Неизвестный роман Артура Конан Дойла

«Повествование Джона Смита»

В сентябре 2011 года английские поклонники творчества Артура Конан Дойла ликовали: в Великобритании был издан ранее считавшийся утерянным роман литературного отца Шерлока Холмса. Сегодня их радость могут разделить и российские читатели: «Повествование Джона Смита» вышло в московском издательстве «Слово/ Slovo». Правда, любители детективов, скорее всего, будут разочарованы: там не будет ни расследований, ни погонь, но размышления главного героя на самые разные темы позволят нам узнать взгляды молодого Конан Дойла, которому во время написания романа было всего 23 года. Предлагаем вашему вниманию несколько отрывков из книги. В них 50-летний Джон Смит, запертый тяжелой болезнью в четырех стенах, беседует со своими гостями. Приглашаем вас взглянуть на Англию 130-летней давности глазами любимого писателя. На Англию Шерлока Холмса и доктора Ватсона.

Читаем Конан Дойла:

…Все мои рассуждения на тему мебели и обстановки связаны с желанием ощутить некий оптимизм по поводу моего недельного заточения. В комнате светло и все здесь мне по душе. Доходы мои скромны, но я умею быть экономным и получать допустимый максимум комфорта от имеющихся в моем распоряжении средств; под конец года у меня имеется несколько фунтов, и я готов их использовать для помощи какому-нибудь бедолаге, еще менее удачливому, чем я. Я позволяю себе одну маленькую причуду — всего одну. Полки четырех приземистых шкафов из дуба плотно уставлены томами в кожаных переплетах с золотым тиснением. Эти книги я собираю всю жизнь. Не угодно ли взглянуть: Петрарка, Расин, Босуэлл, Гете, Тургенев, Рихтер, Эмерсон, Гейне, Дарвин, Уинвуд Рид, Тертуллиан, Бальзак — величественная и космополитическая компания.

По моему мнению, должно существовать Общество по защите книг от жестокого обращения. Меня возмущает вид потрепанных, испорченных книг, ведь каждая из них — это забальзамированная душа, с той лишь разницей, что вместо савана и мазей используется кожаный переплет и типографская краска. Книга — это сконцентрированная человеческая сущность. Бедный Гораций Флакк так давно обратился в прах, но дух его, подобно насекомому, навеки застывшему в капле янтаря, здесь, на страницах этого тома в коричневом переплете. Вид полок с книгами должен вызывать в человеке благоговейный трепет. Если кто-то не в состоянии самостоятельно научиться должному обращению с печатным изданием, значит, следует этому обучить в принудительном порядке.

Если бы библиофилы из палаты общин приняли «Билль об улучшении сохранности книжной продукции», то в газетах, скажем, 2000 года, в разделе «Полицейская хроника» могли бы встретиться материалы следующего характера: «Полицейский участок Марилебон. Грубое насилие над эльзевировским Вергилием. Джеймс Браун, пожилой человек свирепой наружности, был обвинен по факту коварного нападения на экземпляр поэм Вергилия в издании „Эльзевир“. По свидетельству констебля Джонса, примерно в семь часов во вторник соседи пожаловались ему на поведение арестованного. Он был замечен сидящим у открытого окна с книгой, в которой делал пометки, загибал уголки страниц и совершал прочие недопустимые по отношению к книге вольности. Задержанный выразил сильнейшее изумление по поводу своего ареста. Джон Робинсон, библиотекарь из отдела повреждений Британского музея, засвидетельствовал факт очевидного насилия над книгой. Тридцать две страницы были загнуты, страница сорок шесть разорвана (длина разрыва — четыре дюйма), по всей книге — карандашные пометки и следы пальцев. На вопрос: „Что вы можете сказать в свое оправдание?“ — задержанный заявил, что книга принадлежит ему, и он волен делать с ней все, что угодно. Судья на это отреагировал следующим образом: „Ничего подобного, сэр! Ваша жена и дети также принадлежат вам, но закон не позволяет дурного обращения с ними! Вы приговорены к неделе принудительных работ, а означенный Вергилий подлежит юридическому отторжению“. Невзирая на протесты задержанного, его увели. В настоящее время книга находится в удовлетворительном состоянии и вскоре сможет покинуть пределы музея».

Это поистине чудесно, хотя мы все и успели к этому привыкнуть — я имею в виду возможность в любой момент пообщаться с этими давно усопшими мыслителями, ведь достаточно просто снять книгу с полки. Если я настроен на философию, то вот тома Аристотеля, Платона, Бэкона, Канта и Декарта, каждый из них готов поделиться со мной своими сокровенными идеями. А если мне хочется помечтать — пожалуйста, к моим услугам исполненная гармонии поэзия Гете, Шелли, Гейне, Китса, они ждут меня. А может быть, мне просто хочется развлечься долгим зимним вечером. Тогда я включаю настольную лампу и отдаюсь во власть какого-либо великого рассказчика. Лампа настольная, словно волшебная лампа Аладдина, так помогает общению с ним.