Сегодня во всем мире входит в моду обращение к народным обычаям, к историческим традициям. В Америке устраивают состязания ковбоев и шоу индейцев. У нас в России время от времени появляются на эстраде, а потом и на телевидении русские народные ансамбли. Фольклор, хотя и вяло, но возрождается.

В Тайване никакого возрождения нет: там народные традиции и не прерывались. Новейшие информационные технологии, электроника, а теперь еще и нанотехнологии – да! Но и свое, исконное, исторически сложившееся, украшающее быт, делающее праздничной повседневность – тоже да! Правда, в период наиболее резкого скачка научно-технического прогресса интерес к прошлому стал несколько падать. Но тут государство, на самом своем высоком, правительственном уровне это падение решительно остановило. Как? Пропагандой старины.

Несколько раз в году пышными карнавальными шествиями отмечаются различные национальные праздники. В школах ребятишки из младших классов делают для этих праздников реквизит. На уроках учителя демонстрируют видеофильмы об уличных китайских представлениях, о народных играх, обычаях. В старших классах это просвещение становится более глубоким. Подростки изучают особенности китайской народной оперы. И не только изучают. Чтобы привить детям вкус к оперному искусству, в школах выступают артисты Академического театра искусств «Фусин» (он существует, кстати, под эгидой Министерства образования).

Какой бы местный телеканал я ни включила, обязательно увижу спектакль китайской оперы. Все труппы – «Танен», «Хайгуан», «Мугуан» – обязательно дают спектакли традиционной китайской оперы в школах.

Телевидение и радио вообще много делают для пропаганды и внедрения лучших образцов национального искусства. И это тот редкий случай, когда слова «пропаганда» и «внедрение» не вызывают у меня отторжения, я, наоборот, всячески это одобряю.

Особенно, мне кажется, эффективны детские телепрограммы. В каждой найдешь какой-нибудь элемент традиционной культуры: игру, символ, песню, танцевальные движения.

Чтобы народное исполнительское искусство не иссякло, а состав самих исполнителей не истощился, высшие учебные заведения – оперные и хореографические – готовят ежегодно новых артистов. Но и это не все. При многих колледжах и университетах открыты кафедры национальных танцев. В них не только познают историю этого искусства, но и учатся непосредственно хореографической технике. Разумеется, из студентов, выбравших этот предмет, совсем не обязательно получатся профессиональные танцоры. Но интерес к народному танцу у них наверняка сохранится.

Как же выглядит это традиционное искусство в жизни? Начну с праздников. Их тут множество. У каждого свои особенности, но много и общего.

Первый из них – Новый год, или Праздник весны. Для нашего уха это сочетание звучит странно – Новый год и весна. Но праздник отмечается по старому лунному календарю, где-то в середине февраля, то есть когда на Тайвань уже приходит весна. В канун Нового года домочадцы дарят друг другу подарки, деньги. Красные конверты с купюрами – не столько материальная поддержка, сколько символ: деньги в красном конверте (но не подписанном красными чернилами!) – это пожелание удачи, знак грядущего благоденствия.

В предновогоднем застолье первую еду приносят тем, кого за столом нет, – духам предков. Следующие в иерархии – старики, потом – родители, последние – дети. Продолжается встреча Нового года уже в храме – там возжигают ритуальные благовония. С утра Нового года начинаются визиты к родным и друзьям. А чуть позже семья вливается в уличное гулянье.

Через полмесяца новое празднество – Праздник фонарей. Улицы и площади расцветают фонарями самой разной величины и окраски. Оранжевые, лиловые, желтые – от миниатюрных фонариков до фонарей огромных размеров. Все угощают друг друга специфической (весьма специфической, на мой вкус) едой, которая называется шань-юань-сяо. Это небольшие шарики из рисовой муки, внутри – сладкая начинка.

На пятый день мая начинается веселый Фестиваль драконьих лодок. Вообще-то по своему происхождению праздник этот не очень радостный. По преданию, в этот день в древнем царстве Чу утонул поэт Чжу Юань. По более поздней легенде, он бросился в бурные воды в знак протеста против тирании правителей. Праздник называется «Праздник поэта», а главное его действие – гонка на драконьих лодках, которые должны найти (но веками так и не находят!) бедного поэта. Считается, что рыбы до сих пор охотятся за его телом, пытаясь им пообедать. Чтобы этого ужасного деяния не произошло, глупым рыбам участники фестиваля бросают цзун-цзы (что-то вроде наших голубцов – рис, завернутый в листья бамбука). В этот день предусматривается также соревнование гребцов на лодках.

