Глава IV

«ОРГАНИЗАЦИЯ ГЕЛЕНА»

Пока я находился в Соединенных Штатах, мои сотрудники, оставшиеся на родине, не сидели сложа руки. Вессель вскоре после моего отъезда восстановил связь с Бауном, который, как мы и договаривались, добровольно сдался в плен американцам. Несколько раз его переводили из одного лагеря для военнопленных в другой, и в конце концов он оказался неподалеку от Висбадена – под Оберурзелем. Этот лагерь находился в ведении КРК. Там царили строгие порядки, поскольку содержались пленные, подозреваемые в совершении военных преступлений, и следствие активно занималось ими. Баун и некоторые его сотрудники стойко переносили все невзгоды. Им удалось даже не потерять чувство юмора. В соответствии с нашей договоренностью, он заявил в удобный момент о своей готовности сотрудничать с американской контрразведкой. Я, как уже упоминал, в конце 1945 года согласился, чтобы Баун со своими людьми приступили, так сказать, в порядке эксперимента к активным действиям. Мое решение основывалось на следующих соображениях. С одной стороны, нам предоставлялась возможность убедить скептически настроенных американцев, что мы располагаем не только устаревающими со временем документами, но и не потерявшими актуальность ценными познаниями и опытом. А это в условиях продолжавшегося еще в Германии послевоенного хаоса, разрыва связей из-за разделения страны на оккупационные зоны и перемещения миллионов немцев было немаловажным фактором.

С другой стороны, чем дальше, тем труднее привлекать к работе новых сотрудников, столь необходимых нам. Когда их отпустят из плена, они неминуемо окунутся в трудовую деятельность, найдут новые занятия, чтобы заработать себе на жизнь, и волей-неволей бросят разведывательное ремесло.

Американцы сообщили Весселю о моем согласии. Бауна тоже ввели в курс дела. Но ни Баун, ни Вессель, ни даже я тогда еще не знали, что американские контрразведчики не проинформировали его о моих планах. Впрочем, руководители КРК тоже не слышали ни обо мне, ни о предложенном мною проекте. Позднее выяснилось, что Баун в своих беседах с американцами выдвинул собственные соображения о ведении разведывательной работы, исходя из опыта абвера в 1933-1941 годах. Он хотел создать независимую организацию и возглавить ее. По его мнению, этот разведывательный орган должен был самостоятельно передавать американским спецслужбам полученные данные для обработки и оценки.'

Предложение Бауна не соответствовало моим уже одобренным в Вашингтоне планам. Если бы американцы решили принять его, то возникли бы две немецкие разведывательные организации, которые вступили бы в конкурентную борьбу между собою. Возникала опасная ситуация: американцы стали бы получать такие материалы, за которые я не мог полностью отвечать. Более того, имевшийся у меня опыт свидетельствовал, что донесения абвера нередко вызывали обоснованные сомнения. К тому же наличие двух разведывательных организаций затруднило бы в будущем их переход под немецкую юрисдикцию, не говоря уже о том, что именно такое разделение немецких разведслужб во время войны привело к серьезным ошибкам, о которых я уже говорил.

Предложение Бауна не соответствовало также и планам, которые вынашивала служба «Джи-2». После долгих переговоров Вашингтон дал принципиальное согласие на привлечение к сотрудничеству со своей разведкой нас. Ответственность за выполнение этого проекта – я знал точно – была возложена на генерала Зайберта. В случае неудачи разразился бы политический скандал и все выплыло бы наружу. За это Зайберт поплатился бы если не головою, то своей карьерой. Поэтому генерал и его сотрудники предпочли иметь дело с одним немцем, ответственным за все и к тому же старшим по званию, то есть со мной. Кроме того, американцы убедились, что Баун – человек с труднопредсказуемым характером. Его индивидуальные особенности, его прошлое, начиная с детских лет в Одессе и кончая многолетней деятельностью в управлении военной разведки и контрразведки, затрудняли американцам установление с ним доверительного контакта. А это привело к предубеждению, пусть и не совсем оправданному, против него.

То, что Бауна не посвятили в характер будущего сотрудничества американской военной разведки с нами и что его, к сожалению, не предупредили, что он должен подчиняться мне, следует отнести в первую очередь за счет неполной осведомленности самого КРК о нашем проекте. Необходимая в данном случае открытость в отношении Бауна позволила бы, несомненно, избежать некоторых возникших позже трудностей.

Не следует сбрасывать со счетов, что американцы, учитывая смутное послевоенное время, могли серьезно заинтересоваться тем, чтобы в Германии возникла не одна, а несколько немецких разведслужб. Ведь ставка на единственную такую организацию уменьшала их шансы на успех. Да и наверняка не все сотрудники «Джи-2» были готовы безоговорочно принять разработанную нами концепцию будущего сотрудничества. Таких, как полковник Расти и капитан Хальштедт и Эриксон, было мало. Один лишь факт, что так называемое джентльменское соглашение было документально закреплено в договоре с ЦРУ лишь три года спустя после нашего пребывания в Вашингтоне, характеризует тревожную неустойчивость тогдашней ситуации, несмотря на наличие доброй воли с обеих сторон. В то же время этот факт показывает, какую ответственность со всеми вытекающими отсюда последствиями взвалил на себя генерал Зайберт.

Трудности, с которыми столкнулись Вессель и Баун в начале 1946 года при первых попытках создать аппарат по добыче, обработке и оценке разведывательных данных, объясняются тогдашними необычными обстоятельствами. Но что было удивительным: несмотря на все это, никто из тех, с кем велись беседы и кого предполагалось привлечь в будущем к сотрудничеству, не дрогнул. Хотя почти каждый немец, изгнанный из восточноевропейских стран, потерял не только свое имущество, но и близких и родных. Как раз среди этих перемещенных лиц находились всегда честные люди, готовые целиком посвятить себя нашему делу, безразлично, к какой из политических партий они уже примкнули.

