В этом доме (город Уитон, штат Иллинойс) мне предстоит жить следующую неделю. Первое, что я вижу на двери снаружи, – похоронный венок. Круглый, увитый лентами и цветами. Именно такие в России кладут на гроб или к памятнику с надписью «На вечную память…». Правда, те венки обычно перевиты черными лентами. Здесь вроде черного шелка нет. Но все равно…

– Им сейчас, наверное, не до гостей? – спрашиваю приятеля, доставившего меня сюда с вещами. – Тут ведь траур.

Приятель испуганно смотрит на меня:

– Я ничего не знал о трауре, с чего ты взяла?

Я показываю глазами на венок. Несколько секунд мы молчим, пытаемся понять друг друга.

– Но это же знак гостеприимства, – говорит он наконец.

Дверь распахивается, на пороге улыбающаяся хозяйка, из комнат доносится смех детей. Нет, здесь, слава богу, все в порядке. Такие «веселенькие» (а для американцев – без кавычек) венки вешают на входные двери довольно часто. В Штатах вообще любят украшать дома снаружи. Иногда это флаг, иногда скульптура, иногда разноцветные шарики или лампочки.

Государственный флаг США можно увидеть во дворе частного дома, и совсем не обязательно в праздник. Чаще всего это демонстрация того, что здесь живут истинные патриоты своего отечества. В Уитоне мне сначала показалось, что для маленького городка патриотов тут чересчур много – флаги развевались чуть не у каждой двери. Присмотревшись, я, однако, увидела, что далеко не все они звездно-полосатые. Был здесь и флаг с торговой маркой какой-то фирмы – на жилом доме ее хозяина. И флаг-слоган с призывом: «Не пить, не курить». И даже просто изображение солнца и дружелюбно протянутой руки – здесь, мол, живут люди доброжелательные и гостеприимные.

Фигурки во дворах, конечно, можно назвать скульптурой с большой натяжкой. Это могут быть глиняные зверушки, или лебеди, или деревянные человечки – солдат, ребенок, полицейский. Иногда они сделаны шутливо, чтобы вызвать улыбку, иногда это вполне серьезное напоминание о каком-то историческом событии.

Новая мода пришла в жилые дворы из крупных торговых центров. В натуральную величину ваяют человеческую фигуру, сидящую на настоящей скамейке или прислонившуюся к дереву; от живой и не отличишь. Пару раз я здоровалась с такой «читающей девушкой» или «отдыхающим стариком», вызывая довольный смех хозяев.

Любимое украшение американцев – гирлянды из крошечных лампочек, светящейся линией обрамляющие контуры домов и деревьев. Особенно нарядно смотрится такая уличная декорация в праздничные вечера, когда светящиеся контуры домов сливаются в одну сверкающую кружевную картину города, мерцающую на темном небе.

Ну и, конечно, почти у каждого дома есть loan, газон, засеянный зеленой травой. Американцы ухаживают за своими газонами весьма вдохновенно. С первой зеленью мужчины выходят из дома с газонокосилкой и подравнивают травку с добросовестностью парикмахера, делающего стрижку «под ежика». Девственность этого зеленого поля не должна нарушаться ничем, даже цветами. Женщины высаживают их по краям газона или около деревьев, используя самые маленькие кусочки земли между выступающими корнями. Традиция эта соблюдается в любом штате, независимо от климата. Разница только во времени года. В Миннесоте, например, садовые работы начинаются в мае-июне, а в Техасе длятся почти круглый год.

Когда я описываю внешние украшения перед входом, я имею в виду собственный дом-коттедж в одном из небольших городов или в пригороде мегаполиса. Еще лет 20 назад именно таким был дом американской мечты. Тогда богатые жители городов мощной волной двинулись из своих мегаполисов «на волю, в пампасы», то есть на природу. Стоимость пригородных домов еще и сейчас довольно высока. Спрос на них велик и сегодня. Но больше – у людей среднего и пожилого возраста. Молодежь же, работающая или учащаяся, возвращается в города. Во-первых, потому что в часы пик – утренние, да и после работы, – даже на широченных американских хайвэях жуткие пробки. Во-вторых, молодые люди, как известно, любят тусоваться – в барах, ресторанчиках, на дискотеках, в спортивных клубах. Вопреки нашим устаревшим представлениям, так называемый средний американец сегодня – частый посетитель театров, филармоний, библиотек. До всего этого добираться из города, конечно, ближе, чем из пригорода.

Впрочем, даже и в городе американец со средним достатком старается жить не в самом центре (даун-тауне), а поближе к окраине, там, где легче купить собственный дом, похожий на привычный загородный коттедж с его простором, уединенностью и, конечно, газоном. Что же собой представляет этот типичный собственный дом?

