Именно в таком порядке и сочетании слов предстал, пожалуй, самый известный бажовский персонаж в самом первом из опубликованных в 1936 году сказов (журнал «Красная новь», № 11). Хозяйка здесь — общемировая мифологема, а вот Медная гора — специфическое местное название рудника Гумёшки, где с XVIII века добывалась медная руда для близлежащего медеплавильного завода. Владения Хозяйки распространялись на всю округу, местом же ее постоянного обитания считалась Азов-гора в окрестностях поселка Полевской. Отсюда и одно из имен Хозяйки — Девка Азовка. Среди других ее имен, распространенных в старину на Урале, — Горная матка, Каменная девка (баба), Золотая баба, Малахитница, а также (как бы сие странным ни показалось на первый взгляд) мужские прозвища — Горный дух, Горный старец, Горный хозяин^{6} (к этому странному разночтению мы еще вернемся).

Образ Хозяйки Медной горы в интерпретации Бажова давно уже сделался хрестоматийным:

«Пошли раз двое наших заводских траву смотреть. А покосы у них дальние были. За Северушкой где-то. День праздничный был, и жарко — страсть. Парун чистый. А оба в горе были, на Гумёшках то есть. Малахит-руду добывали, лазоревку тоже. Ну, когда королек с витком попадали и там протча, что подойдет…

В лесу-то хорошо. Пташки поют-радуются, от земли воспарение, дух легкий. Их, слышь-ко, и разморило. Дошли до Красногорского рудника. Там тогда железну руду добывали. Только вдруг молодой, — ровно кто его под бок толкнул, — проснулся. Глядит, а перед ним на грудке руды у большого камня женщина какая-то сидит. Спиной к парню, а по косе видать — девка. Коса ссиза-черная и не как у наших девок болтается, а ровно прилипла к спине. На конце ленты не то красные, не то зеленые. Сквозь светеют и тонко эдак позванивают, будто листовая медь. Дивится парень на косу, а сам дальше примечает. Девка небольшого росту, из себя ладная и уж такое крутое колесо — на месте не посидит… Парень хотел было слово молвить, вдруг его как по затылку стукнуло.

— Мать ты моя, да ведь это сама Хозяйка! Ее одежда-то. Как я сразу не приметил? Отвела глаза косой-то своей. А одежа и верно такая, что другой на свете не найдешь. Из шелкового, слышь-ко, малахиту платье. Сорт такой бывает. Камень, а на глаз как шелк, хоть рукой погладить <…>».^{7}

Главные качества Хозяйки Подземного царства — суровость и справедливость, благосклонность к добрым людям и безжалостность к злым. Или, говоря словами самого Бажова: «Худому с ней встретиться — горе и доброму — радости мало». Чудесные метаморфозы самой Хозяйки и ее владений также многократно не только описывались устно и печатно, но и воспроизводились средствами живописи, кино, театральных декораций, мультипликации и компьютерной графики:

«<…> И вот пошли. Она впереди, Степан за ней. Куда она идет — всё ей открыто. Как комнаты большие под землей стали, а стены у них разные. То все зеленые, то желтые с золотыми крапинками, на которых опять цветы медные. Синие тоже есть, лазоревые. Одним словом, изукрашено, что и сказать нельзя. И платье на ней — на Хозяйке-то — меняется. То оно блестит, будто стекло, то вдруг полиняет, а то алмазной осыпью засверкает, либо скрасна-медным станет, потом опять шелком зеленым отливает. <…> И видит Степан огромадную комнату, а в ней постели, столы, табуреточки — все из корольковой меди. Стены малахитовые, а потолок темно-красный под чернетью, а на ем цветки медны».^{8}

В сказе «Каменный цветок» Хозяйка Медной горы является Даниле-мастеру близ Змеиной горы и уводит его в свои подземные чертоги. Другими словами, владения Хозяйки — повсюду под землей. Но наиболее значимым местом всегда оставалась Азов-гора. Есть в ней некая незримая сила, которая притягивала сюда людей на протяжении многих веков и тысячелетий. Ведь именно здесь обнаружена была первая руда, про которую отрапортовали в столицу самому царю Петру. Однако нашедшие руду стрельцы обнаружили ее в старых копях, где среди остатков древних орудий труда разбросаны были и кости давних рудокопов, что само по себе свидетельствовало о древности горного дела на Урале.

Уже в XX веке археологи отыскали на Азов-горе следы медеплавильного производства, а незадолго до Отечественной войны, в 1940 году, группа подростков нашла у одного из скальных выходов потрясающий клад, состоящий из сорока бронзовых предметов (в основном птицеобразные существа). Пять предметов были утрачены (украдены) еще до того, как находку сдали в музей. За полвека были сделаны некоторые эпизодические дополнения, но в полном объеме уникальный клад стал доступен для всеобщего обозрения лишь в XXI веке: в 2001 году он выставлялся в Екатеринбургском краеведческом музее, в 2002 году — в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге. Происхождение клада и его последу ющая судьба до сих пор остаются загадкой.

Не менее загадочно и само имя Азов-горы. Не вызывает сомнения созвучность данного оронима^{9} с древним самоназванием Азовского моря и города Азова, расположенного на берегу Дона неподалеку от впадения последнего в Таганрогский залив. Совпадение топонимов явно не случайно и связано с этнолингвистической общностью некогда обитавших здесь народов. Языковое родство названий как раз и доказывает былое родство этносов, точнее — их прошлое единство. Применительно к индоевропейским народам это доказывается сравнительно просто. Незадолго до смерти решением данной проблемы как раз и занимался всемирно известный норвежский путешественник и исследователь Тур Хейердал (1914–2002). В ходе организованных и профинансированных им археологических раскопок он намеревался обнаружить в районе Азова прародину викингов и место пребывания — не более не менее — скандинавских богов! В своих изысканиях Хейердал опирается на географическую и историческую энциклопедию, составленную в XIII веке великим исландцем Снорри Стурлусоном и названную им «Круг земной». Именно здесь говорится о том, что владыка скандинавского пантеона Один проживал со своим народом на территории юга России в городе богов Асгард, первый слог которого совпадает с названием Азова (и Азовского моря), если этот топоним (и гидроним) читать как Асов. Затем, по мнению Хейердала, предводитель протонорвежцев увел из этих мест свой народ, опасаясь нашествия римлян, чтобы поселиться в Скандинавии. Это произошло примерно в V веке нашей эры. Где-то около Дона находилось и древнейшее святилище скандинавов, которое они называли Ас-Хоф. Именно Ас-Хоф Тур Хейердал считает тождественным названию Азов.

Как можно понять из некоторых скандинавских саг, громовержец Один был некогда обыкновенным человеком, лишь впоследствии обожествленным. И будущих викингов он привел в Скандинавию, судя по всему, именно из Приазовья. Однако данная миграция древних скандинавов с Юга на Север вторична. Задолго до этого в результате глобального космопланетарного катаклизма те же прапредки норвежцев (и других северных народов) уже однажды мигрировали в составе нерасчлененной индоевропейской этнокультурной общности, но в другом направлении — с Севера на Юг (что случилось не менее пяти тысяч лет тому назад). Впоследствии же, опираясь на древние родоплеменные предания и тайные знания об оптимальном маршруте (спустя много веков превратившемся в путь «из варяг в греки»), скандинавы вернулись на свою историческую (гиперборейскую) прародину.

Но гиперборейские миграции, вызванные космопланетарным катаклизмом и резким похолоданием в северных широтах, проходили и через другие регионы современной России, и в частности — через Уральский. Здесь также имеется множество топонимических следов, оставленных гиперборейскими переселенцами, давшими впоследствии все этническое пестроцветие современных народов. Одним из них и является Азов-гора.

С ней связаны также легенды об исполинской пещере, про которую Бажов поведал в сказе «Дорогое имячко». Пещера та занимает все пространство внутри горы, наделена якобы тайной колдовской силой, и вход в нее до поры до времени закрылся, только стон да плач иногда из-под земли раздается. Считается, что в ближайшее время туда вообще никто не сможет проникнуть. Между тем в сакральном подземном пространстве хранится колоссальная библиотека, в коей сконцентрированы все древнейшие знания, накопленные задолго до появления современных людей. Всего таких библиотек на Урале десять. В этом искренне убеждены приверженцы бажовского движения, о котором пришло время сказать хотя бы вкратце.

Из современного справочника можно узнать, что «бажовцы», как они сами себя называют, — деструктивная (?) полурелигиозная организация сектантского толка, зародившаяся в Челябинске в начале 90х годов XX века и быстро распространившая свое влияние по всему Уралу. Ее лидером и активным пропагандистом-публикатором является Владимир Соболев, называющий себя «пророком бажовской веры». В качестве священных текстов бажовцы используют сказы из «Малахитовой шкатулки», которые объявили «Евангелием от Урала». Истоки этого учения восходят к древней Гиперборее. Бажовцы верят, что в сказках Бажова скрыто сокровенное знание. Хозяйка Медной горы (Хозяйка Урала) считается культовым божеством. Согласно доктрине бажовцев, подобно тому как Алтаем и Гималаями «управляет» Зороастр, так и покровительницей-демиургом Урала является Хозяйка Медной горы — помощница Матери Мира (заимствованной из учения Н.К. и Е. И. Рерихов). Из пропагандистской литературы бажовцев можно также узнать, что Хозяйка Урала — провозвестница Иерархии Света. Ей подвластны и животное, и растительное, и минеральное царства. Ее помощниками являются Великий Полоз, бабка Синюшка, Огневушка-поскакушка и прочие бажовские персонажи. Хозяйка Урала, по представлениям бажовцев, обладает психической энергией, способной превращать фекалии в золото, и бажовцы мечтают, что Хозяюшка со временем откроет сие таинство и умение своим последователям.

Параллельно почитанию Хозяюшке бытует и поклонение покорителю Сибири Ермаку, который среди бажовцев считается «великим божественным воплощением», поскольку он соединил Европу и Азию, открыл путь на Восток, откуда всегда идет свет, где находится таинственное Беловодье, всегда притягивавшее искателей Бога и смысла жизни. Обо всем этом якобы знал Ермак, стремясь достичь сокровенной земли, но ему помешали «темные силы»^{10}. Опираясь на свое учение, бажовцы регулярно проводят фольклорные фестивали, по существу, являющиеся созданием неоязыческого культа и возрождением архаичных языческих традиций. Другие мистики и эзотерики предпринимали попытку сблизить Хозяйку Медной горы с новозаветной Женой, облеченною в солнце, с символистской Девой радужных ворот, со сказочной Снежной королевой и даже с Алисой в Стране чудес.

Вопрос о сакральном символизме Хозяйки Медной горы и ее атрибутов достаточно сложен и имеет несколько уровней постижения. Даже если ограничиться одними лишь символами, связанными с ключевыми понятиями, то уже здесь обнаруживаются поразительные параллели и взаимные соответствия исходных мифологем. Например, из древнегреческого мифа о Данае известно, что аргосская царевна была заточена своим отцом глубоко под землей в медном дворце, куда к ней и проник Зевс в виде золотого дождя. Налицо символическая триада — «медь — золото — подземный мир», легко и органично проецируемая на владения Хозяйки Медной горы.

Понятно, что Хозяйка Медной горы объявлялась на Урале повсюду, а не только в старом Сысертском горнозаводском округе, куда входила Сысерть — место рождения Бажова — и Полевской, близ которого и располагалась Медная гора (иначе Гумёшкинский рудник). И вообще известна она повсюду, где есть горы (и даже где их нет). Ибо образ Хозяйки горы — не специфический уральский феномен, а явление общемирового порядка. Сквозной линией и в различных своих ипостасях проходит оно через разные исторические эпохи и вехи мировой культуры. Подчас мифологема визуализируется в самых неожиданных обличьях, не сразу узнаваемых под завуалированными временем личинами.

Вот, например, Тангейзер — герой средневековой немецкой легенды (баллады), хорошо известный из одноименной оперы Рихарда Вагнера (1813–1883). Фабула саги и либретто, написанного на ее основе самим композитором, общеизвестна. Молодой рыцарь-миннезингер попадает в любовные тенёта не кого-нибудь, а самой богини Венеры. Он забывает о цветущей земной жизни в ее безжизненных подземных чертогах. Я не оговорился — именно подземных, ибо соответствующие фольклорной основе сцены «Тангейзера» происходят не где-нибудь в роскошной долине или на берегу лучезарного моря, а в глубокой и мрачной пещере внутри горы Герзельберг (что в переводе означает «не потухшая огненная зола»), которая своими очертаниями напоминает гигантскую гробницу. Именно здесь, согласно древнегерманским представлениям, находились подземные владения властительницы зимы и метели Хольды. В Средние века она была отождествлена с античной Венерой, а ее горное убежище получило в народе прозвание Венусберг.

В средневековой и последующей романтической интерпретации Венера воплощает необузданную и страстную языческую стихию в противовес пресному христианскому благочестию. Однако сие вполне соответствует истинной сути античной богини любви, которая отличалась не изнеженностью и инфантильностью, а напротив, — неисчерпаемой сексуальной ненасытностью и неразборчивостью в выборе партнеров. Ибо она всего лишь венчала общую линию развития матриархальной любви, котоая началась с общемировой Великой Богини-Матери и, пройдя через ипостаси шумерской Инанны и аккадской Иштар, завершилась в эллинской Афродите и латинской Венере.

Если же отвлечься от исторической конкретики, то схема соблазнения рыцаря Тангейзера Хозяйкой горы Герзельберг мало чем отличается от соблазнения уральского рудокопа Степана Хозяйкой Медной горы в известном бажовском сказе. Между прочим, обоих их настигла месть горных хозяек и постигла одна и та же участь — смерть: Тангейзер гибнет, потому что пренебрег любовью Венеры; Степан в конечном счете из-за того, что отверг настойчивые предложения Хозяйки Медной горы стать его невестой.

Людям, живущим в XXI веке, многие мифологические образы и сюжеты приходится усваивать через посредство позднейшей беллетристики. Если последняя — классика, а не современная ремесленная поделка, то можно вполне быть уверенным, что имеешь дело с добротной основой, отображающей подлинное народное мировоззрение. Сказанное относится и к Хозяевам горного мира. Взять, к примеру, классическое творение великого норвежского драматурга Генрика Ибсена (1828–1906) — драматическую поэму «Пер Гюнт», целиком и полностью построенную на материале норвежского фольклора. Обширный эпизод здесь (озвученный в хорошо известной музыкальной миниатюре другого великого норвежца — Эдварда Грига) происходит в глубокой горной пещере и связан с историей дочери Горного короля — безымянной Зеленой принцессы, по статусу своему, как и ее отец, являющейся Хозяйкой гор. По ходу действия она становится очередной женой любвеобильного Пера и после бегства неуемного парня даже родила от него ребенка.

Горный король — классический тролль и главный среди множества таких же подземных жителей мужского и женского рода. Считается, что тролли — это огромные существа, отличающиеся злобным нравом и не блещущие особым умом. У Ибсена рост Горного короля, его Зеленой дочери и многочисленных подданных вполне нормальный (кроме того, согласно одной из самых известных фольклорных историй Перу Гюнту еще до начала его приключений удалось засадить одного тролля в орех). Но нас здесь интересует совершенно другое. Во-первых: история кратковременной любовной связи Пера Гюнта и Зеленой горной Хозяйки — пусть в многократно искаженной форме — так или иначе напоминает модель отношений Хозяйки Медной горы и ее «кавалеров». Во-вторых: воссозданное в «Пере Гюнте» убежище Горного короля вполне адекватно иллюстрирует представления скандинавских народов о Подземном мире и его иерархии, которые, в свою очередь, восходят к самим истокам общеиндоевропейской мифологии.

Между прочим, мотивы, сходные с уральским и европейским фольклором, можно при желании обнаружить в весьма отдаленных странах, скажем в Японии. Здесь знакомые черты Хозяйки Медной горы обнаруживаются у богини священной горы и символа Страны восходящего солнца — Фудзиямы. Имя подземной владычицы, живущей в глубокой пещере вместе с драконом, — Сэнгэн-сама. В японских средневековых легендах рассказывается о встрече с ней самурая Тадацунэ. В отдельных моментах это повествование напоминает сюжеты бажовских сказов.

Далее можно переместиться и на другой континент, например в знойную Бразилию. Не верите? Тогда внимательно прочтите легенду-сказку «Договор с ящерицей». Здесь тоже волшебница из глубокой пещеры, могущая обернуться то безобразной старухой, то соблазнительной девушкой, а то и ящерицей (чувствуете знакомый колорит?), одаривает бедного юношу несметным богатством, правда в несколько необычной форме: всего-навсего одной золотой монетой, которую никакими способами невозможно истратить, — на ее месте тотчас же появляется другая. Остальное в этом бразильском сплаве индейского, негритянского и португальского фольклора — почти как в подземных чертогах Хозяйки Медной горы или в пещере Горного короля:

«Теперь гаушо (португалоязычный эквивалент испаноязычного “гаучо” — так называли метисов, рожденных индейскими женщинами от отцов европейского происхождения. — В.Д.) видел гору насквозь, точно она была прозрачной. Он видел все, что происходило в ее недрах; ее обитатели: ягуары, скелеты, карлики, прекрасные девушки, гремучая змея — все сплелись в один клубок, все кружились, все извивались в красном пламени, которое вспыхивало и гасло во всех подземных коридорах, из которых шел дым, шел всё гуще и гуще; рев, крики, визг, вой, стоны сливались в гул, который стоял над гребнем горы. Морщинистая старуха превратилась в ящерицу, ящерица — в мавританскую принцессу, мавританская принцесса — в прекрасную индеанку из племени тапуйяс <…>».^{11}

Внешний вид Хозяев гор — вообще разговор особый. Современные художники — иллюстраторы бажовских сказов, а также мультипликаторы, создатели сценических и игровых кинематографических версий — сильно идеализировали образ Горной владычицы, изображая ее в типично русском одеянии и с кокошником. Не все договаривал и сам Бажов. Действительный образ Хозяйки совсем иной. Так, хозяйки гор, какими их представляют различные народности Алтая, описываются обычно в виде рыжеволосых женщин или девушек, преследующих мужчин. Хозяйка горы неожиданно предстает перед своим избранником в обнаженном виде и требует любви. От обычных женщин ее отличают неправдоподобно большие груди, закинутые за плечи или заложенные под мышки. Насладившись любовью, Хозяйка горы одаривает мимолетного возлюбленного удачей в его предстоящих делах^{12}. Нетрудно уловить поразительно сходную сюжетную линию (схему, модель), роднящую алтайские и уральские сказания, что само по седе свидетельствует об общем источнике их происхождения. Хозяйка Медной горы также настойчиво предлагает себя в жены, суля в качестве приданого свои несметные богатства (правда, в бажовских сказах — вроде бы безрезультатно).

Налицо также и литературная самоцензура Бажова: совершенно ясно, что он намеренно придал своим сказам эстетически благопристойный вид и полностью опустил сексуально-эротический аспект сказаний, вне всякого сомнения, занимавший важное место в исходных вариантах обработанных писателем «тайных сказов»; кроме того, он растянул на многие годы пребывание пленника Хозяйки Медной Горы в ее подземных чертогах. Естественно, в результате подобных любовных связей рано или поздно на свет должны появляться дети. Фольклор уральских народов (по крайней мере опубликованный) говорит на эту тему довольно глухо. Тем не менее сохранились явственные свидетельства, что у Хозяйки Медной Горы была дочка по имени Змеегорка. Кроме того, в бажовских сказах присутствует и множество ящерок, подобно своей владычице способных к оборотничеству, которых Хозяйка именует то своим войском, то слугами, то детками.

Конкретный матриархальный типаж — правда, теперь уже Хозяйки не Подземного царства, а степных южноуральских просторов, где также повсюду обозначены горные и скальные отроги Уральского хребта — можно увидеть на древнем рисунке, найденном в районе Кыштыма (Челябинская область), откуда, впрочем, и до бажовских мест — Сысерти и Полевского — рукой подать. Обнаженная юная дева с двумя мечами, заложенными в набедренные ножны, — и перед глазами невольно предстает воображаемая картина: стремительная лавина таких уральских амазонок с поднятыми над головой мечами несется на врага, сметая все и вся на своем пути. Быть может, именно такая матриархальная орда осаждала легендарный Аркаим, взяла его с помощью дьявольской женской хитрости, разрушила и сожга. Ныне же поражающие воображение остатки древней спиралевидной крепости, стертой с лица земли, сокрыты под ковром степных трав: археологи, раскопавшие и исследовавшие в 80–90-х годах XX века Уральскую Трою, вновь засыпали ее до поры до времени — таков порядок проведения полевых археологических работ.

Не менее колоритны в представлении сибирских народов и мужские хозяева гор. В центре Кузбасса, в отрогах Кузнецкого Алатау расположена Горная Шория, где испокон веков живет древний народ шорцы, говорящий на одном из тюркских языков (близких к хакасскому). Они почитают не Хозяйку, а Хозяина гор — с зелеными волосами, такими же глазами и в каменных сапогах. О встрече с ним рассказывается в легенде о Железной горе (Темиртау). В подземный дворец Хозяина гор попал однажды бедный охотник и был одарен полным мешком драгоценных камней. И был среди них один совсем неприметный камень — тяжелый и бурый. Решили его испытать огнем, бросили в жаркий очаг, и потекла вдруг из раскаленного добела камня огненная жидкость. Застыв, она превратилась в твердый и ковкий металл. Так было открыто железо.^{13}

По всему миру распространены мифологические рассказы о духах — хозяевах гор. И не только среди народов-насельников крупных горных систем и массивов, таких, к примеру, как Урал, Алтай, Саяны, Кавказ и др. На Сахалине и по берегам Амура проживает коренная народность нивхи (в прошлом — гиляки), численность которых не достигает и пяти тысяч. Среди них также бытуют древние мифы о духах гор:

«Нивхи издавна наблюдали, что на берегу моря была некая “тропа битвы”: там валялись разбросанные морские водоросли, еловые ветки. Только теперь, после описываемого ниже, нивхи могут сказать, кто же победил: дух горы или дух моря. Однажды нивх-охотник заблудился в лесу. Во сне ему явился какой-то человек, который пригласил его к себе в селение, по его словам, вход в него находился на середине горы. Нивх поднялся в гору, посередине там оказалось отверстие. Войдя, оказался в селении, где находилось 30 жилищ. Подойдя к одному из жилищ, увидел выходящего к нему человека из сна. Тот пригласил нивха в дом, там находилось еще шесть человек. Хозяин дома посадил нивха на нару для почетных гостей, накормил, объяснил ему, что в их селении нет ночи и нет зимы, нет дождя. Себя он назвал курн — главный дух гор. Позднее хозяин дома рассказал нивху, что периодически горные люди позволяют убить себя злому духу — морскому человеку. По закону, духи гор и духи моря должны периодически сражаться, и побежденный позволяет себя убить; но всегда побежденным оказывается горный человек. Нивх решил помочь своему новому другу.

Как-то хозяин дома сказал нивху, что на земле людей уже наступает весна, через шесть дней придется ему отправиться воевать, и он уже готовится принять смерть. В указанный день они вместе вышли на поверхность горы. Хозяин влез в медвежью шкуру и превратился в огромного медведя; предложил нивху взобраться ему на спину, чтобы таким образом быстрее спуститься к морю. Медведь остановился возле человеческого селения, и нивх слез с него. Вдруг медведь затрясся от страха, и нивх увидел большущего сивуча, плывущего к берегу. Человек сказал медведю, чтобы тот не боялся, так как по закону нивхов они убивают и едят сивучей, и он вместо горного хозяина сразится с этим сивучом. Как только сивуч вылез на кремнистый песок, нивх убил его копьем. Разделав сивуча, на костре пожарил его мясо. Нивх хотел накормить медведя мясом сивуча, но тот отказался; позднее, сняв с себя шкуру и обретя человеческий облик, горный человек все же отведал мяса сивуча, оно ему понравилось и съел много. Затем, желая отблагодарить нивха, горный хозяин уговорил его снова отправиться в горное селение; нивх добирался опять верхом на медведе. Горный хозяин рассказал другим обитателям этого селения, что он поел мяса сивуча, легко убитого нивхом, и что теперь, как он понял из всего, поскольку он отведал мяса их злого духа, то в предстоящих сражениях победа будет не всегда за морскими людьми, но то на одной стороне, то на другой. В благодарность нивху дали в жены сестру хозяина жилища, и вместе с женой герой спустился в человеческое селение. С тех пор самые разнообразные лесные звери сами приходили к нивху в его сени, и он их убивал, богато жил».^{14}

Но и славяне не отстают от остального мира. В словацкой сказке «Повелитель камней и руд» можно увидеть многие подземные реалии и сюжетные нюансы, знакомые как по легендам других народов, так и по бажовским сказам:

«Уже, уже сдвигаются горы, выше становятся. Очутились они в ущелье, таком тесном, что кареты еле проходят. Вот и конец ущелью, упирается оно в тупик. Да нет, не в тупик — зияет перед ними вход в пещеру, словно пасть каменного дракона. Кони, не замедляя бега, так и влетели туда. Только въехали, сотряслась земля, гул позади них раздался, — это сошла с гор лавина, завалила вход в пещеру. Разом стало темно, хоть глаз выколи. Испугалась молодая, прижалась к мужу, защиты ищет. Он ее успокаивает:

— Не бойся, жена, всё так, как быть должно. Скоро дома будем.

И правда, посветлело впереди. Выехали они из пещеры снова в горы. По уступам гор лес растет. И горы диковинные, и лес диковинный. Присмотрелась молодая — всё кругом оловянное. Скалы из олова, на дубах да осинах ветки и листья из олова, на елях и соснах кора оловянная, хвоя оловянная. Высунулась в окошко молодая, посмотрела вверх — и небо над ней оловянное, тусклым светом светится. Всё будто во сне застыло, не шелохнется, да и откуда под землей ветру взяться?! Расступились наконец оловянные горы. Широкая долина перед ними. Всё заблестело кругом. Трава там из зеленого камня, цветы самоцветные, из голубого камня небо над головой. А посреди долины стоит золотой дворец с серебряными окнами».^{15}

Было бы значительным упущением пройти мимо еще одного матриархального бажовского образа. Волшебница Бабка Синюшка из сказа «Синюшкин колодец» — тоже Хозяйка, даже еще в большой степени, чем властительница Медной горы, ибо ее владения распространяются не только на земные недра, но и на водную стихию. Собственно, и сакральный колодец находится не где-нибудь, а посреди непроходимого болота, на маленьком неприметном островке, куда и попадает случайно главный герой сказа — приисковый парень Илья. В колодце у Синюшки богатства несметные, но поделиться ими она готова лишь с праведником и бессребреником, а хапугу и вора Кузьку безжалостно топит в бездонном колодце. Сама же Синюшка — оборотень из оборотней — всегда старая, всегда молодая, как она сама о себе говорит: и ручищи ее бескоготные растут, готовые утянуть в болотную трясину любого, кто подвернется, и превратиться способна в распригожую красавицу, и исчезнуть может прямо на глазах. Можно с уверенностью утверждать, что образ Синюшки этой самой гораздо ближе к общемировому стандарту Хозяек земных недр, чем красавица Хозяйка Медной горы.

Хозяйка гор, как правило, объединяет в себе положительные и отрицательные качества. В немногих случаях последние преобладают, и тогда их носительница выступает исключительно зловредным и коварным существом. Однако при ближайшем и внимательном рассмотрении демоническое обличье оказывается результатом позднейшей идеологической дискредитации. Типичным примером может служить легендарная история происхождения тибетского народа, прародительницей коего считается Горная ведьма — недвусмысленный коррелят Хозяйки Медной горы, с той лишь разницей, что ее партнерами выступают не уральские камнерезы и рудокопы, а бодхисатва, он же по совместительству — обезьяний царь.

Этот царь обезьян был буддийским девственником и праведником, последователем одного из выдающихся бодхисатв Авалокиты. В него-то и влюбилась кровожадная и похотливая Горная ведьма, настойчиво домогаясь взаимности:

О, обезьяний царь, услышь меня, молю!
По силе злой судьбы я бес, но я люблю.
И, страстью сожжена, теперь к тебе стремлюсь.
Со мной не ляжешь ты, я с демоном сольюсь.
По десять тысяч душ мы будем убивать,
Мы будем жрать тела, и будем кровь лизать,
И породим детей жестоких, словно мы.
Они войдут в Тибет, и в царстве снежной тьмы
У этих бесов злых возникнут города,
И души всех людей пожрут они тогда.
Подумай обо мне и милосерден будь,
Ведь я люблю тебя, приди ко мне на грудь!.^{16}

В конечном счете царь обезьян и Горная демоница стали мужем и женой. От этого брака родилось шесть не похожих друг на друга обезьян, которые вскоре стали размножаться с невероятной быстротой. Есть стало нечего, и их праведный отец вынужден был обратиться к своим небесным покровителям. Те ниспослали на землю семена культурных растений, и обезьянье племя, начавшее возделывать землю, постепенно цивилизовалось: у них исчезла шерсть и хвосты. Так возникли люди. Считается, однако, что одна часть из них ведет начало от отца-бодхисатвы, а другая — от матери-ведьмы. Потому-то одни люди милосердные и добродетельные, другие же — коварные и злокозненные. Представляется, что обезьяны в тибетской легенде играют ту же роль, что и ящерицы, окружающие Хозяйку Медной горы в уральских сказах. Хотя в случае с Горной ведьмой речь идет не только о дискредитации ставших чуждыми идеологии и менталитета, но и об исчезновении господствовавших в далеком прошлом матриархальных отношений.

Для правильного понимания истинной подоплеки образа Хозяйки (Медной) горы и всего последующего изложения придется обратиться к самым глубинам человеческой истории, когда повсеместно господствовал культ Великой Богини-Матери, обусловленный матриархальным укладом всей общественной жизни. В современной этнографии и теоретической социологии под матриархатом (от латинск. mater (matris) — «мать» + греческ. arche — «власть») понимается существовавшее в древнейшую эпоху владычество женщин, предшествовавшее патриархату. Это была такая стадия в развитии человеческого общества, основанная на материнском роде, когда сменяющие друг друга поколения по причине отсутствия узаконенного брака вели свою родословную исключительно по женской линии.

Согласно классической научной традиции, появление, укрепление, а затем и исчезновение матриархата объясняется довольно-таки просто и достаточно убедительно. В условиях промискуитета (то есть неупорядоченных и неконтролируемых половых отношений) ребенок не знал своего настоящего отца и его родословная, вполне естественно, велась по матери. Кроме того, на плечи женщины легла основная тяжесть не только по воспитанию детей, но и по ведению домашнего хозяйства, приготовлению пищи, поддерживанию огня в очаге и т. п. Это и обусловило ее центральную роль в первобытном социуме. Но это же в дальнейшем привело и к всемирно-историческому поражению женского пола, как иногда несколько высокопарно выражаются ученые. Ибо, оставаясь привязанной к домашнему очагу и выполняя ограниченный круг домашних обязанностей, женщина оказалась невостребованной в других сферах человеческой деятельности — скотоводстве и земледелии, участии в войне и управлении различными общественными структурами.

Переход от матриархата к патриархату (то есть к власти мужчин) проходил хотя и естественным, но далеко не безболезненным путем. Многие завоеванные позиции женщины сдавали с трудом, а некоторые и вовсе не уступали. Поэтому пережитки матриархата сохранялись очень и очень долго, некоторые же из таких пережитков у отдельных этносов сохранились и по сей день. Особенно сие относится к традиционным обычаям и верованиям, включая и сакральную область заклинаний и заговоров, гаданий и прорицаний, врачевания и колдовства.

В далеком прошлом, по существу, вся человеческая история и предыстория начиналась с поклонения женскому началу и женскому естеству. Прежде всего это относится к процессам воспроизводства себе подобных, где главную роль играет женщина, которой на роду написано быть матерью. Недаром на языке североамериканских индейцев навахо земля называется naestsan, что дословно переводится как «опрокинутая на спину» (то есть «приготовившаяся к соитию женщина»). При этом, по представлениям индейцев, у Матери-Земли существует четыре чрева, в самом глубоком из них когда-то произошли и изначально жили люди.

В основе оргиастических культов, распространенных по всей Земле, лежали таинства оплодотворения, зачатия и родов. А объектами поклонения, жертвоприношения и соблюдения подчас достаточно жестоких ритуалов неизбежно становились природные и рукотворные феномены, выражающие женское естество: пещеры, ущелья, озера, колодцы, венки, кольца и пр. Так сложился культ Великой Богини, распространенный по всему миру, во все времена и у всех древних народов. Его корни уходят к самым истокам человечества. Свидетельство тому — многочисленные скульптуры древних богинь и изображения женского естества, которые найдены практически на всех континентах Земли.

Великая Богиня-Мать многолика и полифункциональна. Являясь носителем одного и того же содержания, у разных этносов она выступает под разными именами. Эту многоликость в свое время лучше всего представил Апулей в своем знаменитом романе «Золотой осел», где богиня обращается к главному герою Луцию с такими словами:

«Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшее из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновенья, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся Вселенная. Там фригийцы, первенцы человечества, зовут меня Пессинунтской матерью богов, тут исконные обитатели Аттики — Минервой (греч. Афиной. — В.Д.) Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые, — Пафийской Венерой (Афродитой), критские стрелки — Дианой (Артемидой) Диктиннской, трехъязычные сицилийцы — Стигийской Прозерпиной (Персефоной), элевсинцы — Церерой (Деметрой), древней богиней, одни — Юноной (Герой), другие — Беллон, те — Гекатой, эти — Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, арии и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как до???(удар.)лжно, называя настоящим моим именем — царственной Исидой. Вот я пред тобою, твоим бедам сострадая, вот я, благожелательная и милосердная. Оставь плач и жалобы, гони прочь тоску — по моему промыслу уже занимается для тебя день спасения. Слушай же со всем вниманием мои наказы. День, что родится из этой ночи, день этот издавна мне посвящается. Зимние непогоды успокаиваются, волны бурные стихают, море делается доступным для плавания, и жрецы мои, спуская на воду судно, еще не знавшее влаги, посвящают его мне, как первине мореходства. Обряда этого священного ожидай спокойно и благочестиво».^{17}

Этот перечень можно продолжить, выводя за черту средиземноморской культуры. В Древней Индии Великая Богиня-Мать известна под именами Дьяус и Притхиви^{18}, у древних майя — Кукумац и Тепеу, у новозеландских маори — Ранги и Папа, у енисейских кетов — Хоседэм и т. д. Вполне естественно возникает вопрос: можно ли этот список пополнить уральской Хозяйкой Медной горы? Думается, Великой Богиней она когда-то действительно была, но, скорее всего, под другим именем. Когда часть гиперборейцев поселилась в Уральском регионе, положив начало современным народам, в числе их культов непременно была и матриархальная Праматерь. Однако со временем, по истечении многих веков и тысячелетий, она постепенно была приспособлена к местным реалиям и в конечном счете превратилась в ту Хозяйку Уральских гор, которую мы знаем из бажовских сказов.

Современный английский исследователь древней мифологии Роберт Грейвс (1895–1986) попытался свести всё многообразие Владычицы матриархата к одному общему знаменателю и воссоздать некий условный прототип Праматери Мира, поименованный им Белой богиней — Альбиной (от латинск. albus — «белый», откуда уже вытекает целая вереница индоевропейских лексем и топонимов: например, Альбион — древнекельтское название Британских островов, Альпы, Эльба и т. д. и т. п.)^{19}. Хотя образ Хозяйки Медной горы (несомненно, но в конечном счете) восходит и к общемировой мифологеме Великой Богини-Матери, поставить знак равенства между уральской владычицей и Белой богиней не представляется возможным хотя бы по причине несовпадения их цветовых характеристик: Малахитница, понятно, зеленого цвета, а никак не белого. Зато тотчас же напрашивается аналогия между носительницей малахитового одеяния и Зеленой Тарой — одной из двух главных ипостасей «ламаистской богородицы», сердобольной спасительницы, заступницы и утешительницы, которая восприняла многие черты древней Великой Богини.

Не приходится сомневаться, что в прошлом она концентрировала в себе множество функций, кои впоследствии были распределены между другими, новыми, богинями. Нас же, естественно, в соответствии с генеральным замыслом книги, здесь и далее должно в первую очередь интересовать понятие, выраженное ключевым словосочетанием Хозяйка гор, то есть то, которое, пройдя века и тысячелетия, перешло на уральскую Хозяйку Медной горы. Типичным примером может послужить античная Великая Богиня Кибела, чей культ наряду с другими восточными божествами был принят и получил широкое распространение уже во времена Римской империи и слился с более древним культом богини Реи — матери Зевса и других олимпийских богов.

Первоначально Кибела как Великая Богиня почиталась в Малой Азии, где за ней и закрепился эпитет Горной (Хозяйки). Ее культ был жестоким и устрашающим. Богиня требовала непрерывных кровавых жертв. Что это были за жертвы, описывает уже в новое время известный античный писатель Лукиан Самосатский (ок. 120 — после 180). Вот как описывается кульминация весеннего празднества в честь Великой Богини:

«В то время, как одни играют на флейтах и справляют оргии, на многих уже находит безумие, и, хотя пришли они сюда только как на зрелище, начинают делать следующее, — расскажу и о том, что они делают: юноша, которому надлежит совершить это, с громким криком сбрасывает свои одежды, выходит на середину и выхватывает меч; мечи эти постоянно находятся там, как я думаю, для этих целей. Оскопив себя мечом, юноша носится по всему городу, держа в руках то, что он отсек. И в какой бы дом он ни забросил это, оттуда он получает женские одежды и украшения. Вот всё, что совершается во время оскопления».^{20}

Этот бесчеловечный обычай существовал на протяжении тысячелетий и был связан в первую очередь с культом Великой Богини Кибелы — в память о ее возлюбленном Аттисе, первым подвергшим себя самокастрации (правда, в состоянии помутнения разума). (Между прочим, начало взаимоотношений самовластной и не терпящей возражений Кибелы с прекрасным юношей Аттисом очень напоминает схему соблазнения уральских парней Хозяйкой Медной горы). В соответствии с матриархальной традицией изуверский ритуал массового или индивидуального оскопления мужчин был распространен повсеместно, а его традиции уходят в глубь веков. Тем более что уж чего-чего, а кровожадности в оргиастических ритуалах, особенно выполняемых женщинами, хватало во все времена. Достаточно показательны необузданные оргии с бесконтрольно-сексуальным и кровавым финалом, который в античной Греции был связан с культом Диониса-Загрея (подробнее о нем — см. ниже). Здесь шествия и радения одурманенных вином и наркотиками толп сопровождались дикими конвульсиями и бессвязными выкриками, преследованием и растерзанием всего живого.

Особенно неистовствовали женщины, прозванные менадами (буквальный перевод — «безумствующие»). Наркотическое снадобье они вводили прямо во влагалище и превращались в сексуально необузданных фурий. Полуобнаженные, едва прикрытые звериными шкурами, увитые плющом и обвешанные задушенными змеями, со спутанными волосами и искусственными фаллосами в руках, которые впоследствии трансформировались в ритуальные свечи, менады с дикими воплями носились по лесам и горам, преследуя мужчин, а насладившись ими, разрывали на части, пили кровь своих жертв и других растерзанных живьем животных. Тем самым они как бы приобщались к телу и крови самого Диониса, который, по наиболее распространенной версии, был растерзан титанами, а куски его тела оказались разбросанными по всей земле (еще один вариант о расчлененном космическом божестве), и лишь впоследствии Зевсу удалось оживить собранные части.

Уместно также вспомнить, что в свое время и на Крите существовал архаичный обычай ежегодного принесения в жертву маленького мальчика. На день его объявляли царем, а потом живьем разрывали на части и съедали — в память о растерзанном и съеденном титанами младенце Дионисе-Загрее. Позднее обреченные к растерзанию дети стали заменяться бычками, которые, впрочем, по-прежнему разрывались на части живьем и тут же поедались в сыром виде. Неудивительно, что именно такие и подобные бесчеловечные обычаи послужили одной из причин, по которой жестокие матриархальные отношения вообще утратили свои позиции, вызвав неизбежный протест и справедливый бунт со стороны мужской половины общества.

Доискиваясь до самых глубинных истоков бажовских мифологических образов нельзя также пройти мимо одной из главных богинь античного пантеона, покровительницы греческого народа Афины Паллады. На многочисленных изваяниях (в том числе на знаменитой статуе работы Фидия, стоявшей в главном святилище афинян — Парфеноне) она изображалась вместе с огромным змеем, принявшим S-образную стойку. Этот змей у ног Совоокой богини порождает множество вопросов. Традиционно считается, что сей змей — всего лишь символический атрибут у ног девы-воительницы. Однако беспристрастный и скрупулезный анализ приводит к совершенно неожиданному выводу: змей этот — сын Афины Паллады, коего она, оставаясь девственницей, сотворила с помощью магических действий.

А дело было так. Хромоногий и безобразный бог Гефест воспылал страстью к Афине, когда та пришла к нему, чтобы выковать оружие, и попытался силой овладеть прекрасной, но непреклонной богиней. Та увернулась, а распалившийся бог-кузнец пролил семя прямо на бедра предмету своего вожделения. Афина с брезгливостью вытерла сперму клочком шерсти и бросила его на землю. Вот из этого субстрата при содействии Земли — Геи и родился змей, прозванный Эрихтонием^{21}. Позднейшая традиция превратила его в змееногое чудовище, при виде которого люди сходили с ума. Афина самолично и тайно воспитала его. И хотя подробности данного странного эпизода олимпийской мифологии давно утрачены, знаменитый позднеантичный автор Павсаний, посетивший Парфенон во II веке новой эры и видевший своими глазами творение Фидия, изваянное из слоновой кости и золота, — прямо называет змея у ног Афины Эрихтонием (I, 24, 7).^{22}

Эллины так и звали Афину Палладу — «живущая со змеей (змеем)». В одном из орфических гимнов она вообще поименована змеей: «Переливаешься ты, о змея, в исступлении божьем…» (обращаю внимание, что стиль песнопения и прямое отождествление богини со змеей очень уж напоминает какой-нибудь гимн Ригведы). У орфиков она к тому же названа еще и покровительницей (то есть Хозяйкой!) гор и пещер:

<…> Дивная, любишь пещеры и горные держишь вершины
Гор, отдающихся эхом, и любишь лесные ущелья <…>.^{23}

Алексей Федорович Лосев, лучший знаток античной мифологии, написавший об Афине Палладе блестящее эссе, полагал, что в мифологическом сознании эллинов богиня-девственница была в отношении древности и исторического приоритета важнее самого владыки Олимпа — Зевса, ибо ее образ восходит ко временам матриархата, «когда о Зевсе не было и помину»^{24} (правда, в таком случае не вполне ясно, как Афина могла стать дочерью Зевса). О матриархальных корнях свидетельствует, по Лосеву, и змеиная атрибутика девы-воительницы. На некоторых изваяниях и изображениях она предстает со множеством змеиных причиндалов: металлические змейки помещены на шлеме и одежде; а на одной статуе в полный рост фибула (застежка) на плаще представляет собой клубок сцепившихся змей. Нет, трудно отделаться от впечатления, что у Афины Паллады очень много общего с Хозяйкой Медной горы. Причина одна — общий источник происхождения.

Культ Афины Паллады утвердился в Элладе далеко не сразу. Ученые-историки единодушно подчеркивают, что имя ее совсем не греческого происхождения и, скорее всего, сопряжен с мифологией индоевропейской народности, которая предшествовала на Балканах ахейцам и дорийцам, а позже была ассимилирована последними. Звались они пеласгами и так же как и другие индоевропейцы появились в Средиземноморье не ранее II тысячелетия до новой эры. Как и всем другим, им пришлось долго мигрировать с Севера на Юг после катастрофического катаклизма, постигшего их общую полярную прародину. Судя по всему, именно тогда и зародился культ Афины, бывшей одной из матриархальных предводительниц мигрантов. Сопровождавшие ее служители и проводники в свое время получили прозвище афинцев (офенцев, офеней), кои являлись хранителями древнего тайного знания и говорили на особом афинском (офенском) языке^{25}. Потомки офеней дожили в России до конца XX века нашей эры, сохранив многое от древней гиперборейской эпохи.

Но и после появления на территории Эллады Афине не сразу удалось утвердить свой авторитет. Сначала ей пришлось вступить в нешуточную борьбу с владыкой водной стихии Посейдоном и принудить его к уступке. Затем наступила очередь пеласгийского царя Кекропа (Кекропса), который владел городом, названным впоследствии Афинами, и построил первый храмовыйкомплекс и укрепления на Акрополе. Кекроп был хтоническим змееногим существом с головой человека и телом змея. При нем в Средиземноморье случился первый потоп, но первенство Афине он уступил без кровопролития. Вот как описывает эту историю, подробности коей были давно утрачены, поздний античный мифограф Аполлодор:

«Кекропс был автохтоном, тело у него было сросшееся из тела человека и дракона. Он стал первым царем в Аттике, и эту страну, прежде называвшуюся Актой, назвал по своему имени Кекропией. При нем, как говорят, боги решили поделить между собой города, где бы каждый из них пользовался только ему одному принадлежащими почестями. В Аттику первым пришел Посейдон и, ударив трезубцем о землю посреди акрополя, явил источник морской воды, который ныне называют Эрехтеидой. После него пришла Афина и в присутствии Кекропса вырастила оливу, которую теперь показывают в Пандросии. Когда после этого между двумя богами начался спор из-за обладания Аттикой, Зевс разрешил его, дав им в качестве судей не Кекропса и Краная, как говорят некоторые, и не Эрисихтона, а двенадцать олимпийских богов. Эти боги изрекли приговор, согласно которому эта страна должна была принадлежать Афине, так как Кекропс засвидетельствовал, что Афина первой вырастила там оливу. Афина назвала город по своему имени Афинами, Посейдон же, разгневавшись, затопил Триасийскую равнину и двинул море на Аттику».^{26}

Между прочим, память о Кекропе как древнем пеласгийском вожде и жреце, быть может, даже сохранилась в снятом виде в современном русском языке (и языках других народов России), правда, не в основном словарном запасе, а во вспомогательном. Общеизвестно, что в древности объектами поклонения нередко становились выдающиеся (своими размерами или конфигурацией) камни, а также сооружения из таких камней. Они могли быть искусственными — менгиры, дольмены, кромлехи, гурии, сейды, обо, разного рода выкладки, лабиринты (вавилоны), стенки, пирамидки и т. п. Но могли быть естественными — валуны, останцы, одинцы, кекуры. Последнее название — кекур (так именуется отдельно стоящий столбовидный камень на вершинах гор, рогообразная скала на побережье и даже арктический ледяной торос^{27}) — вполне созвучно с именем Кекроп.

О слитности и нераздельности трех миров — змеиного, человеческого и божественного свидетельствуют и другие факты древнейшей античной истории. Например, один из главных своих эпитетов — Пифейский — солнцебог Аполлон принял после победы над исполинским змеем Пифоном, который обитал в глубокой земной расщелине. Пифон — не «простой» змей, он — сын Геи, Матери-Земли. Рядом с глубокой подземной пещерой, где он обитал, испокон веков находилось святилище и под воздействием наркосодержащих испарений совершались пророчества жрицами-пифиями, поименованными так, как нетрудно догадаться, в честь змея Пифона. После умерщвления дракона Аполлоном святилище сохранилось и пифии продолжали свою прорицательскую деятельность, — но уже в храме, посвященном богу Аполлону, где находился Дельфийский оракул. Сами пифии по-прежнему были глубоко под землей, восседая на треножники, освещенные факелами и окутанные ядовитыми испарениями, а вокруг них по полу ползало множество громадных змей.

Роберт Грейвс проследил еще одну общеизвестную закономерность: Великая Богиня-Мать, как правило, является не одним только детородным и жизнетворным началом, но одновременно выполняет также функции богини смерти. Это обусловлено общими представлениями о жизни и смерти растений, и в частности зерна, когда брошенное или посаженное в землю семя, для того чтобы дать росток (а в конечном счете и плод), должно умереть.

Здесь уместно еще раз обратиться к уральским реалиям. В бажовских сказах смерть постоянно сопутствует Хозяйке Медной горы, оставаясь как бы на заднем плане. Тем не менее кого-то настигает неотвратимое возмездие, кто-то остается на волоске от гибели. Причина в любом случае одна — вмешательство самой Хозяйки или связанных с нею сакральных сил. И в любом случае это — всего лишь частный случай главной функции Хозяйки Уральских гор (как трансформированного коррелята матриархальной Великой Богини) — всегда и во всем оставаться вершительницей человеческих судеб. Следовательно, Хозяйка Медной горы вполне вписывается и в этот смертоносный ряд.

Правда, в русском и славянском фольклоре богиня смерти известна под другим именем — Мары, или Морены (Марены, Мараны, а в ряде областей — Марины) и под видом множества злокозненных духов, порожденных ночью под общим именем «мары» (или «моры» — один из них всем известная русская кикимора). В этом своем обличье она также обнаруживает множество точек соприкосновения с общемировой традицией. В первобытном мировоззрении понятия смерти и мрака (ночи) практически были идентичны. Это отразилось в древнерусских однокоренных словах: «мор» («смерть») и «морок» («мрак», «ночь»). Слово «морока», имеющее в наше время лишь один смысл — «затяжное, хлопотное дело, канитель», еще в прошлом веке сохраняло первозданное значение «мрак» (см.: Словарь Владимира Даля). В подобном же обличье соответствующая лексическая основа предстает и в других языках индоевропейской группы. Но санскритское слово mara — «смерть», а также «убивающий», «уничтожающий» в конечном счете восходит к общеиндоевропейской и доиндоевропейской корневой основе mr, входящей в наименование священной вселенской горы Меру. Интересно, что в мундо-дравидской мифологии, то есть у автохтонного населения Индостана, еще до вторжения туда индоарийских племен существовал культ кровавой и смертоносной богини с похожим именем — Мараи, которой приносились человеческие жертвы (в основном — дети). Культ этот дожил до XX века.

Славянская Морена играла исключительно важную роль в русском языческом мировоззрении и сложившихся на его основе ритуалах и празднествах. Это связано с вселенским обличьем смерти (как ее понимали наши предки). Смерть отдельного человека — странное, но в общем-то частное дело. Гораздо значительней смертное начало в Природе: смерть света, Солнца, дня и наступление ночи; смерть животворных времен года — весны, лета, осени — и наступление зимы. Морена как раз и олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла выступать в роли неотвратимой судьбины, ибо на смену ночи всегда приходит новый день, всегда всходило Солнце, а после холодной зимы опять наступает весна. Морена — воплощение смерти, сама такой смерти избегнуть не могла.

Считалось также, что смерть Смерти (Морены) можно было ускорить с помощью огня и света и в конечном счете победить. Люди всегда старались участвовать в этой космической битве жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла. Древние магические обряды, сопровождавшие народные праздники, — лучшее тому свидетельство. Один из самых древних, красочных и сохранившийся в основных чертах доныне праздник Ивана Купалы еще сравнительно недавно сопровождался изготовлением соломенного наряженного чучела, которое так и нарекалось — Морена. Морена сжигалась в священных купальских кострах, через которые обязаны были перескочить все участники купальского праздника. Чем выше прыжок (чем ближе к небесно-космическим высотам), тем действеннее сила огня, передаваемая человеку и оберегающая его от смерти, болезни, нечистой силы и прочих напастей. В ряде областей Морена заменялась деревом Марины, вокруг которого совершались купальские обряды. То, что пугающее и не для всех знакомое имя Морены переиначивалось на более знакомую Марину, в порядке вещей. Но при этом Марина не утрачивала своей злокозненной и смертоносной сущности, о чем, кстати, свидетельствует былина о Добрыне Никитиче и злой девке Маринке (ранее бывшей, скорее всего, Мореною).

С Мореною-смертью, с Мореною-мороком (ночью) связаны и светлые солнечные праздники встречи Весны. Здесь ненавистнице жизни также уготавливается сжигание. В весенних календарных обрядах Морена выступает еще в одном своем смертоносном обличье — в виде зимы, мороза. Древнерусская форма слова «мороз» — «мразъ», от него более широкое понятие — «мразь» — не только в смысле «мерзости» — слово того же корня, но и в смысле природно-погодной характеристики (ср. «изморозь», «моросить»). Сжигание Морены в виде соломенного чучела происходило и на Масленицу. Древние языческие корни этого буйного и веселого праздника не только в огненном действе, но и в массовом поедании блинов, символизировавших Солнце: тем самым каждый человек как бы приобщает себя к космическо-солярной природе, часть которой он просто-таки физическим образом растворял в себе.

Еще сравнительно недавно в русских деревнях практиковался архаичный обряд отпугивания Смерти-Мораны, неоднократно описанный этнографами. В урочную ночь старые и молодые женщины, вооруженные метлами, кочергами, ухватами и прочей утварью, гонялись по огородам за невидимым призраком и выкрикивали проклятия в адрес Мораны. Обряд этот связан с поминовением умерших родственников на Радуницкой неделе, которая начинается, как известно, с воскресного дня, именуемого Красной горкой и открывающего начало весенних поминок и одновременно — предстрадных свадеб. Необычное название — Красная горка — не правда ли? Откуда такое? Да все оттуда же — из далекой полярной прародины. Красная горка — ритуально-обрядовый символ^{28} красной горы Меру — олицетворения торжества Жизни над Смертью и вечного круговорота умирания и воскрешения. Исконно русское слово «мор» («смерть») по корневой основе полностью совпадает с латинским mors, mortis и с древнегреческим «морос», также означающим «смерть» (и, кроме того, «часть», «жребий», «судьбу»). Ну а слово, которым эллины называли смерть, по вокализации своей абсолютно идентично русскому слову «мороз» (в живой речи произносится с глухим «с» на конце).

В буддийской мифологии чрезвычайно популярен Мара — божество, персонифицирующее зло и всё, что приводит к смерти живые существа. У Мары древнейшая (добуддийская) родословная. Но после рождения Будды злокозненный демон превратился в главного антагониста и искусителя царевича Гаутамы, которого безуспешно пытался победить с помощью несметного воинства темных сил, олицетворяющих ад. В тибетском языке (древнем и современном) есть слово morana. Нетрудно догадаться, что оно означает: то же самое, что и в русском языке — Морана (Морена) = «смерть». (Кстати, и в санскрите имеется точно такое же слово — marana, также означающее «смерть»). Разумеется, ни о каком прямом заимствовании (русского слова из тибетского языка или наоборот) не может быть и речи. Здесь «заимствование» иного рода — заимствование слова с одним и тем же звучанием и одним и тем же смыслом из общего языкового источника — праязыка.

Несомненный интерес представляет наличие корневой основы mr и в имени римского бога Меркурий. Между прочим, по-кельтски Меркурий звался Мирддин, который в более поздней вокализации превратился в Мерлина — знаменитого героя-волшебника средневекового цикла сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. Здесь же действует волшебница Моргана — трансформированный и беллетризированный образ древнекельтской богини Мориган. Имя покровителя торговли — римско-италийского бога Меркурия также уходит в глубокую индоевропейскую древность, хотя, в конечном счете, образовано от соответствующих латинских слов: merx — «товар», mercare — «торговать», mercator — «купец» и т. п. Однако не менее вероятно и предположение, что все эти слова и имена, в свою очередь, замыкаются на некоторую более архаичную первооснову — mr, восходящую, как нетрудно догадаться, к названию горы Меру. В этом случае в имени римского Меркурия отчетливо проступает главный и наиболее архаичный смысл древнего божества, выраженный в русском слове «мера». Меркурий-Гермес, действительно, в первую очередь бог жребия-судьбы, то есть меры. И в данном смысле ему полностью соответствует русский Чур.

Имеется еще один, достаточно неожиданный поворот в развитии протолексемы mr, который обнаруживается в хорошо знакомом слове «пирамида». Общеизвестно, что в русский язык слово «пирамида» попало из греческого, а эллины заимствовали его непосредственно от египтян. По-гречески оно звучит piramis (буква d появляется в косвенных падежах). Но в египетском языке слово «пирамида» с учетом отсутствия гласных в иероглифическом письме оказывается mr, то есть тождественно и доиндоевропейскому названию священной горы Меру и, соответственно, — смыслоемкому русскому понятию Мир.

Но что самое удивительное: в русском языке также сохранилось древнейшее доиндоевропейское название пирамиды — мар. Так испокон веков (см. Словарь Даля) зовется на Руси безрастворная кладка из камней (высотой примерно 2 метра: чаще — ниже, реже — выше). Однако задолго до Владимира Даля в древнерусских письменных источниках слово «маръ» использовалось как синоним «кургана» и явно было сопряжено с богиней смерти Марой, так как означало «могильный холм». В разных частях Европейской России и сегодня разбросаны селения под названием Мары (например, в Рязанской и Нижегородской областях). Данный топоним свидетельствует, что некогда здесь в качестве главной достопримечательности и наиболее заметного ориентира действительно существовали курганы. Рукотворные мары (по-другому — гурии) до сих пор распространены на Русском Севере. На высоких берегах они выполняют функции «темных маяков», в иных местах (и в частности на горах) — путевых ориентиров.

Мr — таинственное созвучие, пронизавшее века и тысячелетия! В египетском иероглифическом оригинале к корневой основе mr добавлена еще приставка ра. Но в итоге получается pamir — Памир. Таким образом, вселенская гора Меру, олицетворяющая прародину всех мировых цивилизаций, получила свое рукотворное воплощение в тысячах моделирующих ее пирамид Старого и Нового Света. В культурах Ближнего Востока, Египта, ацтеков и майя, других доколумбовых цивилизаций Америки они представлены в классической своей форме — в виде искусственных каменных сооружений. Что же касается других индоевропейских и неиндоевропейских этносов и культур, то здесь символ горы Меру нашел свое законченное воплощение в насыпных пирамидах — курганах, разбросанных повсюду на необъятных просторах Евразийского материка от Тихого до Атлантического океана и сочетавших в себе погребальные и ритуальные функции. Между прочим, в Приазовье обнаружены курганы с пропорциями, в точности соответствующими некоторым египетским пирамидам. А недавно шесть огромных пирамид несомненно искусственноного происхождения (высотой 45 метров и длиной нижней стороны — 75 метров) были обнаружены с помощью современных геолокаторов на глубине нескольких метров под землей в районе Севастополя.

Любопытна судьба архаичной общеязыковой корневой основы mr в саамском языке (при этом следует иметь в виду, что разные лапландские говоры сильно разнятся). По-саамски «море» звучит почти так же, как во многих индоевропейских языках (сам саамский язык относится к одной из ветвей финно-угорских языков) — миерр, миар. Название Севера по-саамски в точности совпадает с именем полярной горы Меру — Мер, Мерр. Данные понятия после различных фонетических трансформаций наложили отпечаток на чисто саамское слово mora — «морж», откуда оно, как считают многие этимологи, напрямую перешло в русский язык — с тем же смыслом и звучанием, а также повлияло на появление этого воистину интернационального слова в других языках, например на французское и английское morse — «морж».

Память о Вселенской полярной горе навечно запечатлена в языках и обычаях других народов России. Из древнерусских летописей хорошо известно название верхневолжского народа меря. Одно время казалось, что этот народ вообще исчез с лица земли под воздействием бурных событий отечественной истории. Потом догадались: загадочные меря — это современные марийцы, или мари, как они сами себя называют (откуда и название республики — Марий-Эл). Но в данном случае важно другое: самоназвание народа — особенно в прежней вокализации — восходит к имени все той же горы Меру.

В другом конце земли (в Африке, на территории нынешнего Судана) и совсем в другие времена существовал загадочный и ныне полностью разрушенный город Мероэ — столица древнего государства Куш (Мероитского царства), где по традиции всегда властвовала женщина. Конечно, можно утверждать и правдоподобно доказывать всё, что угодно, но лично я нисколько не сомневаюсь: в данном топониме также нашло свое отражение название горы Меру. Ибо все народы земли, их языки и культуры — наследники древней полярной цивилизации. Нельзя также не обратить внимания на созвучность и совпадение корневых основ в наименовании двух священных гор — полярной Меру и Мории, той самой, где когда-то Авраам устроил жертвенник, а Соломон впоследствии воздвиг иерусалимский храм, дважды разрушенный, и где ныне высится одна из главнейших святынь ислама — мечеть Омара.