Мнение о том, что отказ от прежней профессии и потеря имущества облегчили привлечение людей к сотрудничеству с нами и что в организации собраны, мол, одни сорвиголовы и искатели приключений, готовые, не задумываясь, взяться за любое темное дело, свидетельствует лишь о полном незнании условий и обстоятельств того времени. Такие инсинуации не раз поднимались пропагандой советской зоны оккупации Германии вплоть до 1954 года. К сожалению, в отдельных случаях эти выдумки без проверки подхватывались западной прессой.

Создаваемая нами организация не могла предложить своим сотрудникам ничего ценного даже в долголетней перспективе. Ее существование и деятельность строго засекречивались. Только так можно было обеспечить успех и воспрепятствовать попыткам проникновения в нашу среду агентов противника. Создать свою семью, устроить дом было непростым делом для нашего сотрудника. По соображениям безопасности он ничего не говорил о своей работе даже близким. Защиты со стороны государства он получить не мог, так как Германия, как государство, прекратила свое существование. На американские оккупационные власти рассчитывать было нечего. Юрисдикция США даже после образования объединенной англо-американской зоны оккупации – Бизонии, а затем и Тризонии – распространялась только на свою зону. К тому же о существовании организации знала лишь служба «Джи-2». Наши сотрудники испытывали на себе подозрительность и недоверие других организаций и служб США, в особенности – военной контрразведки и военной полиции. Жалованье было невысоким: я, например, в 1952 году получал 1200 марок на руки. На служебные расходы выделялись доллары США, стоимость которых до денежной реформы 20 июня 1948 года была завышена. Менять их приходилось весьма осторожно и не в банках, чтобы избежать нежелательных вопросов об их происхождении. Поэтому в большинстве случаев доллары обменивались нашими американскими друзьями на немецкие денежные знаки, чтобы мы могли обеспечивать организацию необходимыми денежными средствами. Думаю, что нужно было быть идеалистом, чтобы после войны, плена, перемещения, изгнания и прочих мытарств, которые никого не обошли стороной, согласиться на сотрудничество с нами.

С 1 апреля 1946 года начались пробные операции нашей разведывательной службы. Первые результаты получили положительную оценку. После беседы с генералом Зайбертом в июле 1946 года, которая закончилась принятием вышеупомянутого джентльменского соглашения, была дана команда о начале полнокровной деятельности. Но для этого надо было создать работоспособный руководящий орган организации, штаб руководства разведывательными операциями и надежное подразделение по обработке и оценке разведывательной информации. Такая работа требовала от всех сотрудников много времени, ибо еще не были отработаны организационно-технические и кадровые вопросы. Не хватало и помещений. Самой настоятельной проблемой стали кадры. Имевшихся у нас людей было мало, связь с многими разведчиками, устремившимися после войны на гражданскую службу, была потеряна. Ощущался недостаток и во вспомогательном персонале.

Но работа с нуля имела и свои положительные стороны. Гораздо труднее проводить перестройку действующей большой разведывательной организации, чем создавать новую с учетом имеющегося опыта и прогрессивных взглядов на ее деятельность. Цель для меня и Весселя была предельна ясна: нужно создать ядро будущей немецкой разведывательной службы, используя опыт войны, а также и довоенного времени, – как свой собственный, так и других служб. Мы отдавали себе ясный отчет, что действующие параллельно – пусть даже в различных сферах – несколько служб внешней разведки почти неизбежно вызовут антагонизм, ненужное дублирование, нарушение конспирации. Но этого еще мало. Возникнут также подходящие для разведслужб противника возможности проводить операции на слабых стыках наших организаций и внедрять в них свою агентуру. Поэтому я намеревался с самого начала своей деятельности создать необходимые предпосылки, чтобы сколотить единую службу, которая занималась бы разведкой противника во всех сферах и направлениях. Такая организация, как я себе представлял, должна была объединять внешнюю политическую, экономическую, научно-техническую и военную разведку, а также контрразведку в одних руках и быть не военной, а гражданской организацией. Вот почему с самого начала я стал принимать меры к тому, чтобы, наряду с бывшими офицерами, в качестве сотрудников привлекались бывшие чиновники министерства иностранных дел и государственного управленческого аппарата, если они имели незапятнанное прошлое и не проявили себя с отрицательной стороны в третьем рейхе. Темпы проведения организационных мер зависели в значительной степени от имевшихся в нашем распоряжении возможностей по размещению личного состава, финансированию и техническому оснащению. Для американцев это предприятие являлось лишь экспериментом, причем экспериментом неясным и спорным. Ведь никто из них толком не знал, как и чем он закончится.

Импровизация и временные меры были характерны для первых шагов «Организации Гелена», как нас скоро стали называть американские друзья. Мы были вынуждены смело идти на эксперименты. Ведь наряду с попыткой создать фундамент нашей службы, нам необходимо было вести результативную разведку, чтобы убедить заокеанских спонсоров в том, что наша деятельность имеет будущее.

Кроме создания штаба по руководству разведывательными операциями, что должно было активизировать нашу деятельность, мы предприняли энергичные меры по размещению группы Бауна поближе к нам. В конце концов она была устроена в одной из гостиниц в Шмиттене, находившемся в четверти часа езды на автомашине от Оберурзеля. Американский штаб по-прежнему занимал «голубой дом». Первоначально там же разместили и группу по обработке и оценке разведывательной информации. Позднее ее перевели в замок Кранцберг, где условия для работы были значительно лучше.