Вместе с Элли Коннер, журналисткой из «Миннеаполис экспресс», мы едем к ней домой.

– У тебя в Москве большой дом? – спрашивает она.

«Дом» по-английски – и строение, и собственно жилье. Дело происходит в 1991 году, и это моя первая неделя в Америке.

– Да, – отвечаю я гордо. – У меня большая квартира. Три комнаты, балкон, холл…

Мы с Элли ровесницы. Обе зарабатываем на жизнь журналистским трудом. У обеих одинаковый состав семьи. Обе потомственные горожанки.

– А у тебя большая квартира? – интересуюсь я.

– У меня… м-м-м… у меня квартиры нет. Есть дом. Весьма скромный.

Мы подъезжаем, и я вижу солидное двухэтажное здание. Позже выясняется, что внизу, под землей, есть еще один этаж, там спортивный зал и игровая комната для детей. Элли открывает входную дверь, мы попадаем в просторное помещение, по назначению, очевидно, холл. Прикидываю размеры: один этот холл величиной как раз с мою «большую» московскую квартиру.

К этим огромным площадям жилых зданий я привыкала с трудом, и, кстати, не только я. Моя подруга, француженка Андре Мишель говорит, что чувствует себя в американском доме, как в гараже. «От этих пространств исчезает понятие уюта», – убеждена она. В Париже у нее, университетского профессора, двухкомнатная квартира, маленькая прихожая, а балкона и вовсе нет.

Однако Элли Коннер не кокетничает: ее дом и впрямь умеренных размеров. Она показывает на стоящие рядом коттеджи, в два-три раза больше, чем ее. Их владельцы побогаче, чем Элли.

Собственный дом – это главный компонент американской мечты, первая цель любой семьи с того момента, как она становится на ноги и обретает приличный доход.

Такое приобретение, однако, доступно даже вполне обеспеченным людям лишь в маленьких городишках, в пригородах или на окраинах больших городов. Самый же центр, даун-таун, застроен небоскребами или просто многоэтажными зданиями, цены на квартиры здесь заоблачные. Впрочем, есть и так называемые таунхаусы, небольшие, обычно кооперативные, дома на две-четыре семьи. В более дорогих из них квартиры двухуровневые, в тех, что победнее, – в один уровень.

Огромные современные здания теснят старую архитектуру, распространяются за пределы центра все шире. Старые американцы ворчат: черт бы ее побрал, эту манхэттенизацию, она уничтожает нашу историю. Манхэттен – это центр Нью-Йорка. По его образцу застраиваются даун-тауны большинства других крупных городов. И, переезжая из одного в другой, в разных штатах порой не видишь большой разницы. Так что недовольных американцев можно понять.

Но мне Манхэттен нравится. Я москвичка, коренная горожанка, меня ничуть не угнетают высотные здания. Мне неведома тоска типа «небоскребы, небоскребы, а я маленький такой». Мне нравятся небоскребы Нью-Йорка.

Америка, однако, потрясла меня не только добротностью своих частных коттеджей, не только великолепием своих небоскребов. Но и… трущобами. Сколько раз мы смеялись над советской пропагандой – ужастиками о контрастах богатства и нищеты в мире капитализма. Но когда из очаровавшего меня Нью-Йорка я на поезде ехала в Вашингтон и выглянула в окно, я чуть не вывалилась от изумления. Я увидела нечто полуразрушенное, почерневшее от старости, тонущее в грудах мусора. Трудно было представить себе, что эти бараки – жилища, если бы не живые люди, снующие мимо развалин, если бы не свежевыстиранное белье на веревках. Слово «барак» выскочило в моей памяти не случайно. Такие времянки возводились в российских городах сразу после войны на месте разрушенных немцами домов. Постепенно они исчезают из нашей жизни, хотя и сейчас время от времени я вижу по телевизору старые, требующие ремонта дома даже в Москве. И все-таки это скорее исключения. Но чтобы целые кварталы трущоб, протянувшиеся на десятки миль… И где? В Соединенных Штатах Америки, между добротной, ухоженной столицей Вашингтоном и богатейшим мегаполисом Нью-Йорком!

Феномен американских трущоб был мне непонятен. Я искала объяснений сложных и запутанных. А оказалось все просто. Нищенское это жилье принадлежит отнюдь не бедным людям. Просто они сдают его беднякам по дешевым ценам. Им невыгодно ремонтировать эту рухлядь. Выгоднее доэксплуатировать ее до полного разрушения. А потом забросить. Кстати, развалины тоже не будут пустовать – в них поселятся бомжи.