Как я уже сказала, праздников много, всех не перечислишь. Упомяну только еще один – день рождения Туди Гуна, бога Земли. Отмечается он в середине осени, на восьмой месяц лунного календаря. Это как раз время, когда заканчиваются работы на земле, и весь смысл праздника – благодарность Туди Гуну за щедрый урожай. Весь праздник состоит из нескончаемого шумного шествия по улицам. И, разумеется, со всевозможными народными представлениями.

Утром просыпаюсь от грохота барабанов, звона гонга, шумных выкриков. Мимо моего окна, почти тычась в него, проплывает огромная морда с разверстой пастью. Догадываюсь, что это Дракон, символ могущества и власти. Словно у настоящей змеи, его многочленное тело извивается и играет золотистым, зеленым, огненно-красным. Длится это долго. Пока многоцветное чудище плывет мимо, успеваю насчитать десять сочленений, а каждое – около двух метров. Двадцатиметровый змий! Впрочем, этот еще малыш.

Вот, говорят, в День республики, 10 октября, по улицам шествует Гипердракон, его длина достигает 120 метров, а вес 100 килограмм. Чтобы заставить этого гиганта двигаться, внутри него прячутся солдаты трех видов вооруженных сил Тайваня!

Выхожу на улицу и обнаруживаю, что Дракон отнюдь не пассивен. Он то бурно устремляется вперед, то, наоборот, как бы прикидывается ленивым и равнодушным. Предмет его внимания – Жемчужина, тоже, разумеется, в сотни раз больше своего натурального размера. По легенде, огромный Дракон, «резвясь, гоняется за изящной Жемчужиной», которая, как и положено ветреной красавице, дразнит и соблазняет чудовище, но никак ему не дается. Веселая толпа, а особенно, конечно, детвора, приходят в восторг от этой игры. Но ненадолго. Потому что шествие еще только началось, вокруг много других развлечений. И я спешу не пропустить ни одно из них.

Вот исполняет свой знаменитый танец плюшевый Лев, второй после Дракона популярнейший герой праздника. Он уже значительно меньше размером и «танцует» с помощью всего двоих артистов: один «отвечает» за туловище, другой – за голову.

Среди театрализованных сюжетов ищу знаменитую «Сухопутную лодку». А увидев, пытаюсь отгадать, как же «работает» это бамбуковое судно с сидящей внутри него девушкой. Мне приходит на помощь студент, стоящий рядом со мной в толпе:

– Так ведь это не девушка, а сильный мужчина, загримированный под женщину, он несет всю эту конструкцию на себе.

Таких жанровых сценок в уличных представлениях много. И хотя сюжет каждой из них хорошо известен даже детям, эти мини-спектакли смотрят с большим интересом. Среди всей этой толпы я, конечно, в выигрышном положении: мне-то большинство сюжетов неизвестно. Поэтому я с искренним любопытством слежу за тем, поймает ли Рыбак в свою сеть Морскую раковину («Танец волшебной Раковины»), удержит ли Старец на своей спине Девушку (шуточная сценка «Девушка на спине Старца»). Мне также любопытно, каким образом клоуны на ходулях то вырастают на полметра, то на столько же становятся ниже.

А уж когда я встречаю команду участников какой-нибудь уличной игры, я впадаю в настоящий спортивный азарт. Кто победит в состязании с ножным воланом (подбрасывание ногой небольшого диска с перьями)? Кто дольше всех удержит «жужжалку» (легкую катушку, вращающуюся на тонкой бечевке)? И когда у игрока упадет толо (китайский волчок из дерева или металла?)

У каждой такой группы игроков, так же как и вдоль всего уличного шествия, много наблюдателей. Я чуть было не сказала «зевак», но так назвать этих людей было бы неправильно: они не просто смотрят, они активно участвуют, страстно болеют. Их энтузиазм, крики одобрения, возгласы, хохот создают ту радостную атмосферу, без которой праздник не был бы настоящим Праздником.

