Библия и евангелие оказывали в свое время огромное влияние на людей не только непосредственно, но и через ряд поколений, воспитавшихся на них. Но в особенности широко было влияние библейского и евангельского языка. Эти сборники написаны местами с большой поэтической силой. Своими литературными достоинствами они действовали даже тогда, когда религиозный или моральный смысл их оставался чуждым. Поэтому ряд живописных образов и выражений библии и евангелия был усвоен издавна в русском языке, не говоря уже о христианских и церковных терминах вроде ад, геенна, ангел, аминь, анафема, маммона.

Таковы, например, выражения вавилонское столпотворение, поцелуй Иуды, валаамская ослица, ноев ковчег, голгофа, конь бледный, соль земли, седьмое небо, не трудящийся да не ест, плоть от плоти, глас вопиющего в пустыне, первые да будут последними.

История некоторых подобных образов и выражений особенно поучительна как пример живучести и гибкости литературного наследия в использовании его при совершенно различных условиях.

Талант означает теперь дарование. Это – древнегреческое слово talanton, которым называли меру веса золота и серебра, и которое затем означало сумму денег, соответствовавшую этому весу. Талант серебра стоил приблизительно 3000 рублей, талант золота раз в десять больше. Но что же общего между первоначальным значением этого слова и современным? Решительно ничего. Как же в таком случае талант получил такое неожиданное новое значение? Это произошло исключительно под влиянием евангельской притчи. Притча эта гласит:

«Некий человек, отправляясь в чужую сторону, призвал рабов своих и поручил им имение свое. И одному он дал пять талантов, другому два, третьему один, каждому по его способностям. И отправился в путь.

Получивший пять талантов раб пошел и пустил их в дело и нажил на них другие пять талантов. Также и тот, который получил два таланта, приобрел на них еще два. Раб же, получивший один талант, пошел и закопал его в землю.

После долгого отсутствия возвратился хозяин и потребовал у них отчета. И явился раб, получивший пять талантов, и сказал:

–Господин! Ты дал мне пять талантов. Вот я приобрел на них еще пять.

И хозяин похвалил его. И подошел другой, получивший два таланта, и сказал:

–Господин! Ты дал мне два таланта. Вот я приобрел на них еще два.

И хозяин похвалил его.

И подошел третий, получивший один талант, и сказал:

–Господин! Я знал, что ты человек жестокий, и, убоявшись, я скрыл талант твой в землю. Вот получи свое.

И сказал хозяин:

–Ты раб трусливый и ленивый! Ты мог приумножить мое Богатство и не решился. Выбросьте его вон»* [*Притча дана в пересказе. См. Евангелие от Матфея, гл. 25, ст. 14-30. (Прим. ред.)].

Смысл притчи ясен: долг человека – отдавать свои силы и способности на служение добру, хотя бы рискуя сделать ошибку, но только не беречь их без пользы под спудом. Этот нравственный долг человека определяется «по способностям».

Сумма денег здесь означает уровень или объем способностей, задатков человека к деятельности в жизни. Эта иносказательно выраженная идея понравилась, произвела впечатление, была усвоена. В подходящих случаях, когда человек выказывал нерешительность и леность в отношении своих способностей (эти случаи были часты в школе, в монастыре, в мастерской), получило распространение выражение зарыть свой талант в землю. Наконец и просто талант стал означать дарование. Таким образом новый смысл этого слова явился в качестве переносного, иносказательного, обусловленного ситуацией евангельской басни.

Всем известно выражение не отступать ни на йоту, или не уступать, не изменить ни йоты. Но йота (iota) по-гречески является только названием буквы i. Откуда же этот теперешний смысл? Опять-таки из евангельского выражения.

В так называемой «нагорной проповеди» Христос, по преданию, сказал между прочим: «Не думайте, что я пришел нарушить закон, не нарушить пришел я, а исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота не прейдет из закона, пока не исполнится все, предсказанное пророками»* [*См. Евангелие от Матфея, гл. 5, ст. 17-18. (Прим. ред.)].

Но что значит здесь йота закона? Это объясняется из практики греческого письма. Во многих случаях буква i, после гласной произносившаяся как наш и, уже не произносилась, как например в слове ад (наряду с более старым Аид: Aides – имя Бога, который, по греческим мифам, царствовал в подземной обители мертвых). В таких случаях буква i не писалась рядом с предшествующей гласной, а обозначалась маленькой черточкой под этой гласной. Пропуск этой черточки не имел никакого значения для произношения, но строгие правила правописания продолжали требовать добавления этой черточки, подобно тому как в нашей дореволюционной орфографии требовалось присоединение твердого знака, ставшего давно мертвой, ненужной буквой. Иисус, говоря о нарушении закона, имел в виду, конечно, законы Моисея в составе Ветхого завета, то есть религиозные предписания, которые были священными в глазах древних людей и не допускали ни малейшего изменения. Поэтому выражение ни одна йота не пропадет в законе подчеркивает утверждение Христа о незыблемости его: не только текст закона от слова до слова не подлежит изменению, но даже ни одна буква не должна быть в нем пропущена или изменена, и даже черточка, переставшая быть буквой и оставшаяся лишь мертвым законом древнего правописания, должна сохраняться в ним так, как она стояла в нем испокон веков.