Мне приходилось жить в разных домах – в коттеджах и в городских квартирах, победнее и побогаче, на восточном побережье и на западном. Главное впечатление у меня осталось такое: все они похожи. Как бы ни отличались жилища, они напоминали мне друг друга. Так бы я и осталась при этом своем впечатлении, если бы однажды не прочла в книжке «Diary» Сьюзен Ли, американки, побывавшей в России: «Внутри все российские жилища похожи друг на друга». Серьезно? А мне-то казалось, что у нас дома изнутри довольно разные. Просто во внутреннем виде и убранстве американских домов так много отличий от российских, что на них в основном и обращаешь внимание.

Главное из этих отличий – планировка. Хозяева обычно не знают, сколько у них в доме квадратных метров, говорят: столько-то комнат. Однако комнатами часть этих помещений можно назвать весьма условно: они разделены не целыми стенами, а небольшими выступами или перегородками на уровне бедра. Поэтому когда хозяйка ведет вас из гостиной в столовую, а оттуда в кухню, то границы можно и не заметить. То же, что у нас называется комнатой (то есть четыре стены и дверь), по-американски будет «спальня» – bed-room. Главное измерение дома – число спален. Расположены они обычно на верхних этажах. Хотя по назначению могут быть не обязательно местом для сна, но, скажем, кабинетом или игровой комнатой для детей. Но чаще всего эти комнаты с закрывающейся дверью – именно спальни. К ним примыкает ванная – совмещенный санузел: ванна и туалет. В домах победнее таких ванных комнат может быть и меньше – например, одна на две спальни.

Нижний этаж – это кухня и примыкающая к ней столовая. А потом еще несколько так называемых «комнат», иногда не совсем понятного назначения. Ну вот, например, дом в Чикаго у моих друзей Орлин и Мела (она ученый, он журналист). Первый этаж – это большое, метров сто, пространство, поделенное низкими перегородочками. Посреди – плита. К ней вплотную примыкает с четырех столов столешница. По бокам висят дубовые полки и столы-шкафчики. Это, понятно, кухня. Через едва заметную перегородку метрах в трех от плиты – большой круглый стол, стулья. Это dining-room, столовая. А потом уже большие помещения – living-room, sitting-room, TV-room. Я бы все их назвала гостиными.

Если вы приглашены на обед (по-русски, ужин), то вас сразу не позовут к столу. Сначала предложат пройти в комнату для гостей (sitting-room), там угостят холодными напитками или вином. К этому подадут легкую закуску: сырный салат, густо растертый с орехами и специями, а к нему – пресный крекер или картофельные чипсы. И лишь потом поведут в другую комнату – к столу с обедом.

Бросается в глаза минимальное количество мебели. Это удивительно при таких незаполненных внутрижилищных просторах. Но американец очень ценит именно этот простор, а не пространство, загороженное деревом. Поэтому шкафов здесь почти нет, разве только в старых домах. Одежда хранится в стенных шкафах, и драуерах (многоэтажных ящиках).

Конечно, мебель в доме есть, и, естественно, чем богаче хозяева, тем она новее, современнее. Чаще всего это большие удобные диваны и кресла, которые ставят посередине. Почему бы и нет, комнаты-то огромные. Но «современный дизайн» может означать и совершенно противоположные вещи. Так, 16 лет назад, когда я впервые приехала в Чикаго, популярен был стиль модерн: строгие линии, легкие конструкции, неяркие цвета обивки. Сегодня в моде так называемый prairie style – стиль прерий. У американцев, как известно, история коротенькая, всего два с половиной века. Поэтому стиль первых поселенцев считается здесь уже древностью: грубые столы, стулья с толстыми ножками, деревянные лавки. Но при этом вся мебель функциональна; редко встретишь шкафчик, или этажерку, или столик просто для красоты. Ничто лишнее не должно отнимать пространство.

Эта потребность в большом – еще больше! – жилье иногда доходит до чудачества. Мой коллега по университету Кен Винтер пригласил меня посмотреть его новый дом милях в сорока от Чикаго. Он очень им гордился и сказал, что это настоящий barn. Я знала только одно значение этого слова (амбар) и решила, что это какая-то шутка, которую я пока не понимаю. Подъезжая к зданию, я увидела, что оно и впрямь снаружи напоминает большое хранилище для зерна. Оказалось, старина Кен вовсе не собирался шутить. Он действительно купил настоящий амбар. Около года утеплял, оборудовал, словом, облагораживал его под нормальное человеческое жилье. И, конечно, завез сюда только необходимую мебель.

– Ну и как? – ликовал Кен, видя мое удивление. – Нравится? Какой простор, а?

