Однажды в новогоднюю ночь маггид из Злочова увидел человека, который был в их городе чтецом*[162] и который незадолго перед тем умер. «Что ты здесь делаешь?» – спросил маггид. «Равви известно, – сказал умерший, – что в эту ночь души вновь воплощаются в тела. И вот я – такая душа». – «Почему же тебя послали на землю вновь?» – спросил маггид. «Здесь, на земле, – начал рассказывать умерший, – я вел беспорочную жизнь». – «Так что же вынуждает тебя возвращаться в мир?» – продолжал допытываться маггид. «Перед смертью, – сказал умерший, – я размышлял обо всем, что сделал в жизни, и решил, что всегда поступал по правде. Мое сердце сразу же возгордилось, и в этот–то момент я и умер. Теперь же меня посылают обратно в мир, чтобы я исправил свою гордость».

И тогда родился у маггида сын. Звали его равви Вольф. И был он очень смиренным.

В детстве равви Зев Вольф, младший из пятерых сыновей равви Иехиэля Михала, был непослушным, своенравным мальчиком. Тщетно пытался отец обуздать его. Незадолго до тринадцатилетия мальчика, когда он должен был стать «сыном заповеди»*[163], то есть целиком отвечать за себя и устанавливать свои собственные отношения с Богом, цадик приказал написать стихи из Писания для филактерий, которые с этого времени должен был надевать сын. Равви Михал повелел писцу принести вместе с написанными стихами из Писания пустые коробочки. Писец принес все, что от него требовалось. Равви Михал взял коробочки и долго смотрел на них. Затем склонился над ними и заплакал, и слезы равви омочили их. После этого равви Михал вытер коробочки и вложил в них стихи из Писания. С того часа, как равви Вольф впервые надел филактерий, он стал тихим и спокойным и исполнился любви.

Однажды между женой равви Вольфа и ее служанкой произошла ссора. Хозяйка обвинила девушку в том, что та разбила блюдо, и требовала возмещение ущерба. Служанка же отрицала свою вину и отказывалась платить. С каждым днем ссора все более и более разгоралась. Наконец жена равви Вольфа решила обратиться в суд Торы и для того, чтобы предстать перед равом города, надела соответствующее платье. Когда равви Вольф увидел это, он тоже надел субботние одежды. Когда жена спросила, зачем равви Вольф это сделал, он ответил, что тоже собирается в суд. Жена стала противиться, сказав, что ему нет необходимости это делать, потому что она хорошо знает, что нужно говорить на суде. «Ты–то, конечно, это хорошо знаешь, – ответил цадик. – Но бедная сиротка, твоя служанка, этого не знает, и ради нее–то я и иду. Ибо кто, кроме меня, за нее заступится?»

Однажды во время третьей субботней трапезы сидели хасидим за столом равви Вольфа и тихо разговаривали, чтобы не беспокоить цадика, который глубоко погрузился в свои размышления. А было у равви Вольфа правило, что всякий в любое время мог войти в его дом и сесть за стол. И вот вошел некий человек и сел с остальными, и те дали ему место, хотя и знали про него, что он дурно воспитан. Через какое–то время этот человек достал из кармана большую редьку, нарезал ее на кусочки, стал есть и громко чавкать. И тогда соседи по столу уже больше не могли сдерживать свое недовольство. «Ты, обжора, – сказали они ему, – как смеешь ты осквернять праздничную трапезу своей грубостью?» И хотя они говорили это тихо, цадик заметил, что происходит. Он сказал: «Захотелось мне откушать хорошей редьки. Не найдется ли редьки у кого–нибудь из вас?» И тогда человека, евшего редьку, охватил внезапный поток счастья, избавивший его от замешательства, и он протянул равви Вольфу полные пригоршни нарезанной редьки.

Однажды морозным днем равви Вольф ехал на церемонию обрезания. Сделав остановку и устроившись на отдых в теплой комнате, он почувствовал угрызение совести перед извозчиком, мерзнувшим снаружи. Тогда он вышел к нему и сказал: «Иди сюда, погрейся».

«Я не могу оставить своих лошадей», – ответил извозчик, постоянно прихлопывавший руками и притопывавший ногами, чтобы разогреться.