Из евангельского текста пришло в русский язык слово лепта в значении взнос, вклад, тогда как греческое lepton означало мелкую медную монету, которая находится в обращении в Греции до сих пор. Евангельское предание рассказывает:

«Иисус сел (в храме) против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги в нее. И многие богатые клали много. Но вот пришла бедная вдовица и положила в сокровищницу мелкую монету в две лепты.

И, подозвав учеников своих, Он сказал им:

–Истинно говорю вам, что это бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу. Потому что все клали от избытка своего, она же от скудости своей, так как положила все, что имела, всё пропитание свое»* [*См. Евангелие от Марта, гл. 12, ст. 41-44. (Прим. ред.)].

Более сложна история слова филистер, которое заимствовано нами из немецкого языка:

Philister – так называли обывателя с мещанским складом мыслей и образом жизни, с узким кругозором, человека, который формально, рутинно, предубежденно относится ко всему. Буквально же это слово означает по-немецки филистимлянин. Филистимляне, по библейскому преданию, были первоначальными жителями Палестины и находились в постоянной вражде с пришедшими туда позднее иудеями. Библия относится, понятно, к этим врагам иудейского племени очень враждебно, но отсюда никак не объясняется немецкое и русское значение этого слова. Объяснение надо искать в том, что это слово получило свое новое значение в студенческой среде, которая в старинной Германии была преимущественно дворянской и отличалась большой заносчивостью и своеволием. В особенности в небольших, чисто университетских городках, таких, как Иена или Гейдельберг, студенты мнили себя особым сортом людей, стоящим неизмеримо выше жалких ремесленников, составлявших главную массу горожан, и не упускали случая позабавиться насчет этих последних. Шутки эти иногда заходили очень далеко и переходили в скандалы и драки. Обыкновенно тот или иной обыватель, который становился жертвой нахальных молодцов, не мог с ними справиться и спешил укрыться от них в собственном или знакомом доме. Но иногда, когда дело заходило слишком далеко, горожане объединялись, и драки происходили с переменным успехом. Бывало, что некоторое время велась форменная война, с засадами, укреплениями. Это могло само по себе подать повод к сопоставлению горожан с филистимлянами, постоянными врагами иудеев. Но этому способствовало и следующее обстоятельство.

Однажды, это было в 1785 году, в одной из таких схваток дело кончилось тем, что один студент был убит. Это произвело большое волнение не только в студенческих, но и в университетских кругах. При погребении пастор университетской церкви произнес проповедь; темы для проповедей полагалось брать на библейские тексты, и пастор взял за основу смерть иудейского царя Саула, павшего в бою против филистимлян. Это сопоставление было лестным для студента, хотя пастор имел в виду внушить молодежи, что убитый студент погиб в результате собственной буйной жизни и дурной нравственности, подобно тому, как Саул пал потому, что не угодил Иегове*. [*Иегова, или Яхве (Yahweh), – основное имя Бога в Ветхом завете. (Прим. ред.)].

Этот случай как бы узаконил переносный смысл слова филистимляне, которое было первоначально племенным названием. Впрочем, установление переносного значения ограниченный мещанин было поддержано созвучием слова Philister (филистимлянин) с намеком пфистер (булочник).

Содом является в сущности также географическим словом – это название древнего города в Палестине. Но наш смысл возник под влиянием библии.

Книга Бытия рассказывает, что два города, Содом и Гоморра, считались особенно погрязшими в пороках и нечестии.

«И сказал Бог:

–Вопль содомский и гоморрский – велик он, и грех их тяжек весьма. Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко мне, или нет; узнаю»*. [* См. Книга Бытия, гл. 18, ст. 20-21. (Прим. ред.)].

Здесь имеется в виду следовательно вопль жалоб и нареканий соседних жителей против бесчинств, творимых в Содоме и Гоморре, а вовсе не какой-то беспорядок и крик в самих этих городах. Но церковно-славянский текст и даже традиционный перевод, как видно из приведенных здесь слов, не очень вразумителен. Немудрено, что вопль содомский и гоморрский был понят именно как крик жителей этих городов, тем более что дальше рассказывается, что они были истреблены серным и огненным дождем. Оба выражения легко сплелись в один образ города, полного воплей, ужаса и боли. Отсюда наше значение содома как полного беспорядка.

