Хрущев глазами сына

Сергей Никитич Хрущев, сын Никиты Сергеевича Хрущева, уже девятнадцать лет живет в США.

В Советском Союзе он работал в конструкторском бюро Владимира Челомея, делал ракеты, а после развала Союза его пригласил на работу в США Томас Уотсон, бывший президент фирмы IBM, который принимал Никиту Хрущева на заводе в 1959 году. Сергей согласился приехать на год и так там и задержался. И на дежурный вопрос «а как бы ваш отец среагировал, если бы узнал, что вы будете жить в США?» обычно отвечает: «А как бы отнесся президент Вашингтон к войне в Ираке? Разные времена – разные дела».

Сейчас он по-прежнему преподает в Институте международной политики при Брауновском университете в штате Род-Айленд и параллельно занимается исследованиями истории хрущевского времени. Не так давно вышла третья из его книг, «Никита Хрущев – реформатор». Первые две назывались «Пенсионер союзного значения» – про отставку Хрущева, и «Рождение сверхдержавы» – о ракетах, о Королеве, о Челомее, о внешней политике, о Кубинском кризисе. Они писались гораздо легче, поскольку основывались на личных воспоминаниях. Третья же книга посвящена внутренней политике Никиты Хрущева, которая сейчас окружена большим количеством мифов и стереотипов непонятного происхождения.

По воспоминаниям Сергея Хрущева, в те времена, когда он был сыном Первого секретаря ЦК КПСС, элитой он себя не ощущал, зато чувствовал массу ограничений. Отец и особенно мать ему то и дело говорили: «Этого тебе нельзя, того тебе нельзя, а что про тебя люди скажут? А если ты себя будешь так вести, будешь как Вася Сталин». Поэтому он себя чувствовал всегда скованно. И даже когда начал работать, то все время нервничал, не зная, соглашаются с ним в спорах потому, что он прав, или потому, что с сыном Хрущева не хотят связываться.

Работал Сергей Хрущев в КБ Владимира Николаевича Челомея, делал ракеты. Его статус как сына первого секретаря там мало кого интересовал. Приятели политикой не занимались, и для них он был просто Сергеем. Зато и после того, как Хрущев стал пенсионером, отношение к нему особо не поменялось.

«Элиты тогда не было, в школу я ходил здесь, в 110-ю. Но ходил пешком. А в Энергетический институт ездил до Бауманской на метро, потом на 37-м трамвае, вися на подножке. Один раз у меня часы пытались снять, но я отстоял. Когда висишь на подножке, одна рука же только свободна».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Хрущеву докладывали еженедельно о том, что о нем говорят в стране, – какие поползли слухи, какие родились анекдоты и сплетни. И у него было строгое указание председателю КГБ – никакого позитива не предоставлять. К анекдотам про себя он относился спокойно, видимо, считая их частью жизни, но дома никогда не обсуждал.

«Понимаете, было по-разному. Когда написал Мандельштам свое стихотворение о Сталине, помните? „Его пальцы как черви“. Он кончил известно где.

А когда Хрущеву принесли четверостишие Пастернака, где было написано о каких-то там свиноподобных рожах, то он отложил его и ничем это не кончилось. Потому что другое время наступило».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Сергей всегда любил отца и сам был у него любимым сыном, поэтому он и взялся писать о нем книги. Но с другой стороны, он всегда утверждает, что не существует беспристрастных и объективных историков – будь то сын или не сын. В любом исследовании есть две стороны: во-первых, факты, которые нужно приводить точно и проверять по архивам, чтобы не было сомнений. А во-вторых, есть личное заключение исследователя, выводимое из этих фактов, и вот оно всегда субъективно. И хотя сыновьи чувства мешают объективной оценке хрущевского периода, Сергей Хрущев старался писать и отрицательные вещи, удерживаясь от желания все это «подсластить». Хотя, конечно, у читателей всегда остаются подозрения, что сын об отце всю нелицеприятную правду рассказывать не станет.

В Америке знаменитая фамилия Сергею Хрущеву и помогает, и мешает. СССР и США были соперниками в борьбе за мировое влияние, поэтому там есть люди, которые относятся очень хорошо к Хрущеву, есть и такие, кто относится средне, а есть и те, кто его ненавидит. Так что и по работе, и вообще по жизни Сергей привык защищать имя отца. Но время идет, и все больше становится тех, кто просто не знает фамилию Хрущев.