В русском языке, помимо уже неоднократно помянутых многозначных понятий «мир» и «мера», восходящих к своей смысловой праматери — горе Меру, есть немало и других слов, содержащих корень mr. Прежде всего это лексическое гнездо, связанное со словом «море». В различных языках корневая основа mrсоединена с разными гласными звуками. Так, латинская вокабула mare («море») несомненно взаимосвязана с многозначной лексемой mar в санскрите. А немецкое Meer — «море» по своей вокализации практически совпадает с названием самой горы Меру. В русском фольклоре «морской аспект» общеиндоевропейского и доарийского мировоззрения закодирован в заговорах про Море-Окиян. «Морской смысл» обнаруживается и в архаичной русской сказке о Марье Моревне. В образе последней просматривается сразу несколько пластов. Наиболее древний из них связан с морским происхождением прекрасной сказочной королевны. Кто она была в прошлом? Русская нереида? Царица морская? Или богиня вод, наподобие великой Ильматар — карело-финской Матери воды и Праматери всех людей, или Сарасвати — супруги первобога Брахмы? Вместе с тем в отчестве русской Тефиды (так звали жену Океана и мать Океанид) да и в имени тоже (христианизированное Марья — всего лишь дань позднейшему времени) слышится пугающее и грозное Морена — богиня смерти. О том же свидетельствуют и некоторые детали русской сказки. Марья Моревна — воительница и воевода, победительница самого Кощея Бессмертного: всесильный Кощей, как куль, висит у Царь-девицы в чулане, на двенадцати цепях прикованный. Но и без Кощея над вещей Марьей-Мореной веет ореол смерти. Это первое и чуть ли не главное, с чем сталкивается Иван-царевич, когда только еще слышит имя своей суженой:

«…Лежит в поле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич: “Коли есть тут жив человек — отзовися! Кто побил это войско великое?” Отозвался ему жив человек: “Всё это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна”».^{29}

Отсюда есть все основания провести аналогию между сказочной Марьей Моревной и былинной Маринкой — неверной супружницей (невестой) богатыря Добрыни Никитича. Обе — одни и те же лица, но только разделенные между собой тысячелетиями и разграничены разными социокультурными формациями. Марья Моревна — типичная выразительница идеологии матриархата, Маринка действует уже в условиях пришедшего ему на смену патриархата, сохраняя, однако, многие черты предыдущей эпохи. Она уже не в силах полностью победить Добрыню, напротив, сама терпит позорное поражение и несет заслуженную кару.

В былинах, записанных на Печоре, за ней даже закрепилась кликуха — Маринка Люта Гроза. Впрочем, в отношении нее народ не пожалел и черной краски, и крепких эпитетов. Из-за некоторых скользких моментов в развитии сюжета и множества нецензурных выражений былина эта в деталях мало знакома современному читателю, хотя в прошлом соперничала с самыми популярными древнерусскими сказаниями (ниже приводятся фрагменты из варианта, еще в XVIII веке записанного Киршею Даниловым). В ней нетрудно обнаружить самые глубокие пласты народного языческого мировоззрения. Маринка — славянская ведьма в подлинном смысле этого слова: молодая, красивая, коварная, наделенная злыми чарами, способная приворожить кого угодно и превратить жертву во что угодно. За невольно нанесенную обиду Добрыню вместе с его девятью друзьями (или же неудачливых претендентов на жестокое сердце колдуньи) обратила она в гнедых (вариант — поганых) туров (в ряде случаев общее число заколдованных туров доходит до сорока):

<…> Маринка была волшебниця,^{30}
А брала она с собой книгу волшебную
А брала она с собой да складной ножичёк,
А спускалась она скоро да с крута крылця,
У Добрыни-то ’читала девети^{31} следов,
И как ’сякой след ножом она перечертила —
Обернула она Добрыню туром поганым. <…>^{32}

Правда, не так просто удается Маринке творить свое грязное дело. На ее пути встает магическая заступница Добрыни, его крестная мать (в ряде версий — родная тетка), добрая волховница Анна Ивановна. Несмотря на христианское обличье, она, в отличие от Маринки, владеет белой магией и обращает свое языческое искусство против злых чар:

А и молода Анна Ивановна
выпила чару зелена вина,
а Марину она по щеке ударила,
сшибла она с резвых ног,
а и топчет ее по белым грудям…»^{33}

Такое языческое состязание двух колдуний особенно не удивляет. Магия и сакральность — неотъемлемая сторона древнего мировоззрения всех без исключения народов на протяжении длительной истории их развития.

Чем дальше от Урала и Алтая, тем более обобщенным становится образ Хозяйки гор. Стираются не только ее женские, но и человеческие черты. Сказанное прекрасно видно на примере китайской богини — Хозяйке гор Сиванму (пишется также Си-ван-му). Ее главное сокровище — напиток бессмертия, который пытались заполучить многие мифические герои и исторические императоры Китая. Хозяйка обитает на далеком западе (по отношению к Китаю, разумеется) и имеет звероподобный вид. В древнем китайском компендиуме «Каталог гор и морей» утверждается:

«Еще в трехстах пятидесяти ли к западу находится Нефритовая гора. Это место, где живет Бабка(Хозяйка) запада (Сиванму). Бабка запада похожа на человека, но с хвостом барса, клыками, как у тигра, любит свистеть; на всклокоченных волосах надеты украшения. Она управляет небесными эпидемиями и пятью наказаниями. (Там) водится животное, похожее на собаку, но пятнистое, подобно леопарду. У него рога, как у быка. Оно называется цзяо. Лает, как собака. Где его увидят, в том царстве получат большой урожай. (Там) водится птица, похожая на фазана, но красная. Называется си-нъюй. Она питается рыбой. Ее голос похож на ли. В том царстве, где ее увидят, быть большому наводнению».^{34}

Сохранилось древнее изображение Сиванму в окружении подвластных ей животных (среди них — дракон). Хотя на ксилографии у богини человеческий вид, специалисты по китайской мифологии расходятся во мнении: кто же здесь конкретно изображен — мужчина или женщина? В древних источниках можно найти указания и на мужскую ипостась Сиванму. Однако впоследствии в народном представлении она превратилась в совершенную красавицу, обитавшую в различных горных областях и именовавшуюся Горным духом, к коему обращались молитвы и которому посвящались стихи:

В далеких горах Востока
Живет прекрасная дева,
Одетая в листья смоковниц,
С поясом из повилики.
Очи ее лукавы,
Прелестна ее улыбка,
Ласково ее сердце,
И красота чудесна. <…>^{35}

С Сиванму связан еще один интересный для настоящего исследования цикл древних мифов, посвященных великому стрелку И. Изгнанный богами с неба за то, что, спасая землю от нестерпимого жара, расстрелял из лука девять из десяти сиявших тогда в небесах солнц, — богоборец И отправился в далекую Западную страну к Хозяйке тамошних гор Сиванму, дабы выпросить у нее эликсир бессмертия. Это ему удалось. Однако его жена — небесная фея Чан-э — коварно решила одна воспользоваться чудесным снадобьем и выпила все содержимое заветного сосуда. За это боги наказали ее: превратили в безобразную трехлапую жабу-чань, которая и вознеслась на луну, где Чан-э и стала богиней ночного светила. Эти мифологические перипетии живо напомнят российскому читателю популярную сказку о Царевне-лягушке.

В повседневном обиходе китайская Хозяйка гор Сиванму нередко звалась просто Бабка. Хозяйка Медной горы в ряде случаев называет себя каменной бабой. Исключительно интересное признание! Само собой напрашивается предположение: а не воздвигались ли в честь Хозяйки и реальные каменные бабы, разбросанные на необъятных просторах всей лесостепной Евразии (один такой каменный истукан до середины XIX века находился в подмосковном Кунцеве — ныне городском районе Москвы)? А почему бы и нет? С одной стороны, распространенная среди археологов версия, что бабы водружались на месте смерти или захоронения матерей, жен, дочерей, любимых наложниц варварской либо кочевой знати, — слабо подкреплена материально. С другой стороны — имеется немало доказанных фактов: каменные бабы использовались как объекты культового поклонения, и им приносились жертвы (в частности, на Алтае).

Из истории хорошо известна еще одна Баба — Золотая. Чуть ли не до XVIII века для иноземной Европы и всего остального мира таинственная Золотая Баба выступала своеобразным таинственным символом России. Ее упоминали кстати и некстати, при каждом удобном случае изображали на картах, хотя мало кто мог сообщить что-либо вразумительное. Предполагалось также, что ее происхождение восходит к общемировому культу Великой Богини. Имеются глухие намеки, что двое детей, изображенных иногда возле нее, — это Артемида и Аполлон, и, следовательно, сама богиня — их мать, титанида Лето: по наиболее архаичным и точным сведениям, она зачала от громовержца Зевса и родила детей в Гиперборее (отчего божественные брат и сестра получили эпитеты Гиперборейских).

Ко времени начала покорения и колонизации Урала и Сибири Гиперборея давно уже канула в Лету, ее культура трансформировалась в мифологические представления, обычаи и верования новых и совершенно иных по антропологическому типу и языку народов. Им-то как бы по наследству и досталось древнее изваяние, а также его дубликаты разной величины, быстро приспособленные к культу северных аборигенов в качестве языческого идола. Поэтому вполне правдоподобно предположить, что у коми-зырян была своя «Злата Баба», у самоедов своя, у вогулов и остяков своя, у прочих народов Севера — тоже. Судя по находке в Кольском Заполярье, здесь поклонялись такому же древнему божеству, как и в других регионах. В любом случае изваяние, покрытое золотом, считалось величайшей реликвией и теми, кто им обладал, и теми, кто за ним охотился.

Поначалу, однако, пришлось вступить с ним в непримиримую борьбу, ибо оказалась Злата Баба кумиром, противным христианскому учению. На Северном Урале, во владениях пермяков первым с ней столкнулся еще в эпоху Дмитрия Донского святой Стефан — первый епископ Пермский (ок. 1345–1396), крестивший народ коми и одновременно истово выступавший против идолопоклонства. Пермяцкая Златая Баба была по возрасту старуха, а два младенца рядом считались ее внуками. В честь Златой Бабы устраивались богатые жертвоприношения, закалывались лучшие олени и другие животные, чье мясо тотчас же зажаривалось и поедалось жрецами и всем народом. В чашу, стоявшую рядом, складывались дорогие пожертвования — преимущественно золото и серебро. После крещения пермяков их святыня исчезла. Надо полагать, кумир был надежно спрятан от посторонних глаз, и ему по-прежнему продолжали воздавать подобающие почести.

В 1517 и 1526 годах, в царствование Василия III, отца Ивана Грозного, Россию дважды посетил Сигизмунд Герберштейн (по национальности он был словенцем) — посол императора Священной Римской империи, находившейся в то время под властью Габсбургского дома. Через 23 года после последнего путешествия в Вене на латинском языке был издан объемистый труд посла под названием «Записки о Московии». Здесь как о само собой разумеющемся сообщались детальные подробности о местонахождении загадочного кумира:

«Золотая Баба, т. е. Золотая Старуха, — это идол, стоящий при устье Оби в области Обдора, на том берегу. По берегам Оби и по соседним рекам расположено повсюду много крепостей, правители которых, как говорят, подчинены Государю московскому. Рассказывают, а выражаясь вернее, баснословят, будто идол Золотой Старухи — это статуя в виде старухи, держащей на коленях сына, и там уже снова виден еще ребенок, про которого говорят, что это ее внук. Более того, будто бы она поставила там некие инструменты, издающие постоянный звук вроде труб. Если это и так, то я полагаю, что это происходит от сильно и постоянно дующего на эти инструменты ветра».^{36}

Последнее замечание относительно разного рода упорядоченных звуков превратилось впоследствии в одну из основных наводок при попытках отыскать Золотую Бабу. Каждый из искателей удачи не только напряженно всматривался в безмолвную даль или густую чащобу, но и вслушивался, пытаясь уловить — кто гармоничную мелодию, а кто — грозные сигналы труб. Тем более что сообщения о музыке и пении, доносящихся из-под земли, поступали (и записывались) неоднократно из разных районов Евразийского Севера, включая Новую Землю.

С началом русской колонизации Сибири Золотая Баба превратилась в навязчивый фантом, своего рода сибирский символ нечаянного богатства (наподобие «золотого человека» из Эльдорадо испанских конкистадоров). Искали его и сподвижники Ермака. Атаман Богдан Брязга (как о том сообщает Ремезовская летопись), посланный на усмирение остяков, видел ее собственными глазами при штурме Самарского острога, расположенного при впадении Иртыша в Обь: «И оттоль поидоша на Обь и виде много пустово места и жилья мало, и присташа на Белогорье; ту бо у них мольбище большее богыне древней: нага с сыном на стуле седящая; приемлюще дары от своих, и дающе ей статки во всяком промысле, а еже кто по обету не даст, мучит и томит, а хто пренесет жалеючи к ней, тот пере нею пад умрет, имяше бо жрение и съезд великии. Егда же вниде им в слух приезд Богдана, велела спрятатися и всем бежати, и многое собрание кумирское спряташа и до сего дни».

Эта «богыня древняя — нага с сыном (или сыновьями. — В.Д.) на стуле седяща» рефреном проходит и через все последующие сказания и сведения о Золотой Бабе. Григорий Новицкий, истовый православный миссионер Петровской эпохи, коего особо смущала неприкрытая женская нагота, активно искал проклятую золотую статую на Обском Севере с единственной целью — уничтожить древнего кумира, дабы никогда более не поклонялись ему язычники-ханты. Это стоило жизни христианскому проповеднику: при невыясненных обстоятельствах он погиб в стычке с непокорными идолопоклонниками, оставив незавершенные записки под названием «Краткое описание о народе остяцком».

То, что остяки (ханты) и вогулы (манси) сохраняют, успешно прячут и продолжают поклоняться Золотой Бабе было прекрасно известно во все последующие времена (жива эта легенда и по сей день). Вдумчивый исследователь северных земель и народов, самобытный сибирский писатель Константин Дмитриевич Носилов (1858–1923) в начале XX века выведал у слепого старика мансийца достаточно свежие сведения о Золотой Бабе. Еще в пору молодости и будучи зрячим, тот видел ее в глухих, недоступных местах — правда, не оригинал, а серебряную копию. Сама же Золотая Баба была тоже цела и невредима, но схоронена так, что ни одному чужаку ни в жисть ее не сыскать. «Богыня», по-прежнему нагая, сидела на собольей подстилке. «Голая баба — и только, — по-простецки характеризовал ее очевидец. — Всё сделано, как быть бабе…»

Вообще же существует стойкое мнение, что Золотая Баба при появлении чужаков (под коими разумеются прежде всего русские колонисты) либо исчезает (как это произошло с Ермаковым атаманом Брязгой), либо — по другим вариантам — бросается с берега в Обь. Последнее даже нашло отражение в вогульском (мансийском) эпосе «Янгал-Маа», записанном еще до революции от столетнего шамана-сказителя Кутони:

Вы скажите, кто здесь помнит
Про Березовскую Рачу (Золотую Бабу. — В.Д.),
Что с горы упала в воду
И не далась в руки русским.
Всё проходит, умирает
И родится в новом свете…^{37}

В 90х годах XX века рассекреченные архивы КГБ неожиданно подтвердили старинное шаманское пророчество. Оказывается, во времена раскулачивания, когда коллективизация добралась до самых глухих уголков Сибири и Русского Севера, за Золотой Бабой охотились сотрудники НКВД. В 1933 году один из спецотрядов добрался до поселений казымских (северных) хантов. Имелись неопровержимые сведения, добытые на допросах, что где-то здесь, в тайном лесном святилище, шаман прячет Золотую Бабу. Однако при появлении чекистов в заповедном урочище вооруженные охотники оказали неожиданное сопротивление. Завязался неравный бой. Все ханты, защищавшие древнюю реликвию, были перебиты. О судьбе самой Золотой Бабы документов не сохранилось, но есть основания предполагать, что чекисты достигли своей цели.

Эти события напомнили о другом факте, также случайно извлеченном из архивов КГБ в то непродолжительное время, когда ознакомление с некоторыми секретными документами было относительно доступно. В донесениях в столицу речь шла о тайном убежище русской старообрядческой общины, обнаруженной после войны в труднодоступных местах Северного Урала. Раскольники жили здесь автономно многие десятки лет, у них было крепкое хозяйство и огромная библиотека рукописных книг, занимавших целую избу. Так вот, это бесценное хранилище русской культуры было дотла сожжено бериевскими подручными…

Публикации о Золотой Бабе — научные и беллетристические — множатся от века к веку. Первый научный компендиум, содержащий изложение всех к тому времени доступных сведений о таинственном изваянии был опубликован еще в 1814 году в основанном Н. М. Карамзиным журнале «Вестник Европы». В наши дни не проходит и года, чтобы в каком-либо центральном или местном издании не появилось статьи о Золотой Бабе. В них, как правило, приводятся однотипные сведения, почерпнутые из прошлого. Но бывают и свежие данные. Так, после одной из публикаций в местной печати мансийский школьник с далекой Конды сообщил, что его отец сравнительно недавно видел заветную статую, известен и примерный маршрут. Газета по горячим следам попыталась организовать небольшую экспедицию и даже пригласила специалиста-археолога, однако из-за абсолютного бездорожья, непроходимых болотных топей и речных завалов (глухие сибирские реки бывают на несколько километров сплошь забиты поваленными деревьями) отряд не смог добраться до указанного места.

Небезынтересны и некоторые новые интерпретации, касающиеся древнего женского божества. Известный мансийский поэт и прозаик Юван Шесталов посвятил поискам Золотой Бабы на Обском Севере повесть «Тайна Сорни-най» («сорни» по-мансийски «золото», «най» — «женщина»); интересующимся нетрудно с ней познакомиться. Наиболее продуктивным представляется рассмотрение феномена Золотой Бабы сквозь призму матриархального мировоззрения, которое доминировало во всем мире на протяжении многих тысячелетий и, вне всякого сомнения, нашло свое отражение (а может быть — и завершение) в культе Северной богини. Корни поклонения Великой Богине-Матери уходят к самым истокам человечества. Свидетельство тому — многочисленные находки ее древних изображений практически на всех континентах Земли, включая, естественно, и Русский Север.

Впечатляющие параллели обнаруживаются и в других мифологиях. Некоторое время тому назад в журнале «Советская археология» прошла научная дискуссия по поводу первичных прообразов некоторых ведийских и авестийских мифологем. В ходе обсуждения историком З. П. Соколовой было высказано конструктивное предположение, что культ Золотой Бабы генетически связан с образом древнеперсидского женского божества Ардви-Суры Анахиты (дословно — Ардви Могучая и Непорочная)^{38}. Сохранив все основные функции архаичной Великой Матери эпохи матриархата, авестийская Ардви считалась также богиней плодородия и воды. В этом она практически полностью калькирует карело-финскую богиню-прародительницу Ильматар: последняя же, хотя и считается Девой воздуха, но одновременно является и Матерью воды. В Авесте Ардви-Сура объявляется дочерью верховного владыки Ахурамазды. Ей посвящен один из самых знаменитых и возвышенных гимнов:

Она явилась, зрима,
Благая Ардви-Сура,
Прекрасной юной девой,
Могучею и стройной,
Высокой и прямой,
Блестящей, благородной,
В наряде с рукавами,
Расшитом золотом.
Бобровую накидку
Надела Ардви-Сура
Из шкур трехсот бобрих,
Четырежды родивших
(Когда они шерстистей,
Когда их гуще мех),
Так сделанную, чтобы
Смотрящему казалась
Она покрытой золотом
И полной серебром.^{39}

Вдохновенно-поэтический образ авестийской Великой Богини, облаченной в бобровую шубу с золотым отливом, в особенности позволил отождествить ее с урало-сибирской Золотой Бабой. В свою очередь, это служило лишним доказательством установленного факта, что прапредки иранцев (как, впрочем, и других индоевропейцев) мигрировали в места их нынешнего проживания именно с Крайнего Севера. Предпринимались даже вполне обоснованные попытки «привязать» некоторые священные горы, названия которых встречаются в Ригведе и Авесте, к реалиям Северного Урала. Среди древних бронзовых находок в Приуралье встречается изображение божества, возносимого на небо священной птицей, практически полностью совпадающее с образом Ардви-Суры, воссозданным древнеперсидскими мастерами.

Но можно пойти еще дальше. Дело в том, что образ божественной Ардви-Суры многолик и полифункционален. Великая Богиня, дочь Ахурамазды, для древних иранцев персонифицировала не просто водную стихию, еще и великую реку с мощными рукавами и протоками — может быть, ту, по берегам которой когда-то мигрировали арии с Севера на Юг:

Из края в край волнуется
Всё море Ворукаша,
(Мировое море, предположительно
Ледовитый океан. — В.Д.)
И волны в середине
Вздымаются, когда
Свои вливает воды,
В него впадает Ардви
Всей тысячей протоков
И тысячью озер,
Любое из которых
За сорок дней объехать
Успеет только всадник
На добром скакуне.
Одна протока Ардви
Течет на семь каршваров,
Стекая равномерно
И летом и зимой.
И освещает семя
Мужей и лоно женщин
И дарит молоком.^{40}

Какие ассоциации могут тут возникнуть? Ну конечно — какая-то великая северная река — с ее могучими протоками и в окружении несметного количества озер! Например Обь: именно на ее берегах разные народы и в разные времена поклонялись Золотой Бабе, в одной из древнейших своих ипостасей тождественной Ардви-Суре. И не ей одной. Индийский писатель Аниль Джанвиджай, плодотворно разрабатывающий тему полярной прародины ариев и других народов мира, отмечает, что столь почитаемая в Индии благостная богиня счастья и красоты Лакшми — жена Вишну — дословно прозывается Золотой Бабой. Значит и корни ее культа восходят не только к арийским, но и к доарийским временам.

Сходный образ благостной богини известен и в китайской культуре. Это — покровительница семейного очага богиня Гуаньинь; ее каноническое изображение в окружении детей очень напоминает вышеприведенные рисунки Золотой Бабы, сделанные европейскими картографами. Впервые оригинальную гипотезу о возможной связи Золотой Бабы с буддийской богиней Гуаньинь высказал поэт и прозаик Сергей Николаевич Марков в интереснейшей книге «Земной круг», посвященной освоению Севера. Ее культ достаточно сложен и распространен в Китае, Корее и Японии. Не касаясь сложных и запутанных метаморфоз буддийского пантеона, обращаю особое внимание, что даже в каноническом изображении Гуаньинь — любимая богиня китайского народа — очень даже напоминает известные описания Золотой Бабы. Благостная Гуаньинь — покровительница женщин, подательница детей и родовспомогательница. Вместе с тем она защищает всех без исключения людей и без различия их пола от подстерегающих бед и опасностей.

Любопытно, что имя богини-спасительницы переводится как «наблюдающий за звуками»: мужской род женского имени обусловлен тем, что Гуаньинь является женской ипостасью одного из главных бодхисатв буддийского пантеона махаяны — Авалокитешвара. Между прочим, статуэтка этого божества была найдена в районе Чердыни на Северном Урале. Именно это (а также другие, упомянутые выше божественные функции и атрибуты) и позволило Сергею Маркову высказать предположение о буддийском происхождении северного культа Золотой Бабы. Он посчитал, что первоначально статуя богини Гуаньинь была завезена в Сибирь китайскими купцами или паломниками и оставлена там либо в виде дара, либо в качестве уплаты за приобретенные меха. Поскольку образ благостной богини прекрасно совпадал с традиционным мировоззрением сибирских аборигенов, они быстро приспособили золотого истукана к нуждам и потребностям собственного традиционного культа, начисто забыв про буддизм. Гипотеза смелая, но не вполне убедительная. Почему бы не предположить обратное: древний северный (гиперборейский и матриархальный) культ постепенно распространялся к югу и был использован буддизмом.

Предположение о былом родстве некоторых архаичных персонажей индоевропейской и всемирной мифологий — лишнее доказательство общего происхождения (в данном случае — полярного) всех народов Земли, их языков и культур. Но вписывается ли в этот ряд образ уральской Хозяйки Медной горы? Еще как! Она закономерно занимает достойное место, уготованное ей самим ходом исторического развития. Другими словами, уральская Хозяйка гор появилась из общего матриархального гнезда, откуда вышли некогда китайские Сиваму и Гуаньинь, иранская Ардви-Сура и северная Злата Баба.

Гипотезы об идентичности легендарной Золотой Бабы северных народов и уральской Хозяйки Медной горы высказывались и раньше, и в частности, российским историком Виктором Грицковым. Он даже предположил, что на самом деле легендарный истукан был сделан не из золота, а из меди, которая, как известно, при окислении зеленеет. Поэтому и неуловимое языческое изваяние со временем вполне могло покрыться зеленым налетом окисленной меди. Те же, кому доводилось видеть фигуру северного божества, принимали зеленый цвет за малахитовое одеяние — отличительная особенность Хозяйки Медной горы, или Малахитницы.

Есть еще одна версия, помогающая полнее понять формирование представлений о Золотой Бабе. Вполне возможно, что образ ее сложился на основании языческой «технологии» создания идолов и кумиров, когда каменный либо деревянный остов обкладывался тончайшими золотыми пластинами или инкрустировался самоцветами, жемчугом, мамонтовой или моржовой костью и т. п. В таком случае и классические каменные бабы можно рассматривать как сохранившуюся основу для подобных ритуальных акций.

Исполинский Змей, прозванный на Урале Великим Полозом — еще один Хозяин земных недр. Он такое же древнее хтоническое существо, как и Хозяйка Медной горы (если только еще не более древнее). Сказания о таких змеях распространены по всему земному шару и известны, начиная с глубокой древности. Некоторые из подобных волшебных пресмыкающихся считаются первопредками и родоначальниками целых народов. Типичный и хорошо проработанный пример — австралийский Змей-Радуга, соединивший в себе представление о жизнетворящей и жизнедарующей стихии и повседневный образ небесной радуги. По поводу данной мифологемы известный этнограф и фольклорист Роланд Робинсон пишет:

«Змей-Радуга, должно быть, наиболее характерный культурный герой или первопредок в мифологии аборигенов. Его священное символическое значение — и (мужской) фаллос и (женское) лоно одновременно. Он — великий отец и мать всех форм жизни. Он всегда связан с водой — источником жизни. Змей-Радуга известен повсюду в Северной Австралии. Это Змей-Радуга уронил свое яйцо с неба на пустыню Центральной Австралии, и оно превратилось в камень. <…> Змей-Радуга в первую очередь является символом плодородия. <…>».^{41}

В древности похожие представления были присущи подавляющему числу протоэтносов. Это сакральное и эзотерическое знание не утрачено полностью и по сей день, в том числе и среди народов России. Уральский Великий Полоз унаследовал многое из архаичного мировоззрения наших гиперборейских пращуров. Но прежде всего он исконный хранитель земных богатств, и прежде всего — золота. Одна из его отличительных черт — оборотничество: он легко превращается в человека и, когда надо, вновь становится ползучим страшилищем.

«<…> И вот видят ребята — человека того уж нет. Которое место до пояса — все это голова стала, а от пояса шея. Голова точь-в-точь такая, как была, только большая, глаза ровно по гусиному яйцу стали, а шея змеиная. И вот из-под земли стало выкатываться тулово преогромного змея. Голова поднялась выше леса. Потом тулово выгнулось прямо па костер, вытянулось по земле, и поползло это чудо к Рябиновке (река. — В.Д.), а из земли все кольца выходят да выходят. Ровно им и конца нет. И то диво, костер-то потух, а на полянке светло стало. Только свет не такой, как от солнышка, а какой-то другой, и холодом потянуло. Дошел змей до Рябиновки и полез в воду, а вода сразу и замерзла по ту и по другую сторону. Змей перешел на другой берег, дотянулся до старой березы, которая тут стояла, и кричит:

— Заметили? Тут вот и копайте! Хватит вам по сиротскому делу. Чур, не жадничайте!

Сказал так-то и ровно растаял. Вода в Рябиновке опять зашумела, и костерок оттаял и загорелся, только трава будто всё еще озябла, как иней ее прихватил.

Семеныч и объяснил ребятам:

— Это есть Великий Полоз. Всё золото в его власти. Где он пройдет — туда оно и подбежит. А ходить он может и по земле, и под землей, как ему надо, и места может окружить сколько хочет. Оттого вот и бывает — найдут, например, люди хорошую жилку, и случится у них какой обман либо драка, а то и смертоубийство, и жилка потеряется. Это значит, Полоз побывал тут и отвел золото. <…>».^{42}

Такие сказания были широко распространены во многих горнодобывающих регионах. Для сравнения обратимся к легенде «Про Колыванского змея», записанной в 1937 году известным сибирским собирателем фольклора А. Мисюревым на Алтае в селе Горная Колывань от 80летнего потомственного камнетеса Флегонта Андриановича Ивачева:

«На Фабричной сопке, в расщелине змей живет. Колыванский змей, очень страшный, давнишний. Люди говорят: чешуя у него вроде как рыбья, глаза зеленые, навыкате. Глаза — по пятаку. Сам длинный, с бастрык. Кому покажется — тот человек вскоре помирает.

Их много, змеев, было в старину. Непроходимые змеи были. И свистели они. Такой свист получался, как на фабрике гудок. Потом ушли дальше в горы. Один этот остался на Фабричной сопке. Тоже нет-нет да и крикнет, свистнет. Больше весной свистит, в темные ночи. <…>».^{43}

Еще в одном бажовском сказе — «Золотые дайки» рассказывается о другом змее — хранителе подземных сокровищ:

«Владеет золотом престрашный змей, а зовут его Дайко. Кто у этого Дайка золотую шапку с головы собьет, тот и будет золоту хозяин. <…> В ту самую ночь, как журавли прилетят, змей Дайко ослабу в своей силе дает. Тогда и глуши его тайным словом! <…> Надо <…> в потаенном месте яму вырыть поглубже да в ней и дожидаться, когда журавли закурлыкают. Змей Дайко, как услышит журавлей, поползет из земли их послушать. Весна, видишь, он и разнежится. Приоденется для такого случаю. На голове большущий комок золота вроде шапки али, скажем, венца, а по тулову опояски золотые, с каменьями. Под землей Дайко ходит, как рыба в воде, только через яму ему все-таки ближе. Он тут и высунет голову. Человек, который в яме сидит, должен сказать самым тихим голосом:

— Подай-ко, Дайко, свой золотой венец да опояски!

От того тихого голоса Дайко очумеет, голову маленько сбочит, будто слушает, да разобрать не может. Тут и хватай у неге с головы золотой комок. Коли успеешь, ничего тебе змей не сделает. С шапкой-то он силу свою потеряет и станет камень камнем, хоть кайлой долби. А коли оплошаешь, да поглядит на тебя змей Дайко, — сам камнем станешь».^{44}

По сути своей Великий Полоз и другие змееподобные мифологические персонажи мало чем отличаются от подземных драконоподобных чудовищ, стойкие представления о коих закреплены в фольклоре большинства народов мира. Русский Змей Горыныч тоже в горе живет, потому-то и Горынычем прозывается. Вообще же Змей — древнее тотемное^{45} пресмыкающееся и одновременно объект почитания во многих архаичных культурах мира. О тотемных функциях Змея свидетельствует хотя бы русская народная сказка «Кузьма Скоробогатый», где явственно проступают черты двух древних тотемов — Змеи и Лисицы. Кроме того, в русском народном мировоззрении до самого последнего времени сохранялись еще и реликты древних арийских и доарийских представлений о Космическом змееподобном существе (драконе), первотворце Вселенной. По русским поверьям апокрифического происхождения считалось, что Земля покоится на огнеродном Змее, живущем в Огненной реке или в Океан-море. В болгарских апокрифах рисуется еще более подробная картина: Змей покоится поверх Вола, тот стоит на Рыбе, плавающей в море, которое, в свою очередь, держит на себе огромная Черепаха (представления о последней восходят к самым истокам индоарийской древности и смыкаются с божественной личностью первопредка Кашьяпы, который в переводе с санскрита как раз и означает «черепаха»).

Многообразные представители змеиного рода, как они запечатлелись в народном мировоззрении, далеко не обязательно имели внушительные размеры. У того же Бажова наряду с исполинским Великим Полозом действует миниатюрная, почти невесомая, но отнюдь не бессильная Голубая змейка:

«Есть в наших краях маленькая голубенькая змейка. Ростом не больше четверти и до того легонькая, будто в ней вовсе никакого весу нет. По траве идет, так ни одна былинка не погнется. Змейка эта не ползает, как другие, а свернется колечком, головенку выставит, а хвостиком упирается и подскакивает, да так бойко, что не догонишь ее. Когда она этак-то бежит, вправо от нее золотая струя сыплется, а влево черная-пречерная. Одному увидеть Голубую змейку прямое счастье: наверняка верховое золото окажется, где золотая струя прошла. И много его. Поверху большими кусками лежит. Только оно тоже с подводом. Если лишку захватишь да хоть капельку сбросишь, все в простой камень повернется. Второй раз тоже не придешь, потому место сразу забудешь. <…> Ну а когда змейка двоим-троим либо целой артели покажется, тогда вовсе черная беда. Все перессорятся и такими ненавистниками друг дружке станут, что до смертоубийства дело дойдет. А показаться она везде может: в лесу и в поле, в избе и на улице. Да еще сказывают, будто Голубая змейка иной раз человеком прикидывается, только узнать ее все-таки можно. Как идет, так даже на самом мелком песке следов не оставляет. Трава, и та под ней не гнется. Это первая примета, а вторая такая: из правого рукава золотая струя бежит, из левого — черная пыль сыплется».^{46}

Вот эта-то Голубая змейка и превращается, когда надо, в прекрасную молодую женщину: она сродни Хозяйке Медной горы, но не тождественна ей. Подобно Хозяйке-Малахитнице, Женщина-змея добра только к добрым — их-то она и награждает. У кого же нечистые и нечестные помыслы — к тому она немилостива и безжалостна. У читателя поначалу создается впечатление, что в бажовских сказах Хозяйка Медной горы действует сама по себе, а Великий Полоз — сам по себе; сюжетно они вроде бы даже не пересекаются. Но если обратиться к мифологическим истокам уральских фантомов, то напрашиваются совсем иные выводы. Две мощные хтонические силы попросту не могут не соприкасаться.

В данной связи попробуем задать самим себе еще один, казалось бы, простенький и даже наивный вопрос: почему главными хтоническими персонажами уральских сказов оказываются змей и человекоподобный фантом — Полоз и Хозяйка Медной горы? Ответ очевиден: один из них является существом мужского, а другой — женского рода. Мало того, змей испокон веков выступал более чем наглядным символом мужского естества. Примитивные народы до сих пор пропагандируют сию бесхитростную истину. Так, согласно представлениям горных папуасов арапеш, раньше мужчины носили свои пенисы в корзинах и при надобности пускали их ползти для совокупления с женщинами под землей в виде змей.

В древних культурах фаллический символ — змей как оплодотворяющая мужская сила, «муж всех женщин» почти всегда сопровождает женские божества. Это хорошо заметно на многочисленных древнеегипетских фресках и рисунках. Но, пожалуй, наибольшую популярность получили критские статуэтки Великой Богини и ее жриц со змеями в руках. Издревле женщинам и змеям приписывались одни и те же качества характера — таинственность, загадочность, интуитивность, а также коварство и непредсказуемость^{47}. Главная функция женщины — быть продолжательницей рода и воспроизводить в своих детях жизнь — переносилась и на змей: ежегодное сбрасывание старой змеиной кожи воспринималось как возрождение новой жизни в лице полинявшего пресмыкающегося.

Одновременно змея (змей) выражала неисчерпаемые космотеллурические энергетические потенции и в данном аспекте также смыкалась с повсеместными представлениями о Женском начале, которое играет ведущую роль во Вселенной. Древние этносы видели в космическо-небесных силах первоисточник сексуальной энергии — мужской и женской. Согласно греческой мифологии, основы которой прапредки эллинов принесли с Севера, одной из главных первопотенций Мироздания выступает все пронизывающий Эрос, «прекраснейший из всех вечных богов». Эрос первичен по отношению ко всему живому и неживому. Он появился во Вселенной задолго до небожителей и людей. Изначально-неуничтожимая сексуальная энергия, разлитая во Вселенной, отдельными порциями черпается индивидами, превращаясь в то неодолимое, объективно-бессознательное влечение, которому уже в наше время было дано название либидо. Однако индивидуальная любовь приходит и уходит, а Эрос продолжает царствовать — он вечен, он неуничтожим. И доминирует в нем женское начало, то, которое в тантризме получило наименование шакти (женская сексуальная энергия — по имени супруги Шивы Шакти). Естественно, в неразрывной гармонии с началом мужским.

Согласно древнейшему доиндоевропейскому мировоззрению, космически запрограммированная женская сексуальная потенция шакти содержится в каждом атоме Вселенной, в каждой точке пространства и времени, в каждой человеческой клетке. Даже в мужской, ибо по тантрическому учению внутри каждого мужчины «сидит» женщина — в виде внутренней женской энергии. Она располагается вдоль позвоночного столба, поднимаясь от половых органов к голове — и выше, обеспечивая при этом не только мужскую сексуальность, но также мужскую силу и жизнеспособность в целом. Такая женская потенция, содержащаяся внутри всего живого и питающаяся космической энергией Мироздания, в основе которого также заложено Женское начало, — получило название Кундалини, что означает «змеиная сила». Соответственно и символом Кундалини является свернутая спиралеобразно змея с головами на обоих концах. Вообще змея в древних мифологиях и сакральных учениях почти всегда олицетворяет потенции и токи земли, неба и бесконечного Космоса. Даже грозовые молнии и полярные сияния интерпретировались как «змеиные знамения».

По тантрической традиции, Кундалини как «внутренняя женщина» может действовать положительно или отрицательно, творчески или разрушительно. Соответственно направляется и энергия людей. Лишь в любовном экстазе достигается полная гармония: постепенно разгораясь, как огонь в очаге, пламя любви охватывает и зажигает влюбленных, черпая энергию и непрерывно подпитываясь ей непосредственно из космоса. Искусство и культура любви во многом зависят от того, насколько любовные партнеры умеют управлять Кундалини, точнее — плыть в ее всеохватывающем потоке. Как говорят тантристы: «Нет ничего ни в этом мире, ни в следующем, что лежало бы вне власти Кундалини». Кундалини всегда стремится вознести человека к высотам Космического всеединства.

Существуют и более конкретные рекомендации. Не касаясь деталей многочисленных восточных наставлений о любви и эротике, необходимо отметить все же главное. Тантрические трактаты рекомендуют постоянно представлять Кундалини как прекрасную обнаженную женщину, исполненную чувственной страсти и завлекающую в свою объятия любовника. Важно постоянно думать о ней, разговаривать с ней, угадывать ее тайные желания, тогда и она идет навстречу тому, кто жаждет экстатического вдохновения. Необходимо не только как можно явственней и подробней представить этот образ (к тому же не застывшим, а в движении), рожденный где-то в самых глубоких тайниках ноосферы, но и проникнуться ее всемогущей мудростью-энергией. Вообще-то, если называть вещи своими именами, мысленное общение с визуальным образом Хозяйки Медной горы происходило примерно по той же схеме и неизбежно было эротизировано, поскольку замыкалось на ноосферные источники, где доминирует Женское энергетическое начало.

Но есть и более прозаические моменты. О содружестве человека и змей накоплено немало удивительных фактов. Помимо культовых феноменов (пророчица-пифия среди ползающих змей в глубокой пещере, змеиные храмы в Юго-Восточной Азии и т. п.), имеется множество свидетельств, так сказать, на бытовом и житейском уровне. Известно, что кое-где в индийской глубинке кобры поселяются в домах и остаются там на правах кошек, что ли, по ночам охотясь на крыс и не трогая хозяев. В свое время в прессе сообщалось об одном еще более поразительном происшествии, которое произошло во время войны в Афганистане. Ночью на советского солдата напала огромная ядовитая змея, но она не укусила юношу, а только обвилась вокруг его шеи и в таком положении удерживала его до утра, не причиняя никакого вреда. Когда же с восходом солнца змея уползла и молодой солдат вернулся в лагерь, его глазам открылась страшная картина: все, кто там оставался, были ночью умерщвлены душманами. Этот случай вошел в армейский фольклор, и до сих пор можно услышать написанную по горячим следам песню. Вывод же в интересующем нас плане напрашивается один: змея спасла человека…

Змеиные магические мотивы сохранились в индийском и русском сакральном орнаменте, берущем свое начало в индоарийской и гиперборейской древности. Достаточно взглянуть на так называемые «плетенки», дабы убедиться в общности их архаичной символики. Орнамент подобного типа прошел через тысячелетия и долгое время сохранялся в культурном наследии многих народов мира. Знатокам древних традиций хорошо известно, что в архаичных переплетенных (шире — пересекающихся) украсах кроется глубочайший смысл. В тантрической философии и практике они именуются янтрами, кои считаются самореализацией божественной мудрости и символическим воплощением принципов высшего знания. Нетрудно предположить, что многие из доживших фактически до недавних времен плетеные узоры сохранили тот сакральный смысл, который был вложен в них в далеком индоевропейском и доиндоевропейском прошлом.

Наконец, одна из важнейших функций змей и других гадов (так совокупно именовались в народе представители пресмыкающихся и земноводных) — их связь с потусторонним и загробным миром (недаром в народе сложилось устойчивое словосочетание «гробовая змея»). Объясняется это довольно-таки просто: многие из пресмыкающихся обитают в глубоких норах под землей, куда также уходят, впадая в зимнюю спячку. Практически у всех народов мира змея воплощает в себе хтоническое начало, противостоящее свету и солнцу. Ящерицы же в представлении древних славян вообще отождествлялись с душами умерших. Потому-то и хозяйка над этими таинственными змееподобными существами по определению, так сказать, должна считаться Хозяйкой мертвого и Подземного царства. Неспроста, видимо, и в первом бажовск ятным целенаправленное уничтожение ящериц, бытовавшее до XX века во Владимирской губернии. По сообщению этнографов, здесь ящериц нещадно убивали, когда видели их сидящими с открытым ртом на солнышке: считалось, что в этот момент она солнце «пьет, сосет или глотает».^{48}

Символизм ящерицы частично совпадает с символизмом внешне похожей на нее змеи, особенно в качестве эмблемы возрождения (произошедшей от ее способности отбрасывать хвост, после чего он вновь отрастает). Вместе с тем ящерица считалась добрым знаком в Египте и вообще в античном мире, где иногда ее связывали с мудростью. Так, в римской мифологии считалось, что она спит всю зиму и поэтому символизировала смерть и воскресение. На древнеримских монетах она сопутствует богине здоровья Салюс предположительно из-за своей способности к восстановлению утраченного хвоста. А вот в мифологии новозеландских маори ящерица предстает как монстр-покровитель. Аналогичным образом в мифах африканских зулусов ящерица считается вестником смерти, кою и олицетворяет. В сказаниях народов Меланезии ящерица — одно из популярных действующих лиц или родовой предок. В фольклоре австралийских аборигенов ящерица Тарротарро считается культурным героем.

В христианские времена была воспринята положительная ее оценка (возрождение, омоложение посредством линьки, страстное стремление к духовному — свету); она изображается на фонарях, ладанках и т. п. Подобно пчеле, ящерица может воплощать душу и в таком виде вышмыгнуть изо рта спящих, которые получают свидетельства этого после возвращения пресмыкающегося. В популярном средневековом трактате «Физиолог» сообщается, что, когда ящерицы стареют и глаза у них затухают, они вползают в щели стен, обращенных к востоку. И когда встает солнце, их глаза открываются и они «становятся здоровыми»^{49}, то есть как бы вновь возрождаются.

То, что индоевропейский прообраз Хозяйки Медной горы первоначально одинаково органично сопрягался и с ящерицей, и со змеей, доказывает хотя бы польская сказка «О королевне, обращенной в змею»^{50}. Здесь Хозяйка горы, куда она уводит приглянувшегося юношу, — змея, заколдованная королевна. Внутри горы — богатство и достаток. Когда спустя год Женщина-Змея наконец отпускает своего избранника, то награждает его по-сказочному — дает кошелек, в котором никогда не иссякают деньги. В общем, схема почти та же самая, что и в бажовских сказах. Только конкретика и антураж чуть-чуть другие…

Итак, развернутый ответ на сформулированный выше вопрос о причинах неотделимости двух фантастических образов уральских сказов — Великого Полоза и Хозяйки Медной горы — сводится к тому, что оба они являются прямыми наследниками единой общемировой культуры, наиболее наглядно представленной в культе Великой Матери и ее змеиных атрибутах. Великий Полоз дополняет Хозяйку Медной горы в космотеллурическом плане, выражая в наглядно-образной форме единство двух великих космических начал — Женского и Мужского. В китайской мифологии то же самое и еще более показательно демонстрируют первопредки Фу-си и Нюй-ва — одновременно горные и змееногие боги^{51}. Согласно древним канонам, они всегда изображались в виде человекоподобных существ с переплетенными змеиными хвостами. Аналогичную взаимосвязь змеиного (мужского) и людского (женского) начал наглядно выражает тантрический рисунок, на котором мужская творческая энергия в виде фаллоподобной кобры вползает (выползает) во влагалище индуистской богини. Средиземноморская эллинистическая традиция вообще отбросила какую бы то ни было человеческую атрибутику и ограничилась в герметическом символе кадуцея одними лишь переплетенными змеями. В предельно абстрактной форме эту же фундаментальную идею выражает знаменитая восточная идея единения Женского и Мужского начал — инь и ян — и соответствующая ей всем хорошо известная пиктограмма.

Древнеарийское мировоззрение сформировало и другие устойчивые мифологические образы змееподобных существ. Прежде всего, это наги — мудрые полубожественные существа ведийского и индуистского пантеона, полулюди и полузмеи; их змеиное туловище оканчивается человеческой головой. Они — хозяева Подземного царства Поталы, где живут в блистающих золотом и драгоценностями дворцах и владеют несметными сокровищами земли (в дальнейшем мифологема Потала трансформировалась в понятие рая). Им принадлежит тайна эликсира бессмертия, с его помощью они способны не только неограниченно продлевать жизнь и сохранять вечную молодость, но и оживлять мертвых (русские предания о «живой и мертвой воде» проистекают именно отсюда). Наги легко принимают человеческий облик и часто вступают в любовную связь со смертными людьми. Особенно изощрены в любовных утехах красавицы нагини. Но жизнь их вовсе не полна одного лишь благополучия: они находятся в непрерывной и далеко не победоносной войне с воинством птицечеловека Гаруды, который, как и наги, был порожден первопредком Кашьяпой. Похоже, что в обоих случаях мы имеем дело с обобщенной тотемной символикой. Кроме того, образ Гаруды смыкается со всей вереницей древних птицелюдей, прообраз коих, несомненно, восходит к Гиперборее и ее летающему народу.

Любопытно, что древнеиндийское слово nagaфонетически созвучно с современным русским понятием «нагой» в смысле «голый» и совпадает с ним семантически (змеи, как известно, всегда голые). Это объясняется тем, что оба слова наидревнейшего происхождения и восходят к общей индоевропейской лингвистической праоснове. На санскрите слово «нагой» звучит также почти по-русски — nagnas. Но можно спуститься еще глубже в сторону былого языкового единства. Библейский змей (тот самый, что соблазнил Еву) по-древнееврейски зовется Нахаш. Корневая основа этого семитского слова «нах» (с учетом оглушенной согласной на конце) та же самая, что и в индоевропейском. И смысл тот же самый.

Следы древнейшей серпентомифологии (от латинск. слова serpens — «змея») сохранились и в русском архаичном мировоззрении. Народный фольклор и бажовские сказы обнаруживают на сей счет множество реминисценций и позволяют приоткрыть завесу над одной из загадок тысячелетий. Для примера достаточно обратиться к русскому былинному сказанию, условно именуемому «Лука, змея и Настасья». В таком странном сочетании и последовательности имен она изредка публикуется в фольклорных сборниках. В пяти записанных вариантах, кроме печорской глубинки, нигде более неизвестных, рассказывается о сказочной стране, к самой Печоре имеющей отношение весьма косвенное:

Среди-то, братцы, было синя моря,
Как синя-деморя было, на острови,
Как стояло ведь царство привеликое.
Там ведь жил-то удалой доброй молодец…^{52}

Остров посреди моря-океана хотя и не назван, но это — несомненно легендарный остров Буян русских волшебных сказок и архаичных заговоров. Царство на острове — воспоминание о древней Стране Счастья (в античной традиции — острова или островов Блаженных, где царит Золотой век). Дальнейшее развитие сюжета только подтверждает такое предположение. Герой печорской былины по имени Лука, сын Данилович, терпит крушение во время небывалого шторма, напоминающего, скорее, потоп (причем подробности, сообщаемые русским былинопевцем, живо напоминают картину потопа, воссозданную в Библии или же в эпосе о Гильгамеше)^{53}. Как и библейский Ной, он чудом спасается у горы (правда, не Араратской, а Сарочинской) и вот здесь-то встречает красавицу оборотня, змею, которая на глазах добра молодца превращается в прекрасную девушку и пытается его соблазнить:

Сотворим-ко-сь мы с тобой любовь телесную,
А телесну любовь со мной, прилесную,
Кабы вывьём мы с тобой, право, тепло гнездо,
Кабы выведём с тобой да мы малых детей…^{54}

Не правда ли, данный эпизод живо напоминает сюжетные линии некоторых известных бажовских сказов (особенно если читать их между строк)? Точно так же Хозяйка Медной горы (а также другие женщины, появившиеся из Подземного царства) соблазняет уральских парней. Точно так же властительницы гор и земных недр легко превращаются из пресмыкающихся в людей и обратно. (Хотя в приведенной русской былине концовка истории совсем иная: Лука убивает соблазнительницу, а сам женится на прекрасной царевне Настасье, дочери царя Салтана — правителя чудесной страны на острове посреди моря-океана. Здесь множество пересечений с фабулой и действующими лицами пушкинской «Сказки о царе Салтане», сюжет которой, как известно, почерпнут в русском фольклоре.)

Но вернемся к оборотничеству в бажовской мифологии. Ясно, что здесь уральские сказы целиком и полностью опираются на фундамент древнего мировоззрения, — беллетризированного, осовремененного и приспособленного к уральским реалиям. Вот типичный пример из сказа «Змеиный след», где хитрый приисковый паренек Костька пытается нечистоплотным путем завладеть тайнами Подземного царства и «берет в заложники» (как бы сейчас сказали) его посланницу:

«Схватил ту девчонку за ноги да что есть силы и дернул на себя в яму. Девчонка от земли отстала, а все пряменько стоит. Потом еще вытянулась, потончала, медяницей стала, перегнулась Костьке через плечо, да и доползла по спине. Костька испугался, змеиный хвост из рук выпустил. Уперлась змея головой в камень, так искры и посыпались, светло стало, глаза слепит. Прошла змея через камень, и по всему ее следу золото горит, где каплями, где целыми кусками. Много его. Как увидел Костька, так и брякнулся головой о камень. На другой день мать его в дудке нашла. Лоб ровно и не сильно разбил, а умер отчего-то Костька».^{55}

В бажовских сказах, как и во всем мировом фольклоре, действуют змееподобные существа обоих полов. Если «усреднить» уральских волшебных пресмыкающихся (от исполинского Великого Полоза до маленькой Голубой змейки), то они вполне сойдут за арийских нагов — хранителей сказочных пещер, освещенных блеском золота и драгоценных камней. Как и наги, бажовские змеиные персонажи бывают лютыми и, напротив, покладистыми. Причина? Она проста: во все времена практиковалась дискредитация обычаев, традиций, кумиров, тотемов, религиозных воззрений и идеологии чужих народов и племен. Со временем это нередко приводило к полной демонизации культовой системы и нетерпимости к взглядам чужаков. Подобная тенденция закреплялась и в фольклорных образах. С точки зрения современного человека, воспитанного на европейской традиции, дракон или змей (вроде русского Змея Горыныча) — абсолютное зло. Не так у восточных народов (китайцев, японцев, вьетнамцев, корейцев, тайцев, бирманцев, индонезийцев и т. д.), где дракон нередко является олицетворением мудрости и добрых деяний.

Данная тенденция отчетливо прослеживается и в великом индийском эпосе «Махабхарата», где многие главы целиком посвящены исключительно змеям (нагам), а одна из начальных книг традиционно именуется «Сожжение змей». В ней рассказывается о ритуальном убийстве (сожжении) сотен тысяч (если не миллионов) змей в отместку за умерщвление внука Арджуны Парикшита властителем Подземного царства, царем нагов Такшакой. Во время этого жертвоприношения, несомненно имеющего исторические корни, и была рассказана «Махабхарата» в полном ее объеме и с экскурсами в легендарную историю змей-нагов. Полное истребление змей, как известно, предотвратил легендарный мудрец Астика, рожденный от отца-человека и матери-нагини; он был внуком одного из трех великих царей-нагов — Васуки (двое других — Шеша и Такшака). В великой индийской поэме характеристика добрых змей-нагов вложена в уста одного из них:

<…> Ответствовал змей: «О мудрец знаменитый!
Не все мы свирепы, не все ядовиты,
Не все мы жестоки и втайне трусливы,
Не все мы коварны и алчно кусливы,
Не все мы злодействуем, жалим, клевещем,
Не все мы в сообществе слиты зловещем!
Вот наша порода — людей не кусает
И даже порою от яда спасает.
Мы многих творений добрее, честнее,
О странник, мы только по запаху змеи,
Мы обликом схожи, окраскою кожи, —
Зато мы душою и сердцем не схожи.
Мы связаны с ними названием общим,
Но разное любим, по-разному ропщем.
Мы связаны с ними несчастьем единым,
Но счастьем не схожи со счастьем змеиным.
Не схожи по нашим делам и стремленьям,
Хоть нас презирают единым презреньем.
Иное мы жаждем, иное провидим,
И змей мы не меньше, чем вы, ненавидим».^{56}

В русском фольклоре можно найти отголоски подобных взглядов. Достаточно еще раз обратиться к уже упоминавшемуся циклу русских былин о Добрыне Никитиче и колдунье и обольстительнице Маринке (Марине Игнатьевне). Скажем, такой эпизод былины, как сожительство Маринки со Змеем Горынычем, трудно назвать тривиальным. Из-за Змея, собственно, из-за нанесенной чудовищному полюбовнику обиды и затеяла Маринка проучить Добрыню и обратила его в тура (о чем уже говорилось выше).

Змей — полюбовник колдуньи Маринки — живет не в каких-то там пещерах где-нибудь далеко в горах, а в самом Киеве, в обыкновенном тереме; мало того — еще и в посиделках с красными девушками участвует. Добрыня, бросив камень в окно, так напугал Змея, что тот сначала обделался с головы до ног, а затем бросился бежать из дома своей подруги, где до того жил припеваючи. А Маринка ему вослед:

«Воротись, мил надежа, воротись, друг!
Хочешь я Добрыню оберну клячею водовозною?
Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,
А еще — хошь, я Добрыню обверну гнедым туром?»
Обернула ево, Добрыню, гнедым туром,
Пустила ево далече во чисто поля,^{57}
А девять туров, девять братиников,
Что Добрыня им будет десятый тур,
Всем атаман-золотыя рога!^{58}

Одним словом, мы вновь вернулись к тому, с чего начали. Но на этом злоключения Добрыни с Маринкой не заканчиваются. Они становятся мужем и женой. Правда, медовый месяц продолжался недолго, точнее — и вовсе его не было. Ведьма она и есть ведьма — какая бы ни была распрекрасная и любвеобильная. Потому и настигла ее заслуженная кара: Добрыня искромсал колдунью саблей на куски.

Акценты на еретичество колдуньи Маринки — результаты позднейшей литературной обработки: сказители, певшие былины, были ревностными христианами да еще и старообрядцами — путем добавления соответствующих эпитетов и крепких словечек они также пытались внести свой посильный личный вклад в борьбу с остатками язычества. В целом же за конкретными былинными образами и сюжетами просматривается древнейшая мифологема соединения (и соития) двух начал — Мужского (змеиного) и Женского. Носительницей последнего становится колдунья Маринка, которая, как уже отмечалось выше, является фольклорной визуализацией архаичного женского божества смерти Морены. В обобщенном философском плане получается: и Мужское, и Женское начала — оба воплощают в себе единство жизни и смерти.

Во взаимоотношениях Змея Горыныча и Добрыни тоже много неясного. В хрестоматийном варианте былины о Добрыне Никитиче, записанном еще Александром Федоровичем Гильфердингом (1831–1872) от знаменитого онежского сказителя Трофима Григорьевича Рябинина, рисуется следующая, знакомая со школьной скамьи, картина:

Да издалеча-далеча, из чиста поля,
Из-под западной да с-под сторонушки,
Да й не гром гремит, да шум велик идет:
Налетела на молодого Добрынюшку
А й Змеинище да то Горынище,
А й о трех змеинище о головах,
О двенадцати она^{59} о хоботах…^{60}

Вопросы между тем возникают — и небезосновательные — даже при чтении классической былины. Никакой битвы между Добрыней и Змеем, как это обычно преподносится на полотнах известных художников или современных книжных иллюстрациях, в данном варианте былины (а также в большинстве других) не происходит. Между ними, оказывается, заключен договор (и даже на бумаге оформлен) — до бою-драки и кровопролития дела не доводить:

«…А у нас-то с тобой записи написаны
Да у тоя ли у славныя пучай-реки:
Не съезжаться б нам в раздольице чистом поле,
Нам не делать бою, драки-кролития
Да промеж собой бы нам великого…»^{61}

Это Змей говорит. А Забава Путятична, любимая племянница Владимира Красное Солнышко, похищенная у стольнокиевского князя, чувствует себя в змеиных чертогах вполне комфортно. Добрыня совершенно спокойно и без особых проблем вывел ее из подземных пещер вместе с другими заложниками. В чем же дело? Откуда такая идиллия? Да ничего особенного, в общем-то обычная повседневность любой войны: обмен пленными, переговоры с парламентерами. Весь вопрос: кто с кем воюет? И почему? В другом варианте всё той же былины Змей (точнее — Змея, ибо там чудище выступает в женском роде) величает Добрыню старшим братом, а себя — его младшей сестрой. Это что еще за родственные отношения? Да все те же, о коих уже говорилось выше! Тотемные отношения, кажущиеся странными и непонятными современным людям.

Арийская «нагическая» традиция закрепилась и сохранилась в мировоззрении всех индоевропейских народов, и в частности, в наиболее древних былинах. К таковым относится цикл эпических сказаний о Вольге (Волхе Всеславиче). По существу, Вольга — сын Змея, от которого забеременела его мать-княгиня:^{62}

Ходила княгиня по крутым горам,
Ходила она с горы на гору;
Ступала княгиня с камня на камень,
Ступала княгиня на люта змея,
На люта Змея на Горыныча,
Вокруг ее ножки змей обвился,
Вокруг ее башмачка сафьянова,
Вокруг ее чулочка скурлат-сукна,
Хоботом бьет ее в белыя груди,
Во белы груди человечески;
Целует во уста ее сахарныя,
От того княгиня понос понесла,
Понос понесла, очреватела;
Носила в утробе чадо девять месяцев. <…>^{63}

Странная, конечно, ситуация, но не вполне безнадежная для понимания и объяснения. Если представить, что в описаниях фантастической любви отвратительного Змея и прекрасной молодой женщины в скрытом и трансформированном виде говорится не о пресмыкающемся, а о тотеме змея, то всё становится на свои места: представители соседнего племени, клана, протоэтноса, покланявшиеся змею, брали в жены славянских красавиц, и от этого союза рождались будущие богатыри. Но не только это. Общеизвестны представления славянской мифологии об Огненном змее, который прилетает по ночам через печную трубу к одиноким женщинам и вступает с ними в плотскую связь, сосет их кровь или молоко из грудей. Женщина или девушка, которую посещает змеевидный любовник, начинает сохнуть, чахнуть и, как правило, быстро умирает. Особенно этот мифологический сюжет распространен среди южных славян, но другие славянские народы тоже не исключение. Одним из самых любимых произведений русского народа на протяжении многих веков была «Повесть о Петре и Февронии», которая начинается с того, как жене муромского князя дьявол вселил на блуд «неприязненного летящего змея», совершившего над княгиней насилие. В результате княгиня конечно же начала чахнуть… Можно пойти еще дальше в глубь веков и тысячелетий — в эпоху матриархата, когда женщины сами определяли себе избранников (именно — во множественном числе!), среди которых могли оказаться и представители мужского братства, связывающего свои сакральные ритуалы и традиции всё с тем же змеем.

Рождение Вольги столь же чудесное, как и его зачатие:

А и на небе просветил светел месяц,
А в Киеве родился могуч богатырь,
Как бы молодой Волх Всеславьевич:
Подрожала сыра земля,
Стряслося славно царство Индейское,
А и синее море сколыбалося
Для-ради рожденья богатырского
Молода Волха Всеславьевича;
Рыба пошла в морскую глубину,
Птица полетела высоко в небеса,
Туры да олени за горы пошли,
Зайцы, лисицы по чащицам,
А волки, медведи по ельникам,
Соболи, куницы по островам.
А и будет Волх в полтора часа,
Волх говорит, как гром гремит:
«А и гой еси, сударыня матушка,
Молода Марфа Всеславьевна!
А не пеленай во пелену червчатую,
А не поясай во поесья шелковые, —
Пеленай меня, матушка,
В крепки латы булатные,
А на буйну голову клади злат шелом,
По праву руку — палицу,
А и тяжку палицу свинцовую,
А весом та палица в триста пуд».
А и будет Волх семи годов,
Отдавала его матушка грамоте учиться,
А грамота Волху в наук пошла;
Посадила его уж пером писать,
Письмо ему в наук пошло.
А и будет Волх десяти годов,
Втапоры поучился Волх ко премудростям:
А и первой мудрости учился
Обертываться ясным соколом;
А и другой-то мудрости учился он, Волх,
Обертываться серым волком;
А и третей мудрости-то учился Волх
Обертываться гнедым туром — золотые рога <…>^{64}

В приведенном фрагменте существенным представляется и поминание Индейского царства. С чего бы это вдруг? В былинах или сказках подобное географическое понятие встречается крайне редко. И всё же кое-где проскальзывает. Случайно это или не случайно? «Специалисты» по фольклору в один голос скажут: случайно! А я возражу им не менее твердо: нет, не случайно. В былине о Вольге в десятижды трансформированном и приспособленном к русским реалиям виде содержатся смутные воспоминания о стародавней гиперборейской эпохе, когда племена индоариев при своем продвижении с Севера на Юг соприкасались с другими индоевропейскими протоэтносами (в данном случае — со славянскими и проторусским).

