веков породившая тексты разных жанров от оперы до памфлета1, соответствовала ни...

веков породившая тексты разных жанров от оперы до памфлета1, соответствовала ницшеанской идее вечного возвращения.

Подражания, стилизации, освоения низших жанров и литературные воспроизведения народной жизни часто являлись последствием искреннего стремления красширению читательской аудитории, к демократизации литературы как социального института. Не менее часто такого рода усилия приводили к самообману, являясь следствием идеализации 'народа' и революционной веры в то, что низшие классы являются носителями высших ценностей. Тяга к опрощению культуры, нашедшая свою кульминацию в этическом учении Толстого, в политической практике Николая II и, наконец, в культурном строительстве большевиков, вела к саморазрушению русской цивилизации. Писатели рубежа веков играли в этом ряду свою роль. Мифологизируя народ с помощью новых эстетических техник, они шли дальше своих славянофильских и народнических предшественников, и псевдо-фольклорных текстов здесь больше, чем кажется на первый взгляд. Как писала Лидия Гинзбург:

Сочетание народнических, даже народовольческих тенденций с авангардизмом, модернизмом породило в начале XX века новую интеллигентскую формацию, которая привела бы в ужас честных народников 1870-х годов3.

Псевдо-фольклорным текстом я называю литературное произведение любого жанра, содержащее фольклорные мотивы и, явным или неявным образом, претендующее на их подлинность и аутентичность. Крайним примером могут быть некоторые тексты Цветаевой, в частности ее Молодец, Крысолов, Егорушка. Все они представлены автором как поэтические пересказы сюжетов волшебных сказок. Более глубокие анализы находят тут иерархию текстуальных и жизненных слоев, среди которых занимает свое место и собственно фольклорный3. Например, былинный богатырь Егорушка оказывается портретом приятеля-художника, на время ставшего большевистским комиссаром4. Современные интерпретации таких псевдо-фольклорных текстов, как Песня судьбы Блока или его Двенадцать, обнаруживают в них едва ли не всю мировую историю религии плюс немалую часть классической литературы5. Несмотря на общераспространенный характер такого

рода наблюдений, их типология остается малоразработанной. Исследователей разоружает традиционный пиетет перед фольклорными нонами творчества. Наиболее очевидным случаем псевдо-фольклорного текста являет-| стилизация — согласно словарному определению,

намеренное построение художественного повествования в соответствии с принципами организации языкового материала [...], присущими определенной социальной среде, исторической эпохе, литературному направлению [...], которые избираются автором как объект имитации1.

It отношении хлыстовских и скопческих распевцев, стилизациями ишяются рассматриваемые далее стихи Бальмонта, Кузмина, Черем-ш.шовой. В них, однако, происходит характерное смещение. Объек-"»м имитации являются не собственно формальные принципы орга-"и (лции сектантских текстов (отсутствие рифмы, белый ритм, мно-чч твенные рефрены), а их нарративное содержание. По сути дела,

''' н ы не имитируют стиль распевца, а переводят его содержание на | ч.|к модернистской поэзии. Статус примитива в литературе модерна и к только высок, что оправдывает усилия, потраченные на такого I" i.na конструкцию. Результат, конечно, уходит от собственно сектант-

|. и х прототипов, которые становятся неопознаваемыми. В таких слу- нас, однако, снабжают признаками-якорями, которые явным

разом связывают поэтический текст с образцами сектантской поэзии и тем самым маркируют его как стилизацию. Простейшим способом такого рода маркировки является название текста. Примером -инут служить стихотворения Городецкого Росянка (Хлыстовская) и I vзмина Хлыстовская. Если бы не их названия, читатель либо вовсе

узнал бы их хлыстовской темы, либо был бы вынужден вдаваться по этому поводу в весьма гипотетические построения.

Но многих важных случаях текст предъявляется как стилизация, но •¦олее глубокий анализ делает такую характеристику сомнительной. Ре-1\ льтат оказывается характерно модернистской игрой: подражание яв-I чете я свободным творчеством, которое настаивает на своем вторичном статусе. Очевидным примером являются многие стихи Клюева2. С

¦ >.мюй стороны, в них демонстрируются многие приметы хлыстовской жизни. С другой стороны, мы увидим, как далеко его стихи уводят от м иографических образцов сектантской поэзии. Феномен такого рода '-мл отмечен и Виктором Шкловским3: заумная поэзия русских футуристов похожа на образцы ритуальной речи русских сектантов. Но в огличие от Клюева, футуристы об этом говорили редко и мало.

Здесь проявляется теоретическая трудность, которая подводит к ¦иной из специальных проблем настоящего исследования. Как хоро-