Хрущев глазами дочери

У Никиты Сергеевича Хрущева было пятеро детей от разных браков. Юлия и Леонид – от первого с Ефросиньей Писаревой, а Сергей, Рада и Лена – от Нины Петровны Кухарчук. Первая супруга Хрущева умерла от тифа в Гражданскую войну.

Сын Леонид героически сражался в войну, был ранен, потом снова воевал, командовал эскадрильей летчиков и был сбит в Калужской области в марте 1943 года во время одного из воздушных боев. У него остались от разных жен сын Юрий и дочь Юлия.

Юлия стала журналистом, окончила МГУ, долго работала в Агентстве печати «Новости». Потом в профессии сильно разочаровалась и устроилась в театр им. Ермоловой заведующей литературной частью.

Большую часть жизни Никита Хрущев прожил с Ниной Кухарчук. Именно она стала первой из жен советских вождей, которая официально сопровождала мужа на приемах, в том числе и за границей. Они поженились в 1924 году, но брак официально зарегистрировали лишь в 1965 году, уже после отставки Хрущева с поста Первого секретаря.

Их дочь Рада родилась в Киеве в 1929 году. Там же она закончила среднюю школу. Потом – факультет журналистики МГУ. Почти полвека отдала журналу «Наука и жизнь», работая сначала заведующей отделом биологии и медицины, а потом заместителем главного редактора. Ее муж Алексей Аджубей был главным редактором лучшей в то время советской газеты «Известия».

Еще один сын Хрущева, Сергей, родился в Москве в 1935 году. Он закончил школу с золотой медалью. Работал инженером, стал директором института, занимался ракетостроением и кибернетикой. После того как его отца сняли со всех постов, проекты, в которых участвовал Сергей Никитич, закрыли, и ему пришлось уехать из страны. Последние двадцать лет он живет за океаном. Он – почетный профессор Университета Брауна, написал серию книг о своем отце и о событиях, которые происходили в мире. У Сергея Хрущева двое сыновей. Старший, Никита, был журналистом, с начала 90-х работал в газете «Московские новости».

Младшая дочь Никиты Хрущева, Елена, стала юристом. Пошла работать в МУР. Отец пытался ее отговорить, но не смог. Елена умерла в 37 лет.

Рада Аджубей живет тихо, политикой особо не интересуется: теперь уже в силу возраста, хотя перестройку в свое время восприняла с восторгом, видя в ней новый виток политики, которую проводил когда-то ее отец. Из коммунистической партии она вышла по идейным соображениям после ГКЧП. Но в остальном она никогда не была политически активной, занимаясь больше семьей, работой, а людей оценивая по их личным качествам, а не по политическим убеждениям.

Одно время она отслеживала фильмы, в которых был выведен в качестве действующего лица Никита Сергеевич Хрущев, но в остальном предоставляла активные действия по защите его репутации своему брату Сергею, который занимался и мемуарами отца, и его памятником, и очисткой имени Хрущева от многочисленных мифов.

В доме Рады Аджубей – особая атмосфера, многое здесь напоминает о ее знаменитом отце, в том числе и два его портрета – нарисованный и фотопортрет.

«Этот портрет имеет свою историю, и довольно любопытную. Это палех вообще-то. С моей точки зрения, очень хороший портрет, по лицу, по выражению лица. И какие-то там 90-е годы, когда, как вы помните, все пришло в движение, мне вдруг звонят из музея Кремля и говорят: „Рада Никитична, у нас есть очень хороший портрет Никиты Сергеевича, он у нас не значится на балансе. Он в свое время был приговорен к сожжению. Но мы его сохранили. Хотите, мы его вам передадим?“ Я, конечно, сказала, что хочу. И вот они мне его отдали».

(Рада Аджубей в эфире «Эха Москвы»)

Конечно, Хрущева рисовали довольно много, хотя он был совершенно не склонен к позированию. Но главе государства и не нужно позировать, он в любом случае является желанной моделью для художников и скульпторов. Самый известный портрет Хрущева – это, конечно, памятник работы Эрнста Неизвестного. Когда тот делал этот проект, и Рада Аджубей, и Сергей Хрущев бывали у него в мастерской не один раз, хотя главное решение оставалось за Ниной Петровной и за Сергеем, который всегда тщательно курировал все, что касалось памяти его отца. Рада сказала Эрнсту, что все хорошо, но по ее личному ощущению проект кажется чересчур помпезным. Ей виделось что-то вроде могилы Толстого в Ясной Поляне.

