Многие годы равви Моше Хаим Эфраим, внук Баал Шема, и его жена жили в великой бедности. Накануне субботы жена равви ставила свечи в подсвечник, который она сама сделала из глины. Затем они разбогатели. Однажды накануне субботы, когда равви, вернувшись из синагоги, вошел в комнату, он увидел, что его жена смотрит с восторгом и гордостью на большой серебряный подсвечник. «По–твоему, этот подсвечник великолепен, – сказал он жене. – А по–моему, великолепным был тот, которым мы пользовались в прежние дни».

Равви Барух, внук Баал Шема, рассказывал: «К раву из Польного часто являлся «маггид», некий пророческий дух, и учил его. Но когда рав стал учеником моего деда, Баал Шем Това, он отослал от него этого «маггида» и дал другого, одного из Маггидим Истины.

Однажды равви Пинхас из Кореца и я проводили субботу вместе с равом из Польного. На исходе субботы к равви Пинхасу явился посланник, сообщивший, что ему необходимо немедленно отправляться домой, потому что тамошняя ситуация требовала его личного присутствия. Рав же в это время удалился в комнату, в которую всегда уходил, когда желал заняться созерцанием. А равви Пинхас не хотел уезжать, не попрощавшись с равом. Поэтому он стал просить меня, чтобы я пошел и сообщил раву о переданном ему послании, но я не решался это сделать. В конце концов мы оба подошли к комнате, где находился рав, и прислушались. Нечаянно я схватился за ручку, и дверь открылась. Рава там не было: он исчез, подобно призраку. Я же стоял как вкопанный, не в силах от изумления отвести глаза от того места, где был рав».

Равви Иакова Иосифа, рава из Польного, однажды пригласили в какое–то селение на церемонию обрезания. Когда он приехал, не хватало еще одного человека, чтобы образовать собрание из десяти человек. Цадику очень не понравилось, что его заставили ждать: ждать ему никогда не нравилось. С утра в тот день шел сильный дождь, поэтому не было видно ни одного прохожего. Наконец на улице показался какой–то нищий. Когда его попросили принять участие в церемонии обрезания в качестве десятого, он сказал: «Да будет так». И вошел в дом. Когда ему, чтобы согреться, предложили горячего чаю, он снова сказал: «Да будет так». После церемонии обрезания нищего пригласили принять участие в праздничной трапезе, и он снова ответил: «Да будет так». Наконец, хозяин спросил его: «Почему ты всегда отвечаешь одно и то же?» Нищий ответил: «Потому что сказано: «Блажен народ, у которого это есть»*[169]. Сказав это, нищий на глазах у всех исчез.

В ту ночь рав не мог заснуть. Снова и снова ему чудилось, как нищий говорит: «Да будет так». Наконец раву стало ясно, что этим нищим был не кто иной, как пророк Илия, пришедший, чтобы укорить рава за его недовольство. «Блажен народ, у которого Господь есть Бог»*[170], – прошептал тогда рав и сразу же заснул.

Сын Острожского равви рассказывал. Когда появилась книга рава из Польного «Родословия Иакова Иосифа» («Толдот Иааков–Иосеф»)*[171] и попала моему отцу в руки, он постоянно читал и перечитывал ее, особенно те места, которые начинались словами: «Слышал я от своего учителя…» Он читал их до тех пор, покуда не запоминал. Так, отец читал эту книгу в течение целого года, а то и больше. Однажды, перечитывая одно из изречений, он заметил, что не понял его как следует. Тогда отец запряг лошадей и отправился в Польное. Я тогда был еще мальчиком, но он и меня взял с собой. Мы нашли равви Иакова Иосифа тяжело больным. Он лежал на своей кровати, которая вскоре стала для него смертным одром. Рав спросил отца, зачем тот пришел, а когда узнал, то взял книгу в свои руки и начал говорить голосом, исполненным необыкновенной силы. Лицо его одухотворилось и просветлилось. И на моих глазах кровать, на которой лежал рав, приподнялась над полом.

Рассказывают.

Равви Лейб бен–Сара все дни своей жизни странствовал по земле и нигде подолгу не останавливался. Он часто ночевал в лесах и пещерах, но заходил также и в города, где тайно общался с немногими близкими своими друзьями. Не гнушался он появляться и на рынках. По торговым дням он раскидывал там шатер и находился в нем весь день. Не раз просили его ученики объяснить им смысл этой странной привычки. Наконец раври уступил их уговорам.

