропа из кленового сока. В Америке он продается на каждом углу, есть в каждом доме и употребляется так же часто, как у нас мед. По вкусу он очень приятен, хотя и не похож ни на что. Только в последнее время кленовый сироп появился и у нас в России.

Интересно, что в русском языке слова lunch нет, как нет и такого понятия. Старые переводчики писали в русском эквиваленте «второй завтрак». Теперь оно не переводится вообще, так и идет калькой, как я пишу – ланч.

Попробуйте позвонить в какой-нибудь американский офис днем, когда на часах несколько минут после двенадцати. Вероятнее всего, вы услышите долгие гудки или автоответчик. Чиновник, профессор, брокер, редактор, менеджер – все на ланче. Как-то я принесла в московскую редакцию «Известий» статью на эту тему, и редактор, сам долго проработавший в Вашингтоне, укоризненно сказал: «Ну, это ты преувеличила. Уходят, конечно, на ланч многие. Но не все же!» Хорошо, соглашусь, не все. Но когда у тебя неотложный вопрос, который надо обсудить с банком, или с библиотекой, или с менеджментом, и ты дома хватаешься за трубку, а там не отвечает ни один телефон… И когда это происходит изо дня в день, тебе начинает казаться, что буквально вся Америка в этот час работает исключительно челюстями. Во всяком случае, это происходит в массовом порядке с секретарями. Кстати, по моим наблюдениям, секретарь в американском офисе больше чем просто секретарь. Это не только технический работник, но и компетентный помощник руководителя, максимально освобождающий того для творческой деятельности. Но сколько раз посередине важного для меня разговора милая секретарша – а они обычно все очень милы – буквально на полуслове обрывала разговор и со слегка виноватой улыбкой показывала на часы: полдень, время ланча.

Классическая еда в это время – сэндвич и кока-кола. Форма сэндвича пришла в Америку с первыми поселенцами. Тогда она, очевидно, была удобна и рациональна: два куска белого хлеба, проложенных ветчиной (курицей, индейкой), сыром, листьями салата, ломтиками помидоров, маринованного огурца, лука. И все это намазано горчицей или кетчупом. Но почему американцы сохраняют эту традицию сегодня – не могу понять. На мой взгляд, трудно придумать более громоздкую и неудобную форму еды, особенно клаб-сэндвич, в три-четыре слоя хлеба. Мне лично так и не удалось откусить от этого сооружения в ладонь высотой, сколько я ни пыталась примять его до состояния лепешки, как меня учили друзья-американцы. В конце концов, я плюнула на этикет и просто расслаивала сэндвич на бутерброды, с удовольствием поглощая каждый в отдельности.

Профессор Ирвин Уайл рассказал мне другую историю. В свой первый приезд в Москву, будучи тогда еще очень молодым человеком, он был приглашен в гости к знаменитому поэту Самуилу Маршаку. За столом перед ним лежали нарезанные кусочки мяса, сыра, соленые огурцы, салат и ломтики хлеба. Он взял кусочек хлеба. Положил на него слоями от всего, что было в тарелках. Накрыл все это сверху другим куском. И только тут поднял глаза на хозяев. Они застыли в изумлении. Сконфузившись, он быстро-быстро разложил всю еду обратно по тарелкам.

Однако ланч – это не просто еда, это социальное действо. Некий ритуал. Моя аспирантка Тони Морис сообщила мне, возбужденно блестя глазами:

– Пол пригласил меня на ланч.

Я за нее порадовалась – это уже кое-что значит. Некий знак внимания, интерес. Правда, не больше, чем просто интерес.

Но вот через три месяца парных хождений в кафетерий я увидела за столом Тони одну.

– А где Пол?

Она грустно вздохнула:

– Я больше не буду с ним встречаться: он несерьезно ко мне относится. Все ланч да ланч. Ни разу не пригласил меня на обед.

