Лицом к лицу с Хрущевым

В 90-е годы Дмитрий Федоровский, один из первых операторов советского телевидения, решил сделать документальный фильм «Переворот» о событиях октября 1964 года. Сам он в хрущевские времена был именно тем человеком, который снимал официальную хронику, но знал, что у Хрущева был и личный оператор, офицер госбезопасности, запечатлевший на пленке моменты личной жизни Первого секретаря КПСС.

Федоровский искал эти пленки в киноархивах, но ничего найти не удалось. Тогда он обратился к французам, у которых была большая фильмотека записей с лидерами разных стран. Но и во французских архивах они с Константином Смирновым, автором сценария «Переворота», почти ничего не нашли.

Спасло фильм то, что Федоровский когда-то, сопровождая Хрущева в зарубежные поездки, познакомился с его сыном Сергеем. Поэтому, отчаявшись найти записи в открытых архивах, он позвонил Сергею Хрущеву и сказал, что хочет сделать фильм о его отце. Они встретились, и Сергей вручил ему чемодан. В нем была 8-миллиметровая пленка, снятая на любительском киноаппарате «Кодак», который Хрущев когда-то подарил сыну. Но все записи, как это ни странно, замечательно сохранились. Федоровский снимал фильм на стандартную 35-миллиметровую пленку, поэтому пришлось придумать оптический прибор, с помощью которого «восемь миллиметров» сначала переводились в «шестнадцать», а потом «шестнадцать» – в «тридцать два». И таким образом, в фильм вошли уникальные кадры, которые снимал Сергей Хрущев. Там был Никита Сергеевич Хрущев на пенсии, в Пицунде, военное совещание перед Кубой и многое другое. Потом кадры из этого фильма разобрали все киностудии мира.

«У меня была мечта… Я в 16 лет точно совершенно знал, что я хочу быть оператором документального кино. Не знаю, откуда это попало мне в башку, но это в башку попало. И идучи во ВГИК, где этому учат, я точно знал, что я стану не оператором художественного кино, игрового, а документального. И тогда было распределение… И у меня было два выбора: один выбор – Свердловская киностудия документального фильма, а второй выбор – телевидение. Телевидение на Шаболовке, которое только-только еще появилось. И я выбрал телевидение, пришел туда, и нас тогда было четыре человека. Всего четыре оператора…»

(Дмитрий Федоровский в эфире «Эха Москвы»)

По воспоминаниям Федоровского, когда их четверка операторов пришла на студию, директор Валентина Шароева привела их на первый этаж, показала две двери с буквами «М» и «Ж» и сказала: «Вот в вашем распоряжении две, так сказать, комнаты для определенных целей. Тут стоит лом, тут стоит лопата, тут вот стоит бак для мусора. Все раздолбайте – это будет ваша операторская кабина». Таким образом, на Шаболовке появились операторские кабины, где держали аппаратуру и прочие необходимые для съемки вещи.

В то время оператор выполнял работу, которая сегодня распределяется между как минимум шестью людьми. Он получал информацию, ехал, снимал, привозил на студию, отдавал в проявку, потом монтировал, потом писал дикторский текст и даже нередко выходил в эфир и читал этот дикторский текст.

Дмитрий Федоровский до сих пор не знает, как и почему его выбрали для работы в Кремле. Просто в какой-то день диспетчер, который распределял съемки, позвал его и сказал: «Завтра ты едешь в Кремль».

«Я не знаю, почему. Я не был членом партии, я не был комсомольцем, я не был общественным лицом, я не выполнял никаких общественных нагрузок. Я просто работал как ишак с утра до вечера.

В ту пору, когда все это начиналось и когда это стало очень сильно развиваться, я вообще дома-то практически и не спал».