В русских былинах нетрудно уловить и другую архаичную реминисценцию. В русском героическом эпосе всегда подчеркивается решающее значение матери богатыря. Об отце же либо не говорится ничего, либо говорится вскользь и очень скупо, либо предлагается совершенно уж непонятная для современного читателя версия, вроде вышеприведенного зачатия Вольги от змея. На сей удивительный факт ученые-мифографы обратили внимание еще в XIX веке, справедливо усмотрев в нем несомненный отголосок матриархальных времен^{65}. И следовательно — добавлю от себя — происхождение таких былин следует отнести к весьма отдаленной исторической эпохе. (Точно так же совершенно, на первый взгляд, невинные и в чем-то наивные сказки о Белоснежке и семи гномах или о Мертвой царевне и семи богатырях содержат намек на бытовавший в старину групповой брак. Появление же в этих сказках прекрасного принца (царевича, королевича) символизирует переход от группового к моногамному браку.)

Имеется еще одно поразительное соответствие, установленное еще в конце XIX века одним из основоположников фольклорной гипотезы самозарождения сюжетов М. Лангом и подхваченное ее последователями в России. В своей книге, посвященной религиозным мифам и культам, Ланг выявил явное сходство сюжетной линии былины о Вольге, касающейся чудесного рождения главного героя, и древнемексиканскими (ацтекскими) сказаниями о боге войны Уицилопочтли^{66}. Согласно сохранившимся, записанным и неоднократно опубликованным легендам, мать будущего бога — Коатликуэ (подробнее о ней ниже, в другой главе) — забеременела от «оперенного волана (мячика)». За сей грех ее ранее рожденные четыре сына и дочь решили убить мать жесточайшим образом (ничего себе нравы царили в ацтекском обществе!). Но находившийся во чреве Уицилопочтли предотвратил убийство матери, родился чудесным образом в полном вооружении к моменту появления убийц и сам расправился с ними.^{67}

Безусловно, приведенные подробности ацтекского мифа имеют мало общего с известным содержанием былины о Вольге, но эпизод чудесного зачатия и рождения говорит сам за себя и определенным образом свидетельствует об общем источнике сюжетов подобного рода. Не менее показательно в указанном плане и сказание о боге-просветителе Виракоче, но уже другого индейского народа — кечуа, проживающего в Андском нагорье Южной Америки. В данном конкретном случае речь идет не о его собственном рождении, а о соблазнении прекрасных девушек. Виракоча ронял каплю своего семени на землю, обращал ее в аппетитный плод, избранница съедала его и через девять месяцев рожала ребенка.^{68}

Но точно такая же схема зачатия обнаруживается и в мифологиях народов Евразии. От бруснички беременеет девушка Марьятта в «Калевале», и брусничка та при ближайшем рассмотрении и дедуктивной реконструкции оказывается каплей спермы, пролитой Вяйнямёйненом. Похожим образом рождается и центральный персонаж осетинского нартовского эпоса Сослан-Созырыко, имевший — в точном соответствии с его происхождением — прозвище Камнерожденный. Когда один из нартовских пастухов увидел обнаженную белотелую Сатбну, — самую прекрасную и знаменитую из нартовских женщин, купающуюся в горной реке, — он не смог пересилить вожделения и пролил семя на прибрежный камень (в южноосетинских вариантах — на скалу), из которого через девять месяцев и родился могучий Сослан.

Пойдем дальше. Уже в вышеприведенном фрагменте былины о Вольге проступает одна из главных особенностей былинного Вольги — его оборотничество. Вольга — богатырь, способный менять облик, превращаясь то в рыбу, то в птицу, то в зверя. Он и дружинников своих может оборотить в муравьев и вместе с ними незаметно проникнуть во вражескую крепость. Однако если взглянуть на превращения (воистину — индоарийских!) аватар Вольги сквозь призму буддийских принципов, то в этих чудесных метаморфозах вполне прочитываются всем хорошо знакомые перерождения души, облеченные в тотемную оболочку. Отсюда, между прочим, следует, что фундаментальные буддийские основоположения коренятся в более древнем — индоевропейском и доиндоевропейском мировоззрении. Обращение к буддийским первоисточникам вполне подтверждает эту мысль.

Примечания:

3. Буддийские и иные параллели

Буддийская философия восприняла многие аспекты предшествующих древнеарийских представлений о нагах. Считается, что сам царевич Шакьямуни в своих прошлых перерождениях, до того как стать Буддой, несколько раз становился нагом. Теснейшим образом с нагами связана проповедническая деятельность другого буддийского апостола, основателя махаяны и «второго Будды» — Нагарджуны, чья жизнь относится не ранее чем ко II веку и не позже чем к IV веку новой эры (точных данных не сохранилось). Согласно буддийской традиции, Нагарджуна сначала жил в Индии, затем ушел в Гималаи. Он не только воспринял свою божественную мудрость от нагов, но и получил от них один из главных священных текстов буддийского канона — Алмазную сутру («Праджняпарамиту»), которую дал на хранение нагам сам Будда.

«Змеиная подноготная» явственно прослеживается и у Нагарджуны. В соответствии с иконописной традицией он изображается с нимбом, состоящим из змей. Да и само имя буддийского пророка — Нагарджуна — означает «Змея-Дерево». Расшифровка этимологии данного понятия породила обширную научную литературу^{69}. Однако нас в первую очередь интересуют параллели и совпадения с бажовской мифологией. А она несомненна, о чем свидетельствует даже каноническая агиография (житие) основателя махаяны. Так, в древнетибетском трактате «Жизнь Нагарджуны» рассказывается, как во время проповеди буддийского мудреца два мальчика, слушавшие его, вдруг исчезли под землей. «Они были нагами, — говорится в тибетском первоисточнике, — и обо всем поведали своему царю, а тот пригласил учителя. Последний принял приглашение и стал проповедовать там»^{70}. Наги умоляли его остаться под землей, но пророк предпочел вернуться на землю. Именно с той поры он и получил прозвание — Нагарджуна.

Как бы сие ни показалось странным, но данный эпизод схематически совпадает с сюжетом бажовского сказа «Две ящерки», где также два пресмыкающихся-оборотня заманивают в Подземное царство героя по имени Андрюха и по прозвищу Соленый (его высекли за строптивость, а раны посыпали солью):

«Те две ящерки тут же бегают. Одна ткнула головенкой в том же месте, какое Андрюха сперва задевал, камень и качнулся. По всей стороне щель прошла. Ящерка туда юркнула, и щели не стало. Другая ящерка пробежала до конца камня да тут и притаилась, сторожит будто, а сама на Андрюху поглядывает:

— Тут, дескать, выйдет. Некуда больше.

Подождал маленько Андрюха, — опять по низу камня чутешная щелка прошла, потом раздаваться стала. В другом-то конце из-под камня ящерка головенку высунула, оглядывается, где та — другая-то, а та прижалась, не шевелится. Выскочила ящерка, другая, и скок ей на хребетик — поймала, дескать! — и глазенками блестит, радуется. Потом обе убежали. Только их и видели. Как показали Андрюхе, в котором месте заходить, в котором выходить.

Оглядел еще раз камень. Целехонек он, даже званья нет, чтоб где тут трещинка была.

“Ну-ко, — думает, — попытаю еще раз”.

Уперся опять в том же месте в камень, он и повалился на Андрюху. Только Андрюха на это безо внимания — вниз глядит. Там лестница открылась, и хорошо, слышь-ко, улаженная, как вот в новом барском доме. Ступил Андрюха на первую ступеньку, а обе ящерки шмыг вперед, как дорогу показывают. Спустился еще ступеньки на две, а сам всё за камень держится, думает:

“Отпущусь — закроет меня. Как тогда в потемках-то?”

Стоит, и обе ящерки остановились, на него смотрят, будто ждут. Тут Андрюха и смекнул:

“Видно, Хозяйка горы смелость мою пытает. Это, говорят, у ней первое дело”.

Ну, тут он и решился. Смело пошел, и как голова ниже щели пришлась, опустился рукой от камня. Закрылся камень, а внизу как солнышко взошло — всё до капельки видно стало.

Глядит Андрюха, а перед ним двери створные каменные, все узорами изукрашенные, а вправо-то однополотная дверочка. Ящерки к ней подошли — в это, дескать, место. Андрюха отворил дверку, а там — баня. Честь-честью устроена, только всё каменное. Полок там, колода, ковшик и протча. Один веничек березовый. И жарко страсть — уши береги. Андрюха обрадовался. Хотел первым делом ремки свои выжарить над каменкой. Только снял их — они куда-то и пропали, как не было. Оглянулся, а по лавкам рубахи новые разложены и одежи на спицах сколь хошь навешено. Всякая одежа: барская, купецкая, рабочая. Тут Андрюха и думать не стал, залез на полок и отвел душеньку — весь веник измочалил. Выпарился лучше нельзя, сел — отдышался. Оделся потом по-рабочему, как ему привычно. Вышел из баньки, а ящерки его у большой двери ждут.

Отворил он — что такое? Палата перед ним, каких он и во сне не видал. Стены-то все каменным узором изукрашены, а посередке стол. Всякой еды и питья на нем наставлено. Ну, Андрюха уж давно проголодался. Раздумывать не стал, за стол сел. Еда обыкновенная, питье не разберешь. На то походит, какое он из туесочка-то пил. Сильное питье, а не хмелит».^{71}

Безусловно, бажовский миф изобилует подробностями, коих нет в тибетском житии Нагарджуны. Но по существу сходства больше, нежели различий. Две змееподобные твари — ящерки, Подземный дворец и полное изобилие — чем не райская жизнь? Властвует вот только здесь женщина — Хозяйка Медной горы. Она под конец и является Андрюхе Соленому. И дорогу ему к свету белому указывает. И одно непременное условие выдвигает — чтобы назад не оглядывался. Помнится точно такое же требование выставил Орфею Аид (Гадес).

Как видим, сакральное перевоплощение и перерождение, закрепившиеся в ведийском и буддийском культах, явственно и недвусмысленно прослеживается в мировом фольклоре — особенно в волшебных сказках и эпических сказаниях. При этом сюжеты подчас имеют поразительное сходство и бытуют у народов, географически разделенных колоссальными расстояниями и труднопреодолимыми маршрутами. Тем не менее повсюду обнаруживаются одни и те же сюжеты. За примерами далеко ходить не надо. Каждому русскому читателю хорошо известна сказка про Царевну-лягушку, пересказывать которую нет никакой надобности. Но ведь аналогичный сюжет встречается и в других регионах земли, у народов на первый взгляд совершенно не связанных культурной и тем более языковой общностью. Так, в бирманской сказке (страна в Юго-Восточной Азии Бирма в настоящее время называется Мьянма) «Принцесса-лягушка» сюжет практически (хотя и схематично) тот же самый, что и в русской сказке: царский сын женится на лягушке, оборачивающейся прекрасной девушкой, и однажды сжигает в огне ее кожу^{72}. Точно так же и в тибетской сказке о Царевиче-лягушке; вариант — о Царевиче-змее^{73} или просто прекрасном юноше в образе змея в одной из вьетнамских сказок^{74} или юноше-уже из поэтической литовской сказки «Эгле — королева ужей». Разница только в половой принадлежности главного героя, что объясняется более древними (матриархальными) корнями русской и бирманской сказок и более поздними (патриархальными) — тибетской, вьетнамской, литовской. А так — почти всё «один к одному»: и лягушачья (змеиная) кожа, которую сжигают, и демонстрация чудесных способностей, и завистливые сестры, и т. д, и т. п. Но и это еще не все. Похожую сказку можно услышать и на Фиджи — одном из островов Океании. Здесь действует всё тот же змей, который тайком сбрасывает с себя заколдованную кожу и превращается в прекрасного юношу — сына вождя (по-нашему — в принца или царевича), а его жена бросает волшебную шкуру в огонь^{75}. (Не стану повторяться о том, что действуют в русской, бирманской, тибетской и фиджийской сказках типичные бажовские герои.)

Аналогичный сказочный сюжет бытует и у приамурских нанайцев. В одном из вариантов муж с женой, у которых до самой старости не было детей, обратились к повелителю духов и вымолили сына. Но тот оказался Лягушкой. Вскоре в доме появился достаток: мясо, рыба, пушнина. Родители проследили за сыном и увидели, как он сбрасывает лягушечью кожу и превращается в доброго молодца, ходит на охоту, рыбачит, приносит добычу. И решили старики уничтожить лягушечью кожу. Так и сделали. А их сын-лягушонок не смог жить без своей кожи и улетел на небо. Правда еще в человеческом облике он успел жениться, и его жена-красавица осталась старикам в утешение. По поверьям амурских аборигенов, лягушка — животное, обозначающее границу между Средним (земным) и Нижним (подземным) мирами или же кору Мирового Древа. Согласно представлениям нанайцев, кора Мирового Древа — это множество лягушек, жаб, ящериц, змей и черепах.

С матриархальностью всё понятно. По народным поверьям, из-за сходства лягушачьих лап с человеческой ладонью считалось, что лягушка в прошлом вообще была человеком и, естественно, — женщиной. В начале XX века в костромской глухомани была записана легенда (известная и в других краях), согласно которой лягушки — это детки Адама и Евы, которые в раю «наделали много детей», но испугались сказать об этом Богу. Ему было показано лишь «малое количество», а об остальных умолчали. «Эти-то скрытые перед Богом дети и обратились в лягушек»^{76}. Поразительное совпадение: практически такое же поверье (только без Адама и Евы) распространено на юге Африканского континента среди бушменов, у коих существует миф о Вихревом боге, который отомстил одной девушке и всем людям за нарушение сакрального запрета:

«<…> А девушку, по вине которой это случилось, вихрь унес первой. Она попала в воду и превратилась в лягушку. Вслед за ней вихрь подхватил ее матерей, которые собирали коренья, он унес их в воду, и они тоже превратились в лягушек. Затем вихрь подхватил ее отца, который охотился там, и унес его к источнику, он также превратился в лягушку. И вот все они превратились в лягушек. И все их вещи: стрелы отца, тростниковые циновки, из которых сделаны хижины, — все оказалось в воде, так как люди стали лягушками. Они теперь растут у воды, это вещи первых людей, которые жили здесь до нас».^{77}

Отсюда же — непременное использование лягушки (в основном — разных ее частей) в любовной магии — при изготовлении различных снадобий, привораживающих объект вожделения или, наоборот, отваживающего соперника (соперницу). В Ярославской губернии в прошлом был документально зафиксирован обычай: по совету знающих людей старые девы, засидевшиеся в невестах, чтобы поскорее выйти замуж, должны были на болоте поймать лягушку и, приседая, прикоснуться к ней обнаженными гениталиями.

Такой странный и непонятный с точки зрения современного человека обычай объясняется достаточно просто: в древности лягушка символизировала женскую матку. Отсюда ее разнообразные (хотя и очень упрощенные и стилизованные) изображения в виде вышивок на женской одежде и предметах домашнего обихода. Отождествление в народе лягушки (жабы) с маткой этнографы фиксировали еще совсем недавно. Так, в Баварии крестьяне были убеждены, что матка в виде жабы может вылезти у больной женщины во время сна прямо изо рта, чтобы выкупаться: если жаба вернется — болезнь продолжается, если нет — больная выздоравливает (а потому рот во время сна полагается держать закрытым). Немцы и балканские словенцы представляли женскую матку в виде лягушки; изготовлялась она в форме восковых и даже железных фигурок, которые приносились в храм для излечения от бесплодия. Данный обычай, вне всякого сомнения, имеет глубокие индоевропейские корни: точно так же действовали арийские женщины и в эпоху нерасчлененной этнолингвистической общности.

Вместе с тем лягушка (жаба) однозначно связывалась с сакральными космопланетарными силами. Так, в одной литовской сказке рассказывается об огромной жабе, непрерывно выпускающей изо рта золотую кудель. Герой известной русской сказки перескакивает, сидя на спине гигантской лягушки, Огненную реку, протекающую в Подземном царстве. В космогоническом мифе австралийских аборигенов повествуется о гигантской лягушке, выпившей в один прекрасный день всю воду на континенте. Дабы заставить лягушку открыть рот, предотвратив тем самым опустошающую засуху и неминуемую смерть, животные и птицы (а согласно воззрениям австралийцев, они же одновременно являлись «скрытыми» людьми) решили рассмешить лягушку (исток басни про Ворону и Лисицу). После ряда комических ситуаций (например, змея проглотила дикобраза, а его огромные иглы изнутри пронзили змеиное тело и стали торчать во все стороны) лягушка, у которой начисто отсутствовало чувство юмора, в конце концов отреагировала на акробатические выкрутасы угря. Она «…открыла сонные глаза, ее большое тело дрогнуло, лицо смягчилось и, наконец, она разразилась смехом, который прозвучал, как раскат грома. Вода хлынула из ее рта и залила всю страну. Только вершины самых высоких гор виднелись над водой, как острова в море. Утонуло множество людей и животных»^{78}. Так в австралийских мифах описывается Всемирный потоп.

На Русском Севере лягушка почиталась как домашняя покровительница. Одновременно лягушка считалась хозяйкой дождя, откуда дожившее до наших дней поверье: если убить лягушку или жабу, непременно пойдет дождь. В северорусском народном мировоззрении существовало стойкое убеждение, что в лягушек превратились люди, утонувшие во время Всемирного потопа. Такие легенды, в частности, были записаны фольклористами в Архангельской и Вологодской областях. Известный карельский археолог и этнограф Анатолий Павлович Журавлев открыл и описал древнее языческое святилище у деревни Пегрема (что на берегу Онежского озера), культовую основу которого представляет гигантская каменная лягушка, вытесанная из полутораметрового валуна, окруженного сорока девятью плитами. Что касается патриархальной подоплеки тибетской сказки, то, скорее всего, это — результат позднейшей трансформации шкалы ценностей и предпочтений, утвердившихся после миграции прапредков тибетцев в места их нынешнего расселения.

В совершенно другом регионе России — в Томской области, в низовьях реки Нюрольки, фактически на границе самого большого в мире Васюганского болота — находится аналогичное древнее святилище Саваркыла («Лягушачье»), принадлежащее хантам. Когда-то здесь хантыйские девушки выбирали себе мужей и приносили всем женским миром жертвы царице-лягушке, воплощавшей не только женскую сущность и детородную способность, но также и женское начало как первооснову Вселенной. Всё это вместе взятое свидетельствует о глубоких матриархальных корнях образа лягушки, дожившего до наших дней в сказочном и мифологическом обличье.^{79}

Но и у современных хантов лягушка продолжает считаться священным и почитаемым существом: ее нельзя убивать или мучить, ей приписывается магическое свойство привораживать возлюбленного или возлюбленную. Лягушка в виде стилизованного орнамента вышивалась на женской одежде, ее изображения хранились в особой берестяной коробке или сундучке, она считалась духом-охранителем во время родов, а после благополучного появления на свет ребенка ей приносились дары и жертвы. Вообще же, по мнению многих специалистов-этнографов, в мифологии хантов архаичный образ лягушки сливается с первобожеством хантыйского пантеона — праматерью Калтась, женой верховного небесного божества Торума и божественным олицетворением Матери Земли.

О чем же всё вышесказанное свидетельствует? Во-первых, о былой социокультурной и этнолингвистической общности тибетских и индоевропейских (в данном случае — русского) народов. Во-вторых, о доминировании в те далекие предысторические времена понятия оборотничества, которое впоследствии трансформировалось в религиозное учение — египетское переселение душ^{80}, ведийское перевоплощение (аватары), буддийское перерождение и т. п. Происхождение подобных воззрений вполне поддается научной расшифровке. Представляется, что в основе понятия оборотничества лежат былые тотемные отношения, когда люди идентифицировали себя не по национальной или этнической, а по тотемической принадлежности. Переход из одного тотемного объединения в другое трактовался, к примеру, как превращение одного животного в другое или же превращение птицы в человека, человека в камень и т. п.

Необходимость же перехода из одного тотема в другой диктовалась запретом кровосмесительства, то есть невозможностью вступления в брак между мужчинами и женщинами из одного тотема. В свою очередь, естественный и регулярный обмен женихами и невестами истолковывался, как тотемное оборотничество. Со временем бытовавшие повсюду традиции оформлялись и закреплялись в виде фольклорных мифологем. Именно об этом свидетельствуют все до боли знакомые сюжетные повороты типа — «ударился о землю и обернулся: соколом, волком, туром, горностаем, щукой или муравьем». Конкретное животное здесь отнюдь не обозначает живую птицу, зверя, рыбу, насекомое — речь может идти и о родовом тотеме. Особенно широко были распространены, вплоть до недавнего времени, суеверия о превращениях людей в волков, по-славянски — в волкодлаков (или волколаков). В мировоззрении древних оборотничество представлялось как вполне заурядный акт. Звериную или птичью шкуру можно было надеть, снять и даже передать другому как обычную одежду. Например древнейшая «Сага о Вёльсунгах» совершенно буднично рассказывает про то, как валькирия надевает воронье платье (в других случаях это лебединый наряд) и летит к конунгу, дабы уронить ему на колени волшебное яблоко, от коего королева затяжелела и после мучительной беременности родила сына (его пришлось вырезать мечом из чрева матери).

Чем, например, отличаются классические буддийские представления о перевоплощении и перерождении от нижеследующего пассажа из все той же «Саги о Вёльсунгах»:

«<…> Синфьётли отвечает:

— Верно, ты запамятовал, как был ты вёльвою на Варинсейе и говорил, что хочешь замуж, и сманивал меня на это дело, чтоб я был тебе мужем; а затем был ты валькирией в Асгарде, и чуть было все там не передрались из-за тебя; а я породил с тобою девять волков на Ланганесе, и всем им я был отцом.

Гранмар отвечает:

— Здоров ты врать! Мне же сдается, что ничьим отцом ты не мог быть с тех пор, как оскопили тебя дочки ётуна на Торснесе; ты — пасынок Сиггейра-конунга, и валялся ты в лесах с волками; и сотворил ты все злодеяния сразу, братьев своих убил и стяжал дурную славу.

Синфьётли отвечает:

— А помнишь ли, как был ты кобылой у жеребца Грани, и скакал я на тебе во весь опор по Браваллу. Был ты затем козопасом у Гольниётуна <…>».^{81}

Здесь на протяжении четырнадцати строк процитированного диалога-перепалки викинга Синфьётли с конунгом Гранмаром вспоминаются несколько превращений, якобы имевших место в реальной жизни (включая превращения мужчин в женщин и обратно). Приведенные мифологические метаморфозы живо напоминают также многократно проанализированные в этнографической и религиоведческой литературе метаморфозы впадающего в транс шамана, отправляющегося в «путешествия» по сакральным мирам. При этом он может становиться зверем или птицей — преимущественно тотемными. Аналогичные магические превращения древнегерманского бога Одина описывает, к примеру, Снорри Стурлусон в своей знаменитейшей «Саге об Инглингах»:

«Один мог менять свое обличье. Тогда его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеей и в одно мгновение переноситься в далекие страны по своим делам или делам других людей. (Сказанное мало чем отличается от обычной шаманской практики. В свете бажовской проблематики обращаю внимание также на превращения Одина в змей. — В.Д.). Он мог также словом потушить огонь, или утишить море, или повернуть ветер в любую сторону, если хотел, и у него был корабль — он назывался Скидбландир, на котором он переплывал через большие моря и который можно было свернуть, как платок. Один брал с собой голову Мимира, и она рассказывала ему многие вести из других миров, а иногда он вызывал мертвецов из земли или сидел под повешенным. Поэтому его называли владыкой мертвецов или владыкой повешенных. <…>»^{82}

В далеком прошлом подобные превращения занимали важное место в жизни древних перволюдей. В настоящее время они практически сошли на нет. Однако сие вовсе не означает, что их вообще не стало. Нелишне напомнить, что здесь описан чисто ноосферный эффект. Во всех подобных случаях речь не идет о физическом перемещении тела человека. Живое или мертвое, оно остается на месте. «Путешествует» только душа или сознание, «растворяющиеся» на какое-то время в энергоинформационном поле и черпающие из ноосферы информацию, доступную только в критических состояниях.

«Потусторонний мир» в многоразличных своих проявлениях подает сигналы или дает о себе знать самыми разнообразными способами. Так, есть все основания полагать, что подавляющее большинство (не все!) УФО-феноменов (неопознанных летающих объектов) принадлежат не космическим пришельцам, а параллельному антимиру нашей собственной планеты, ее биосферы и околоземного космического пространства. Аналогичным образом обстоит дело и с таким «сверхъестественным» феноменом как полтергейст и с теми паранормальными явлениями, которые практически во всех первобытных культурах (да и в развитых тоже) получили собирательное название — духов, невидимых для обычного глаза запредельных феноменов. Однако при определенных условиях люди способны вступать с ними в непосредственный контакт, влекущий за собой положительный или отрицательный эффект. Не является ли знаменитая Шамбала как раз одним из сакральных центров концентрации Универсального Знания, которым владеют разумные структуры («духи») параллельного мира? И сколько подобных шамбал разбросано и сокрыто по всему миру?

Сказанное в значительной мере распространяется и на человеческую душу (психею) — энергетическую структуру более локального порядка (то есть привязанную к конкретному индивиду), но подчиняющуюся таким же объективным закономерностям, какие были кратко очерчены выше. После смерти человека такая энергетическая структура (душа) покидает тело, некоторое время (9 дней) пребывает вблизи него, продолжая жить полусамостоятельной жизнью, а спустя 40 дней сливается с общим энергоинформационным полем Вселенной.

Во время экстатических актов человек напрямую общается с ноосферой. Оккультные способности ясновидения, прорицания, пророчества и т. п. также объясняются контактами с энергоинформационным полем Вселенной. Сей дар обретают немногие избранные, пережив, как правило, некоторую экстремальную ситуацию. Об этом свидетельствуют, к примеру, многие шаманы. Шаман ? всегда личность необычная и незаурядная. Как говорится, каждый желающий им стать не может. Нужен особый дар, он либо дается от рождения, а потом закрепляется и наращивается путем изнурительных тренировок, либо же неожиданно открывается после некоторого потрясения ? чаще всего в результате смертельной болезни, когда человек чувствует себя как бы заново родившимся. У кое-кого при этом одновременно зарождается и сверхъестественный дар шаманства. Типичным в данном плане является свидетельство одного якутского шамана: он почувствовал в себе колдовскую силу после удара молнии. Вообще-то в подавляющем числе случаев при прямом попадании молния человека убивает насмерть. Однако якутский шаман, о котором идет речь, не только выжил, но и приобрел сверхъестественные способности: например, придя в себя, стал, по его собственному выражению, видеть на расстоянии в тридцать верст.

Аналогичным образом описывают свой дар ясновидения и эскимосские шаманы. Они рассказывают о таинственном свете, который внезапно ощущают в теле, внутри головы, в самой сердцевине мозга, — какой-то светоносный огонь, дающий способность видеть во тьме как в прямом смысле, так и в переносном. Ибо, обретя сверхъестественный дар, шаман может даже с закрытыми глазами видеть в потемках, предсказывать события будущего и тайны других людей. Когда эскимосский шаман описывает происходящее далеко от места камлания, он как бы поднимается ввысь и видит далеко перед собой, даже сквозь горы, становящиеся как бы прозрачными. В действительности же ничего необъяснимого в ясновидении нет — конечно, если не пытаться осмыслить его с позиций законов линейной оптики или электродинамики. Просто шаман приобрел способность непосредственно соединяться с ноосферой и через нее получать необходимую информацию.

В общем и целом ноосфера отчасти и есть тот феномен, что в религии, философии и богословии принято именовать духом — безличным началом, охватывающим человеческий социум во всех его антропных, психических и общественных аспектах. С ним непосредственно соотносятся, подпитываясь и наполняясь, индивидуальные души (психеи) людей, покидающие их через 40 дней после смерти и сливающиеся после этого навсегда с энергоинформационным полем. Ноосфера, так сказать по определению, привязана к локальным космическим (главным образом — планетарным) объектам. В свою очередь, имеется некоторая физическая реальность, разлитая по всей бесконечной Вселенной и пока что именуемая в естествознании энергоинформационным полем, а в эзотерической философии — мировой душой.

4. Подземная чудь

Повсеместно на всей территории Российского Севера — от Кольского полуострова до Чукотки и Камчатки, у этносов с разными культурами и языками распространен один и тот же легендарный сюжет о народе, который в очень далекие времена ушел под землю. Русские, которым еще до освоения Урала и Сибири также было хорошо известно упомянутое предание, назвали странных насельников недр «чудь подземная». У Николая Рериха есть даже картина на данную тему. Питерский журналист Вячеслав Мещеряков совсем недавно записал историю, рассказанную ненецкими оленеводами. Оказывается, многие из них наблюдали таинственное явление, совершенно невероятное с точки зрения обыденных представлений: земля в тундре вдруг расходится, образуя огромную яму. Приближаться к ней опасно — края осыпаются. Однако если набраться храбрости и заглянуть внутрь, то дна все равно не увидать: оно находится очень глубоко, окутано белым дымом и пышет жаром. Ночью над ямой можно увидеть столб света, иногда купол, светящийся красным огнем. А в отблесках этого небесного зарева мелькают тени летающих существ — то подземные жители на время покидают глубины земли и устремляются в небо.

«Подземная чудь» — собирательное название для древних неведомых народов, некогда живших на поверхности земли, но из-за неблагоприятных обстоятельств вынужденных переселиться под землю или даже под воду. Русские поморы, издревле промышлявшие на самой крупной островной территории России — Новой Земле, по-северному Матке (откуда и поэтическое название пролива — Маточкин Шар) — рисовали самые невероятные картины новоземельских ледяных городов, церквей и замков.

Детализация темы обнаруживается в преданиях российских саамов — древнейшей коренной народности Европейского Севера. О лопарской легенде поведал Василий Иванович Немирович-Данченко (1845–1936) — некогда весьма популярный и плодовитый писатель. Он еще в конце XIX века пешком исходил чуть ли не всю Русскую Лапландию, написал об увиденном несколько проникновенных книг, одну даже детскую, «для народа и школ», с трогательным названием «Лопь белоглазая». По саамской версии, древний народ, что раньше обитал на Севере, погрузился на дно океана и там продолжает жизнь. Под водою, как и наверху: те же горы, леса, бродят звери, летают птицы. «Чудь подземная» (точнее было бы сказать «подводная») пасет под водой не только оленей, но и моржей, тюленей, разводит вместо коров дельфинов, отбиваясь от нападения акул с помощью огромных железных луков и каменных стрел^{83}. Своеобразная полярная версия легенды о Невидимом граде Китеже, с той лишь разницей, что речь идет о целом народе, погрузившемся вместе со своими городами в пучину Ледовитого океана и продолжающем там прежнюю жизнь. Несомненная память о гиперборейских временах!

Аналогичную легенду записал в 1927 году на Урале Николай Евгеньевич Ончуков (1872–1942) (здесь «подземная чудь» названа другим, не менее распространенным именем — «дивьи люди»^{84}):

«Дивьи люди живут в Уральских горах, выходы в мир имеют через пещеры. В заводе Каслях, по Луньевской железнодорожной ветке, они выходят из гор и ходят между людьми, но люди их не видят. Культура у них величайшая (Выделено мной. — В.Д.), и свет у них в горах не хуже солнца. Дивьи люди небольшого роста, очень красивы и с приятным голосом, но слышать их могут только избранные. Они предвещают людям разные события. Рассказывают, что в селах Белослудском, Зайковском и Строгановке в полночь слышится звон; слышали его только люди хорошей жизни, с чистой совестью…»^{85}

Таинственные обитатели подземно-подводного царства постоянно дают о себе знать: в определенных (как правило — экстремальных) ситуациях они выходят на контакт с людьми. Уже упоминавшийся выше К. Д. Носилов — известный в прошлом писатель и исследователь Севера, основавший в начале века первую на Новой Земле колонию и сам проживший в ней безвыездно три года, записал от стариков ненцев несколько рассказов о встречах с загадочным Белым Стариком. Высокий, молчаливый, с длинной бородой и белый как снег, он всегда неожиданно представал перед людьми в минуты смертельной опасности и спасал терпящих бедствие, а заблудившимся в полярной вьюге и мгле знаками показывал дорогу к дому. Исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Постоянные встречи с ним и счастливые избавления от гибели зафиксированы и на Новой Земле, и на полуострове Ямал на берегу Карского моря, и в низовьях Оби, и на Полярном Урале. Ненцы, принявшие христианство, считали высокого старика святителем Николаем^{86}. Однако молчаливый спаситель может быть кем угодно, тем более что легенды о нем уходят в глубь языческих времен. Главный же вопрос: откуда он появляется среди белого безмолвия или в суровую полярную ночь? И мысленный взор невольно обращается к Подземному царству. Но о нем ниже…

Представление о нем имеет древнейшие корни. И не только сказочные или мифологические. Сведения на сей счет сохранились, к примеру, в русских летописях, где они излагаются как сами собой разумеющиеся факты. Так, в Начальной летописи под годом 1096 м (6604) Нестор воспроизводит свою беседу, надо полагать, с приезжим новгородцем:

«Теперь же хочу поведать, о чем слышал 4 года назад и что рассказал мне Гюрята Рогович новгородец, говоря так: “Послал я отрока своего в Печору, к людям, которые дань дают Новгороду. И пришел отрок мой к ним, а оттуда пошел в землю Югорскую. Югра же — это люди, а язык их непонятен, и соседят они с самоядью в северных странах. Югра же сказала отроку моему: «Дивное мы нашли чудо, о котором не слыхали раньше, а началось это еще три года назад; есть горы, заходят они к заливу морскому, высота у них как до неба, и в горах тех стоит клик великий и говор, и секут гору, стремясь высечься из нее; и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, но не понять языка их, но показывают на железо и машут руками, прося железа; и если кто даст им нож ли или секиру, они взамен дают меха. Путь же до тех гор непроходим из-за пропастей, снега и леса, потому и не всегда доходим до них; идет он и дальше на север»”».^{87}

В дальнейшем эти сведения стали перекликаться и с легендами о другом, уже упоминавшемся выше таинственном городе Русского Севера — «Мангазее златокипящей» к востоку от Обской и Тазовской губы. В. Н. Немирович-Данченко излагает легенду о «подземной чуди» несколько иначе:

«Чудь “ушла в камень”, в нем хоронится. По вечерам <…> она внутри гор разговаривает. Перекликается тоже. Из пахты (скала. — В.Д.) в пахту. <…> По ночам пески поют, а есть даже такие, когда чудь выходит из камня, да по своей воле-волюшке и тешит свой урос (норов. — В.Д.) вьюгами да метелями. <…> Против такой чуди есть заклятие — стать лицом к Северу и повторить до 12 раз: “Во имя отца, сына и святаго духа, чудь некрещеная, схоронись в камень, размечись по понизью не от меня грешного, а от креста Христова. Не я крещу — Господь крестит, не я гоню — Господь гонит. Молитвенники соловецкие Зосима и Савватий — наши заступники, а Трифон Печенгский — предстоятель и заступник наш, а Варлаам Кертский — надежда во веки веков. Аминь!”».^{88}

В беллетризированной форме о том же самом рассказывает и Александр Васильевич Барченко (1981–1938) — талантливый писатель, оригинальный мыслитель, пытливый исследователь. Он, как известно, не просто верил в правдивость древних легенд, но и пытался отыскать реальные следы мифологизированных событий в районе Русского Севера. Именно здесь и развертывается действие его романа «Доктор Черный». Собственно действие, если быть точным, развертывается по всему миру — и в Индии, и в Тибете, но завершается в глубоких и наполненных неразгаданными тайнами подземельях Русского Севера. Приключениям в многокилометровых северных пещерах, когда едва не погибает одна из героинь романа, предшествует ее разговор со стариком плотником:

«Далеко, на том берегу, вспыхнул огонь. Окунулся, исчез, замигал снова, и было похоже, будто в глубине озера, блеснув чешуей, поползла змейка. Тучи, подмазанные краской заката, падали в воду. И навстречу, со дна поднимались такие же тучи, и нельзя было разглядеть, где зажегся, мигает огонь. Обнажая небо, тучи уходили друг в друга, и не было туч, не было озера. Синие шапки сосен под обрывом, опрокинутый берег и жуткий маленький огненный глаз — всё висело в мутной лиловой мгле и вместе с нею дрожало и колыхалось под глухими ударами колокола. А огонек всё мигал. Притухал временами, передвигался. И особенно жутко почему-то становилось на душе, когда, шевеля тонким лучом, будто подтягивался к веранде, будто делался ближе…

— <…> Что это за огонь мигает, Илья? Где это? Это рыбаки?

Старик повернулся к озеру, долго смотрел, даже рукою прикрылся, хотя давно погасла заря, пожевал неодобрительно губами.

— Никак нет, это не рыбаки. Это … в печорах.

— Где? — переспросила хозяйка.

— Так точно. В печорах. Там рыбаков не бывает. Каменья там, скалы, гранит. Глухое место… Это в печорах.

Хозяйка спросила с неудовольствием:

— Там пещеры?

— Так точно, печоры. К самой воде подходят, а потом в землю, в скалу, на Фильянскую сторону. Говорят, на большие тыщи верст под землей эти печоры самые, очень глухое место, прямо, можно сказать, темное.

— А огонь там откуда?

Старый плотник пожевал губами еще неодобрительнее. Покосился в сторону огонька, покрестился на звуки благовеста. Отозвался нехотя:

— Так то…Нечистота.

— Что такое? — хозяйку, видимо, не на шутку заинтересовал жуткий огонек. — Что ты говоришь, Илья? Какая нечистота?

— Обнакновенно какая… — Плотник решился, махнул на огонь шапкой, заговорил скороговоркой. — Вы, сударыня, себе этим не беспокойте, оставьте безо внимания. Не к добру это, не к ночи будет сказано — просто можно сказать, к несчастью. Тут, в этих местах, в старое время чудь жила. Очень обнакновенно, не извольте смеяться… Жила, стало быть, чудь, а потом чухны этой стороной завладели, так точно. Вот она, стало быть, и ушла под землю…Чудь эта самая. Живет себе никому невидимо. Ну а как, стало быть, перед бядой, перед несчастьем каким, сейчас она повылазит. Огонь жжет, аукает, людей пужает… прямо, можно сказать невежество. А изымать ее человеку никак невозможно. Подойдешь, а она в землю уходит».^{89}

Надо полагать, Барченко знал, что описывал. И именно это искал! Нашел ли? Научно-поисковая экспедиция «Гиперборея», через 75 лет следуя по маршруту Барченко, обнаружила взорванный лаз под землю. Кто его взорвал? Когда? И почему? В 2001 году, прибыв на то же место с геофизическими приборами, участники экспедиции обнаружили на радиолокационных профилях, на глубине, начиная с 9метровой отметки, обширную (не менее 70 х 30 метров) полость, частично засыпанную, частично заполненную водой, а также нечто, напоминающее тоннель, проложенный подо дном озера.

В мифологизированном сознании русского народа «подземная чудь» необязательно локализовывалась на Севере. На Алтае среди староверов ходили столь же колоритные и подробные рассказы о подземных хранителях «ключей от счастья». Впрочем, старообрядцы пришли на Алтай после церковного раскола и гонений не ранее конца XVII века. А давно известные легенды просто спроецировали на «местные условия». Память о Золотом веке во все времена была неискоренимой.

Сказания о Подземном царстве и его обитателях — излюбленный фольклорный сюжет разных народов мира. У манси оно располагается в районе Ледовитого океана. Его властитель — бог Куль-отыр (один из сотворцов Вселенной) — живет здесь в золотом дворце (мифологема Золотого века) в окружении свиты из подземных карликов. У других народов России и Российского Севера подземные жители известны под разными именами. Наиболее известны рассказы ненцев о сиртя (другие варианты произнесения — сииртя, сихиртя, сирте). Об этих таинственных подземных жителях иностранные мореплаватели, искавшие северный проход в Индию и Китай, сообщали в своих путевых заметках и вахтенных журналах начиная с XVI века. Можно назвать англичанина Бэрроу (1556), голландца ван Линсхоттена (1594–1595), француза де Ламартиньера (1671). Сподвижник Ломоносова русский академик Иван Иванович Лепёхин (1740–1802) сообщает в своих подробных дневниковых записях об подземных убежищах «наподобие пещер, с отверстиями, подобными дверям». Другой русский ученый — Александр Шренк, — двигаясь вдоль побережья Ледовитого океана в 1837 году, обследовал одну из таких пещер и оставил ее описание в книге «Путешествие к северо-востоку Европейской России через тундру самоедов к северным Уральским горам» (1855):

«В прежние времена (когда страна эта еле-еле была известна) она была обитаема совершенно другим племенем, нежели которые заселяют ее теперь. Племя это, равно и многие другие, говорящие не русским языком, известно у русских под общим названием чуди, то есть чужого народа. Самоеды называют их “сирте” и с уверенностью говорят, что они жили в этой стране до них, но что потом они ушли будто под землю. Так, один самоед малоземельской тундры рассказал мне, что в настоящее время сирты живут под землею, потому что они не могут видеть солнечного света. Хотя они и говорят своим собственным языком, однако ж они понимают и по-самоедски. “Однажды, — продолжал рассказчик, — один ненец (т. е. самоед), копая яму на каком-то холме, вдруг увидел пещеру, в которой жили сирты. Один из них сказал ему: оставь нас в покое, мы сторонимся солнечного света, который озаряет вашу страну, и любим мрак, господствующий в нашем подземелье; впрочем, вот дорога, которая ведет к богатым соплеменникам нашим, если ты ищешь богатств, а мы сами бедны. Самоед побоялся следовать по указанному ему мрачному пути, а потому скорее закрыл вырытую им пещеру. Но известно, — продолжал он, — что сирты большею частью богачи: у них чрезвычайно много серебра и меди, железа, олова и свинца. Да и как им не иметь всего этого, когда они живут под землею, откуда, как говорят, все эти предметы добываются”».^{90}

Аналогичные рассказы бытуют и по сей день. Нередки и очевидцы. Вот как описывает увиденного сиртя молодой ненецкий охотник из низовий Енисея: «Это такой белый, как известь, человек. Как тень ходит. Вроде на солнце смотреть не может, только на темноту. Кто сиртя увидит, счастливым будет». Хотя сведения о подземном народе считаются сакральными и ненцы неохотно делятся ими даже с учеными^{91}, все же в тундре выявлены и засняты небольшие сопки курганного типа, считающиеся местами прохода под землю, где и по сей день обитают сиртя (однако исследования этих объектов с помощью георадаров или других приборов не проводились). Более того, записаны и опубликованы ненецкие лирические песни, где рассказывается о любви земной женщины к подземному сиртя, от коего на свет появились дети.

Современные археологи и историки счатают, что в приведенных легендах имеется рациональное зерно. В настоящее время среди большинства ученых (П. В. Боярский, А. В. Головнев, Л. В. Хомич и др.) окончательно возобладало мнение, что те, кого ранее поименовали собирательным именем сиртя, на самом деле представляли собой древнейших аборигенов Евразии, которые в начале новой эры были вытеснены новыми пришлыми этносами, прапредками современных северных народов (ненцев, эвенков, нганасан, долган и прочих). Данный вывод ныне включен даже в учебники^{92}. Тем не менее никто до сих пор не смог вразумительно объяснить, кто такие сиртя на самом деле и куда именно они исчезли.

Сведения о подземных обитателях и насельниках постоянно поступали отовсюду. В конце XVII века поступила в царский Сибирский приказ «отписка» Енисейского воеводы князя К. О. Щербатого о диких людях чюлюгдеях. В «отписке» говорится, что в феврале 1685 года «…почала быть словесная речь меж всяких чинов, будто в Енисейском уезде, вверхъ по Тунгуске-реке, явились дикие люди об одной руке и об одной ноге». И вот воевода велел «про тех вышеписаных диких людей тех тунгусов расспросить, где те дикие люди и в каких местах живут и каковы они в рожи, те люди, и какое на себе платье носят».

На допросе очевидец — крещеный тунгус с Каты-реки Богдашка Чекотеев — показал:

«Вверх де по Тунгуске реке идучи, <…> на высокой горе, в камени, от Тунгуски реки версты с три видел он, Богдашко, яму, а та де яма во все стороны кругла, шириною аршина пополтора и с той де ямы исходит дух смрадной, человеку невозможно духа терпети, и у той де ямы состоял он, Богдашко, долго и не мог от того смрадного духа и одшед де от ямы лежал от того духу головною болезнью день, а какова де та яма пошла в землю шириною и в глубину того де он, Богдашко, не ведаетъ, потому что де он в ту яму не заглядывал, а около де той ямы мелкой и большой стоячий лес на кореню, по местамъ знаки строганы ножемъ или иным чем во многихъ местах, а у своей братьи, у тунгусов, он, Богдашко, слыхалъ, что живут де в той яме люди, а имена тем людям чюлюгдеи, а ростом де те люди среднему человеку в груди, об одном глазе и об одной руке и об одной ноге, <…> а зверя де всякого и птицу они чюлюгдеи стреляютъ из луковъ, а режут де зверя и дерево стружут пилою, а каким де образцом лук и стрела и пила того де он, Богдашко, не слыхал и не видал, а торг де у них чюлюгдеев с ними, тунгусами, такой: приносят де тунгусы на их дороги, по которым дорогам они чюлюгдеи ходятъ, дятлевое птичье перье и то де перье втыкают, они около стоячего лиственичного дерева в лиственичную кожу а те де чюлюгдеи пришед, то перье емлют без них тунгусов, а тем де тунгусам вместо того перья кладут на то ж место стрельные всякие птицы и посуду своего дела, а какую де посуду кладутъ медную или железную или инуюкакую и для чего де дятлевое перье себе емлют, того де он, Богдашко, не слыхал».^{93}

Колоритный текст — ничего не скажешь: один стиль да лексика чего стоят! Но главное в другом: что же именно узрел крещеный тунгус Богдашка Чекотеев в огромной и глубокой, как сама бездна, яме, уходящей под землю, откуда шел такой «смрад», что видавший виды сын тайги целые сутки пролежал в полуобморочном состоянии? Не верить наивному, но честному, как сама правда, тунгусу оснований нет. Он просто не смог правильно интерпретировать то, что увидел, а потому использовал столь вычурные понятия и образы. Ясно, что лаз под землю («яма — во все стороны кругла») был. Что за дурманящие испарения оттуда шли — сказать трудно: во всяком случае смертельными они не были, так как иначе никакие живые существа в столь неблагоприятной среде выжить бы не смогли. Что же в таком случае представляли собой эти самые загадочные чюлюгдеи?

Менее всего на сей счет должен был удивляться сам рассказчик, ибо всё увиденное им прекрасно вписывалось в традиционное тунгусское мировоззрение. По космологическим представлениям тунгусов-эвенков, Вселенная состоит из 5 частей (слоев), именуемых буга — «земля»:

1. Верхняя земля — Угу-буга;

2. Средняя земля — Дулин-буга;

3. Нижняя земля — Эргу-буга;

4. Земля Долбор;

5. Земля Булдяр.

Земля Булдяр стоит особняком: это даже не материк, а семь блаженных островов в далеком океане, ее история теряется во тьме тысячелетий и живо напоминает Гиперборею. Здесь, как и на Верхней и Средней землях, светит Солнце и обитают обычные люди. Только Верхний мир представляет собой необозримое небо, а Средний мир — земную твердь. Любопытно, что эвенкийский Космос тоже населен людьми: они живут и на Луне — Бега, и на Венере — Чолпон, и даже на Большой Медведице — Эвлэн. Как именно смертные люди стали небожителями и с помощью каких средств оказались в далеком Космосе, — легенды умалчивают. Зато подробно описывают деяния богатырей, населяющих Средний мир. Жители трех солнечных миров — почти что родственники. Они женятся между собой, а мужчины иногда даже обмениваются женами. Друг с другом общаются при помощи пения, в гости же летают либо на крылатых оленях, либо пользуясь услугами огромной белой птицы — настоящего «тунгусского самолета».

Но наиболее интересны с точки зрения невероятных сведений из «отписки» енисейского воеводы два нижних (подземных) мира. Здесь находится Земля мертвых и живут кровожадные людоеды вэрсэ. Последние регулярно выбираются из-под земли наружу и устраивают охоту за живыми людьми: мужчин, мальчиков и старух они убивают и поедают, а молодых женщин и девочек уволакивают в Подземное царство, где используют в качестве наложниц и рабынь. Проникают же вэрсэ-людоеды наверх через отверстия, подобные тому, про которое рассказал тунгус Богдашка Чекотеев.

Качество «одноглазости» применительно к древним или незнакомым народам вовсе не означает отсутствие одного глаза как такового, а может служить всего лишь средством описания необычного одеяния, украшений, вооружения или другой атрибутики (например, шаманского бубна). Особенно это характерно для северных и сибирским этносов, облаченных в меховые одежды с куколем на голове. В старину их нередко изображали так, что сразу и не разберешь, что это за «одноглазые» существа такие. Правда, маловероятно, чтобы крещеный тунгус Богдашка Чекотеев мог бы спутать собрата в куколе с одноглазым «дивом». Тем не менее вопрос остается открытым.

Подтверждение только что сказанному содержится и в других надежных источниках, например, в посольском отчете Святому престолу, который составил францисканский монах Джованни дель Плано Карпини для Римского папы Иннокентия IV, который и направил его в ставку великого монгольского хана в 1245–1247 годах. В манускрипте, неоднократно издававшемся под разными названиями, а в русском переводе — как «История монголов (монгалов)», есть поразительный рассказ о войне Чингисхана с подземным народом, обитавшим где-то на Южном Урале, то есть, по существу, в сфере действия бажовских сказов:

«<…> Все подвигаясь оттуда (от Каспийских, то есть Кавказских гор. — В.Д.) к Востоку с лишком на месяц пути, они прошли по большой степи и добрались до некоей земли, где, как нам передавали за вполне достоверное, они видели наезженные дороги, но не могли найти ни одного человека; но они так усиленно искали по земле, что нашли одного человека с его женой, которых привели пред Чингисхана; и, когда он их спросил, где находятся люди этой страны, те ответили, что они живут в земле, под горами. А вышеназванный Чингисхан, удержав жену, отправил этого мужчину со своими послами, поручая тем людям, чтобы они явились на его приказ. Тот, пойдя к ним, рассказал им все, что им приказал Чингисхан. Те сказали в ответ, что в такой-то день явятся к нему для исполнения его приказа, сами же тем временем соединились потаенными путями под землею, выступили против них в бой и, внезапно бросившись на них, убили очень многих. А эти, именно Чингисхан и его подданные, видя, что они ничего не достигают, а скорее теряют своих людей, — а к тому же они не могли вынести шума солнца; наоборот, в то время, когда восходило солнце, им надлежало приложить одно ухо к земле, а верхнее крепко заткнуть, чтобы не слыхать этого ужасного шума, но и так все же они не могли остеречься, чтобы из-за этого весьма многих из них не убивало, — побежали и вышли из вышеназванной страны <…>»^{94}

И не только в далеком прошлом, но и сравнительно недавно были зафиксированы контакты (на сей раз — мирные) между земными людьми и подземными жителями — и не где-нибудь в глухих отдаленных местах, а в самом центре России — в Воронежской области. Весной 1923 года при проведении работ по размежеванию в деревне Чигарок Грибановского уезда крестьяне обратили внимание землемеров на три участка земли общей площадью в двенадцать десятин под названием Козий выпас, который издревле считался принадлежащим неким подземным жителям и никогда не распахивался. Один из землемеров-партийцев, не верящий ни в Бога, ни в черта, решил докопаться до истины и закрыть вопрос раз и навсегда. Каково же было его удивление, когда крестьянка (жена им же арестованного мужа, якобы распространявшего ложные слухи о подземном Навь-Городе) привела его к наклонно уходящему вниз тоннелю, расположенному посреди лужайки в трех верстах от деревни. Вот что сообщалось далее в рапорте, обнаруженном в одном из воронежских архивов:

«Я прошел десять — пятнадцать шагов. Ход уходил вниз под углом в тридцать градусов и представлял собой круглый тоннель, стены которого были твердыми и гладкими, словно оплавленное стекло. Гладким был и пол, но совершенно не скользким. Я мог идти, не боясь упасть. Конца ходу не было видно, и я решил повернуть назад, поскольку не захватил свечи или лампы, а свет от входа далеко не доставал. Но здесь из темноты вышли двое, по виду не местные. Одеты в длинные, до колен, белые рубахи, а в руках были факелы холодного огня. Один из них обратился ко мне, говорил странно, как латыш. Он сказал, что Навь-Город хочет встречи с представителем власти.

Я согласился, хотя был удивлен и напуган. Меня вели по ходу примерно две с половиной тысячи шагов, а потом через скрытую дверь проводили в большой и светлый зал с мраморными стенами. В зале меня ждал еще один человек, старик лет шестидесяти, в такой же рубахе до колен, но голубого цвета. Он сказал, что Навь-Город не хочет вражды, и если новая власть против открытых ворот, то они их закроют. Я ответил, что не уполномочен решать подобные вопросы и передам услышанное начальству, после чего меня вывели наружу <…>»^{95}

Впечатляющие подробности о Подземном царстве находим мы конечно же и в сказах Бажова. Кому не известны ставшие хрестоматийными описания подземных чудес:

«Тут и зашумело что-то, как осыпь земляная. Глядит Данилушко, а стен никаких нет. Деревья стоят высоченные, только не такие, как в наших лесах, а каменные. Которые мраморные, которые из змеевика-камня… Ну, всякие…Только живые, с сучьями, с листочками. От ветру-то покачиваются и голк дают, как галечками кто подбрасывает. Понизу трава, тоже каменная. Лазоревая, красная, разная…Солнышка не видно, а светло, как перед закатом. Промеж деревьев змейки золотенькие трепыхаются, как пляшут. От них и свет идет. И вот подвела та девица (Хозяйка Медной горы. — В.Д.) Данилушку к большой полянке. Земля тут, как простая глина, а по ней кусты черные, как бархат. На этих кустах большие зеленые колокольцы малахитовы, и в каждом сурьмяная звездочка. Огневые пчелки над теми цветками сверкают, а звездочки тонехонько позванивают, ровно поют».^{96}

Неоднократно предпринимались попытки представить Подземное царство во всем его величии и красоте с помощью кинематографических (фильм «Каменный цветок») и изобразительных средств. Все вышеприведенные, а также нижеследующие на первый взгляд разрозненные факты объединяет фантастическое и таинственное название — Агарта. Так именуется на Востоке подземная страна высшего знания и духовного разумения, где обитают человеческие существа иного, более высокого порядка и уровня развития, одаренные вечной юностью и глубочайшей мудростью. Во главе подземной империи стоит владыка, прозванный Царем мира.

Впервые название Агарты появилось 1910 году в посмертно и повторно (ранее уничтоженной самим автором) изданной книге французского мистика и оккультиста маркиза Сент-Ива д’Альвейдра «Миссия Индии в Европе». Примерно в то же время о подземной стране и ее властелине сообщил популярный французский писатель Луи Жаколио, ранее служивший в дипломатических миссиях в Индии и Индокитае. Позднее к теме Агарты обратился крупнейший фрнцузский мыслитель-традиционалист Рене Генон (1886–1951), посвятивший таинственной стране специальный трактат под названием «Царь Мира».

Достаточно подробно, с опорой на базовый мифологический и фольклорный материал, Агарту описал русский путешественник и общественный деятель польского происхождения Фердинанд Оссендовский (1878–1945). Горный инженер и геолог по образованию, он во время гражданской войны в России оказался на самой высоте бюрократической иерархии — стал министром финансов в Омском правительстве адмирала Колчака. После провала колчаковской авантюры и восстановлении Советской власти в Сибири Оссендовский бежал в Монголию, долго скитался по Центральной Азии, побывал в Тибете и наконец очутился в Лондоне, где в 1922 году опубликовал на английском языке книгу с несколько нетрадиционным названием — «И звери, и люди, и боги». По жанру это, скорее всего, — путевой дневник. Но тем он и ценен, ибо автор ничего не выдумывал, а лишь добросовестно фиксировал то, что видел и слышал.

Именно в Монголии по крайней мере не боятся говорить вслух о величайшей Тайне тайн, каковым считается предание об Агарте. В народе по большей части распространены истории, наподобие русских легенд о «подземной чуди» или невидимом граде Китеже. Последнее даже более точно, так как увязывает сказания о Подземном царстве с эпохой Чингисхана. Однако подобная актуализация древней истории типична для народного сознания, оторванного от достоверных источников: известно, что даже в начале XX века население степной Украины упорно считало скифские курганы шведскими могилами, а соловецкие монахи (до закрытия монастыря в революционные годы) считали, что древнейшие каменные кладки-лабиринты на Соловецких островах, восходящие не иначе как к гиперборейской старине, выложены якобы по указанию Петра I.

Так и монгольские араты рассказывали русскому путешественнику осовремененную легенду о том, как некое монгольское племя, спасаясь от ига Чингисхана, ушло под землю и навсегда скрылось в Подземной стране. Пастухи даже показывали место, где это произошло. Когда-то давным-давно некий охотник проник через закоптелые ворота в Подземное царство Агарты, а вернувшись стал рассказывать всем об увиденных чудесах. И тогда ламы отрезали ему язык, чтобы он никому более не смог поведать о Тайне тайн.

Тем не менее посвященным известно, что властелином Подземного царства является великий Царь Мира, как его величают на Востоке. А царство его — Агарта, основанное на принципах Золотого века, существует не менее 60 тысяч лет. Люди там не ведают зла и не совершают преступлений. Невиданного расцвета достигли там науки, поэтому подземный народ не ведает болезней и не боится никаких катаклизмов. Царь Мира мудро управляет не только миллионами собственных подземных подданных, но также еще и тайно всем населением поверхностной части Земли. Ему ведомы все скрытые пружины мироздания, он постигает душу каждого человеческого существа и читает великую книгу судеб.

Царство Агарты тянется под землей по всей планете. И под океанами тоже. Существует также мнение, что народы Агарты вынуждены были перейти на подземное жительство после вселенского катаклизма (потопа) и погружения под воду суши — древних материков, существовавших на месте теперешних океанов. Как рассказывают гималайские ламы, в пещерах Агарты существует особое свечение, позволяющее даже выращивать овощи и злаки. Китайские же буддисты знают, что древний народ, укрывшийся после очередного светопреставления под землей, живет в пещерах Америки.

В подземных мастерских кипит неустанная работа. Там плавятся любые металлы и куются изделия из них. В неведомых колесницах или иных совершенных приспособлениях носятся подземные жители по тоннелям, проложенным глубоко под землей. Уровень технического развития подземных обитателей превосходит самое смелое воображение. Они в состоянии осушить моря, затопить сушу и воздвигнуть горы среди песков пустыни. Они с легкостью могут взорвать земную кору, истребить всё живое на земле и обратить ее поверхность в пустыню. Скорее всего, именно эти сведения, добытые неизвестно какими путями, были известны Барченко, который предпринимал упорные поиски следов деятельности такой технически развитой цивилизации в разных точках России, начиная с Кольского полуострова. И именно перспективой получить легкий доступ к секретам древнего знания, включая владение ядерной и полевой (лучистой) энергией, он сумел заинтересовать всесильное ведомство Дзержинского и лично Железного Феликса.

Точно так же за два с половиной тысячелетия до встречи Барченко с Дзержинским феноменальные достижения Агарты поразили самого Будду. Когда-то благостный царевич Шакьямуни, совершив восхождение в горы, обнаружил там каменные таблицы. Испещренные письменами, которые он сумел расшифровать только в старости, Будда понял, кому принадлежат найденные им письмена, и самолично отправился в царство Агарты. Там он встретился с самим Царем Мира — Брахатмой и получил от него, дабы передать людям, священные знания, совсем крохи — всё, что сумела удержать его память.

Не надо, однако, думать, что все сообщения о Подземном царстве относятся либо к легендарному прошлому, либо к недосягаемым территориям. Нечто подобное обнаружено и в самом центре России, в Поволжье, на реке Медведице (приток Дона). Много лет опираясь на сообщения старожилов и зафиксированные во множестве аномальные явления, пытается добраться здесь с большой группой добровольных помощников и ученых-энтузиастов до разветвленной сети древних подземных тоннелей известный изыскатель Вадим Чернобров (участник экспедиции «Гиперборея-98»). Когда-то, еще до войны, лазы к подземным убежищам выходили на поверхность. Есть сообщения о них и в дореволюционных изданиях. Говорят даже, что в юности здесь бывала и медитировала Елена Петровна Блаватская (1831–1891), тогда еще носившая девичью фамилию — Ган. Немало известно и устных преданий о несметных сокровищах, хранящихся глубоко под землей, и загадочных стражах, их стерегущих.