Сотрудничество с американским штабом, состоявшим вначале из двух офицеров – полковника Д. и капитана Эриксона, а также обслуживающего персонала, осуществлялось на доверительной основе при полном взаимопонимании. Полковник Д. был заслуженным фронтовым офицером, отличившимся во время войны. До последнего времени он не имел ничего общего с разведкой. Но у него был высокий авторитет в армейских кругах, и он придавал вес нашей службе. Связь с американскими разведывательными сферами шла через капитана Эриксона. Как я уже упоминал, наша организация многим обязана этому офицеру и весьма ему благодарна. Даже в те времена, когда американские инстанции самого высокого ранга поступали по отношению к нам не совсем разумно, он, не щадя себя, рискуя своей карьерой, горячо отстаивал наши интересы. Из-за того, что полковник Д. не имел опыта разведывательной работы, вначале возникали некоторые трудности и небольшие недоразумения. Например, однажды я попытался объяснить ему необходимость выдачи удостоверений не на наши настоящие фамилии, а на псевдонимы, но неожиданно встретил возражение: «Это же ведь противоправно!» В конце концов после долгого разговора мне удалось убедить собеседника, что такая формальность не нарушает закона и что использование подобных удостоверений в разведывательной практике принято во всем мире. Когда же мне постепенно, шаг за шагом, удалось объяснить полковнику другие специфические особенности разведывательной деятельности, этот опытный офицер изменил свое мнение и стал нас поддерживать всем своим авторитетом. Так, наряду с Эриксоном, появился второй наставник, который внес большой вклад в укрепление нашего сотрудничества. Поэтому я всегда с благодарностью вспоминаю его и внимательно слежу за его карьерой. Ныне он стал генералом и занимает высокое положение в Соединенных Штатах[39].

Серьезные трудности в период нашего столкновения возникали, главным образом, из-за того, что руководитель подразделения по сбору разведывательных данных – речь идет о Бауне – придерживался по целому ряду вопросов другого мнения, нежели я. Он рассматривал вопросы добычи секретной информации только с чисто разведывательных позиций, не учитывая политический аспект в деятельности нашей организации. Выяснилось также, что у Бауна другие представления о дальнейшем развитии нашей организации и что он пытается применить свою концепцию на практике, вопреки моим установкам. Бывший сотрудник абвера старался выйти из моего подчинения и действовать самостоятельно, что, конечно, шло во вред нашей организации. Поэтому в апреле 1947 года я был вынужден назначить руководителем этого подразделения другого сотрудника. Бауну же, учитывая его многолетнюю службу в разведке и прошлые заслуги, я поручил другой, не менее важный участок работы. Это доказывает, что я не только не выбросил подполковника за борт, как это утверждают некоторые публикации, но и оставил в организации, разве что в другой должности.

Преемником Бауна стал Дильберг, опытный и дисциплинированный офицер генерального штаба, имевший четкое представление о разведывательных делах. В довоенное время он занимал руководящую должность в области добычи секретной информации, а в период войны находился в составе службы «1-Ц». К его заслуге можно отнести то, что он значительно продвинул вперед дело сбора и получения разведданных в нашей организации.

Трудно передать, как тяжело добывалась информация в сложных условиях 1947 – 1948 годов. Нынешняя Федеративная Республика Германия представляла собой тогда страну, разделенную на три зоны. Передвижение людей, товаров, материалов жестко контролировалось. Наш аппарат даже по эту сторону демаркационной линии действовал конспиративно. Без помощи американцев работать вообще было бы невозможно. Нередко наших сотрудников, особенно тех, кто вел себя неосторожно, арестовывали КРК или службы безопасности англичан и французов. Их приходилось освобождать из-под стражи с помощью американского штаба связи. А это приводило к их расконспирации.

Железнодорожное сообщение и телефонная связь функционировали плохо. К тому же все телефонные разговоры прослушивались союзными властями. Экономическое положение было катастрофическим. Но наша организация росла, и ее нужно было обеспечивать всем необходимым. Работа затруднялась тем, что объекты нашей разработки располагались по ту сторону зональной границы, а наши опорные пункты – на территории трех оккупационных зон западных держав. И хотя они были союзниками, мы тем не менее должны были надежно замаскировать нашу штаб-квартиру и все периферийные подразделения. Конспирация соблюдалась очень строго. Наши сотрудники не имели права никому говорить о своей службе в организации – ни родным, ни друзьям, ни тем более местным немецким или оккупационным властям, к которым им приходилось обращаться по личным вопросам. Вплоть до 1956 года не было даже возможности охватить их государственным страхованием, так как формально работодателя не было. Только после передачи организации правительству ФРГ удалось устранить эту нелепицу, хотя пришлось немало поломать голову.

Оснащение организации техническими средствами, начиная от пишущих машинок и кончая радиоаппаратурой, взяла на себя американская армия. Но и в этом случае все операции надежно прикрывались, чтобы избежать нежелательных последствий. К сожалению, при этом часто возникала волокита.

Организация надежной курьерской, почтовой и телефонной связи через зональные границы тоже была нелегким делом. Короче говоря, одна проблема налезала на другую, и сегодня мне кажется чудом, что их удавалось решать успешно.

Наша разведывательная деятельность вначале ограничивалась только военными вопросами. Да это и неудивительно, так как на первых порах мы использовали возможности прежних немецких разведслужб – отдела «Иностранные армии Востока» генштаба и абвера. Однако скоро стало ясным, что в связи с все углубляющимся расколом между союзниками (с одной стороны, западные державы-победительницы, а с другой – Советский Союз), возрастал интерес к политическим проблемам. С конца 1946 года мы стали наблюдать за событиями в этой сфере. А потом, как само собой разумеющееся, наша деятельность охватила военную экономику и вооружения.

Соединенные Штаты позднее, чем другие государства, стали планомерно заниматься разведкой в этих направлениях. Мы смогли восполнить пробел и стали передавать нашим американским друзьям необходимую информацию, которую они высоко оценили. Таким образом, мой план создания единой разведывательной службы, базирующийся на опыте работы второй группы отдела «ИАВ» (долгосрочная оценка обстановки) во время войны, уже на первых порах деятельности организации подтвердился практическими делами.

Осенью 1947 года нам, к сожалению, пришлось расстаться с полковником Д., который относился к своему делу с большим пониманием и всегда был готов оказать нам помощь. Его заменил полковник Л. У него были самые добрые намерения, но он не совсем правильно представлял, на чем основывается наше сотрудничество с американцами. Из-за этого иногда, помимо его желания, наносился ущерб общему делу. Полковник был хорошим солдатом, регулярно занимался спортом, прыгал с парашютом. Позднее стало ясно, что свой новый пост он рассматривал как обычную строевую должность. Поэтому Л. начал командовать нами вопреки джентльменскому соглашению между генералом Зайбертом и мною. Он рассматривал нас как людей, находящихся в подчинении американской армии, которым следовало лишь выполнять приказы. Немудрено, что между нами возникли трения. Хотя с обеих сторон предпринимались попытки наладить равноправное взаимовыгодное сотрудничество, из этого ничего не получилось. Наши взгляды с Л. все больше расходились, что, понятно, отрицательно сказывалось на общем деле.