Обедом в Америке называется то, что по времени приближается к нашему ужину. Только очень раннему, в пять или шесть часов вечера (не позднее семи). Тот же редактор в «Известиях», которому не понравилось мое обобщение («В полдень в Америке все на ланче»), заметил, что если бы журналисты его редакции в Вашингтоне уходили на обед в такой ранний час, газета вообще не выходила бы. Конечно, конечно. И артисты, наверное, не могут себе позволить обедать в классическое для Америки время. И художники. И богемная публика. Но большинство американцев все-таки предпочитают к семи уже закончить вечернюю трапезу.

…Однажды меня пригласили погостить в город Норфолк, штат Вирджиния, в семью профессора Билла Уайна. Утром я наспех позавтракала булочкой и чашкой кофе, а в ланч не успела перекусить. Поэтому, когда я к восьми вечера подъезжала к дому Уайнов, я чувствовала сильный голод. И предвкушала ужин, то есть – по-американски – обед. Хозяева, профессор и его жена Кэт, одарили меня своими широченными американскими улыбками и предложили чего-нибудь выпить. Сок? Кока? Или – они игриво переглянулись – может быть, пива?

– Вы ведь из России, – заметил Билл. – Там, я слышал, употребляют много алкоголя.

Мне лень было объяснять, что пиво у меня на родине за алкоголь не считают. Я просто поблагодарила и отказалась. Жажда меня не мучила – мучил голод. Говорить об этом в первые же минуты знакомства я сочла неприличным и решила тихо дожидаться.

Билл отнес чемоданы в «мою» комнату, его жена показала мне «мою» ванную. Когда я оттуда вышла, они уже ждали меня в гостиной. Меня это насторожило: в гостиной обычно не едят. Тут только пьют холодные напитки, а для более содержательной еды переходят в столовую. Между тем началась легкая беседа, и я всячески напрягалась, чтобы ее поддерживать. Тем не менее усталость брала свое, так что вскоре Линда ее заметила.

– Билл, – воскликнула она, – гостья с дороги, она же устала. Не чает, наверное, бедняжка, как добраться до постели.

– Нет-нет, – испугалась я. – Я вовсе не хочу спать. («Хочу есть», – добавила я мысленно.)

– А мы, – продолжала его жена, – даже чаю ей с дороги не предложили. Хотите чаю?

Я поспешно закивала. К чаю же подадут что-нибудь пожевать.

Меня, наконец, пригласили в столовую. Хозяйка захлопотала. Положила на стол красивую подставочку из цветной керамики. Поставила на нее японскую чашку с блюдцем тонкого фарфора. Я оценила этот респект: чай или кофе здесь обычно подают в здоровых кружках с толстыми стенками. Вошел Билл. С сияющим лицом он осторожно нес в обеих руках глянцевую яркую коробочку. Поставил ее на стол и торжественно произнес:

– У вас сейчас будет большой выбор.

– Надеюсь чего-то съедобного! – чуть не воскликнула я.

Но хозяин уже опрокидывал на стол содержимое коробки. Это были… пакетики с растворимым чаем. Штук пятьдесят – и все разных марок. Мне понадобилась большая выдержка, чтобы сдержать стон. Не глядя, я взяла ближний пакетик, опустила его в чашку с кипятком. Чай оказался прекрасный – ароматный, густого янтарного цвета, приятный на вкус. Но для меня это уже значения не имело: к нему был подан кусочек лимона и сахар. Все.

После ночи со снами исключительно гастрономического содержания я, наконец, села за стол завтракать. И развеселившись, рассказала друзьям о своих вчерашних переживаниях. Обоих чуть не хватил кондрашка. Они принялись меня укорять за мою скрытность. Но что их ошеломило больше всего:

– У тебя не было обеда до восьми вечера? Это же невероятно!