Существуют очевидцы, которые видели таинственные лазы в глубину: сами не спускались, но знавали людей — вот те действительно когда-то путешествовали по подземным коммуникациям. Однако в июле 1942 года, во время наступления фашистов на Сталинград, «особисты», опасаясь деятельности диверсантов (подземные коммуникации находятся на территории бывшей Республики немцев Поволжья), взорвали все выходы на поверхность. Да так основательно, что расчистить давнишние спуски абсолютно невозможно. Остается пробиваться по-новому…

В течение ряда летних сезонов экспедиции Черноброва с помощью чувствительных физических приборов удалось определить многокилометровые контуры подземных тоннелей, произвести бурение и начать раскопки. На глубине восьми метров исследователи наткнулись на внешнюю часть одного из сводов. Раскопы стало заливать грунтовыми водами. За многие годы исследований с помощью геофизических методов была составлена подробная карта подземных тоннелей, но пробиться к ним до сих пор так и не удалось…

Предположение о существовании в недрах земли обширных пустот и пространств, могущих служить убежищами как в прошлом, так и в настоящем или будущем, имеет длительную историю. Один из самых знаменитых романов Жюля Верна, как известно, называется «Путешествие к центру Земли». В XIX веке строение земного шара представлялось не менее смутно, чем сегодня. Потому-то Жюль Верн и посчитал вполне допустимым отправить своих героев по пещерным ходам к самому сердцу планеты. В России жюльверновский сюжет был блестяще обыгран в популярном романе В. А. Обручева «Плутония» — с той разницей, что русские путешественники спускались в просторы полой Земли, населенной ископаемыми животными, не по узким и темным проходам, а по обширной впадине, расположенной в заполярной области.

Здесь нет нужды пересказывать содержание романов. Однако нынешние представления о том, что же находится не только в центре Земли, но и вблизи ее поверхности, по-прежнему открывают возможности для любой фантазии. Господствующая концепция первоначального огненно-жидкого ядра Земли, хотя и подтверждается наглядно вулканической деятельностью, не дает вразумительного ответа на вопросы, как это огненное ядро в свое время возникло, каков «механизм» подпитки подземной энергетики и почему Земля быстро не остыла в соответствии с законами термодинамики.

Существуют и другие гипотезы, в том числе и дожившая до наших дней концепция «полой Земли». Она была особенно модной среди разного рода оккультистов (в Америке существовала даже целая секта), а также среди германских ученых и политиков в годы Третьего рейха. Дело доходило до того, что в разгар Второй мировой войны адмирал Дёниц по заданию фюрера несколько раз изыскивал возможность, чтобы отправить флотилию подводных лодок в воды Антарктики с заданием для специально сформированного отряда: отыскать под ледниками южного континента проходы, ведущие в подземные убежища. Есть сведения, естественно, тщательно скрываемые и засекреченные по сей день, что экспедиция не была безрезультатной. В послевоенные годы теорию «полой Земли» продолжал отстаивать и развивать чилийский (и шире — южноамериканский) мыслитель Мигель Серрано.

В 1964 году американец Реймонд Бернар опубликовал работу под названием «Полая Земля», где он поднял завесу молчания, нависшую над одной из первых полярных экспедиций адмирала Ричарда Бэрда, совершенной не в Антарктику, как большая часть его позднейших путешествий, но на «Великий Север» Америки. Бэрд обнаружил якобы на Аляске отверстие в земной коре, оно открывало доступ к обширному подземному району с теплым климатом. Строгим предписанием американского Государственного департамента запрещалось писать об этом открытии — за исключением некоторых умышленных утечек информации. Чем был вызван такой запрет? Причина стратегическая: если под Беринговым морем, между Восточной Сибирью и Аляской, существуют природные подземные ходы, американским генералам и политикам было о чем тревожиться.

Тем не менее просочившиеся в печать сверхсекретные сведения вдохновили американского фантаста Абрахама Мерритта на создание романа «Обитатели миража». В нем рассказывается о расположенных в самом центре Аляски подземных убежищах, где и поныне в благоприятных геотермальных условиях продолжают существовать наследники гиперборейской цивилизации. Справедливости ради необходимо сказать, что еще в 20е годы XX века русский писатель Лев Иванович Гумилевский опубликовал повесть «Страна гипербореев», где он развивал практически ту же идею, но только в «надземном» варианте: потомки гипербореев выжили в самом центре Кольского полуострова, на Умбозере, на одном из островов которого сохранился благоприятный микроклимат.

Сведения о древних подземных убежищах сохранились и в другом конце земного шара. Наиболее впечатляет информация, обнародованная известным исследователем палеоконтактов и цивилизаций прошлого Эрихом фон Деникеном. Отношение к этому плодовитому и исключительно активному автору со стороны официальной и официозной науки весьма неоднозначное. Конечно, можно по-всякому оценивать его подчас действительно экстравагантные интерпретации. Однако все что касается фактической стороны дела, неутомимому швейцарцу невозможно отказать прямо-таки в дотошной добросовестности. Тем более что все памятники он пунктуально и скрупулезно фиксирует на кино— и видеопленку. Кроме, к сожалению, одного — именно того, о котором речь пойдет ниже. Впрочем, на то есть свои причины и объяснения. Вполне, между прочим, приемлемые.

Итак, по порядку. Летом 1969 года аргентинец Хуан Мориц открыл в непроходимых джунглях Эквадора разветвленную систему подземных убежищ и лабиринтов. Он не только оформил открытие нотариально, но и немедленно принялся атаковывать правительство Эквадора на предмет организации и проведения официальных археологических изысканий с участием государственных структур. По данному вопросу Хуан Мориц добился аудиенции у президента республики. Однако поддержку получил только на словах в виде ничем не подкрепленных обещаний. Политическая ситуация в Эквадоре хронически нестабильна, не говоря уж о том, что экваториальная республика традиционно входит в число беднейших стран мира. Государственные деньги на какие-то там археологические исследования, когда люди кругом мрут от голода, никогда и никому не отпускались.

Сказанным, однако, дело не ограничивалось. Место, где были открыты подземные пещеры и тоннели, считается табуированным и находится под защитой очень недружелюбного к чужакам индейского племени. Индейцы знают о существовании лабиринтов, считают их священными и, хотя сами боятся туда спускаться, никого к ним и близко не подпускают — под страхом смерти. Хуану Морицу удалось наладить нормальные отношения с аборигенами через священника, которому краснокожие прихожане, кстати, неоднократно приносили дары и пожертвования в виде загадочных древних предметов (в том числе золотых). Но была еще одна опасность. Так как информация об открытии просочилась в печать и стала достоянием широкой общественности, возникла реальная возможность проникновения в тайные убежища разного рода авантюристов, искателей сокровищ и бандитских шаек. Потому-то Хуан Мориц предпринял ряд упреждающих шагов, дабы засекретить местонахождение древних подземелий.

Естественно, возникшая ситуация лишила покоя такого неуемного человека, каким является Эрих фон Деникен. Через адвокатскую контору в Эквадоре он отыскал археолога-любителя, договорился о контакте и вылетел в Гуаякиль. Мориц согласился показать Деникену подземные галереи при одном условии — без какой бы то ни было фото— или киносъемки. Обидно, но что поделаешь! Сутки на вездеходе по полупроезжей дороге — и вот перед изумленным взором открылся огромный проем, пробитый в скальной породе. Далее — репортаж очевидца, самого фон Деникена, приведенный в его книге «Золото Богов»:

«Мы вошли в его тень. С каждым шагом отблеск дневного света мерцал всё дальше и дальше, и наконец мы погрузились в полную тьму. Над головой хаотично носились птицы. Мы зажгли фонари. Перед нами разверзлось отверстие, уходящее вертикально вниз. По этому узкому колодцу при помощи простой веревки спускаемся на ровную площадку на глубине 80 метров. Затем следуют еще два спуска по 80 метров каждый. Отсюда начинается наше знакомство с миром, тысячелетия тому назад созданным ныне забытой расой. Бесспорно, речь идет не о природных образованиях: подземные коридоры сворачивают строго под прямым углом, они — то широкие, то узкие, но стены всюду гладкие, словно отшлифованные. Потолки идеально ровные и будто покрыты лаком. Все это напоминало бы бомбоубежище, если бы не находилось на глубине 240 метров!»^{97}

Описанное далее изумляет еще больше. Под сводами гигантского подземного зала с высотой потолка до 150 метров находилось целое хранилище древних предметов, всевозможных изображений — целая библиотека на металлических пластинах. Что это — сон? Фальсификация? Не верить Эриху фон Деникену в данном конкретном случае нет оснований. Когда его обвинили в аналогичной ситуации во лжи, касающейся неизвестного научной общественности древнего города в горных джунглях Колумбии, упрямый швейцарец нанял вертолет, добрался до нужного места, произвел киносъемку и предъявил заснятое всему миру. Впоследствии кинорепортаж составил целую серию знаменитого сериала «По следам всемогущих».

Однако с описанным фантастическим спуском на 240метровую глубину все оказалось не так просто. Вскоре дотошным журналистам удалось выяснить, что Деникен несколько преувеличил степень своего личного участия в исследовании подземных тоннелей. Ему действительно удалось проникнуть на некоторую глубину, но все потрясающие подробности (включая и сведения о библиотеке) он описал со слов Хуана Морица, который вскоре рассорился со всем миром и перестал идти на контакты с кем бы то ни было, особенно с прессой (по причинам, указанным выше). Эриха фон Деникена в очередной раз обвинили в фальсификации; причем на сей раз ему не удалось представить убедительных контраргументов.

В образах владыки или владычицы подземных недр слились воедино реальность и вымысел. Сказанное в полной мере относится и к Хозяйке Медной горы, и к другим персонажам уральских сказов. В ее владениях, как и в Подземном царстве русских волшебных сказок, вовсе не беспросветная мгла. Здесь светло как днем и нет никаких теней мертвецов. Сказочные герои свободно перемещаются по наполненному загадочным несолнечным светом подземному пространству, путешествуют по нему годами, летают при помощи огромных птиц, описания которых не найти ни в одном зоологическом справочнике. Здесь можно встретить населенные города с дворцами и башнями, здесь же, по некоторым вариантам русских сказок, находится убежище Бабы Яги (а вовсе не в дремучем лесу в избушке на курьих ножках), а то и самого Змея Горыныча. Здесь царят мир и благодать, счастье и изобилие, довольство и достаток. Потому-то здесь и расположены три царства — Золотое, Серебряное и Медное, где властвуют их хозяйки.

И потому-то именно туда в первую очередь устремлялся в состоянии медитации славянский языческий волхв или евразийский шаман. Для этого существовали веками и тысячелетиями отработанные приемы. На некоторые из них содержится намек в самих сказках. В вышеприведенном сказочном тексте о Трех царствах Иван-царевич под конец попросту «растворяет» (открывает) в случае нужды Золотое царство, куда раньше добирался целых три года. В другой сказке из афанасьевского собрания рассказывается более подробно, как это делается. Имеется в виду сказка о Зорьке, Вечорке и Полуночке. Такие небесно-космизированные имена носят три богатыря, предшественники былинных Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича. Вполне возможно, последние заместили со временем своих гиперборейских предшественников.

Почему гиперборейских? Да потому что имена сказочных героев связаны с полярными реалиями — ночью и зорями, утренней и вечерней. Подобные предпочтения возможны лишь в тех случаях, когда ночь имеет существенное значение в жизни тех, кто обитает в таких северных географических широтах, где продолжительность зимней ночи, а также предшествующих ей и следующих вослед зорей несравнима с широтой последующего расселения проторусских племен. Так вот, в архаичной сказке, носящей имена наших гиперборейцев, Зорька, Вечорка и Полуночка также попадают в Подземный мир через глубокий провал и находят там все три желанных царства, женятся на их хозяйках — прекрасных королевичнах — и возвращаются назад на землю. Но перед тем невесты, играющие роль добрых колдуний (читай — шаманок), скатывают свои царства в яички. А когда потребовалось вернуть всё назад, «королевны покатили в чистом поле своими яичками — и тотчас же явились три царства — Медное, Серебряное и Золотое».^{98}

5. «Тот свет» во чреве Матери-Земли

В архаичном народном представлении, базировавшемся на древнем знании, для Подземного царства использовалось понятие — «Тот свет». У русских особенно ярко он как раз так и изображен в сказке о трех вышеупомянутых подземных царствах — Медном, Серебряном и Золотом. Популярность ее не поддается сравнению. Только опубликованных различных версий ее известно свыше пятидесяти. Хотя главный стержень во всех известных вариантах остается неизменным. Да и сюжет — в общем-то достаточно незамысловатый тоже.

Суть такова: главный герой — естественно, младший брат, всеми презираемый (имя и сословная принадлежность у него в разных сказках может не совпадать, и уж совсем необязательно — Иван-царевич) попадает под землю, где попеременно попадает в Медное, Серебряное и Золотое царства. Надо полагать, они располагаются друг над другом, но из контекста сие не следует. В каждом царстве живет распрекрасная девица-хозяйка — одна краше другой. После ряда неизбежных в таких случаях приключений и преодоления смертельной опасности герой возвращается на родную землю, женится на самой ослепительной красавице — хозяйке Золотого царства да еще и братьям своим по жене дарит.

Какими-либо уж очень уникальными подробностями сказки не блещут. Однако кое-что все-таки имеется. Во-первых, попасть в Подземные царства не так уж и сложно: нужно отворотить большой камень (конечно, заветный), а там — «дыра в землю»; дальше — главное: не теряться и не бояться. Во-вторых, во всех трех царствах светло как днем — тоже немаловажно. В-третьих, счастье там и изобилие: ешь — не хочу. Одним словом, перед нами классическая мифологема «трех веков» (трех стадий первоначального развития человечества) — Медного, Серебряного и Золотого, облаченная в сказочную форму.

Любопытно, однако: почему этакая благодать оказалась под землей, а не наверху, не на поверхности земли-матушки. Впрочем, с точки зрения Матери Сырой Земли все части ее «тела» прекрасны: внутри, или, так сказать, во чреве, даже теплей и уютней. Но неспроста ведь Страна счастья под землей оказалась? Пока что запомним это, а ответить на вопрос постараемся попозже. Другая отличительная особенность русских сказок про Подземное царство — обратное возвращение главного героя домой. Если вниз он проник через довольно-таки узкое отверстие, то назад, вверх возвращается, как правило, сидя верхом на могучей птице.

Зоологическая принадлежность птицы тут решительно никакой роли не играет, а вот летательный аспект путешествия на поверхность земли — вряд ли здесь случаен. Не гиперборейские ли здесь отзвуки (как известно, гипербореи владели летательными способностями)? Именно поэтому сюжет с огромной птицей, выносящей главного героя на свет божий, распространен по всему земному шару — вплоть до андских высокогорий Южной Америки. Неспроста, видимо, связан он и с самыми глубинными, самыми архаичными пластами народного мировоззрения. Так, в абхазском варианте нартских сказаний исполинская птица точно так же выносит богатыря Сасрыкву из Подземного царства^{99}, как это описывается в русских и других волшебных сказках, и точно так же нарт докармливает обессиленную птицу, отрезав на ногах свои икры, как это делает какой-нибудь Иван-царевич.

«Тот свет» более чем четко прописан в русском фольклоре и является неотъемлемой частью народного мировоззрения. Это выражается хотя бы в том, что речь идет о «свете», а не о «тьме», не о «мраке» и даже не о «сумраке». Никто из русских людей и никогда не говорил «та тьма». Темное царство тоже существовало, но не имело ничего общего с «тем светом». Вот, к примеру, как его представлял народ в сказке «Иван-царевич в Подземном царстве», записанной Н. Е. Ончуковым в начале XX века в Архангельской губернии (текст приводится с сохранением всех особенностей северного народного говора):

«<…> Шейчас Иван-царевич летел, летел и пал на землю, в подземельно царево; пал и прохватилса, стал смотреть — тьма, не винно свету, тольки слышит, что вода шульчит, ручей бежит. Он припал к ручью, пошшупал рукой, куда ручей бежит, по ручью и пошол, шол, шол стал свет падать, вышол в подземельно царево; там таков же свет, как и у нас. Вышол к синему морю, у синего моря стоит избушка. В ту избушку привезена царска дочка на съеденье змею; кажны сутки по человеку с дому давали. <…>».^{100}

Еще до принятия христианства мифологема «того света» слилась с понятием рая, царством ослепительного света и неисчерпаемого блаженства. На древнеславянском наречии рай именовался ирий (вырий). Именно туда, согласно наиболее архаичным представлениям, уползали змеи на зимовку, оставаясь там до весны. Следовательно, первоначально змеиный род, именовавшийся не слишком благозвучно — гады (и подразумевавший, помимо собственно змей, других холоднокровных тварей: ящериц, лягушек и т. п.) — также однозначно связывался с раем и лишь значительно позже, скорее всего после принятия христианства, стал в противовес язычеству ассоциироваться с адом, преисподней. Кстати, этимологически славянское слово «гад» созвучно с эллинским Гадесом (Аидом); отсюда же и женское имя Аида, заимствованное, в конечном счете, из древнеегипетского языка). Неразрывную связь змей и других пресмыкающихся с ирием-раем доказывает также и тот факт, что в русских заговорах (являющихся одной из самых архаичных фольклорных форм) зафиксировано обращение к змеиному царю Иру и царице Ирице.^{101}

Ви?дение светоносного мира («того света» по народной терминологии) — отнюдь не одни только реминисценции былого миропонимания. Такое ви?дение доступно посвященным и просветленным людям во всякие времена. Поэтому описание Царства света (безотносительно к тому, как оно конкретно поименовано) мы находим и в древних источниках, и у авторов более близкой к нам исторической эпохи. Подобную картину Царства Света, совпадающую и с уже упоминавшимися выше описаниями Золотого века, когда жили бессмертные и счастливые люди, дает средневековый манихейский текст, опирающийся на древнеиранские и иные источники:

…Там места нет ни злобе и ни козням;
Рождение и смерть, разрушаемое и преходящее —
Всего этого лишено Царство Света.<…>
Драгоценная почва его, состоящая из бриллиантов,
безгранично прекрасна,
Она отливает бесконечными чудесными красками,
всех освещающими,
Здесь живут, наслаждаясь и не зная помех, святые,
Избавленные навеки от тленности и увядания,
от скорби и бедствия.
Здесь все храмы и обители, палаты и пагоды
Сооружены и украшены драгоценными камнями чистой воды;
Здесь питье и еда. Все блюда и яства подобны сладкой росе,
И земля изобилует плодами, не зная голода.
Из сотен потоков, рек, озер и вечно бьющих ключей
Струится живая вода (амброзия), глубокая и чистая,
ароматная и удивительная,
И в ней нельзя ни утонуть, ни захлебнуться;
Нет здесь и наводнения, несущего беду и разорение.
Здесь — драгоценные деревья, растущие в один ряд,
Их драгоценные плоды всегда в соку, не вянут и не гниют,
Все они одинаковой величины и лишены червоточины,
Свежи, сочны, обильны, и, поистине, вечно существуют.
Драгоценная Страна света беспредельна,
Искать ее край и берег бесполезно;
Поистине, она свободна от малейшего угнетения,
в ней нет нужды и убытка,
Здесь каждый движется, как хочет, живет по своей
вольной воле.^{102}

Безусловно, применительно к славянскому язычеству и арийской ритуальной практике приходится делать соответствующие поправки с учетом прежде всего давности событий и конкретных индоевропейских традиций. Однако с ноосферной точки зрения разницы между различными менталитетами нет почти никакой. Понятно и употребление в мифологемах и в развитии сюжета сакраментального числа «три»: оно служит для лучшего запоминания и воспроизведения в нужный момент важного для хранителя древнего знания текста.

Но в модели сказочного странствия содержится не только алгоритм его направленности и последовательности. В архаичных фольклорных текстах закодировано также в предельно схематичной форме и воспоминание о древней прародине и миграции древних этносов по необъятным территориям Евразии (коль скоро речь идет об индоевропейской предыстории) в поисках земель, подходящих для проживания. В русском фольклоре можно отыскать немало намеков на те далекие и трагические времена. Сошлюсь в качестве примера хотя бы на начало одного из вариантов популярной сказки, известной под названием «Звериное молоко» из афанасьевского собрания. А говорится в той сказке про то, как в одной стране (государстве) случилась беда: ни больше ни меньше — вымер весь народ^{103}. Конечно, такое в старину порой бывало: от всевозможных эпидемий (чумы, холеры и черной оспы), случалось, вымирало до половины населения. А тут всё! Очень уж на какой-нибудь катаклизм похоже, хотя бы на тот самый, который в свое время вынудил гипербореев мигрировать с Севера на Юг.

Упомянутый выше сюжет сказки о Трех царствах, судя по всему, наидревнейшего происхождения. В нем, как, впрочем, и во многих других фольклорных текстах, имеется скрытый пласт, состоящий из разного рода намеков и подсказок. Непосвященному читателю (а в далеком прошлом — слушателю) невдомек, что за бесхитростными на первый взгляд словами и словечками подчас скрывается совершенно иной, быть может, даже противоположный смысл. Взять, к примеру, всем хорошо известный зачин: «В некотором царстве, в некотором государстве…», без него сказка вроде бы даже теряет свое неповторимое обаяние. Для 99,99 % современных читателей простенькое слово «некоторый (-ое, — ая)» воспринимается как совершенно нейтральное — в смысле «неведомо какое царство» (да и может разве что-нибудь конкретно быть известно о сказочных реалиях, которые и реалиями-то назвать трудно?).

Не так было в прошлом. Живой рассказчик (разумеется, если он входил в число посвященных) мог вкладывать в неопределенное местоимение «некоторый» очень даже определенный, хотя и потаенный, смысл. Произнося как заклинание слова «В некотором царстве…», хранитель сокровенного знания мог иметь в виду не только «Не знаю или не помню, в каком именно», но и «Не скажу, в каком, ибо вам сие не полагается знать». В приведенном выше варианте сказки о Трех царствах эта сакраментальная фраза не встречается, хотя с нее начинаются другие тексты, включенные в афанасьевский сборник. Зато здесь присутствуют другие мифологемы и образы, дошедшие из самых далеких глубин человеческой истории и предыстории. В сущности, сказка ставит четыре главных вопроса (она же в образно-символической форме и отвечает на них): 1. Когда это было; 2. Где это было; 3. Что это было; 4. Как туда добраться.

На первый вопрос ответ дается сразу: было это не просто давно, а очень давно, в те баснословно далекие языческие времена, когда окружающий мир был наполнен разного рода сверхъестественными существами, вроде леших, ведьм и русалок. Ответы на следующие вопросы конкретизируют представления о той стародавней жизни. Прежде всего, это воспоминание о Золотом веке, о котором уже говорилось в предыдущих главах. В русском народном мировоззрении данный общемировой символ счастливой жизни принял устойчивое представление о молочных реках с кисельными берегами. В те времена существовал единый индоевропейский пранарод, люди делились не по языкам или национальностям, а по тотемам, которые, к примеру, присутствуют и в сказке о Трех царствах: царь Горох, Ворон Воронович и девушки-колпицы. Реминисценциями подобных представлений насыщены и бажовские сказы, где действуют представители царства пресмыкающихся — ящерицы и змеи, представители самых древних тотемов, известных из истории мировой культуры.

Бажов многократно описывал и самые различные проходы в Подземное царство. Как правило, это — яма, зачастую прикрытая большим камнем, который, однако, легко отодвигается в сторону под воздействием волшебных сил, благоприятствующих герою повествования. Вот, например, как это случилось в сказе «Ключ земли» с девушкой Васенкой, бежавшей с рудника в горы из-за домогательств злодея-мастера:

«Когда ее уж вовсе стало засыпать снегом, вдруг открылся перед ней ходок в землю. Неширокий ходок, и темненько тут, а итти можно: ступеньки видать и тепло. Васенка и обрадовалась.

“Вот где, — думает, — никому из руднишных меня не найти”, — и стала спускаться по ступенькам. Долго спускалась и вышла на большое-большое поле. Конца-краю ему не видно. Трава на этом поле кустиками и деревья реденько, — все пожелтело, как осенью. Поперек поля река. Черным-чернехонька и не пошевельнется, как окаменела. За рекой, прямо перед Васенкой, горочка небольшая, а на верхушке камни-голыши: посредине — как стол, а кругом — как табуреточки. Не по человечьему росту, а много больше. Холодно тут и чего-то боязно.

Хотела уж Васенка обратно податься, только вдруг за горкой искры посыпались. Глядят, — на каменном-то столе ворох дорогих камней оказался. Разными огоньками горят, и река от них повеселее стала. Глядеть любо. Тут кто-то и спрашивает:

— Это на кого?

Снизу ему кричат:

— На простоту.

И сейчас же камешки искорками во все стороны разлетелись. Потом за горкой опять огнем полыхнуло и на каменный стол камни выбросило. Много их. Не меньше, поди, сенного воза. И камешки покрупнее. Кто-то опять спрашивает:

— Это на кого?

Снизу кричат:

— На терпеливого. <…>».^{104}

Однако проходы под землю, в царство Хозяйки Медной горы, могут быть самыми замысловатыми. Тропки туда могут быть проложены, скажем, муравьями — да не обычными, а опять-таки волшебными: на ножках у них золотые лапотки, и сами они вырастают по мере того, как углубляются в землю. Соответственно увеличивается и подземный проход. Именно про такой лаз и рассказано в сказе «Жабреев ходок» от имени мальчика Дениски, отыскавшего путь под землю по наводке старателя Никиты Жабрея:

«Думал-думал^{105}, на том решил:

“Мурашиных тропок мало ли. Кто их разберет, которую надо, а каменны губы поискать можно. Не набегу ли ненароком?”

Надумал так, да тут и углядел — у самой мурашиной тропки сидит. Тропка как тропка. Мурашики по ней ползут, только все в одну сторону, а встречных не видно. Дениску это любопытно показалось. “Дай, — думает, — погляжу, в каком месте у них хозяйство”. Пошел около этой тропки, а она куда-то вовсе далеко ведет. И то диво — мурашики будто больше стают, и как где место пооткрытее, там видно, что на лапках у них вроде искорок. Что за штука? Взял одного, другого, посмотрел. Нет, ничего не видно. Глаз не берет. Пошел дальше и опять примечает: растут мураши на ходу. Опять возьмет которого в руку и давай разглядывать. Видно стало, что на каждой лапке как капелька маленькая прильнула. Дениску это вовсе удивительно, он и шагает вдоль тропки. Так и вышел на полянку, а там из земли два камня высунулись, ровно ковриги исподками сложены: одна снизу, другая сверху. Ни дать ни взять — губы.

Мурашиная тропка как раз к этим губам и ведет, а мураши как на полянку выйдут, так на глазах и пухнут. Их боязно и в руку взять: такие они большие стали. А на лапках явственно разглядеть можно, как лапотки надеты. Подойдут к каменным губам — и туда. Ходок, видно, есть.

Денис подошел поближе поглядеть, и каменны губы широко раскрылись, дескать, ам! Денис испугался, понятно, отскочил, а губы не закрываются, будто ждут, и мураши идут своей прямой дорогой прямо в эти губы, ровно ничего не случилось. Денис осмелел маленько, подошел поближе, заглянул, что там, и видит — место туда скатом крутым идет, вроде катушки, только самой вязкой глины. Прямо сказать, плывун, чистая салка. По этому плывуну мураши и то еле пробираются. Нет-нет, и лапотки свои оставляют, только не одинаково. У иных салка сразу их снимет, и дальше тот мураш легонько идет. Другой ниже спускается и прямо на виду в росте прибывает. Вошел, скажем, в каменны губы ростом с большого жука, а шагнул дальше — вырос с ягненка, еще ниже подался — стал с барана, с теленка, с быка. Дальше и вовсе гора-горой ползет, и лапти у него, может, по пуду, а то и больше. Пока лапти в салке не оставит, потихоньку идет, а как снимет все до одного, так и пойдет скользить не хуже плавунца, и в росте больше не прибывает».^{106}

Как тут не вспомнить о «золоте муравьев», о котором рассказывал «отец истории» Геродот?

Подземное царство русского и всего мирового фольклора — это вовсе не только один загробный мир, царство мертвых. Такое в славянском языческом мировоззрении также существовало, и правили ими владыки недр земных Озем и Сумерла. Здесь царил непроницаемый мрак, пронизанный лишь блеском золота и драгоценных камней. Сюда собирались и души грешных покойников. Души же праведников отлетали в райские чертоги на небесах. Такое представление — вовсе не дань позднейшему христианскому мировоззрению. Точно такое же было убеждение и древних ариев, которые вообще не хоронили умерших в земле, а сжигали их на погребальных кострах, полагая, что души сородичей и соплеменников устремляются вместе с пламенем ввысь.

Впрочем, не совсем так: перед тем как попасть в райские кущи или в адскую бездну, души умерших древних индоевропейцев должны были предстать перед богом Ямой и его сестрой и инцестуальной супругой Ями (отсюда, кстати, русское слово «яма», совпадающее, в общем-то, по смыслу с ведийскими теонимами и санскритскими понятиями). «Соединись с отцами, соединись с Ямой, / С жертвами и добрыми деяниями на высшем небе!» (Ригведа. Х, 10; Выделено мной. — В.Д.), — пели древние индоарии, провожая своих близких в последний путь, в одном из погребальных гимнов, обращенных к владыке мертвых.

За многие тысячелетия распада былой индоевропейской социокультурной и этнолингвистической общности представления ставших самостоятельными народов о космопланетарной и иерархической структуре Подземного царства претерпели значительные изменения. Выделить первичный субстрат древнеарийской мифологии чрезвычайно сложно. Это прекрасно видно на примере античной мифологии. В обыденном сознании укоренилось мнение, что Подземное царство древних эллинов и римлян — это аид, мрачное царство греческого Аида (Гадеса) или римского Плутона, где обитают души умерших. В действительности подземное вместилище душ умерших — всего лишь первый (если только не чердачный) этаж чрева Матери-Земли.

Во глубине земных недр находится одна из фундаментальных потенций объективного мира — Тартар. В новое время в христианской эсхатологии (через греческие переводы ветхозаветных и новозаветных еврейских первоисточников) понятие «тартар» сделалось синонимом понятия «ад», «преисподняя» (именно такая интерпретация содержится во всех толковых словарях). На самом деле, как сие следует уже из других, древнегреческих, первоисточников, Тартар — одна из четырех первичных первопотенций мироздания (наряду с Хаосом, Геей-землей и Эросом). Об этом пишет Гесиод в своей «Теогонии»:

Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,

Сумрачный Тартар, в земных залегающих недрах глубоких,
И, между вечными всеми богами прекраснейший, —
Эрос Сладкоистомный <…>^{107}

Тут же Гесиод подчеркивает, что Тартар — великая бездна, «конец и начало всему». До Тартара расстояние такое же, как от земли до неба: если бросить с поверхности земли в Тартар медную наковальню, то именно столько она будет лететь до дна, как если бы ее сбросили с небес на поверхность земли. Вообще понятие «медный» является ключевым применительно к Тартару: за глухой медной дверью здесь томятся побежденные олимпийцами титаны; через медный порог общаются между собой День и Ночь (Никта), для коей Тартар постоянное место пребывания; находясь в запредельных безднах, Тартар окружен высокой медной оградой:

Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда
Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху

Корни земли залегают и горько-соленого моря <…>^{108}

Настоящее Медное царство! Не является ли Медноносный Тартар коррелятом и прообразом уральской Медной горы? Точнее — наоборот: не сопряжена ли Медная гора с Тартаром — в пространстве и во времени? А почему бы и нет! Архаичное представление о Тартаре — наследие древней гиперборейской эпохи и полярного мировоззрения (связанного, в первую очередь, с длительной полярной ночью и таким же непрерывным полярным днем). Уральский топоним (ороним) Медная гора — такая же древняя (гиперборейская?) реминисценция. Когда первая волна русских мигрантов в конце XVI — начале XVII века появилась на Урале, гора наверняка уже имела название Медной (безразлично, на каком конкретном языке), ибо здесь испокон веков уже велась добыча медной руды и, соответственно, выплавка металла.

Первоначально Тартар мыслился даже как нижнее небо (в отличие от верхнего неба — Олимпа), но затем все встало на свои места. Первосущности Вселенной были неподвластны богам, которые ничего не могли поделать ни с первобытным Хаосом, ни с первородной Землей-Геей, ни с великой бездной — Тартаром, ни с любовной энергией Космоса — Эросом (Эротом). Поскольку же в этом вселенском квартете только одна Гея была женщиной, постольку мужские первосущности и первопотенции попеременно вступали с Матерью-Землей в кровосмесительный брак, порождая одно чудовище за другим. Большинство из этих чудищ рождалось в драконоподобном обличье. Среди них — сын Тартара, змееногий исполин Тифон. По информации одного из античных мифографов, у него было сто змеиных голов. В целом же считается, что Тифон, как пеласгийско-орфический Змей Офион (см. ниже), олицетворял северный ветер — Борей. Змееногому чудищу предстояло вступить в поединок с самим громовержцем Зевсом и первоначально даже победить его. Тифон, как удав, сдавил змеиным туловищем владыку Олимпа, вырвал у него сухожилия и бездвижного бросил в темную пещеру. Спустя долгое время вездесущему Гермесу удалось спасти Зевса, а тот не без обмана наконец одолел Тифона, которого низвергнул в бездну к своему отцу Тартару.

Можно ли все эти мифологемы увязать с северными реалиями? А почему бы нет? Евразийские просторы (в том числе Северное и Южное Приуралье, обско-иртышский регион Западной Сибири, Восточная Сибирь) на протяжении веков и тысячелетий служили естественным перевалочным пунктом для гиперборейских миграций, вызванных космопланетарным и климатическим катаклизмом на Севере. Всюду, где проходили или задерживались гиперборейские мигранты, они оставляли топонимические следы — в названиях рек, озер, гор, урочищ и т. д. (Этому вопросу специально была посвящена моя предыдущая работа — «Арийский след на карте России».) Так вот, существуют старинные карты, где территория Урала и Приуралья поименована Тартарией. Безусловно, это связано с существовавшей в ту эпоху традицией: например, первое достоверное сочинение о монголах, составленное францисканским монахом Джованни дель Плано Карпини, направленное Папой Иннокентием IV в ставку великого хана, в оригинале называлось «Книга о тартарах». Обычно это странное название истолковывают как искажение названия «Татария». Но вполне возможно и иное объяснение: топоним возник в незапамятные времена социокультурной и этнолингвистической общности, когда мифологические и религиозные представления прапредков современных народов были недифференцированы.

В высказанном предположении я не одинок и не оригинален. Еще в XVIII веке мысль о сопряжении названия Тартария с Тартаром высказывал известный астроном и общественный деятель Жан Сильвен Байи (1736–1793). В наши дни сходные идеи развивает петербургский исследователь Виктор Сергеевич Смирнов. Более того, в XVII веке португальские миссионеры-иезуиты проникли в Тибет и Гималаи и в своих отчетах Святому престолу (эти письма были обнаружены в ватиканском архиве только в XX веке) сообщали, что таинственная страна Шамбала (ниже ей будет посвящена отдельная глава), скорее всего, находится в том месте обширного азиатского континента, который на картах традиционно обозначается как Тартария.

Победившая в развитом античном обществе олимпийская мифология лучше всего известна и нынешнему читателю — как по оригинальным произведениям древнегреческих и древнеримских классиков, так и по многочисленным адаптированным пересказам и переложениям современных авторов. Однако господствовавшая в греческих полисных (а в дальнейшем — в эллинистических) государствах идеология была далеко не единственной и не всегда доминировавшей. Известны эзотерические и мистические учения, в фундаменте которых сохранились остатки сакральных знаний предшествующих эпох. Наиболее известным среди них является тайное учение легендарного поэта, музыканта, певца и первофилософа Орфея, а также основанные на нем орфические таинства.

Существует орфическая концепция сотворения мира, запечатленная на древних манускриптах, чудом вывезенная из Константинопольской библиотеки незадолго до взятия, разграбления и сожжения столицы Византии турками-османами. Орфическая космогония (а она, в свою очередь, была заимствована у пеласгов — народа, который появился на Балканах раньше эллинов и был ассимилирован последними) в значительной степени отличается от олимпийской, но только не в одном — не в вопросе о змеиной природе первотворцов мироздания. Так, согласно эзотерическим взглядам орфиков, отцом всего сущего во Вселенной является Великий Змей Офион, он же — северный ветер Борей (явное указание, кстати, на северное происхождение орфической философии). Его супругой считалась прекраснейшая из прекрасных женщин — богиня-мать Эвринома. Зачав на Олимпе в страстных объятиях любви Змея Офиона свое будущее дитя, она обернулась голубкой (типичное мифическое оборотничество!) и снесла то, что впоследствии назовут Мировым яйцом.

Высиживал же Космическое яйцо отец, обернувшись вокруг него семь раз своими змеиными кольцами. (Впоследствии женщина решила властвовать одна и низвергнула чудовищного супруга в тартар.) Когда пришло время, яйцо раскололось надвое, и из него появилось на свет все живое и неживое — солнце, луна, планеты, звезды, суша, море, реки, горы, звери, птицы, рыбы, а потом и люди. Примерно то же самое описано в известном фрагменте карело-финской поэмы «Калевала»:

Из яйца, из нижней части,
Вышла Мать-Земля сырая;
Из яйца, из верхней части,
Встал высокий свод небесный,
Из желтка, из верхней части,
Солнце светлое явилось;
Из белка, из верхней части,
Ясный месяц появился;
Из яйца, из пестрой части,
Звезды сделались на небе;
Из яйца, из темной части,
Тучи в воздухе явились…^{109}

Чем же объясняется такое совпадение калевальских рун с космогонической концепцией орфиков? Только одним — общим происхождением как самих древних народов и пранародов, так и распространенных среди них идей. Думается, не ошибемся, если приплюсуем сюда и бажовскую мифологию, чьи наиболее архаичные хтонические образы, вне всякого сомнения и в конечном счете, восходят к полярным гиперборейским представлениям.

Из античной мифологии хорошо известно: Орфей был одним из немногих героев древности (наряду с Гераклом, Одиссеем, Энеем, вавилонским Гильгамешем), кому довелось побывать в царстве мертвых и вернуться оттуда живым. Он спустился во владения Аида, дабы добиться воскрешения своей жены Эвридики, умершей от укуса змеи. Его магическая игра на лире настолько растрогала Аида и Персефону, что они согласились отпустить Эвридику, выдвинув только одно условие: возвращаясь на землю, Орфей не смеет оглядываться назад. Великий певец не смог избежать искушения и оглянулся, дабы убедиться, идет ли за ним следом Эвридика, и она тотчас исчезла — теперь уже навсегда. (Как уже отмечалось выше, мотив с запретом оглядываться назад встречается также в бажовском сказе «Две ящерки».) Ранее Орфей участвовал в походе аргонавтов, где также прославился чарующей музыкой и пением. Согласно некоторым мифам, Орфей был сыном Аполлона и поклонялся Солнцу-Гелиосу, отвергая первенство других богов и отрицая жертвенное убийство, за что и был наказан жесточайшим образом: его живьем растерзали вакханки — прислужницы Диониса.

С эллинскими воззрениями на загробную жизнь и иерархию Подземного царства связан еще один известный миф — о похищении Персефоны (древние римляне звали ее Прозерпиной). Она была дочерью Зевса и Деметры, у которой ее когда-то похитил Аид и насильно сделал своей супругой. Про то устами самой Персефоны рассказано в одном из Гомеровых гимнов:

«<…> Радуясь сердцем, цветок сорвала я. Земля из-под низу
Вдруг раздалася. Взвился из нее Полидегмон могучий.
Быстро под землю меня он умчал в золотой колеснице,
Как ни противилась я. Закричала я голосом громким.
Хоть и с печалью, но всё по правде тебе сообщаю».^{110}

Похищение Персефоны сразу же дестабилизировало жизнь на Олимпе, на земле и под землей. Деметра — покровительница земледельцев (некоторые мифографы даже называют ее богиней зерна) — объявила, что земля не будет плодоносить до тех пор, пока ей не возвратят дочь. И зеленеющие поля быстро превратились в высохшую пустыню. В малоазийских колониях эллинов считали, что Деметра поначалу удалилась в горы, откуда и появилось ее прозвище Горная мать (чем не Хозяйка гор?). Персефона, находясь в земных глубинах, также отказывалась принимать пищу. Наконец после многих перипетий компромисс был найден: Аид согласился, чтобы его супруга оставалась в Подземном царстве всего лишь три месяца в году. На остальные девять месяцев она возвращалась к матери и к солнечному свету. В честь этого эллины устраивали одни из самых таинственных своих мистерий — Элевсинские игры, связанные с архаичным культом Земли. Об их значении лучше всего говорят строки одной из величественных од Пиндара:

Блажен, кто сошел под землю,
Увидев, что он увидел:
Ведом ему жизненный конец
Ведомо дарованное от бога начало…^{111}

Участники сакраментальных актов спускались в подземный храм Матери-Земли Деметры и тем самым превращались в ее детей, дабы подготовиться в недрах подземной богини к новому рождению после смерти из лона божественной матери. Элевсинские мистерии воспроизводили также мытарства человеческой души в загробном мире, символически повторяющие блуждания несчастной Деметры в поисках похищенной Персефоны. Что конкретно происходило в пещерном храме Деметры, известно лишь в общих чертах: каждый участник Элевсинских мистерий давал обет молчания, нарушение которого было хуже смерти, и потому никто не оставил никаких свидетельств.

Вообще-то в Элевсинских играх (как их еще называли) много неясного, запутанного и недоговоренного. Восстанавливать истину приходится по крупицам. Дело в том, что Деметре не в первый раз пришлось шантажировать Олимп и его владыку. Еще раньше, в критскую эпоху и до рождения Персефоны, она не устояла перед красотой другого земледельческого божества — сына Зевса Иасиона (раньше писалось — Ясион, что более правильно, так как лучше отражает общеиндоевропейский корень «яс» — тот же самый, что и в русских словах «ясный», «ясень» и др.). На свадьбе Кадма — легендарного основателя Фив — Деметра, не стесняясь, увела избранника из-за свадебного стола прямо в ночь, и в порыве неописуемой страсти они предались любви на трижды вспаханном поле. И хотя Зевс, увидев перепачканную рубаху сестры, в наказание за бесчестье тотчас же поразил Иасиона молнией, магический обряд соития с женщиной на еще незасеянном поле сделался повсеместно распространенным.

Эти и другие обряды восходят к седой арийской древности, когда земледелие только зарождалось и было немыслимо без магических действий, а человек не отделял себя от жизнетворящей и плодоносящей природы. В лапидарной форме данная истина высказана в Коране: «Ваши женщины для вас, как поля». В одном из самых архаичных и почитаемых ведийских памятников — «Законы Ману» (глава IX) та же мысль раскрыта более обстоятельно:

«33. Женщина считается воплощением поля, мужчина считается воплощением семени; рождение всех одаренных телом существ (происходит) от соединения поля и семени. <…> 37. Эта земля считается вечной утробой живых существ, но семя не сохраняет в развитии никаких качеств утробы».^{112}

Утратив возлюбленного, Деметра (как и впоследствии после похищения Персефоны) предалась безутешной скорби, в результате чего земля перестала рожать. Убийца Зевс вынужден был договориться с братом Аидом, чтобы тот регулярно, но нечасто отпускал Иасиона на землю к Деметре, и сделал его божеством урожая, сопряженного со сменой времен года. Такое божество и именно с такими функциями существовало на Крите еще в догомеровскую эпоху.

От связи с Иасионом у Деметры родился сын, названный Плутоном. В современной традиции, дабы отличить от всем известного владыки Подземного царства Плутона, в честь коего даже названа последняя, девятая планета Солнечной системы, его еще именуют и Плутосом — античным богом богатства (по своим функциям и генезису он идентичен Кубере — ведийскому и индуистскому богу богатства, хозяину Подземного царства). Но, оказывается, никакого различия (то есть никаких двух разных богов) вовсе и не было. Был один Плутон (Плутос) — сын Деметры и Иасиона. А хозяин Подземного царства прозывался Аидом (Гадесом). Только под этим именем он и фигурирует в поэмах Гомера и Гесиода. Бог богатства Плутос тоже жил под землей, владея и распоряжаясь несметными сокровищами земных недр. Но вот вопрос: кто же тогда похитил Персефону — Аид или Плутон (Плутос), дядя или родной брат? Мало того — есть сведения, что от насильственного и кровосмесительного брака Персефоны с Плутоном родился сын, которого в честь отца тоже назвали Плутосом^{113}. В дальнейшем все Плутоны слились в одного и совместились с Аидом. Античные источники, в основной массе своей утраченные, обо всем этом говорят, как правило, только в форме полупрозрачных намеков…

Тем не менее Элевсинские таинства надолго аккумулировали и законсервировали в символическо-закодированной форме древнейшую память о мифическом прошлом эллинов, включая и гиперборейскую старину. В частности, трехмесячное возвращение Персефоны в Подземное царство непроглядной тьмы символизировало трехмесячную полярную ночь на тех территориях за Полярным кругом, где некогда проживали прапредки эллинов — еще до того, как космопланетарный катаклизм вынудил их мигрировать с Севера на Юг. Кроме того, сюжет похищения Персефоны — хоть и отдаленно, но все же напоминает похищения и длительное удержание под землей, с которыми мы сталкиваемся в бажовских сказах.

Другое, не менее известное, имя Персефоны — Кора, что дословно означает «девушка», «дева», «девственница». Здесь напрашивается прямая аналогия с нарицательным именем русской невесты — «корова» (так она величалась в некоторых диалектах; откуда и диалектное «коровай» — «коровий, то есть невестин, хлеб») и первоначальным смыслом имени греческой Коры — «дева-девственница». Оба слова оказываются близкими по смыслу и этимологически родственными.

Еще до похищения Аидом с собственной дочерью тайно сошелся сам любвеобильный владыка Олимпа. Он насильно овладел ею, приняв облик змея, и в результате кровосмесительного соития на свет появилось совершенно необычное божество по имени Загрей, считавшийся в олимпийском пантеоне архаичной ипостасью Диониса (Вакха):

<…> Нет от страсти спасенья!
Ибо девичество будет объято в змеином объятье.
Зевс, волнуясь змеиным телом, в облике гада,
Страстной любовью пылая, кольцом извиваясь в желанье,
Доберется до самых темных покоев девичьих <…>
Полный томлением страстным, лижет он нежное тело
Девы, от жарких змеиных объятий небесного змея
Плодное семя раздуло чрево Персефонейи:
Так Загрей и родился, отпрыск рогатый <…>^{114}

История этого отпрыска Зевса — из ряда вон выходящая: начиная от инцестуального зачатия и кончая растерзанием и пожиранием его плоти титанами. Загрей всячески пытался избежать страшной участи: он стал менять свой облик, превращаясь в различных животных и даже богов. Этот мотив оборотничества имеет существенное значение для понимания сути хтонических стихий и фантомов. Данный аспект, как уже говорилось, в дальнейшем получил развитие в учении о перевоплощении, перерождении и переселении душ. Кроме того, нельзя не отметить также, что чудесное соитие женщины и змея — не только типичный сюжет мирового фольклора, но и символическое воплощение на хтонической почве единства женского и мужского начал.

Вообще все, что связано с Подземным царством, сопряжено с пресмыкающимися. Такое представление бытовало и в самые отдаленные времена: оттого-то археологи регулярно находят в древних могильниках самых различных культур и в самых разнообразных регионах костяные и бронзовые фигурки змеек: считалось, видимо, что они являются проводниками душ усопших в Царство мертвых. Но аналогичное представление практически дожило и до наших дней — лучшее свидетельство тому бажовская мифология и уральские сказы.

В древнейшие, древние и сравнительно недавние времена змеи и прочие пресмыкающиеся и земноводные (ящерицы или лягушки, к примеру) почитались повсеместно — за их необычный образ жизни, мнимое умирание (оцепенение) зимой и оживание по весне. Вот что рассказывает арабский путешественник Ибн Фадлан, посетивший в первой четверти Х века в составе посольства багдадского халифа территорию современной России и добравшийся через прикаспийские и приуральские земли до Верхнего Поволжья:

«Я видел, что змей у них такое множество, что вот как на ветке дерева, право же(иной раз), накрутится десяток их и более. Они(жители) не убивают их, и они им не вредят. Право же, как-то я увидел в одном месте длинное дерево, длина которого(была) более ста локтей. Оно уже упало. И вот ствол его огромный чрезвычайно. Я остановился, глядя на него, и вдруг оно задвигалось. Это меня устрашило. Я посмотрел на него внимательно, и вот на нем змея, близкая к нему по толщине и длине. Когда же она увидела меня, она спустилась с него и скрылась между деревьями».^{115}

Вообще же на протяжении всей истории человечества — в основном в древние эпохи — было разработано множество впечатляющих и подробнейших моделей Подземного царства. Такое ощущение, что Нижний мир и вероятная жизнь в недрах земли интересовала людей гораздо больше, чем жизнь на ее поверхности или в небесах. В данной связи было бы интересно хотя бы вкратце и схематично охарактеризовать (и там, где удастся, — проанализировать) наиболее показательные взгляды древних на Подземный мир, его хозяев и обитателей. Выше уже были затронуты некоторые индоевропейские культуры (древнеиндийская, античная, древнеславянская). Поэтому вполне уместно сначала продолжить рассмотрение уже вскрытого пласта архаичных воззрений, дабы здесь поставить логическую точку, а затем, выявив наиболее типичные черты и аспекты, перейти к иным эпохам и цивилизациям.

Первоначальные взгляды индоевропейцев на структуру Вселенной и иерархию ее властителей, как это уже неоднократно подчеркивалось, были нерасчлененными. Общим было всё — язык, культура, мифологические сюжеты, имена богов. По мере распада первичной этнолингвистической и социокультурной общности обосабливался и обретал самостоятельность культ и пантеон богов. При этом новые поколения в условиях этнического противостояния и идеологической несовместимости могли вкладывать в прошлые общие позитивные мифологемы диаметрально противоположный смысл. Так было всегда и так будет всегда. Всякая революция — в прошлом ли, в настоящем — режет по-живому. Бывшие друзья и соратники в одночасье становятся непримиримыми врагами, способными физически уничтожить друг друга. Идеи и лозунги противоположных сторон объявляются ложными и вредными, а их носители и пропагандисты — исчадьем ада.

Сказанное прекрасно видно на примере древнеиндийской и древнеиранской мифологий, отпочковавшихся от некогда единой арийской системы идеологических отношений и имевших в прежние времена один и тот же пантеон богов. Однако после распада былой общности и наступления эпохи вражды и непримиримого противоборства некогда единые теонимы стали восприниматься с противоположным знаком. Так, асуры — демонизированные противники ведийских богов — оставались в представлении иранцев высшими и светлыми божествами — ахурами (и величайший среди величайших — верховный небесный владыка и первотворец Ахурамазда). Точно так же древнеиндийские благостные богини деви (откуда и славянские девы) в представлениях древних иранцев и ираноязычных этносов превратились в чудовищных и кровожадных дэвов.

Еще один показательный пример: верховный ведийский бог-громовержец Индра, по праву сильного возглавивший арийский пантеон и давший название современной Индии и ее населению, в иранской традиции превратился в одного из самых злокозненных дэвов — Андару, входящих в ближайшее окружение «князя тьмы» Анхра-Майнью. Аналогичную смысловую трансформацию получил в иранской, индуистской и буддийской мифологии ведийский бог Яма — хозяин Подземного царства (как мы помним, согласно гимнам Ригведы, первоначально он обитал на небесах). Если в Индии и в Тибете Яма (по-тибетски — Шиндже) (рис. 46) постепенно превратился в подлинного бога смерти, повелителя умерших и хозяина ада, то в древнеиранском мировоззрении он сменил свой первоначальный отрицательный знак на противоположный и превратился в первопредка Йиму, от коего, кстати, появились русские слова «имя», «иметь» и др. и при котором продолжилась эпоха Золотого века.

Тему парадоксальных смысловых трансформаций можно продолжить и дальше, хотя в целом данная проблема выходит за пределы проводимого исследования. Например, славянское слово «друг» встречается в древнеиндийском и древнеиранском языках, но в ином, негативном, смысле: на санскрите лексема druhимеет целый «букет» значений — «враг», «вредитель», «чудовище», «вред», «обида», «оскорбление»; на авестийском языке понятие drugозначает «ложь», «обман». Еще одна похожая семантическая оппозиция: древнеарийская корневая основа dur, образующая имя супруги Шивы и массу других санскритских слов с позитивным смыслом, в славянских языках образовало лексическое гнездо слов с противоположным значением — «дурной, дурак, дурь» и т. п. Эти и другие им подобные семантические метаморфозы объясняются просто: после распада былой арийской социокультурной и этнолингвистической общности большинство отпочковавшихся этносов перешли в стадию враждебных отношений друг к другу. Отсюда противоположные смыслы для одинаково звучащего слова в славянских и в индоиранских языках.

Но вернемся к теме Подземного царства. В древнеиранской мифологии она прописана менее подробно в сравнении с другими индоевропейскими народами, хотя в целом древнеиранская эсхатология (то есть учение о конечной судьбе мира и человека) чрезвычайно насыщена и разветвлена, но связана в основном с учением о рае, аде и конечном воздаянии за грехи или праведную жизнь. Более того, древнеиранские эсхатологические идеи и понятия повлияли на христианское мировоззрение: достаточно напомнить, что один из синонимов «рая» — парадиз (ср.: фр. paradis; нем. Paradis; англ. Paradise; греч. paradeisosи др.) — произошел от авестийского термина «паиридаэза». В сжатом виде зороастрийские представления о загробном воздаянии, рае и аде воспроизведены в более позднем пехлевийском сочинении «Менок-и-Храт»:

«Три дня и три ночи душа сидит у изголовья тела. И на четвертый день на рассвете (душа) <…> достигает возвышенного и ужасного Моста Вознаграждающего (мост Чинват), к которому должен подойти каждый человек, чья душа спасена, и каждый человек, чья душа проклята, <…> и ей (пойдет на пользу) посредничество Михра, Сроша и Рашна, и она будет (подвергнута) взвешиванию (поступков) справедливым Рашном <…> И когда душа спасенного проходит по этому мосту, то ширина моста оказывается равной одному парасангу <…> И собственные добрые дела спасенного встречают его в образе юной девушки, более прекрасной и красивой, чем любая девушка на земле <…> Затем с первым шагом он вступает (на небеса) благих мыслей, со вторым — (на небеса) благих слов и с третьим — (на небеса) благих деяний, а с четвертым шагом он достигает Бесконечного Света, который весь блаженство <…> И навечно он обитает со святыми божествами в полном блаженстве во веки веков. Если же душа проклята, то ее тело через три дня и три ночи после смерти демон уносит и волочит к мосту Чинват, а оттуда в преисподнюю. Проклятая душа встречает “юную девушку, которая совсем не похожа на юную девушку”, проходит через три ада злых мыслей, слов и деяний и с четвертым шагом оказывается перед лицом Ахримана и прочих демонов».^{116}

В Авесте ад однозначно связан с бесчисленным сонмищем злокозненных дэвов и их владыкой Анхра-Майнью. К ним примыкают и разнокалиберные змеи и драконоподобные существа. Среди них исполинский змей Сэрвара, водное чудовище Гандарва, трехглавый дракон Ажи-Дахака. Личность последнего (в контексте образа данное понятие вполне оправдано) особенно колоритна. Ажи-Дахака под именем Зохака является одним из главных, естественно — отрицательных, персонажей великой книги великого персидского поэта Абулькасима Фирдоуси (ок. 940–1020 или 1030) «Шахнаме», что в переводе с персидского означает «Книга царей» (народная молва переиначила ее в «Царь-книгу»).

Полный академический перевод «Шахнаме» на русский язык занимает шесть объемистых томов. Это — 55 тысяч двустиший-бетов, что в несколько раз превышает объем «Илиады» и «Одиссеи» вместе взятых. Помимо бесценных художественных достоинств творение Фирдоуси является и своеобразным летописным полотном, охватывающим многие легендарные события мировой предыстории, о которых не сохранилось надежных документов и письменных свидетельств. При этом персидский Гомер широко использовал устные сведения, почерпнутые у профессиональных хранителей информации — зороастрийских магов, или, как он их называл, мобедов: «Расспрашивал старцев о древних царях, / О славных воителях-богатырях…» В результате в руках поэта оказалась бесценная информация, которая на сегодня не сохранилась ни в каких летописных и документальных источниках.

Точной датировки в сверхпоэме, конечно, нет, но зато обозначены многие хорошо известные исторические события (вроде походов персидских царей и Александра Македонского, арабского нашествия и т. д.), по которым можно делать точные хронологические привязки, а затем, на основании суммирования прошедших поколений, проецировать века и тысячелетия в прошлое. Нельзя также забывать, что Фирдоуси был правоверным мусульманином, находившимся под влиянием господствующей идеологии и творивший в условиях традиционной исламской цензуры. Поэтому вполне естественно, что многие древнейшие исторические факты мифологизировались, гиперболизировались, обрастая сказочными и беллетристическими подробностями, помноженными на творческое воображение поэта.

В данном плане как раз достаточно показателен и типичен образ драконоподобного существа Зохака (восходящего к авестийскому демону-дракону Ажи-Дахаке). По легендарной родословной древнеперсидских царей он считается пятым правителем Ирана, вероломно захватившим власть у своего предшественника Джемшида. Джемшид — это и есть уже упомянутый выше авестийский патриархальный царь-пастырь Йима, во времена которого на земле существовал Золотой век, люди жили в согласии, достатке и счастье. По авестийским преданиям, Йима считается первочеловеком и создателем мировой цивилизации, спасшим человечество от потопа, обрушившегося на землю после жесточайшего похолодания на Севере. В финале жизненного пути Йиму (Джемшида) ожидал ужасный конец: он был распилен на части по приказу царя-узурпатора и чужеземца-завоевателя Зохака, сросшегося в плечах с двумя огромными змеями. Другими словами, согласно «Шахнаме» Зохак не был драконом в собственном смысле данного слова. Он оставался человеком, на плечах которого по наущению дьявола (Иблиса) выросли две огромные змеи, требовавшие для прокорма человеческий мозг:

<…> Царь видит: из плеч его змеи ползут,
Спасенья ища, заметался он тут;
Мечом наконец он решился отсечь,
Надеясь от тварей себя уберечь.
Но только срубил их испуганный шах, —
Вновь змеи, как ветви, растут на плечах.^{117}

Считается, что мрачный подземный мир древней германо-скандинавской мифологии — Нифльхейм (дословно — «темный мир») существовал изначально, до начала всякого творения. Нифльхейм однозначно связан с Царством мертвых. Сюда владыка германо-скандинавского пантеона — бог Один — низверг великаншу Хель, которая и стала Хозяйкой владений, названных по ее имени — Хель (Нидхель). В лапидарной, образной форме «Младшая Эдда» описывает это событие следующим образом:

«А великаншу Хель Один низверг в Нифльхейм и поставил ее владеть девятью мирами, дабы она давала приют у себя всем, кто к ней послан, а это люди, умершие от болезней или от старости. Там у нее большие селенья, и на диво высоки ее ограды и крепки решетки. Мокрая Морось зовутся ее палаты, Голод — ее блюдо, Истощение — ее нож, Лежебока — слуга, Соня — служанка, Напасть — падающая на порог решетка, Одр Болезни — постель, Злая кручина — порог ее. Она наполовину синяя, а наполовину — цвета мяса, и ее легко признать потому, что она сутулится и вид у нее свирепый».^{118}

Конечно, если попытаться провести аналогию между злобной Хель и справедливой Хозяйкой Медной горы, то точек соприкосновения окажется не так уж и много. И все же источник обоих образов во многом общий. Здесь же, под корнями Мирового древа — ясеня Иггдрасиля, живут гномические существа — черные альвы — и терзает души усопших дракон Нидхёгг. Древние германцы и скандинавы знавали еще одного дракона — Мирового змея Ёрмунганда. Как и Хозяйка Подземного царства Хель, он был сыном хитрого бога Локи, соперника Одина и всех асов. Их матерью стала великанша Ангрбода, одновременно родившая человекоподобное существо Хель, змея Ёрмунганда и волка Фенрира. Скандинавские мифы знают также змея Нидхёгга. Оба змея олицетворяли Рагнарёк — конец мира и гибель богов.

Вот прилетает
Черный дракон,
сверкающий змей
с Темных Вершин;
Нидхёгг несет,
над полем летя,
под крыльями трупы —
пора ей (прорицательнице. — В.Д.)
исчезнуть.^{119}

Этими словами в «Старшей Эдде» и заканчивается «Прорицание вёльвы», предвещающее апокалипсическую кончину мира. Космический дракон — типичный провозвестник беды: согласно мифологическим представлениям многих народов, именно он проглатывает небесные светила во время солнечных и лунных затмений. Естественен однако вопрос: откуда в северной мифологии возникли представления о драконе, если змеи, как известно, на Крайнем Севере не водятся? Но зато здесь есть феномен почище любой ползучей твари. Он-то наверняка и стал прообразом небесно-космического змея. Понятно, что речь идет о полярном сиянии: серпантин из мерцающих сполохов в ночном небе создают реальную картину огромной огненной змеюки.