«У меня мой хороший приятель – внук президента Эйзенхауэра, он тоже историк в Пенсильванском университете… Он говорит: „Двадцать лет назад, когда звоню в ресторан, называю фамилию, мне говорят: „Вы родственник?“ Сейчас звоню – говорят: „Произнесите по буквам“. Так что и тут так же. Двадцать лет назад значительно больше людей при слове „Хрущев“ задавали какой-то вопрос“».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Отношение к Хрущеву в современной России лучше всего отражает черно-белый памятник работы Эрнста Неизвестного. Кто-то Хрущева восхваляет, а кто-то проклинает. Сторонники Сталина и сталинизма любовью к нему не пылают. Но и среди либеральной интеллигенции отношение к Хрущеву нельзя сказать что стопроцентно положительное. Сталинистам кажется, что он слишком далеко зашел. А либералам – что он слишком далеко не пошел: не пошел против самой системы, и все его реформы были только попыткой каким-то образом усовершенствовать эту систему, которая, как показывает исторический опыт, была обречена.

Но и те, и другие во многом основываются на сомнительных стереотипах и мифах. При Брежневе о Хрущеве вообще нельзя было говорить. А потом о нем и вовсе подзабыли, потому что он был не такой страшный, как Сталин. Поэтому толком ни о нем, ни о его реформах никто и не знает. А реформы не совершаются по книжке, их нельзя в один момент вводить или отменять, это бесконечный и во многом интуитивный процесс.

Хрущев действительно пытался сделать советскую систему эффективной. В 1957 году он создал совнархозы. К 1962 году понял, что нархозы имитируют Москву, и затеял реформу по увеличению власти хозяйственников на местах. Наибольшие результаты дал эксперимент Ивана Худенко, которому дали в управление три совхоза. Тот сократил количество работников в несколько раз, ввел новую систему управления и оплаты, в результате чего производство при прежних затратах выросло в семь раз. При Брежневе он умер в тюрьме, обвиняемый в нарушении социальных норм, поскольку уволил всех плохих работников, зато оставшиеся получали чуть ли не министерские зарплаты.

Хрущев подготовил и реформу Конституции, в которой предложил альтернативные выборы, поскольку традиционно был один общий кандидат от Коммунистической партии и блока с беспартийными. Для альтернативы он предлагал организовать вторую партию, например крестьянскую. Возможно, первым шагом на пути к этой идее было как раз разделение обкомов на промышленные и сельскохозяйственные. Хрущев считал, что партийное руководство ставит нереальные цели, поскольку слабо разбирается в экономике, поэтому к власти должны приходить профессионалы. По этой же причине он ликвидировал сельские райкомы партии, а вместо них ввел сельскохозяйственные управления.

Когда Хрущева снимали, одной из претензий к нему было именно то, что в конце своей карьеры он пренебрегал партийным руководством, а больше обращался к профессионалам. Поэтому потом и появилась знаменитая статья Конституции о том, что партия навсегда остается руководящей и направляющей силой народа.

Самое главное, что осталось в истории после Хрущева – это, конечно, XX съезд КПСС и развенчание культа личности Сталина. Основных версий, зачем ему самому это было нужно, две: искреннее неприятие сталинизма и такая же искренняя попытка отойти от этих методов, или способ борьбы за власть.

«В политике не бывает „или“. Да, это был искренний порыв, потому что мой отец верил, что мы строим рай на земле – не будем говорить, как он называется. И он повторял все время, что нельзя жить в раю, окруженном колючей проволокой, что мы должны эту проволоку разорвать, что мы должны выпустить людей. И здесь было у него, может быть, такое, внутреннее, знаете, как бы…

Я сравню это с религиозным чувством, хотя он был неверующим. Что мы должны покаяться. Мы должны покаяться перед людьми о всех наших грехах. Он говорил: «Все мы виноваты, и потом решат, что с нами делать, и мы продолжим движение дальше к светлому будущему». Это первое. И он говорил, что «если мы сегодня не скажем людям правду, но выпустим их из лагерей, потому что нельзя их там, людей, держать бесконечно, то с нас спросят, и нам уже поздно будет оправдываться.

