Глава VIII

Коронация Марии Медичи

Мария превыше всего любила власть, она хотела сохранить ее любыми средствами и на как можно дольший срок⁶⁴.

(Бенедетта Кравери)

После разговора с женой Генрих IV грустно сказал своему верному герцогу:

– Она исходит из убеждения, что мне осталось недолго жить… Да вы и сами слышали это.

– Сир!

– А как еще это истолковать? Зачем говорить о том, чего не может произойти до моей смерти? Я имею в виду регентство…

Максимельен де Сюлли с сочувствием смотрел на своего короля. Как человек прямой, он не желал льстиво уверять Генриха, что требование Марии Медичи не стоит и выеденного яйца.

– Сир, – сказал он, – вам следует принять меры.

– Меры… Конечно… Но если… У вас есть какие-нибудь кандидатуры, кроме… Кроме моей жены?

Герцог прямо взглянул ему в глаза:

– Сир, вы сами накликали на себя эту беду. Вы слишком разозлили свою супругу и вынудили действовать по указке этого негодяя Кончини. Заметьте, все ваши прежние увлечения расстраивали ее, но ни одно из них не было чревато такими последствиями. Малышка де Монморанси…

– Но это все ложь, наглая ложь! – перебил его Генрих.

Де Сюлли, давно знавший короля, еще с тех пор как он был правителем Наварры, лишь покачал головой.

– Ну, хорошо, вы правы… И все же здесь много преувеличений… Моя любовь к ней, мой друг, как болезнь. Ее прекрасный образ преследует меня и днем, и ночью… Но каков мерзавец этот Кончини! Он настроил мою супругу против меня… Он и Галигаи…

– Так почему вы это терпите, сир? – угрюмо спросил де Сюлли. – Всё в вашей власти. Отправьте этих авантюристов восвояси…

– Да, я уже подумываю об этом, – возбужденно перебил его Генрих. – Другого пути у меня нет. Но мне бы не хотелось усугублять разрыв с Марией… Вы можете это устроить? – спросил он напрямую.

Учитывая опыт общения с королем, де Сюлли ничего другого и не ожидал. Он уже много раз решал подобные задачки и всегда добивался успеха. Однако никогда прежде вопрос не бывал таким серьезным.

– Ну, разумеется, сир, – подумав, ответил он. – Однако ваша супруга… Она этого так не оставит. Возможно, она смирится с потерей фаворитов, но в качестве сатисфакции вновь поднимет вопрос о своей коронации.

Лицо Генриха омрачилось.

– Я всегда подсознательно боялся этого. И ее слова, что я не доживу до шестидесяти… Мой отец погиб, когда ему было сорок четыре года[1], всё может быть в нашей жизни… Как это ни печально, друг мой, если она будет настаивать, нам, наверное, придется уступить. Мария права в одном – я должен подумать о сыне.

– Но, сир…

– Когда я был молод, мне нагадали, что я встречу смерть, находясь в своей карете. В разгар праздника…

По лицу герцога пробежала тень улыбки:

– На вашем месте я бы обходил кареты стороной. Что же касается коронации… По крайней мере, с ней не стоит спешить.

– Вы, как всегда, правы, герцог… Но что подумает моя жена? Что я плохой отец? Что я недальновидный политик? Как ни тяжело это решение, но коронация состоится.

На этом король и его министр расстались. Напоследок герцог позволил себе спросить у Генриха:

– Шарлотта… Вы намерены продолжать отношения с ней?

– Что ж, я… должен уважать священные узы. Я заглушу в себе эту страсть, – пообещал Генрих.

Позднее герцог де Сюлли написал в своих «Мемуарах», что сразу же подумал о том, как легко обманываются страстные сердца. Воистину, в том, что касается личной жизни, королям вряд ли стоит доверять!

Теперь Мария говорила о своей коронации каждый день. Важно отметить, что она все просчитала и с точки зрения политики. Генрих вел подготовку к войне с Габсбургами. Он давно уже мечтал изменить расстановку сил в Европе. В 1610 году король Франции собирался отправиться с войском в Германию, чтобы поддержать протестантов.