Жизнь людей (безразлично — в прошлом ли, в настоящем) определяется Судьбой — самыми глубинными законами Мироздания, недоступными как смертным, так и бессмертным (известно, что Судьба была неподвластна древним богам, и ее они панически боялись). У многих индоевропейских народов выразителями и носителями воли Судьбы считались три девы: у эллинов — мойры, у римлян — парки, у древних скандинавов и германцев — древнескандинавские провидицы-норны. Последние связаны с Нижним миром, с корнями ясеня Игграсиля, с той, как бы сегодня сказали, геоактивной энергетической зоной, от которой зависит судьба планеты и человечества:

Ясень я знаю
по имени Игграсиль,
древо омытое
влагою мутной;
росы с него
на долы нисходят;
над источником Урд
зеленеет он вечно.
Мудрые девы
оттуда возникли,
три из ключа
под древом высоким;
Урд имя первой,
вторая Верданди, —
резали руны, —
Скульд имя третьей;
судьбы судили,
жизнь выбирали
детям людей,
жребий готовят.^{120}

Все три норны — вершительницы судеб мира и каждого отдельно взятого человека. «Старшая Эдда» рисует эту картину торжественно и поэтично:

Ночь была в доме,
норны явились
судьбу предрекать
властителю юному;
судили, что он
будет прославлен,
лучшим из конунгов
прозван будет.
Так нить судьбы
пряли усердно,
что содрогались
в Бралюнде стены;
нить золотую
свили и к небу —
к палатам луны
ее привязали.^{121}

В плане возможных параллелей с бажовской мифологией нас могут заинтересовать следующие архаичные моменты, ранее не привлекавшие внимания исследователей и по разным причинам не получавшие достойного освещения. Судя по всему, образ Хозяйки Медной горы однозначно сопряжен с матриархальными представлениями о космопланетарном примате Женского начала и о Женщине как вершительнице судеб мира и человека. Именно такой судьбодарительницей и судьбовершительницей выступает уральская Хозяйка Медной горы, управляющая конкретной линией жизни конкретных людей, контролирующая их повседневные поступки и ценностную ориентацию.

Европейскому читателю прекрасно известны и другие мифические насельники Подземного царства. Среди них — нибелунги и гномы, которые в некоторых фольклорных и литературных версиях оказываются тождественными. «Песнь о нибелунгах» — так по традиции называется средневековый германский эпос. Но в нем меньше всего говорится собственно о нибелунгах, а под последними подразумеваются не только хозяева Подземного мира, о коих говорится походя и очень скупо, но и бургундская знать и рыцари — главные действующие лица прославленной поэмы. В фольклорной традиции тоже много неясного: нибелунгами называются то подземные карлики, то, напротив, — великаны.

Окончательно все стало на свои места только после появления на свет музыкальной тетралогии Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунга», состоящей из четырех опер — «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид» и «Гибель богов». Либретто Вагнер написал сам, опираясь как на обнародованные фольклорные тексты, так и на устную традицию, идущую из глубин гиперборейского прошлого. Кроме того, перед Вагнером, как и перед любой другой гениальной личностью, приоткрывались ноосферные каналы к закодированным сведениям о прошлом, настоящем и будущем, содержащиеся в энергоинформационном поле Вселенной.

По Вагнеру, нибелунги — это гномы. Главный среди них — отвратительный, коварный и злобный хозяин Подземного царства Альберих, похитивший золотое волшебное кольцо у водных дочерей Рейна. Кольцо это приносит не только чудесную силу, богатство и власть над миром, — на протяжении всех четырех опер оно становится источником несчастья и даже смерти основных героев. В третьем действии первой, проложной, оперы композитор воссоздает Нижний мир Нифльхейм (Нибельгейм)^{122} — уходящее в бесконечность подземное ущелье, от которого в разные стороны разбегаются озаренные красным светом узкие галереи шахт и царит нестерпимый гул от тысяч ударов кайл и кузнечных молотов: это гномы как рабы добывают руду, выплавляют из нее металл и превращают в медь и железо.

В своем генезисе гномы — это далеко не те волшебные существа, к облику коих мы привыкли с детства: маленькие смешливые человечки с пушистыми седыми бородами и с непременными колпаками на голове. Гномы, какими они представлялись просвещенному средневековому уму, — это прежде всего духи земли, обитающие в недрах гор и рудничных шахт. Вот что по этому поводу писал «Аристотель» Средневековья — знаменитый ученый и врач Филипп Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, вошедший в историю под псевдонимом Парацельс (1493–1541):

«Под землею и вправду бродят полулюди, владеющие всеми бренными вещами, вожделенными и услаждающими для них. В просторечии их называют гномами или обитателями гор, но настоящее их имя — сильфы или пигмеи. Они не есть духи, как иные, но могут сравниться с ними по схожести своих искусств и ремесел, разделяемых ими с духами. Как и у людей, у них есть плоть и кровь, которых нет ни у единого настоящего духа. Ведь рек Христос ученикам своим, представ им, когда двери были заперты, а сами они напуганы: “Прикоснитесь ко мне, дотроньтесь до Меня, ибо дух не имеет ни плоти, ни крови, ни костей, как я”. Сим Он Сам научил нас, что дух не имеет ни настоящего тела, к которому можно прикоснуться, ни костей, ни плоти, ни крови, но существует в своей родной субстанции ветра или воздуха. Но о том мы уже вкратце поминали, и этого достаточно. Что же до земных пигмеев или полулюдей, то следует знать, что их надо считать не духами, но подобными им; а если и называть их духами, то — земными духами, ибо имеют они свой собственный Хаос и обиталище под землей, а не в ветре или воздухе, как иные духи.

Многих земных духов можно обнаружить, увидеть и услышать в тех местах, где скрыты несметные сокровища и огромные богатства, а также в недрах гор, где много золота и серебра, которые их услаждают, и они пекутся о них, охраняют и расстаются с ними весьма неохотно.

Рудокопы лучше других осведомлены об этих духах, ибо те досаждают им больше всех, раздражая и преследуя своими стуками. Но иногда нисходят они и до благодеяний, предостерегая о смертельной опасности. Так, когда они стучат один, два, три и более раз подряд, это означает (близкую) смерть копающего или работающего здесь; и либо его погребет обрушившаяся гора, либо грозит ему гибель по иной подобной причине. Шахтерам наверняка приходилось сталкиваться с этим».^{123}

Другими словами, если перевести средневековую терминологию на язык современных понятий, материализованные энергетические структуры, поименованные «духами», возникают в местах концентрации металлических руд и различных геофизических аномалий, которые и приводят к образованию информационно-энергетических «сгустков» на уровне полевой формы движения материи с непременным подключением биосферных и ноосферных каналов. Данный вывод исключительно важен для понимания и возможной интерпретации таких, казалось бы, чисто уральских феноменов, как Хозяйка Медной горы или Великий Полоз, которые при ближайшем рассмотрении вполне могли бы оказаться некими визуализациями или энергетическими структурами, порожденными ноосферой и транслирующими из нее соответствующую информацию, усиленную с помощью рудоносных пластов и тектонических разломов (особенно на их пересечении).

Лишним подтверждением сказанного может служить цикл преданий, уже сложившийся в наши дни вокруг знаменитой Сьянской пещеры, расположенной в Подмосковье. Здесь в XVII и XVIII веках добывали белый камень для строительства столицы, а также подмосковных крепостей и церквей. Сейчас эта чрезвычайно разветвленная подземная структура, именуемая «системой», стала местом паломничества спелеологов. Среди них и распространено поверье, что перед заблудившимися в темных тоннелях может неожиданно возникнуть образ Белой женщины. Если она молодая и улыбающаяся — жди спасения, если старая и насупленная — жди самых больших неприятностей. Белая вестница свободно проходит сквозь стену и исчезает так же внезапно, как и появляется. Именно это как раз и доказывает ноосферный характер видения, когда в экстремальной («пограничной») ситуации при наложении подземной энергетики на психический всплеск эмоций открывается ранее дремлющий канал связи с энергоинформационным полем.

Вопрос о потустороннем (ином) мире («том свете») в кельтской мифологии — один из самых спорных в индоевропеистике. На особенности вероучения кельтских жрецов — друидов — обращали внимание еще античные авторы (включая Юлия Цезаря и Тацита):

<…> По учению вашему тени
Не улетают от нас в приют молчаливый Эреба,
К Диту в подземный чертог: но тот же дух управляет
Телом и в мире ином; и если гласите вы правду,
Смерть посредине лежит продолжительной жизни. Народы
Северных стран в ошибке такой, должно быть, блаженны,
Ибо несноснейший страх — страх смерти их не тревожит.^{124}

Кельтские народы, некогда весьма многочисленные и разветвленные, вместе с другими индоариями проделали огромный путь от погибшей Гипербореи через Восточную и Западную Европу до Атлантического океана. Однако был и более прямой путь: из северных широт через моря к Британским островам, Ирландии и Нормандии на континенте. И сегодня здесь живут их далекие потомки — ирландцы, шотландцы, валийцы и бретонцы. Поэтому в сохранившихся легендах и мифах под Иным, или Другим миром кельтов (пишется всегда с заглавной буквы) подразумевается прежде всего древняя Полярная прародина — Гиперборея (или, что то же самое, в страбоновской и плиниевской традициях — Туле), откуда и явились когда-то в Ирландию, Шотландию, Уэльс и Бретань племена богини Дану и других легендарных прапредков современных кельтских этносов. В былые времена, до гибели Гипербореи-Туле в пучинах Северного Ледовитого океана, там царил Золотой век и люди не знали невзгод и страданий. Вот почему, по представлениям древних кельтов, именно туда и отправляются после смерти души праведников. Сохранились и описания древней прародины, к примеру, в саге о плавании Брана, сына Фебала:

<…> Есть далекий-далекий остров,
Вокруг которого сверкают кони морей (волны. — В.Д.),
Прекрасен бег их по светлым склонам волн.
На четырех ногах стоит остров.
Там неведома горесть и неведом обман
На земле родной плодоносной,
Нет ни капли горечи, ни капли зла.
Всё — сладкая музыка, нежащая слух.
Без скорби, без печали, без смерти,
Без болезней, без дряхлости,
Вот — истинный знак Эмайн, (одно из названий чудесной страны. — В.Д.)
Не найти ей равного чуда.
Прекрасна страна чудесная,
Облик ее любезен сердцу. <…>^{125}

Однако в мифологических представлениях кельтов существовал и подлинный Подземный мир, где правила королева Медб вместе с другими матриархальными персонажами. Большинство исследователей сходится на мысли, что мифологический образ властительницы Подземного царства, королевы Медб, восходит к Великой Богине — матери всех богов и людей, коей в свое время на земле поклонялись практически все древнейшие народы. Подземный мир и его насельников во главе с королевой Медб ирландцы именуют сидами и точно так же называют и места их обитания — многочисленные холмы, сопки и курганы, которыми вообще так богата территория Евразии от Севера до Юга и от Востока до Запада. Сопочно-курганная культура — одна из древнейших на планете и наглядно свидетельствует о былой общности верований и обычаев всех народов земли. Десятки тысяч курганов и искусственных холмов открыто только в одной Мезоамерике. Но если для многих этносов они являлись всего лишь памятниками на месте смерти, кремации или погребения, то в древнеирландской мифологии «зеленые холмы» — это еще и жилища сидов.

Сиды — древнейшие обитатели острова Ирландия, жившие не только в холмах, но и в глубоких пещерах и расщелинах скал. (Кстати, синонимическое название их обиталищ-холмов — сиды — весьма созвучно с саамскими сейдами.) Беженцы, прибывшие из Гипербореи-Туле, вынуждены были вступить в непрерывную борьбу и кровопролитные сражения с сидами из-за «жизненного пространства» (описанию многочисленных битв и столкновений посвящены многие ирландские саги). Успех был переменным, но в конечном счете аборигены и пришельцы смешались. В немалой степени тому способствовал стойкий сексуальный интерес «женщин из сида» к смертным мужчинам-переселенцам. Перед нами еще одна параллель с уральской Хозяйкой Медной горы — большой охотницей до мужеского пола, но не в том, разумеется, смысле, что сам образ напрямую заимствован из кельтского фольклора, а в том смысле, что у всех аналогичных образов был когда-то общий мифологический первоисточник.

О соблазнении юноши подземной девой «из холма» и увлечении его в иной миррассказывается в одной из популярнейших ирландских саг «Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конда Ста Битв». Хозяйка холма (то есть фактически — небольшой, но искусственной горы) заманивает свою очередную жертву в стихах:

<…> Я полюбила Кондлу Красного
И зову его на Равнину Блаженства,
Где царит король победоносный, —
В стране, где нет ни жалоб, ни страданья
С той поры, как он в ней царствует.^{126}

Естественно, Кондла не смог устоять перед чарами подземной обольстительницы и навсегда исчез с ней в прекрасной Стране блаженства, которая при ближайшем рассмотрении оказалась Царством женщин:

Радость вселяет страна эта
В сердце всякого, кто гуляет в ней,
Не найдешь ты там иных жителей,
Кроме женщин и девушек.^{127}

У галлов, исторического кельтского племени, жившего в античную эпоху на территории современной Франции (хотя переселились они туда, правда, по суше всё из той же Гипербореи-Туле), были свои женщины-обольстительницы. Это всем известные феи, перешедшие из кельтской мифологии в средневековый европейский фольклор, а затем и в беллетристику. Именно эти феи хорошо знакомы современному читателю, у которого их стойкий образ сформировался на основе сказок братьев Гримм, Шарля Перро и Ганса Христиана Андерсена и других писателей-сказочников. Однако в первозданном своем виде, в древнекельтские и древнегерманские времена, феи существовали разные. Были среди них и знакомые добрые волшебницы, но были и другие, именуемые мартами, — волосатые низкорослые женщины с огромными грудями, свисающими до колен. Не правда ли очень всё это напоминает алтайскую Хозяйку гор, которая уже упоминалась выше?

Обращаясь к миру неиндоевропейских мифологий, мы, конечно, в первую очередь вспоминаем древнеегипетскую и ассиро-вавилонскую (аккадскую) эсхатологию с их детализированными представлениями о загробном мире и посмертном воздаянии за праведную или неправедную жизнь. В Древнем Египте для руководства души усопшего в Царстве мертвых была составлена даже так называемая «Книга мертвых» — самое обширное литературно-религиозное произведение, дошедшее из глубины веков до наших дней. Здесь содержатся многочисленные ритуальные тексты, с которыми душа умершего является на суд Осириса. Сам же прославленный бог египтян считался властелином как земного и небесного, так и Подземного мира. Об этом прямо говорилось в гимнах, прославляющих Осириса:

«Слава тебе, о ты, Царь царей, Владыка владык, Правитель правителей! Из лона Нут^{128} ты правишь миром земным и подземным. Твое тело — блестящий и сияющий металл, твоя голова — небесной голубизны, и блеск бирюзы окружает тебя. О ты, бог Ан, кто существовал миллионы лет, кто охватывает всё своим телом, кто прекрасен ликом в Блаженной Земле (то есть в подземном мире. — В.Д.); даруй мне сияние на небесах, мощь на земле и победу в подземном мире».^{129}

А вот что сообщает Плутарх:

«И вот на что осторожно намекают нынешние жрецы, служа истине и укрывая ее: этот бог правит и царствует над мертвыми, и он есть не кто иной, как тот, кто называется у эллинов Плутоном или Гадесом; а так как истина эта непонятна, то она приводит в замешательство многих людей, подозревающих, что в самом деле святой и священный Осирис обитает в земле и под землей, где скрываются тела тех, кто, как полагают, обрел конец. Напротив, этот бог очень далек от земли и пребывает нетронутым, незапятнанным и чистым от всякой сущности, причастной к разрушению и смерти. И для людских душ, которые облекаются в этом мире в тела и страсти, бывает сопричастие богу только как образу туманного сновидения, которого можно коснуться познанием с помощью философии. Когда же души освобождаются и переходят в невидимое, незримое, невозмутимое и непорочное обиталище, тогда этот бог становится для них владыкой и царем, из-за него они как бы привязаны к несказанной и невыразимой для людей красоте, созерцают ее и ненасытно стремятся к ней».^{130}

Во время загробного суда Осириса за его спиной стояли богини Исида и ее сестра Нефтида: первая отвечала за надземный мир, а вторая — за подземный. Здесь же шакалоголовый бог Анубис (египетский коррелят античного Гермеса-Меркурия) взвешивал сердце умершего на весах истины (богини правды Маат), а Осирис принимал решение о дальнейшей судьбе души. В разные исторические эпохи Древнего Египта почитались и другие божества Подземного мира. Так, из числа представителей первого поколения богов покровительницей Царства мертвых считалась дочь солнцебога Ра — Серкет, которая изображалась в виде прекрасной женщины со скорпионом на голове. После распада империи Александра Македонского первый царь эллинистического Египта — Птолемей I ввел культ нового божества Сераписа, первоначально отождествлявшегося с античным владыкой Подземного мира Аидом (Плутоном), а в дальнейшем перенявшего функции и других богов, включая Осириса.

Древнеегипетское мировоззрение, опиравшееся на философское представление о переселении душ, исходило из четкой позиции: в загробном мире человек продолжает жить, точнее — начинается его новая жизнь. На данную сторону египетской эсхатологии обращало внимание большинство ученых и культурологов. Например, Василий Васильевич Розанов (1856–1919), всю жизнь углубленно интересовавшийся древнеегипетской культурой и считавший египтян наиболее близкими по духу русскому народу, отмечал: «<…> В собственном смысле “мертвых” не было в Египте, в нем никто не “умирал”, а лишь получал иную форму жизни, иное состояние бытия. Без этого убеждения они не строили бы пирамид своих и не укрепляли бы наподобие крепостей своих могил…».^{131}

Об этом же свидетельствуют многочисленные росписи и рисунки, высеченные в гробницах фараонов, и так называемые «Тексты пирамид», рассказывающие о длительном переходе владык Египта в инобытие загробной жизни. На некоторых фресках изображены длинные многоярусные тоннели, ведущие в Подземное царство. Здесь множество божественных насельников, включая и гигантских пресмыкающихся, что позволяет провести естественные параллели между двумя подземными мирами, отображенными в древнеегипетской мифологии и в уральских сказах.

Боги и герои древнего Шумера, Ассирии и Вавилонии были генетически родственными, поэтому в настоящее время их принято объединять в рамках относительно общей шумеро-аккадской мифологии. «Относительно» — потому что шумеры были несемитского происхождения, а сменившие их на территории государства Шумер ассирийцы и вавилоняне являлись семитами: они восприняли шумерскую иерархию богов, многое взяли из шумерской культуры, но шумерский язык оставался для них чуждым — наподобие классической латыни для современной цивилизации. Потому-то и для шумеров, и для ассирийцев, и для вавилонян владыкой Подземного царства считался один и тот же бог — Нергал, супруг царицы Эрешкигаль. Их владения натуралистично описаны в знаменитой поэме о Гильгамеше («О всё видавшем») — ниже приводится наиболее поэтичный перевод Николая Гумилева:

Опускайся за мною в дом мрака, жилище Нергала,
В дом, откуда не выйдет входящий,
Путем, по которому нет возврата,
В дом, в котором не видят света,
Где питаются пылью, где грязь служит пищей,
Одеваются птицами в одеянье крыльев.^{132}

Подземное царство у шумеро-аккадцев подробно описано также в цикле сказаний о сошествии великой богини любви в загробный мир, находящийся в глубоких недрах земли. У шумеров богиня звалась Инанна, у ассиро-вавилонян — Иштар. Представляется, что есть несомненное сходство между древней шумеро-аккадской богиней необузданной сексуальной страсти и более поздним образом Хозяйки Медной горы. Обратимся сначала к Иштар. В Месопотамии она, так же как и в Средиземноморье, олицетворяла Утреннюю звезду. Среди многочисленных эпитетов Иштар — Владычица богов, Царица царей, Дева-воительница, Яростная львица и др. Культ Иштар был грубо эротичным, связанным с разнузданными празднествами, их непременным условием была полная сексуальная раскованность, массовые оргии, храмовая проституция, публичное принесение в жертву девственности и самооскопление.

Образ коварной, похотливой и мстительной Иштар рисует нам все тот же эпос о Гильгамеше. Здесь Богиня Утренней звезды предстает в грозной красоте женщины-соблазнительницы, чья «любовь — буре подобна, двери, пропускающей дождь и бурю, дворцу, в котором гибнут герои». Считая, что Гильгамеш принадлежит ей по праву матриархата (здесь несомненны отзвуки эпохи владычества женщин), как всякий мужчина (даже шире — любое существо мужского рода, ибо она не брезговала и животными), Иштар безапелляционно предлагает свою любовь герою:

И владычица Иштар на него устремила очи,
Устремила очи на красоту Гильгамеша:
«Ну, Гильгамеш, отныне ты мой любовник!
Твоим вожделеньем я хочу насладиться.
Ты будешь мне мужем, я буду тебе женою <…>^{133}

Но целомудренный герой отказывается от навязываемого счастья, ссылаясь на бесстыдную неразборчивость богини и тысячи ее жертв — загубленных любовников. Отвергнутая Иштар, как и полагается разъяренной женщине, мстит изощренно: насылает на родной город Гильгамеша — Урук — чудовищного быка, и тот, подобно слону, сотнями давит ни в чем не повинных жителей и умерщвляет их своим смертоносным дыханием. Но это уже другой сюжет. Нас же интересует совсем иное. Не напоминают ли преследования и сексуальные домогательства древней богини аналогичное поведение Хозяйки Медной горы и преследование ею уральских парней? С поправками на время, культуру и литературную благопристойность бажовских обработок — напоминает, и даже очень!

Разветвленная и чрезвычайно богатая по содержанию финно-угорская мифология, восходит (в силу своей преимущественно северной принадлежности) к самым истокам мировой истории, к гиперборейской этнолингвистической и социокультурной общности. Этнический мир угро-финнов архаичен и разнообразен: сюда относятся финны и карелы, саамы и вепсы, коми и мордва, марийцы и удмурты, ханты и манси, эстонцы и венгры. Последние мигрировали более тысячи лет тому назад с Обского Севера через южнорусские степи на берега Дуная, где проживают и по сей день. Начиная с XIX века венгерские ученые проводят регулярные лингвистические и этнографические исследования на своей исторической прародине, накопив за полтора века значительный, нередко до сих пор неопубликованный материал по мифологии хантов и манси. Не отстают от них и финские специалисты, выпустившие немало трудов, посвященных религии и мифологии югорских (угорских) народов (как известно, Обский Север в старину именовался Югрой; в наше время это название опять возвращается). Благодаря совместным усилиям российских, венгерских и финских ученых, проделавших титаническую работу — прежде всего в XIX и начале XX веков, — удалось записать множество древних мифов и сказаний, которые в устных версиях к настоящему времени почти полностью утрачены.

Анализ наиболее архаичных мифологических текстов югорских народов привел ученых к поразительному выводу: оказалось, что имена и функции главных хантыйских и мансийских божеств перекликаются с индоевропейскими (и в частности, древнеиранскими) теонимами^{134}. Так, первотворец Мир-суснэ-хум лингвистически и функционально коррелирует с арийским солнцебогом Митрой. Корневая основа югорского первобога та же, что и в русском слове «мир» во всех его значениях — «Вселенная», «народ», «согласие». Точно так же лексически и семантически совпадают имена двух древних Солнцебогов — мансийского Корс-Торума и древнерусского Хорса. Солярная мифологема «хор» имеет общемировую значимость и восходит к самым глубинам предыстории, древнейшей эпохе социокультурной и этнолингвистической общности. Подтверждений тому превеликое множество. Что касается лексической идентичности различных терминов и теонимов, то она легко объясняется хотя бы с помощью утвердившейся в современной лингвистике ностратической теории языка.^{135}

Немало и других совпадений. Например, по хантыйским свидетельствам, записанным в начале XX века в Сургутском крае, властитель Подземного мира, через который протекает «душеводная» река, зовется Кали-торум^{136}. Но ведь имя Кали имеет и индийская богиня смерти, чей образ сформировался в глубокой древности. Случайно это или нет? С точки зрения гиперборейской традиции вполне закономерно. Более того, этот и ему подобные факты лучше всего и доказывают былую гиперборейскую общность евразийских народов. Что касается половой принадлежности божества, то она может меняться в течение тысячелетий и в ходе распада первичной протоэтнической общности. Впрочем, у ряда современных угрофинских народов в качестве Хозяйки Подземного мира выступает женское божество. Например, у саамов хранительницей подземных богатств считается Выгахке.

Сказанное подтверждает и языческая мордовская мифология. Здесь обращает на себя внимание обилие архаичных женских божеств и та подчиненная роль, которую занимают по отношению к ним мужские божества, вообще играющие в мордовском пантеоне второстепенную роль^{137}. Среди мордовских богинь — Вирь-ава (Мать леса) и Мода-ава (Мать земли) — обе восходят к матриархальному культу Великой богини. Вот что говорят о них народные легенды: высокие худые женщины с распущенными и не расчесанными волосами, совершенно голые и с отвислыми грудями, заброшенными через плечи (как видим, точь-в-точь алтайская Хозяйка гор). Богини любят громко хохотать, они добрые, если их ублажить, и злые, если раздразнить или обмануть (характер явно соответствует бажовской Хозяйке Медной горы). В имени же мордовской Хозяйки загробного мира — Калмо-ава (что дословно означает «женщина могил, кладбища»)^{138} — лежит все тот же корень, что и у властительниц Подземного царства обских угров.

Согласно мифологии коми, первоначально единственное место обитания душ умерших — это нижний мир, находившийся под водой. Представление о подводном расположении нижнего мира явно восходит к представлениям о первоначальном хаосе, являвшем собой безбрежную водную стихию, на поверхности которой была создана земля, т. е. в самом мифологическом низу. Преисподняя, по представлениям коми, возникла в мифологическое время, в период первотворения, в ходе борьбы между демиургами. Возникновение Нижнего мира как равноправного Верхнему, объясняется в мифологии рядом версий. По одной из них, низвергнутый с небес «темный» демиург Омоль уходит в Нижний мир через отверстие от забитого колышка. По другой версии, ад появился после того, как Ен закопал в землю глиняные горшки, в которых находились Омоль и его помощники. По третьей — после того как Ен проклял первую женщину, убившую по совету Омоля 12 своих дочерей, она провалилась в преисподнюю и стала Смертью, а ее дочери — духами болезней. По четвертой версии, мифические первопредки коми — чудь (о которой уже говорилось выше) погребли себя в земле или ушли под землю и тем самым открыли Нижний мир, став его постоянными насельниками.^{139}

Подземное царство, по представлению югорских народов, находилось где-то либо в устье Оби, либо на побережье Ледовитого океана, либо под его льдами, куда, по представлениям манси, отправляются после смерти души (точнее — тени) умерших. Они постепенно уменьшаются до размеров жучка или же в него превращаются, а затем и вовсе исчезают. Еще в XIX веке, когда не была утрачена древняя устная традиция передачи мифов, Подземное царство расписывалось во всех подробностях. При входе в него главная дорога разделялась на три пути, у каждого воздвигнут столб, на коем сказано, кто куда должен идти: прямо и направо — грешники, налево — праведники^{140}. Подземный мир освещается лишь лунным светом. Здесь властвует мансийский Плутон — Куль Одыр, вместе со своей многочисленной семьей он живет в золотом дворце в окружении малорослых слуг, напоминающих европейских гномов (на Русском Севере, как уже говорилось, они именуются сиртя).

Картины Подземного мира с удивительной экспрессивной силой воссозданы и в мансийской эпической поэме «Янгал-Маа» («Тундра»). По своей выразительности соответствующие эпизоды вогульского эпоса (вогулами в прошлом именовали мансийцев, а хантов — остяками) не уступают поэтическим картинам Дантова «Ада» или «Кольца нибелунга» Рихарда Вагнера:

Темной ямой, страшной пастью,
Уходящей в землю-маа,
Между кедров сиротливых
Вход чернел в Ущелье Мертвых…

Змейкой трепетной, далекой
В тьме ущелья одинокий
Огонек на перепутье
Вдруг блеснул и снова скрылся,
А потом через мгновенье,
Тьму прорезав острой стрелкой,
Он метнулся, как виденье,
В жутком мраке, мраке смертном,
В тишине Ущелья Мертвых
И зажегся ровным светом <…>^{141}

У мансийцев есть и своя Хозяйка гор, а по совместительству — Подземного царства. Это — Калм, крылатая зооморфная вестница богов, передающая их послания на землю, в мир людей. Другую хозяйку, но уже всей земли, зовут Калтащ-эква, («нижнего мира мать», «земная мать»). Эта богиня жена и сестра первотворца Нуми-Торума. (Корневая основа ее имени, как нетрудно убедиться, все та же kal, восходящая к архаичному теониму Кали (как уже говорилось, в гиперборейской традиции так звали богиню смерти). Калтащ-экву представляли в облике зайчихи или гуся (первоначально — тотемические первопредки), а ее священным деревом считалась береза. Хозяйка земли Калтащ — эква определяла судьбы людей, отмечая их жизненный путь на священных бирках, помогала при родах. Сначала Калтащ-эква обитала вместе с супругом на небе, откуда, согласно одному из мифов, была изгнана мужем. Она якобы требовала, чтобы бог построил себе новое жилище из костей всех зверей и птиц, но мудрая сова отговорила Нуми-Торума от истребления всего живого, упрекая его в том, что он уподобился женщине, послушав ее совета. Разгневанный муж отправил жену вниз, где та поселилась в горе, за что и получила второе имя — «горная женщина».

Если теперь мысленно переместиться на запад Европейского континента, в Прибалтику, то тут в древних сказаниях других представителей финно-угорских народов обнаружатся мифологические представления, во многом общие с архаичными воззрениями обских угров. Достаточно сравнить вышеприведенный отрывок из мансийской поэмы «Янгал-Маа» («Тундра») с аналогичным фрагментом из эстонского эпоса «Калевипоэг», где также описывается посещение главным героем Подземного царства:

Калевитян сын могучий
Двинулся в поход тяжелый,
В странствие дорогой мрака,
Начал он спускаться в яму,
В пропасть черную проворно.
Свет дневной едва в ней брезжил,
Вскоре вовсе стал невидим.
Мрак глубокий, непроглядный,
Схожий с тьмою гробовою,
Сына Калева окутал.
Ощупью отважный витязь
Вдоль стены, доверясь пальцам,
Углублялся в подземелье.
Здесь является ли полдень
Вслед румяному рассвету,
Или вечно всё объято
Тьмою ночи бесконечной? <…>^{142}

Мрачен и таинствен Подземный мир финского и карельского народов, описанный в великом карело-финском эпосе «Калевала». Ее происхождение теряется в неимоверно далеких глубинах человеческой истории, связанных с едиными истоками мировой культуры и с общими социокультурными и этнолингвистическими корнями всех народов мира. По существу, речь идет о едином пранароде с единым праязыком, обитавшем в теплых полярных широтах (какими они были до катастрофического похолодания) на арктической территории, условно именуемой Гипербореей (ныне в основных своих контурах исчезнувшей с лица Земли). Поэтому в «Калевале» сохранились не подвластные времени и беспамятству сюжеты и мифологемы, относящиеся к борьбе патриархата и матриархата, Золотого и Железного веков, различных тотемных кланов, не говоря уже о древнейшей космогонии. Учитывая же северное происхождение карело-финского эпоса, великая поэма, запечатленная в памяти сотен поколений, быть может, как ни одно другое произведение устного народного творчества, сохранила — где в первозданном, а где и в «снятом» виде — голос полярной Прародины и отголоски архаичной памяти той далекой эпохи.

Представления о калевальском Подземном царстве, быть может, ближе других соотносятся с картинами и сюжетами бажовской мифологии, позволяя восстановить некоторые утраченные подробности последней. В общем-то сие неудивительно, ибо территория расселения финно-угорских народов охватывает Северное Предуралье и Зауралье, напрямую смыкаясь с ареалом распространения индоевропейских (а также самодийских и тюркских) культур. Калевальское Подземное царство — это типичная Страна мертвых — Туонела, где протекает подземная река Манала, состоящая из острых мечей и копий. Вход сюда преграждает смертоносный ледяной водопад^{143}. Именно в смертоносных водах Маналы гибнет Лемминкяйнен. В Подземное же царство Туони, где властвует его зловещая Хозяйка, отправляется и Вяйнямёйнен в поисках сакрального знания, которое хранится у хтонического великана Антеро Випунена. Тот, как античный Антей, неразрывно связан с землей, буквально врос в нее, пребывая в полузабытьи летаргического сна. Этот калевальский персонаж чем-то напоминает расу «лемурийцев», описанных Еленой Петровной Блаватской (1831–1891). (Кстати, Блаватская в своих сочинениях активно использовала «Калевалу» в английском переводе.)

«Лемурийцы», как они описаны в «Тайной доктрине», представляли собой гигантов до 20 метров в высоту. Это была самая могущественная и высокоразвитая раса, из когда бы то ни было обитавших на земле. Властелины психофизической и гравитационной энергии и обладатели высшей мудрости, они могли практически всё — летать в небесах и в космическом пространстве, управлять биотическими и генетическими процессами, черпать любые знания непосредственно из информационно-энергетического поля, возводить исполинские сооружения, остатки которых и по сей день встречаются в различных частях Земли, и т. д. Предсказав заранее одну из жесточайших космических катастроф, закончившуюся очередным «всемирным потопом», они заранее позаботились, чтобы сохранить свой генофонд и знания: часть «лемурийцев» вошла в состояние сомати и скрылась в глубоких пещерах и недрах земли, где и пребывает поныне, периодически «просыпаясь» и корректируя в позитивном направлении всё, что происходит на поверхности.

Туонела — Царство мертвых, тьмы, ледяной воды, меди и железа. Им управляют хозяин и хозяйка. У них есть дочка: обнаженная, она плавает по подземной реке Манале в челне, завлекая под видом перевозчицы живых и мертвых в бездну, откуда уже нет возврата. Дабы воспрепятствовать чьему-либо возвращению на свет белый, Хозяйка Туонелы вместе с мужем^{144} плетут сеть из медных и железных нитей, что наводит на мысль о медных предпочтениях и привязанностях подземных властителей и, естественно, невольно заставляет еще раз вспомнить уральскую Хозяйку Медной горы. Вяйнямёйнену, проникшему в Подземное царство, все же удается вырваться оттуда с помощью заклинаний и магического оборотничества: он превращается в змею — к тому же железную. Неизбежные ассоциации напрашивается также и с житием Нагарджуны, где наги-оборотни увлекают буддийского святого в Подземное царство. Да и сама Туонела в «Калевале» характеризуется как змеиное царство, когда предостерегает живых людей не приближаться даже к чертогам хозяев Подземного мира:

<…> Вас возмездие настигнет
в вечных Туонелы жилищах:
там места — для нечестивцев,
там для грешников — лежанки
из булыжников горячих,
из каменьев раскаленных;
там из змей ползучих — полость,
там из гадов одеяло.^{145}

Итак, опять налицо змеиная тема. Она явственно просматривается и в других культурах.

К сожалению, в меньшей степени сохранилась архаичная мифология тюркских народов. Это связано с тем, что большинство тюркоязычных этносов в разное время приняли ислам, который и наложил неизгладимый отпечаток на их мировоззрение и образ жизни^{146}. Ислам особенно нетерпимо относился к предшествующим ему верованиям и с одинаковой жесткостью искоренял как зороастризм в Иране (при этом окончательно был уничтожен текст священной Авесты), так и язычество где-нибудь в Поволжье. Тем не менее некоторые сведения о доисламских верованиях и представлениях о мироустройстве сохранились — и в виде разного рода сведений о древних народах, и в форме исконных народных традиций и обычаев, которые не в силах вытеснить никакая религия.

Так, в древнетюркских енисейских надписях упоминается бог Эрклиг (будущий Эрлик-хан — см. ниже) — владыка Подземного мира, враждебный верховному божеству Тенгри и разлучающий живых и мертвых людей. Здесь же упомянут и бог скорой смерти — Бюрт. В древнеуйгурских текстах Хозяин подземного мира именуется уже Таму-Эрклиг-хан (адский Эрклиг-хан).

Еще в начале XX века не была утрачена память о древних языческих божествах в чувашской глубинке. Хранителями архаичного знания, как всегда, выступали старики. По их представлениям, потусторонний мир размещается вне земли, в нем нет ни ада, ни рая. Умерший, оставаясь невидимым для наших глаз, и после смерти тела продолжает свою привычную на земле жизнь, однако не среди живых, а на кладбище около своей могилы с остальными покойниками деревни. На похоронах к этому его готовят родные и не отпускают с пустыми руками в могилу. В гроб рядом с ним кладут трубку и кисет, а также огниво, потому что кто на земле любил курить, тот и после смерти не заведет новые привычки. Рядом с ним кладут гребенку, мыло, ножик и кочедык, так как все эти предметы и там нужны будут ему. Не сможет он среди других покойников и без денег, поэтому дают ему и деньги. Тяготы земной жизни не берут с собой на кладбище. Как заработать хлеб — такой заботы у них нет. На поминках, траурных тризнах ушедшие в мир иной ходят в деревню к своим родственникам, однако их никто не видит. В основном ведут они себя тихо и мирно, но если их обидеть словом, то от этого они гневаются и, насылая разные болезни, мстят своим обидчикам.

Среди этих чувашских традиций встречаются следы покаяния и искупления вины. Если покойник еще при жизни украл коня или иной скот, то после своей смерти раскаивается в этом поступке и украденную скотину хочет вернуть ее хозяину, который также, в свою очередь, есть один из его товарищей-покойников. Однако тот не берет обратно, и вору, таким образом, суждено вечно стыдиться. Кто при жизни украл что-нибудь из одежды, тот голый ходит вокруг своей могилы, и среди остальных покойников не найдется никого, кто бы его одел.

Семейная жизнь продолжается и после смерти, женщина и там следует за своим мужем. Сколько у него было жен при жизни, все мирно ладят у его могилы, живут одной семьей. У кого было три жены на земле, того на кладбище первая жена будет водить за правую руку, вторая жена за левую, а третья ходит с плачем за его спиной, потому что ей ничего не осталось. Кто умирает молодым, тот женится в потусторонней жизни. Девушка выходит замуж, а парень найдет себе невесту. Потусторонняя жизнь представлялась чувашам вечной: об этом свидетельствует и древнее чувашское название загробного мира чан дёр — «настоящая земля», тогда как преходящий земной мир называли соя дёр — «ложная земля».^{147}

Якуты — один из немногих тюркоязычных народов, принявших не ислам, а христианство (значительная часть чувашей также в их числе) и вместе с тем до сих пор сохранивших пережитки древнего языческого мировоззрения. Якутская мифология достаточно целокупно и систематизированно представлена в народном эпосе олонхо, состоящем из сотен тысяч рифмованных строк, объединенных в циклы сказаний о богатырях, ведущих непрерывную борьбу с чудовищными насельниками Подземного царства, — абаасы. Олонхо были записаны и опубликованы только в XX веке; наиболее известный среди них героический эпос «Нюргун Боотур стремительный», известный не менее чем в двенадцати вариантах.

На описание Подземного царства и его обитателей безымянные авторы олонхо не жалели красок. Перед взором изумленного читателя или слушателя встает сумрачная страна, тускло освещенная щербатым солнцем и месяцем. Его дно — не просыхающая болотная жижа, по краям которой растут уродливые железные и каменные деревья. Вместе с тем в прошлом он был смешан с первозданной водной стихией. В самих же якутских песнопениях постоянно поминается Ледовитый океан, который некая огненная стихия превратила в катастрофический потоп — явное напоминание о гибели полярной Гипербореи:

<…> Леденящий ливень,
Летящий снег
Обрушились на просторы земли;
Ветер западный — Саапас,
Бешено гудя, налетел,
Черную завихрил метель;
Забушевал ураган,
Поднимая до неба пыль,
Застилая солнечный свет,
Закручивая смерчем.
Поднимая к тучам груды камней,
Вырывая деревья,
Ломая леса,
С грохотом над землей пронося
По воздуху глыбы скал <…>
Солнце, выглянув,
Повернуло вспять,
Месяц выглянул и пропал,
Непроглядная наступила тьма<…>^{148}

Последние слова о солнце, повернувшем вспять, в точности повторяют поразительный факт, ставящий в тупик современных ученых, о котором сообщают в своих трудах Геродот и Платон. В целом же приведенный фрагмент из якутского эпоса впечатляюще дополняет лапидарные строки древнеиранской Авесты о неожиданном чудовищном похолодании в стране ариев Арьяварте, вынудившем прапредков современных народов мигрировать с Севера на Юг.

Владыка Подземного мира — исполин Уот Усутаакы, могущий принимать любой облик (мифологема оборотничества!), но предпочитавший выйти на решающую битву в виде Огненного змея. Среди владык Подземного царства немало женщин. Здесь и Ала Буурай с деревянной колодкой на ногах (коррелят русской Бабы Яги Костяной Ноги). Здесь и колдунья-оборотень, крадущая детей, — Дьегэликээн. Здесь же и Медная Дьес Эмэгэт, или просто Медная идолица, названная в эпосе «владычицей червивой темницы трех хохочущих бездн». А вот это уже вполне узнаваемый образ Хозяйки Медной горы — только сильно демонизированный. Причины подобной демонизации были объяснены выше: идеологическая дискредитация в условиях распада былой (в данном случае ностратической) общности и враждебные отношения конкурирующих протоэтносов.

В китайской мифологии представления о Подземном царстве дифференцированы. Наиболее впечатляющи картины даосского и буддийского загробного мира. Однако для нас наибольший интерес представляют наидревнейшие воззрения, согласно которым Подземное царство находилось в местности Бэйхай, и жили там черные птицы, черные змеи, черные барсы, черные тигры и черные лисицы с пушистыми-препушистыми хвостами. Была там и большая черная гора, на которой жили черные люди. Это и было Темное царство, которое за это прозвали Юду. Городские ворота в Юду сторожил знаменитый трехглазый великан Ту-бо с головой тигра. Он изгибал свое огромное, как у вола, тело, потрясал блестящими, крепкими и острыми рогами, выпускал толстые, окровавленные пальцы и гонялся за бедными, жалобно стонущими духами, которые убегали и прятались от него. У него был страшный вид! Можно себе представить, какова была мощь самого бога Подземного царства. Племя Куа-фу жило на горе Чэндуцзайтянь в большой пустыне на севере. Все люди из этого племени были огромного роста и величайшей силы, из ушей у них свешивались по две желтые змеи, и в руках они сжимали еще двух. Но сами они были добрыми и миролюбивыми.

Со временем были разработаны подробнейшие инструкции шествия души усопшего по подземному царству мертвых, где определялась его дальнейшая судьба. Так, в старинной книге «Драгоценная копия яшмовых правил Неба для увещевания всех людей» описывается десять залов подземного мира, в каждом из которых отделяются грешники от праведников и назначается воздаяние за заслуги или грехи. Система изощренных наказаний в аду (где существуют 16 отделений) описывается особенно подробно и впечатляюще. В последнем, десятом, зале решается вопрос о перерождении душ, предварительно побывавших в аду. Неисправимых грешников обязательно превращают в какое-либо «нечистое» животное, пресмыкающееся или насекомое. Исправившихся делают опять людьми, дабы на земле они занялись активной пропагандой вероучения. Заправляет всем этим «хозяйством» владыка Подземного царства — бог Дицзан-ван пуса.^{149}

Самодийская мифология малочисленных народов Российского Севера (ненцев, энцев, селькупов и нганасан) включает архаичные представления о мире и человеке, уходящие своими корнями в далекое гиперборейское прошлое. Потому-то они и заслуживают особого внимания. Концепция мироздания традиционно делит Вселенную на Верхний (небесный), Средний (наземный) и Нижний (Подземный) миры. По представлениям ненцев, верховным небесным божеством считается первотворец Нум, а за порядок в Подземном (нижнем) царстве отвечает его брат-антипод Нга. Повелителю подземных сфер подчиняются многочисленные помощники, а также духи-посыльные, отправляющиеся за человеческими душами. Нга имеет небесное происхождение, у него есть жена и семь сыновей. О сыновьях почти нет сведений, известно лишь, что они управляют Подземным царством, как и отец. Наиболее страшными обитателями Нижнего мира ненцы считают тех духов, которые насылают болезни и делятся на группы, располагаясь в разных частях этой мифической территории. Ненцы полагают, что при своевременном жертвоприношении Нга не только не беспокоит людей, но даже старается оградить их от своих злокозненных духов-помощников. В случае отсутствия жертв или недовольства ими он насылает несчастья, болезни, смерть. В Нижнем мире, по представлениям ненцев, обитают души злых людей, самоубийц и преступников. Они выступают в роли злых духов, приносящих страшные болезни и несчастья. Обитатели подземных сфер не видят пришельцев с земли, попытки людей разговаривать с ними оказываются бесполезны: духи принимают человеческую речь за треск огня.

По религиозным воззрениям ненцев, род человеческий находится под постоянным влиянием двух противостоящих друг другу сил — добра и зла, света и тьмы. Первая из них обитает наверху, на небе, вторая заключена в недрах холодной земли. Между ними находится полная жизни земная поверхность. Пока владыка Подземного царства Нга живет во тьме, а его брат Нум пребывает на небе, во Вселенной будет сохраняться постоянный порядок — такой, какой они создали. Земля очень близка и даже родственна людям. Бог Нга в ненецком пантеоне — фигура даже более четко очерченная и однозначная, чем сам Нум. Это властелин Подземного мира, в котором нет ни солнца, ни луны. Когда-то Нга выпросил солнце у Нума, и на земле стало темно. Люди обратились к Нуму с просьбой вернуть солнце, так как много народа погибло от холода. Но Нга не захотел отдавать солнце, и тогда Нуму пришлось применить хитрость, чтобы забрать светило. С тех пор на земле в зимний период бывают полярные ночи.

Образ Нга вызывает страх — страх перед силами тьмы, преследующими людей, из-за чего человек никогда не чувствует себя в безопасности. Это заставляет искать способ, позволяющий узнать заранее о намерениях злых духов. Однако духи так могучи и их проявления настолько непостижимы, что человек не отваживается вступать в непосредственное общение с ними. Он знает, что силы добра сильнее сил зла. Но эти силы бывают изменчивы, о чем свидетельствует сама жизнь человека, судьбой которого они управляют. Следовательно, самый верный способ — прибегнуть к помощи шаманов. Благодаря посредничеству своих предков они способны вступать в связь с силами Нижнего мира и, ублажая их дарами, предотвращать грозящие человеку несчастья.

Под землей ярусами располагаются семь подземных миров. Первый ярус находится под населенной людьми землей. На нем живут маленькие человечки сихиртя, о которых выше уже подробно рассказывалось. Небом для них служит земля людей. Они также занимаются оленеводством, только оленей им заменяют мамонты — я'хора («земляные олени»). Второй ярус простирается ниже подземных вод. Там живут разные мифические существа. Третий и четвертый ярусы занимают духи болезней. Пятый ярус заполняют земляные мифические черви (коррелят пресмыкающихся, которые на Крайнем Севере не водятся) и другие злые духи. Шестой и седьмой ярусы — владения Нга и его сыновней, на восьмом и девятом он восседает на своем троне и отсюда отправляет на землю, где обитают люди, злых духов. Во всех подземных мирах царит вечный мрак. Души грешников обречены на вечное и безрадостное существование в царстве Нга. Могильным холодом веет от его слуг, когда они приходят к умирающим, чтобы забрать их души в Нижний мир. Однако не всем душам предстоит переселение в подземные сферы.

По представлениям ненцев, после погребения душа покойного отправляется в путешествие по вышним судам, которое длится очень долго. Это напоминает аналогичные описания в других мифологиях, например в древнеегипетской и древнекитайской. Чтобы во время путешествия душу не перехватили злые духи, ее сопровождает шаман. В ином мире душу встречают и затем также сопровождают два духа — злой и добрый. Дорога к месту суда богов Нума и Нга полна разных препятствий и опасностей. В частности, душе умершего предстоит пройти через попутные селения. Старики неохотно рассказывают о них, но ясно, что душа человека, совершавшего зло, подвергается нападению духов этих селений. И здесь шаман должен проявить максимум изобретательности, чтобы спасти душу для суда.

Когда наконец душа достигает места суда, духи добра и зла сообщают Нуму и Нга о делах и поступках покойного, а также перечисляют, какие препятствия и трудности на пути в мир мертвых душа преодолела, а какие — нет. Помощники богов отмечают зарубками на особом посохе добрые и злые дела. Если добрых поступков у человека больше, чем злых, Нга не имеет над ним власти и решает его судьбу Нум. Глядя на сделанные помощником зарубки, Нум определяет местожительство души. Душу человека, совершавшего добро во имя добра, Нум забирает в мир небожителей. Душа человека, который жил на земле, делая добро, но требовал за это платы, попадает в селение своих предков. Души людей, в поступках которых преобладало корыстолюбие и честолюбие, Нум превращает в животных, приносящих пользу на земле.

Только душу плохого человека духи зла тащили в подземное царство на самый нижний его ярус. В течение нескольких лет душа злого человека служила Нга, выполняя его поручения, а потом он определял ее местожительство. Если человек при жизни убивал, то Нга превращал его душу в насекомое или земляного червя, который вспахивал землю в подземном царстве. Души остальных грешников подвергались другим наказаниям. У ненцев (а также у других северных народов, например у чукчей) существуют также многочисленные мифы и сказки о посещении «того света» и Нижнего (Подземного) мира живыми людьми.^{150}

В настоящее время ненцы занимают обширную, хотя и редконаселенную территорию российского Крайнего Севера — от Белого и Баренцева морей до Таймыра. В центральной части необъятной тундры находится Полярный Урал. Отроги горного хребта доходят до полуострова Ямал (где административно расположен Ямало-Ненецкий автономный округ), как бы ныряют под воду Карского моря и выныривают на огромном полярном архипелаге Новая Земля. Русские поморы испокон веков именовали его Маткой, но и ненцы издревле считали его, как и другой остров, Вайгач, своей исконной территорией. Вот почему мифология приуральских ненцев не могла не сопрягаться с общей уральской мифологией, которая в новое время проросла, в том числе и в виде бажовских сказов.

И действительно, из мифологии ямальских ненцев известна дочь первотворца Нума — Пэ-мал Хадако (Горная Старушка). Когда-то она была прекрасной девушкой, на которую набросился хозяин Подземного царства Нга. Чтобы избежать насилия, Пэ-мал Хадако превратила себя, свой чум и оленей с нартами в горы, которые и стали Уральским хребтом, а сама богиня сделалась его хозяйкой, с возрастом став Горной Старушкой.

Мифология тунгусо-маньчжурских (эвенки, эвены, нанайцы, негидальцы, ороки, орочи, удэгейцы, ульчи) и палеоазиатских (чукчи, коряки, ительмены, эскимосы, алеуты, кеты, юкагиры, нивхи) народов тесно взаимосвязана с шаманизмом, в свою очередь, опирающимся на архаичные представления о структуре и иерархии Вселенной, неотъемлемой частью которой всегда выступает и нижний (подземный) мир. Само слово «шаман» рождено в Сибири, а уж отсюда пошло гулять по всему свету, со временем превратившись в международный термин. Возмутителями лексического спокойствия стали эвенки. Они имеют тунгусо-маньчжурские корни (почему и именовались в прошлом тунгусами). Однако как бы ни странно это показалось, в самом эвенкийском языке шаманами первоначально называли не своих собственных чародеев, а буддийских монахов. Да и само слово, как оказалось, проникло в тунгусо-маньчжурскую среду из сопредельной индоевропейской культуры: слово «шаман» в знакомой вокализации встречается в мертвых теперь индоевропейских языках ? пракритском (разговорный коррелят санскрита), палийском (литературный язык первоначального буддизма) и тохарском.

У других северных, сибирских и дальневосточных народов шаман звался по-своему: у лопарей-саамов ? нойд, у якутов ? оюн (для мужчин) и удаган (для женщин), у ненцев ? тадебя, у юкагиров ? алма, у хантов ? ёлта-ку и т. п. У русских до присоединения Сибири шаман прозывался кам (отсюда и камлание ? обрядовое действо шамана). Слово сие переняли сначала у половцев (тоже шаманистов), а затем и у татаро-монголов. Созвучность архаичной общеязыковой корневой основы «кем»?«кам» (о чем говорилось выше) с одним из древнейших прозваний шамана ? кам ? нуждается в дополнительном осмыслении. Вообще же шаманы были распространены повсюду — не только в Евразии, но и в Африке, Австралии, обеих Америках, на островах Индонезии, Новой Гвинеи, Океании и т. д. Сибирских шаманов русским довелось встретить, как только они перевалили Уральские горы вместе с дружиной Ермака. Но и до этого саамские и самоедские (ненецкие) шаманы были хорошо известны в России и Северной Европе.

Шаманизм — не просто знахарско-оккультная практика; шаманизм — это целостное мировоззрение, по существу архаичная предфилософия. Существует своеобразный шаманский космос, соответствующий первобытным представлениям о строении, происхождении и предназначении Вселенной. Характерно, что обитателями этого нижнего мира в первую очередь оказываются ящерицы, змеи и лягушки (то есть всё те же холоднокровные персонажи бажовских сказов): именно они изображены на бубне одного из алтайских шаманов. Понятно, что каждый народ вносил свои уточнения в картину мироустройства, но в любом случае хранителем архаичных знаний выступал шаман. Даже свои камлания он организовывал и совершал в окружении предметов, символизирующих различные компоненты небесного, земного и Подземного царств. Считалось, что, впадая в транс и находясь в состоянии экстаза, шаман посещает различные миры и участки Вселенной.

Свои взгляды шаманы умели выражать с помощью одеяния, пения, заклинаний, танцев, ударами в бубен. Бубен неотъемлемый атрибут любого шамана, без него шаманизм вообще немыслим и невозможен как явление. Шаманский бубен — не просто сакральный инструмент, призванный заворожить туземную паству. Бубен — посредническое устройство, обеспечивающее прямую связь с миром богов и демонов. Он же — неотразимое оружие для борьбы со злыми духами и отпугивания болезней. Он же — действенное средство передвижения: шаман уверен, что во время камлания и нахождения в трансе он совершает головокружительные магические полеты на бубне в верхнем и нижнем мирах.

Сами шаманы с мельчайшими подробностями описывали увиденное в верхнем и нижнем мирах. Эти записи (в том числе и на магнитной и киноленте) неоднократно публиковались и воспроизводились. Вот (в сокращении) рассказ об одном из таких путешествий в Подземный мир.

Так енисейский шаман Дюхаде запомнил, что сначала он двигался куда-то вниз, дойдя по воде до середины моря: «Ты получишь (шаманский) дар от хозяина воды. Твое шаманское имя будет “гагара”». Дюхаде вышел из воды, пошел по берегу и увидел лежащую на боку обнаженную женщину. Это был дух — хозяйка воды. Шаман принялся сосать ее груди. Она посмотрела на него и сказала: «Вот как, оказывается, появилось мое дитя, заставлю его сосать. Ради большой нужды, сильно уставши, пришел, наверно, мой ребенок». Говоря эти слова, хозяйка воды вытащила со дна три рыбы. Одну из них она бросила в Енисей, другую в русские реки и третью в тундренные реки и озера. Вот отчего, видимо, в тундре бывает так много рыб.

Муж хозяйки воды, Главный подземный Хозяин, сказал Дюхаде, что надо обойти дороги всех болезней. Он дал ему провожатых — горностая и мышь. Вместе с ними шаман продолжал свой путь дальше до «преисподней». Спутники привели его на высокое место, где стояли семь чумов. Внутри чума обитатели поедают друг друга, — предупредили шамана мышь и горностай. Однако тот не побоялся и вошел в средний чум, но тут же впал в беспамятство, осознавая в то же время всё происходившее вокруг. Вокруг были люди преисподней, люди большой болезни (оспы). Они вырезали сердце шамана и бросили его вариться в котел.

Далее шаман Дюхаде рассказывает, как он прибыл на то место шаманской страны, где закаливают горло и голос. Его привели к девяти озерам; посередине одного из них находился остров, а посередине этого острова росло дерево, видом похожее на молодую лиственницу, но такое высокое, что доходит до самого неба. Это и было дерево Хозяина земли. Когда Дюхаде поднял голову вверх, то увидел на вершине дерева много разных людей «от разных племен»: и русских, и тунгусов (эвенков), и долган, и юраков, и многих других. Голоса сказали шаману: «Предназначено иметь тебе бубен из ветвей этого дерева». И вдруг шаман взлетел вместе с озерными птицами. Тотчас же Хозяин земли закричал: «Оторвалась и падает ветка, возьми и сделай из нее бубен, он будет служить тебе в продолжение всей твоей жизни». Действительно, Дюхаде увидал падающую ветку и поймал ее на лету…

После этого он пришел к широкому морю без конца и края. Берега у моря имели редко растущие деревья и короткие травы. И там шаман увидел семь плоских скал. Когда подошел к одной из них, она раскрылась. Внутри оказались зубы, подобные медвежьим зубам, и полость в виде коробки. «Вот я — земли давильный камень, — вдруг заговорила скала. — Я своей тяжестью сдавливаю дерновину земли, чтобы ее не поднял ветер». Затем раскрылась вторая скала, говоря: «Пусть все люди как крещеные, так и некрещеные берут от меня камень и выплавляют из него железо». Так одна за другой раскрывались и все остальные скалы, и каждая из них говорила, чем она полезна для людей. На семь дней они задержали дальнейшее продвижение вперед. Затем горностай и мышь привели Дюхаде к высокой сопке. Он заметил вход в нее и вошел. Внутри было светло. Там сидели две женщины, подобно оленям покрытые шерстью. На головах у них росли ветвистые оленьи рога, причем у одной — из железа. Это были хозяйки оленей. Одна из женщин родила при нем двух оленят. Она объяснила Дюхаде, что это его жертвенные животные, и выпустила их на волю. Женщины-божества разъяснили, что обилие оленей зависит от них. Они позволили Дюхаде выдернуть у них по волоску и сказали: «Один волосок ты положи в правый карман, другой в левый. Этим ты снарядишь себе шаманскую одежду».

Шаман пошел дальше и увидел высокие камни. В каждом камне имелось отверстие. В одно из них Дюхаде вошел. Там сидел голый человек и раздувал огонь мехами, имеющими три сопла. От их работы стоял такой сильный шум, что уши шамана чуть не отвалились. Ноги свои голый человек широко раздвинул по обеим сторонам огня. Над огнем висел громадный котел величиною с полземли. Увидев Дюхаде, голый человек сказал: «Кто это вошел?» и, достав из-за спины щипцы величиною с чум и схватив ими гостя, притянул к себе. «Умер», — промелькнуло в мыслях у Дюхаде, так сильно он испугался. Человек взял и отрезал голову шамана, а тело разрубил на мелкие части и положил в котел. Там мясо шамана варилось три года. «Пожалуй, над его черепом следует покузнечить, наверное, он станет знаменитым шаманом, — сказал голый человек. — Это наковальня не злого, а доброго шамана». Затем он несколько раз сильно ударил пришельца по голове. Но молот имел сквозное отверстие, и голова выскочила через него. Кузнец поднял ее и, держа в правой руке, левую сунул в один из трех котлов, стоявших около очага, и произнес: «Оказывается, вода здесь не холодная. Если закалить его голову в этом котле, будет шаманом, не приносящим пользы». Ему не понравилась температура воды и во втором котле. Лишь проверив воду третьего котла, он остался доволен: «Вот здесь вода самая холодная, со льдом…» Он бросил голову в этот котел, и невыносимый холод пронизал ее.

После этого кузнец снял с огня большой котел, в котором варилось тело шамана, и перелил содержимое его в другую посуду. При этом оказалось, что все мускулы были отделены от костей. Кузнец сказал Дюхаде: «Так как ты имеешь три лишние части тела, ты будешь иметь три шаманских костюма».

Когда все кости шамана оказались отделенными от мяса, кузнец сказал ему: «Весь твой костный мозг стал рекою», и Дюхаде действительно увидел внутри помещения реку, по ней плыли кости. «Смотри, как твои кости уплывают», — сказал кузнец и стал их щипцами доставать из воды. Когда все кости были вытащены на берег, кузнец сложил их вместе, и они покрылись мясом, а тело шамана приобрело прежний вид. Оставалась отделенной только голова. Она представляла собой голый череп. Кузнец покрыл череп шамана мясом, приставил к туловищу, и тот окончательно принял прежний человеческий образ.