Обед – самая поздняя еда. Слово «ужин» здесь употребляется редко (я слышала его только в Лос-Анджелесе, но тамошняя жизнь вообще больше похожа на европейскую). На обед обычно подают горячее – из мяса, птицы, рыбы; гарнир из тушеных овощей и салат из овощей свежих. При этом листья зеленого салата или капусты, стебли сельдерея, головки брокколи, грибы не режутся, или режутся очень крупно. Все это поливается соусом – их подается несколько, на выбор. Название соусам, как мне показалось, дается произвольно. Во всяком случае, когда я попробовала «русский соус», я не нашла в нем решительно никакого отечественного привкуса. Супы американцы едят редко, да и супом эти блюда можно назвать лишь условно. Скорее – пюре. Овощное, куриное, грибное. Меня всегда забавляет, как мои гости едят борщ, которым я их угощаю. Любая русская хозяйка знает, что в борщ кладется много чего – трав, специй, чеснока, приправ, чтобы придать хороший вкус супу, то есть его жидкой части. Американцы же тщательно отлавливали овощи, а жижу оставляли – очевидно, принимая ее за необязательный к употреблению соус.

Особенно забавно, когда мои американские подруги пытаются приготовить что-то по русскому рецепту. Профессор Мерилин Флин считает себя большим знатоком русской кухни. Однажды она пригласила друзей на «русский» обед. Коронным блюдом стола был борщ. Мерилин тщательно изучила рецепт в кулинарной книге. Наконец борщ был разлит по тарелкам. Прежде чем взять ложку, я внимательно следила за выражением лиц гостей. Wonderful, fine, delicious, – послышалось со всех сторон. Американцы – люди вежливые. Но мне было понятно, что родное мое блюдо никому не нравится. Ну ладно, получу уж тогда сама удовольствие. Я зачерпнула ложкой борщ… Господи, ну и гадость! Суп был сладок, как компот.

– Мерилин, почему у тебя борщ такой сладкий?

– Но я же положила в него мед, там так сказано.

Она притащила книжку и показала фразу: «Для вкуса можете добавить в кастрюлю чайную ложку меда».

– Ой, а я решила, что не в кастрюлю, а в каждую тарелку…

И еще один казус с русским блюдом. Энн, муниципальный работник в городке Бенедиктин, штат Иллинойс, пригласила меня на Рождество. Стол был уставлен разнообразной едой, и ее было много. Однако, как я уже сказала, обильное застолье в американской семье – явление исключительно праздничное. В обычные дни даже во время самой главной трапезы, вечернего обеда, подают преимущественно одно горячее блюдо, к нему салат. Потом кофе. Мне пришлось выслушать много обид от моих соотечественников на то, что их плохо принимали в Америке. «Когда Орлин с мужем были в Москве, – рассказывала мне одна известная активистка женского движения в России, Ольга, – я метала из холодильника кучу всякой еды. И так все семь дней, что они у меня жили. Когда же я приехала к ним в Вашингтон, Орлин поставила на стол макароны с соусом, салат и кофе с кексом. Еще выпили по бокалу вина. Потом, правда, было мороженое, но его принесла я». Мне пришлось убеждать Ольгу, что это не жадность и не пренебрежительное отношение к ней лично, а просто такая традиция – мало есть.

Так вот в городке Бенедиктин мы еще несколько дней поедали остатки с рождественского стола. А потом, в субботу, Энн решила пригласить в гости соседей.

– Давай поразим их русской экзотикой. Помоги мне сделать русский салат, – попросила она.

Я уставилась на нее в недоумении – первый раз услышала о таком блюде.

– Не знаешь? Ну, это не проблема.

Энн взяла толстую книгу «Кухни мира», нашла в оглавлении «салат по-русски», открыла нужную страницу. Соблазнительная фотография, напечатанная на целую страницу, что-то мне напомнила. Я стала читать рецепт: «Нарезать вареный картофель, соленые огурцы, лук, морковь, яблоко, добавить вареное мясо или курицу… залить майонезом». Позвольте, но это же оливье, то есть как бы салат по-французски. Энн посмотрела на меня с сомнением.

– Подожди, сейчас принесу другую книгу.

Эта называлась «Славянская кулинария». Я открыла главу «Русский салат» и прочитала: «Возьмите вареную картошку, огурцы, курицу… Залейте майонезом…» Так я узнала, что салат, известный у нас в качестве французского, за границей известен как национальный русский.

Я, конечно, с радостью согласилась помочь его приготовить. Энн, отведав, пришла в восторг. Когда гости уселись за стол, она вынесла его из кухни в большой салатнице и стала накладывать каждому по приличной порции.

