VII

Вслед за уничтожением истории современные нам события отдаляются в чуждую и неправдоподобную реальность невероятных россказней, недоступной для проверки статистики, невнятных объяснений и пространных рассуждений. Лишь работники СМИ имеют право как-либо комментировать идиотизм спектакля, требовать изменений и даже протестовать против него. Но нетрудно догадаться, насколько нелеп этот протест. Даже помимо того, что все эти «профессионалы» на редкость невежественны и попросту глупы, они лично и профессионально заинтересованы в спектакле и поэтому солидарны с обществом, которое он породил; каким-либо образом подвергать опасности могущество спектакля для них смерти подобно. Не стоит забывать, что каждый работник СМИ зависит от хозяйских подачек и других вознаграждений, а потому все они — расходный материал для спектакля.

Все эксперты служат государству и СМИ, и именно таким путём они добились своего статуса. Каждый эксперт отныне привязан к своему хозяину, и, благодаря современной организации общества, для такого эксперта постепенно исчезли все былые возможности быть независимым. Самый полезный эксперт — это, конечно же, тот, кто умеет лгать. И хотя мотивы для этого могут быть различны, эксперты нужны лишь лжецам и дуракам. Когда индивид лишается возможности самостоятельно видеть вещи, всякого рода эксперты с радостью спешат ему на помощь. Когда-то существовали и специалисты по искусству этрусков, и, надо сказать, достаточно компетентные, но лишь до тех пор, пока это искусство не придумали выставить на продажу. В наше время, например, весьма выгодно делать с помощью химии подделки разных знаменитых винных марок, однако продать это вино можно лишь наняв "знатоков" в винном деле, которые и расхвалят богатый новый вкус старого вина. Сервантес верно подметил: "под неказистым плащом частенько скрывается добрый пьянчужка". Человек, который хорошо разбирается в винах, зачастую ничего не смыслит в ядерной энергетике; однако спектакль и рассчитывает всё таким образом, что если найдётся один эксперт, который обдурит человека в плане ядерной энергетики, то непременно другой эксперт сумеет сделать то же самое и с вином. Или ещё хороший пример: как известно, синоптики, предсказывая температуру и дожди на последующие сорок восемь часов, зачастую серьёзно ограничены в своих предсказаниях, ибо они обязаны сохранять стабильность в экономике, в бюджетах регионов и туристических фирм. И всё это в то время, когда люди ежедневно совершают столько поездок на дальние расстояния! Поэтому от синоптиков сегодня так же мало проку, как и от юмористов.

Ещё один аспект исчезновения всякого исторического знания заключается в том, что репутацию любого человека сегодня можно погубить или, наоборот, вознести до небес по одному мановению руки того, кто владеет информацией: информацией получаемой и (что совершенно иное) информацией передаваемой в эфир. Их способности искажать и лгать просто безграничны! Историческое доказательство, в котором перестаёт нуждаться спектакль, перестаёт быть доказательством. Если даже честь может быть дарована лишь по милости и благоволению спектакля, то и позор может пасть на голову столь же быстро и немилосердно. Известность вне рамок спектакля стала сейчас невероятно редким и подозрительным явлением. Пожалуй, я один из последних людей, удостоившихся такой славы, а иной у меня никогда и не было. Общество официально объявило себя спектаклем. Быть известным вне рамок спектакля — значит стать его врагом.

Прошлое человека может быть переписано полностью, радикально изменено, а то и заново воссоздано на манер русских процессов над "врагами народа", причём без присущей таким процессам грубости. Убивать нынче стало проще. Те, кто управляют спектаклем, а так же их сообщники, никогда не будут нуждаться в лжесвидетельствах, причём неважно, умелых или неумелых (как могут зрители, безропотные созерцатели окружающего лжесвидетельства заметить в нём ложь!?). То же относится и к подделке исторических документов, что уже доказало свою крайне высокую эффективность. Поэтому больше нельзя верить ничему, что не видел сам, непосредственно. Однако на деле ложных обвинений особо и не требуется. Чуть только кто-то захватывает сам механизм, отвечающий за всеобщее общественное признание, его точка зрения "нравится — не нравится" автоматически навязывается всему обществу. Спектакль доказывает свои выводы весьма немудрёным способом: зацикливая их, возвращаясь из конца в начало, путём повторения, постоянными ссылками на то, что уже утвердилось в общественном сознании, стало общепризнанным, т. е. на то, чему все являются свидетелями. Схожим образом власть спектакля может запретить всё, что ей вздумается, а спустя какое-то время вновь легализовать тему, если уверится в том, что она стала безопасной и уже не сможет нанести вред

Организованного общества не стало — всё поглотила толпа, — как не стало замкнутых, самостоятельных и более тесных коллективов, где бы велись задушевные беседы: нет больше различных салонов, кафе или рабочих сходок. Не осталось больше мест, где бы люди могли в спокойной обстановке обсудить действительно волнующие их события, потому как уже никто не в силах на длительное время освободить себя от всепроникающего воздействия СМИ и других сил, предназначенных для усиления этого воздействия. Не осталось ничего даже от относительно свободных суждений тех людей, которые стояли у истоков эпохи Просвещения; да и вообще всех, к примеру, кто основывал своё самомнение лишь на способности объять целиком или хотя бы приблизится к беспристрастному обзору фактической истории, или хотя бы к вере, что такая история существует. Отныне правды не сыщешь даже в книгах: компьютеризированные каталоги национальных библиотек устроены достаточно хорошо, чтобы не выдавать крамолы и прочих остаточных следов прошлого. Было бы заблуждением считать, что сегодня судья, врач или историк имеют те же обязанности и императивы, что и совсем недавно: дети больше похожи на своё время, чем на отцов.

Если спектакль о чём-то молчит в течение трёх дней, то это «что-то» попросту перестаёт существовать. И наоборот, когда спектакль начинает о чём-то захлёбываясь рассказывать, то это «что-то» действительно претворяется в жизнь. Практические последствия, как мы видим, колоссальны.

Мы знаем, по крайней мере, верим в своё знание, что в Греции демократия и история возникли одновременно. Мы также можем доказать, что и исчезли они тоже вместе.

К данному списку одержанных властью триумфов мы должны, тем не менее, добавить один явно негативный результат: чуть только государство прибегает к постоянному и широкому сокращению исторического знания, оно уже не может управляться стратегически.