Мы должны быть во главе этого процесса и им управлять». Естественно, это было и то, и другое».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Но частью того же хрущевского десятилетия являются и Новочеркасск, и события в Венгрии. Всякая власть жестка. И если говорить о Будапеште, то это очень сложный вопрос. Там убивали сторонников Советского Союза, и решение надо было принимать не просто о том, вмешаться или не вмешаться в происходящее, а предать их или защитить. С другой стороны, это была, конечно, революция, то есть там было очень много искренних людей, которые отстаивали собственную свободу.

Что касается Новочеркасска – это просто трагическая ошибка. Кто велел там применить силу, до сих пор точно не известно. Причины трагедии в Новочеркасске вообще достаточно сложные. В Советском Союзе была очень запутанная система цен. Цена, например, картошки была меньше, чем цена доставки картошки на заготовительный пункт. Хрущев все время пытался сделать так, чтобы производителю было выгодно производить сельхозпродукцию. В 1962 году закупочные цены повысили на 50 % и в качестве эксперимента решили не субсидировать их, а повысить цены в магазинах. Это вызвало резкую реакцию у населения и закончилось все трагедией.

После расстрела в Новочеркасске было проведено расследование, но кто отдал приказ, так выяснить и не удалось. Там присутствовали Плиев – командующий округом и приехавшие по распоряжению Хрущева Микоян, Козлов и Шелепин. Никто из них приказа не отдавал. Сергей Хрущев предполагает, что стрельба началась случайно. У автоматчиков демонстранты пытались вырвать оружие из рук, кричали, что патроны холостые, кто-то мог и случайно нажать гашетку. Если бы кто-то отдал команду расстреливать, было бы не двадцать человек погибших, а сотни. А так – командиры быстро остановили эту стрельбу. Сам Хрущев, по словам его сына, никогда себе новочеркасской трагедии простить не мог, но ввиду отсутствия виновных так никого за случившееся и не наказал.

Хрущев вообще нередко переживал из-за того, что уже произошло и что нельзя было отменить или исправить, в том числе – из-за знаменитого скандала с интеллигенцией, потому что его сильно подставили, и он на это попался. В России поэт действительно «больше, чем поэт» – он всегда политик. И власть все время боится – вдруг он что-то лишнее скажет, соблазнит людей не на то. А с другой стороны, мы знаем примеры, когда поэт писал для одного читателя: Пушкин – для Николая I, Пастернак – для Сталина. И также писатели пытались все время и Хрущева вовлечь – и левые новые либералы посылали ему письма, и Евтушенко, и Солженицын.

Организатором подставы с Манежем был Суслов – сторонник Хрущева, но человек от него далекий по складу характера. У него в это время появился конкурент по фамилии Ильичев, который поддерживал авангардистское искусство. А в 1962 году появилось большое письмо скульпторов и художников о том, что стало много выставок антисоветского искусства. Тогда по приказу Суслова и организовали такую выставку в Манеже специально для Хрущева. Потом было очень неприятное и тоже во многом организованное заранее выступление в Кремле. Но где-то к апрелю Хрущев понял, что его специально подставляют. Был подготовлен пленум по идеологии, где он должен был выступить и официально заклеймить неподобающее для СССР искусство. Тогда он сказал, что ему некогда, – тут как раз Кастро приехал, и предложил Суслову самому выступить. Суслов тоже не хотел брать на себя такую ответственность и предложил поручить выступление Ильичеву. Так все и затихло.

Когда Твардовский хотел опубликовать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, то лично пришел к Хрущеву и в числе всего прочего сказал: «Я – член ЦК. Вот, я не понимаю, Никита Сергеевич. Я хочу опубликовать какую-то вещь в своем журнале, и я ее посылаю цензору, которого не то что на заседаниях пленума ЦК, а его в здание ЦК никто не пустит. Почему же он важнее меня?» В результате Хрущев разрешил напечатать Солженицына и задумался о том, чтобы ослабить цензуру и уменьшить права цензоров.

В хрущевские годы произошла и революция в ракетном деле. До того времени в ракеты особо никто не верил: они были довольно странным и непривычным видом оружия. Когда сделали ракету ПВО С-75, например, военные не хотели ее даже принимать на вооружение, отговариваясь тем, что этот комплекс надо разворачивать пять часов. Но Хрущев им в ответ заявил, что пусть и пять часов, но их пушки по самолетам не попадают, а эта ракета – сбивает. И если сейчас рассматривать все линии ракет – баллистические, крылатые, противовоздушные, противотанковые – они все идут из того времени.