Объективности ради хочу заметить, что у полковника, несомненно, были и заслуги. Помещения, в которых мы располагались, трещали по швам, не вмещая разросшийся личный состав. И Л. добился, чтобы нам предоставили поселок Пуллах, в котором размещалась англо-американская служба гражданской цензуры. В декабре 1947 года наша организация переехала туда, где и сейчас находится штаб-квартира Федеральной разведывательной службы (ФРС).

Поскольку существование организации все еще скрывалось, мы приняли меры, чтобы тщательно замаскировать ее. В частности, сочли необходимым определить на жительство в этом же поселке и семьи сотрудников. Был создан «автономный район» со своей школой, детским садом, магазинами, клубом и другими учреждениями. Контакты с внешним миром свелись к минимуму.

Среди жителей Мюнхена и прилегающей к нему округи в то время ходили слухи, что в Пуллахе, где когда-то жили видные деятели национал-социалистической партии, а затем некоторое время размещалась штаб-квартира генерал-фельдмаршала фон Рундштедта и еще позднее находился американский лагерь для военнопленных, теперь содержатся интернированные гражданские лица.

Следует подчеркнуть, что наши близкие, жившие там в довольно стесненных условиях, вели себя очень дисциплинированно. Задним числом можно утверждать, что такое решение вопроса, когда обстановка и условия жизни в Германии еще не нормализовались, было правильным и принесло несомненную пользу. Сотрудники жили с семьями и не несли тяготы раздельной жизни, многие проблемы были сняты, трудностей и неприятностей стало меньше – их и так хватало на службе. Естественно, каждый пуллаховец мог свободно передвигаться, уходить из поселка, но не имел права поддерживать контакты в определенных слоях населения и совершать покупки за пределами зоны безопасности.

Переезд в Пуллах пришелся на период, когда среди сотрудников назревал первый кризис доверия. Мне и моим ближайшим помощникам пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть возникшие трудности без ущерба для организации. Кризис возник в результате того, что требования улучшить размещение персонала и оснастить организацию современным радиотехническим оборудованием, отвечающим поставленным задачам, автомашинами и другими техническими средствами не всегда выполнялись должным образом. Да и обеспечение канцелярскими принадлежностями и денежными средствами (пункт последний в списке требований, но едва ли не первый по значению), необходимыми для проведения наших операций, оставляло желать много лучшего. Мы, правда, имели свой бюджет расходов, покрываемый американской стороной, но денег всегда не хватало. По всем этим вопросам шли долгие переговоры, в которых первое время я принимал активное участие. Воспоминания об этом постепенно отходят на задний план, но я пишу об этом потому, что они помогают понять, какое невероятно большое количество мелких и мельчайших проблем и вопросов приходилось тогда не только обсуждать, но и решать буквально с боем. Наши просьбы, пожелания и потребности фиксировались в журнале – толстой амбарной книге. Судя по этим записям, только в 1948 году мы представили американцам четыре докладные записки по самым насущным и не терпящим отлагательства проблемам. Большинство сотрудников не знало совсем или слишком мало о наших усилиях по созданию условий для улучшения работы. Их недовольство вполне можно понять. Вместе с тем следует отметить, что наши американские друзья, в особенности представители штаба связи, серьезно относились к нашим запросам и считали их оправданными. Дело упиралось в то, что и в американской армии существовала бюрократия, настаивавшая на прохождении всех запросов по длинной служебной лестнице. Путь же из Пуллаха в Вашингтон через Франкфурт-на-Майне был очень долог и отнимал много времени.

Столкновения с полковником Л. привели в конце концов к тому, что в марте 1948 года я наотрез отказался выполнять один из его приказов. Вопрос был связан с потерей организацией своей самостоятельности.

В крупном разговоре с полковником Л. я настоятельно указал на то, что в соответствии с джентльменским соглашением руководство организацией возложено исключительно на меня и что я не обязан выполнять приказы, касающиеся дел нашей службы. Другое дело – рекомендации в плане общих немецко-американских интересов. Но и им я буду следовать, если сочту нужным. После этого полковник отменил свой приказ.

Этот и подобные случаи заставили меня в конце концов, несмотря на все уважение к великолепным солдатским качествам и военным заслугам, поставить вопрос о замене его другим офицером связи, имеющим опыт разведывательной работы.

Переговоры оказались не очень-то простыми. Правда, американские инстанции с пониманием отнеслись к моей просьбе. Но они испытывали в общем-то естественное желание повредить престижу Л. Наконец, заокеанские спонсоры согласились со мной и отозвали полковника в августе 1948 года.

В декабре вместо него был назначен полковник Расти. Замена оказалась весьма удачной, поскольку последующие восемь месяцев были связаны с большими трудностями для организации. А возникли они из-за денежной и экономической реформы в западных оккупационных зонах. Усилия Расти, старавшегося, несмотря ни на что, укрепить наше сотрудничество, очень помогли преодолеть все препоны и повысить эффективность разведывательных операций. Это яркий пример того, сколь важную роль играет пользующаяся доверием личность, когда дело касается межгосударственного сотрудничества.

Наша деятельность находила положительную оценку у американской стороны. Об этом свидетельствовал быстрый рост получаемых нами заданий. Для выполнения же их требовалось больше сотрудников. Все понимали, что без увеличения штатов организации не обойтись. Но кадровые проблемы тянули за собой проблемы организационные, и немалые.

Я с самого начала придерживался мнения, что такой организации, как наша, которая должна была сразу приступить к работе, придется ограничиться минимальной бюрократической прослойкой. Этого требовала и скудость наших денежных средств, которые следовало расходовать экономно и продуктивно. Главное, мы не должны были раздувать административно-управленческий аппарат. А такая опасность существует всегда и везде. Ведь по закону Паркинсона одна бюрократия неизбежно порождает другую и этот процесс может в конце концов стать самоцелью.

