ная хирургическая операция, синоним богоподобного совершенства, называлась 'сес...

ная хирургическая операция, синоним богоподобного совершенства, называлась 'сесть на белого коня'. Идея всадника, связанная с Апокалипсисом, с древними индоевропейскими символами власти и еще с центральными образами барочной культуры, имела важное значение для скопческой символизации тела. Впрочем, скопцы пользовались и другими метафорическими рядами. Кастрация называлась также 'огненным крещением' или еще 'убелением' (ср. 'Белый царь' в русском фольклоре): «Сей человек значит убеленный: как Христова пелена, так и плоть его убелена»1.

Главное, что мы знаем о Селиванове — это то, чего у него нет и как прекрасно это отсутствие. Для метафоризации отсутствия молчаливые скопцы не жалели слов:

Под ним белый храбрый конь, Хорошо его конь убран, Золотыми подковами подкован, Уж и этот конь не прост, У добра коня жемчужный хвост, А гривушка позолоченная, Крупным жемчугом унизанная, В очах его камень Маргарит, Из уст его огонь-пламень горит. Уж на том ли на храбром на коне Искупитель наш покатывает1.

В этом скопческом гимне легко увидеть барочную конную статую. Самозванный Петр III, Селиванов обозревается на своем храбром коне^ как зритель смотрит на Медного всадника: от хвоста и подков коня к голове и глазам. Как мощь царя передается барочным скульптором через тело его невероятного коня — так же, в красочном великолепии конского тела, метафоризируется богоподобие скопца. Но 'белый конь' означает полное удаление мужских органов. Скопцы описывают здесь могущественную и прекрасную сущность не самого своего царя, а его отсутствующего члена. Все сказанное здесь говорит о пустом месте. Воображение пустоты снабжается все новыми метафорами, которые заполняют небытие, наделяют отсутствие позитивными, избыточно-зримыми признаками.

О пенисе, пока он еще на месте, скопцы тоже никогда не говорят прямо; но их язык описания человеческой природы знает нечто подобное психоаналитическому понятию 'фаллоса'. Его именуют 'врагом', 'лепостью', 'плотью', но не разъясняют, что это и где находится; посвященные знают и сами, для посвящаемых же важно создать новые, неведомые раньше значения. В скопческом фольклоре идет любопытный процесс инверсии древних и прозрачных символов, таких, как конь или копье. Они используются по-прежнему охотно, но несут значения, прямо противоположные обычным, фаллическим:

Конь ваш добрый — умерщвленная ваша плоть, Узда на нем — воля Божия, Копье вострое — смирение1.

Мужская фаллическая одержимость своеобразна здесь своей об. л i ной, негативной направленностью. Подытоживая опыт психоана-<ч 1,ч, Лакан определил фаллос как универсальное означающее. Для

| * чшов, фаллос был универсальным означаемым. Борясь с лепостью,

| ппцы непрерывно к ней возвращаются.

Хоть грех и стонет

А сам ничего не стоит.

Наш Владыка удостоит,

Своих детушек на белых коней посадит

И даст в руки повода,

Не зальет вас мутная вода2.

Именно буквализм дискурса делает скопцов исторически уникальными. Феноменален технический способ, которым пользовались скоп-

ii i в отличие от методов других религиозных меньшинств, создававших ранний капитализм, — иудеев, протестантов, масонов, старооб-1'.|дцев. Кастрационный идеал скопчества был бы вполне зауряден на >>не своего времени, если бы он ограничивался учением и не перехо-

iiui в делание; иначе говоря, если бы он был риторическим тропом, а иг хирургической операцией. Так называемые 'духовные скопцы' во пеем разделяли образ жизни скопцов, но старались достигнуть его без

ирургической кастрации5. Иными словами, они стремились жить в ¦ | ютветствии с метафорой, одновременно понимая и ее императивный

мысл, и ее метафоричность: жить так, как будто ты скопец, но скоп-пом не становиться. Половая жизнь в их общине эффективно избегаюсь, но боролись с ней разными способами. Более сильным и, соот-иетственно, достойным большего уважения считался тот, кто преодолевает влечение без оскопления. Операция оставалась на долю «слабых, it помогающих в борьбе». Люди — все братья, включая и женщин, учили духовные скопцы, подобно множеству сектантов, утопистов, революционеров. Но в этот раз аргументы были своеобразны:

плотские требования вызывают разделение на богатых, бедных, знатных, простых, мужчин, женщин [...] Первые христиане так были совершенны, что могли спать на одном ложе с христианками и не осквернять друг друга блудом. Так же должны жить и те, кто живет с женами4.

Не отличаясь любовью к книгам, духовные скопцы знали и ценили ||ьва Толстого. «Особенно им нравится отношение Толстого к по-