Для усиленного развития отрасли нужно было создать конкурентную среду. В ракетостроении конкурировали Челомей, Королев и Янгель, потом к ним присоединился еще Надирадзе. И каждый из них пытался завладеть всей ситуацией. Когда выяснилось, что Р-7 у Королева не боевая ракета, пришел Янгель и сказал, что сделает лучше. Потом появился Челомей, и они все время «перетягивали канаты» друг у друга и очень эффективно работали. Конкуренция была жесткая.

«Я помню, когда наше КБ конкурировало с Королевым, кто первым пошлет человека на Луну, то мой приятель, наш главный баллистик Володя Модестов сказал: „Ты посмотри на этих двоих (Челомея и Королева. – Ред.). Каждый из них предпочтет, чтобы американцы первые сели, а не конкуренты“».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Если вернуться к ключевыми моментами правления Никиты Сергеевича Хрущева, это, конечно, – десталинизация и развенчание культа личности. Но учитывая, что ресталинизация с тех пор несколько раз начиналась заново, можно сказать, что попытка десталинизации у Хрущева провалилась. Возможно, дело в том, что он хотел очиститься, избавиться от груза прошлого и идти к светлому будущему с чистой совестью, но не понимал, как это выглядит со стороны.

«„Отец народов“, „победитель“ и так далее.

И вдруг выходит какой-то маленький толстый человек и говорит: да никакой Сталин не бог и не герой, а вообще преступник. И большинство людей, мне кажется, почувствовало себя обиженным. Но это как если вы войдете в храм Христа Спасителя и скажете: „Бога нет“. Реакция понятна – люди верят, а вы им что-то объясняете. Это неважно по сути – есть Бог, нету Бога…»

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Неудивительно, что на попытку рассказать о преступлениях Сталина реакция многих была очень негативной. Люди вешали его портреты на стекла грузовиков, вспоминали, что при Сталине снижались цены. Сталин сумел создать себе такой образ, что даже его развенчание до сих пор играет в обратную сторону, помогает, наоборот, поддерживать мифы.

Например, есть миф, что Сталин выиграл войну. Но перед началом войны все знали, что война будет. Однако Сталин боялся этой войны и не хотел верить, что она начнется. А военачальники у него все, кроме адмирала Кузнецова, напуганные недавними репрессиями, не посмели привести войска в боевую готовность. В 1942 году тоже все знали, что немцы будут наступать на юг, а не на Москву. Было донесение Кима Филби, было донесение на юго-западном фронте местной разведки, была карта наступления. Но когда Тимошенко предложил Сталину перебросить резервы, которые защищали Москву, из центра на юг, Сталин сказал: «Вы наивные люди, Гитлер вас водит за нос. Я считаю, он будет наступать на Москву». И Тимошенко сказал Хрущеву: «Вот через пять минут они начнут, и они нас разобьют». И «десять сталинских ударов» – это на самом деле удары не Сталина, а Жукова, Рокоссовского и всех других генералов. Но сталинисты любят говорить даже, что Жуков побеждал потому, что следовал указаниям Сталина, а когда действовал самостоятельно – проигрывал.

«Сталин был гениальный пиарщик – так же, как и Гитлер. А Хрущев был никудышный пиарщик…

Мне кажется, что с точки зрения исторической логики китайцы поступили правильнее – они оставили своего Мао Цзэдуна с портретами, а остальное постепенно забывается. А вот Сталин у нас все еще будоражит умы…»

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Конечно, Хрущев и за собой понимал вину сталинских лет. Он говорил и писал в своих мемуарах, что все были участниками репрессий, одни больше, другие меньше. Когда Сталин считал, что кого-то надо арестовать, он собирал руководителей, расписывался сам и давал другим. Если Хрущев в то время был на том руководящем уровне, наверное, его подписи там тоже были. И Сергей Хрущев не пытается убедить своих читателей, что его отец отказался бы подписать, потому что всем было понятно – кто проявит сомнение, того тут же допишут внизу в этот же список.

Сам знаменитый доклад Хрущева родился тоже не за один день.

