Василий Щепетнёв: Жизнь и смерть деревянных солдат

Автор: Василий Щепетнев

Опубликовано 26 мая 2010 года

Революция изменила Россию куда сильнее, чем боялись одни и надеялись другие, как если бы вместо пластической операции по поводу заячьей губы произошла пересадка головы. И голова эта выглядела странно. Вдруг и не человеческая она, пугались жирные пингвины. Глаза-то во тьме горят. Голова поразительно влияла на туловище, которое менялось буквально на глазах - из рыхлого, дебелого оно становилось поджарым и мускулистым. Но и туловище по-своему пыталось приспособить голову под себя - убрать огонь из глаз хотя бы. Для начала.

Первые революционные годы переполнялись громадными планами, воплощать которые следовало немедленно, тут же - завтра, сегодня, а лучше бы вчера. Достаток всем трудящимся! Небывалый взлет культуры! Пролетарский мир без границ! Ещё не окончена гражданская война, а Горький с товарищами работают над грандиозным проектом: издательство "Всемирная Литература" готовит к выпуску тысячетомную библиотеку, предназначенную удовлетворить культурные запросы победившего пролетариата. Тысяча томов - не преувеличение, наоборот, томов планируется много больше.

Но разлад ли головы и туловища, или же иные причины помешали осуществлению прекрасных планов. И материальный, вещественный достаток пришлось перенести на вечное завтра, и мировая революция запаздывала.

Оставалась культура. Не старая, обветшавшая, слюняво-либеральная, а новая, пролетарская. Правда, поначалу получалось не очень. Пролеткульт пытался создать нечто настолько новаторское, что не каждому и понятно было, где кончается культура и начинается площадной балаган. И кадры... Ленин от интеллигенции был не в восторге. Ни от творческой, ни от технической, ни от провинциальной. Пухленькие, сытенькие, добренькие, розовенькие, такие не любят крови, лишений и детских слёз. А нужно, чтобы не только любили, но и воспевали. Техническая интеллигенция ещё куда ни шло, формулы, они и после революции формулы, но вот творческая... писатели... Даже лучшие из них, Горький и Короленко, мягкосердечны и совестливы, не сколько помогают, сколько мешают.

И деятелей старой культуры высылают из страны. Навек и бесповоротно - таковы условия высылки. Пусть берут с собой самое дорогое - свои идеи. Золота, серебра, драгоценностей, да просто вещей брать не полагалось.

Народ исхода философов и писателей не заметил. В России каждый второй рассказчик и каждый первый - философ, плюс-минус сотня - не обеднеем, напротив. Свято место пусто не бывает, и на место уехавших мэтров устремились претенденты. Одиночки не выживали, писатели сбивались в самые "сногсшибательные объединения" (определение Сергея Есенина), которые по мере сил поддерживали своих и громили чужих. Второе обычно удавалось лучше, тут единение было искренним и полным. Мелкие отряды погибали - или присоединялись к отрядам крупным. В итоге к концу двадцатых годов на литературном фронте присутствовали следующие основные силы:

1. Пролеткульт, громадная, как динозавр, и как динозавр, обречённая организация. Пролеткульту не повезло с вождями (прежде всего с Богдановым), к тому же Пролеткульт был слишком неоднороден. Писатели, артисты, композиторы, художники не могли выбрать общего врага (артист писателю не враг, кормушки разные), и потому были слабы. Разрушать старое любили, строить новое если и хотели, то не умели - во всяком случае, в литературном секторе. От былых планов "Всемирного конгресса Пролеткульта" пришлось отказаться. А тут ещё Владимир Ильич, читая статью одного из идеологов "Пролеткульта" Плетнёва, пометил её подчеркиванием и словами "шире", "ха-ха" и тому подобными. И эти пометки, эти ленинские "ха-ха" недруги Пролеткульта толковали и перетолковывали так, что Пролеткульту оставалось лишь кряхтеть и ждать неминуемого конца.

2. ЛЕФ - это не олбанский лев, а Левый Фронт искусств, образовавшийся из предреволюционных футуристов. Отряд не очень многочисленный, но качества отменного.

Знамя ЛЕФа вдвоем несли Маяковский и Осип Брик (такая судьба - все пополам), под знаменем шли, пусть и не всегда в ногу Пастернак, Кассиль и множество других талантливых людей. Готовы были на все: отказаться от вздохов при луне, рифмовать "станок - полустанок", описывать в стихах и прозе производственные процессы, и вообще литтрудиться там, где нужно.

3. Российская (первоначально - Всероссийская) Ассоциация Пролетарских Писателей, знаменитый РАПП. Наиболее многочисленная и организованная литчасть, четыре тысячи писателей - хватит на два полка. Основной недостаток, катастрофически низкий уровень большинства членов, компенсирует беспощадной борьбой с врагами РАППа.

4. Большая, но разобщенная масса писателей-попутчиков. Обделенные пролетарским происхождением, ставшие писателями ещё при царизме, они, тем не менее, пытаются продолжить свое литературное существование.

Все эти группы не просто лояльны к советской власти. Они рвутся служить, причём не штатским, а военным образом - разумеется, по литературной части. "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо", просил Маяковский. Главный журнал РАППА назывался прямо: "На литературном посту" - то ли часовой, то ли городовой.

Возможно, литераторы воображали себя не просто солдатами, а преторианцами или мамлюками, дающими и отбирающими власть. "Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана-главаря".

Но власти не нужны были ни преторианцы, ни мамлюки. Агитатор? Да, несомненно. Горлан? Это если прикажем. Главарь? Никогда. Брысь под нары! Деревянные солдаты, усердные и послушные - вот, кто требовался власти.

(продолжение всё пишется)