Со временем мысль о коронации перестала казаться Генриху столь уж кощунственной. Прежде всего, это был шанс избавиться от ненавистного Кончино

Кончини и Леоноры Галигаи (в этом, кстати, он ошибался: Мария и слышать не желала об изгнании своих фаворитов, к которым была глубоко привязана). Во-вторых, в рассуждениях Марии относительно будущего их сына имелся определенный резон. Имелась и еще одна веская причина. По-прежнему пылко влюбленный в Шарлотту-Маргариту, Генрих рассчитывал, что пышное действо заставит юную прелестницу вернуться в Париж.

Наконец настал день, когда Генрих, призвав к себе супругу, заявил:

– Хорошо, я согласен, но при условии, что украшением коронации будет ОНА!

Разумеется, Марии, как и любой другой женщине на ее месте, пусть и не благородных кровей, подобное условие не понравилось.

– За кого вы меня принимаете?! – вскричала она. – С этой вашей малолетней замухрышкой де Конде… вы выставили себя на всеобщее посмешище!

Понимая, что обратить все в шутку не удастся и очередного страшного скандала не избежать, Генрих не стал настаивать. Он побаивался, чувствуя, что несправедливо обращается со своей женой. А раз так – надо идти на уступки, чтобы хоть как-то компенсировать нанесенный ей моральный ущерб. Да, тут король готов был проявить слабость, и дело не только в компенсации. Для его отношения к Марии вообще были характерны постоянные перепады и крайности. Доверие мгновенно сменялось подозрительностью, влечение – холодностью, уважение – безразличием… И потом, даже получая веские доказательства вероломства супруги, он всегда приходил к тому, что во многом сам провоцировал ее. Ну, почти всегда…

Именно по этим причинам он и сейчас вынужден был поклясться, что никогда больше не станет упоминать имя Шарлотты-Маргариты.

Церемония коронации состоялась 13 мая 1610 года в аббатстве Сен-Дени.

Надо сказать, что Генрих IV не любил праздники. Вернее, он не любил расходы, связанные с ними, но своим женщинам он никогда ни в чем не отказывал. В результате день коронации многим запомнился своим великолепием.

Весь Париж был залит огнями, по улицам разгуливали толпы народа. С высоких башен Бастилии беспрестанно палили пушки, на балконах Лувра развевались флаги.

На обычно угрюмом лице Марии с раннего утра сияла улыбка. Она добилась своего – сегодня день ее коронации! Самый значимый день в ее жизни, ибо все происходившее означало одно – укрепление личной власти. Конечно, об абсолютной власти речи не шло (коронация наделяла ее правами регентства в случае длительного отсутствия мужа), но Генрих довольно часто покидал ее. К тому же скоро должна была начаться очередная война, а на войне, как известно, всякое может случиться… Вот тогда-то, если король погибнет, она сможет стать настоящей властительницей Франции…

Кончино Кончини и его хитроумная супруга всеми силами старались обратить внимание Марии на реальность такой развязки, ведь сын Марии – наследник престола – был еще совсем ребенком, неспособным управлять государством. В данном случае регентство предоставляет неограниченные возможности. И главное – оно надолго!

Такие или подобные рассуждения не покидали Марию на протяжении всей церемонии. К сожалению, почти блаженное состояние флорентийки нарушил ряд неприятных происшествий. Во-первых, перед началом коронации с грохотом разбилась плита, закрывавшая вход в королевскую усыпальницу; во-вторых, во время самой коронации с головы Марии чуть было не упала корона.

Но и это еще не все. Когда кардинал де Жуайёз возложил корону на ее голову, ей вдруг стало так холодно, как если бы в собор ворвался холодный декабрьский ветер, и это в самый разгар мая! Что это? Знамение? Конечно, церемониям введения во власть всегда придавался излишне мистический характер, но попробуйте опровергнуть суеверие (так и хочется взять это слово в кавычки), что от того, как пройдет коронация, зависит и судьба коронуемого, и судьба всего государства.