«Я посмотрю за ними, покуда ты не отогреешься и не сможешь сменить меня», – сказал равви Вольф. Сначала извозчик отказался, но потом, однако, согласился и позволил равви занять его место, а сам пошел греться в теплую комнату. А в том месте всякий, независимо от ранга и знакомства с хозяином, мог получить вдоволь пищи и питья. Выпив десять стаканов вина, извозчик совершенно забыл о равви и лошадях и остался в комнате. Тем временем люди, увидя, что цадика нет, решили, что он, должно быть, отлучился куда–то по важному делу. Спустя какое–то время несколько проезжающих покинули комнату. Когда они вышли на улицу, где уже сгущались сумерки, то увидели равви Вольфа, стоявшего у повозки и то и дело прихлопывавшего руками и притопывавшего ногами.

Когда равви Вольф ехал куда–нибудь в повозке, он никогда не допускал, чтобы лошадей хлестали кнутом. «Ты даже не должен кричать на них, – говорил он извозчику, – а просто говори с ними спокойно».

Равви Вольф считал, что ни в одном человеке нет зла, и относился ко всем людям как к праведникам. Однажды, когда двое каких–то людей поссорились и сторона, которая была права, позвала равви Вольфа встать на ее защиту против виновной стороны, он сказал: «На мой взгляд, вы оба – люди добрые, а кто может поссорить двух праведников?»

Один хасид пожаловался равви Вольфу на неких людей, которые все ночи напролет играли в карты. «Замечательно, – сказал цадик. – Как и все люди, они желают послужить Богу, но не знают как. И все же они учатся бодрствовать по ночам и постоянно заниматься каким–нибудь делом. Когда они достигнут в этом предела совершенства, то бросят свое занятие и обратятся к Господу – и какими прекрасными слугами они тогда станут для Бога!»

Однажды ночью в дом равви Вольфа забрались воры и взяли все, что подвернулось под руку. Из своей комнатки цадик видел их, но не делал ничего, чтобы остановить. Воры забрали и кое–что из посуды, в том числе и кувшин, из которого в тот вечер пил какой–то больной человек. Заметив это, равви Вольф побежал за ними. «Добрые люди, – сказал он ворам, – прошу вас принять от меня все то, что вы забрали, в качестве дара. Я не скупой. Но пожалуйста, будьте осторожны с этим кувшином! Из него пил больной, и вы можете заразиться!»

С того времени каждый вечер, ложась спать, равви Вольф говорил: «Все, что у меня, принадлежит всем». Это для того, чтобы, если к нему опять залезут воры, их бы не обвиняли в воровстве.

Встретились во Львове несколько цадиким и стали обсуждать ущербность нового поколения. Ибо среди молодых было много пренебрегавших священными обычаями, носивших короткие одежды, бривших бороды и виски, что вскорости могло повлечь за собой и духовный упадок. Они решили, что необходимо что–то сделать, чтобы не допускать подобных изъянов, а иначе – и очень скоро – вся система священного может рухнуть. А поскольку совещавшиеся были настроены очень решительно, то первым делом постановили запретить отступникам обращаться в посреднический суд. Однако решили не проводить этого постановления в жизнь до тех пор, пока не выскажет свое мнение равви Вольф из Збаража. Поэтому цадиким сообщили ему о результатах их встречи и спросили, что он об этом думает. «Почему вы считаете, что вас я люблю больше, чем их?» – ответил равви Вольф. И решение было отменено.

Когда равви Вольф был в одной из своих поездок, к нему подошел молодой хасид, очень бедный, и попросил о денежной поддержке. Цадик порылся в кошельке, достал оттуда крупную монету и положил ее обратно; потом достал мелкую монету и дал ее нуждавшемуся юноше. «Молодому человеку, – сказал он, – ничего не следует стыдиться, но ему также не следует думать, что Небеса не знают о его нужде». Хасид пошел прочь с поникшей головой.

Равви Вольф позвал его обратно к себе и спросил: «Юноша, о чем ты сейчас думаешь?»

«Только что я научился новому пути служения Богу, – ответил молодой хасид. – Ничего не следует стыдиться и не следует думать, что Небеса о тебе не знают». «Именно так», – произнес цадик и дал ему еще денег.

Примечания:

1

Цветочки Св. Франциска Ассизского, М., 1913. С. 45–46. (Репринт: М. 1990.).

16

*Тора (учение, закон) – иудейские священные свитки из кожи, на которых написано «Пятикнижие»; учение и закон как писаный (библейский), так и устный (традиционный).

162

*Чтец (хазан) – певец и чтец молитв в синагоге.

163

*«Сын заповеди» (Бар–Мицва) – мальчик, который по достижении тринадцатилетнего возраста становится ответственным за соблюдение религиозного закона в полном объеме. Бар–Мицва – это и название праздника по случаю тринадцатилетия мальчика.