В смысле, довольно близком нашему содому, употребляется и выражение бедлам; оно означает полный сумбур, обстановку, подобную сумасшедшему дому в обывательском его понимании, которое, по-видимому, представляло себе это учреждение как сплошную кутерьму, производимую всеми содержащимися в нем сумасшедшими сразу. Английское бедлам (bedlam), действительно, означает название сумасшедшего дома в Лондоне, а в переносном смысле это то же, что и у нас. Но откуда самое название бедлам? Это не что иное как испорченное Вифлеем – по-английски Бетлем (пишется Bethlehem). Официально этот дом для сумасшедших назывался Вифлеемским госпиталем. Это было первое учреждение подобного рода в Англии и второе во всей Европе, основанное в XVI веке. Первый в Европе дом сумасшедших учрежден был в Гренаде, в Испании, еще раньше. Но Бетлем был больницей еще раньше, с XIV века. Лечебница для умалишенных получила это название по наследству.

Дело в том, что еще крестоносцами был учрежден в Палестине «Орден Вифлеемской звезды». Этот орден основал в 1247 г. свое подворье (филиал) в Лондоне с церковью Святой Марии Вифлеемской. Как это не раз случалось с европейскими монастырскими и орденскими зданиями, и это здание в XIV веке было отведено под больницу. Но еще до этого здесь было нечто вроде приюта, который был устроен в этом подворье, потому что к этому обязывало самое название ордена. Ведь Вифлеем был небольшим городком в Палестине, на окраине которого, по евангельскому преданию, родился Христос и был положен в ясли за неимением более подходящего помещения. Этот образ яслей стал символом приюта: у нас до сих пор ясли – приют или помещение для временной заботы о маленьких детях. Вифлеемский орден не мог, конечно, не иметь подобного учреждения.

Бетлем (Bethlehem) со временем стали произносить Бедлэм, и под этим словом, которое вошло в русский язык как бедлам, все чаще подразумевали сплошную суматоху и полную неразбериху.

Слово галерея имеет теперь несколько значений: оно означает длинный проход или коридор вдоль наружной стены, снабженной окнами или целиком застекленной; отсюда – помещение для выставки, музей и самое собрание картин или других вещей, и далее, уже в переносном смысле, – вереница, например, литературных образов, вспоминаемых или воображаемых лиц, ряд общественных деятелей и т. п. С другой стороны, галереей называют подземный коридор, например, в руднике. Наконец, галереей, или попросту галеркой, называется верхний ярус театра, где расположены самые дешевые места, а иногда также и хоры в зале заседаний или зрительном зале.

Все эти значения восходят, как и самое слово, к средневековой церковной архитектуре. Здесь галереей назывались колоннады и открытые коридоры снаружи храма как на самой земле, так и на разных этажах здания. Откуда это название? Из евангельского выражения, вернее, из приведенных в евангелии слов древнееврейского пророка Исайи:

«Земля Завулонова и земля Неффалимова, на пути приморском, за Иорданом, Галилея языческая;

Народ, сидящий во тьме, увидел свет великий»* [*См. Матфея, гл. 4, ст. 15-16. (Прим. ред.)].

Галилея, область, уроженцем которой был Христос, действительно считалась правоверными иудеями страной полуязыческой, потому, что влияние иерусалимского духовенства не могло уничтожить в ней многих местных обычаев и обрядов.

Вот это-то выражение «Галилея языческая» и было перенесено на некоторые, менее «святые» части средневековых церквей, например на преддверие, паперть, боковой проход, балкон, пристройку к основному корпусу, на боковой, чаще всего западный притвор церкви, в противоположность главному, центральному помещению. Эти боковые, часто наружные пристройки средневековых соборов обычно представляли собой колоннады, открытые наружу переходы, коридоры или узкие террасы. Поэтому впоследствии и всякое сооружение такого типа получило это же название галилея. Но когда в слове имеются два л или два р, одно из них нередко переходит в соответствующий родственный: одно из л в р или одно из р в л. Так, вместо коридор иногда говорится колидор. Таким же образом галилея обратилась в галерею.

Театральная галерка названа так по аналогии с церковными галереями Европы, которые в русском языке называются хорами. Совершенно так же название хоры из церковного обихода перенесено было у нас на балконные сооружения над зрительной залой или залом заседаний.

Так название области, благодаря своего рода игре слов, каламбуру, внушенному случайным впечатлением от библейского выражения, превратилось в название части храма, а отсюда в архитектурный термин.

Лазарет теперь означает больницу, но не общую, открытую для всех граждан, а состоящую при учебном заведении, месте заключения, заводе, военной части, то есть там, где необходимо самостоятельное медицинское обслуживание большого скопления людей. Откуда это название и почему оно имеет такой ограниченный смысл? Из христианской легенды.