«Сначала было поручение Генеральному прокурору разобраться, посмотреть дела, в первую очередь открытые процессы. Оказалось, что это все надумано, преступлений не было. Потом они нашли следователя Родоса, который допрашивал. Его спросили: „Вот ты допрашивал Постышева, какие у тебя были основания?“ – „А никаких у меня не было оснований! Они мне сказали: убить. Ну, я и убил…“ Ворошилов закричал: „Это неправда!“ Микоян сказал: „Это правда“. И тогда Хрущев сказал: „Мы должны сказать это съезду“».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Против были многие, в том числе Молотов, Каганович и Ворошилов. Собственно, вокруг этого несогласия и организовалась так называемая «антипартийная группа», которая попыталась снять Хрущева в 1957 году. Но у них не было поддержки в ЦК – они считали по-сталински, что там автоматически поддержат любое их решение. А секретари обкомов и все, кто был на пленуме ЦК, уже почувствовали свою власть и отказались поддерживать их решение.

Когда в 1964 году Хрущева сняли, хотели сразу начать кампанию ресталинизации. Но представители западных компартий сказали, что они это не поддержат, поэтому ее сильно притормозили в последний момент.

Часто спрашивают, как вообще так случилось, что Хрущев позволил себя снять практически без борьбы. О заговоре он знал, но все же ушел в отпуск. Он уже и сам подумывал об отставке и, возможно, надеялся, что поскольку к власти придут люди, которых он сам и подбирал, его реформы будут продолжены.

«Он подошел к 1964 году, говоря, что „я проведу новую Конституцию с новыми свободами, доведу до конца экономическую реформу децентрализации и после XXIII съезда уйду в отставку“.

Он это говорил несколько раз на разных собраниях. Поэтому, когда ему стало известно о том, что ближайшие его союзники… которых он сам подобрал, хотят его освободить, он решил не сопротивляться. Я ему об этом рассказал, и что он сделал? Он уехал в отпуск. Я так понимаю, потому что он не хотел будоражить страну».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Уже после того как Хрущев был снят с поста Первого секретаря, стали активно ходить слухи, что была какая-то темная история с его старшим сыном от первого брака – Леонидом. Тем не менее семья опровергает слух о том, что против того было заведено уголовное дело, и уж тем более что он был сбит и попал в плен к немцам во время войны.

«Ходили разговоры, что якобы они там, выздоравливающие офицеры, играли в Вильгельма Телля, ставили бутылку на голову, стреляли друг в друга. И Леонид один раз выстрелил – отбил горлышко. А тот моряк… сказал: не считается. И у него дрогнула рука, и он попал ему в лоб. Я верил в это, потому что это было тогда популярно. Но оказалось, что это все неправда. Он в тот момент сам эту историю выдумал, потому что у него был роман с одной балериной – что неудивительно у молодых людей, его жена была где-то в другом месте, – и он в какой-то момент этой балерине сказал: я женюсь на тебе. Она уехала в Москву и стала всем рассказывать, что она выходит замуж за сына Хрущева. А он страшно перепугался, потому что он боялся маму больше, чем любого „мессершмита“… и он ей послал письмо – „со мной произошло несчастье, я никогда не вернусь“, – и рассказал эту историю. Все верили. А историки сейчас подняли документы – никакого дела не было, никто никого не убивал…»

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

По словам Сергея Хрущева, использовать давно погибшего Леонида в своих целях придумали Семичастный и Шелепин, руководитель КГБ и один из секретарей ЦК, которые в 1965 году дали именно такое объяснение, выступлению Хрущева на XX съезде: что, мол, у него был личный мотив ненавидеть Сталина за то, что Леонида отправили на фронт за убийство. Потом появилось еще и дополнение: Леонид якобы не погиб, а попал в плен к немцам, и Сталин отказал Хрущеву в просьбе его спасти. Эти домыслы стали частью анти-хрущевской пропагандистской кампании. Никаких документов и доказательств ни с советской, ни с немецкой стороны, разумеется, нет. Позже, как рассказывал сам Семичастный, Брежнев велел прекратить распускать слухи.

На самом деле в марте, когда узнали, что Леонид погиб, об этом доложили Сталину. Но тот велел не говорить Хрущеву, пока разведка все не проверит. В апреле он пригласил Хрущева к себе в кабинет и сообщил, что его сын погиб. Леонида посмертно наградили орденом Отечественной войны первой степени, что, естественно, не могло произойти, если было бы хоть малейшее подозрение, что он сдался в плен. Есть все заключения прокуратуры, что Леонид Хрущев погиб, но средства массовой информации периодически продолжают поднимать скандальные слухи.