Я внимательно вглядываюсь в толпу и вижу, что и сама она каким-то образом несет на себе печать национального колорита. Ну, конечно, на многих вместо обычной современной одежды – народные китайские костюмы. Вот прошел юноша в атласном халате до колен и длинной юбке. На голове у него – высокий ярко вышитый головной убор. Это – бяньфу, парадная мужская одежда. А вот девушка в костюме фасона шэньи: две широкие шелковые полосы сшиты сзади и перехвачены нарядным поясом. Одеяние это свободными складками ниспадает с плеч девушки к ее ногам, образуя широченные рукава. Кромки рукавов, так же как и все края наряда, отделаны яркой вышивкой, аппликацией, плетением.

Покопались в сундуках у бабушек? Взяли напрокат специально для этого карнавала? Можно только гадать. Впрочем, большинство девушек одеты во вполне современные платья и блузки. Но сегодняшняя мода очень естественно переплетается с модой традиционной: свободные рукава кимоно, плетеные пояса, а в отделке – тесьма и вышивка. С одной стороны, современные модницы, будто сошедшие со страниц «Вог», с другой – явно выраженный национальный колорит.

Было время, а именно в VII–VIII веках, когда китайская опера (она еще называется Пекинской) была не только любимым видом искусства китайцев, но и доступным зрелищем для всех – и богатых, и бедных. Спектакли давались прямо на площадях, на сцене, открытой с трех сторон, с одной только стеной-задником. Сегодня, придя на спектакль в Театр китайской оперы, я увидела вполне для меня привычный зрительный зал, а перед ним сцену, закрытую с трех сторон. Четвертая же, та, что напротив зала, была задернута занавесом потрясающей красоты. Он был разукрашен сложной многоцветной вышивкой.

Раздалась музыка – гонг, барабаны, смычковые инструменты. Занавес раздвинулся, и на сцене начали появляться артисты. Они, однако, сильно отличались от тех, что мне приходилось видеть на сценах других оперных театров мира. В глаза бросились две особенности: чересчур ярко выраженный, пожалуй, даже вычурный грим и сложные, многоцветные одежды, как бы намеренно выражающие и утрирующие характер героев. На этом несоответствие с моими представлениями об опере не закончилось. На сцену вышла тоненькая девушка в старинном одеянии, мелодичным голосом она начала свою партию и вдруг… прервала ее танцем. Вслед за ней появился юноша в костюме воина, он тоже начал с того, что спел арию, потом сделал несколько мощных акробатических прыжков и стал показывать приемы боевых единоборств.

На протяжении всего спектакля, где, как я поняла, трагическое тесно переплеталось с комическим, я видела то, что современным языком можно было назвать «синтетическим искусством». Пение было лишь фоном, на котором возникали то танец, то стихотворные монологи, то быстрые диалоги, то акробатика, то пантомима. Понятней всего для меня оказалась именно пантомима. Жесты были просты и шутливы – как это принято в обыденной жизни.

Однако разобраться с остальными особенностями спектакля я бы ни за что не смогла, если бы не запаслась брошюрой «Китайская опера. Традиционное искусство в Китае», выпущенной издательством «Гуан Хуа». Так, сверяя свои зрительские впечатления с текстом брошюры, я стала кое-что понимать. Например, что литературную основу оперного спектакля составляет либо известное историческое событие, либо народная легенда. Актерских амплуа не так много, и за каждым закреплена определенная характеристика. Скажем, «младший шэн» – это благовоспитанный юноша, страстно влюбленный в юную героиню. Ее амплуа «дань-цветок» – наивная романтическая девушка, мечтающая о чистой любви. Другие персонажи: «цзин» – сильный, волевой мужчина; «дань в темном халате» – добронравная и рассудительная женщина средних лет. Среди этих героев выделяется еще один – вообще даже не человек, а обезьяна. Вернее, знаменитый обезьяний царь Сунь У-кун. Это персонаж комический. Он постоянно почесывается, кривляется, дразнится. К тому же всех задирает и высмеивает различные пороки. Такой вот китайский шут.