Евангелие от Луки передает следующую притчу, рассказанную будто бы Христом в назидание книжникам и фарисеям:

«Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно.

Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот богача в рубище и в струпьях и радовался крошкам, падающим со стола богатого. И псы лизали гной его.

Умер нищий и отнесен был ангелами в рай, на лоно родоначальника иудеев, Авраама. Умер и богач и оказался в аду. И, находясь в муках, он поднял глаза свои и увидел издали Авраама и Лазаря в райском месте и воскликнул:

–Отец Авраам, умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы он омочил палец свой в воде и охладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени.

Но Авраам сказал:

–Вспомни, что ты получил свою благую долю в жизни, как и Лазарь свою злую. Теперь же он здесь утешается, а ты страдаешь»*. [*См. Луки, гл. 16, ст. 19-25. (Прим. ред.)].

С другой стороны, евангелие от Иоанна передавало предание о воскрешении Христом некоего Лазаря (совсем другого), о болезни которого он был извещен, но которого застал уже похороненным, когда пришел в этот город*. [* См. Иоанна, гл. 11, ст. 1-44. (Прим. ред.)].

Оба эти евангельские образа – Лазаря-нищего и Лазаря-больного – были сближены в средние века под влиянием церковных проповедей и призывов к благотворительности и милосердию в отношении бедных и несчастных, которых поэтому так и называли лазарями. Средние века отличались твердым общественным разделением, которому способствовали крепостное хозяйство и феодальный строй. Не только сословия были резко разграничены и замкнуты, но и различные профессии были объединены в цехи. Были цехи литейщиков, бочаров, суконщиков, кузнецов, портных, врачей. В своего рода цехи объединялись и воры, также строго соблюдая свою специализацию – карманников, взломщиков, конокрадов, а также и нищие. В романе французского писателя В. Гюго «Собор парижской Богоматери» очень живо и картинно изображен случай, когда подобное объединение нищих и бродяг средневекового Парижа обнаружило такую силу и верность, что было в состоянии поднять вооруженное восстание для освобождения одного из своих товарищей.

Каждый цех имел свои обычаи, свои особые законы, свое управление, своего святого-покровителя. Святые имели также каждый свою профессию, свою специальность: один помогал от засухи, другой от града; один от зубной боли, другой от колик, третий от судорог; один при пропаже вещей, другой при путешествии, третий при совершении сделки. Забавное перечисление этой до нелепости доведенной специализации святых дает дьякон Ахилла в «Соборянах» Лескова, указывая, какому святому в каких случаях надо молиться:

«Об исцелении от трясовичной болезни – преподобному Марою.

От огрызной болезни – великомученику Артемию.

Если возненавидит муж жену свою – мученикам Гурию, Самону и Авиву.

Об отогнании бесов – преподобному Нифонту и Моисею Угрину.

От винного запойства – мученику Вонифатию и Моисею Мурину.

О сохранении от злого очарования – священномученику Киприяну и святой Устинии.

Об обретении украденных вещей и бежавших рабов – Феодору Тихону и Иоанну Воинственнику».

Имели своего покровителя и нищие: это был, конечно, святой Лазарь.

Религия проникала во все стороны средневековой жизни. Причт каждой церкви имел большую власть в своем квартале города, и нищие, существование которых зависело наполовину от доброй воли властей, а наполовину от милости состоятельных граждан, естественно, должны были находиться под покровительством церковных организаций. Церковь же не могла им в этом отказать, так как, по крайней мере на словах, учила, что все люди «братья», хотя и не в действительности, а «во Христе». В частности, подача милостыни, как показывает и самое это слово, поощрялось церковью как богоугодное дело, хотя лицемерие и здесь создало звучащий по-христиански жесткий ответ на просьбу нищего: «Бог подаст».

Церковная паперть всегда была своего рода «рынком нищих», которые демонстрировали здесь свои увечья, уродства и язвы в наиболее выгодном свете, чтобы сильнее возбудить сострадание шествующих в церковь и из церкви почтенных граждан, разодетых в праздничные костюмы. В этом нищие и калеки достигали большого искусства. До недавних дней на церковных папертях или у входа в церковь наших провинциальных городов еще можно было видеть ряд слепцов и калек, гнусаво поющих традиционный духовный стих:

Эй вы, люди умные, люди вы ученые,
Над колом не писаны, над попом поставлены,
Поведайте, что есть один?
– Один сын у Марии, царствует и ликует
Господь Бог над нами.
Эй вы, люди умные, люди вы ученые,
Над колом не писаны, над попом поставлены,
Поведайте, что есть два?
Два скрижаля каменных.
Один сын у Марии, царствует и ликует,
Господь Бог над нами...