«А так он мне нравится, хотя, вы знаете, к такому расхожему мнению, что черное, вот белое, все это делится, я отношусь… я не разделяю его. Потому что отец мой был человеком очень цельным».

(Рада Аджубей в эфире «Эха Москвы»)

Конечно, для Рады Аджубей Хрущев был прежде всего отцом. Но она все же – не только дочь, но и гражданин страны, поэтому другая, отстраненная оценка его как политика у нее тоже есть. Тем более столько лет прошло, столько всего поменялось, что можно оценивать личность Хрущева более-менее отстраненно.

«Он был очень смелым человеком, очень четким в своей позиции, позиция его была совершенно откровенная и звучит везде и всюду. Он был коммунистом, который верил в эти идеи. И я считаю, что в своей жизни он совершил подвиг, а именно – ХХ съезд и разоблачение Сталина. И чем дальше уходит время, тем больше я его уважаю за это».

(Рада Аджубей в эфире «Эха Москвы»)

К ХХ съезду дочь Хрущева была уже взрослым человеком со сложившимся характером и мировоззрением. Но переоценка совсем недавнего прошлого в их доме совсем не обсуждалась, поэтому доклад Хрущева стал для нее такой же неожиданностью, как и для остальных граждан Советского Союза.

У нее в то время родился сын, и она училась на вечернем отделении биофака МГУ. Естественно, была комсомолкой, поэтому в числе других была вызвана на комсомольское собрание, где им и зачитали знаменитый доклад. И не меньше других она была ошеломлена до такой степени, что боялась повернуть голову и посмотреть на соседа. В зале стояла такая тишина, что если бы муха пролетела, было бы слышно.

Ее муж – Алексей Аджубей – в это время был заместителем главного редактора газеты «Комсомольская правда» и присутствовал на съезде. После окончания и отчетного доклада он уехал в редакцию, чтобы быстро сдать материал в номер, и на докладе Хрущева о разоблачении культа личности тоже не был.

Конечно, и до съезда были какие-то признаки грядущих перемен: где-то Сталина не прославили, где-то не помянули, то есть атмосфера была если не антисталинская, то уже не сталинская. Тем не менее в самом доме Хрущева Сталина всегда почитали, хотя и без открытого подхалимажа, поэтому для Рады Аджубей разоблачение Сталина стало практически трагедией.

Вокруг отношений Сталина и Хрущева существует очень много мифов, и один из них, такой, что Хрущев якобы плясал где-то. Что сказал ему Сталин: «Никита, танцуй», и Хрущев затанцевал.

«Откуда я знаю, правда это или нет? Но не думаю, потому что Никита Сергеевич не умел танцевать. Ну, мог там, взявшись за плечи Микояна, наверное, мог».

(Рада Аджубей в эфире «Эха Москвы»)

Круг друзей дома в семье Хрущевых в разные времена формировался по-разному. До снятия Никиты Сергеевича с должности Первого секретаря – это были в основном товарищи по партии. В начале его восходящей партийной карьеры ближайшими друзьями, с которыми они дружили семьями, были Маленковы. Первым человеком, оказавшим протекцию Хрущеву, был Каганович, но он в их доме редко бывал. Зато старшая дочь Хрущева Юля очень дружила со своей ровесницей Майей Каганович.

В октябре 1964 года, когда Хрущева сняли, почти все прежние знакомые, особенно товарищи по партии, сразу исчезли. Как отрезало. Не было ни одного человека, кто рискнул бы поддержать опального лидера. Даже венок на его могилу посмел прислать только Анастас Микоян. Но при жизни Хрущева, после его снятия, Микоян тоже ни разу не приехал и не позвонил. Впрочем, Рада Аджубей его за это абсолютно не упрекает. Такова была жизнь и реалии того времени.

О снятии Хрущева с поста она узнала от него самого. Никита Сергеевич позвонил ей и сказал: «Алеша уже ушел на работу?.. Передай ему, пожалуйста, я еду на Президиум ЦК, меня будут там снимать со всех постов. Ты ему передай, что это, естественно, немедленно коснется его».

Сразу после отставки Хрущева заменили главных редакторов «Правды», «Известий» и Гостелерадио. Вместо Аджубея назначили Месяцева, его хорошего знакомого, который был начальником Рады в обществе «Знание».

Почти вся жизнь самой Рады Аджубей связана с журналом «Наука и жизнь». Долгие годы она была заместителем главного редактора. Однажды в 80-е годы ее фамилию случайно пропустили в списке редакции, так был целый шквал звонков – выясняли, что с ней случилось.