Перед тем как отпустить Дюхаде, кузнец вынул у него глаза и вставил другие. Своим железным пальцем он просверлил шаману уши, приговаривая: «Ты будешь понимать и слышать разговоры растений». Просверлил и затылок, сказав: «Ты будешь понимать и слышать разговоры растений, находящихся сзади тебя». После этого Дюхаде очутился на вершине какой-то горы и вскоре очнулся в своем собственном чуме.^{151}

Рассказы, аналогичные приведенному, записаны у разных народов и в разные времена. Современные факты и факты древности нередко свидетельствуют о былой общности культур и верований. При этом совпадения подчас кажутся, на первый взгляд, невероятными. Например, в собрании древнеяпонских мифов «Кодзики» можно найти описание брачного обряда «вокруг столба», хорошо известного по восточнославянским свадебным ритуалам. Вот как описывается, к примеру, бракосочетание японских первобожеств — брата и сестры Идзанаги и Идзанами:

«На этот остров (они) спустились с небес, воздвигли небесный столб, возвели небесные покои. Тут спросил (Идзанаги) богиню Идзанами-но микото, свою младшую сестру: “Как устроено твое тело?” И когда так спросил, та ответила: “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что так и не выросло”. Тут бог Идзанаги-мо микото произнес: “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что слишком выросло. Потому, думаю я, то место, что у меня на теле слишком выросло, вставить в то место, что у тебя на теле не выросло, и родить страну. Ну как родим?” Когда так произнес, богиня Идзанами-но микото ответила: “Это (будет) хорошо!” Тут бог Идзанаги-но микото произнес: «Если так, я и ты, обойдя вокруг этого небесного столба, супружески соединимся”, — так произнес <…>»^{152}

В конечном счете, небесный столб оказывался космическим символом мужского естества и именно в данном своем натуралистическом качестве использовался в брачном ритуале разных народов, весьма далеко отстоящих друг от друга в пространственном и временно??м отношении. Так, в белорусских деревнях чуть ли не до середины XX века практиковался свадебный «столбовой обряд», где деревянный столб имитировал фаллос, а жених с невестой должны были по несколько раз обойти вокруг сакральной реликвии.^{153}

Удивительные пересечения между древнеяпонской и европейской (и в частности славянской) мифологиями на этом не исчерпываются. После смерти любимой и обожаемой жены Идзанами ее брат-супруг Идзанаги последовал за ней в Подземное царство мертвых, где на него набросилась вся подземная нечисть. Тем самым японский первопредок повторил путь эллинского Орфея и русского былинного богатыря Потыка, также последовавшего в могилу за своей коварной женой Марьей Белой Лебедью. Однако главное совпадение состоит совершенно в другом. После множества невероятных приключений Идзанаги вынужден был вернуться в мир живых существ, где его стали преследовать адские фурии — служительницы ада. Тогда бог бросил на их пути густой гребень, из коего выросли непроходимые заросли, на какое-то время остановившие преследовательниц. Не правда ли, сей эпизод напоминает сюжет из русской волшебной сказки, когда главный герой или героиня также бросают гребень, дабы выросшая чащоба остановила догоняющую их вражью силу?

6. Матриархальные и гиперборейские реминисценции в бажовской мифологии, уральских сказах и легендах

Предпринятый выше научный анализ бажовской и мировой мифологии заставляет нас еще раз (но уже на новой основе) вернуться к ключевой проблеме древней истории — ее матриархальным истокам. Образ Хозяйки Медной горы как бы олицетворяет суть, смысл и значение данной темы. Ее доскональное изучение, собственно, и началось с раскрытия материальных корней мифологии. Так, крупнейший швейцарский ученый XIX века Иоганн Бахофен (1815–1887), который и ввел в научный оборот понятие «матриархат», отмечал в своем давно уже ставшем классическим труде «Материнское право», что мифологическая традиция должна быть признана как достоверное и совершенно независимое от воздействия свободной творческой фантазии свидетельство древнего времени, ибо оно подтверждено и проверено исторически бесспорными фактами^{154}. Мифология, утверждал Бахофен, есть изначальная, более великая и более важная действительность: лишь она может показать нам древние времена, и хотя в мифах все переиначено, завуалировано, — они порождены реальной исторической эпохой и помогают реконструировать эту древнюю эпоху в тех ее фрагментах, где отсутствуют материальные археологические свидетельства.

Пещеры занимали особое место среди различных матриархальных объектов, предметов и натуральных или символических аспектов женского естества. Мать-пещера, спасительница и охранительница не одного поколения пещерных обитателей, ассоциировалась в их сознании прежде всего с женской утробой. Сюда после долгой ночи проникали пронизывающие мрак солнечные лучи, олицетворявшие небесно-космические фаллосы. Но и сами горы, в которых, как правило, находились пещеры, олицетворяли соответствующую и необходимую сторону сексуального партнерства. Культурологи отмечают: если пещера всегда олицетворяет женский принцип и обозначается треугольником вершиной вниз, то в таком случае гора, в которой находится пещера, символизирует мужской принцип и обозначается таким же треугольником, но вершиной вверх. Китайцы пошли еще дальше, наполнив оба первоначала космическим содержанием: пещера — одна из ипостасей фундаментального женского принципа инь, а гора — его зеркального отражения — мужского принципа ян.^{155}

Испокон веков пещеры были неразрывно сопряжены с погребальным обрядом и представлениями о загробном мире, в свою очередь, смыкающимися с культом Великой Богини-Матери. Немецкий исследователь древней культуры Е. Вардиман подчеркивает: в прошлом люди считали, что между могилой и материнской утробой существует внутренняя связь. Древнейшими гробницами служили пещеры, гроты, расщелины в скалах, то есть чрево Матери-Земли. Из ее тела человек выходил, в него же он и возвращался. Вот почему для многих древних этносов смерть считалась матерью, которая вновь принимает в свое лоно жизнь, ею же порожденную. В этом смысле умереть означало вернуться в материнское лоно.^{156}

Таким образом, древние пещеры выступали объектами первобытного культа, им поклонялись, они внушали страх и трепет, обрастая разного рода обычаями или запретами. В Восточных Саянах живет маленький сибирский народ тофалары, насчитывающий менее тысячи человек и говорящий на одном из тюркских наречий. Тофаларский фольклор столь же богат, как и устное творчество любого народа. В легендах коренных жителей Саян сохранились и следы архаичного поклонения пещерам. По их поверьям, на вершине самой высокой горы есть огромная пещера, наполненная сокровищами — золотом и драгоценными камнями. Там живет сам Хозяин гор. Но добраться в запретную пещеру никто не в состоянии: как только редкие смельчаки достигали половины горы — налетал ветер, появлялись тяжелые тучи, начиналась буря с дождем, градом, громом и молниями. Те, кто не погибал, вынуждены были ни с чем возвращаться назад.

Многие мегалитические памятники (как естественные, так и искусственные) также символизируют соответствующие аспекты противоборства или же, напротив, гармонии между матриархальными и патриархальными традициями, которое завершилось гармоническим единством и относительной взаимотерпимостью полов. О конкретных деталях и перипетиях былого противостояния матриархата и патриархата современной науке известно очень и очень мало — за исключением косвенных данных археологии, фольклора и этнографии. Лишь немые природные свидетели недвусмысленно напоминают о страстях, кипевших повсюду много тысячелетий тому назад.

Отголоски былых верований сохранились повсюду на Урале и в Сибири. Наглядным подтверждением может служить научный рисунок, сделанный еще в XVIII веке и хранящийся в архиве Академии наук. На нем изображена уральская пещера вместе с огромным фаллоподобным менгиром (о размерах ландшафтного святилища можно судить, сравнивая с нарисованными тут же деревьями или мощным кустарником). И положение менгира в пещере, и самая суть культового объекта свидетельствуют о сексуально-эротической насыщенности мировоззрения древних обитателей данного региона. Как обстояли дела с отправлением культа (скорее всего тайным) ко времени, когда был сделан приведенный рисунок, теперь сказать трудно. Зафиксированное карандашом художника пещерное святилище навсегда исчезло из поля зрения ученых — точно испарилось или ушло под землю. В пещерах часто находят древние рисунки, в символической форме изображающие мужское или чаще женское естество. Подобные знаки обнаружены, к примеру, в огромной Каповой пещере на Южном Урале, более известной сделанными с помощью охры изображениями исчезнувших животных — мамонтами и шерстистыми носорогами.^{157}

О сексуально-эротической направленности былого поклонения пещерам в Сибири свидетельствуют и скрупулезные исследования этнографов и фольклористов. Работа эта исключительно трудоемка, так как требует не только знания соответствующего языка, но и доверия со стороны информаторов — хранителей древнего знания, не говоря уж о том, что львиная доля таких сведений безвозвратно утрачена из-за длительных и повсеместных преследований первобытного язычества и шаманства, носивших к тому же, с точки зрения властей и обывателей, непристойный характер. Тем не менее по сохранившимся крупицам удается выявить древнейшие традиции поклонения пещерам у разных сибирских народов и соответствие этих представлений общемировым стандартам. Например, у бурят — как и у других народов Евразии, Америки или Африки — пещера всегда символизировала материнское чрево и женский детородный орган^{158}. Аналогичные факты приводят и исследователи алтайской культуры.

Природа и Космос испокон веков мыслились как детородные первоначала, обусловливающие сексуальное поведение всего живого и в особенности людей. Именно в космическо-небесных силах видели первоисточник сексуальной энергии — мужской и женской. В наибольшей степени данный аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах; их естественными декорациями и выступали природные и рукотворные объекты, имитирующие или же напоминающие мужское и женское естество. Философы, обобщив многовековую и многотысячелетнюю практику, объявили пещеру символом Космоса. Сохранился трактат с поэтическим названием «Пещера нимф», принадлежащий известному неоплатонику Порфирию (234 — между 301 и 305) — одному из последних заметных представителей позднеантичной философии, где суммированы различные взгляды на пещеру как олицетворение Космоса:

«Пещеры и гроты древние, как подобало, посвящали космосу, беря его и в целом, и в частях. Символом же материи, из которой образован Космос, они делали землю, почему некоторые думали, что если земля есть материя Космоса, то сам Космос, происшедший из нее, следует представлять в образе пещеры. Пещеры большей частью бывают естественными и одной природы с землей, состоя из скал какого-нибудь одного вида. Внутренняя часть их вогнутая, а извне они простираются в беспредельность земли (и сливаются с ней). Космос также самороден и одной природы с материей, которую сближали образно со скалами и камнем, имея в виду ее косность и способность принимать придаваемые ей формы, а также и то, что по бесформенности своей она может быть понимаема как нечто беспредельное. Текучесть и лишенность собственного образа, который ей придает форму и делает видимой, обилие воды и сырость пещеры, мрак и тумановидность в ней, как выражался поэт, принимались обычно как символ свойств, присущих материальному Космосу».^{159}

С функцией жизненности и плодоношения земли сопрягались не только представления о соитии и деторождении, не только основные моменты ежегодного земледельческого цикла, но и добыча руды и процесс выплавки из нее металла. Всемирно известный историк, этнолог и герменевтик Мирча Элиаде (1907–1986) — румын по происхождению, однако большую часть жизни проведший в эмиграции, — досконально исследовал историю данного вопроса и так суммирует свои выводы:

«Такие концепции чрезвычайно древние. Шахты, подобно устьям рек, приравнивались к лону Матери-Земли. На вавилонском языке термин pu означает как «исток реки», так и «влагалище»; на египетском — слово bi означает как «влагалище», так и «штольня шахты»; на шумерском buru также означает «влагалище» и «река». Вероятно, руды, добываемые из шахты, приравнивались к зародышам. Вавилонское слово an-kubu некоторыми авторами переводится как «эмбрион», а другими — «выкидыш». Во всяком случае имеется скрытая симметрия между металлургией и деторождением. Жертвоприношение, иногда выполняемое перед плавильным горном, напоминало родовспомогательное жертвоприношение. Горн приравнивался к лону, именно там «зародышевые руды» должны были завершить свой рост и проделать это за значительно более короткий промежуток времени, чем тот, который потребовался бы, если бы они оставались скрытыми под землей. Металлургический процесс, во многом подобный сельскохозяйственному труду и в такой же мере подразумевающий плодородие Матери-Земли, — в конце концов вызвал в человеке чувство уверенности и даже гордости: человек чувствовал, что может сотрудничать с Природой в ее работе, что способен ускорить процесс роста, происходящий во чреве Земли. Человек понуждает и ускоряет ритм этих медленных глубинных созреваний в некотором смысле, он занимает место Времени».^{160}

Древняя Великая Богиня во все времена выступала носительницей множества функций и ипостасей, объединяла в себе как светлые, так и темные стороны. Так, в разнообразных обличьях и под разными именами предстает Великая Богиня в эскимосских сказаниях (эскимосы живут на крайнем северо-востоке России, в Северной Америке и в Гренландии). Повсеместно известна она, как Седна — «Хозяйка тюленей». Но в западной Гренландии ее зовут Арнаркуагссак («Старая женщина»), в восточной Гренландии — Иман-инуа («Мать моря»), а канадские эскимосы величают ее Нетсилик. Считается, что морские животные, и в первую очередь — тюлени, происходят из пальцев Морской хозяйки, которые она отламывает по мере необходимости, и те вновь отрастают. Дом Седны расположен на морском дне, сюда возвращаются духи китов и тюленей для последующего возрождения. Там они растут, подобно зародышам в утробе, а затем по трубе возвращаются в открытое море. Вход в Нижний мир открывается сразу под порогом дома Седны: он устроен в виде подземного хода, видимого только во сне или во время транса; от хода ответвляется тоннель, ведущий к подземным обиталищам умерших людей и морских млекопитающих. Символ утробы встречается у всех эскимосов.

Кроме того, по сообщениям этнографов и краеведов, на острове Врангеля в Северном Ледовитом океане находится природное святилище — гора, контуры которой напоминают лицо женщины. Раньше сюда в пору короткого полярного лета приплывали эскимосы-охотники, дабы поклониться и принести дары нерукотворному изваянию Великой Богини. По информации бывшего директора тамошнего заповедника Бориса Владимировича Кестера, лицо женщины (по-эскимосски Дрым-Хэд) впечатляет своими размерами — около километра. Его хорошо видно со склона противолежащей горы.

Отголоски древней матриархальной эпохи слышатся и в легендах Лапландии. Известная писательница, знаток лопарской мифологии и хранительница саамского фольклора — Надежда Большакова рассказывает о водной богине Сациен, живущей в северных реках и озерах. Она — настоящая Снежная королева: красота ее неописуема, лицо белое, волосы длинные, богиня постоянно расчесывает их сидя на камне. Пред людьми предстает обнаженной, упорно преследует мужчин, сходится с ними для продолжения рода, а затем безжалостно топит в реках и озерах. Потомство Сациен необъятно, оно населяет все реки и озера Лапландии. Но нас, безусловно, интересует сопряжение матриархальных функций Великой Богини и Хозяйки гор. Даже без скрупулезного анализа понятно: первоначально Великая Богиня-Мать совмещала в себе все функции, присущие владычице. Затем они дифференцировались и были делегированы другим божествам, как правило, являющимся детьми или внуками общей матери (бабушки).

Основные функции Хозяйки чего бы то ни было — это всевластие, всемогущество и вседозволенность. Она постоянно принимает разные обличья. Это нетрудно проиллюстрировать на любом мифологическом образе любой эпохи. Так, Хозяйка Гавайских островов, по представлению местных аборигенов, это — морщинистая старуха, покоится в пещере на грубом ложе из лавы, и только редкие всполохи голубого света свидетельствуют о ее скрытой силе; вдруг она вскакивает на огненную колесницу и стремительно проносится по земле, разрушая всё на своем пути. Она может принимать и облик девушки поразительной красоты, особенно когда стремится привлечь к себе внимание местного принца Лохиау, но нрав ее всегда суров; она ревнива и мстительна.

Если теперь мысленно переместиться на американский континент, то и здесь обнаружится сходная картина. Прежде всего обращает на себя внимание богиня плодородия и сексуальной страсти Тетеоиннан (Мать богов), известная также и под другими именами: Тласольтеотль (Пожирательница грязи), Тлалли-ипало (Сердце земли), Тоси (Наша бабушка) и др. (древние индейские боги, как правило, полифункциональны и имеют множество разных имен и прозвищ). Первое же из приведенных имен в первую очередь интересно своим созвучием с евразийскими теонимами. Если согласиться, что первая часть имени ацтекской богини представляет собой удвоенную индоевропейскую лексему teo — «бог», а вторая часть дублирует имя шумерской богини Инанны, которая дала имя всем современным европейским Иннам, то и теоним Тетеоиннан легко можно расшифровать как Богиня Инанна. Данный факт, естественно, будет свидетельствовать в пользу былого этнолингвистического и социокультурного единства древних народов и конкретно — общности происхождения шумеров и ацтеков.

Весьма колоритна также ацтекская богиня Коатликуэ (переводится — Она в платье из змей или просто — Юбка из змей); по-другому ее еще звали Коатлантонан (Наша змеиная мать). Эпитеты индейской богини говорят сами за себя, сближая ее с уральскими Хозяйкой Медной горы и Голубой змейкой. В мифологии ацтеков Коатликуэ — Богиня земли, мать самого кровавого бога Уицилопочтли, коему в древней Мексике ежегодно приносились десятки тысяч жертв. Наподобие эллинской Геи Коатликуэ олицетворяла Мать-Землю, из чрева которой ежедневно рождалось Солнце, прогоняя Луну и звезды, которые с наступлением новой ночи появлялись вновь, а Солнце исчезало в материнской утробе. Таковы вообще функции богинь земли всех эпох и народов — вначале что-то порождать, а затем поглощать. Однако прежде всего Коатликуэ — богиня смерти. Характерно, что большинство древних божеств смерти женского рода. Коатликуэ — хтонический образ, сочетавший в себе человеческие и зооморфные черты. Она постоянно жаждала крови и обладала устрашающей внешностью. Ее пальцы зачастую изображались в виде змеиных голов с клыками, на ногах были огромные когти. Голова на некоторых изображениях представляла собой две змеиные морды либо была оторвана, и тогда изображали потоки крови. Однако груди ее отчетливо видны под ожерельем из человеческих рук и сердец и под украшением из черепа. Ее юбка была сплетена из змей. Коатль у древних мексиканцев означает «змея». Змеи же олицетворяли собой плодородие земли и различные женские черты. Но это слово также обозначало и «близнец», указывая на близкое родство. Самый знаменитый ацтекский бог-просветитель Кецалькоатль (Пернатый змей) — один из немногих богов, в имени которых оно появляется, — был старым богом и явно сочетал в себе два начала — мужское, обозначаемое птицей кецаль, и женское коатль, обозначаемое змеей. Коатликуэ тоже могла быть представлена и змеей, и орлом.

Теперь для сравнения обратимся к тюркоязычному миру. Здесь также налицо многочисленные матриархальные следы, уводящие в далекое прошлое. По сообщению исследователя тюркской мифологии Айрата Галимзянова^{161}, тюркские народы исторически имели множество своих божеств и духов женского рода. Уже в мифологии древних тюрок упоминается Умай — богиня, олицетворяющая женское, земное начало и плодородие. Телеуты звали ее Май-эне (Умай-мать), духом-хранителем детей, в виде молодой красивой девушки с волнистыми серебряными волосами, спустившейся с небес по радуге и охраняющей детей с помощью золотого лука. У шорских татар Май — дух-хранитель младенцев. У казахов Умай-ене — дух-хранитель детей. У хакасов Умай именовалась Умай-иче (Умай-мать) и также символизировала покровительницу детей. Алтайцы-кумандинцы считают, что, начиная с момента зачатия, у каждого человеческого зародыша есть собственный персональный дух-хранитель Умай. У огузов Умай считалась духом-покровителем младенцев в материнской утробе. Киргизские дети играют в игру «деторождение», которая называется умай топ. У кумыков Дагестана современное женское политическое движение за мир называется «Умай», кумыкских детей нарекают и личным именем Хумай.

Эти факты приводят к одному очень интересному выводу. Если рассматривать корневую основу «май» в русле лингвистической ностратической теории, объединяющей, как уже говорилось, множество языковых семей (включая индоевропейскую, тюркскую и угро-финскую), то эту явно матриархальную лексему нетрудно обнаружить в имени гиперборейской богини и одной из эллинских Плеяд — Майи, ставшей матерью древнегреческих богов Аполлона и Артемиды. Именно она являлась главной кандидатурой на прообраз Золотой Бабы, находившейся где-то в Северном Приобъе, и именно она вместе со своими божественными близнецами изображалась в устье Оби на древних картах Российского Севера. Дополнительным подтверждением сказанного может также служить и теоним одной из центральноамериканских индейских богинь плодородия. Это — Майауэль, которую обычно изображали с 400 грудями. Несколько меньше грудей было на знаменитом изваянии Артемиды Эфесской.

Женские образы присутствуют в верованиях всех народов мира, и нередко женские духи бывают злыми и коварными. Мифы о красивой молодой девушке Жез-тырнак (Медный коготь) зафиксированы у многих тюркских народов: у кыргызов — Джез тырмак, у тувинцев — Чулбус и т. д. Своим пронзительным криком Жез-тырнак может убивать птиц и даже небольших животных. У кумыков в образе женщины в окрестностях селений бродит лесной дух Суткъатын, к коему кавказские тюрки обращаются во время обрядов вызывания дождя. Подобное женское божество плодородия, как признак тюркского матриархата, сохранилось и у других тюрков: у узбеков Сус-хотин (позже ее стали почитать и таджики, которые, по теории Л. Н. Гумилева имеют значительный тюркский компонент), у уйгуров есть покровительница женщин святая Сют-падишахим, а у туркменов обряд вызывания дождя называется Сюйт-хатын.

У кумыков женский пантеон продолжает божество плодородия Земире, представляемая, естественно, в образе женщины. Следы культа Земире также сохранились в обряде вызывания дождя. Здесь обращает на себя внимание также и ностратическая корневая основа «мир», встречающаяся в теонимах очень многих народов Евразии. И не только: например из мировой мифологии известна полинезийская хозяйка Подземного царства — Миру. По своим функциям она представляет собой явную семантическую оппозицию таким светлым и благостным евразийским божествам, как индоиранский Митра или мансийский Мир-сусне-хум. Еще одна смысловая теонимическая оппозиция — карело-финская Хозяйка Похъёлы Лоухи и скандинавско-германский бог-ас Локи (хотя о последнем с большой натяжкой можно говорить как о положительном мифическом персонаже, но идеологическая дискредитация и демонизация соперника и конкурента, как это уже не раз было продемонстрировано, — обычный и банальный прием и среди богов, и среди людей).

В мифологии узбеков Хорезмского оазиса Амбар-она, которой посвящены обряды, связанные с водной стихией, является покровительницей женщин и женских занятий. У туркменов и узбеков Хорезма, а также у казанских татар и башкир Ювха (Юха) — прекрасная девушка, в которую превращается дракон Аждаха (хорошо известный нам по Авесте и по «Шахнаме». В мифологии венгров (финно-угров, имеющих родственные связи с чувашами, башкирами и татарами) существует Хозяйка ветра — Сел-аня (Мать ветра), что весьма созвучно современному казанско-татарскому Жил-ана, или Жил-эни. Аджина — злой дух, в образе женщины в мифологиях каракалпаков, кыргызов, таджиков и отчасти казахов.

Безобразную ведьму, наподобие калевальской Лоухи — «редкозубой старухи» — можно найти в мифологиях казахов (Мыстан-кемпир), узбеков (Мастон-кампир), западносибирских татар (Мускортка) и др. К вероятным реминисценциям матриархата следует однозначно отнести также некоторые танцевальные традиции, сохранившиеся у большинства народов мира, и в частности выбор девушками и женщинами партнера.

Древнетюркская и протоболгарская традиции, связанные с ними матриархальные реминисценции достаточно полно проявляются в заметках уже упоминавшегося выше Ибн Фадлана, совершившего в Х веке (еще до принятия христианства на Руси) путешествие на Волгу. Он чрезвычайно удивляется тому, что булгарские женщины купаются вместе с мужчинами. По обычаю и закону булгар, как подчеркивает Ибн Фадлан, жена Алпамыша сидит на троне вместе с мужем. Книга Ибн Фадлана — вообще бесценное свидетельство для установления объективных корней многих обычаев и сказаний, связанных с интересующим нас Уральским регионом. Ибо арабский дипломат побывал и в тех местах, которые являются отрогами Урала и почти граничат с теми местами, где родились многие бажовские сказы. Между прочим, среди них есть два связанных не с русским (как все остальные), а с башкирским фольклором. Это — сказы «Старых гор подаренье» и «Золотой Волос». В последней легенде действуют все тот же Хозяин земных недр — Великий Полоз и его дочь по прозванию Золотой Волос, наделенная даром волшебства и прорицания. Ее суженый и главный герой сказа — башкирский охотник Айлып, действие происходит в Уральском регионе:

«Глядит, а за кустом, на белом камешке девица сидит красоты невиданной, неслыханной, косу через плечо перекинула и по воде конец пустила. А коса-то у ней золотая и длиной десять сажен. Речка от той косы так горит, что глаза не терпят.

Загляделся Айлып на девицу, а она подняла голову да и говорит:

— Здравствуй, Айлып! Давно я от своей нянюшки-лисички про тебя наслышана. Будто ты всех больше да краше, всех сильнее да удачливее. Не возьмешь ли меня замуж?

— А какой, — спрашивает, — за тебя калым платить?

— Какой, — отвечает, — калым, коли мой тятенька всему золоту хозяин. Да и не отдаст он меня добром. Убегом надо, коли смелости да ума хватит.

Айлып рад-радехонек. Соскочил с листвянки, подбежал к тому месту, где девица сидела да и говорит:

— Коли твое желанье такое, так про меня и слов нет. На руках унесу, никому отбить не дам.

В это время лисичка у самого камня тявкнула, ткнулась носом в землю, поднялась старушонкой сухонькой да и говорит:

— Эх, Айлып, Айлып, пустые слова говоришь! Силой да удачей похваляешься. А не мог вот в меня стрелу пустить.

— Правда твоя, — отвечает. — В первый раз со мной такая оплошка случилась.

— То-то и есть! А тут дело похитрее будет. Эта девица — Полозова дочь, прозывается Золотой Волос. Волосы у нее из чистого золота. Ими она к месту и прикована. Сидит да косу полощет, а весу не убывает. Попытай вот, подыми ее косыньку, — узнаешь, впору ли тебе ее снести.

Айлып — ну, он из людей на отличку — вытащил косу и давай ее на себя наматывать. Намотал сколько-то рядов да и говорит той девице:

— Теперь, милая моя невестушка Золотой Волос, мы накрепко твоей косой связаны. Никому нас не разлучить!

С этими словами подхватил девицу на руки, да и пошел. <…>

В самую полночь вдруг сучья затрещали — загорелись. Айлыпа обожгло и на землю сбросило. Видел только, что из земли большое огненное кольцо засверкало и невеста его Золотой Волос стала как облачко — из мелких-мелких золотых искорок. Подлетели искорки к тому кольцу и потухли. Подбежал Айлып — ничего-ничего, и потемки опять, хоть глаз выколи. Шарит руками по земле…

Ну, трава да камешки, да сор лесной. В одном месте нашарил-таки конец косы. Сажени две, а то и больше. <…>»^{162}

Былое единство тюрков и индоевропейцев в русле гиперборейской концепции и ностратической теории происхождения большинства современных языков Евразии — на сегодня общеизвестная истина. Башкирский ученый Салават Галлямов в своей книге «Сопоставительная грамматика башкордского, курдского, английского, шумерского языков» пишет, что древние индийцы и греки, до того как заселили Индию и Грецию, обитали на Урале и в Западной Сибири. Следовательно, их философия родилась именно здесь. Ученый утверждает, что одним из источников возникновения древнеиндийской философии является башкирский героический эпос «Урал-Батыр».

Действительно, в башкирском эпосе содержится немало полярных реминисценций, столь же древних, как и у других народов земли. Собственно, сам эпос и начинается с описания безбрежного океана-моря и маленького клочка суши на нем, где родился главный герой башкирских сказаний и откуда вышли прапредки башкирского народа:

В стародавние времена
Там, где не было ни души,
Где не ступала человеческая нога, —
То в тех краях суша есть,
Никто не знал —
С четырех сторон окруженное морем
Было место одно, говорят. <…>^{163}

По мнению Салавата Галлямова, среди древних индогерманских племен, которые вторглись четыре тысячи лет тому назад на территорию Индии, был знаменитый род куру из племени Бхаратов. Именно к этому древнеиндийскому этнониму «куру» и восходит название двух современных народов — курдов и башкурдов (башкир). На уровне мифологии это родство доказывается тем, что древние ведические народы, как и башкорды, считали, что их небесной матерью является уже упомянутая выше богиня Хомай. Археологические раскопки на Урале последних лет подтвердили, что башкорды издревле проживают на своей земле, но некогда мигрировали на Южный Урал из северных широт.

Сказанное подтверждается и недавними сенсационными находками. В 1999 году ученые Башкирского государственного университета под руководством доктора физико-математических наук Александра Николаевича Чувырова обнаружили в окрестностях деревни Чандар Нуримановского района уникальную каменную плиту с нанесенным на нее объемным картографическим изображением Уральского региона, выполненным как бы методом аэрокосмической съемки. На каменной карте отмечены гидротехнические сооружения: система каналов протяженностью 12 тысяч километров, дамбы, мощные плотины. Недалеко от каналов обозначены ромбовидные площадки, предназначение которых непонятно. Есть на карте и надписи. Много надписей. Поначалу думали, что это древнекитайский язык. Оказалось, нет: надписи сделаны на иероглифо-слоговом языке неизвестного происхождения, но прочтению пока не поддаются. Палеонтологи определили возраст таинственной карты в 50 миллионов лет, но затем хронологическая планка была опущена до 120 миллионов лет^{164}. Кстати, в архиве генерал-губернатора Уфы был найден документ, из коего следовало, что в конце XVIII века было известно не менее двухсот подобных плит со знаками и узорами; пока отыскали лишь одну.

В Башкирском университете, куда была доставлена уникальная плита весом не менее тонны (ее размеры: высота — 148 сантиметров, ширина — 106, толщина — 16), с огромным интересом отнеслись к находке. Материалы предпринятых предварительных исследований были направлены на независимую экспертизу в Центр исторической картографии в американском штате Винконсин. Вывод специалистов оказался ошеломляющим: башкирская плита представляет собой не что иное как трехмерную навигационную карту, выполненную с помощью аэрофотосъемки. Современная технология, основанная на использовании сверхмощных компьютеров, пока не позволяет достичь такой точности. Само собой напрашивалось и предположение: авторами уральской карты могли быть люди (или гуманоиды) высокоразвитой цивилизации, владевшей техникой полета. От себя добавим, что именно такой цивилизацией была древняя Гиперборея.

Имеются и другие конкретные языковые доказательства северных корней тюркских народов и их культуры. Еще в середине XIX века американский ученый Отто Рериг (интересно, что эта германоязычная фамилия происходит от той же, некогда общей для разных языковых семей, корневой основы, что и чисто славянское Рерих) обратил внимание на поразительное сходство языка индейцев сиу с тюркскими и алтайскими языками. Рериг попытался установить по этому вопросу научную переписку с российскими востоковедами, но тогда она не получила желаемого результата. В наше время к данной проблеме обратился доктор филологических наук Абрар Гибадуллович Каримуллин, давно уже занимавшийся теми же вопросами. Он подготовил и издал небольшую, но очень ценную в научном отношении книгу «Прототюрки и индейцы Америки: По следам одной гипотезы» (М., 1995), где на многочисленных лингвистических фактах доказывается общее происхождение тюркских и индейских этносов. В силу чисто географических соображений подобное общее происхождение могло быть только северным!

Обращение и скрупулезный анализ архаичного мировоззрения — народного и философского, восточного и западного — позволили современной исследовательнице профессору Т. П. Григорьевой сделать вывод о возвращении Женского начала во всех его формах и проявлениях (иньского, по терминологии китайских мыслителей и мудрецов: от понятия инь, означающего женскую ипостась Вселенной)^{165}. В многочисленных своих публикациях она доказывает, что современная цивилизация в своем развитии вернулась к истинным космическим истокам в соответствии с иньскими жизненными принципами, сформулированными в буддийско-даосско-конфуцианских учениях.

Поворот от ян к инь (и наоборот) есть закон эволюции. Восхождение иньского начала привело к тому, что меняется отношение между всеми парами, которые еще недавно находились в состоянии вражды: религия — наука, наука — искусство, прошлое — настоящее, Восток — Запад. Потому что меняется отношение между разумом и чувством, душой и телом, — одно перестает угнетать другое, что и делает возможным возрождение духовности. При этом важно понять, что иньская фаза не означает власти женщины, возвращения к матриархату, возникшему по исторической необходимости. Здесь необходимость другого порядка, когда никто ни над кем не может властвовать. Непоглощение одного другим, скажем Запада Востоком и Востока Западом, мужчины женщиной или женщины мужчиной. Инь не вытесняет ян, а уравновешивает его, как вода уравновешивает огонь, когда он принимает угрожающие формы.

7. Шамбала — исток всесветной мудрости (гиперборейские аспекты)

Шамбала — один из символических коррелятов Золотого века. Санскритское слово shambhalaозначает «место покоя, безмятежного существования» (то есть, по существу, — «счастья»). В Европе и Америке данная мифологема стала популярной сравнительно недавно благодаря неимоверной активности оккультистов и рерихианцев. Хотя, как уже упоминалось выше, еще в 1626 году португальский миссионер-иезуит Жуан Кабрал рассказывал о Шамбале в письме на имя римского папы.

Недосягаемой мечтой представлялось таинственное убежище мудрецов и волхвов и алтайским староверам, называвшим Страну счастья и высшей мудрости Беловодьем. На их представления и наводки в определении маршрута одной из целей (точнее — тайных подцелей) своего путешествия ориентировался и Николай Рерих. (Недаром изданный неоднократно и литературно обработанный дневник его так и называется «Алтай — Гималаи».) Испокон веков старики рассказывали про то, что в далеких странах, за великими озерами, за горами высокими находится священное место, где процветает справедливость. Там живет Высшее знание и Высшая мудрость на спасение всего будущего человечества.

«Трудный путь, — говаривали хранители сакрального знания, — но коли не затеряешься, то придешь к соленым озерам — самому опасному месту. Много людей уже погибло в них, но коли выбрать правильное время, то удастся пройти и эти болота. Когда же дойдешь до гор Богогорше, от них пойдет еще труднее дорога. Коли осилить ее, придешь в Кокуши. А затем надо брать путь через самый Ергор, к самой снежной стране, а за самыми высокими горами будет священная долина. Там оно и есть, самое Беловодье. Коли душа готова достичь этого места через все погибельные опасности, тогда примут ее жители Беловодья. Ежели найдут и самого странника годным, могут даже позволить ему с ними остаться. Но это редко случается. Много народу шло в Беловодье. Наши деды тоже ходили. Пропадали по три года и дошли до святого места. Только не было им позволено остаться там, и пришлось вернуться. Много чудес они говорили об этом месте. А еще больше чудес не позволено им было сказать».

Через это «не позволено им было сказать» прошли многие русские люди — искавшие и нашедшие. На Севере и на Юге. На Западе и на Востоке. Среди них был и сам Николай Рерих, который написал несколько впечатляющих полотен на тему Шамбалы. «Шамбала» — санскритская вокализация названия загадочной страны. По-тибетски оно произносится с одним дополнительным звуком в середине слова — «Шамбхала». Однако последнее написание используется только в специальной литературе.

Шамбала одновременно — и высший символ, и высшая реальность. Как символ она олицетворяет духовное могущество и процветание древней северной Прародины, страны счастья и благоденствия, которую европейская традиция отождествляет с Гипербореей. Многие искали таинственную страну. Среди упорных искателей и знаменитый наш путешественник — Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888). Причем он придерживался откровенно северной версии, сближая Шамбалу в первую очередь со Страной счастья. Среди собственноручных записей Пржевальского сохранилась и такая: «<…> Очень интересная легенда касается Шамбалы — острова, расположенного на краю Северного моря (выделено мной. — В.Д.). Там множество золота, а пшеница достигает удивительной высоты. В этой стране неизвестна бедность; действительно, молоко и мед текут в этой стране».^{166}

А вот как объяснял Николаю Рериху северную, восходящую к полярной горе Меру, символику Шамбалы, с одной стороны, и ее земную конкретику — с другой один из тибетских лам:

«Великая Шамбала находится далеко за океаном. Это могущественное небесное владение. Она не имеет ничего общего с нашей землей. Как и зачем вы, земные люди, интересуетесь ею? Лишь в некоторых местах, на Крайнем Севере(выделено мной. — В.Д.), вы можете различить сияющие лучи Шамбалы. <…> Мы знаем рассказы одного бурятского ламы, как его сопровождали через очень узкий тайный проход. Мы знаем, как другой посетитель видел караван горцев, везущих соль с озер, расположенных на самой границе Шамбалы. Более того, мы сами видели белый пограничный столб, один из трех постов Шамбалы. Поэтому не говори мне только о небесной Шамбале, но говори и о земной; потому что ты, так же, как и я, знаешь, что земная Шамбала связана с небесной. И именно в этом месте объединяются два мира».^{167}

Судя по всему, сам Николай Константинович, а также его жена и вдохновительница — Елена Ивановна как никто приблизились к разгадке древней тайны Шамбалы. Но, связанные обетом молчания, поведать об этом они смогли лишь в символической и иносказательной форме. Шамбала — это не только Обитель Света и сакральное место на недоступной для непосвященных карте. Шамбала — это еще и философия, причем непосредственно вытекающая из великого учения Востока Калачакры.

Само понятие «калачакра» означает «колесо времени». По преданию, это учение было передано царю Шамбалы самим Буддой. Но мало кто сомневается, что главные элементы самой философии сформировались задолго до возникновения буддизма и берут свое начало на Севере. В соответствии с философской доктриной Калачакры, всё в мире — от Вселенной до человека — развивается циклично. Всё рано или поздно повторяется, и если когда-то на смену матриархату пришел патриархат, то нынче они, похоже, вновь сменяют друг друга. И действуют тут не какие-то абстрактные социологические схемы, а глубинные космические закономерности: Мужское и Женское начала коренятся в самой структуре Природы и Социума, обусловливая циклические процессы и смену одних явлений другими.

В знаменитом буддийском трактате «Калачакра-тантра» излагается концепция неразрывного единства Макро— и Микрокосма — Вселенной и Человека. Человек — это малая Вселенная, способная, однако, оказывать воздействие и на большую. Это совершается как в творческом и боговдохновенном, так и в любовном экстазе. Существует известная визуализация данного акта, олицетворяющая соитие Женского и Мужского начал или же соответствующих ипостасей бесконечного времени. На этом рисунке, существующем во множестве вариантов, 24рукий мужчина страстно обнимает свою 8рукую партнершу; при этом в каждой руке заключен конкретный предмет с совершенно определенным смыслом.

Истоки этого учения или хотя бы хоть какие-нибудь следы, приводящие к данным истокам, пытался отыскать на Севере, в центре Русской Лапландии, А. В. Барченко. Как и Рерих, он представлял древнюю духовную традицию в виде единой и неразрывной цепи, начало которой — на Севере, а конец — в Тибете и Гималаях. «Калачакра» — санскритское слово. По-тибетски «колесо времени» — «дюнхор»; философский и эзотерический смысл тот же самый. Судьбу и будущность именно данной доктрины обсуждал с известнейшим бурятским ученым-этнографом Г. Ц. Цыбиковым (1873–1930), первым россиянином, еще в начале века проникшим в Тибет под видом ламы-паломника. Переписка Барченко с Цыбиковым чудом сохранилась в Государственном архиве в Улан-Удэ.

Из письма А. В. Барченко проф. Г. Ц. Цыбикову 24 марта 1927 г.

«<…> Глубокое раздумье привело меня к убеждению, что в марксизме человечество имеет начало именно такого мирового движения, которое должно привести человечество к тому великому столкновению цивилизаций, которое выражено в древнейших преданиях всех народов восточных. У ламаистов — в легенде о Шамбалийской войне. У мусульман — в легенде о приходе махди из Джаммбулая. У христиан и иудеев — в легенде пророка Иезекииля о великой последней войне между Севером и народом праведных, собранным из всех народов, живущих на вершине земли, — каковое описание явно отвечает той же Шамбале.

Это убеждение мое нашло себе подтверждение, когда я встретился с русскими, тайно хранившими в Костромской губернии Традицию Дюн-Хор. (В оригинале слово написано по-тибетски. — В.Д.). Эти люди значительно старше меня по возрасту и, насколько я могу оценить, более меня компетентные в самой Универсальной науке и в оценке современного международного положения. Выйдя из костромских лесов в форме простых юродивых (нищих), якобы безвредных помешанных, они проникли в Москву и отыскали меня <…> Посланный от этих людей под видом сумасшедшего произносил на площадях проповеди, которых никто не понимал, и привлекал внимание людей странным костюмом и идеограммами, которые он с собой носил. <…> Этого посланного — крестьянина Михаила Круглова — несколько раз арестовывали, сажали в ГПУ, в сумасшедшие дома. Наконец пришли к заключению, что он не помешанный, но безвредный. Отпустили его на волю и больше не преследуют. В конце концов, с его идеограммами случайно встретился в Москве и я, который мог читать и понимать их значение.

Таким образом, установилась связь моя с русскими, владеющими русской ветвью Традиции (Дюн-Хор). Когда я, опираясь лишь на общий совет одного южного монгола, <…> решился самостоятельно открыть перед наиболее глубокими идейными и бескорыстными государственными деятелями большевизма (имеются в виду прежде всего Ф. Э. Дзержинский и Г. В. Чичерин. — В.Д.) тайн (Дюн-Хор), то при первой же моей попытке в этом направлении меня поддержали совершенно неизвестные мне до того времени хранители древнейшей русской ветви Традиции (Дюн-Хор). Они постепенно углубляли мои знания, расширяли мой кругозор. А в нынешнем году <…> формально приняли меня в свою среду <…>».^{168}

Опять возникает таинственная линия: Россия — Тибет — Гималаи. Основная же цель обстоятельного обращения Барченко к Цыбикову — объединение духовных усилий всех носителей изначальной Традиции и древнего Универсального знания. В качестве первого шага для того Барченко предлагал организовать на территории России встречу представителей русского, бурятского, калмыцкого, монгольского, китайского, тибетского, уйгурского и ряда других народов, прежде всего из тогда еще единой Британской Индии, а также Афганистана^{169}. К сожалению, замысел остался неосуществленным: в 1930 году умирает Цыбиков, а Барченко переходит на работу в НКВД, где до самого своего ареста возглавляет сверхсекретную лабораторию, связанную с изучением воздействия физических полей на психику людей. После его расстрела в недрах службы безопасности навсегда исчезла 2томная работа Барченко по методике воздействия объемного энергополя на сознание человека, написанная в тюремной камере.

Кроме того, в процитированном выше отрывке содержатся совершенно поразительные факты! Барченко (и не он один — существовало целое сообщество хранителей древнего знания) имел, читал и понимал древнейшие тексты, написанные «идеографическим» письмом. Более того, похоже, что сохранились фотографии данных текстов. Быть может, они и есть тот заветный ключик, который отомкнет двери в такие тайники седой старины, о каких еще вчера даже не смело мечтать самое необузданное воображение. Не менее удивительно, что одна из общин хранителей древнего Универсального знания преспокойно жила в глухих лесах и тайных убежищах (скитах) Костромской губернии. Кто же они такие? Что с ними стало? И главное — осталось ли что-нибудь от них?

Но в письме Барченко к Цыбикову говорится еще о великой Шамбалийской войне. Начиная с 1924 года одна за другой в печати стали появляться работы известной французской путешественницы и исследовательницы культуры Востока Александры Давид-Неэль. Она только что вернулась из захватывающей поездки в Тибет, где ей удалось встретиться с самим Далай-ламой. Впечатления о почти невероятном путешествии и воистину фантастических встречах смелая француженка изложила в путевом дневнике «Путешествие парижанки в Лхасу: Пешком из Китая в Индию через Тибет под видом нищих паломников», а также в знаменитой книге «Мистики и маги Тибета», неоднократно издававшихся, в том числе и на русском языке.

Барченко, однако, имел в виду другую статью, которая называлась «Будущий герой Севера». Вот о ней-то и пойдет речь. Кто же он такой — будущий герой Севера? На Востоке его знает каждый! Да и в России, почитай, тоже. Это — знаменитый эпический богатырь Гэсэр-хан, главный герой и персонаж тибетской, монгольской, уйгурской, бурятской, тувинской и алтайской мифологий. «Гэсэриада» — один из величайших и обширнейших эпосов всех времен и народов. На протяжении тысячелетий каждый народ уточнял свое понимание этого древнейшего образа и его эпического жития, опирающегося в своем окончательном виде на буддийские традиции. Между тем нет сомнения в том, что корни сказаний о Гэсэре уходят в гиперборейскую старину. В любом тексте эпоса содержится множество соответствующих реминисценций. Они тесно переплетаются с проблематикой бажовских мифов, избранных главной темой настоящего исследования. В основу нижеследующих экскурсов и гипотез взята бурятская версия — одна из наиболее полных и наиболее близкая российскому читателю, поскольку неоднократно переводилась и переиздавалась на русском языке.

Безвестные хранители сакрального текста, передовавшие его от поколения к поколению, не скрывали, что все описанное в великой эпической поэме происходило в незапамятные времена —

Когда время из вечной вечности,
Как река, лишь брало начало,
Когда части из цельной цельности
Возникали мало-помалу,
Вот когда это было.
Тогда, при начале времени,
При истоке его из вечности,
Предсказанья сбывались вещие,
Задуманное становилось сказанным,
Сказанное становилось сделанным,
Цельное дробилось на части,
Слова превращались в вещи.^{170}

В мире, где живут и действуют герои «Гэсэриады», царит Золотой век, народ благоденствует, не зная горя и болезней:

Это было время, когда
Процветал человеческий род:
Много видел он солнца щедрот,
А болезней не знал никогда.
Изумрудной лоснились травой
Бесконечные поймы-луга
И бессмертного моря прибой
Гулом волн услаждал берега.^{171}

Стоит ли удивляться после всего сказанного, что ряд исследователей находят общие точки соприкосновения между сказаниями о Гэсэре и древнейшими переднеазиатскими языками в целом и шумерийским, в частности^{172}. Как всякий великий герой, Гэсэр принадлежит не только прошлому, но и будущему. Об этом, собственно, и писала Давид-Неэль, отмечавшая, что Гэсэр-хан — это герой, новое воплощение которого произойдет в северной Шамбале. Там он объединит своих сотрудников и вождей, сопровождавших его в прошлой жизни. Они все также воплотятся в Шамбале, куда их привлечет таинственная мощь их Владыки или те таинственные голоса, которые слышимы лишь посвященными.

В обширнейших сказаниях Гэсэр ведет нескончаемые битвы с силами зла, большая часть которых связана с Севером. Сам Гэсэр небесно-божественного происхождения. Его отец — главное небесное божество монголо-маньчжуро-тибетско-бурятско-алтайско-тувинского пантеона — Хормуста, мать — Дочь Солнца (к тому же еще и тесть — Морской царь). В конечном счете, в соответствии с буддийскими представлениями о перевоплощениях, Гэсэр — земная ипостась верховного небесного владыки. Корневая основа архаичного имени Хормуста та же, что и у древнерусского Солнцебога Хорса или древнеегипетского Хора. И всё это конечно же лишний раз доказывает общность происхождения языков и культур евразийских и прочих народов. Но само имя Хормуста-тенгри — исключительно монгольская огласовка. В других языках оно звучит по-разному: Хурмас, Хюрмас (Тюрмас, Хирмус, Хирмас, Хёрмос) (бурят.), Курбусту (тувинск.), Курбустан (алтайск.), Хормусда (маньчжурск), Хурмазта (согдийск.). И все они (согласно ламаистской версии) по функциям своим и происхождению сопрягаются с индийским Индрой и Вселенской полярной горой Меру, где и пребывает владыка небесного пантеона.

Верховный Отец направляет одного из своих сыновей — Гэсэра — на землю, дабы после перевоплощения и принятия человеческого облика он сделался могучим богатырем-батыром, заступником и покровителем рода человеческого. Небесное воинство Гэсэра — его 33 бесстрашных соратников-батыров, всегда готовых прийти на помощь своему повелителю. Между прочим, русские 33 богатыря, те самые, что «в чешуе как жар горя» — именно отсюда (в том смысле, конечно, что и Гэсэровы батыры, и русские фольклорные витязи — из общего источника). Гэсэр — не только гарант выживания и благоденствия человечества, на которое непрерывно покушаются черные демонические силы, но и провозвестник грядущего Золотого века, последний же однозначно в представлении людей был связан с Северной Шамбалой. Об этом свидетельствует и легендарный указ Гэсэра, который бережно переписывают и передают из поколения в поколение тибетские ламы:

Указ Гэсэр-хана

«У Меня много сокровищ, но могу дать их Моему народу лишь в назначенный срок. Когда воинство Северной Шамбалы принесет копие спасения, тогда открою горные тайники и разделите с воинством Мои сокровища поровну и живите в справедливости. Тому Моему Указу скоро поспеть над всеми пустынями. Когда золото Мое было развеяно ветрами, положил срок, когда люди Северной Шамбалы придут собирать Мое Имущество. Тогда заготовит Мой народ мешки для богатства, и каждому дам справедливую долю. <…> Можно найти песок золотой, можно найти драгоценные камни, но истинное богатство придет лишь с людьми Северной Шамбалы, когда придет время послать их. Так заповедано».^{173}

Как и в «Калевале», многие битвы эпоса о Гэсэре происходят на Крайнем Севере. Особенно жестоким и непримиримым было противостояние с «северным воинством» — так называемыми шарагольскими ханами. Даже буряты именуют их по-разному: еще и шараблинские или шарайдайские. В тибетских же сказаниях о Гэсэре его главные соперники зовутся совсем по-другому, зато весьма показательно — хоры (и снова мы сталкиваемся с северным «солнечным» корнем «хор»). О перипетиях длительного и бескомпромиссного соперничества читатель может узнать, прочитав эпос целиком. Здесь же достаточно будет сказать, что враги-шараголы были теснейшим образом связаны с Севером и владели техникой полета, что вновь нас возвращает к «крылатой» гиперборейской теме.

И на вооружении шараголов были не какие-то там крылья из птичьих перьев, а самый что ни на есть «взаправдашний» металлический самолет. Хотя и именовался он по старинке — «железная птица» (кстати, современные военные самолеты тоже называют «стальными птицами», хотя собственно стали в современном самолете меньше всего), но был сделан целиком из разных металлов:

Стали хитрым трудом трудиться
Три владыки, три колдуна.
Сотворили огромную птицу,
Что, казалось, земле равна.
Хан Саган-Гэрэл белолицый
Создал голову этой птицы
Из белейшего серебра,
Чтоб возвысилась, как гора.
Желтоликий Шара-Гэрэл
Отлил грудь из чистого золота,
Чтоб сверкала жарко и молодо.
Черноликий Хара-Гэрэл
Из железа выковал тело,
Чтобы черным блеском блестело.
Сын Сагана, Эрхэ-тайджа,
Чародействуя, ворожа,
Сделал крылья и оперенье
И вдохнул в нее душу живую
Для полета и для паренья.
Рукотворная птица разом
На высокое небо взлетела —
Как земля, велико ее тело!
Распростертые мощные крылья
И луну и солнце закрыли.
Расширялась когтистою тучею,
В небе тварь пожирая летучую.^{174}

Характерно, что три главных шарагольских хана олицетворяют здесь три основные расы человечества — белую, желтую и черную. Шарголинская птица-самолет тоже вернулась на Север, но только после того как ее повредила стрелой и чуть не сбила насмерть третья жена Гэсэра — Алма-Мэргэн (муж в это время был далеко, на охоте). Кстати, стрела, которая поразила железную Птицу зла, как она описывается в бурятском эпосе, скорее, напоминает современную противовоздушную ракету:

От большого пальца большая
Сила этой стреле дана!
Восемь верхних высот пронзая,
Сотрясла их до самого дна,
Семь глубин и низин потрясая,
Их стрела поразила насквозь.^{175}

Поврежденной птице-самолету потребовался трехгодичный ремонт. Для чего она удалилась к «скованному тяжелыми льдами» Ледовитому океану, на свою исконную базу на Крайнем Севере, в царство вечного холода и полярной ночи, «где лежит во тьме ледяной простор, // где трещит во мгле костяной мороз» и «где, как горы, ледяные торчат торосы»:

Я на родину вечного холода
Улечу и лягу на отдых
В ледовитых холодных водах<…>.^{176}

Однако рукотворное летающее детище оказалось «джинном, выпущенным из бутылки»: шарголинцы забеспокоились, что, оправившись от удара, «железная птица» расправится с собственными создателями. А потому сговорились ее уничтожить. Это им без труда удалось. Особый же интерес представляют полярные реалии, которые при этом описываются:

Как дойдешь до холодной границы,
Как дойдешь до страны ледяной,
Как дойдешь до воды ледовитой —
Ты ударь плетеным ремнем
Эту птицу, объятую сном,
И свали в поток ледовитый<…>^{177}

Герои «Гэсэра» — небожители и богатыри — немыслимы без непрестанных превращений и оборотничества. Этими чудесными способностями в одинаковой степени наделены как положительные герои (Гэсэр и его окружение), так и бесчисленные силы зла, противодействующие народному заступнику. С помощью шаманской магии и колдовства в осла превращается и сам Гэсэр-хан. Данный эпизод позволил даже замечательному этнографу и путешественнику, знатоку и толкователю «Гэсэриады» Григорию Николаевичу Потанину (1835–1920) провести параллель между русской былиной о Добрыне Никитиче (эпизод его обращения с помощью колдовства в тура) и соответствующим монгольским сказанием о Гэсэре. Эту мысль можно продолжить и дальше. Как уже было выше и неоднократно сказано: мотив мирового фольклора об оборотничестве однозначно прослеживается на Урале и, в частности, в бажовских сказах.

Буддийсие представления о Подземном царстве связаны с наказанием грешников в аду. Но и сюда проник не знающий преград Гэсэр, дабы вырвать из когтей злокозненных демонов и вернуть в мир живых свою любимую мать. Для этого Гэсэру пришлось превратиться в волшебную птицу Гаруду и пленить самого князя тьмы Эрлик-хана, в царстве которого есть всё: богатство, счастье, наслаждение, удовольствие, радость, страдание, слезы, веселье, смех, музыка, пение, сказки, пляски. И праведная душа может выбрать всё, что ей нравится. Если же Эрлик-хан посчитает, что душа этого достойна, то он даст ей любимое занятие. Судит он не только людей, но и животных, так как души всех живых существ одинаковы. Под землей находится 18 тама (адов), и в каждом из них Эрлик-хан имеет по 100 000 слуг, которые приводят в исполнение его приговоры.

Наиболее подробно о путешествии Гэсэра в Подземный мир рассказано в монгольской версии «Гэсэриады»:

«Тогда Гесер спускается на землю, обернувшись царственной птицей — Гаруди. А спустившись, направляется он к царю ада, Эрлик-хану. Хочет войти, но оказывается, крепко заперты врата восемнадцати адов.

— Отворите! — Не отворяют.

Тогда он разбивает адские врата и входит. Стал расспрашивать привратников восемнадцати адов, но ничего от них не добился.

Тогда, оставаясь у ворот ада, Гесер наслал на Эрлик-хана домового, душить его во сне. Но оказалось, что душой Эрлик-хана была мышь. Распознал это Гесер и обращает свою душу в хорька. Поставил он у входа в дымник свою золотую петлю, вместе с хорьком; а сверх дымника наставил свою серебряную петлю. Он рассчитал, что если мышь полезет снизу, то попадет в золотую западню и не вырвется; а если полезет сверху — угодит в серебряную ловушку, и ей не уйти.

Таким-то способом Гесер и поймал Эрлик-хана.

Связал его по рукам и припугнул своим железным посохом в девяносто девять звеньев.

— Сейчас же говори и показывай, где душа моей матушки? <…>

— Да она, должно быть, и сейчас находится вон там, в полынях, бросился Гесер. Смотрит, и оказывается, мать его здесь… Так Гесер разыскал душу своей матери и взял ее. Старика же он убил. Перебил и всех привратников восемнадцати адов. И сказал Гесер плененному им Эрлик-хану:

— Раз ты самовольно заточил в аду мою мать, то значит и всех-то смертных ты заточаешь в ад и правдой и кривдой!

— Видом я того не видывал, слухом я того не слыхивал! А если б и знал, то за что же заточил бы в ад твою мать?».^{178}

Монгольская версия получила широкое распространение также в Китае, где эпические образы и сюжеты оказались совмещенными с традиционными для этой страны драконами — властителями миров и стихий (рис. 69). Впрочем, на свою причастность к змеиному роду указывал сам Гэсэр, находясь еще в утробе матери, зачавшей сына чудесным образом:

«Возрождаюсь я, Гэсэр-Гарбо-Донруб. Верхняя часть моего тела исполнена признаков будд, десяти стран света, средняя — десяти великих тэнгриев, нижняя — великих царей драконов. А возродившись, буду я милостливым и премудрым Гэсэр-ханом <…>».^{179}

Отцом же Гэсэра стал сам Хормуста (в бурятской огласовке Хан Хурмас), тайно проникший под одеяло к Дочери Солнца (обращенной по воле богов в старуху) под видом горностая:

Однажды
Ночь была очень темна,
Наран Гоохон спала в постели одна,
Вдруг проснулась,
Будто кто-то с ней рядом был,
Вдруг очнулась,
Будто кто-то с ней только что говорил,
Вдруг вскочила,
Будто что-то ее только что обнимало,
Забравшись к ней под ветхое одеяло.
Но с этой ночи
Золотая матка ее оплодотворилась,
Но с этой ночи
Молоко в груди у нее заструилось,
Но в эту ночь, наверное,
Удовлетворилось ее желанье <…>.^{180}

Превращения, сплошные превращения — почти такие же, как в бажовских сказах.

Итак, всё замыкается на Севере. Потому что именно здесь когда-то и возникла сама возможность будущего единения многих, на первый взгляд никак не связанных между собой феноменов. Недаром Николай Рерих связывал сакральную восточную мифологему Шамбалы с «многим из цикла “Гэсэриады”», а также с Беловодьем, западноевропейским Граалем, русским Китежем и другими закодированными символами прошлого и настоящего.

Сказанное — не домыслы и не натяжка. Дело в том, что позднейшая концепция Шамбалы — всего лишь понятийная трансформация древнейших северных представлений о Белом острове Шветадвипа, что находится посреди (или вблизи) Молочного (то есть Ледовитого) океана и сопряжен с полярной горой Меру. Это и есть та самая Страна Счастья, где царил Золотой век. Между прочим, в акватории Ледовитого океана до сих пор значатся два острова под названием Белый: один входит в состав Шпицбергена, другой расположен вблизи устья Оби. Это дает основание некоторым авторам (А. И. Асов) привязывать данные географические точки (которые на самом деле обозначают исчезнувшие под водой обширные территории) к Беловодью и Гиперборее. Нелишне, однако, напомнить и о существовании в северной акватории еще одной «белой воды» — Белого моря.

По позднеантичным представлениям, остров, где пребывают души умерших героев, также именуется Белым. По своему первичному смыслу и предназначению он не мог быть не чем иным, кроме как одним из Островов Блаженных. Но из-за утраты эллинами былых географических знаний местонахождение острова впоследствии переместилось из района Крайнего Севера в Северное Причерноморье. Здесь на одном из прибрежных островов, носящих название Белый, действительно когда-то находился храм, воздвигнутый в честь Ахилла. Считалось, что именно сюда переместилась после смерти его душа, где она слилась с душою Елены: главная виновница Троянской войны стала загробной супругой Пелеева сына.

Существует также известное и очень популярное в прошлом на Руси начиная с конца XV века предание о том, что Александр Македонский после завоевания Индии и общения с тамошними мудрецами вовсе не повернул назад, а с небольшим отрядом устремился к Северу, дабы достичь райского Белого Острова и выведать там тайну бессмертия. Двигаться пришлось до самого края земли, через царство долгой (читай — полярной) ночи, где жили разные «дивьи люди» (которые уже упоминались выше), переваливать через высокие горы, «иже холми Севернии зовутся», как сказано в древнерусском тексте переводного романа «Александрия» — о самом знаменитом в древности завоевателе мира:

«Александр со своим войском некоего малого острова достиг, высокого весьма. И, взойдя на него, статую свою из золота на столпе высоком поставил, держащую меч в правой руке, которым указывала она на Македонские острова. Оттуда дошел с войском своим и, пройдя шесть дней, некоего места достиг. Гора высокая была тут, и к той горе человек привязан был железными цепями, очень высокий, тысяча саженей в высоту и двести саженей в ширину. Видя его, Александр удивился, и не смели они к нему подойти. И плакал тот человек — четыре дня голос его еще слышали. И, к другой огромной горе придя, жену огромную нашли, цепями привязанную, тысячей саженей в длину и двести саженей в ширину; и змей большой (здесь и далее выделено мной. — В.Д.) о ногу ее обвился, за уста держал ее, говорить не давая. Пройдя восемь дней, озеро увидели и много змей в нем было. <…>».^{181}

Согласитесь, что реалии «Александрии» очень напоминают антураж бажовских сказов с их золотоносными горами и большим змеем (Великим Полозом)? В русских фольклорных преданиях также живет память и о «дивьих народах», обитающих под землей на краю света. Известны разные версии этой легенды, одна даже вошла в канонический Сборник сказок Афанасьева, хотя к сказке в собственном смысле данного слова имеет отношение самое незначительное. В народном сознании древний сюжет о подземных жителях смешался с библейскими «Гогами и Магогами» и Александром Македонским: он-то якобы и загнал свирепых ворогов в глубь земли. Но они живы до сих пор и вырвутся на свободу перед самой кончиной мира.