В таком же порядке задаются вопросы до двенадцати, так что последний ответ гласит:

Двенадцать апостолов,
Одиннадцать праотец,
Десять божьих заповедь,
Девять в году праздников,
Восемь кругов солнечных,
Семь чинов ангельских.
Шестикрылый серафим,
Пять ран у Христа,
Четыре евангелья,
Три патриарха на земле,
Два скрижаля каменных,
Один сын у Марии, царствует и ликует...

И опять повторялось все сначала. Эта нелепая песенка составлена по типу «Сказки о репке», в которой каждый раз перечисляется нарастающее количество действующих лиц.

Но первоначально основной их песней был стих о святом Лазаре, представляющий развитие евангельской притчи:

Жил на свете славен богатырь,
Пил, ел сладко, ходил хорошо,
Было у богатого злата-серебра,
Дорогого каменья, скатна жемчуга *;
Не было у богатого спасеной души.
Как был же у богатого родимый брат,
Убогий старик Лазарь во гною.
Приходил тот Лазарь к брату под окно,
Закричал-завопил громким голосом:
–Милостивый братец, богат человек,
–Христа ради, братец, напой-накорми.
–Срамным словом богач брату отказал
И убогому Лазарю сам проговорил:
–Как ты меня можешь братом называть?
Как ты меня смеешь родным нарицать?
Этакого брата в роде моем нет,
Этакого срамного слыхом не слыхать.
Есть у меня братья, каков я сам,
У которых много злата-серебра,
У которых много скатна жемчуга.
Есть у меня, богатого, два лютые пса:
Вот тебе, Лазарю, два брата родных.
А те псы на столики похаживали,
Мелкие крошечки собирывали,
К убогому Лазарю принашивали
И тем его, убогого, пропитывали
И гноющие раночки зализывали!

[*Скатный жемчуг – крупный, ровный, будто скатанный. (Прим. ред.)].

После смерти Лазаря, когда ангелы отнесли его душу «в прекрашенный рай», спустя «не долгое времечко, часок погодя», заболел и умер богатый и очутился в аду, в кипящей смоле.

Немного времечко, часок погодя,
Не смог богатый муки сотерпеть,
И завидел богатый брата во раю.
– Милостивый братец, святый Лазарь,
Сходи ты, братец, на сине море,
Обмочи ты, братец, хоть мизин-перст*,
Охлади ты, братец, мои уста.
Не дай же ты, братец, мне всему сгореть.

[*Мизинец. (Прим. ред.)].

Кончается стих той же отповедью, как и в притче.

Отсюда создались выражения лазаря петь, лазарничать в значении клянчить, жалобиться, подлещиваться. Лазарем называли в старину и попрошайку, и человека, который прибеднялся и старался вызвать к себе жалость.

Своими нищими были особенно знамениты большие города Италии. Неаполитанские и римские лаццарони (lazzaroni), что буквально лазари, составляли до недавнего времени неотъемлемую принадлежность этих городов. Одетые в живописные лохмотья, в которые они умели гордо драпироваться, эти нищие проводили всю жизнь на рынках, улицах, папертях, в полном безделье и беспечности, потому что считали ниже своего достоинства искать работы, живя случайными, сомнительными заработками, по возможности же на чужой счет.

Но святой Лазарь был в средние века покровителем не только нищих и убогих. У него было и еще более мрачное ведомство – прокаженные. Проказа – неисцелимая заразная накожная болезнь, которая занесена была с востока крестоносцами и паломниками, ходившими на поклонение «святым местам» в Палестину, и, естественно, была отождествлена с упоминаемой в евангелии «проказой», хотя это была, по-видимому, совсем другая болезнь. Под влиянием того же ошибочного впечатления и упоминаемые в притче о Лазаре струпья и гной были поняты как признаки проказы. Таким образом, Лазарь-нищий и Лазарь-больной еще раз слились в образе Лазаря-прокаженного, который вследствие этого стал покровителем прокаженных и дал им свое имя. Итальянское лаццаре, буквально Лазарь, значило прокаженный.

Идеи изолятора и карантина в то время не было, государство средних веков не сразу доросло до того, чтобы взять на себя уход и содержание прокаженных; оно только следило, чтобы они не проживали вблизи городов и деревень. Заботу о них, как и о нищих и калеках, брала на себя церковь, которая вменяла гражданам в обязанность снабжать несчастных изгнанников необходимой пищей. Это увековечено знаменитой картиной немецкого художника Гольбейна, написанной в 1516 году и изображающей святую Елисавету, подающую пищу группе прокаженных. Но чтобы предупредить заражение, общение с прокаженными было обставлено некоторыми предохранительными мерами. Прокаженные должны были быть одеты в длинный мешок, в котором сделаны были только два прореза для глаз, и к которому привязаны были колокольцы. Колокольцы должны были предупреждать о приближении прокаженного.