(Дмитрий Федоровский в эфире «Эха Москвы»)

В Кремле он попал сразу на съемку к Хрущеву, но главу государства он увидел уже не первый раз. После того как на Шаболовке начали заниматься активной документальной деятельностью, отслеживающей события для хроник, Федоровского послали на Белорусский вокзал, где партийно-правительственная делегация встречала зарубежного лидера. Там были Булганин, Молотов, Микоян, Косыгин и Шепилов. На следующую съемку – когда тоже приехал важный гость, и во главе встречающей делегации был уже Хрущев – снова послали Федоровского. Возможно, именно то, что он хорошо отработал: никому не мешал, никого не толкал, все снял – и позволило властям решить, что он может снимать в резиденции главы государства. А возможно, свою роль сыграло то, что Федоровский немного говорил на английском и французском языках, поэтому при работе с иностранцами не нуждался в переводчике. Во всяком случае, следующая его поездка была уже в Кремль в кабинет Хрущева.

Когда Федоровский первый раз попал в этот кабинет, он обратил внимание, что у стены стоит человек в форме полковника. Он решил, что это охрана, человек, который наблюдает за посетителями, хотя нужды в охране там не было: чтобы попасть в Кремль, уже надо было пройти все мыслимые проверки.

Оказалось, что этот офицер отвечает за так называемый «рубильник». Что это такое? Когда планировалась съемка важного мероприятия, в кабинет запускали операторов и фотографов, чтобы они могли подготовиться. Потом входили высокие гости, встречу с которыми надо было снять – и офицер включал «рубильник». Загоралось яркое экспозиционное освещение. Через три минуты, успели снять или нет, освещение выключалось. Такие проблемы, как кончившаяся пленка или заевшая камера, в расчет не принимались – пресса должна была покинуть помещение. Был такой случай с Самарием Гурарием, знаменитым фотокорреспондентом, который не успел что-то снять, а рубильник уже выключили. Но у фотоаппаратов рабочая способность пленки была более высокой, чем в киноаппаратах, поэтому он вскочил на стул и успел щелкнуть последний кадр.

«Когда я столкнулся воочию с суровой действительностью документального кино, вот такого событийного, хроникального документального кино… не когда ты снимаешь футбол – это долго, длинно, два тайма и перерыв еще, а когда тебе дают на съемку три минуты… Нет времени поставить камеру, нет времени выбрать точку. Это надо делать сразу. Если ты выбрал сразу точку лучшую и встал, значит, ты король. Если ты не выбрал, смотришь, направо я встану или налево, туда пойду, – все, ты уже будешь потом с большим трудом добиваться изображения, которое ты хочешь получить…»

(Дмитрий Федоровский в эфире «Эха Москвы»)

Разумеется, Федоровскому, как и любому другому человеку, было безумно интересно, что Хрущев из себя представляет в жизни и как он будет себя вести по отношению к прессе. Впечатление тот произвел самое приятное – невероятно доброжелательный, добродушный, с открытой улыбкой, веселый, совершенно свой. Словно никакой не Первый секретарь ЦК, не начальник, не лидер страны, а просто мужик: точно такой же, как все, из мяса и костей. На оператора это произвело очень большое впечатление.

Но постепенно, как вспоминал Федоровский, Хрущев «забронзовел». За те восемь лет, что он его регулярно снимал, произошла некая эволюция человеческих качеств не в лучшую сторону. Власть на всех действует пагубно, и Хрущев не был исключением. Он стал менее доброжелательным, начал чаще кричать на всех, как на виновных, так и на невиновных, не разбираясь.

В Индонезии правительственная делегация, возглавляемая Хрущевым, собиралась переехать из одного города в другой на автомобиле по очень красивой серпантинной дороге, а над ними должны были лететь три вертолета охраны. И Федоровский очень хотел снять этот кортеж с вертолета, тем более что места во всех трех машинах было сколько угодно. Но к кому он ни обращался, никто не хотел идти ему навстречу. Говорили, что надо согласовать с таким-то, этого сейчас нет, он в Москве, от него это зависит и еще от кого-то… В итоге он подошел к самому Хрущеву, который знал его в лицо.

