Брюсовым. Одна из них, Надежда, несколько месяцев скиталась вместе с ним по русским дор...

Брюсовым. Одна из них, Надежда, несколько месяцев скиталась вместе с ним по русским дорогам, а через 10 лет стала крупным чиновником Наркомпроса. i

Иногда Добролюбов пишет о своей готовности к компромиссу с книжной культурой:

Я никогда не предполагал возвратиться к писанью. Но теперь я возвращаюсь и к книгам и признаю вас, мудреиы всех времен, священные чистые книги (...] ! Я увидел, что и книга одно из прекрасных беспримерных чудесно-таинственных орудий в новых народах1.

Вообще, существование культуры оказывается знаком приближающегося Преображения; культура нужна, если она помогает менять природу человека.

Когда пустынники искали победы над видимым миром, искали чудес исцеления и воскресения всего, это я никогда не назову безумием [...] Потому что все вещи нас окружающие наполовину сотворены даже нами, они символы нашего духовного мира. Мы их создали и мы переменим их .

Ярков приводит самарские легенды, согласно которым «брат Александр доподлинно обладал особой силой магнетического или гипнотического воздействия своих глаз на собеседника»3. И правда, одним из аргументов Добролюбова оказывается гипноз. | Взглядом побеждает врач способного к внушению и неспособного |... ] И если человек силен и над высшими ступенями, над друзьями своими, он непременно преобразит и победит и весь низший мир. И будет приказывать камню и [...) скала даст источник воды живой. И запретит сестре своей смерти4.

Народ знает все, что нужно знать, и своим молчанием выражает это лучше, чем люди литературы. Но многие рассуждения Добролюбова кажутся скорее ницшеанскими, чем христианскими. Они отправляются от тех источников народного начетничества, которыми питались сходные идеи Федорова, Клюева, Циолковского, Платонова; но также и от книжной культуры. Так ли уж нова эта позиция? Отлична ли она от идеалов 1860-х годов, от Белинского и другого Добролюбова, которым поклонялся отец Александра? Ново только одно: то, о чем они говорили, он делает. Говорили с тех пор много и тонко; а «где слишком тонко, там всегда рвется», — пишет Добролюбов5. Именно на нем, чувствует Добролюбов, и порвалась эта связь времен.

ВСЕМИРНОЕ ТЕЛО

Гиппиус писала в 1908, что в Добролюбове, «как во многих и многих теперь», жила идея «свободного оправдания и принятия и плоти и

духа равно — потому что всякий из нас — плоть и дух равно»1. Но природа, которой так истово поклоняется Добролюбов, не включает в себя человеческое тело. Мысль о религиозном примирении с 'плотью', с природой человека приводит его в гнев:

Пред вами стою я, современные люди! Вам не надо борьбы со своей плотью, со своим тлением, со своим злом, вы называете все это ничтожеством и униженьем для человека [...) Нет, я не буду лгать, как вы, я не скажу, что мое намерение чисто, у кого чисто оно? Вы привыкли к безобразию своему [...] Кто не хочет бороться, тот трус2.

Впрочем, Добролюбов старается уйти от скопческого экстремизма: «пусть и низшая плотская ступень стоит, но только как низшая». Над плотью, однако, надо «господствовать [...] как над малым братом своим»3. Он учит отвергать в плоти «все змеиное»; учит «бесконечному сожалению» к плоти; учит, что «все вещество станет духом»4. Добролюбов предлагает видеть в плоти избу и перестроить ее в духе утопического дворца.

Братья, построим дворец вместо прежней избы [...] Все прежние балки годятся на лучшее дело. Но совершится это только тогда, если не будем молиться на балки, а будем строить из них. И одухотворится вся плоть, станет подобной духу могущества, воскреснет всемирное духовное тело5.

Это, собственно, и будет Концом Света, который для Добролюбова, как и для Федорова или гораздо раньше для Селиванова, совпадает с физическим воскресением тел в новой, преображенной форме:

Я вернусь и к тебе, моя плоть,

Я построил мой храм без тебя,

Я змеею тебя называл,

Но я верю пророчествам древних:

В храм войдет поклониться змея [...]

Не погибнет земное строение

И строитель его не умрет.

Дожидайтесь и нового неба

И бессмертной и новой земли!' —

пишет он в 1903 году. В сборнике Яркова, в который вошли песни Добролюбова, сочиненные им для самарский общины, находим произведение с эпиграфом. Вещь не вполне обычная для устного жанра, эпиграф этот — из хлыстовского распевца. Приведу это стихотворение полностью:

Бог помочь, мои сестрицы,

с верными день и ночь молиться,