В это время мимо проходил какой–то человек с тяжелой ношей на плечах. Равви Лейб позвал его и что–то прошептал на ухо. Затем он сказал ученикам пойти за этим человеком и понаблюдать, что он будет делать. Ученики увидели, что носильщик подошел к одному из торговцев, скинул свою ношу и сказал, что больше не хочет быть у него слугой. Торговец сильно возмутился и отказался заплатить причитающееся жалованье, однако носильщик повернулся и ушел, не сказав ни слова в ответ. Затем ученики, последовавшие за носильщиком, увидели, что он облачился в саван. Тогда они подбежали к нему и попросили раскрыть им его секрет. «Суетно и преходяще было мое пребывание в мире хаоса, – отвечал носильщик. – Я даже не знал, что давно должен был умереть. Сегодня равви сказал мне об этом и даровал мне освобождение».

Равви Лейб бен–Сара говорил о равви, объясняющем Тору: «Что значит объяснять Тору? Человек должен стремиться к тому, чтобы все его дела стали Торой и чтобы он сам целиком стал Торой, чтобы по его поведению, по его поступкам, по его преданности Богу каждый мог понять, что этот равви стал как Небеса, о которых говорят: «У Них нет языка и нет слов, и не слышен голос Их, но по всей земле – предначертания Их и до пределов вселенной – речения Их».

Равви Арье из Шполы, прозванный «дедушкой из Шполы», в молодости был знаком с Баал Шемом. Однажды в Пасху, перед Седером*[172], он велел своему младшему сыну прочесть знаки Седера. Когда отец попросил объяснить его смысл слова «каддиш»*[173] («освяти»), мальчик ответил, как принято: «Когда отец приходит из Дома Молитвы домой, он должен сразу сказать Киддуш*[174] (благословение)…» И замолчал.

Отец спросил его: «Отчего ты не говоришь о том, почему он должен сказать Киддуш сразу?» «Учитель мне этого не говорил», – ответил мальчик. Тогда отец научил его: «Чтобы не уснули малые дети, а спросили его: «Чем эта ночь отличается от всех других?»

На другой день равви спросил учителя, который был у него гостем на Седере, почему он не научил детей тому, что после слова «каддиш» необходимо давать объяснение того, что это слово означает и зачем оно произносится, как это полагается по обычаю. Учитель ответил, что посчитал это излишним, поскольку правило это соблюдается и в домах, где нет маленьких детей. Тогда равви сказал: «Ты весьма заблуждаешься, отменяя старый обычай, значение которого ты не понимаешь. А означает он вот что: «Когда отец приходит из Дома Молитвы домой», то есть когда Отец наш Небесный видит и слышит, что каждый сын Израиля, несмотря на то что он устал от приготовлений к Пасхе, произносит вечернюю молитву с огромным усердием, и возвращается Он на Небеса, и «должен сразу сказать Кид душ», то есть должен немедленно обновить священный брачный союз (киддушин), заключенный, когда Он сказал Израилю: «И обручусь с тобой навеки». И до этой ночи, «ночи бдения». Он должен искупить нас, чтобы не уснули малые дети, то есть народ Израиля не погрузился бы в глубокий сон отчаяния, но получил бы повод спросить Отца Небесного: «Чем отличается ночь этого изгнания от всех других ночей?»

Сказав эти слова, равви зарыдал, воздел руки к Небесам и воскликнул: «Отец, Отец, выведи нас из нашего изгнания, пока о нас еще можно сказать: «Я сплю, но сердце мое бодрствует». И да не погрузимся мы окончательно в сон!» И все зарыдали вместе с ним.

Но через некоторое время равви ободрился и воскликнул: «А теперь порадуем нашего Отца и покажем Ему, что Его дети могут танцевать даже во тьме». И велел играть веселую музыку и сам пустился в пляс.

Когда «дедушка из Шполы» по субботам и праздникам танцевал, его ноги делались такими же легкими, как у четырехлетнего ребенка. Не один человек, видевший его священный танец, обращался в ту самую минуту к Богу всей своей душой, ибо равви пробуждал сердца всех, кто общался с ним, и люди отвечали ему слезами и одновременно радостным восторгом.