Вокруг Хрущева существует просто невероятное количество слухов и мифов, и не все из них такие неприятные. Например, утверждают, что в Голливуде он встречался с Мэрилин Монро. Конечно, он был в Голливуде и присутствовал на съемках фильма, но с совершенно другой кинозвездой – Ширли Маклейн. Потом был обед, на котором присутствовало очень много знаменитостей, в том числе и Мэрилин Монро. Она была за одним из столов, давала там интервью, но Хрущева видела только издалека.

«Знаете, меня иногда спрашивают: „А ты Сталина видел?“ Я говорю: „Видел“. А как? Я учился в Энергетическом институте, мы 1 мая шли по Красной площади, а он стоял на Мавзолее, махал нам рукой. Вот так же и там было».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Из Америки Хрущев, помимо всего прочего, привез знаменитую идею насчет кукурузы. Идея была не спонтанная, такая мысль зрела у него давно. Советский человек в то время жил на хлебно-картофельной диете, потому что в скотоводстве был страшный кризис. Чтобы произвести мясо, нужно кормить скот. И в 1954 году, когда этот вопрос подняли, ученые сказали, что больше всего кормовых единиц имеется в кукурузных стеблях с початками, в горохе и сое. Соя отпала – она южная культура, а вот кукурузу Хрущев сразу стал продвигать. С Америкой это оказалось связано следующим образом. В 1955 году главный редактор местной газеты из штата Айова написал открытое письмо Хрущеву – давайте, мол, соревноваться на полях, а не вооружениями. Хрущеву доложили об этом (разведка читает все газеты), и он послал туда делегацию.

Делегация сообщила ему про уникальные гибридные сорта кукурузы и новые технологии. Один из зачинателей этого движения, фермер Гарстон в 1955 году был в Москве с идеей открыть торговлю с Советским Союзом. И когда разрабатывалась программа визита Хрущева в США в 1959 году, он захотел посетить Айову и этого фермера, посмотреть, как он возделывает кукурузу. К его изумлению, на тысяче гектаров земли работали всего пять человек, включая самого фермера. В СССР для этого потребовался бы небольшой колхоз. Потом Хрущев посылал учиться в Айову советских трактористов, в том числе Гедалова, который впоследствии стал Героем Соцтруда и депутатом Верховного Совета.

В Советском Союзе вся кампания по засадкам кукурузы, как и многое другое, была доведена до абсурда. Однако сколько бы анекдотов ни рассказывали, если посмотреть непредвзято, у кукурузы в СССР была нормальная судьба внедрения нового продукта. Когда Екатерина II начала вводить в обиход картошку, были многочисленные бунты, и картошке потребовалось полтора века для того, чтобы она стала популярной культурой. Сегодня, кроме городских людей, далеких от земли, о кукурузе уже никто в насмешливых тонах не говорит. В любом фермерском хозяйстве, где выращивают скот, его кормят кукурузой.

Еще одним ключевым моментом хрущевского времени был, конечно, Карибский кризис. Куба стала для Советского Союза тем же, чем был Западный Берлин для Соединенных Штатов – маленьким бесполезным клочком земли на глубоко враждебной территории, который надо было защищать, чтобы не потерять лицо. СССР и США жили в то время по правилам, записанным Джоном Фостером Даллесом, на грани войны. И главное было – эту грань не перейти. По завершении Карибского кризиса Хрущев все же добился важных результатов – американцы не напали на Кубу и де-факто признали Советский Союз равным себе.

А главное – это был последний пиковый кризис, причем именно потому, что Советский Союз был признан равным. Потом была вьетнамская война, была афганская война, но игра шла уже по другим правилам, и мир на грани ядерной войны больше не оказывался.

«Либо вы смиряетесь с тем, что вами кто-то будет командовать, либо вы доказываете свое равенство. А тогда вы рискуете! Я считаю, что кубинский кризис – это пример очень грамотно проведенной операции политически, в военном плане и в плане разведки. Американцы узнали обо всем этом почти тогда, когда Хрущев собирался объявить сам, что ракеты стоят на Кубе».

(Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»)

Насколько у Хрущева получались его реформы и был ли от них толк? Ответить можно по-разному, но важно понимать, что реформа – это не смена вывески, это не смена названия улицы или города. Она должна идти постепенно, шаг за шагом, в течение продолжительного времени, а Хрущев свои реформы едва успел начать. Неизвестно, что было бы, продолжи его преемники тот же путь развития и заверши они начатые реформы. Может быть, и сегодня существовал бы Советский Союз, но с рыночной экономикой и многопартийной системой[31].