– Энн, он же очень сытный, – шепнула я. – Для другой еды места не останется.

Она как-то странно на меня посмотрела и вместо того, чтобы последовать совету, энергично обратилась к гостям:

– Берите, берите, он очень вкусный.

Я с опаской ждала, как малоежки-американцы станут после таких порций есть мясо, или индейку, или рыбу – не знаю, что там Энн еще приготовила. Я никак не могла предположить, каково будет продолжение этой субботней трапезы. Энн убрала тарелки, салатницу и поставила на стол чашки для кофе. Ужин был окончен.

Когда гости разошлись, я стала объяснять, что оливье – лишь один из нескольких салатов и подается только в качестве закуски, а за ним следует суп, если это обед, или горячее блюдо, если это ужин. Она очень удивилась:

– Но там же так много питательного – и картофель, и мясо, и овощи…

– Никогда не думал, что в России так много красивых женщин! – воскликнул мой приятель Джо, вернувшись из Москвы.

– И они прекрасно одеты! – поддержала его жена.

Легенда эта очень популярна в Америке: Россия переполнена красотками. Не знаю, действительно ли наши девушки красивее американок, но вот то, что они одеваются с большим вкусом, – это факт. Моя французская коллега Андре Мишель воскликнула, расширив глаза:

– У американок не просто не хватает вкуса. Они чудовищно безвкусны!

Бриджит Мак-Дана, человек театра, как раз любит одеваться красиво и со вкусом, но своих соотечественниц она не осуждает:

– Я знаю, что в Европе бытует представление об американках как о безвкусных женщинах. Это неверно. Просто у них свой стиль.

Ну что же, попробуем разобраться. Прежде всего, по моим наблюдениям, основных стилей не один, а как минимум два. Professional – это формальный, деловой вид одежды. И casual – так сказать, небрежный, неформальный. Первый предполагает строгий костюм для мужчин и женщин. И костюм, и, особенно, блузка или рубашка должны строго соответствовать сегодняшнему дню. И если, положим, в этом году модны блузки с отложным воротником поверх дамского пиджака, то уж никак невозможно, чтобы шею охватывал воротничок-стойка.

Как-то осенью я наблюдала разъезд участников одной из бизнес-конференций, проходившей в престижном Хайят-отеле. Все они выглядели как близнецы – братья и сестры – с шарфами, накинутыми поверх одинаковых длинных черных пальто.

Такое следование моде и стилю professional, однако, свойственно преимущественно людям из мира бизнеса.

В «академической среде» университетских преподавателей и ученых принят уже менее формальный стиль. Хотя и здесь на общие собрания, на торжественные даты, вроде выпускного вечера, тоже одеваются достаточно строго.

Но это на работе. Вне ее принят стиль casual. И вот тут американцы «оттягиваются по полной программе». «Главный критерий для нас в одежде – это удобство», – объясняла мне американский стиль Бриджит. Впрочем, здесь тоже нет большого разнообразия. Джинсы, майки с коротким или длинным рукавом. А зимой – хлопчатобумажные свитера с начесом. Если уж очень холодно – свитера вязаные, шерстяные. При этом небрежность – бесформенный верх, штаны с потертыми коленями – явно считается хорошим тоном. У молодежи к этому добавляется еще и некоторая нарочитость: драные джинсы, широченные штанины с низко опущенной ширинкой, длинные рукава, на пару сантиметров ниже ногтей. Все это как бы иллюстрирует общий принцип: «Что нам до ваших условностей? Нам так удобно».

Как-то мы с Мишель шли по State street, главной улице Чикаго. Вдруг она толкнула меня в бок:

– Посмотри-ка налево.

Нам навстречу шла хорошо одетая, красиво причесанная леди. Ее белокурые волосы волнисто лежали на черном лисьем воротнике, украшавшем длинное шерстяное пальто. А на ногах были… разношенные кроссовки.

– Сейчас придет к себе в офис и наденет лодочки на каблуках. На нас же, случайных прохожих, ей наплевать. Если бы такое чучело появилось на улицах Парижа… – ехидно начала Мишель. – Впрочем, что я говорю! Ни одна француженка не могла бы себе этого позволить.