Знамения… Предзнаменования… Знаки судьбы… И ведь действительно дурные предзнаменования нередко сбывались. А все, что произошло в тот день, сулило неприятности. И еще один маленький укол: король несколько раз язвительно назвал Марию «мадам регентшей», но она сделала вид, что не услышала, – стоит ли устраивать скандал в знаменательный день!

Что же касается организации церемонии, то она была безукоризненной. Свита Марии сверкала драгоценностями, музыканты были одеты во все белое, швейцарские гвардейцы выглядели просто красавцами в своих красно-синих мундирах. Король, как написал потом один из очевидцев, был «великолепно весел». Он сидел в своей ложе, окруженный придворными, и наблюдал за тем, как кардинал Жуайёз четко и со вкусом исполнял предписанную ему протоколом роль.

Он открыл небольшой позолоченный сосуд, кончиком золотой иглы перенес несколько капель ароматного миро на патену – литургический сосуд, стоящий на алтаре, затем, держа патену в левой руке, прочитал над Марией две молитвы, смочил большой палец в миро, начертал на ее темени крест и сказал:

– Помазаю тебя на царство освященным елеем во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Почти тотчас помощник кардинала платком с золотой вышивкой стер помазание.

Затем Жуайёз обеими руками взял корону и торжественно опустил ее на голову Марии Медичи:

– Господь венчает тебя венцом славы, чести и справедливости. Прими сей венец во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

– Аминь! – повторили за ним все присутствующие. «Аминь!» – отозвалось гулкое эхо под сводами Сен-Дени.

Следует признать, что пышность церемонии все же больше соответствовала пожеланиям Марии Медичи, новоиспеченной регентши, нежели короля. Вообще, в тот день настроение Генриха, вопреки сказанному выше (был «великолепно весел»), скорее отличалось унынием, но это понимали лишь немногие.

После коронации Генрих сказал своему любимцу, полковнику Франсуа де Бассомпьеру:

– Мне так неприятны эти шумные торжества, но этот праздник… Для меня он так тягостен…

– Я заметил это, Ваше Величество, хоть вы и старались казаться веселым. Что же случилось, смею спросить?

– Если я вам скажу, что испытываю сейчас, вы сочтете меня суеверным. И это, кстати, будет вполне справедливо. Вы абсолютно правы: я весь день принуждаю себя быть веселым… Знаете, мне кажется, что жить мне действительно осталось недолго…

Бравый полковник с удивлением окинул взглядом своего повелителя. Тринадцатого декабря 1553 года Генриху исполнилось пятьдесят семь лет, но он выглядел так, что ему могли бы позавидовать и иные сорокалетние.

– Ваше Величество, я вас не понимаю! Вынашивая столь грандиозные планы, вы поддаетесь столь мрачным мыслям!

– Все верно, мой дорогой Бассомпьер, мысли меня стали посещать мрачные… Особенно сегодня…

А вот королева Марго, бывшая жена Генриха IV, на церемонии коронации присутствовать не захотела, несмотря на то, что она была дочерью Екатерины Медичи и состояла в родстве с Марией Медичи. Есть, однако, сведения, что в тот день ее видели в аббатстве.

Отметим, что после развода Марго и Генрих IV состояли в дружеской, «почти любовной» переписке. Он ей писал: «Мне хочется, как никогда раньше, заботиться о Вас и доказать, что нас связывают не только родственные чувства, но и уважение»⁶⁵. От него она получала хорошую пенсию, он оплачивал ее долги, требовал, чтобы к ней относились с уважением. Иногда Генрих навещал ее, но она была уже совсем не та: некогда очаровательная стройная женщина превратилась в дородную даму. Король целовал ей руки и назвал «сестрой», но интимной близости между ними не было.

Последние годы своей жизни Марго провела в Париже, собрав вокруг себя молодых поклонников и диктуя весьма интересные мемуары, которые потом много раз переиздавались.