Я сразу принял меры, чтобы не допустить такого развития событий. Но даже в 1948 году еще не был уверен полностью в том, что организация просуществует длительное время, а не пожрет сама себя. Итак, я старался обойтись минимальным числом штатных служащих. И не только по финансовым соображениям. Этого требовали и правила безопасности: чем меньше круг посвященных в оперативные дела людей, тем прочнее разведывательная организация.

В любой разведслужбе самые сложные проблемы, с точки зрения управления и контроля, связаны с получением секретной информации. Слепо подчиняясь приказу, здесь в большинстве случаев можно добиться не многого. Дело в том, что последние звенья длинной разведывательной цепочки – источник, агент – очень часто должны рассчитывать лишь на самих себя. Только они определяют, каким образом смогут выполнить полученное задание или то, что оно вообще невыполнимо. Примерно в таком же положении находятся и промежуточные звенья, которые нередко вынуждены принимать самостоятельные решения, что невозможно без инициативы и высокой ответственности. В связи с этим задания даются не в форме категорического приказа, а в виде указаний и даже рекомендаций. А это предполагает не только взаимное доверие, но и уверенность в том, что обе стороны будут строго придерживаться принятых на себя обязательств. Руководитель подразделения по сбору и получению разведывательной информации должен обладать политическим мышлением и организационными способностями. Но это далеко не все. У него должна быть склонность к импровизации, чтобы мгновенно использовать неожиданные возможности или, наоборот, обойти нештатные трудности. И конечно же он обязан иметь тонкое психологическое чутье и уметь руководить людьми, даже не вступая с ними в личный контакт – через посредников. Сотрудники, полностью соответствующие всем требованиям, встречаются, понятно, довольно редко. К сожалению, Дильберг, возглавлявший это подразделение в течение года, не входил в их число. Правда, инициатива у него била через край и деятельность его команды заметно оживилась. Но такая активность, особенно в период становления организации, могла привести к нежелательным последствиям, прежде всего в области безопасности.

В связи с обострением военно-политической обстановки, вызванным берлинским кризисом, я был вынужден заменить Дильберга, сделав это, естественно, в вежливой и тактичной форме. Нужно было подобрать ему замену, и мой выбор пал на одного из старейших сотрудников, работавших у Дильберга, бывшего офицера абвера Шака. Он служил в военной разведке и контрразведке еще в мирное время. Опыт у него был огромный. К тому же действовал он очень вдумчиво и принимал решения – касались ли они безопасности или планирования операций – только после основательных размышлений. Шак довольно долго возглавлял отдел и успешно справлялся с работой, несмотря на то что вступил в должность в пожилом возрасте.

Денежная реформа поставила нас перед тяжелейшими проблемами. В первые послевоенные годы, когда в ходу были обесцененные рейхсмарки, американцы платили нам в долларах. Да еще в плановом порядке снабжали нас имуществом и оборудованием. Ликвидация системы оплаты в долларах, сигаретами и продовольствием больно ударила по нашему карману. Мы стали получать денежное довольствие в марках, причем по принудительному курсу – из расчета три марки за один доллар. Официальный курс составлял 4,2 марки за один доллар. Следовательно, мы теряли до 30 процентов жалованья, которое получали до денежной реформы. В целом же уменьшение денежного довольствия составило около 70 процентов. Нужно учесть и то, что марка, которая еще не пользовалась доверием, постоянно меняла свою стоимость. Из-за этого организация в течение длительного времени оказалась не в состоянии точно выполнять свои обязательства. Положение можно было поправить, если бы американцы увеличили на 50, а то и все 100 процентов ассигнования на наши нужды.

При этом следует иметь в виду, что мы в то время не являлись государственной организацией: наряду с другими причинами это требовало надежного прикрытия самого факта нашего существования. Отделения и филиалы организации были вынуждены в ряде случаев отказываться от использования важных источников информации из-за нехватки средств и даже переходить на самообеспечение. Дело доходило до того, что руководители порою оплачивали оперативные расходы из собственных средств. Правда, они рассчитывали на последующую компенсацию. Хочется сказать читателю, что в 1948 году многие немцы старались оказать нам посильную помощь. И не только богатые люди – финансисты, предприниматели, – но и рядовые граждане Западной Германии, хотя сами они жили тогда трудно, но были крепки духом, поддерживая нас, так сказать, на идейной основе. Скажу честно: такие настроения жителей западных зон явились для меня неожиданностью. Это трогало до глубины души, поскольку в то трудное послевоенное время людей занимали главным образом материальные проблемы.

Мне и моим помощникам было нелегко объяснить сотрудникам наших филиалов, да и агентуре, почему богатая Америка не дает нам достаточных средств. Наряду с другими причинами это объяснялось еще и тем, что денежная реформа вызвала неожиданные затруднения (их просто не сумели заранее спрогнозировать) для тех американских учреждений, с которыми мы были связаны. Покончить с бедственным положением могло лишь одно: нам нужно было как можно быстрее выйти из-под эгиды военного министерства США и перейти под крыло созданного в 1947 году Центрального разведывательного управления (ЦРУ), в функции которого входила координация деятельности всех специальных служб США. К тому же это учреждение обладало более широким, по нашему мнению, взглядом на окружающий мир и могло лучше разобраться в перспективах немецко-американского сотрудничества в разведывательной области и, следовательно, правильно определить размеры требуемых для этого средств.

В ноябре 1948 года наши переговоры с представителем ЦРУ, которое хотело, вполне понятно, сначала получить о нас более полное представление и собрать необходимые сведения о проделанной нами работе, затянулись. Уточнения и проверки заняли довольно много времени. А это отрицательно сказывалось на нашем положении, которое продолжало не только ухудшаться, но стало просто катастрофическим. В связи с этим в феврале 1949 года я был вынужден заявить американскому офицеру связи, что из-за острой нехватки денежных средств мне придется сократить штаты организации, а это повлечет за собой снижение наших разведывательных возможностей. Одновременно я изложил в письменной форме реальное положение дел начальнику службы «Джи-2», предложил принять мою отставку и распустить организацию из-за несоответствия предоставляемых ей средств поставленным задачам.