А грим, как я узнала, утрирован не просто так: он несет определенную смысловую нагрузку. Красный цвет – символ верности и отваги, черный – решительность, синий – расчетливость. А белый… Вот уж неожиданность! Вы подумали что-нибудь вроде девичьей невинности и чистоты? Ничего подобного. Белым обозначается личность лживая и коварная. Грим персонажей-людей не может быть золотым или серебряным – это привилегия актеров, изображающих богов.

Скажу сразу, что, несмотря на всю эту условность и кажущуюся устарелость, все действие в целом – динамичное, заряженное энергией, многоцветное – захватило даже меня, мало что понимавшую как в отношениях героев, так и в сюжете вообще. Что же касается зрителей-тайбэйцев, то полный зал (аншлаг!) постоянно взрывался то бурными возгласами, то громкими аплодисментами.

Не менее давнюю историю имеет и другой театр – кукольный. Известно, что уже в середине X века артисты-кукольники выступали на площадях, на открытых подмостках и имели огромную популярность. Хотя сегодня представления даются в закрытых театральных помещениях, часто их можно увидеть и на рынках, и во дворах во время праздников, и на семейных торжествах.

Кукольное искусство сохранилось до наших дней в трех основных видах: марионетки, перчаточные куклы и театр теней.

Марионетками – каждая величиной в половину человеческого роста – манипулируют артисты с помощью ниток. Они достигают такого мастерства, что порой забываешь, что на сцене – куклы. Тщательно продуманными костюмами, гримом, прическами они точно воспроизводят живых людей.

Перчаточные (то есть надетые на пальцы) куклы пришли в китайское искусство позднее. Их действия более динамичны и разнообразны. В их представлениях много сцен боевых единоборств, акробатических прыжков, кульбитов, бойцовских приемов. Сегодня артисты-»перчаточники» широко используют для всех этих действий современные технические возможности.

Несколько в стороне от этих двух разновидностей кукольного театра стоит третья – театр теней. Его еще иногда называют «театром кожаных обезьянок». Дело в том, что все фигурки, а также реквизит – деревья, дома, цветы, мебель – вырезаются из кожи. Куклы плоские. Они помещаются за прозрачный экран, а при подсветке кажутся тенями.

Содержанием кукольных спектаклей могут быть фольклорные сюжеты или средневековые романы. Но довольно часто марионеточные представления используются для религиозных ритуалов. Марионетки могут быть частью церемонии моления накануне брачной церемонии, или во время появления на свет ребенка, или в день рождения главы семьи. Куклы на нитках иногда совершают некие сакральные действия с целью изгнания злого духа или, наоборот, благодарения богов. Близость кукольных театров к религии часто подчеркивается духовной музыкой.

Мой рабочий день в университете Ченчжи заканчивается часов в шесть. Но если я засиделась, о времени мне забыть не удастся: о нем напомнят звуки бамбуковой флейты «ди», двухструнной скрипки «хуцинь» или щипкового струнного инструмента «чжэна». Потому что ровно в шесть начинается репетиция студенческого оркестра народных инструментов. В Ченчжи таких оркестров (ансамблей, студий) пять или шесть. В других университетах бывает и больше. Иногда они объединяются в клубы китайской музыки. На одном таком концерте студенческого клуба я побывала.

Это был Ансамбль народных инструментов факультета национального искусства университета Нан Хуа. Руководил им очень известный профессионал – Уанг Ба-цень, композитор, дирижер, танцор и ударник. Вообще-то весь концерт состоял из выступлений барабанщиков. Скажу честно, для моего неподготовленного уха представление это оказалось довольно тяжким испытанием. Посреди сцены стоял огромный барабан, на нем исполнил соло первый музыкант. Потом вышли и сыграли на двух небольших барабанах две миловидные девушки. Сыграли ритмично, темпераментно, хотя и несколько громковато. Затем на сцене появилось еще 19 человек: 3 барабанщика и 16 тарелочников. Тут начался такой грохот, что я с трудом удержалась, чтобы не закрыть уши. Дальше – больше. Грохот барабанов и бой тарелок превышал все мыслимые пределы. Казалось, что главное намерение музыкантов – оглушить зрителя. Ну а традиционной целью, как я догадалась, было устрашение врага. Зал все это приводило в неописуемый восторг. Зрители, в основном молодые люди, вскакивали со своих мест, свистели, отбивали ритм в ладоши. Для меня же удовольствия не было никакого: от номера к номеру вся эта «громовуха» усиливалась, била по ушам, по нервам…