Однако уже в XI веке существовал рыцарский орден «гостеприимцев святого Лазаря», посвятивший себя заботам о прокаженных и учредивший в Иерусалиме особый приют для них. Их глава, «великий магистр», по уставу должен был сам быть прокаженным. После того, как арабы вытеснили крестоносцев из Палестины, подобные учреждения монашествующих рыцарских организаций перенесены были в Европу.

Так возник ряд старинных больниц, самой известной из которых является «Больница святого Лазаря», основанная близ Парижа в начале XII века. В XVI веке она вошла в состав большого монастыря, возникшего здесь и еще до Великой французской революции 1789 года превращенного в государственную тюрьму. Сюда был отправлен знаменитый Бомарше, автор комедии «Свадьба Фигаро», тотчас после первого представления этой пьесы; здесь же заключен был во время революции поэт Шенье, воспетый Пушкиным в стихотворении, едва не приведшем его самого к такой же участи. Со времен Наполеона и до сих пор здесь устроена женская тюрьма, сохранившая свое средневековое название «Святого Лазаря».

Проказа была очень распространенной болезнью в средневековой Европе. Насчитывалось до 19000 убежищ для содержания прокаженных во всех больших городах. Так что, казалось бы, именно здесь, в применении к этим убежищам прокаженных, легче всего было возникнуть слову лазарет. Может быть, это так и было. Но в таком случае употребление этого слова оставалось чисто случайным, обывательским, тогда как во всех документах и исторических текстах эти убежища называются всегда лепрозориями: от латинского leprosus (прокаженный). Эти убежища отнюдь не были больницами, так как проказа и теперь еще неизлечима. Как бы то ни было, понадобилось более грозное бедствие, чем проказа, для возникновения лазарета. Этим бедствием была чума.

Чума явилась в Европу из Крыма, перенесенная оттуда греками и итальянцами из греческих и итальянских колоний крымского побережья. Чума разразилась прежде всего в Сицилии и Константинополе в 1346 году, распространившись отсюда по Греции и южной Италии в следующем году, затем по северной Италии, южной Франции и Германии и наконец по Испании, северной Франции, Англии и Скандинавии. «Черная смерть», как назвали тогда чуму, наступала, как наводнение, затопляя город за городом смертью и ужасом. Люди гибли десятками тысяч, и страх был так велик, что умершие оставались без погребения, заболевшие – без ухода. Уцелевшие бежали в панике, население охватывалось массовым помешательством, разбои и преступления стали обычным явлением, целые области обращались в пустыни. С тех пор чума не переставала вспыхивать в отдельных местностях Европы. Особенно губительны были эпидемии XV и XVI веков, от которых сильнее всего пострадали Данциг в 1427 году, Париж в 1466 году, Лондон в 1499 и 1563 годах. Известна и страшная чума, разразившаяся в 1570 году в Москве и унесшая свыше 200 тысяч жизней.

Наиболее часто чума вспыхивала в Италии, потому что она была в эту эпоху как бы посредницей торгового обмена между Востоком и Европой. Венеция и Генуя были главными портами Италии, их торговые и военные флоты господствовали в Средиземном море. Естественно, что здесь впервые возникла идея карантина. Кстати сказать, карантин происходит от итальянского quarantina, что значит сорок: подразумевается сорок дней изоляции; так что, когда мы говорим о двухнедельном карантине, то буквальный смысл получается довольно нелепый. Учреждение первого карантинного поста принадлежит Венеции. Здесь к началу XV века на островке Святой Марии Назаретской (названном так по находившейся на нем церкви этого названия) был устроен первый чумной госпиталь, который и стал родоначальником всех подобных больниц. Но популярность святого Лазаря и имя его как обозначение нищего, больного, прокаженного были гораздо шире распространены, чем святая Мария Назаретская, известная только в Венеции. И вот вместо «назаретского» дома или убежища появился «лазаретский»; разница была в одной букве, и переход произошел легко и был всем понятен.

Таким образом слово лазарет возникло благодаря ряду последовательных и притом ошибочных осмыслений образа евангельского Лазаря и, в конце концов, в результате путаницы в именах. Лазарет, таким образом, оказался, хотя это звучит забавно, порождением двух святых: Лазаря и Марии Назаретской.

Влияние античной литературы и мифологии также оставило прочные следы в европейских языках, в том числе и в русском.

Некоторые имена мифологических героев получили нарицательное значение вследствие частого употребления в переносном смысле, в виде сравнения. Древнегреческий Богатырь Геркулес стал означать силача, трехголовый пес Цербер, охраняющий вход в преисподнюю, означает теперь свирепую сторожевую собаку и бдительного стража; древнегреческое божество мести Мегера (буквально это имя значило приносящая несчастье, завистливая) стала синонимом сварливой старухи. Фаэтон – сын Солнца (по-гречески буквально пылающий), который однажды, в отсутствие отца, решил сам поехать на солнечной колеснице не таким размеренным шагом, как всегда правил отец, а действительно лихо, и погиб. Имя этого неудачного заместителя Солнца стало первоначально означать возницу, а затем и вид экипажа. Первоначально так назывался легкий открытый экипаж для прогулок, на высоких колесах, с двумя сиденьями, расположенными друг против друга; теперь такой экипаж называется шарабан (char a banсs), что по-французски значит буквально повозка (char) со скамейками (banсs). А фаэтоном стали потом именовать вообще изящную пролетку.