Однажды в пятницу вечером гостем «дедушки из Шполы» был равви Шалом Шахна, сын Авраама Ангела. Сначала они долго спорили. Затем благословили друг друга. Потом равви Шалом сел, как всегда делал в преддверии субботы, целиком устремившись к Богу. «Дедушка» же посмотрел на него как–то игриво. Оба они молчали. После трапезы равви Арье Лейб спросил: «Сын Ангела, а можешь ли ты танцевать?» «Нет, не могу», – отвечал равви Шалом. Равви Арье Лейб встал. «Тогда смотри, как танцует дедушка из Шполы», – сказал он. Ноги его задвигались сами собой, и он стал танцевать вокруг стола. Не успел равви Арье Лейб сделать круг, как равви Шалом вскочил со своего места. «Где это видано, чтобы старик так танцевал!» – крикнул он находившимся там же хасидим. Так он стоял и не отрываясь смотрел на ноги чудесного танцора. Позднее он говорил своим хасидим: «Верьте мне: он сделал все свои члены столь чистыми и святыми, что каждое его движение вызывало священное единение».

ИГРЫ НА ПУРИМ*[175]

На праздник Пурим у «дедушки из Шполы» была привычка устраивать особые игры. Избранных и преданных ему хасидим он наряжал в маскарадные костюмы: одного – «царем Пурима», других – его принцами и советниками. Они устраивали торжественные заседания, изображая царский совет или суд, обсуждали различные предметы, выносили решения и постановления. Иногда в маскараде принимал участие и сам «дедушка».

Хасидим говорят, что эти игры обладали сильнейшим воздействием, пронизывавшим весь мир: они отвращали опасность и угрозу от Израиля.

Во дни, когда молодой Нахум, позднее ставший Чернобыльским равви, имел честь жить подле Баал Шема, равви Израэль бен–Елиезер собрался однажды в одну из своих поездок. Нахум, очень хотевший поехать с ним, стал ходить вокруг повозки, которую готовили в дорогу. Баал Шем, заметив это, сказал: «Если ты мне скажешь, в чем различие между молитвами, читаемыми при полночном оплакивании*[176], одна из которых завершается упоминанием имени Лии, а другая – Рахили, то сможешь поехать со мной». Нахум без колебаний ответил: «Чего Лия добивается слезами, Рахиль добивается радостью». Баал Шем тут же сказал, чтобы Нахум садился к нему в повозку.

Равви Ицхак из Сквиры, внук равви Нахума из Чернобыля, рассказывал: «В городке, недалеко от Чернобыля, на исходе субботы сидели вместе несколько хасидим моего деда. Все они были люди достойные и богобоязненные и за трапезой «проводов царицы субботы»*[177] стали исповедоваться. Их великое смирение и страх перед Богом заставили их посчитать себя великими грешниками. Затем они решили, что у них остается одна–единственная надежда на спасение – это общение с великим цадиком равви Нахумом и что только он может поднять их и помочь им искупить их грехи. Хасидим решили немедленно отправиться к своему учителю, и поэтому после трапезы они все вместе встали и пошли в Чернобыль. Но тогда же, на исходе субботы, мой дед сидел дома и разбирал грехи свои. Вследствие смирения и страха перед Богом ему стало казаться, что он великий грешник и что у него нет никакой надежды на спасение, кроме одной: что его хасидим, столь усердные в служении Богу и глубоко преданные ему, не оставят его. Он подошел к окну и посмотрел в ту сторону, где жили его ученики, и неожиданно увидел, что они идут к нему.

В этот миг, – так заканчивал равви Ицхак свой рассказ, – соединились оба полукружия в единое кольцо».

Несколько учеников равви Нахума пришли к нему и стали плакаться и жаловаться на то, что впали во тьму и уныние и что их не в состоянии возвысить ни учение, ни молитва. Цадик понял, каково состояние их сердец и что тоска их – это тоска по близости к живому Богу. Он сказал им: «Дети мои, не страшитесь этого состояния, нашедшего на вас и кажущегося вам смертью. Ибо все, что есть в мире, есть и в человеке. Как на Новый год жизнь угасает на всех звездах и они погружаются в глубокий сон, в котором силы их восстанавливаются и от которого они пробуждаются в новом блеске и сиянии, так и люди, воистину желающие приблизиться к Богу, должны пройти через состояние упадка духовной жизни, и «падение их – ради подъема». Ибо сказано, что Господь Бог погрузил Адама в глубокий сон, и тот спал и, пробудившись, встал уже совершенным человеком».