Здесь же это не исключение, а правило. В кроссовках можно увидеть даму и в меховой шубе, и в элегантном костюме.

Часто, приглашая вас в гости, хозяева специально говорят: «Только, пожалуйста, оденьтесь casual». Это значит – расслабьтесь, не стесняйте себя одеждой. И в этом есть своя разумная философия: отдохните от условностей деловой жизни, освободите себя для вольных движений, откажитесь от всего, что вам мешает быть самим собой. Это приятно. С одной стороны. С другой, существует все-таки этика одежды, выработанная веками. Пропагандируемая кутюрье всего мира, журналами мод. Нарушение ее режет глаза, раздражает.

Скажем, спортивный стиль – короткие шорты, обтягивающая майка – хорош для худощавой подтянутой фигуры и стройных ног. Но когда тесные шорты обтягивают толстые бедра, а маечка – большую грудь (бюстгальтеры молодые американки обычно не носят), это зрелище не всегда из приятных.

Когда современные российские девушки приезжают в Америку, они порой приходят в ужас от «американского стиля». Моя студентка из МГУ, побывавшая в Америке, рассказывала: «Я из небогатой семьи, но привыкла одеваться в дорогое и качественное. Хотя для этого маме приходилось много работать, а мне экономить на всем. Меня потрясло, как одеваются мои ровесницы, студентки, аспирантки. Носят в университете такое, что я не надела бы и на дачу». А в Мичиганском университете моим соседом был аспирант из Петербурга. Его хорошенькая жена горестно жаловалась:

– Зачем я привезла сюда свои наряды, модные туфли? Попробуй приди в них на любую вечеринку – почувствуешь себя попугаем. Джинсы, майки, кроссовки – вот что чаще всего здесь носят.

Вся эта небрежность в одежде относится преимущественно к молодым и очень молодым. Обычно чем старше женщина, тем она элегантнее. Женщины 40–50 лет не одобряют своих дочек и внучек за их стиль casual. Во всяком случае, я не раз слышала препирательства по этому поводу. Например, в ток-шоу у знаменитой Опры Уинфри. Шла передача о конфликтах между девочками-подростками и их матерями.

– Посмотрите на ее вид. Эти драные джинсы. Этот мешок вместо блузки, эти ужасные бутсы, – говорила мать.

Ее 15-летняя дочь, сидевшая до того с благожелательным видом, аж подскочила на стуле:

– А вы знаете, что она мне предлагает? Шелковую блузку с узкой юбкой. О-о-о!

Она схватилась за голову и изобразила отчаяние.

Конечно, различие во вкусах между поколениями – дело известное. Это вполне можно было бы понять. Но тут речь немного о другом. Молодые как будто нарочно бросают вызов старшим – не хотим красиво одеваться, не собираемся следить за своей внешностью. Я еще вернусь к этой тенденции в главе, посвященной феминизму.

Тут я хочу сделать одно существенное уточнение: я говорю о своих «усредненных» впечатлениях, о том, что бросается в глаза. Но, естественно, не является массовым.

Кроме двух упомянутых стилей – professional и casual – здесь есть еще и третий, dress-up style, то есть нарядный. В нарядных туалетах можно увидеть публику в театрах, концертных залах, на вернисажах. Правда, не удержусь от злословия, и тут иногда бывает заметна привычка американок ходить в джинсах или в брюках. На некоторых женщинах, с их манерой широко размахивать руками и двигаться спортивным шагом, даже изящные платья выглядят не вполне естественно.

Еще раз уточняю, я говорю о некой тенденции, часто отмечаемой, и не только русскими, но и многими европейцами. При всех упомянутых мною, скажу осторожно, особенностях американского стиля в одежде, в толпе, скажем, на Манхэттене в Нью-Йорке всегда увидишь несколько весьма элегантных женщин. Лично я знаю несколько американок (в том числе упомянутая Бриджит Мак-Дана), умеющих одеваться со вкусом. Но, как говорит Макс Лернер, личные свойства индивида – одно, а общекультурные тенденции – совсем другое.