В американском доме редко встретишь то, что у нас называется уютом. Картины, фотографии по стенам, иногда – полочки для безделушек, в основном памятных подарков. Почему-то в некоторых домах в качестве украшений много кукол, фабричных и ручных. Много декоративных подушек. Традиционно американские пестрые одеяла quilt, сшитые из маленьких кусочков разных тканей. Ковровые покрытия на пол – от стены до стены, реже – небольшие красочные ковры. Вот, пожалуй, и все убранство. Да, еще цветы. Преимущественно искусственные, но бывают и живые букеты. Их чаще всего приносят гости.

Есть, конечно, очень богатые дома, декорированные дорогими дизайнерами. Художники играют красками напольных покрытий, цветом стен, рисунком кроватных покрывал. Но все равно уютом это не назовешь.

Штор в современных американских домах, как правило, нет. Но обязательно есть жалюзи. Их обычно не поднимают, просто регулируют положение планок: на день – поперечное, чтобы не мешали проникать свету, к вечеру – продольное, чтобы загородиться от прохожих.

Почти в любом доме есть basement. Впервые услышав это слово – «подвал», я приготовилась увидеть холодное хранилище для овощей, солений и маринадов. И не увидела ничего подобного. Это такое же жилое помещение, как и над землей. Если семья небольшая и всем хватает места наверху, значит в basement’е устраивают прачечную, или спортивный зал, или просто склад для вещей. Но часто здесь расположены спальни для детей или гостей, гостиная с телевизором – словом, еще один вполне комфортабельный жилой этаж.

Ну и, конечно, в доме всегда есть место для любимого «члена семьи» – машины. Говорю «в доме», потому что почти так оно и есть: гараж примыкает непосредственно к дому, чаще к кухне. И когда въезжаешь в него, а дверь за тобой опускается на землю, то чувствуешь себя как бы уже в доме: до двери кухни рукой подать. Если же учесть, что гаражные двери открываются и закрываются автоматически, нажатием пульта прямо из машины, то можно попасть в дом, не выходя из машины на улицу. Можно, кстати, и одеваться полегче, без теплых пальто, что большинство американцев и делает.

Обязательный ритуал вежливости для гостя – сделать комплимент дому, что-нибудь вроде: «Ах, как у вас здесь просторно, добротно, какой прекрасный вид из окна!» Но не – уютно. Слово это – cozy – американцы вообще почти не употребляют. Раз только моя чикагская подруга сказала, описывая дом своих друзей в Италии: «Ну, в общем, там есть то, что русские называют cozy (уют)». Правда, в доме русских эмигрантов можно найти нарядные шторы, яркие скатерти, красиво обставленные уголки и диваны по стенам – все то, что как раз и создает уют.

Слово, которое я вынесла в заголовок, в английском (во всяком случае, в американском английском) не существует. Точнее всего эквивалентом ему будет rent (рента). Однако понятие это имеет разные смыслы. Если у вас есть собственный дом, то вы выплачиваете ссуду, которую банк выдал вам на эту дорогую покупку. Если вы снимаете, то отдаете арендную плату хозяину. В последнем случае сдача квартир или домов в аренду – это основной бизнес домовладельца. Он может быть владельцем дома или нескольких домов. Вы можете также стать членом кооператива или кондоминиума, то есть совладельцем дома на несколько квартир, тогда опять-таки ссуду вы выплачиваете банку.

Плата за жилье составляет самую большую статью семейного бюджета – от трети до половины и даже до 75 % от месячной зарплаты. Величина ее зависит от срока выплаты банковской ссуды: чем он меньше, тем дороже. И от того, как давно вы погашаете долг. В первые годы значительно больше, чем к концу выплаты. Ссуда дается банком на 15, 20 или 30 лет.

Американцы легки на подъем – не только для путешествий, но и для перемены места работы, а с нею и жилья. Переезжая из штата в штат, они часто продают свой дом. Если при этом ссуда еще не выплачена (а так обычно и бывает), то операцию эту проделывает не хозяин дома, а банк. Он отдает бывшему владельцу полученную сумму, разумеется, за вычетом процентов, и получает эти деньги с нового покупателя. Такая ипотечная система очень широко и прочно вошла в жизнь американцев. Во всяком случае, мне еще ни разу не приходилось встречать собственника, который сразу же выложил за дом всю сумму. (Кстати, в последние годы ипотечная система в США переживает острейший кризис.)