Достигнув берегов Ледовитого океана, Александр переправился на заветный остров, именуемый также Макарийским, что в переводе с греческого означает Блаженный (и следовательно, полностью соответствует сведениям античных авторов об островах Блаженных, где жили титаны и царил Золотой век). Герой древнерусского повествования также нашел здесь подлинный рай:

«Видев же во отоце (на острове. — В.Д.) том древа высока зело, красна, овошми украшена, едина зряху. Друзии же цветяху, инии презреваху, плода же их множество на земле лежаху. Птицы же краснии на древех различными сладкими песни пояху. Под листвием же древ тех людие лежаху и источницы сладкими ис корении тех древ течаху».^{182}

Но сладкие источники и молочные реки с кисельными берегами царя Македонского нисколько не соблазнили, ему нужно было одно — эликсир бессмертия, чтобы навеки остаться владыкой Вселенной. Побывав в Солнечном городе с медными башнями и крышами, Александр наконец нашел источник вечной молодости, который представлял собой целое озеро: сушеная рыба, брошенная туда, тотчас же ожила и начала плавать. Но столь желанного бессмертия царь Македонии и всего мира, как известно, не обрел. Судьбой ему было предначертано иное: умереть в возрасте 33 лет и навсегда остаться молодым в памяти последующих поколений.

Уходя с берегов Ледовитого океана и оставляя за спиной Белый остров — Шветадвипу, Александр Македонский успел сочинить и оставить на сохранение жалованную грамоту всему роду славян (или мосхов — так сказано в одном из вариантов дошедшего текста) о незыблемых привилегиях на веки вечные. Грамота сия переписывалась и приводилась бессчетное количество раз в русских хронографах и летописцах, где по-разному поминается и Ледовитый океан: и «полунощное окиянское Ледовитое море», и «море полночное великое Окиан Ледовитый» и т. п. Ниже, однако, приводится — в силу большей компактности и внятности — перевод, заимствованный из прижизненного издания «Хроники всего мира» (1551) Марцина Бельского:

«Мы, Александр, сын верховного Бога Юпитера на небе и Филиппа, короля Македонского на земле, Повелитель мира от восхода до захода Солнца и от полудня до полночи, покоритель Мидийского и Персидского королевства, Греческих, Сирийских и Вавилонских и т. д. Просвещенному роду славянскому и его языку милость, мир, уважение и приветствие от нас и от наших преемников в управлении миром после нас. Так как вы всегда были с нами в верности искренни, в бою надежны и храбры и всегда безустанны были, мы жалуем и свободно даем вам навечно все земли от полунощного моря великого Ледовитого океана до Итальянского скалистого южного моря, дабы в этих землях никто не смел поселяться или обосновываться, но только род ваш, и если бы кто-нибудь из посторонних был здесь обнаружен, то станет вашим крепостным или прислужником со своим потомством навеки. <…>»^{183}

«Шветадвипа» — чисто древнеиндийский топоним, хотя санскритская лексема «швета» по смыслу и звучанию тождественна русскому слову и понятию «свет». Шветадвипа так и переводится — Страна (Остров) Света. После расщепления некогда единой индоарийской этнической и культурно-языковой общности сложились самостоятельные мифологемы, соответствовавшие, однако, первоначальному «полярному смыслу». У русских это — Беловодье. У древних греков и римлян — Острова Блаженных, что расположены «за Бореем — Северным ветром», то есть в северной части Океана, который, по античным представлениям, являлся бескрайней рекой, опоясавшей Землю. Острова Блаженных — Твердыня Крона и Царство Света (Шветадвипа, кстати, тоже иногда именуется Твердыня Света), где, согласно Пиндару, «под солнцем вечно дни — как ночи и ночи — как дни»:

Там горят золотые цветы (символика Золотого века. — В.Д.),
Возникая из трав меж сияющими деревьями
Или вспаиваемые потоками.
Там они обвивают руки венками и цепями цветочными
По правым уставам Радаманфа.^{184}

Радаманф (Радамант), сын Зевса и Европы, — один из судей, решающих, кого допустить или не допустить после смерти в Северный рай, так как, согласно позднейшим представлениям, Острова Блаженных сделались еще и прибежищем душ умерших. Более того, Блаженные острова стали еще ассоциироваться и с Подземным царством Аида, где, несмотря на вселявший живым ужас, продолжали действовать законы справедливости: в Подземный счастливый мир попадали души только достойных людей, которые устанавливали между собой естественную гармонию. Слово «острова» не должно вводить в заблуждение, ибо в античную эпоху островом считался отнюдь не только изолированный участок суши на море, реке или озере, но и более-менее обширные материковые территории, если их границами служили реки (так, древнее внутриконтинентальное государство Мероэ именно по данной причине считалось островом).

То, что царство Аида находится не где-нибудь, а далеко на Севере, видно из Гомеровой «Одиссеи». Встреча главного героя поэмы с душами умерших происходит в царстве полярной ночи. Ее описание носит явно вставной характер, так как нарушает все мыслимые и немыслимые маршруты хитроумного грека из Троады к родной Итаке. Попробуйте-ка сегодня проплыть из Турции в Грецию через Заполярье, где, как описывает Гомер, царит долгая ночь. А ведь именно такой немыслимый «крюк» пришлось проделать мужу Пенелопы, чтобы спустя почти десять лет попасть наконец в объятия супруги. Для общения с потусторонним миром Одиссею не пришлось спускаться ни в какие подземелья. Чтобы вызвать для разговора души умерших, нужно, оказывается, выкопать яму — длиной и шириной в локоть (но не где попало, а на краю земли и побережья океана, надо полагать Ледовитого), совершить возлияние медом, вином и водой, а спустя некоторое время принести в жертву бесплодную корову и черного барана. Вот души и слетятся из-под земли как мухи на сладкое. Детали эти вообще-то не очень существенны для рассматриваемой темы. Важно одно — всё описываемое происходит на Севере.

Другое название Страны загробного блаженства и счастья, перекочевавшее в средневековую, а затем и в современную культуру, — Элизиум, или Елисейские поля. На фундаменте этих архаичных представлений, в конечном счете, сформировалось и христианское понятие рая. Но вначале был северный остров — Шветадвипа. «Рамаяна» — великий индийский эпос, переполненный полярными реминисценциями, так описывает блаженный край, где живут люди, не ведающие ни бед, ни забот: «Здесь находится великий Белый Остров (Шветадвипа) вблизи Млечного (Ледовитого) океана (Кширода), где обитают великие, могучие люди, прекрасные как лунный свет. Они стройны и плечисты, наделены великой как физической, так и духовной силой, и голос их подобен грому». «Махабхарата» в книге «Нараяния» также подробнейшим образом описывает светозарную Страну Счастья — Шветадвипу (Белый Остров) «на севере Молочного моря», — где живут «Люди светлые, сияющие подобно месяцу».

Во времена создания «Рамаяны» и «Махабхараты» топоним Шамбала известен еще не был. В наше время никто не берется объяснить его происхождение. Но ниточка, связующая загадочное название с Царством Света, всё же имеется. Известна столица Шамбалы — Калапа. Образующая ее корневая основа «кал» имеет «солнечное происхождение». Санскритское «кал» — это русское «кол», в обоих языках означающее одно и то же — «колесо», «круг», в том числе и «солнечное колесо» или «солнечный круг». В русском и других славянских языках данное понятие в его первоначальном смысле дожило до наших дней.

Древнерусское и общеславянское наименование колеса — «коло». Одним из древних имен Солнца также было Кол(о). Соответственно, имя языческого Солнцебога нашло отражение в архаичных названиях реки Колы, а от нее — и всего Кольского полуострова. На Русском Севере есть также две другие реки с подобным же корнем и одинаковым названием — Колва: в Пермской области — приток Вишеры и в Ненецком национальном округе — приток Усы. А в Баренцевом море хорошо известен остров Колгуев. И так — вплоть до Колымы. Слова с корневой основой «кол» встречаются и в финно-угорских языках. Любопытно, что и название родины Ломоносова — Холмогоры (древнерусское — Колмогоры) происходит от древнечудского наименования данной местности Кольм — оно созвучно исконно русскому слову «холм», но генетически восходит к той общей доиндоевропейской лингвистической основе, которая связана с постоянно рождающимся и умирающим светилом Солнцем-Коло (отсюда, кстати, и финноугорское kalma — «смерть», «могила», и имя древнеиндийской богини смерти — Кали).

Санскритская лексема kala (об этом уже речь шла выше) имеет тройственный смысл и означает не только «смерть», на также «время» и «судьбу». Отсюда природно-циклическая и календарно-временная сущность Солнца-Колы совершенно органично увязывается еще с одним древнеиндийским божеством — богом времени Калой, от имени которого в дальнейшем произошли латинские слова «календы» (название первого дня месяца в лунном календаре древних римлян) и само понятие «календарь». Все эти смыслы неизбежно вобрало в себя и Коло-Солнце, олицетворяющее Колесо Времени (Калачакру) — символ Вечного возвращения в постоянной борьбе между Жизнью и Смертью. Мистический смысл солярного умирания и возрождения особенно усиливался на Севере, где Солнце надолго исчезало в полярную ночь и также надолго возвращалось в полярный день.

На территории России следы поклонения солнечному Колесу прослеживаются со времен каменного века. При раскопках палеолитической стоянки Сунгирь близ Владимира (бассейн реки Клязьмы) были найдены солнечные диски из бивня мамонта.

Позже эта идея воплощалась также в разного рода «украсах» — орнаментах, связанных с кругом или колесом. Так, на лопатках прялок изображалась Земля, освещенная Солнцем. На двух боковых «серьгах» лопаток помещали восходящее и заходящее Солнце, а его дневной путь отмечался различными солнечными знаками в верхней части прялки, расположенными как бы по дуге небосвода. В центре прялки помещалось или огромное Солнце, или же искристая композиция из разнолучевых розеток, символизирующих «белый свет», то есть всю Вселенную. Солярные (солнечные) мотивы из глубин веков дошли до наших дней также в виде вышивок, кружев, украшений, росписи посуды, резьбы по дереву, оконных наличников, внутреннего убранства покоев и т. п. Русский дом — это целая избяная Вселенная, отразившая в народной памяти Большой Космос, со всех сторон окружающий людское племя и глядящий на него тысячью глаз звезд и светил. Своими корнями солярно-космическая символика уходит в самые глубины общечеловеческой истории и культуры, связанные с Гипербореей — Северной Шамбалой.

Имеется еще один шамбалийский аспект, требующий научного осмысления и истолкования. Речь пойдет о так называемой внутренней Шамбале и каналах ее взаимодействия с Мировой Шамбалой. Во все времена и всеми без исключения Посвященными подчеркивалось: Шамбала — не предметная, а духовная реальность, аккумулирующая в себе всю тысячелетнюю мудрость человечества, и не только его одного. В этом смысле Шамбала действительно может представлять некоторую информационно-энергетическую структуру, сопряженную с историей и предысторией человеческого общества и вместе с тем существующую независимо от него. И каждый человек в принципе способен пробудить в себе и развить способности, позволяющие уловить позывы Мировой Шамбалы — разлитого повсюду информационно-энергетического «моря».

При этом неведомые пока генераторы физической, химической, биотической, психической и другой энергии находятся не только в бесконечных и недосягаемых далях Большого Космоса, но и совсем рядом, доступные всем, но при соблюдении определенных условий и достижении необходимого состояния. Существующее извечно глубинное информационное поле Вселенной кодирует и хранит в виде голограмм любую информацию, исходящую от живых и неживых структур.

С незапамятных времен многими великими умами утверждалось, что в любой точке Мироздания содержится информация обо всех событиях и сущностях Вселенной. Голография — изобретение недавнего времени. Однако задолго до ее открытия и теоретического обоснования голографическое постижение мира, выработанное путем длительных тренировок, было хорошо известно высшим посвященным в Тибете. Вот как характеризовал данную способность тибетских провидцев Далай-лама, отвечая на вопросы уже упоминавшейся французской путешественницы и исследовательницы Александры Давид-Неэль: «Один бодхисатва представляет собой основу, дающую начало бесчисленным магическим формам. Сила, рождаемая совершенной концентрацией его мысли, позволит ему в миллиардах миров одновременно делать видимым подобный себе призрак. Он может создавать не только человеческие формы, но и любые другие, даже неодушевленные предметы, например дома, изгороди, леса, дороги мосты и прочее».

Подобная информация не хранится пассивно, а отбирается, перерабатывается и передается в необходимых дозах, в необходимое время и в необходимом направлении. Процессы эти невозможны без непрерывной энергетической подпитки и информационного круговорота, в ходе которого возникают устойчивые смысловые структуры, сохраняемые и передаваемые от одних носителей (живых и неживых) к другим. Сказанное относится и к Слову. Известен афоризм средневекового индийского мудреца Бхартрихари: «Бесконечный, вечный Брахман (Космическое Всеединство. — В.Д.) — это сущность Слова, которое неуничтожимо». Перефразируя его, можно с полной уверенностью утверждать: «Бесконечная, вечная Вселенная непрерывно порождает и накапливает разнокачественную информацию (включая Слово). Потому-то эта информация неуничтожима и вечна как сама Вселенная, как весь бесконечный Космос. Включая Слово».

В указанном смысле устное Слово — это направленное волевым усилием акустическое выражение внутренней энергии индивида, приводящее в движение механизм раскодирования информации на различных физических уровнях, включая глубинный, — пока во многом неизвестный и неисследованный. По-другому это еще называется считыванием информации с ноосферы. Являясь объективной акустико-энергосмысловой структурой, Слово непосредственно замыкается на непрерывно формируемый и пополняемый информационный банк (поле) и репродуцирует заложенное в нем знание.

Всякое слово заключает в себе и конкретный смысл, который также кодируется на информационно-голографическом уровне и не зависит от языкового выражения. Слова в разных языках, особенно далеко отошедших друг от друга в процессе дифференциации, звучат по-разному, но смысл в них один и тот же. Можно в определенной мере даже говорить об информационных атомах или матрицах смысла, составляющих содержание мышления, существующих и вне сознания человека, но постоянно подпитываемых и обогащаемых им. Люди умирают, смысловые матрицы, содержащиеся в энергоинформационном поле, остаются. Названные смысловые матрицы, естественно, скрыты и закодированы, но поддаются расшифровке. Они обнаруживают для людей с разным уровнем развития и разные пласты знания, открывая при этом для каждого бездну нового и недоступного для постижения с помощью иных способов, кроме интеллектуальной и чувственной интуиции. Таким же путем черпают свое вдохновение и творчески одаренные личности.

В ноосфере аккумулированы некоторые идеи-эйдосы, которые, как полагал еще Платон, не формируются путем эмпирического обобщения опытных фактов, а припоминаются «в чистом виде». Они выступают своего рода организующим и направляющим началом познавательного процесса и существуют в виде своего рода атомов смысла. Законы смыслообразования, смыслозакрепления и смыслопередачи не тождественны скоррелированными с ними закономерностями фонетики или грамматики. По отношению к последним смысл оказывается первичным. Ему принадлежит примат и в процессе овладения языком. В определенном плане сказанное подтверждает и открытый Карлом Юнгом (1875–1961) архетип коллективного бессознательного. Где он может находиться? В нейронах? В генах? Частично, видимо, да, но лишь частично. Как объективно-природная и социально обусловленная матрица архетип коллективного бессознательного конечно же пребывает в ноосфере и транслируется оттуда в случае необходимости, пробуждаясь в каждом из нас как спящая почка на дереве.

С точки зрения космически обусловленных законов сохранения и распространения ноосферной информации совершенно не важно, каким конкретным путем это происходит. Важно только одно — чтобы информация была сохранена и от поколения к поколению передавалась живым потребителям. Через некоторые смысловые константы происходит кодировка энергоинформационного поля Земли и Вселенной, откуда устойчивая информация всегда может быть извлечена различными способами^{185} и в самой разнообразной форме, включая зрительные образы в виде живых картин или же обобщенных символов. В этом смысле мифологемы, как и научные понятия, исполняют роль своего рода ноосферной клавиши: произнести ее вслух или даже мысленно — значит активизировать соответствующий канал энергоинформационного поля, открывающий доступ к самой информации и предоставляющий возможность использовать такую информацию в благих или, напротив, зловредных целях.

Объективно существующее и независимое от конкретных сроков жизни отдельных индивидов информационное поле — едино, аккумулированные в нем атомы смыслов — едины, звуковое же буквенное выражение их в различных языках не совпадает и бесконечно вариативно. Неспроста, видимо, люди, обладающие телепатическими способностями, настаивают на том, что понимают мысли представителей любых, даже самых экзотических народов, не владея языком, на котором те говорят.

Ответить на традиционно-извечные вопросы «Что такое жизнь?», «Что такое смерть?» и «Что такое мысль?» невозможно в полной мере без учета выводов о Живой Вселенной, как ее понимал, к примеру, К. Э. Циолковский. Жизнь — явление космическое. Она — далеко не способ существования одних только белковых тел и нуклеиновых кислот, взятых сами по себе в отрыве от взаимосвязанных с ними других уровней движения материи. Жизнь — это способ существования всех материальных структур в иерархии живого тела — от вакуумной флуктуации до нервного волокна и сердечной мышцы. Если спроецировать идею Циолковского о живом атоме на современные представления о структуре материи, то выходит: все образующие живую клетку молекулы, атомы, элементарные частицы и поля также по-своему живы и наделены в определенном смысле психикой.

На какой уровень ни спустись — повсюду обнаруживается жизнеорганизованная материя со своими особенностями и возможностью трансформации. Живое организовано не по одной лишь горизонтали, но и по вертикали, причем — до самого «дна», а элементы, образующие живое вещество, могут считаться живыми лишь в составе самой живой системы. И обусловлена подобная иерархия живого глубинными закономерностями Большого и Малого Космоса в их целостности и диалектическом единстве.

Так не является ли в таком случае Шамбала как раз одним из сакральных центров концентрации Универсального Знания, равномерно распределенного в различных географических точках планеты, геологически приспособленных к приему информации, поступающей из биосферы Земли, а также ближнего и дальнего Космоса? И сколько подобных «шамбал» разбросано и сокрыто по всему миру? В том числе и на Русском Севере. Не за этим ли отправлялся на Кольский полуостров Барченко? А Рерих — на Алтай, в Тибет и Гималаи! Разве не Универсальное Знание в первую очередь пытались они там отыскать?

Так где же все-таки находится это Высшее Знание? Традиционно считается, что в тайных библиотеках-хранилищах труднодоступных монастырей или же в сундуках, упрятанных в горных пещерах или закопанных глубоко под землей. А что если в самом деле так?! Универсальное знание действительно хранится под землей, но только не в сундуках, а в виде вышеописанного энерго-информационного поля. Оно якобы и концентрируется здесь, впитывая и перерабатывая все умственные напряжения и достижения человечества, накопленные на протяжении многих тысячелетий. Это и есть та самая духовная Шамбала, которую нельзя увидеть глазами или пощупать руками, но которая в любое время может подпитать или насытить тысячелетней мудростью человечества (и не только его одного) каждого, кто заслужил это праведной жизнью, праведными помыслами и праведными деяниями. Кстати, Николай Константинович и Елена Ивановна Рерихи никогда не отрицали, что большая часть принадлежащих им эзотерических текстов возникла именно таким путем, в том числе и многотомная «Агни Йога». Подобное же происхождение имеют и многие священные тексты христианства, ислама, буддизма, иудаизма, зороастризма и др.

Похоже, что каналы концентрированного выхода Универсальной информации на поверхность ограничены и сосредоточены в строго определенных местах (зонах), обусловленных подходящими геологическими или геофизическими условиями. Причем общее количество таких сакральных мест достаточно велико, и они рассредоточены по всему земному шару. Это прекрасно понимали и адепты шамбалийского учения. Вот как трактуется, скажем, данный аспект применительно лишь к одному индостанскому региону:

«Во многих тантрических сочинениях говорится о многочисленных местах скопления силы, расположенных на этой планете магических местах, где пересекаются поля золотоносных энергий различных измерений и разные реальности накладываются друг на друга. Это мистические местности, и переживания посетивших их зависят от уровня духовной и кармической зрелости паломника. Тантрическая традиция Херука Чакрасамвара, к примеру, указывает двадцать четыре такие местности в Индии».^{186}

К зонам с повышенной энергетикой могут быть отнесены горы, ущелья, пещеры, подземные пустоты, провалы (в том числе и заполненные водой), естественные озера и реки, однородные пласты горных пород, руд и т. п. Следует также иметь в виду и направленность магнитного поля Земли в его соотношении с другими физическими полями планеты, Солнечной системы и всего галактического и окологалактического пространства. Исходя из всего вышесказанного, можно с полным основанием утверждать: Шамбала — это живой голос Космоса, физически материализованный через энергетические структуры Земли.

Данная моя концепция имеет по крайней мере три принципиальных следствия:

1. Шамбала — не одна, Шамбал — много.

2. Они располагаются в разных точках Земли.

3. Большая их часть находится под землей.

Эти выводы вполне сопрягаются с фактурой ряда бажовских сказов, действие которых развертывается на Урале. Поэтому ответ на постоянно витающий в воздухе вопрос: «Была ли подобная ноосферная Шамбала на Урале?» — может быть только положительным: «Безусловно была, есть и будет! Причем не одна, а превеликое множество!» На другой неизбежный вопрос: «А можно ли Хозяйку Медной горы считать охранительницей такой Шамбалы?» также не может быть иного, чем положительный, ответа. Более того, с научной точки зрения не придумать иного объяснения данного космотеллурического феномена, кроме как понимания его в плане визуализации ноосферного энергоинформационного поля Земли.

Краткая библиография

Агни Йога. В трех томах. Саратов, 1992.

Алексеева Л. М. Полярные сияния в мифологии славян. М., 2001.

Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000.

Андреев А. Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.

Андреев А. И. Время Шамбалы. СПб.-М., 2002.

Андросов В. П. Буддизм Нагарджуны. М., 2000.

Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990.

Антология фольклора народностей Сибири, Севера и Дальнего Востока. Красноярск, 1989.

Анучин Д. Н. К истории ознакомления с Сибирью до Ермака. Древнее русское сказание «О человецех незнаемых в Восточной стране» // Древности. Труды Московского археологического общества. Т. 14. М., 1890.

Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск, 1995.

Археология с древнейших времен до Средневековья. В 20 томах. М., 1981–2002. (Издание не завершено.)

Астарта. Вып. 1. Культурологические исследования из истории Древнего мира и Средних веков: проблемы женственности; Вып. 2. Женщина в структурах власти архаических и традиционных обществ. СПб., 1999.

Бажов П. П. Публицистика. Письма. Дневники. Свердловск, 1955.

Бажов П. П. Сказы. (Иллюстрации М. Митрофанова.) М., 2003.

Бажов П. П. Сочинения. В трех томах. М., 1986.

Бажов П. П. Уральские были. Свердловск, 1951.

Беляев Ю. А. 100 чудовищ Древнего мира: Мифологическая иллюстрированная энциклопедия. М., 1997.

Библиотека литературы Древней Руси в двадцати томах. Т. 1–11. М., 1997–2002. (Издание продолжается.)

Библиотека русского фольклора в двадцати томах. Т. 1–11. М., 1988–2002. (Издание продолжается.)

Бирюков В. П. Дореволюционный фольклор на Урале. Свердловск, 1936.

Бичурин Н. Я. (о. Иакинф). Описание Тибета в нынешнем его состоянии. В двух томах. СПб., 1828.

Бичурин Н. Я. (о. Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. В трех томах. М.-Л., 1950–1953.

Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Т. 1–3. (Индия — США — Англия), 1991.

Борисов А. А. У самоедов. СПб., 1907.

Буддизм: Словарь. М., 1992.

Буддийская мудрость. Минск, 2000.

Вардиман Е. Женщина в Древнем мире. М., 1990.

Васильев Л. С. История религий Востока. М., 1988.

Весть Шамбалы. Воронеж, 1998.

Гемуев И. Н. Мировоззрение манси: Дом и Космос. Новосибирск, 1990.

Гемуев И. Н., Сагалаев А. М. Религия народа манси: Культовые места. Новосибирск, 1986.

Гемуев И. Н., Сагалаев А. М., Соловьев А. И. Легенды и были таежного края. Новосибирск, 1989.

Генон Р. Царь мира. М., 1993.

Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. Киев — Москва, 1998.

Головнев А. В. Говорящие культуры: Традиции самодийцев и угров. Екатеринбург, 1995.

Грейвс Р. Белая Богиня. М., 1999.

Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. В трех томах. СПб., 1914–1930.

Грум-Гржимайло Г. Е. Почему китайцы рисуют демонов рыжеволосыми? (К вопросу о народах белокурой расы в Средней Азии.) СПб., 1899.

Гудзь-Марков А. В. Пантеоны богов индоевропейцев и прапантеон. М., 2001.

Гумбольдт А. Путешествие по Сибири. СПб., 1837.

Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1967.

Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989.

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970.

Гумилев Л. Н. Черная легенда: Друзья и недруги Великой Степи. М., 1994.

Гурина Н. Н. История культуры древнего населения Кольского полуострова. СПб., 1997.

Гусева Н. Р. Русские сквозь тысячелетия: Арктическая теория. М., 1998.

Давид-Неэль А. Путешествие парижанки в Лхасу: Пешком из Китая в Индию через Тибет под видом нищих паломников. М., 2000.

Демин В. Н. Гиперборея: Исторические корни русского народа. М., 2000.

Демин В. Н. Загадки Русского Севера. М., 1999.

Демин В. Н. Загадки Урала и Сибири. М., 2000.

Демин В. Н. Тайны биосферы и ноосферы. М., 2001.

Демин В. Н. Тайны русского народа: В поисках истоков Руси. М., 1997.

Древние цивилизации. М., 1989.

Древние курганы Алтая. Горно-Алтайск, 1998.

Древности камской чуди по коллекции Теплоуховых. СПб., 1902.

Древности Прикамья. М., б/г.

Древность. Арьи. Славяне. М., 1996.

Древность Урала // Очерки истории Урала. Вып. 2. Екатеринбург, 1996.

Древняя Сибирь. Л., 1976.

Духовная культура Урала // Очерки истории Урала. Вып. 3. Екатеринбург, 1997.

Жарникова С. В. К вопросу о возможной локализации священных гор Меру и Хары индоиранской (арийской) мифологии // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1988. № 11.

Женщина в мифах и легендах: Энциклопедический словарь. Ташкент, 1992.

Женщина и вещественный мир культуры у народов Европы и России. СПб., 1999.

Женщины в легендах и мифах. М., 1998.

Загадочные существа / Автор-составитель С. В. Кривушина. М., 2001.

Зеленин Д. К. Культ онгонов в Сибири. М.-Л., 1936.

Земля Ямал: Альбом ямальских экспедиций В. П. Евладова. М., 1998.

Иванов С. В. Орнамент народов Сибири как исторический источник. М.-Л., 1963.

Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь. М., 1996.

История Урала до 1861 г. М., 1989.

История Урала: С древнейших времен до конца XIX в. Кн. 1. Екатеринбург, 1998.

Каримуллин А. Прототюрки и индейцы Америки. По следам одной гипотезы. М., 1995.

Кереньи К. Элевсин: Архетипический образ матери и дочери. М., 2000.

Клемен К. Жизнь мертвых в религиях человечества. М., 2002.

Косвен М. О. Матриархат. М.-Л., 1948.

Кочетов А. Н. Буддизм. М., 1968.

Кузнецов Б. И. Бон и маздаизм. СПб., 2001.

Кузнецов Б. И. Древний Иран и Тибет. СПб., 1998.

Кулаковский Ю. А. Эсхатология и эпикуреизм в античном мире. СПб., 2002.

Кушелевский Ю. И. Северный полюс и земля Ямал (путевые записки). СПб., 1868.

Кызласов Л. Р. Древнейшая Хакасия. М., 1986.

Кызласов Л. Р. Древняя Тува (от палеолита до IX в.). М., 1979.

Кызласов Л. Р. История Южной Сибири в Средние века. М., 1984.

Кызласов Л. Р. Письменные известия о древних городах Сибири. М.,1992.

Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. М., 1995.

Кычанов Е. И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997.

Легенды и мифы Севера. М., 1985.

Ломоносов М. В. Краткое описание путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию; Прибавление: О северном мореплавании на восток по Сибирскому океану // Избранные произведения в двух томах. Т. 1. М., 1986.

Мажитов Н. А. Тайны древнего Урала. Уфа, 1973.

Матвеев А. К. Вершины Каменного пояса: Названия гор Урала. Челябинск, 1990.

Махабхарата. Кн. I. Адипарва. М.-Л., 1950.

Мировое Древо Иггдрасиль. Сага о Вёльсунгах. М., 2002.

Мифологии Древнего мира. М., 1977.

Мифология: Иллюстрированный энциклопедический словарь. СПб., 1996.

Мифология хантов. Томск, 2000.

Мифология: Энциклопедический справочник / Редактор-составитель Зарицкая Т. Минск, 2002.

Мифы древней Волги. Саратов,1996.

Мифы и магия индоевропейцев. Вып. 1–11. М., 1995–2002.

Мифы и предания ненцев Ямала. Тюмень, 2001.

Мифы народов мира. Энциклопедия в двух томах. М., 1980–1982.

Мочанов Ю. А. Древнейший палеолит Диринга и проблема внетропической прародины человечества. Новосибирск, 1992.

Мулдашев Э. Р. В поисках Города Богов. Т. 1. Трагическое послание древних. М., 2001.

Мулдашев Э. Р. От кого мы произошли? М., 1999.

Муллин Г. Практика Калачакры. М., 2002.

Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. В двух томах. М.,1999.

Никулина М. Про старинное житье и про тайную силу // Наука Урала. 2000. № 4–6.

Новые и достоверные известия о лапландцах в Финмархии, о их языке, обрядах, нравах и о прежде бывшем языческом их законе. М., 1792.

Оборин В. А., Чагин Г. Н. Чудские древности Рифея: пермский звериный стиль. Пермь, 1988.

Орфей: Языческие таинства. Мистерии восхождения. М., 2001.

Потанин Г. Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. М., 1899.

Потанин Г. Н. Ерке. Культ сына неба в Северной Азии. Томск, 1916.

Пржевальский Н. М. Путешествия по Азии. М., 2001.

Представления о смерти и локализация Иного мира у древних кельтов и германцев. М., 2002.

Путенихин В. П. Кугарчи: Биотопонимическое обоснование гипотезы происхождения и расселения уральских (уранских) народов в целом и башкир, в частности. Уфа, 2000.

Путешествия по Обскому Северу. Тюмень, 1999.

Путешествие по Уралу Гумбольдта, Эренберга и Розе в 1829 г. Екатеринбург, 1873.

Радхакришнан С. Индийская философия. Т. 1. М., 1956; Т. 2. М., 1957.

Рерих Н. К. Шамбала сияющая. М., 1991.

Ригведа: Мандалы I–IV. М., 1989; Мандалы V–VIII. М., 1995; Мандалы IX — Х. М., 1999.

Розенберг О. О. Труды по буддизму. М., 1991.

Сагалаев А. М. Алтай в зеркале мифа. Новосибирск, 1992.

Сагалаев А. М. Урало-алтайская мифология: Символ и архетип. Новосибирск, 1991.

Святский Д. О. Под сводом хрустального неба: Очерки по астральной мифологии в области религиозного и народного мировоззрения. СПб., 1913.

Святский Д. О. Соловецкие лабиринты и культ Солнца // Мироведение. Т. 17. 1928. № 2.

Сибирская советская энциклопедия. Т. 1–4. Новосибирск, 1929–194? (последний том в свет не вышел, существует в единственном машинописном экземпляре в Российской государственной библиотеке).

Символы буддизма, индуизма, тантризма. М., 1999.

Симченко Ю. Б. Тамги народов Сибири XVII века. М., 1965.

Симченко Ю. Б. Традиционные верования нганасан. В двух частях. М., 1996.

Смирнов Ю. А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения. М., 1997.

Соколова З. П. Ардви Сура иранцев и «Злата Баба» обских угров // Советская археология. 1990. № 3.

Субботина О., Трунов Ю. В слиянии судеб и сердец…: Философско-поэтический опыт постижения духовной истории Урала и России. Свердловск, 1998.

Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., 1989.

Тилак Б. Г. Арктическая родина в Ведах. М., 2001.

Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990.

Томас П. Легенды, мифы и эпос Древней Индии. СПб., 2000.

Топоров В. Н. Об иранском влиянии в мифологии народов Сибири и Центральной Азии // Кавказ и Средняя Азия в Древности и Средневековье. М., 1981.

Торчинов Е. А. Введение в буддологию. СПб., 2000.

Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 2000.

Флоринский В. М. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни: Опыт славянской археологии. В двух томах. Томск, 1894–1897.

Фольклор Русского Устья. М., 1986.

Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1980.

Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Дополнительный том. М.—К., 1998.

Фурдуй Р. С., Швайдак Ю. М. Прелесть тайны. Киев, 1992.

Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 1–4. М., 1961–1963.

Хэнкок Г. Следы Богов: В поисках истоков древних цивилизаций. М., 1997.

Цыбиков Г. Ц. Избранные труды. В двух томах. Новосибирск, 1991.

Человек пришел на Урал. Екатеринбург, 1998.

Чистов К. В. Легенда о Беловодье. Петрозаводск, 1962.

Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967.

Шамбала — это не миф. М., 2002.

Шергин Б. В. Океан — море русское. М., 1959.

Шилов Ю. А. Космические тайны курганов. М., 1990.

Шилов Ю. А. Прародина ариев. Киев, 1995.

Шрадер О. Индоевропейцы. СПб., 1913.

Щербатской Ф. И. Избранные труды по буддизму. М., 1988.

Элиаде М. История веры и религиозных идей. Т. 1–3. М., 2001–2002.

Энциклопедия сверхъестественных существ. М., 1997.

Яншина Э. М. Формирование и развитие древнекитайской мифологии. М., 1984.

Ястребов Е. В. Познание Урала до XVIII века. М., 2000.

Примечания

¹ Поразительна сама история создания бажовских сказов. По существу, они были написаны по стечению случайных обстоятельств. В годы политических репрессий, когда над Бажовым нависла угроза ареста, он удачно и вовремя исчез из поля зрения чекистов, на несколько недель поселился у родственницы в глухой уральской деревне и от нечего делать стал записывать сказы, услышанные в далеком детстве. Спустя некоторое время преследователи и недоброжелатели Бажова сами стали жертвами репрессий, а писатель вернулся в город и обнародовал подготовленные тексты, которые тотчас же получили широкий общественный резонанс.

² Теллурический (от латинск. tellus (telluris) — «земля») значит «относящийся к земле».

³ Хтонический — (как и теллурический) значит «относящийся к земле» (но только образован от другого корня — греческ. hthon — «земля, страна»; в древнегреческом языке есть еще одно слово, означающее «землю» — ge, от которого берут начало все международные названия наук о земле — «география», «геология», «геофизика» и т. д.; общеизвестно также имя античной богини земли — Гея).

⁴ Мей Л. А. Избранные произведения. Л., 1972. С. 159.

⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 2. М., 1986. С. 17–18.

⁶ См., напр.: Ермаков П. П. Воспоминания горного рабочего. Свердловск, 1947.

⁷ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 53–54.

⁸ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 57–58.

⁹ Ороним (от греч. oros— «гора») — географическое название объектов рельефа: гор, вершин, холмов, склонов, долин, урочищ, ущелий, каньонов, оврагов и т. п.

¹⁰ См.: http://www.geocities.com/Athens/Cyprus/6460/handbook/ index.html

¹¹ Мифы, сказки, легенды Бразилии. М., 1987. С. 207.

¹² См.: Потапов Л. Культ гор на Алтае // Советская этнография. 1946. № 2.

¹³ См.: Легенды и мифы Севера. М., 1985.

¹⁴ Островский А. Б. Мифология и верования нивхов. СПб., 1997. С. 223–224.

¹⁵ Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко: Сказки славян. Л., 1976. С. 112.

¹⁶ См.: Волшебное сокровище: Сказки и легенды Тибета. Новосибирск, 1997. С. 27–28. (Перевод Льва Гумилева).

¹⁷ Апулей. Золотой осел. М., 1956. С. 236.

¹⁸ Между прочим, древнеиндийское слово bhagas, от которого ведет родословную русское слово «бог», означает также «женские половые органы», а образованное от него словосочетание «бхагаяджня» обозначает соответствующий обряд и ритуальные церемонии, посвященные женским гениталиям, что является несомненным отголоском матриархальных отношений, древнейших верований и поклонения Великой Матери. (См.: Чаттопадхьяя Д. Локаята Даршана. М., 1961. С. 327).

¹⁹ См.: Грейвс Р. Белая богиня: историческая грамматика поэтической мифологии. М., 1999. С. 65–80.

²⁰ Лукиан. Собрание сочинений. Т. 2. М.-Л., 1935. С. 282.

²¹ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 71–72.

²² Павсаний. Описание Эллады. Т. 1. М., 1994. С. 67.

²³ Античные гимны. М., 1988. С. 212. (Перевод О.В. Смыки).

²⁴ Лосев А. Ф. Афина Паллада // Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб., 1999. С. 227.

²⁵ См.: Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000; Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.

²⁶ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 70.

²⁷ См.: Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. Т. 1. М., 1999. С. 275.

²⁸ Пре

²⁹ Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 1. М., 1957. С. 377.

³⁰ так!

³¹ так!

³² Былины Печоры. Т. 1. СПб.-М., 2001. С. 223.

³³ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 163–164.

³⁴ Каталог гор и морей. М., 1977. С. 44.

³⁵ Цюй Юань. Стихи. М., 1956. С. 70.

³⁶ Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 160.

³⁷ Янгал-Маа (перевод М. П. Плотникова) // В кн.: Князев В. В., Плотников М. П. Русь: Избранное. Тюмень, 1998. С. 358–359.

³⁸ Соколова З. П. Ардви-Сура иранцев и «Злата Баба» обских угров // Советская археология. 1990. № 3.

³⁹ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 197, 198. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

⁴⁰ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 174. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

⁴¹ Цит по: Время сновидений: Мифы и легенды аборигенов Австралии. М., 1887. С. 5–6.

⁴² Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 210–211.

⁴³ Сибирские сказы, предания, легенды. Новосибирск, 1959. С. 16–17.

⁴⁴ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 243–244.

⁴⁵ Тотем — символическая номинация родоплеменной принадлежности, обозначающая родственную связь, но не по семейным узам, а по объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным, растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или предметом (например, камнем).

⁴⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 268–269.

⁴⁷ См.: Купер Дж. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 102.

⁴⁸ См.: Завойко Г. К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии // Этнографическое обозрение. 1914. № 3–4.

⁴⁹ См.: Физиолог Александрийской редакции. М., 1998. С. 19.

⁵⁰ См.: Славянский фольклор. М.,1987. С. 149–152.

⁵¹ См.: Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. М., 1965. С. 46 и последующие.

⁵² Былины. В 25 томах. Т. 2. Былины Печоры. СПб.-М., 2001. С. 330.

⁵³

Подходила тут вода да синеморская,
Поднимала тут вода все зелены луга,
А стоял тут Лука да по колен воды,
А стоял тут Лука да до пояс воды,
А стоял тут Лука да до грудей воды.
Подносило тут колоду водоплавную —
А заскакивал Лука да на колодину.
Относило колоду да во синё морё,
Переносило колоду да за синё морё —
Подносило ей под горы Сарочинские…

((Там же. С. 323).)

⁵⁴ Там же.

⁵⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 222.

⁵⁶ Махабхарата. Рамаяна. («Библиотека всемирной литературы»). М., 1974. С. 362.

⁵⁷ так!

⁵⁸ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 162.

⁵⁹ так!

⁶⁰ Там же. С. 7.

⁶¹ Там же. С. 14.

⁶² Любовная связь со Змеем и рождение от него в конечном счете благородного героя — популярный сюжет архаичных славянских преданий, коренящийся, как уже было сказано, в древнеарийских представлениях о змееногих нагах, легко и часто вступавших в плотскую связь с людьми. В южнославянском эпосе (сербском, хорватском и болгарском) эта фантастическая тема проходит красной нитью. Еще недавно сербские девушки пели:

Ты меня сватаешь, мама,
Сватаешь, а не спросишь,
Хочу ли я пойти замуж.
Змей меня любит, мама,
Змей любит, возьмет меня в жены.
Под вечер ко мне приходит,
И нынче придет под вечер.
<…>

(Перевод Давида Самойлова)

⁶³ Былины и песни Алтая. Барнаул, 1988. С. 112.

⁶⁴ Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. СПб., 2000. С. 73.

⁶⁵ См., напр.: Буслаев Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии // Русский вестник. 1872. № 10; 1873. № 1, 4.

⁶⁶ См.: Коробко Н. И. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче // Известия отделения русского языка и словесности (ИОРЯС). 1908. Т. XIII. Кн. 1. С. 292–328.

⁶⁷ См.: Легенды и сказки индейцев Латинской Америки. М.-Л., 1962. С. 274–277.

⁶⁸ См.: Там же. С. 200–206.

⁶⁹ См.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990.

⁷⁰ Будон. Жизнь Нагарджуны. Приложение в кн.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990. С. 229.

⁷¹ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 144–145.

⁷² См.: Сказки народов Азии. М., 1988. С. 444–448.

⁷³ См., напр.: Волшебное сокровище: Сказки и легенды Тибета. Новосибирск, 1997. С. 45–55.

⁷⁴ См.: Сказки народов Вьетнама. М., 1970. С. 305–311.

⁷⁵ См.: Сказки и мифы Океании. М., 1970. С. 199–200.

⁷⁶ Завойко К. В Костромских лесах по Ветлуге-реке // Труды Костромского научного общества по изучению местного края. Вып. 8. Кострома, 1917. С. 34.

⁷⁷ Мифы и сказки бушменов. М.,1983. С. 100.

⁷⁸ Время сновидений: Мифы и легенды аборигенов Австралии. М., 1987. С. 42.

⁷⁹ Между прочим, в одном из вариантов сказки «Царевна-лягушка», представленном в классическом собрании А. Н. Афанасьева, лягушка предстает не в образе скромной девушки, писаной красавицы, а в виде злобной и кровожадной ведьмы: «Прилетела (!) лягушка, железным пихтелем (пестом. — В.Д.) стучит и говорит: «Фу! Русским духом пахнет, каб Иван-царевич попался, я б его разорвала!» (Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 2. М., 1957. С. 333). Это вполне соответствует представлению о Великой Богине (Бабе Яге), каким оно сложилось во времена матриархата.

⁸⁰ Представления о реинкарнации в древности было распространено по всему миру. В частности, исследователи северной мифологии и культуры давно и неоднократно отмечали, что всемирно известные бронзовые фигурки птицелюдей и зверолюдей, найденные в основном на Северном Урале и в Предуралье, представляют собой не что иное как наглядную иллюстрацию к концепции переселения душ. (См., напр.: Чижова Л. В. Пермское культовое литье — птицелюди и зверолюди. Автореферат кандидатской диссертации. Л., 1983).

⁸¹ http://norse.ulver.com/texts/volsunga.html.

⁸² Стурлусон С. Круг земной. М., 1980. С. 14.

⁸³ См.: Немирович-Данченко В. Н. Лопь белоглазая: Из поездки в полярный край. М., 1902.

⁸⁴ В некоторых фольклорных записях «дивьи люди» отождествляются с библейскими «Гогами и Магогами», образы которых, в свою очередь, восходят к искаженным представлениям о древних обитателях Севера, живших здесь еще в незапамятные (скорее всего гиперборейские) времена. Подобного рода рассказ, связанный с Александром Македонским, приведен в собрании русских народных сказок А. Н. Афанасьева: «<…> Царь Александр Македонский от этих дивьих народов не струсил; начал с ними воевать. Долго ли, коротко ли он с ними вел войну — это неведомо; только дивьи народы струсились и пустились от него бежать. Он за ними, гнать-гнать, и загнал их в такие трущобы, пропасти и горы, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Там-то они и скрылись от царя Александра Македонского. Что же сделал с ними царь Александр? Он свел над ними одну гору с другою сводом, и поставил на своде трубы, и ушел назад в свою землю. Подуют ветры в трубы, и подымется страшный вой; они, сидя там, кричат: “О, видно еще жив Александр Македонский!” Эти Гоги и Магоги до сих пор еще живы и трепещут Александра. А выйдут оттудова перед самою кончиною света» (Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. Т. 3. С. 43).

⁸⁵ Народная проза. М., 1992. С. 470.

⁸⁶ Носилов К. Д. На Новой Земле. СПб., 1903. С. 29–31.

⁸⁷ Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 245–246. (Перевод Д. С. Лихачева).

⁸⁸ Немирович-Данченко В. Н. Страна холода. М., 1877. С. 124.

⁸⁹ Барченко А. В. Из мрака. М., 1991. С. 386–387.

⁹⁰ Цит. по: Васильев В. И. Сиртя — легенда или реальность? // Советская этнография. 1970. № 1.

⁹¹ Такая табуированная закрытость присуща и другим северным народам. На Ямале мне довелось беседовать с одним из хранителей сакрального знания хантов. Он поведал мне очень много интересного и нигде не опубликованного. Но когда речь зашла о тайных проходах под землю, он наотрез отказался обсуждать данную тему, заметив только, что такие проходы ему известны, но он никогда и никому их не покажет, ибо последствием разглашения тайны является смерть.

⁹² См., напр.: Головнев А. В., Зайцев Г. С., Прибыльский Ю. П. История Ямала. Тобольск — Яр-Сале, 1994.

⁹³ Цит. по книге: Встречь солнцу. М., 1987.

⁹⁴ Плано Карпини Дж. дель. История монгалов. <…> М., 1997. С. 47–48.

⁹⁵ НЛО. 2002. № 28. С. 19.

⁹⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 101–102.

⁹⁷ Деникен Э. фон. Золото богов. М., 1998. С. 12.

⁹⁸ Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 1. М., 1957. С. 302.

⁹⁹ См.: Абхазские сказки. Сухуми, 1974. С. 55.

¹⁰⁰ Ончуков Н. Е. Северные сказки. Т. 1. СПб., 1998. С. 99.

¹⁰¹ См.: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 59.

¹⁰² Цит. по: Брагинский И. С. Из истории таджикской народной поэзии. М., 1956. С. 104.

¹⁰³ См.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 2. М., 1957. С. 100.

¹⁰⁴ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 280–281.

¹⁰⁵ Дениска

¹⁰⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 233–234.

¹⁰⁷ Гесиод. Полное собрание текстов. М., 2001. С. 24.

¹⁰⁸ Там же. С. 42.

¹⁰⁹ Калевала. М., 1977. С. 40. (Перевод Л. Бельского)

¹¹⁰ Античные гимны. М., 1988. С. 107. (Полидегмон, то есть «вмещающий, принимающий многих» — одно из эвфемеистических имен Аида.

¹¹¹ Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 214.

¹¹² Законы Ману. М., 1960. С. 187.

¹¹³ См.: Кереньи К. Элевсин: архетипический образ матери и дочери. М., 2000. С. 54.

¹¹⁴ Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. СПб., 1997. С. 69.

¹¹⁵ См.: Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. Харьков, 1956. С. 135–136.

¹¹⁶ Цит. по: Мифологии Древнего мира. М.,1977. С. 360–361.

¹¹⁷ Фирдоуси. Шахнаме. Т. 1. М., 1957. С. 45. (Перевод Ц.Б. Бану-Лахути).

¹¹⁸ Младшая Эдда. Л., 1970. С. 48–49.

¹¹⁹ Старшая Эдда. М.—Л., 1963. С. 15.

¹²⁰ Там же. С. 11.

¹²¹ Там же.

¹²² См.: Вагнер Р. Кольцо нибелунга. М., 2001. С. 59.

¹²³ Парацельс. Магический архидокс. М… 1997. С. 100–101.

¹²⁴ Лукан. Фарсалия. М., 1993. С. 20.

¹²⁵ Ирландские саги. М., 1961. С. 142–143. (Перевод А. А. Смирнова).

¹²⁶ Там же. С. 138.

¹²⁷ Там же. С. 140.

¹²⁸ Неба

¹²⁹ Цит. по: Бадж У. Египетская религия. Египетская магия. М., 1996. С. 106.

¹³⁰ Плутарх. Исида и Осирис. Киев, 1996. С. 67–68.

¹³¹ Розанов В. В. Возрождающийся Египет. М., 2002. С. 144.

¹³² Гильгамеш // Ново-Басманная, 19 (альманах). М., 1990. С. 279. (Перевод Николая Гумилева).

¹³³ Там же. С. 284–285.

¹³⁴ См., напр.: Топоров В. Н. Об иранском влиянии в мифологии народов Сибири и Центральной Азии // Кавказ и Средняя Азия в Древности и Средневековье. М., 1981; Демин В. Н. Загадки Урала и Сибири. М., 2000; Зинченко Н. Н. И возвестила земля… Екатеринбург, 2000. По-хантыйски кали также значит «мертвец, покойник, труп» (см.: Мифология хантов. Томск, 2000. С. 152).

¹³⁵ Ностратическая теория в языкознании (от лат. noster — «наш») — научная гипотеза, развиваемая с начала XX века рядом зарубежных и отечественных лингвистов, согласно которой на промежуточном отрезке развития языков народов мира существовала единая макросемья, включающая несколько семей и языков Евразии и Африки — индоевропейские, картвельские, семито-хамитские, уральские, тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжурские, дравидские, корейский, а также отчасти этрусский, чукотско-камчатские, японский, нивхский, юкагирский. Перечисленные языки иногда также называют бореальными, борейскими, а саму гипотезу — сибирской. Данная теория доказывает не только былое языковое единство, но также и общее происхождение народов — носителей языков.

¹³⁶ См., напр.: Карьялайнен К. Ф. Религия югорских народов. Т. 2. Томск, 1992. С. 245 и последующие.

¹³⁷ См.: Народы Поволжья и Приуралья: Коми-зыряне. Коми-пермяки. Мирийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. С. 398.

¹³⁸ См.: Мокшин Н. Ф. Религиозные верования мордвы. Саранск,1998. С. 83.

¹³⁹ См.: Народы Поволжья и Приуралья: Коми-зыряне. Коми-пермяки. Мирийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. С. 145.

¹⁴⁰ См.: Гондатти Н. Л. Следы язычества инородцев северо-западной Сибири. М., 1888. С. 40.

¹⁴¹ Янгал-Маа (Перевод М. П. Плотникова) // В кн.: Князев В. В., Плотников М. П. Русь: Избранное. Тюмень, 1998. С. 417–418.

¹⁴² Калевипоэг: Эстонский народный эпос. (Перевод В. Державина и А. Кочеткова). Таллин, 1950. С. 250.

¹⁴³ Представления о связи загробного мира с водной стихией были присущи и славянской мифологии. Как известно, одно из обобщенных наименований Царства мервых — Навь (точно так же назывался и мертвец). Лексема считается устаревшей, хотя она и сохранилась в современном слове «наваждение». От того же корня образовано название реки Невы, в свою очередь, возникшее от гидронима Нево (архаичное имя самого большого европейского озера — Ладожского). Гидросистема Нево — Нева семантически как раз и связана с представлениями древних славян (как и соседствующих с ними угро-финнов) о водной наполненности Царства мертвых. Ладога — Нево — одна из сакральных географических точек российской территории со множеством аномальных и непознанных явлений, вроде периодически возникающих подводных и подземных гулов, действительно способных создать впечатление о преисподней. Да и само бескрайнее озеро, особенно во время неистовых бурь, создает впечатление разбушевавшейся бездны. (См.: Комлев В. Явь и навь: человеческие и мировые. СПб., 2002. С. 13 и др.).

¹⁴⁴ У хозяина Подземного мира есть имя — Мана (откуда второе название Туонелы, а также ее подземной реки — Манала). Это архаичное божество по вокализации своего имени легко сопрягается с арийским первопредком Ману (коему приписываются знаменитые «Законы Ману»). Думается, совпадение совсем не случайно: оно явственно свидетельствует о былой гиперборейской общности архаичных культурных героев. Одако после распада этнолингвистической общности (как это впоследствии было и среди прапредков индоевропейских протоэтносов) смысловые функции и социальные роли прежних героев могли поменяться.

¹⁴⁵ Лённрот Э. Калевала: Эпическая поэма на основе древних карельских и финских народных песен. Петрозаводск, 1999. С. 178. (Перевод Э. Киуру и А. Мишин).

¹⁴⁶ К коренным тюркоязычным народам в России в настоящее время относятся: татары, башкиры, чуваши, якуты, алтайцы, балкарцы, долганы, карачаевцы, кумыки, ногайцы, тофалары, тувинцы, хакасы, шорцы, чулымцы.

¹⁴⁷ См.: Месарош Д. Памятники старой чувашской веры. Чебоксары, 2000. С. 198–199.

¹⁴⁸ Нюогун Боотур Стремительный: Якутский героический эпос олонхо. Якутск, 1975. С. 301.

¹⁴⁹ См.: Баранов И. Г. Верования и обычаи китайцев. М., 1999. С. 233–184.

¹⁵⁰ См.: Лар Л. А. Шаманы и боги. Тюмень, 1998. С. 22–23.

¹⁵¹ См.: Ксенофонтов Г. В. Легенды о шаманах. Иркутск, 1928.

¹⁵² Кодзики: Записи о деяниях древности. СПб., 1994. С. 40. (Перевод Е. М. Пинус с моими редакционными уточнениями. — В.Д.).

¹⁵³ См.: Никольский Н. М. Происхождение и история белорусской свадебной обрядности. Минск, 1956.

¹⁵⁴ См.: Бахофен И. Материнское право // Классики мирового религиоведения. М., 1996. С. 221.

¹⁵⁵ См.: Дж Купер. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 245–246.

¹⁵⁶ См.: Вардиман Е. Женщина в Древнем мире. М., 1990. С. 298.

¹⁵⁷ Прорисовки женских и мужских знаков см.: Бадер О. Н. Каповая пещера: Палеолитическая живопись. М., 1965.

¹⁵⁸ См., напр.: Дашибалов Б. Б. Культ пещер у бурят и его древние истоки // «Банзаровские чтения», посвященные 170-летию Доржи Банзарова. Улан-Удэ, 1992.

¹⁵⁹ Порфирий. О пещере нимф // Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб., 1999. С. 579. (Перевод А. А. Тахо-Годи).

¹⁶⁰ Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М., 1996. С. 196.

¹⁶¹ См.: Татарские края. 2002. № 10.

¹⁶² Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 324–325.

¹⁶³ Урал-Батыр // Башкирский народный эпос. М., 1977. С. 265. (Перевод Н. В. Кидайш-Покровской, А. С. Мирбадалевой, А. И. Хакимовой).

¹⁶⁴ См.: С. Кривошеев, Д. Пленкин (фото). Карта Создателя // Итоги. (Интернет-версия). 2002. № 13.

¹⁶⁵ См., напр.: Григорьева Т. П. Иньская фаза эволюции // Алтай — Космос — Микрокосм. Барнаул, 1995. С. 18–27.

¹⁶⁶ Пржевальский Н. М. Из Зайсана через Хами в Тибет и верховья Желтой реки. СПб., 1883.

¹⁶⁷ Рерих Н. К. Шамбала сияющая. М.,1991. С. 12.

¹⁶⁸ Цит. по копии письма, полученного из Национального архива Республики Бурятия.

¹⁶⁹ Барченко стремился попасть в труднодоступный горный район Афганистана, в печально знаменитые ныне пещеры Тора-Бора, где в начале XX века побывал Гурджиев. Откуда, собственно, и появились сведения (никем до сих пор, естественно, не подтвержденные), что именно в глубине этих многокилометровых пещер как раз и находится один из древних центров Универсального знания, а также, быть может, один из проходов в подземное царство Агарты. Увы, теперь это вряд ли удастся доказать или опровергнуть. Пещеры, превращенные афганскими талибами в военные склады и убежища, стали одной из главных целей американских авианалетов и были уничтожены с помощью вакуумных бомб.

¹⁷⁰ Гэсэр: Бурятский народный героический эпос. Т. 1. Улан-Удэ, 1986. С. 16. (Перевод Владимира Солоухина).

¹⁷¹ Гэсэр: Бурятский героический эпос. М., 1973. С. 262. (Перевод Семена Липкина).

¹⁷² См., напр.: Грозный Б. Древнейшие судьбы Передней Азии // Вестник древней истории. 1940. № 3–4; Целих Г. И. Происхождение селькупов. Томск, 1972; Чагдуров С. Ш. Происхождение Гэсэриады. Новосибирск, 1980.

¹⁷³ Цит. по: Рерих Н. К. Сердце Азии. Минск, 1991. С. 66.

¹⁷⁴ Гэсэр: Бурятский героический эпос. М., 1973. С. 310, 313. (Перевод Семена Липкина).

¹⁷⁵ Там же. С. 215–316.

¹⁷⁶ Там же. С. 321.

¹⁷⁷ Там же. С. 322.

¹⁷⁸ Гесериада: Сказание о милостливом Гесер Мерген-хане, искоренителе десяти зол в десяти странах света. М.-Л., 1936. С. 118–119. (Перевод С. А. Козина).

¹⁷⁹ Там же. С. 43. (Выделено мной. — В.Д.).

¹⁸⁰ Гэсэр: Бурятский народный героический эпос. Т. 1. Улан-Удэ, 1986. С. 86–87. (Перевод Владимира Солоухина).

¹⁸¹ Александрия // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV века. М., 1982. С. 107. (Перевод Е. И. Ваннеевой).

¹⁸² Там же. С. 108.

¹⁸³ Цит по: Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII века. СПб., 1996. С. 54.

¹⁸⁴ Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 17–18.

¹⁸⁵ Если несколько упростить господствующие научные представления, то они выглядят примерно следующим образом. Материально-вещественный мир представляет собой бесчисленное множество изолированных друг от друга тел, частиц и создаваемых ими полей. Они точно «мячики» в воздушной, безвоздушной и иной среде, между которыми происходит обмен разного рода информацией. В действительности всё обстоит иначе, можно даже сказать — наоборот. В основе Мироздания заложена бесконечная и неисчерпаемая среда, названная очень неудачно физическим вакуумом (но других, более удачных терминов пока не предложено). Изолированные же тела (все от элементарных частиц до галактик, включая, разумеется, и живых существ) являются всего лишь проявлениями этой объективно-природной среды. Они не плавают в ней, как в море корабли, а являются как бы сгустками ее самой. Потому-то и информация поступает в виде энергетических импульсов, прежде всего в саму эту первичную среду, выступающую как своего рода информационный банк Вселенной, и откуда индивид может черпать смысловую ноосферную информацию и тем же путем передавать ее дальше.

¹⁸⁶ Муллин Г. Практика Калачакры. М., 2002. С. 177.

Краткая библиография

Агни Йога. В трех томах. Саратов, 1992.

Алексеева Л. М. Полярные сияния в мифологии славян. М., 2001.

Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000.

Андреев А. Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.

Андреев А. И. Время Шамбалы. СПб.-М., 2002.

Андросов В. П. Буддизм Нагарджуны. М., 2000.

Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990.

Антология фольклора народностей Сибири, Севера и Дальнего Востока. Красноярск, 1989.

Анучин Д. Н. К истории ознакомления с Сибирью до Ермака. Древнее русское сказание «О человецех незнаемых в Восточной стране» // Древности. Труды Московского археологического общества. Т. 14. М., 1890.

Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск, 1995.

Археология с древнейших времен до Средневековья. В 20 томах. М., 1981–2002. (Издание не завершено.)

Астарта. Вып. 1. Культурологические исследования из истории Древнего мира и Средних веков: проблемы женственности; Вып. 2. Женщина в структурах власти архаических и традиционных обществ. СПб., 1999.

Бажов П. П. Публицистика. Письма. Дневники. Свердловск, 1955.

Бажов П. П. Сказы. (Иллюстрации М. Митрофанова.) М., 2003.

Бажов П. П. Сочинения. В трех томах. М., 1986.

Бажов П. П. Уральские были. Свердловск, 1951.

Беляев Ю. А. 100 чудовищ Древнего мира: Мифологическая иллюстрированная энциклопедия. М., 1997.

Библиотека литературы Древней Руси в двадцати томах. Т. 1–11. М., 1997–2002. (Издание продолжается.)

Библиотека русского фольклора в двадцати томах. Т. 1–11. М., 1988–2002. (Издание продолжается.)

Бирюков В. П. Дореволюционный фольклор на Урале. Свердловск, 1936.