К равви Нахуму из Чернобыля пришел однажды некий иудей из Литвы и пожаловался ему, что у него нет денег, чтобы выдать замуж дочь. У цадика было как раз пятьдесят гульденов, отложенных для другой цели. Он отдал эти деньги бедному «литовцу», а в придачу подарил ему свое шелковое одеяние, чтобы он мог хорошо выглядеть на брачной церемонии. Взяв все, этот человек отправился на постоялый двор и стал пить водку.

Несколько часов спустя на постоялый двор зашли хасидим и обнаружили там в стельку пьяного «литовца», валявшегося под скамейкой. Они забрали у него остаток денег и шелковое одеяние, вернули их равви Нахуму и рассказали ему, как он ошибся, поверив этому человеку. Но равви сказал им сердито: «Только что я ухватился за кончик того из качеств Бога, о котором сказано: «Он благ и милостив и к грешникам, и к добрым людям», а вы хотите вырвать его из моих рук! Сейчас же верните все обратно!»

Рассказывают.

Во время путешествия равви Нахум был гостем в доме другого цадика. В его честь зарезали курицу и приготовили ее на обед. Равви Нахум посмотрел на поданную за трапезой курицу и сказал: «В этой птице можно видеть какого–то военного, скачущего верхом». Тогда позвали ритуального убойщика, который признался, что при заклании курицы он засмотрелся на проезжавшего мимо верхом на лошади офицера и что в тот момент он не мог думать ни о чем другом.

Рассказывают.

Однажды, когда Баал Шем путешествовал и остановился в доме у одного из своих учеников, равви Давида Лейкеса, вышел указ властей, что в определенный день, в полдень, будут искать тома Талмуда и у кого найдут, будут отбирать и сжигать. Утром в тот день равви Давид спрятал свой Талмуд под умывальник. Наступил полдень. Бледный как смерть вошел равви Давид в комнату к Баал Шему и увидел, что его учитель совершенно спокоен. «Своим огнем, – сказал он, – ты затушил их огонь». И указ отменили.

Однажды равви Хаим из Кросно смотрел со своими учениками на канатоходца. Он был так поглощен этим зрелищем, что ученики спросили его, что так привлекло внимание учителя в этом дурацком представлении. «Этот человек, – произнес равви, – рискует своей жизнью, и я не могу сказать зачем. Но я уверен, что, пока он идет по канату, он совершенно не думает о том, что его номер заслуживает платы не менее ста гульденов, ибо, пока он его исполняет, он может упасть и разбиться».

Примечания:

1

Цветочки Св. Франциска Ассизского, М., 1913. С. 45–46. (Репринт: М. 1990.).

16

*Тора (учение, закон) – иудейские священные свитки из кожи, на которых написано «Пятикнижие»; учение и закон как писаный (библейский), так и устный (традиционный).

17

*Искра Божия – во время изначального творения, предшествовавшего сотворению нашего мира, божественная световая сущность взорвалась и ее «искры» ниспали в низшие миры, облачившись в «раковины» вещей и всех творений нашего мира.

169

*Пс. 144(143):15.

170

*Там же.

171

*«Родословия Иакова Иосифа» («Толдот Иааков–Иосеф») – первое подробное изложение учения Баал Шема, написанное в форме комментария к Библии (1780).

172

*Седер (порядок, чин) – праздничная трапеза и домашняя служба в первую и вторую (в Палестине – только в первую) ночь Пасхи. Во время Седера каждое поколение отождествляет себя с поколением, исшедшим из Египта.

173

*Каддиш – см. примеч. [50]

174

*Киддуш – см. примеч. [49]

175

*Пурим – праздник «жребиев» (пур – жребий, см.: Есф. 9:24 (25). В этот праздник отмечается гибель Амана, сына Амадафа, вугеянина, врага всех иудеев. Праздник сопровождается маскарадом и разнообразными играми.

176

*Полночное оплакивание – у благочестивых верующих иудеев принято в полночь подниматься со своего ложа, садиться на пол без обуви, посыпать голову пеплом, оплакивать падение Сиона и молиться об освобождении.

177

*«Проводы царицы субботы» – см. примеч. [56].