Итак, основное жилье в США – частное. Но есть и небольшой государственный, а точнее, муниципальный сектор. Чаще всего это дома федеральной жилищной программы. Они предназначены для бедняков, то есть людей с достатком ниже прожиточного уровня. Кварталы этих домов легко заметить и отличить от частных. Обычно это скучные однообразные здания без намека не то чтобы на архитектурные излишества, но даже и на простенькие украшения. У них частенько обшарпанные стены, даже там, где дома построены недавно. Государственное – оно и есть государственное, то есть ничейное. Мы-то это хорошо знаем.

Тут я должна сделать важную оговорку. Еще раз о феномене культурного барьера: любой рассказ о чужой стране накладывается на персональный, личный опыт. А поскольку опыт этот – традиции, привычки, условия жизни – другой, то в воображении рисуется картина, иногда очень далекая от реальной.

Вот рассказываю я об унылых однообразных кварталах муниципальных домов для бедных. И российский читатель, возможно, представит себе нечто убогое, не очень пригодное для жилья. Между тем, по нашим отечественным меркам, дома эти очень даже комфортны. Помещения в них просторные. Каждая квартира оснащена электрической плитой, кондиционером и холодильником.

На каждом этаже (или в подвале дома) – прачечная, несколько стиральных машин с сушками. Кстати, все дома, что мне приходилось видеть, сделаны из кирпича. Или из какого-то другого, но тоже добротного материала. И они ничуть не однообразнее, чем любые Черемушки, хоть в Москве, хоть в провинции. Во всяком случае, наши эмигранты бывают счастливы получить такую квартиру, да еще бесплатно (или за символическую плату).

Но, конечно, все познается в сравнении. Одно дело, если твое новое жилье лучше или не хуже, чем у твоих друзей, таких же эмигрантов. Другое – если твои знакомые американцы живут в красивом доме, на чистой улице с зеленым двором, а часто и с бассейном во дворе. И уж хозяин обеспечит там и круглосуточную охрану с наблюдающими телекамерами, и вывоз мусора, и своевременный ремонт, и ухоженные детские площадки.

Но дело даже не только в качестве самого дома, дело в его местоположении. Твои соседи – бедные негры, индийцы, китайцы, мексиканцы – создают этому «бесплатному» кварталу определенную репутацию. Всем известно – это квартал для неудачников и эмигрантов. И если ты молод и амбициозен или, наоборот, завоевал уже престиж у себя на родине, положим, как уважаемый профессор, инженер, журналист, то уколы самолюбия ты будешь испытывать постоянно. И ты наверняка постесняешься пригласить в гости новых коллег. Кстати, американцы, при всем их разрекламированном демократизме, весьма чувствительны к месту расположения жилья. Одна молодая американка из Чикаго, рассматривающая варианты второго брака, говорила мне:

– Я ищу духовно близкого себе человека. Его материальное положение меня не интересует. Но, конечно, у него должен быть свой дом, пусть даже небольшой, и, конечно, не южнее 60-й стрит (дальше идут бедняцкие кварталы).

Принято считать, что кривая цен американских домов все время идет вверх. Это, однако, не совсем точно.

Да, здания, купленные 20 лет назад, стоят сейчас дороже, но в течение этих двух десятилетий цены то возрастали, то падали. Риэлторы, чей бизнес – покупка-продажа недвижимости, зарабатывают на этой разнице большие деньги.

Тут я вернусь к любимой моей подруге Бриджит Мак-Дана. Напомню, что по профессии она театральный менеджер и что, прожив счастливо 10 лет с одним мужем, вынуждена была развестись. Несколько лет грустила, заводила романы и разочаровывалась, но однажды встретила Сэма и вышла за него замуж.

Сэм по образованию инженер и архитектор. Поработав и тем и другим он задумался: как бы найти такое дело, чтобы не зависеть от начальников, но при этом зарабатывать побольше денег. В это время как раз цены на дома падали. Отец дал ему в долг немного денег, другие он взял в кредит у банка и купил пару дешевых домов. На следующий год цены на недвижимость поползли вверх. Сэм продал оба дома и купил четыре новых. Впрочем, дома эти были отнюдь не новы, они требовали существенного ремонта, потому и стоили недорого. Обновлял их он сам и как инженер, и как прораб, привлекая дешевых строительных рабочих. А потом, когда здания уже выглядели как новенькие, он продавал их задорого. Постепенно бизнес стал приносить ему все больший доход, Сэм сделался вполне состоятельным человеком. Один большой, но порядком разрушенный дом в центре Чикаго он довел до такой кондиции, что стоимость его выросла до 1 миллиона 230 тысяч долларов. Он все раздумывал, кому бы лучше продать – претендентов было двое или трое. Но как раз в это время он решил жениться на Бриджит и… «приспособил» его (стоимость см. выше) в качестве свадебного презента.