Пигмеями древние греки называли крошечных людей, которые будто бы обитают в далеких южных странах и ведут войну с птицами. Буквально пигмей (pugmaios) значит величиной с кулак. Знания древних в области географии и этнографии были ограничены. Они знали только берега Средиземного моря, а о том, что находилось подальше вглубь страны, они узнавали только со слов прибрежных жителей, которые сами обычно знали только своих непосредственных соседей, а о более далеких областях передавали из третьих рук самые фантастические сведения. Неудивительно, что они рассказывали об одноглазых людях, о людях с песьими головами, о великанах и карликах. Может быть, впрочем, в их рассказах о пигмеях можно угадать отголосок сведений о карликовом племени «акка», открытом только в XIX столетии в центре Африки: люди этого племени стояли на низшей ступени культуры.

В настоящее время пигмеем называется не столько человек очень маленького роста, сколько малорослая, карликовая разновидность животного или растительного мира. Впрочем, пигмеем называют и человека, но не по его росту, а по моральным или умственным качествам, в смысле ничтожная личность.

Паника означает теперь стихийное смятение, при котором люди теряют голову и не способны под влиянием овладевшего ими страха ни соображать, ни действовать сознательно и целесообразно. Отсюда панический ужас, паническое бегство. В этих выражениях еще сохранился оттенок смысла чего-то непонятного, безотчетного, причина которого неясна.

Паника – слово очень древнее и имеет интересное происхождение. Оно выросло из старинного пастушеского быта. Крупный скот был редок в гористой и лесистой Греции, преобладали козы и овцы, и божеством этого мелкого скота считался Пан, которого древние греки представляли в образе получеловека-полукозла, вроде римского Фавна. Это был демон горных зарослей и полян, то есть того ландшафта, в котором и протекала большей частью жизнь пастуха, пасшего козье или овечье стада. От расположения этого демона, по суеверному представлению древних, многое зависело для пастуха и его стада. Отобьется овца от стада – не так-то легко ее разыскать, когда быстро, как это типично для южных стран, падает темнота, а не разыщется, удастся ли ей за ночь избежать зубов голодного волка? Останутся, пожалуй, от козлика рожки да ножки. Тут многое зависит от случая, скажем мы, а греки говорили: от доброй воли Пана.

В общем, Пан – славный малый. Для пастухов он – свой брат, не то что Зевс, Аполлон, Посейдон, Деметра и прочие высшие Боги, восседающие далеко на Олимпе. Пан находится тут же, он бродит по этим самым горам и рощам, он их хозяин, и понятно, что он заботится о стадах, пасущихся в его владениях, о своих в этом отношении стадах. И не раз пастуху кажется, что он ощущает присутствие Пана совсем ясно, совсем близко. Упавшая ветка хрустнет, как будто под невидимой ногой, где-то свистнет или ухнет что-то, внезапный порыв ветра прошелестит по листве, или птицы вдруг испуганно сорвутся с ветвей, хотя никакой причины испуга не видно.

Ну, значит, это Пан обходит свои владения.

Случается, что необъяснимый испуг охватывает и стадо. И козы с овцами идут, как слепые, за своим вожаком – козлом или бараном. И вот вдруг как будто что-то укусило одну козу или овцу: она шарахается в сторону со всех ног, и тотчас же все стадо приходит в смятение: косматый вожак теряет свою важность и опрометью скачет прочь, куда попало, а за ним вслепую, теснясь и толкая друг друга, мчится все перепуганное стадо. Напрасно пастух дудит в свирель, кричит им вслед, а их и след простыл. Что за притча? «Никто, как Пан», – думает он. И невольно жуткое чувство охватывает его, оставшегося одного в безлюдном месте. Невольно шепчет он молитву или, вернее, привет и просьбу Пану о покровительстве.

Этот внезапный, непонятный для пастуха перепуг в его стаде получил поэтому название панический, буквально пановский. Но такие стадные страхи бывали и у людей, в особенности на войне, когда вдруг идущему ночью отряду что-то послышится, привидится, почудится, внезапная робость охватывает всех, и без рассуждения, вслепую, они бегут, увлекая за собой более хладнокровных. Не раз подобное безотчетное смятение охватывало людей и в бою, без всякого, казалось бы, основания, и люди бежали, поддаваясь паническому страху, которого ни тогда, ни потом объяснить себе не могли, когда со стыдом и досадой вспоминали о своем малодушии. Отсюда паника – слово, которое передает подобные настроения.