Интересно, что сама она не очень понимала, что ей грозит после снятия отца со всех постов. Впрочем, в коллективе ее бы не сдали, у них была очень сплоченная небольшая редакция. Но если бы приказали, конечно, вряд ли бы кто-то сумел да и посмел ее отстаивать.

«Я присутствовала, когда позвонил Брежнев.

И Никита Сергеевич с ним разговаривал по телефону и сказал, что у меня к вам одна просьба – пожалуйста, не трогайте детей. Тот сказал: «Да нет!» Можно было догадываться по репликам. «Нет, нет, что вы! Все останется как есть». И надо сказать, Леонид Ильич в какой-то момент меня потряс тем, что он отслеживал лично и ему докладывали о моей судьбе. Значит, слово было дано, и все… Когда уже Леонид Ильич был, с моей точки зрения, что я видела на экране, в полном маразме, приезжал очень большой чин, как мы потом узнали, это был Кекконен. Президент Финляндии. В разговоре с Брежневым (потом нам с Алешей рассказали) он спросил: «Ну а как тут Аджубей живет, а как Рада Никитична? Она же вроде главный редактор журнала „Наука и жизнь“? „Нет, она зам. главного редактора. Все в порядке, живут нормально, хорошо“. Это меня потрясло тогда».

(Рада Аджубей в эфире «Эха Москвы»)

Но Алексея Аджубея, конечно, сняли: он занимал слишком значимый пост, да и в договоренности Хрущева с Брежневым о нем речи не было.

Сам Хрущев пережил произошедшее очень тяжело. И главным образом его подкосило предательство товарищей по партии. А поддержать его первое время было особо некому – Нина Петровна в то время как раз была в Карловых Варах и смогла приехать только через месяц, поскольку от нервного стресса слегла с приступом радикулита. По иронии судьбы в Карловых Варах они были вместе с Викторией Брежневой, и Нина Петровна даже наивно сказала ей, узнав об отставке мужа: «Ну вот, теперь вы будете приглашать меня в театр». Та промолчала, а потом приехал Новотный и рассказал, что происходит и в какой они теперь будут изоляции.

«Его вызвали не к Брежневу, а кто-то с ним разговаривал, Косыгин и кто-то еще, я уже не помню. Косыгин разговаривал с ним безобразно, кричал на него и говорил: „Вас все ненавидят! Если вы сейчас выйдете на улицу, вас в клочья разорвут. Да вы такой, вы сякой! Вот вы хотели нас пересадить на „Москвичи“, наш большой либерал. Вот мы вам и дадим! Вот и ездите на этом „Москвиче“. Какая-то мелочность, честно говоря».

(Рада Аджубей в эфире «Эха Москвы»)

Тем не менее Хрущеву оставили его лечащего врача, правительственную поликлинику для всей семьи, кремлевскую «продуктовую корзину» и дачу. Причем сначала ему предлагали дачу в Семеновской – это роскошная сталинская дача в ста километрах от Москвы. Но Хрущев не хотел ехать так далеко, поэтому ему отдали другую дачу в подмосковном поселке, где он жил оставшиеся годы и готовил свои мемуары. По утверждениям родных, о мемуарах почти никто из них не знал. Идею подал Сергей Хрущев, а остальных они с отцом предпочитали не посвящать.

Хотя с прежними товарищами по партии всякое общение было прервано, но люди, занимавшие не очень высокие посты, продолжали поддерживать знакомство с Сергеем Хрущевым и Радой Аджубей. С самим же опальным лидером боялись встречаться даже члены партий других соцстран. Когда Рада Аджубей позвонила жене югославского посла и всего лишь передала привет от своего отца, та все равно ужасно испугалась.

Прошло пятьдесят три года после ХХ съезда. И Рада Аджубей с горечью признает, что главное дело, начатое ее отцом, так и не закончено – в Советском Союзе, а затем и в Российской Федерации то и дело возникает тенденция к реабилитации Сталина.

«Вот когда я вижу, наблюдаю все эти процессы, я и думаю, что в тот момент это было, может быть, в чем-то проще, а в чем-то намного сложнее, что это был его главный поступок в жизни. И не только как государственного деятеля, но и человеческий поступок, безусловно… Я была на круглом столе, где высказывались разные умные люди и кто-то высказывался из историков, из политологов, я думаю, что человек этот был прав. Люди живут очень плохо…

И им кажется, что уже все равно, пусть лучше будет порядок. И бог с ней, с этой самой свободой».

(Рада Аджубей в эфире «Эха Москвы»[8])