Но вот вышел секстет девушек, они начали с того же – громких барабанных перестуков. Но одновременно проделали некие ритмичные танцевальные па. Я залюбовалась этими движениями, а также яркими национальными костюмами. Потом я стала прислушиваться к ритмичной музыке и вдруг почувствовала, что все это – бой барабанов, ритм, танцы – хорошо слажено и создает ощущение единого стиля.

Дальше я уже почти не реагировала на чудовищную громкость, я любовалась девушками, исполнявшими очередной боевой танец. Я заряжалась энергией самого Уанг Ба-ценя, который играл на барабане и прыгал вокруг него в сопровождении тарелочников. Я вдруг осознала простую истину, что проще всего сказать: «Я этого не понимаю, мне это не нравится». Но лучше совершить эту нелегкую работу – понять, почувствовать чужую культуру и обрести способность наслаждаться ею.

Ну и, конечно, верным хранителем традиций тайваньцев можно назвать аборигенов. Первые обитатели острова Формоза населяли его уже 12–15 тысяч лет назад. Находки археологов показывают, что поселенцы-пионеры приходили сюда частью из Индонезии, а частью с юга Китайского материка. Являются ли современные тайваньские аборигены потомками тех, первых? Антропологи на этот вопрос точного ответа не дают.

Тайваньскими аборигенами называют сегодня коренных жителей острова, имеющих отличные от китайцев расовые признаки, обычаи и языки и переселившихся на Тайвань в далекой древности. Ами, атайял, кавалан… Всего официально зарегистрированы 12 племен. Они составляют два процента населения Тайваня. Живут в горах или на островах. Правительство, последовательно соблюдая политику сохранения национальной культуры, запретило продавать эти земли любым неаборигенам.

Коренные тайваньцы занимаются охотой, земледелием и рыболовством. А также народными художественными промыслами. Они шьют национальные костюмы, материалы для которых тоже изготавливают сами – вручную, на ткацких станках. Известна также уникальная одежда из коры, она называется «тапа». Кроме того, они делают лубочные картинки на дереве, разрисованные фигурки из теста. Очень сложна традиция замысловатых «китайских узелков»: геометрические узоры, наподобие макраме, сложенные из узелков на веревках.

Все эти изделия, а также много других, названия которых мне не удалось узнать, я увидела на одной из самых больших площадей Тайбэя. Площадь Сун Ят-сена, где проходил ежегодный праздник аборигенов, была по периметру заставлена аккуратными лотками. На них красовались, привлекая яркими красками и замысловатыми рисунками, изделия аборигенского народного творчества. Особенно привлекательно выглядели головные уборы. Все одинаковой формы – в виде шапочки-банданы – они, однако, поражали разнообразием исполнения. Шапочки были украшены перьями, стеклышками, блестками, монетами, узорами из узелков, камешками нефрита или яшмы и еще чем-то ярким, пестрым.

Такие же банданы увидела я и на головах участников концерта, который исполнители из разных племен (в основном ами и кавалан) давали посреди площади. В отличие от замысловатых изделий, танцы и пение аборигенов показались мне совсем простыми и даже примитивными. Взявшись за руки и образовав круг, они делали два-три шага вперед, невысоко поднимали правую ногу, потом столько же шагов назад – и опять поднимали, но уже левую. Еще два-три шага по кругу в одну сторону, то же в другую. Все эти движения сопровождались пением: горловыми звуками, иногда сильно напоминающими голоса животных.

Но я очень прошу читателя не слишком доверять моим впечатлениям: наверняка я не могла почувствовать прелести происходящего просто в силу своей неосведомленности в тонкостях искусства пения и танца аборигенов.

Зато я с удовольствием наблюдала, как к исполнителям в национальных костюмах присоединяются молодые люди в маечках и джинсах. Юные тайбэйцы и тайбэйки, встроившись в круг, с упоением проделывали те же па, дополняя их современными и более привычными движениями – как на дискотеках.