Как раз в разгар таких событий нас посетил общительный и внимательно отнесшийся ко всем вопросам полковник из военного министерства США, старавшийся разобраться в том, действительно ли наше положение было столь критическим. Он согласился с тем, что у нас есть трудности, но одновременно обратил внимание на то, что в результате берлинского кризиса возникли серьезные бюджетные осложнения. Он настоятельно просил меня не предпринимать пока шагов по сокращению личного состава организации, а тем более к ее ликвидации и заверил, что будет предпринято все, чтобы помочь нам. Я не сомневался в доброй воле наших американских коллег: они искренне считали, что наша деятельность весьма полезна для Соединенных Штатов. Главная причина крылась в бюрократии военного ведомства Вашингтона.

Разведывательная служба – очень чувствительный инструмент. Как только у руководства возникают трудности, это сразу ощущает любой сотрудник, вплоть до занимающего мелкую должность, хотя детали проблем ему точно не известны. Поэтому затянувшийся до пяти месяцев кризис нанес большой вред организации: нестабильность и неясность существенно мешали нашей деятельности.

Переговоры с ЦРУ в конце концов закончились благополучно. Достигнутая договоренность нашла отражение, на этот раз в письменной форме, на английском и немецком языке, в новом джентльменском соглашении. С 1 июля 1949 года, то есть с начала нового бюджетного 1949/50 года, центральная разведка Вашингтона взяла на себя попечительство над нами. Но трудности сразу не исчезли. Потрясения, возникшие в столь тонком аппарате, быстро не устранишь.

Начальник штаба, связанный с ЦРУ, – назовем его М. (мне не хочется публиковать его фамилию) – оказался слишком прямолинейным человеком да еще с упрямым характером. Он, правда, понимал цели и задачи нашего сотрудничества, но потребовалось некоторое время, чтобы мы сработались и достигли полного взаимопонимания. Полковник М. приложил немало усилий, чтобы оказать организации необходимую помощь. Тем не менее наши финансовые и хозяйственные затруднения продолжались еще несколько месяцев. Но нет худа без добра. Мы решили реорганизовать службу, освободиться от ненужных людей, сократив аппарат. В результате удалось сэкономить средства, которые пошли на улучшение агентурной работы. Опытные сотрудники ЦРУ оказали нам немалую помощь в улучшении структуры организации.

В ходе начавшейся поздним летом 1949 года перестройки был вскрыт ряд взаимосвязанных проблем не только временного, но и долгосрочного характера. Во-первых, нужно было привести в соответствие сокращение бюджета со структурой организации не в ущерб ее деятельности и не снижая разведывательный потенциал. Во-вторых, наша служба должна была приноровиться к методам работы ЦРУ. В-третьих, следовало начать подготовку к переговорам с первым федеральным правительством ФРГ, которое должно было приступить к своей работе в сентябре 1949 года. От них, этих переговоров, зависело будущее нашей организации: какое место займет она в государственной структуре новой Германии, если будет достигнуто согласие использовать ее в качестве базы для создания Федеральной разведывательной службы.

С согласия М. я до октября 1949 года занимался реорганизацией нашей службы. Мне удалось, наконец, создать очень нужный отдел планирования, который стал заниматься разработкой разумных и целесообразных разведывательных задач. Вместе с тем мне удалось сократить время прохождения агентурной информации, существенно улучшить курьерскую связь и сделать еще многое другое, чтобы придать организации, как говорят американцы, «более обтекаемые формы». Этот период был использован и для того, чтобы по возможности приблизить методы и порядок работы аппарата нашей службы к принятым в ЦРУ.

Руководство разведывательной службой – дело трудное. Возникающие проблемы приходится зачастую решать способами, отличными от используемых в других государственных учреждениях. Жизненно важная цель разведки – получение секретной информации, ее обработка и оценка. Каждое государство оказывается рано или поздно перед выбором: либо ограничить деятельность разведывательной службы обязательными для всех государственных управленческих структур законами и подзаконными актами, либо разработать для нее в порядке исключения особые законоположения и правительственные постановления. В первом случае будет достигнут стандартный уровень организации и управления всех государственных ведомств и учреждений без исключения, но зато уменьшится результативность работы секретных служб. Во втором – сохранится не только столь необходимая для разведки свобода действий, но и значительно возрастет разведывательный потенциал.

Все крупные государства пошли по второму пути, что обеспечило возможность гибкого управления деятельностью разведслужб. В нашем сложном случае мы использовали методы и приемы абвера – я не буду описывать их детально, поскольку это может показаться скучным, – согласованные с имперской счетной палатой, которая контролировала финансовую деятельность разведки и контрразведки во время правления Гитлера. Тогда все секретные службы представляли палате подробные отчеты по расходам на содержание персонала, приобретение и обслуживание техники, хозяйственные дела, строительство и тому подобное, как это делали и прочие ведомства. Траты же на чисто разведывательную деятельность указывались общей суммой без расшифровки. Руководители всех спецслужб несли за них личную ответственность. Контроль за этими расходами осуществляли особые комиссии, назначавшиеся начальником службы. Такой порядок и был установлен позднее, когда нас передали правительству ФРГ. Только контролировала нас уже не имперская, а федеральная счетная палата.

ЦРУ, как показала практика, тоже не было избавлено от бюрократии, особенно когда дело шло о финансировании нашей организации. Из-за этого крупномасштабные планы обычно рассматривались слишком долго, потому что вопрос о выделении необходимых средств решался лишь на самом верху. К выполнению операции можно было приступить лишь тогда, когда ее одобряли в Вашингтоне. Однако очень часто время было уже упущено.

Поэтому мы предпочли действовать, опираясь на опыт и методы абвера, где принятие решения о проведении акции и выделении необходимых денежных средств не было обставлено такими бюрократическими рогатками.

Частые затяжки в решении финансовых, хозяйственных и оперативных вопросов, связанные в известной мере с переходом из-под эгиды военной разведки к опеке со стороны ЦРУ, привели к новому, третьему по счету кризису доверия в организации. Из-за этого мы стали терять высококвалифицированных сотрудников, мастеров своего дела, которые уходили из организации...