«Я думаю, это любой оператор хочет – это вовсе не моя отличительная черта – снять как можно лучше, как можно интереснее для того, чтобы потом показать это публике, чтобы это возымело успех… И я ему говорю: „Хочу снять с верхней точки, как кортеж пойдет по вот этой серпантинной, очень живописной, красивой трассе“. И вдруг он говорит: „Да почему я?! – Когда он злился, он переходил на фальцет. – Что, никто этот пустяк не может вообще?.. Здесь никому… никого…“

И все как-то забегали, засуетились, поняли, что они напрасно перестраховывались и не пускали меня в самолет. И я полетел… Понимаете, в чем дело? Если бы это было года на три раньше, он бы сказал: «Да ведь нет ничего проще. Олег Александрович, помогите Федоровскому».

(Дмитрий Федоровский в эфире «Эха Москвы»)

Вообще к прессе в Советском Союзе власть имущие и их окружение относились крайне пренебрежительно, пока не стала проникать информация из-за рубежа о том, как там ведет себя пресса и какую важную роль играют СМИ. Кроме того, отношение к прессе немного изменилось с появлением в окружении Хрущева сначала Трояновского, а потом Аджубея – родственника и одновременно главного редактора «Известий», главного консультанта Хрущева по вопросам СМИ и некоторым политическим проблемам.

Зато на службу безопасности, по воспоминаниям Федоровского, особо жаловаться не приходилось. Она работать не мешала, разве что иногда на съемках, происходящих на площади с большим скоплением людей, охрана ограничивала операторов из соображений безопасности главы государства.

«На второй своей правительственной съемке я бегал, искал лучшие точки, выбирал, все мне было можно и разрешено. Я не знал, что – нельзя, а что – можно: я изо всех сил старался снять как можно лучше. Вот я бегал, бегал, бегал, пока меня не взяли за руку такими „клещами“. У него была такая рука, как клешня у краба. Он взял меня, сдавил мне руку и повел за собой, тихо чего-то про себя шипя. И сказал: „Встанешь здесь. Если высунешься – в последний раз. Ты понял?.. Вот мел принесу, вокруг тебя круг нарисую…“».

(Дмитрий Федоровский в эфире «Эха Москвы»)

В 1964 году Хрущев был убран со своего поста. После этого многих из людей, которые были как-то связаны с ним по работе, тоже заменили. Сняли и Дмитрия Федоровского, но в основном не за близость к опальному лидеру, а потому что его лично недолюбливали председатель Гостелерадио Михаил Харламов и секретарь ЦК КПСС Леонид Ильичев.

«И я, груженный всем этим добром – штатив, камера, микрофон, мои собственные вещи, – все это пру на себе в автобус или в машину, неважно, чтобы доехать до гостиницы. И Харламов мне говорит: „Помоги мне чемодан донести, а то мне тяжело“. Я говорю: „Михаил Аверкиевич, вон же стоят люди специальные, которые этим занимаются“. – „Тебе что, трудно?“ Я отказал… И я не знал, что это сыграет такую роль. Ну, была еще у меня небольшая ссора с Ильичевым Леонидом Федоровичем. Это уже было в Китае, когда я с ним повздорил. Не хочу сейчас вдаваться в подробности, потому что это имеет отношение к антисемитизму… И в 63-м году, когда уже началась вся эта кампания, которая готовилась тщательным образом для того, чтобы Никиту Сергеевича нашего дорогого скинуть с занимаемого поста, стали потихоньку вычищать всех. Я никакой роли в судьбе Хрущева сыграть не мог. Ни помочь ему остаться, ни помочь ему уйти. Но тем не менее нашли способы от меня избавиться. И после той ссоры с Ильичевым, ссоры с Харламовым они это запомнили… Я знаю точно, от очевидцев. Была спровоцирована некая история против меня, в результате которой меня вообще должны были отдать под суд и посадить в тюрьму. Ну, под суд отдали. Была устроена такая образцово-показательная выездная сессия городского суда в том зале, в котором я показывал свои фильмы. Все это было сделано по заранее написанному большим талантливым человеком сценарию. И я получил год „исправпринудработ“ на общих основаниях. Общие основания – это значит, что я не остаюсь на работе, это значит, что меня выгоняют с „волчьим билетом“ со студии».

(Дмитрий Федоровский в эфире «Эха Москвы»[35])