Всякий знает теперь, что такое сирена, – хотя бы понаслышке: это можно сказать в буквальном смысле, потому что только глухой не слышал ее своеобразного воя. Сиреной называется особого рода гудок, производящий длительный, гулкий, завывающий звук, слышный на далекое расстояние и применяемый в особенности на судах для сигнализации. Но в этом значении сирена появилась лишь недавно, так как и самый гудок изобретен был только в XX столетии. Однако, слово сирена существовало давно во всех европейских языках в совершенно другом значении. Оно появилось во Франции первоначально как поэтическое выражение и применялось в качестве комплимента, в смысле очаровательная, обольстительная женщина, но вскоре приобрело отрицательное значение. Сиреной стали называть женщину, завлекающую мужчин всеми приемами кокетства из корыстных или других подобных расчетов.

Этот переход значения от комплимента к обидному объясняется положением женщины в обществе того времени, когда девушка или женщина буржуазного или дворянского круга не имела ни службы, ни занятия, ни дела и стремилась только стать женой или возлюбленной мужчины. Но девушка без состояния или знатной родни имела мало шансов выйти замуж. Да и выйдя замуж, женщина была ограничена в своих интересах только детьми, домашним хозяйством и церковью. А в больших городах, особенно в Париже, где жизнь кипела ключом, у девушки и женщины легко пробуждались новые, более широкие интересы, тем более что жизнь ее протекала здесь далеко не так однообразно и замкнуто, как в провинции. Театры, карусели, балы, приемы гостей позволяли гораздо шире общаться с мужчинами. Легко себе представить, что девушка или женщина, более предприимчивая и смелая, охотно решалась вести самостоятельную жизнь, рассчитывая исключительно только на свою красоту, ум и другие качества. Такая жизнь представляла, конечно, много опасностей для подобной искательницы приключений. Но и сама искательница приключений бывала опасной для людей, становившихся жертвами ее чар и искусства.

Это выражение, первоначально поэтическое и комплиментарное, взято французами, в свою очередь, из античной поэзии.

Сирены – сказочные существа с женскими головами и птичьими крыльями и лапами, живущие на скалистом острове в далеком море. Первоначально они, по-видимому, являлись, по наивному представлению древних греков, демонами, похищавшими души мертвых.

В «Одиссее», знаменитой древнегреческой поэме Гомера, где описываются странствия Одиссея, героя, возвращающегося на родину после десятилетней осады Трои, рассказывается, что эти женщины-птицы обладают человеческой речью и так пленительно поют, что человек, который их слышит, не в силах оторваться от этого пения и думать о чем-нибудь другом. Он забывает все на свете, и его корабль гибнет, разбитый о прибрежные камни. Эта участь грозит и Одиссею с его спутниками, корабль которых должен пройти мимо рокового острова, но Одиссей заранее предупрежден доброй волшебницей:

Прежде всего ты увидишь сирен. Неизбежною чарой
Манят они подходящих к ним близко людей корабельных.
Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приблизясь, их сладкий
Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетних
В доме своем никогда не утешить желанным возвратом.

Следуя советам своей покровительницы, Одиссей, недаром приобретший прозвище «хитроумного», залепляет уши своих спутников воском, чтобы они не могли услышать волшебного пения; себе он оставляет уши открытыми, чтобы испытать это необычайное ощущение, но зато велит привязать себя к мачте и, не слушая его просьб и приказаний, плыть скорее дальше.

Только таким образом он хотя и поддался чарам чудного пения, но был бессилен уступить им и оказался спасенным.

Этот мотив сладостной и губительной песни, которую поет волшебная птица, повторяется в опере Римского-Корсакова «Садко», где индийский гость поет:

Есть на синем море чудный камень яхонт,
На том камне чудном сидит птица феникс,
Крылья распускает, песни распевает.
Кто ту песню слышит, все позабывает.

Этот образ перешел гораздо раньше и в русскую христианскую мифологию, причем здесь использовано было значение сирен как вещих и губительных птиц. В раю находятся, по этому представлению, две чудесных птицы: Сирин, птица радости, и Алконост, птица печали.

В опере Римского-Корсакова «Сказание о граде Китеже» Алконост поет:

Есмь я птица милости,
Алконост зовомая,
А кому пою, тому смерть пришла.

В этом смысле «Алконостом» назван был сборник, посвященный памяти актрисы В. Ф. Коммисаржевской, умершей в расцвет своей популярности в 1910 году от оспы, которой она заразилась во время гастролей в Ташкенте.

Сирин же рекомендуется в «Китеже» такими словами:

Птица Сирин я, птица радости,
А кому пою, будет вечно жить.