14 апреля 1949 года военные губернаторы трех западных оккупационных зон направили в парламентский совет специальное послание, посвященное вопросам безопасности Западной Германии. Оно разрешало немецким властям создать учреждения по сбору сведений о деятельности, направленной против будущей Федеративной Республики. Но ему, этому учреждению, не разрешалось выполнять полицейские функции. Задержание и арест преступников и следственные действия в отношении их возлагались на уголовную полицию. Таким образом было положено начало ведомству по охране конституции, которое окончательно конституировалось спустя полгода, когда была провозглашена ФРГ. 12 сентября 1949 года федеральный канцлер доктор Аденауэр сформировал первое после войны немецкое правительство, и Германия вновь стала превращаться в суверенное государство.

В соответствии с договоренностями, достигнутыми нами с американскими друзьями в 1946 году, я начал налаживать контакты с немецким правительством. Правда, оно еще не было полностью независимым, но я считал себя обязанным регулярно информировать федерального канцлера. Ведь о нашей деятельности в нашем джентльменском соглашении было записано: дальнейшая судьба организации будет решена первым независимым немецким правительством. 14 августа 1949 года, сразу после выборов в бундестаг, я ориентировал о нашей деятельности одного из баварских министров, который, как я полагал, располагал надежными связями в создаваемом кабинете Аденауэра. Затем я укрепил свои контакты с баварским премьер-министром и его министром внутренних дел. 12 октября 1949 года меня принял Риттер фон Лекс, тогдашний министериаль-директор, позднее ставший заместителем федерального министра внутренних дел. Он свел меня с федеральным министром внутренних дел, ныне федеральным президентом доктором Хайнеманом. 17 октября 1949 года мною через Лекса и статс-секретаря Глобке была направлена докладная записка Аденауэру с предложениями о будущей немецкой службе внешней разведки. 14 ноября 1949 года я доложил вице-канцлеру Блюхеру, Хайнеману и тогдашнему министерскому советнику Бланкенхорну, возглавлявшему ведомство федерального канцлера, об «Организации Гелена». В ходе обмена мнениями, продолжавшегося около часа, мы рассмотрели историю ее создания, результаты деятельности за последнее время. Я сообщил свои принципиальные соображения о новой германской разведслужбе, которые вынашивал в конце войны. Обстоятельный обмен мнениями оказался очень полезным, и я довольный возвратился в Пуллах.

Немецкое правительство начало проявлять к нам интерес. Однако М., по всей видимости следуя указаниям из Вашингтона, запретил мне дальнейшие переговоры с немецкими инстанциями и заявил: какой в будущем станет организация, это решат только власти США. Действия американского офицера связи противоречили нашим прежним договоренностям. Поэтому я их молча проигнорировал и просто не стал выполнять.

В начале 1950 года обстановка улучшилась. Американская сторона больше не возражала против моих контактов с немецким правительством. Я был рад: наши друзья в Вашингтоне поняли, что таким связям нельзя препятствовать. Это будет во вред вашему общему делу. Тогда же состоялась первая официальная встреча с доктором Глобке, ставшим позднее статс-секретарем ведомства федерального канцлера. Мы быстро нашли с ним общий язык, так как он сразу понял важность моей организации.

Глобке согласился лично поддерживать со мной контакт и пообещал оказать помощь в получении технических средств. Вместе с тем он попросил меня поддержать советами, кадрами и делом создание ведомства по охране конституции (ФВОК). Обо всем этом мы подробно информировали статс-секретаря Риттера фон Лекса.

20 сентября 1950 года состоялась моя первая встреча с Конрадом Аденауэром. Понятно, что к ней я готовился особенно тщательно: ведь от нее зависела дальнейшая судьба нашей организации. Меня мучило беспокойство: как сложится разговор с пожилым человеком, умным и хитрым, которого за глаза все – и сторонники, и противники, и почитатели – называли старым лисом? Правда, я шел не с пустыми руками, а с разведывательной службой, которая, по существу, была первым немецким учреждением, начало которому было положено еще до создания англоамериканской Бизонии. Мой расчет строился также и на том, что федеральный канцлер, возможно, проявит ко мне интерес, поскольку общественное мнение возвело меня в ранг «легендарной личности», которой я, честно говоря, себя не чувствовал.

Глава правительства принял меня сердечно и радушно, что сразу же рассеяло все сомнения. Ему, взвалившему на себя бремя высочайшей ответственности уже не в молодом возрасте, не требовалось объяснять значение службы внешней разведки для нашего государства. Он, как и Глобке, обладал необыкновенной интуицией и глубочайшим пониманием проблем и трудностей моей организации. Аденауэр сразу же по достоинству оценил инструмент, который я ему предложил.

Я проинформировал Аденауэра о том, что собираюсь встретиться с председателем оппозиционной Социал-демократической партии Куртом Шумахером, чтобы и его попросить о поддержке. Внешняя разведка может действовать успешно лишь в том случае, если будет рассматриваться как внепартийная структура. Канцлер сразу согласился со мной.

Расстался я с Аденауэром, будучи твердо убежденным в том, что получу от него решительную поддержку. Этот великий немец был готов использовать все свое влияние и авторитет, чтобы как можно быстрее добиться высокой цели, к которой стремились и мы, – возродить нашу многострадальную родину.

Постепенно между канцлером и нами установились деловые и доверительные отношения. Однажды, когда я доложил ему о нарушении безопасности одним из сотрудников службы, он спросил:

– Скажите, господин генерал, можете ли вы вообще после этого кому-либо доверять?

На это я ему ответил:

– Без доверия, господин федеральный канцлер, разведывательная служба просто невозможна. Но мы не только доверяем, но и проверяем. Так что это не слепое, не бездумное доверие, а доверие осознанное.

Мои слова очень развеселили канцлера.

С доктором Глобке я встречался часто. И познакомился с ним, естественно, гораздо ближе, чем с Аденауэром. Мое сотрудничество с ним до 1963 года было столь уважительным, полезным и приятным, что лучшего я и желать не смог. Мне не хотелось, чтобы оно когда-либо прервалось. Статс-секретарь являл собой тип старого немецкого чиновника, который служил исключительно делу, не преследуя никаких корыстных целей. Все разговоры о «сером кардинале» – именно так многие называли его в коридорах власти и в печати – не имеют под собою, по моему мнению, никаких оснований: его несправедливо упрекали за то, что он старался скромно оставаться в тени, не выпячиваться, хотя вряд ли нашелся другой государственный деятель, который так энергично и преданно, с таким энтузиазмом воплощал в жизнь политику Аденауэра. Глобке не только управлял всей административной машиной государства, но и постоянно контролировал внешнеполитическую деятельность правительства, оценивая ее с большой точностью и тактом. Он сразу понял, что сможет извлечь большую пользу из нашей организации.

Доктора Курта Шумахера я посетил позже, 21 сентября 1950 года. На встрече присутствовали Олленхауэр, Ронгер, профессор Карло Шмид и Эрлер. Лидер социал-демократов, как и Аденауэр, подтвердил принцип внепартийности внешней разведки, что означало на практике ее контакты со всеми партиями, кроме коммунистической. К тому же столь чуткий инструмент нельзя обновлять при каждой смене правительства. Это внесло бы беспокойство и неуверенность в ряды сотрудников и парализовало бы всю разведывательную деятельность. Политики приходят и уходят, а спецслужбы остаются. У меня создалось впечатление, что по всем важнейшим вопросам я смогу найти взаимопонимание с Куртом Шумахером. Под конец беседы он заверил меня, что СДПГ будет поддерживать нашу организацию и выступит за передачу ее суверенному немецкому правительству.

Вскоре после моих встреч с федеральным канцлером и лидером оппозиции был принят закон об охране конституции. Он легализовал находившиеся в стадии организации земельные и федеративное ведомство по охране конституции. Президентом федерального ведомства назначили доктора Отто Йона. В октябре 1950 года было образовано ведомство уполномоченного правительства по связям с военными властями западных союзников в Германии. Это учреждение возглавил Бланк. Впоследствии оно превратилось в министерство обороны ФРГ. В ведомстве Бланка начальником службы «1-Ц» стал подполковник в отставке Хайнц, служивший ранее в абвере.

12 декабря 1950 года статс-секретарь Глобке сообщил мне, что федеральное правительство собирается взять к себе нашу службу, как только решатся политические (полный суверенитет) и управленческие (финансирование) вопросы. Главную трудность представляла вторая проблема. Правительство поначалу надеялось, что американцы, которые до сих пор использовали «Организацию Гелена» в своих целях, возьмут на себя и в дальнейшем частичное финансирование. Я же считал, что с момента перехода организации в ведение немецкого правительства вся ответственность, в том числе и финансовая, снимается с Вашингтона, дабы не возникали никакие сомнения в нашей лояльности. Такая постановка вопроса, правильность которой была признана немецкой стороной, была одной из главных причин, которые привели к затяжке передачи нашей организации под юрисдикцию Германии до 1956 года.

На эти события приходится первая фраза войны в Корее. Она началась с тяжелого поражения американцев и длилась до тех пор, пока замечательному стратегу генералу Макартуру не удалось, проведя классическую операцию, вырваться из почти безвыходного положения и восстановить равновесие.

Корейская война, как и берлинский кризис, привели к значительному повышению требований к разведке – и американской и нашей, немецкой, формально зависевшей еще от Вашингтона. И наша служба вполне удовлетворительно выдержала это испытание.

Хотя близкая перспектива стать Федеральной разведывательной службой потребовала провести ряд организационных перемен, чтобы привести все, вплоть до мелочей, в соответствие со сложившимися тогда в немецких ведомствах порядками, это не отразилось на результатах деятельности нашей службы.

После первой беседы с Аденауэром я сообщил через штаб связи американскому командованию, что буду впредь регулярно устно докладывать федеральному канцлеру и лидеру оппозиции о делах организации и результатах ее работы. Кроме того, уведомил американский штаб связи, что все материалы, касающиеся вопросов безопасности Федеративной Республики Германии, мы будем направлять ведомству по охране конституции. Я оговорил эту процедуру в беседе с Отто Йоном, которая состоялась 13 декабря 1950 года и на которой присутствовал статс-секретарь Риттер фон Лекс.

Для обработки и последующей передачи донесений, представлявших особый интерес для немецкого правительства, в штаб-квартире организации мы создали специальный отдел. Кроме того, 6 февраля 1951 года в местечке Оберплайс под Бонном было образовано подразделение для связи с правительственными учреждениями.

Чтобы не утомлять читателя, я не стану перечислять многочисленные беседы и встречи, имевшие место в Бонне и Пуллахе. Все они служили одной цели – максимально приблизить нашу службу к федеральному правительству и подготовить шаг за шагом наш переход под юрисдикцию ФРГ. Следует, пожалуй, лишь упомянуть, что доктор Глобке впервые посетил штаб-квартиру в Пуллахе 7 мая 1951 года. Он потребовал от нас обстоятельные доклады по концепции, направлениям работы и организационным принципам нашей службы, а также по кадровым вопросам. Ему была предоставлена возможность побывать в отдельных подразделениях. В итоге он получил полное представление об организации и ее деятельности.

12 июля 1951 года состоялась новая встреча с доктором Шумахером, на которой присутствовал Олленхауэр, профессор Карло Шмид, генералы Хойзингер и Шпейдель. На ней были подробно рассмотрены тогдашняя обстановка в организации, формы и методы ее работы и другие вопросы. Встреча преследовала, главным образом, цель вселить в председателя СДПГ уверенность, что в будущем вполне возможна координация действий в сферах обороны и внешней разведки, так как генералы Хойзингер и Шпейдель должны были занять ключевые позиции сначала в ведомстве Бланка, а затем и в бундесвере – немецкой армии, которую постепенно начали создавать.

После того как западные союзники подписали в мае 1952 года договор с Германией, состоялись новые встречи с ответственными представителями немецкого правительства. Был определен срок передачи нашей службы под юрисдикцию ФРГ – 1 апреля 1953 года.