Бичурин Н. Я. (о. Иакинф). Описание Тибета в нынешнем его состоянии. В двух томах. СПб., 1828.

Бичурин Н. Я. (о. Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. В трех томах. М.-Л., 1950–1953.

Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Т. 1–3. (Индия — США — Англия), 1991.

Борисов А. А. У самоедов. СПб., 1907.

Буддизм: Словарь. М., 1992.

Буддийская мудрость. Минск, 2000.

Вардиман Е. Женщина в Древнем мире. М., 1990.

Васильев Л. С. История религий Востока. М., 1988.

Весть Шамбалы. Воронеж, 1998.

Гемуев И. Н. Мировоззрение манси: Дом и Космос. Новосибирск, 1990.

Гемуев И. Н., Сагалаев А. М. Религия народа манси: Культовые места. Новосибирск, 1986.

Гемуев И. Н., Сагалаев А. М., Соловьев А. И. Легенды и были таежного края. Новосибирск, 1989.

Генон Р. Царь мира. М., 1993.

Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. Киев — Москва, 1998.

Головнев А. В. Говорящие культуры: Традиции самодийцев и угров. Екатеринбург, 1995.

Грейвс Р. Белая Богиня. М., 1999.

Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. В трех томах. СПб., 1914–1930.

Грум-Гржимайло Г. Е. Почему китайцы рисуют демонов рыжеволосыми? (К вопросу о народах белокурой расы в Средней Азии.) СПб., 1899.

Гудзь-Марков А. В. Пантеоны богов индоевропейцев и прапантеон. М., 2001.

Гумбольдт А. Путешествие по Сибири. СПб., 1837.

Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1967.

Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989.

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970.

Гумилев Л. Н. Черная легенда: Друзья и недруги Великой Степи. М., 1994.

Гурина Н. Н. История культуры древнего населения Кольского полуострова. СПб., 1997.

Гусева Н. Р. Русские сквозь тысячелетия: Арктическая теория. М., 1998.

Давид-Неэль А. Путешествие парижанки в Лхасу: Пешком из Китая в Индию через Тибет под видом нищих паломников. М., 2000.

Демин В. Н. Гиперборея: Исторические корни русского народа. М., 2000.

Демин В. Н. Загадки Русского Севера. М., 1999.

Демин В. Н. Загадки Урала и Сибири. М., 2000.

Демин В. Н. Тайны биосферы и ноосферы. М., 2001.

Демин В. Н. Тайны русского народа: В поисках истоков Руси. М., 1997.

Древние цивилизации. М., 1989.

Древние курганы Алтая. Горно-Алтайск, 1998.

Древности камской чуди по коллекции Теплоуховых. СПб., 1902.

Древности Прикамья. М., б/г.

Древность. Арьи. Славяне. М., 1996.

Древность Урала // Очерки истории Урала. Вып. 2. Екатеринбург, 1996.

Древняя Сибирь. Л., 1976.

Духовная культура Урала // Очерки истории Урала. Вып. 3. Екатеринбург, 1997.

Жарникова С. В. К вопросу о возможной локализации священных гор Меру и Хары индоиранской (арийской) мифологии // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1988. № 11.

Женщина в мифах и легендах: Энциклопедический словарь. Ташкент, 1992.

Женщина и вещественный мир культуры у народов Европы и России. СПб., 1999.

Женщины в легендах и мифах. М., 1998.

Загадочные существа / Автор-составитель С. В. Кривушина. М., 2001.

Зеленин Д. К. Культ онгонов в Сибири. М.-Л., 1936.

Земля Ямал: Альбом ямальских экспедиций В. П. Евладова. М., 1998.

Иванов С. В. Орнамент народов Сибири как исторический источник. М.-Л., 1963.

Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь. М., 1996.

История Урала до 1861 г. М., 1989.

История Урала: С древнейших времен до конца XIX в. Кн. 1. Екатеринбург, 1998.

Каримуллин А. Прототюрки и индейцы Америки. По следам одной гипотезы. М., 1995.

Кереньи К. Элевсин: Архетипический образ матери и дочери. М., 2000.

Клемен К. Жизнь мертвых в религиях человечества. М., 2002.

Косвен М. О. Матриархат. М.-Л., 1948.

Кочетов А. Н. Буддизм. М., 1968.

Кузнецов Б. И. Бон и маздаизм. СПб., 2001.

Кузнецов Б. И. Древний Иран и Тибет. СПб., 1998.

Кулаковский Ю. А. Эсхатология и эпикуреизм в античном мире. СПб., 2002.

Кушелевский Ю. И. Северный полюс и земля Ямал (путевые записки). СПб., 1868.

Кызласов Л. Р. Древнейшая Хакасия. М., 1986.

Кызласов Л. Р. Древняя Тува (от палеолита до IX в.). М., 1979.

Кызласов Л. Р. История Южной Сибири в Средние века. М., 1984.

Кызласов Л. Р. Письменные известия о древних городах Сибири. М.,1992.

Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. М., 1995.

Кычанов Е. И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997.

Легенды и мифы Севера. М., 1985.

Ломоносов М. В. Краткое описание путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию; Прибавление: О северном мореплавании на восток по Сибирскому океану // Избранные произведения в двух томах. Т. 1. М., 1986.

Мажитов Н. А. Тайны древнего Урала. Уфа, 1973.

Матвеев А. К. Вершины Каменного пояса: Названия гор Урала. Челябинск, 1990.

Махабхарата. Кн. I. Адипарва. М.-Л., 1950.

Мировое Древо Иггдрасиль. Сага о Вёльсунгах. М., 2002.

Мифологии Древнего мира. М., 1977.

Мифология: Иллюстрированный энциклопедический словарь. СПб., 1996.

Мифология хантов. Томск, 2000.

Мифология: Энциклопедический справочник / Редактор-составитель Зарицкая Т. Минск, 2002.

Мифы древней Волги. Саратов,1996.

Мифы и магия индоевропейцев. Вып. 1–11. М., 1995–2002.

Мифы и предания ненцев Ямала. Тюмень, 2001.

Мифы народов мира. Энциклопедия в двух томах. М., 1980–1982.

Мочанов Ю. А. Древнейший палеолит Диринга и проблема внетропической прародины человечества. Новосибирск, 1992.

Мулдашев Э. Р. В поисках Города Богов. Т. 1. Трагическое послание древних. М., 2001.

Мулдашев Э. Р. От кого мы произошли? М., 1999.

Муллин Г. Практика Калачакры. М., 2002.

Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. В двух томах. М.,1999.

Никулина М. Про старинное житье и про тайную силу // Наука Урала. 2000. № 4–6.

Новые и достоверные известия о лапландцах в Финмархии, о их языке, обрядах, нравах и о прежде бывшем языческом их законе. М., 1792.

Оборин В. А., Чагин Г. Н. Чудские древности Рифея: пермский звериный стиль. Пермь, 1988.

Орфей: Языческие таинства. Мистерии восхождения. М., 2001.

Потанин Г. Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. М., 1899.

Потанин Г. Н. Ерке. Культ сына неба в Северной Азии. Томск, 1916.

Пржевальский Н. М. Путешествия по Азии. М., 2001.

Представления о смерти и локализация Иного мира у древних кельтов и германцев. М., 2002.

Путенихин В. П. Кугарчи: Биотопонимическое обоснование гипотезы происхождения и расселения уральских (уранских) народов в целом и башкир, в частности. Уфа, 2000.

Путешествия по Обскому Северу. Тюмень, 1999.

Путешествие по Уралу Гумбольдта, Эренберга и Розе в 1829 г. Екатеринбург, 1873.

Радхакришнан С. Индийская философия. Т. 1. М., 1956; Т. 2. М., 1957.

Рерих Н. К. Шамбала сияющая. М., 1991.

Ригведа: Мандалы I–IV. М., 1989; Мандалы V–VIII. М., 1995; Мандалы IX — Х. М., 1999.

Розенберг О. О. Труды по буддизму. М., 1991.

Сагалаев А. М. Алтай в зеркале мифа. Новосибирск, 1992.

Сагалаев А. М. Урало-алтайская мифология: Символ и архетип. Новосибирск, 1991.

Святский Д. О. Под сводом хрустального неба: Очерки по астральной мифологии в области религиозного и народного мировоззрения. СПб., 1913.

Святский Д. О. Соловецкие лабиринты и культ Солнца // Мироведение. Т. 17. 1928. № 2.

Сибирская советская энциклопедия. Т. 1–4. Новосибирск, 1929–194? (последний том в свет не вышел, существует в единственном машинописном экземпляре в Российской государственной библиотеке).

Символы буддизма, индуизма, тантризма. М., 1999.

Симченко Ю. Б. Тамги народов Сибири XVII века. М., 1965.

Симченко Ю. Б. Традиционные верования нганасан. В двух частях. М., 1996.

Смирнов Ю. А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения. М., 1997.

Соколова З. П. Ардви Сура иранцев и «Злата Баба» обских угров // Советская археология. 1990. № 3.

Субботина О., Трунов Ю. В слиянии судеб и сердец…: Философско-поэтический опыт постижения духовной истории Урала и России. Свердловск, 1998.

Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., 1989.

Тилак Б. Г. Арктическая родина в Ведах. М., 2001.

Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990.

Томас П. Легенды, мифы и эпос Древней Индии. СПб., 2000.

Топоров В. Н. Об иранском влиянии в мифологии народов Сибири и Центральной Азии // Кавказ и Средняя Азия в Древности и Средневековье. М., 1981.

Торчинов Е. А. Введение в буддологию. СПб., 2000.

Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 2000.

Флоринский В. М. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни: Опыт славянской археологии. В двух томах. Томск, 1894–1897.

Фольклор Русского Устья. М., 1986.

Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1980.

Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Дополнительный том. М.—К., 1998.

Фурдуй Р. С., Швайдак Ю. М. Прелесть тайны. Киев, 1992.

Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 1–4. М., 1961–1963.

Хэнкок Г. Следы Богов: В поисках истоков древних цивилизаций. М., 1997.

Цыбиков Г. Ц. Избранные труды. В двух томах. Новосибирск, 1991.

Человек пришел на Урал. Екатеринбург, 1998.

Чистов К. В. Легенда о Беловодье. Петрозаводск, 1962.

Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967.

Шамбала — это не миф. М., 2002.

Шергин Б. В. Океан — море русское. М., 1959.

Шилов Ю. А. Космические тайны курганов. М., 1990.

Шилов Ю. А. Прародина ариев. Киев, 1995.

Шрадер О. Индоевропейцы. СПб., 1913.

Щербатской Ф. И. Избранные труды по буддизму. М., 1988.

Элиаде М. История веры и религиозных идей. Т. 1–3. М., 2001–2002.

Энциклопедия сверхъестественных существ. М., 1997.

Яншина Э. М. Формирование и развитие древнекитайской мифологии. М., 1984.

Ястребов Е. В. Познание Урала до XVIII века. М., 2000.

Примечания

¹ Поразительна сама история создания бажовских сказов. По существу, они были написаны по стечению случайных обстоятельств. В годы политических репрессий, когда над Бажовым нависла угроза ареста, он удачно и вовремя исчез из поля зрения чекистов, на несколько недель поселился у родственницы в глухой уральской деревне и от нечего делать стал записывать сказы, услышанные в далеком детстве. Спустя некоторое время преследователи и недоброжелатели Бажова сами стали жертвами репрессий, а писатель вернулся в город и обнародовал подготовленные тексты, которые тотчас же получили широкий общественный резонанс.

² Теллурический (от латинск. tellus (telluris) — «земля») значит «относящийся к земле».

³ Хтонический — (как и теллурический) значит «относящийся к земле» (но только образован от другого корня — греческ. hthon — «земля, страна»; в древнегреческом языке есть еще одно слово, означающее «землю» — ge, от которого берут начало все международные названия наук о земле — «география», «геология», «геофизика» и т. д.; общеизвестно также имя античной богини земли — Гея).

⁴ Мей Л. А. Избранные произведения. Л., 1972. С. 159.

⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 2. М., 1986. С. 17–18.

⁶ См., напр.: Ермаков П. П. Воспоминания горного рабочего. Свердловск, 1947.

⁷ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 53–54.

⁸ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 57–58.

⁹ Ороним (от греч. oros— «гора») — географическое название объектов рельефа: гор, вершин, холмов, склонов, долин, урочищ, ущелий, каньонов, оврагов и т. п.

¹⁰ См.: http://www.geocities.com/Athens/Cyprus/6460/handbook/ index.html

¹¹ Мифы, сказки, легенды Бразилии. М., 1987. С. 207.

¹² См.: Потапов Л. Культ гор на Алтае // Советская этнография. 1946. № 2.

¹³ См.: Легенды и мифы Севера. М., 1985.

¹⁴ Островский А. Б. Мифология и верования нивхов. СПб., 1997. С. 223–224.

¹⁵ Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко: Сказки славян. Л., 1976. С. 112.

¹⁶ См.: Волшебное сокровище: Сказки и легенды Тибета. Новосибирск, 1997. С. 27–28. (Перевод Льва Гумилева).

¹⁷ Апулей. Золотой осел. М., 1956. С. 236.

¹⁸ Между прочим, древнеиндийское слово bhagas, от которого ведет родословную русское слово «бог», означает также «женские половые органы», а образованное от него словосочетание «бхагаяджня» обозначает соответствующий обряд и ритуальные церемонии, посвященные женским гениталиям, что является несомненным отголоском матриархальных отношений, древнейших верований и поклонения Великой Матери. (См.: Чаттопадхьяя Д. Локаята Даршана. М., 1961. С. 327).

¹⁹ См.: Грейвс Р. Белая богиня: историческая грамматика поэтической мифологии. М., 1999. С. 65–80.

²⁰ Лукиан. Собрание сочинений. Т. 2. М.-Л., 1935. С. 282.

²¹ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 71–72.

²² Павсаний. Описание Эллады. Т. 1. М., 1994. С. 67.

²³ Античные гимны. М., 1988. С. 212. (Перевод О.В. Смыки).

²⁴ Лосев А. Ф. Афина Паллада // Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб., 1999. С. 227.

²⁵ См.: Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000; Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.

²⁶ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 70.

²⁷ См.: Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. Т. 1. М., 1999. С. 275.

²⁸ Пре

²⁹ Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 1. М., 1957. С. 377.

³⁰ так!

³¹ так!

³² Былины Печоры. Т. 1. СПб.-М., 2001. С. 223.

³³ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 163–164.

³⁴ Каталог гор и морей. М., 1977. С. 44.

³⁵ Цюй Юань. Стихи. М., 1956. С. 70.

³⁶ Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 160.

³⁷ Янгал-Маа (перевод М. П. Плотникова) // В кн.: Князев В. В., Плотников М. П. Русь: Избранное. Тюмень, 1998. С. 358–359.

³⁸ Соколова З. П. Ардви-Сура иранцев и «Злата Баба» обских угров // Советская археология. 1990. № 3.

³⁹ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 197, 198. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

⁴⁰ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 174. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

⁴¹ Цит по: Время сновидений: Мифы и легенды аборигенов Австралии. М., 1887. С. 5–6.

⁴² Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 210–211.

⁴³ Сибирские сказы, предания, легенды. Новосибирск, 1959. С. 16–17.

⁴⁴ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 243–244.

⁴⁵ Тотем — символическая номинация родоплеменной принадлежности, обозначающая родственную связь, но не по семейным узам, а по объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным, растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или предметом (например, камнем).

⁴⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 268–269.

⁴⁷ См.: Купер Дж. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 102.

⁴⁸ См.: Завойко Г. К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии // Этнографическое обозрение. 1914. № 3–4.

⁴⁹ См.: Физиолог Александрийской редакции. М., 1998. С. 19.

⁵⁰ См.: Славянский фольклор. М.,1987. С. 149–152.

⁵¹ См.: Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. М., 1965. С. 46 и последующие.

⁵² Былины. В 25 томах. Т. 2. Былины Печоры. СПб.-М., 2001. С. 330.

⁵³

Подходила тут вода да синеморская,
Поднимала тут вода все зелены луга,
А стоял тут Лука да по колен воды,
А стоял тут Лука да до пояс воды,
А стоял тут Лука да до грудей воды.
Подносило тут колоду водоплавную —
А заскакивал Лука да на колодину.
Относило колоду да во синё морё,
Переносило колоду да за синё морё —
Подносило ей под горы Сарочинские…

((Там же. С. 323).)

⁵⁴ Там же.

⁵⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 222.

⁵⁶ Махабхарата. Рамаяна. («Библиотека всемирной литературы»). М., 1974. С. 362.

⁵⁷ так!

⁵⁸ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 162.

⁵⁹ так!

⁶⁰ Там же. С. 7.

⁶¹ Там же. С. 14.

⁶² Любовная связь со Змеем и рождение от него в конечном счете благородного героя — популярный сюжет архаичных славянских преданий, коренящийся, как уже было сказано, в древнеарийских представлениях о змееногих нагах, легко и часто вступавших в плотскую связь с людьми. В южнославянском эпосе (сербском, хорватском и болгарском) эта фантастическая тема проходит красной нитью. Еще недавно сербские девушки пели:

Ты меня сватаешь, мама,
Сватаешь, а не спросишь,
Хочу ли я пойти замуж.
Змей меня любит, мама,
Змей любит, возьмет меня в жены.
Под вечер ко мне приходит,
И нынче придет под вечер.
<…>

(Перевод Давида Самойлова)

⁶³ Былины и песни Алтая. Барнаул, 1988. С. 112.

⁶⁴ Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. СПб., 2000. С. 73.

⁶⁵ См., напр.: Буслаев Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии // Русский вестник. 1872. № 10; 1873. № 1, 4.

⁶⁶ См.: Коробко Н. И. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче // Известия отделения русского языка и словесности (ИОРЯС). 1908. Т. XIII. Кн. 1. С. 292–328.

⁶⁷ См.: Легенды и сказки индейцев Латинской Америки. М.-Л., 1962. С. 274–277.

⁶⁸ См.: Там же. С. 200–206.

⁶⁹ См.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990.

⁷⁰ Будон. Жизнь Нагарджуны. Приложение в кн.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990. С. 229.

⁷¹ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 144–145.

⁷² См.: Сказки народов Азии. М., 1988. С. 444–448.

⁷³ См., напр.: Волшебное сокровище: Сказки и легенды Тибета. Новосибирск, 1997. С. 45–55.

⁷⁴ См.: Сказки народов Вьетнама. М., 1970. С. 305–311.

⁷⁵ См.: Сказки и мифы Океании. М., 1970. С. 199–200.

⁷⁶ Завойко К. В Костромских лесах по Ветлуге-реке // Труды Костромского научного общества по изучению местного края. Вып. 8. Кострома, 1917. С. 34.

⁷⁷ Мифы и сказки бушменов. М.,1983. С. 100.

⁷⁸ Время сновидений: Мифы и легенды аборигенов Австралии. М., 1987. С. 42.

⁷⁹ Между прочим, в одном из вариантов сказки «Царевна-лягушка», представленном в классическом собрании А. Н. Афанасьева, лягушка предстает не в образе скромной девушки, писаной красавицы, а в виде злобной и кровожадной ведьмы: «Прилетела (!) лягушка, железным пихтелем (пестом. — В.Д.) стучит и говорит: «Фу! Русским духом пахнет, каб Иван-царевич попался, я б его разорвала!» (Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 2. М., 1957. С. 333). Это вполне соответствует представлению о Великой Богине (Бабе Яге), каким оно сложилось во времена матриархата.

⁸⁰ Представления о реинкарнации в древности было распространено по всему миру. В частности, исследователи северной мифологии и культуры давно и неоднократно отмечали, что всемирно известные бронзовые фигурки птицелюдей и зверолюдей, найденные в основном на Северном Урале и в Предуралье, представляют собой не что иное как наглядную иллюстрацию к концепции переселения душ. (См., напр.: Чижова Л. В. Пермское культовое литье — птицелюди и зверолюди. Автореферат кандидатской диссертации. Л., 1983).

⁸¹ http://norse.ulver.com/texts/volsunga.html.

⁸² Стурлусон С. Круг земной. М., 1980. С. 14.

⁸³ См.: Немирович-Данченко В. Н. Лопь белоглазая: Из поездки в полярный край. М., 1902.

⁸⁴ В некоторых фольклорных записях «дивьи люди» отождествляются с библейскими «Гогами и Магогами», образы которых, в свою очередь, восходят к искаженным представлениям о древних обитателях Севера, живших здесь еще в незапамятные (скорее всего гиперборейские) времена. Подобного рода рассказ, связанный с Александром Македонским, приведен в собрании русских народных сказок А. Н. Афанасьева: «<…> Царь Александр Македонский от этих дивьих народов не струсил; начал с ними воевать. Долго ли, коротко ли он с ними вел войну — это неведомо; только дивьи народы струсились и пустились от него бежать. Он за ними, гнать-гнать, и загнал их в такие трущобы, пропасти и горы, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Там-то они и скрылись от царя Александра Македонского. Что же сделал с ними царь Александр? Он свел над ними одну гору с другою сводом, и поставил на своде трубы, и ушел назад в свою землю. Подуют ветры в трубы, и подымется страшный вой; они, сидя там, кричат: “О, видно еще жив Александр Македонский!” Эти Гоги и Магоги до сих пор еще живы и трепещут Александра. А выйдут оттудова перед самою кончиною света» (Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. Т. 3. С. 43).

⁸⁵ Народная проза. М., 1992. С. 470.

⁸⁶ Носилов К. Д. На Новой Земле. СПб., 1903. С. 29–31.

⁸⁷ Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 245–246. (Перевод Д. С. Лихачева).

⁸⁸ Немирович-Данченко В. Н. Страна холода. М., 1877. С. 124.

⁸⁹ Барченко А. В. Из мрака. М., 1991. С. 386–387.

⁹⁰ Цит. по: Васильев В. И. Сиртя — легенда или реальность? // Советская этнография. 1970. № 1.

⁹¹ Такая табуированная закрытость присуща и другим северным народам. На Ямале мне довелось беседовать с одним из хранителей сакрального знания хантов. Он поведал мне очень много интересного и нигде не опубликованного. Но когда речь зашла о тайных проходах под землю, он наотрез отказался обсуждать данную тему, заметив только, что такие проходы ему известны, но он никогда и никому их не покажет, ибо последствием разглашения тайны является смерть.

⁹² См., напр.: Головнев А. В., Зайцев Г. С., Прибыльский Ю. П. История Ямала. Тобольск — Яр-Сале, 1994.

⁹³ Цит. по книге: Встречь солнцу. М., 1987.

⁹⁴ Плано Карпини Дж. дель. История монгалов. <…> М., 1997. С. 47–48.

⁹⁵ НЛО. 2002. № 28. С. 19.

⁹⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 101–102.

⁹⁷ Деникен Э. фон. Золото богов. М., 1998. С. 12.

⁹⁸ Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 1. М., 1957. С. 302.

⁹⁹ См.: Абхазские сказки. Сухуми, 1974. С. 55.

¹⁰⁰ Ончуков Н. Е. Северные сказки. Т. 1. СПб., 1998. С. 99.

¹⁰¹ См.: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 59.

¹⁰² Цит. по: Брагинский И. С. Из истории таджикской народной поэзии. М., 1956. С. 104.

¹⁰³ См.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 2. М., 1957. С. 100.

¹⁰⁴ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 280–281.

¹⁰⁵ Дениска

¹⁰⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 233–234.

¹⁰⁷ Гесиод. Полное собрание текстов. М., 2001. С. 24.

¹⁰⁸ Там же. С. 42.

¹⁰⁹ Калевала. М., 1977. С. 40. (Перевод Л. Бельского)

¹¹⁰ Античные гимны. М., 1988. С. 107. (Полидегмон, то есть «вмещающий, принимающий многих» — одно из эвфемеистических имен Аида.

¹¹¹ Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 214.

¹¹² Законы Ману. М., 1960. С. 187.

¹¹³ См.: Кереньи К. Элевсин: архетипический образ матери и дочери. М., 2000. С. 54.

¹¹⁴ Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. СПб., 1997. С. 69.

¹¹⁵ См.: Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. Харьков, 1956. С. 135–136.

¹¹⁶ Цит. по: Мифологии Древнего мира. М.,1977. С. 360–361.

¹¹⁷ Фирдоуси. Шахнаме. Т. 1. М., 1957. С. 45. (Перевод Ц.Б. Бану-Лахути).

¹¹⁸ Младшая Эдда. Л., 1970. С. 48–49.

¹¹⁹ Старшая Эдда. М.—Л., 1963. С. 15.

¹²⁰ Там же. С. 11.

¹²¹ Там же.

¹²² См.: Вагнер Р. Кольцо нибелунга. М., 2001. С. 59.

¹²³ Парацельс. Магический архидокс. М… 1997. С. 100–101.

¹²⁴ Лукан. Фарсалия. М., 1993. С. 20.

¹²⁵ Ирландские саги. М., 1961. С. 142–143. (Перевод А. А. Смирнова).

¹²⁶ Там же. С. 138.

¹²⁷ Там же. С. 140.

¹²⁸ Неба

¹²⁹ Цит. по: Бадж У. Египетская религия. Египетская магия. М., 1996. С. 106.

¹³⁰ Плутарх. Исида и Осирис. Киев, 1996. С. 67–68.

¹³¹ Розанов В. В. Возрождающийся Египет. М., 2002. С. 144.

¹³² Гильгамеш // Ново-Басманная, 19 (альманах). М., 1990. С. 279. (Перевод Николая Гумилева).

¹³³ Там же. С. 284–285.

¹³⁴ См., напр.: Топоров В. Н. Об иранском влиянии в мифологии народов Сибири и Центральной Азии // Кавказ и Средняя Азия в Древности и Средневековье. М., 1981; Демин В. Н. Загадки Урала и Сибири. М., 2000; Зинченко Н. Н. И возвестила земля… Екатеринбург, 2000. По-хантыйски кали также значит «мертвец, покойник, труп» (см.: Мифология хантов. Томск, 2000. С. 152).

¹³⁵ Ностратическая теория в языкознании (от лат. noster — «наш») — научная гипотеза, развиваемая с начала XX века рядом зарубежных и отечественных лингвистов, согласно которой на промежуточном отрезке развития языков народов мира существовала единая макросемья, включающая несколько семей и языков Евразии и Африки — индоевропейские, картвельские, семито-хамитские, уральские, тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжурские, дравидские, корейский, а также отчасти этрусский, чукотско-камчатские, японский, нивхский, юкагирский. Перечисленные языки иногда также называют бореальными, борейскими, а саму гипотезу — сибирской. Данная теория доказывает не только былое языковое единство, но также и общее происхождение народов — носителей языков.

¹³⁶ См., напр.: Карьялайнен К. Ф. Религия югорских народов. Т. 2. Томск, 1992. С. 245 и последующие.

¹³⁷ См.: Народы Поволжья и Приуралья: Коми-зыряне. Коми-пермяки. Мирийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. С. 398.

¹³⁸ См.: Мокшин Н. Ф. Религиозные верования мордвы. Саранск,1998. С. 83.

¹³⁹ См.: Народы Поволжья и Приуралья: Коми-зыряне. Коми-пермяки. Мирийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. С. 145.

¹⁴⁰ См.: Гондатти Н. Л. Следы язычества инородцев северо-западной Сибири. М., 1888. С. 40.

¹⁴¹ Янгал-Маа (Перевод М. П. Плотникова) // В кн.: Князев В. В., Плотников М. П. Русь: Избранное. Тюмень, 1998. С. 417–418.

¹⁴² Калевипоэг: Эстонский народный эпос. (Перевод В. Державина и А. Кочеткова). Таллин, 1950. С. 250.

¹⁴³ Представления о связи загробного мира с водной стихией были присущи и славянской мифологии. Как известно, одно из обобщенных наименований Царства мервых — Навь (точно так же назывался и мертвец). Лексема считается устаревшей, хотя она и сохранилась в современном слове «наваждение». От того же корня образовано название реки Невы, в свою очередь, возникшее от гидронима Нево (архаичное имя самого большого европейского озера — Ладожского). Гидросистема Нево — Нева семантически как раз и связана с представлениями древних славян (как и соседствующих с ними угро-финнов) о водной наполненности Царства мертвых. Ладога — Нево — одна из сакральных географических точек российской территории со множеством аномальных и непознанных явлений, вроде периодически возникающих подводных и подземных гулов, действительно способных создать впечатление о преисподней. Да и само бескрайнее озеро, особенно во время неистовых бурь, создает впечатление разбушевавшейся бездны. (См.: Комлев В. Явь и навь: человеческие и мировые. СПб., 2002. С. 13 и др.).

¹⁴⁴ У хозяина Подземного мира есть имя — Мана (откуда второе название Туонелы, а также ее подземной реки — Манала). Это архаичное божество по вокализации своего имени легко сопрягается с арийским первопредком Ману (коему приписываются знаменитые «Законы Ману»). Думается, совпадение совсем не случайно: оно явственно свидетельствует о былой гиперборейской общности архаичных культурных героев. Одако после распада этнолингвистической общности (как это впоследствии было и среди прапредков индоевропейских протоэтносов) смысловые функции и социальные роли прежних героев могли поменяться.

¹⁴⁵ Лённрот Э. Калевала: Эпическая поэма на основе древних карельских и финских народных песен. Петрозаводск, 1999. С. 178. (Перевод Э. Киуру и А. Мишин).

¹⁴⁶ К коренным тюркоязычным народам в России в настоящее время относятся: татары, башкиры, чуваши, якуты, алтайцы, балкарцы, долганы, карачаевцы, кумыки, ногайцы, тофалары, тувинцы, хакасы, шорцы, чулымцы.

¹⁴⁷ См.: Месарош Д. Памятники старой чувашской веры. Чебоксары, 2000. С. 198–199.

¹⁴⁸ Нюогун Боотур Стремительный: Якутский героический эпос олонхо. Якутск, 1975. С. 301.

¹⁴⁹ См.: Баранов И. Г. Верования и обычаи китайцев. М., 1999. С. 233–184.

¹⁵⁰ См.: Лар Л. А. Шаманы и боги. Тюмень, 1998. С. 22–23.

¹⁵¹ См.: Ксенофонтов Г. В. Легенды о шаманах. Иркутск, 1928.

¹⁵² Кодзики: Записи о деяниях древности. СПб., 1994. С. 40. (Перевод Е. М. Пинус с моими редакционными уточнениями. — В.Д.).

¹⁵³ См.: Никольский Н. М. Происхождение и история белорусской свадебной обрядности. Минск, 1956.

¹⁵⁴ См.: Бахофен И. Материнское право // Классики мирового религиоведения. М., 1996. С. 221.

¹⁵⁵ См.: Дж Купер. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 245–246.

¹⁵⁶ См.: Вардиман Е. Женщина в Древнем мире. М., 1990. С. 298.

¹⁵⁷ Прорисовки женских и мужских знаков см.: Бадер О. Н. Каповая пещера: Палеолитическая живопись. М., 1965.

¹⁵⁸ См., напр.: Дашибалов Б. Б. Культ пещер у бурят и его древние истоки // «Банзаровские чтения», посвященные 170-летию Доржи Банзарова. Улан-Удэ, 1992.

¹⁵⁹ Порфирий. О пещере нимф // Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб., 1999. С. 579. (Перевод А. А. Тахо-Годи).

¹⁶⁰ Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М., 1996. С. 196.

¹⁶¹ См.: Татарские края. 2002. № 10.

¹⁶² Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 324–325.

¹⁶³ Урал-Батыр // Башкирский народный эпос. М., 1977. С. 265. (Перевод Н. В. Кидайш-Покровской, А. С. Мирбадалевой, А. И. Хакимовой).

¹⁶⁴ См.: С. Кривошеев, Д. Пленкин (фото). Карта Создателя // Итоги. (Интернет-версия). 2002. № 13.

¹⁶⁵ См., напр.: Григорьева Т. П. Иньская фаза эволюции // Алтай — Космос — Микрокосм. Барнаул, 1995. С. 18–27.

¹⁶⁶ Пржевальский Н. М. Из Зайсана через Хами в Тибет и верховья Желтой реки. СПб., 1883.

¹⁶⁷ Рерих Н. К. Шамбала сияющая. М.,1991. С. 12.

¹⁶⁸ Цит. по копии письма, полученного из Национального архива Республики Бурятия.

¹⁶⁹ Барченко стремился попасть в труднодоступный горный район Афганистана, в печально знаменитые ныне пещеры Тора-Бора, где в начале XX века побывал Гурджиев. Откуда, собственно, и появились сведения (никем до сих пор, естественно, не подтвержденные), что именно в глубине этих многокилометровых пещер как раз и находится один из древних центров Универсального знания, а также, быть может, один из проходов в подземное царство Агарты. Увы, теперь это вряд ли удастся доказать или опровергнуть. Пещеры, превращенные афганскими талибами в военные склады и убежища, стали одной из главных целей американских авианалетов и были уничтожены с помощью вакуумных бомб.

¹⁷⁰ Гэсэр: Бурятский народный героический эпос. Т. 1. Улан-Удэ, 1986. С. 16. (Перевод Владимира Солоухина).

¹⁷¹ Гэсэр: Бурятский героический эпос. М., 1973. С. 262. (Перевод Семена Липкина).

¹⁷² См., напр.: Грозный Б. Древнейшие судьбы Передней Азии // Вестник древней истории. 1940. № 3–4; Целих Г. И. Происхождение селькупов. Томск, 1972; Чагдуров С. Ш. Происхождение Гэсэриады. Новосибирск, 1980.

¹⁷³ Цит. по: Рерих Н. К. Сердце Азии. Минск, 1991. С. 66.

¹⁷⁴ Гэсэр: Бурятский героический эпос. М., 1973. С. 310, 313. (Перевод Семена Липкина).

¹⁷⁵ Там же. С. 215–316.

¹⁷⁶ Там же. С. 321.

¹⁷⁷ Там же. С. 322.

¹⁷⁸ Гесериада: Сказание о милостливом Гесер Мерген-хане, искоренителе десяти зол в десяти странах света. М.-Л., 1936. С. 118–119. (Перевод С. А. Козина).

¹⁷⁹ Там же. С. 43. (Выделено мной. — В.Д.).

¹⁸⁰ Гэсэр: Бурятский народный героический эпос. Т. 1. Улан-Удэ, 1986. С. 86–87. (Перевод Владимира Солоухина).

¹⁸¹ Александрия // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV века. М., 1982. С. 107. (Перевод Е. И. Ваннеевой).

¹⁸² Там же. С. 108.

¹⁸³ Цит по: Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII века. СПб., 1996. С. 54.

¹⁸⁴ Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 17–18.

¹⁸⁵ Если несколько упростить господствующие научные представления, то они выглядят примерно следующим образом. Материально-вещественный мир представляет собой бесчисленное множество изолированных друг от друга тел, частиц и создаваемых ими полей. Они точно «мячики» в воздушной, безвоздушной и иной среде, между которыми происходит обмен разного рода информацией. В действительности всё обстоит иначе, можно даже сказать — наоборот. В основе Мироздания заложена бесконечная и неисчерпаемая среда, названная очень неудачно физическим вакуумом (но других, более удачных терминов пока не предложено). Изолированные же тела (все от элементарных частиц до галактик, включая, разумеется, и живых существ) являются всего лишь проявлениями этой объективно-природной среды. Они не плавают в ней, как в море корабли, а являются как бы сгустками ее самой. Потому-то и информация поступает в виде энергетических импульсов, прежде всего в саму эту первичную среду, выступающую как своего рода информационный банк Вселенной, и откуда индивид может черпать смысловую ноосферную информацию и тем же путем передавать ее дальше.

¹⁸⁶ Муллин Г. Практика Калачакры. М., 2002. С. 177.

Примечания

¹ Поразительна сама история создания бажовских сказов. По существу, они были написаны по стечению случайных обстоятельств. В годы политических репрессий, когда над Бажовым нависла угроза ареста, он удачно и вовремя исчез из поля зрения чекистов, на несколько недель поселился у родственницы в глухой уральской деревне и от нечего делать стал записывать сказы, услышанные в далеком детстве. Спустя некоторое время преследователи и недоброжелатели Бажова сами стали жертвами репрессий, а писатель вернулся в город и обнародовал подготовленные тексты, которые тотчас же получили широкий общественный резонанс.

² Теллурический (от латинск. tellus (telluris) — «земля») значит «относящийся к земле».

³ Хтонический — (как и теллурический) значит «относящийся к земле» (но только образован от другого корня — греческ. hthon — «земля, страна»; в древнегреческом языке есть еще одно слово, означающее «землю» — ge, от которого берут начало все международные названия наук о земле — «география», «геология», «геофизика» и т. д.; общеизвестно также имя античной богини земли — Гея).

⁴ Мей Л. А. Избранные произведения. Л., 1972. С. 159.

⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 2. М., 1986. С. 17–18.

⁶ См., напр.: Ермаков П. П. Воспоминания горного рабочего. Свердловск, 1947.

⁷ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 53–54.

⁸ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 57–58.

⁹ Ороним (от греч. oros— «гора») — географическое название объектов рельефа: гор, вершин, холмов, склонов, долин, урочищ, ущелий, каньонов, оврагов и т. п.

¹⁰ См.: http://www.geocities.com/Athens/Cyprus/6460/handbook/ index.html

¹¹ Мифы, сказки, легенды Бразилии. М., 1987. С. 207.

¹² См.: Потапов Л. Культ гор на Алтае // Советская этнография. 1946. № 2.

¹³ См.: Легенды и мифы Севера. М., 1985.

¹⁴ Островский А. Б. Мифология и верования нивхов. СПб., 1997. С. 223–224.

¹⁵ Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко: Сказки славян. Л., 1976. С. 112.

¹⁶ См.: Волшебное сокровище: Сказки и легенды Тибета. Новосибирск, 1997. С. 27–28. (Перевод Льва Гумилева).

¹⁷ Апулей. Золотой осел. М., 1956. С. 236.

¹⁸ Между прочим, древнеиндийское слово bhagas, от которого ведет родословную русское слово «бог», означает также «женские половые органы», а образованное от него словосочетание «бхагаяджня» обозначает соответствующий обряд и ритуальные церемонии, посвященные женским гениталиям, что является несомненным отголоском матриархальных отношений, древнейших верований и поклонения Великой Матери. (См.: Чаттопадхьяя Д. Локаята Даршана. М., 1961. С. 327).

¹⁹ См.: Грейвс Р. Белая богиня: историческая грамматика поэтической мифологии. М., 1999. С. 65–80.

²⁰ Лукиан. Собрание сочинений. Т. 2. М.-Л., 1935. С. 282.

²¹ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 71–72.

²² Павсаний. Описание Эллады. Т. 1. М., 1994. С. 67.

²³ Античные гимны. М., 1988. С. 212. (Перевод О.В. Смыки).

²⁴ Лосев А. Ф. Афина Паллада // Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб., 1999. С. 227.

²⁵ См.: Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000; Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.

²⁶ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 70.

²⁷ См.: Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. Т. 1. М., 1999. С. 275.

²⁸ Пре

²⁹ Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 1. М., 1957. С. 377.

³⁰ так!

³¹ так!

³² Былины Печоры. Т. 1. СПб.-М., 2001. С. 223.

³³ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 163–164.

³⁴ Каталог гор и морей. М., 1977. С. 44.

³⁵ Цюй Юань. Стихи. М., 1956. С. 70.

³⁶ Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 160.

³⁷ Янгал-Маа (перевод М. П. Плотникова) // В кн.: Князев В. В., Плотников М. П. Русь: Избранное. Тюмень, 1998. С. 358–359.

³⁸ Соколова З. П. Ардви-Сура иранцев и «Злата Баба» обских угров // Советская археология. 1990. № 3.

³⁹ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 197, 198. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

⁴⁰ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 174. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

⁴¹ Цит по: Время сновидений: Мифы и легенды аборигенов Австралии. М., 1887. С. 5–6.

⁴² Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 210–211.

⁴³ Сибирские сказы, предания, легенды. Новосибирск, 1959. С. 16–17.

⁴⁴ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 243–244.

⁴⁵ Тотем — символическая номинация родоплеменной принадлежности, обозначающая родственную связь, но не по семейным узам, а по объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным, растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или предметом (например, камнем).

⁴⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 268–269.

⁴⁷ См.: Купер Дж. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 102.

⁴⁸ См.: Завойко Г. К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии // Этнографическое обозрение. 1914. № 3–4.

⁴⁹ См.: Физиолог Александрийской редакции. М., 1998. С. 19.

⁵⁰ См.: Славянский фольклор. М.,1987. С. 149–152.

⁵¹ См.: Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. М., 1965. С. 46 и последующие.

⁵² Былины. В 25 томах. Т. 2. Былины Печоры. СПб.-М., 2001. С. 330.

⁵³

Подходила тут вода да синеморская,
Поднимала тут вода все зелены луга,
А стоял тут Лука да по колен воды,
А стоял тут Лука да до пояс воды,
А стоял тут Лука да до грудей воды.
Подносило тут колоду водоплавную —
А заскакивал Лука да на колодину.
Относило колоду да во синё морё,
Переносило колоду да за синё морё —
Подносило ей под горы Сарочинские…

((Там же. С. 323).)

⁵⁴ Там же.

⁵⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 222.

⁵⁶ Махабхарата. Рамаяна. («Библиотека всемирной литературы»). М., 1974. С. 362.

⁵⁷ так!

⁵⁸ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 162.

⁵⁹ так!

⁶⁰ Там же. С. 7.

⁶¹ Там же. С. 14.

⁶² Любовная связь со Змеем и рождение от него в конечном счете благородного героя — популярный сюжет архаичных славянских преданий, коренящийся, как уже было сказано, в древнеарийских представлениях о змееногих нагах, легко и часто вступавших в плотскую связь с людьми. В южнославянском эпосе (сербском, хорватском и болгарском) эта фантастическая тема проходит красной нитью. Еще недавно сербские девушки пели:

Ты меня сватаешь, мама,
Сватаешь, а не спросишь,
Хочу ли я пойти замуж.
Змей меня любит, мама,
Змей любит, возьмет меня в жены.
Под вечер ко мне приходит,
И нынче придет под вечер.
<…>

(Перевод Давида Самойлова)

⁶³ Былины и песни Алтая. Барнаул, 1988. С. 112.

⁶⁴ Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. СПб., 2000. С. 73.

⁶⁵ См., напр.: Буслаев Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии // Русский вестник. 1872. № 10; 1873. № 1, 4.

⁶⁶ См.: Коробко Н. И. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче // Известия отделения русского языка и словесности (ИОРЯС). 1908. Т. XIII. Кн. 1. С. 292–328.

⁶⁷ См.: Легенды и сказки индейцев Латинской Америки. М.-Л., 1962. С. 274–277.

⁶⁸ См.: Там же. С. 200–206.

sci_history Валерий Никитич Демин 5bcfaed2-a83e-102a-94d5-07de47c81719 Уральская Гиперборея

Сокровенные предания о захороненных кладах и самоцветах, горящих колдовским огнем, сказы о Даниле-мастере и Хозяйке Медной горы — влекущей, обольстительной, щедрой, но в то же время смертельно опасной… Быть может, все это — лишь вымысел талантливого сказочника Павла Бажова? Автор этой книги, Валерий Никитич Демин, убежден в обратном: легенды Урала — бесценное наследие земли Русской — уходят корнями в глубочайшую, гиперборейскую древность. Книга, обнаруженная в архиве писателя и философа, публикуется впервые.

ru oberst_ FictionBook Editor Release 2.5 07 February 2011 A9048D81-66A6-4B94-98C2-31E9149F7676 1.0

1.0 — создание файла

Уральская Гиперборея Вече Москва 2010 978-5-9533-4423-4

Уральская Гиперборея

Валерий Никитич Демин

>

Бажовская мифология в свете мировой культуры и гиперборейской традиции

Бажовские сказы были написаны и опубликованы сравнительно недавно: первая часть — 24 сказа, исконных и самобытных, — в конце 30х годов XX столетия; вторая часть — 33 сказа, заметно идеологизированных и с налетом изрядного литературного сочинительства, — чуть позже, по окончании Великой Отечественной войны. Проблема же состоит в том, что большинство бажовских мифологических персонажей, так поразивших воображение советских читателей, не избалованных фантастическими сюжетами и образами, навеяны глубокой стариной и архаикой, их корни уходят к самым истокам человеческой предыстории. В казалось бы вымышленных образах, к тому же привязанных к локальному Уральскому региону, обнаруживается множество совпадений, параллелей и сопряжений с мировой культурой, носящих не случайный, а вполне закономерный и объяснимый характер. В настоящем исследовании предполагается найти новые, дополнительные аргументы в пользу только что сформулированных положений. Безусловно, конкретные задачи настоящей работы не позволяют проанализировать данную проблему в полном объеме, однако даже те пласты, которые удалось «перепахать», приводят к поразительным результатам и выводам. Вправе ли мы, однако, вообще говорить о какой-то особой бажовской мифологии? Вполне! Укоренилось же понятие «гомеровская мифология», хотя действующие в «Илиаде» и «Одиссее» боги и герои вовсе не придуманы Гомером, а существовали до него и без него. Исследованию перечисленных вопросов и посвящена настоящая работа.

>

1. Бажовский феномен

Каковы же действительные истоки и источники сказаний, положенных в основу всемирно известного сборника, названного «Малахитовая шкатулка»? Сам Павел Петрович Бажов (1879–1950) услышал их в раннем детстве, в конце XIX века, от неграмотного старика сказителя В. А. Хмелинина, а впервые записал услышанное и обработал спустя сорок лет^{1}. Хмелинин, который всю жизнь, с самого раннего детства, проработал на Гумёшкинском руднике близ рабочего поселка Полевской, добывая медную руду, в свою очередь, слышал уральские легенды (по-другому — «тайные сказы») от таких же стариков, каким впоследствии стал сам. Надо заметить, однако, что горнорабочие, в нечеловеческих условиях добывавшие руду, малахит, самоцветы и драгоценные камни, теряли силы и здоровье очень быстро и считались стариками, кои не могли уже работать под землей, к пятидесяти годам, после чего вскоре вообще оканчивали свой жизненный путь.

Информатор Бажова не был единственным рассказчиком в округе, а поведанные им истории хорошо знал каждый окрестный житель. Ибо сказания о Подземном царстве, его хозяевах и насельниках испокон веков передавались из уст в уста, от поколения к поколению. По существу, основное ядро уральских легенд (если, конечно, отвлечься от литературной обработки) представляют собой мифологемы, родившиеся в горниле коллективного бессознательного, или же архаичное тайное знание, возникшее в незапамятные времена и перешедшее к русским горнорабочим, с одной стороны, от уральских аборигенов, но с другой — из древнерусской, общеиндоевропейской и доиндоевропейской (гиперборейской) копилки фольклорного опыта.

По существу, в совокупном своем восприятии бажовские сказы — это подлинная теллурическая^{2} мистерия и хтоническая^{3} феерия. Бажов практически предвосхитил более чем на пятьдесят лет темы и проблемы, которые стали активно обсуждаться лишь в недавнее время: философия камня, каменная цивилизация, минеральная сфера жизни или ее кристаллическая форма, энергетическая составляющая земных недр и т. д. Нельзя также не отметить, что создание и публикация бажовских сказов совпали по времени с разработкой Владимиром Ивановичем Вернадским (1863–1945) теории ноосферы, которая во многих своих аспектах смыкается или совпадает с бажовскими идеями.

Таким образом, мифологические образы бажовских сказов произрастают из самых глубин общемировой культуры и фольклора как закодированной информации о далекой предыстории человечества. Например, среди русских поселенцев Сибири сохранилось предание, что горы — это окаменевшие былинные богатыри. Лев Александрович Мей (1822–1862) записал в 18летнем возрасте от сибирского казака Ивана Андреева, прибывшего по делам в Петербург, старинное предание «Отчего перевелись витязи на Святой Руси» и позже опубликовал его со стенографической точностью, то есть без каких-либо изменений и редакторских поправок. По древнейшей версии, Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и другие их сподвижники натолкнулись на какую-то неведомую силу (наподобие Святогоровой «тяги земной»), которую не смогли одолеть: разрубая одну ее часть, они тотчас же собственноручно превращали ее в две. И так далее — до бесконечности. Когда же стало очевидно, что таинственная сила сильнее их и непобедима, богатыри побежали в горы и, окаменев, слились с ними навсегда:

… А Сила всё растет да растет,
Всё на витязей боем идет…
Испугались могучие витязи:
Побежали в каменные горы, в темные пещеры…
Как подбежит витязь к горе, так и окаменеет;
Как подбежит другой, так и окаменеет;
Как подбежит третий, так окаменеет…
С тех пор и перевелись витязи на Святой Руси!^{4}

По существу, про тех же каменных богатырей рассказывается и в бажовском сказе «Богатырева рукавица». Однако после превращения в камни богатыри продолжали вести активную жизнь:

«Сперва эти места и обживали богатыри. Они, конечно, на людей походили, только сильно большие и каменные. Такому, понятно, легче: зверь его не загрызет, от оводу вовсе спокойно, жаром да стужей не проймешь, и домов не надо.

За старшего у этих каменных богатырей ходил один, по названью Денежкин. У него, видишь, на ответе был стакан с мелкими денежками из всяких здешних камней да руды. По этим рудяным да каменным денежкам тому богатырю и прозванье было.

Стакан, понятно, богатырский — выше человеческого росту, много больше сорокаведерной бочки. Сделан тот стакан из самолучшего золотистого топаза и до того тонко да чисто выточен, что дальше некуда. Рудяные да каменные денежки насквозь видны, а сила у этих денежек такая, что они место показывают.

Возьмет богатырь какую денежку, потрет с одной стороны, — и сразу место, с какого та руда либо камень взяты, на глазах появится. Со всеми пригорочками, ложками, болотцами, — примечай, знай. Оглядит богатырь, все ли в пор ядке, потрет другую сторону денежки, — и станет то место просвечивать. До капельки видно, в котором месте руда залегла и много ли ее. А другие руды либо камни сплошняком кажет. Чтоб их разглядеть, надо другие денежки с того же места брать.

Для догляду да посылу была у Денежкина богатыря каменная птица. Росту большого, нравом бойкая, на лету легкая, а обличье у ней сорочье — пестрое. Не разберешь, чего больше намешано: белого, черного али голубого. Про хвостовое перо говорить не осталось, — как радуга в смоле, а глаз агатовый в веселом зеленом ободке. И сторожкая та каменная сорока была. Чуть кого чужого заслышит, сейчас заскачет, застрекочет, богатырю весть подает.

Смолоду каменные богатыри крутенько пошевеливались. Немало они троп протоптали, иные речки отвели, болота подсушили, вредного зверья поубавили. Им ведь ловко: стукнет какую зверюгу каменным кулаком либо двинет ногой — и дыханья нет. Одним словом, поработали.

Старшой богатырь нет-нет и гаркнет на всю округу:

— Здоровеньки, богатыри?

А они подымутся враз да и загрохочут:

— Здоровы, дядя Денежкин, здоровы!

Долго так-то богатыри жили, потом стареть стали. Покличет их старшой, а они с места сдвинуться не могут. Кто сидит, кто лежмя лежит, вовсе камнями стали, богатырского оклику не слышат. И сам Денежкин отяжелел, мохом обрастать стал. Чует — стоять на ногах не может. Сел на землю, лицом к полуденному солнышку, присугорбился, бородой в коленки уперся да и задремал. Ну, все-таки заботы не потерял. Как заворошится каменная сорока, так он глаза и откроет. Только и сорока не такая резвая стала. Тоже, видно, состарилась.

К этой поре и люди стали появляться…».^{5}

Хотя в уральском сказе и употреблено несколько непривычное для сказочного великана прозвище — Денежкин, в варианте Бажова, вне всякого сомнения, проступают черты глубочайшей архаики, восходящей не иначе как к Древнекаменной эпохе мировой истории (безотносительно к тому, что? она представляла собой на самом деле). В фольклоре многих народов земли сохранились предания о каменных великанах, об окаменевших людях и даже о настоящих каменных царствах — надземных или подземных. Сказанное в полной мере относится и к центральным образам бажовской мифологии, которых, кстати, совсем немного. Дабы убедиться в этом, остановимся подробнее на двух главных из них — Хозяйке Медной горы и Великом Полозе, неотделимых от Подземного царства и реминисценций каменного века.

>

2. Магия бажовской мифологии

>

Медной горы Хозяйка

Именно в таком порядке и сочетании слов предстал, пожалуй, самый известный бажовский персонаж в самом первом из опубликованных в 1936 году сказов (журнал «Красная новь», № 11). Хозяйка здесь — общемировая мифологема, а вот Медная гора — специфическое местное название рудника Гумёшки, где с XVIII века добывалась медная руда для близлежащего медеплавильного завода. Владения Хозяйки распространялись на всю округу, местом же ее постоянного обитания считалась Азов-гора в окрестностях поселка Полевской. Отсюда и одно из имен Хозяйки — Девка Азовка. Среди других ее имен, распространенных в старину на Урале, — Горная матка, Каменная девка (баба), Золотая баба, Малахитница, а также (как бы сие странным ни показалось на первый взгляд) мужские прозвища — Горный дух, Горный старец, Горный хозяин^{6} (к этому странному разночтению мы еще вернемся).

Образ Хозяйки Медной горы в интерпретации Бажова давно уже сделался хрестоматийным:

«Пошли раз двое наших заводских траву смотреть. А покосы у них дальние были. За Северушкой где-то. День праздничный был, и жарко — страсть. Парун чистый. А оба в горе были, на Гумёшках то есть. Малахит-руду добывали, лазоревку тоже. Ну, когда королек с витком попадали и там протча, что подойдет…

В лесу-то хорошо. Пташки поют-радуются, от земли воспарение, дух легкий. Их, слышь-ко, и разморило. Дошли до Красногорского рудника. Там тогда железну руду добывали. Только вдруг молодой, — ровно кто его под бок толкнул, — проснулся. Глядит, а перед ним на грудке руды у большого камня женщина какая-то сидит. Спиной к парню, а по косе видать — девка. Коса ссиза-черная и не как у наших девок болтается, а ровно прилипла к спине. На конце ленты не то красные, не то зеленые. Сквозь светеют и тонко эдак позванивают, будто листовая медь. Дивится парень на косу, а сам дальше примечает. Девка небольшого росту, из себя ладная и уж такое крутое колесо — на месте не посидит… Парень хотел было слово молвить, вдруг его как по затылку стукнуло.

— Мать ты моя, да ведь это сама Хозяйка! Ее одежда-то. Как я сразу не приметил? Отвела глаза косой-то своей. А одежа и верно такая, что другой на свете не найдешь. Из шелкового, слышь-ко, малахиту платье. Сорт такой бывает. Камень, а на глаз как шелк, хоть рукой погладить <…>».^{7}

Главные качества Хозяйки Подземного царства — суровость и справедливость, благосклонность к добрым людям и безжалостность к злым. Или, говоря словами самого Бажова: «Худому с ней встретиться — горе и доброму — радости мало». Чудесные метаморфозы самой Хозяйки и ее владений также многократно не только описывались устно и печатно, но и воспроизводились средствами живописи, кино, театральных декораций, мультипликации и компьютерной графики:

«<…> И вот пошли. Она впереди, Степан за ней. Куда она идет — всё ей открыто. Как комнаты большие под землей стали, а стены у них разные. То все зеленые, то желтые с золотыми крапинками, на которых опять цветы медные. Синие тоже есть, лазоревые. Одним словом, изукрашено, что и сказать нельзя. И платье на ней — на Хозяйке-то — меняется. То оно блестит, будто стекло, то вдруг полиняет, а то алмазной осыпью засверкает, либо скрасна-медным станет, потом опять шелком зеленым отливает. <…> И видит Степан огромадную комнату, а в ней постели, столы, табуреточки — все из корольковой меди. Стены малахитовые, а потолок темно-красный под чернетью, а на ем цветки медны».^{8}

В сказе «Каменный цветок» Хозяйка Медной горы является Даниле-мастеру близ Змеиной горы и уводит его в свои подземные чертоги. Другими словами, владения Хозяйки — повсюду под землей. Но наиболее значимым местом всегда оставалась Азов-гора. Есть в ней некая незримая сила, которая притягивала сюда людей на протяжении многих веков и тысячелетий. Ведь именно здесь обнаружена была первая руда, про которую отрапортовали в столицу самому царю Петру. Однако нашедшие руду стрельцы обнаружили ее в старых копях, где среди остатков древних орудий труда разбросаны были и кости давних рудокопов, что само по себе свидетельствовало о древности горного дела на Урале.

Уже в XX веке археологи отыскали на Азов-горе следы медеплавильного производства, а незадолго до Отечественной войны, в 1940 году, группа подростков нашла у одного из скальных выходов потрясающий клад, состоящий из сорока бронзовых предметов (в основном птицеобразные существа). Пять предметов были утрачены (украдены) еще до того, как находку сдали в музей. За полвека были сделаны некоторые эпизодические дополнения, но в полном объеме уникальный клад стал доступен для всеобщего обозрения лишь в XXI веке: в 2001 году он выставлялся в Екатеринбургском краеведческом музее, в 2002 году — в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге. Происхождение клада и его последу ющая судьба до сих пор остаются загадкой.

Не менее загадочно и само имя Азов-горы. Не вызывает сомнения созвучность данного оронима^{9} с древним самоназванием Азовского моря и города Азова, расположенного на берегу Дона неподалеку от впадения последнего в Таганрогский залив. Совпадение топонимов явно не случайно и связано с этнолингвистической общностью некогда обитавших здесь народов. Языковое родство названий как раз и доказывает былое родство этносов, точнее — их прошлое единство. Применительно к индоевропейским народам это доказывается сравнительно просто. Незадолго до смерти решением данной проблемы как раз и занимался всемирно известный норвежский путешественник и исследователь Тур Хейердал (1914–2002). В ходе организованных и профинансированных им археологических раскопок он намеревался обнаружить в районе Азова прародину викингов и место пребывания — не более не менее — скандинавских богов! В своих изысканиях Хейердал опирается на географическую и историческую энциклопедию, составленную в XIII веке великим исландцем Снорри Стурлусоном и названную им «Круг земной». Именно здесь говорится о том, что владыка скандинавского пантеона Один проживал со своим народом на территории юга России в городе богов Асгард, первый слог которого совпадает с названием Азова (и Азовского моря), если этот топоним (и гидроним) читать как Асов. Затем, по мнению Хейердала, предводитель протонорвежцев увел из этих мест свой народ, опасаясь нашествия римлян, чтобы поселиться в Скандинавии. Это произошло примерно в V веке нашей эры. Где-то около Дона находилось и древнейшее святилище скандинавов, которое они называли Ас-Хоф. Именно Ас-Хоф Тур Хейердал считает тождественным названию Азов.

Как можно понять из некоторых скандинавских саг, громовержец Один был некогда обыкновенным человеком, лишь впоследствии обожествленным. И будущих викингов он привел в Скандинавию, судя по всему, именно из Приазовья. Однако данная миграция древних скандинавов с Юга на Север вторична. Задолго до этого в результате глобального космопланетарного катаклизма те же прапредки норвежцев (и других северных народов) уже однажды мигрировали в составе нерасчлененной индоевропейской этнокультурной общности, но в другом направлении — с Севера на Юг (что случилось не менее пяти тысяч лет тому назад). Впоследствии же, опираясь на древние родоплеменные предания и тайные знания об оптимальном маршруте (спустя много веков превратившемся в путь «из варяг в греки»), скандинавы вернулись на свою историческую (гиперборейскую) прародину.

Но гиперборейские миграции, вызванные космопланетарным катаклизмом и резким похолоданием в северных широтах, проходили и через другие регионы современной России, и в частности — через Уральский. Здесь также имеется множество топонимических следов, оставленных гиперборейскими переселенцами, давшими впоследствии все этническое пестроцветие современных народов. Одним из них и является Азов-гора.

С ней связаны также легенды об исполинской пещере, про которую Бажов поведал в сказе «Дорогое имячко». Пещера та занимает все пространство внутри горы, наделена якобы тайной колдовской силой, и вход в нее до поры до времени закрылся, только стон да плач иногда из-под земли раздается. Считается, что в ближайшее время туда вообще никто не сможет проникнуть. Между тем в сакральном подземном пространстве хранится колоссальная библиотека, в коей сконцентрированы все древнейшие знания, накопленные задолго до появления современных людей. Всего таких библиотек на Урале десять. В этом искренне убеждены приверженцы бажовского движения, о котором пришло время сказать хотя бы вкратце.

Из современного справочника можно узнать, что «бажовцы», как они сами себя называют, — деструктивная (?) полурелигиозная организация сектантского толка, зародившаяся в Челябинске в начале 90х годов XX века и быстро распространившая свое влияние по всему Уралу. Ее лидером и активным пропагандистом-публикатором является Владимир Соболев, называющий себя «пророком бажовской веры». В качестве священных текстов бажовцы используют сказы из «Малахитовой шкатулки», которые объявили «Евангелием от Урала». Истоки этого учения восходят к древней Гиперборее. Бажовцы верят, что в сказках Бажова скрыто сокровенное знание. Хозяйка Медной горы (Хозяйка Урала) считается культовым божеством. Согласно доктрине бажовцев, подобно тому как Алтаем и Гималаями «управляет» Зороастр, так и покровительницей-демиургом Урала является Хозяйка Медной горы — помощница Матери Мира (заимствованной из учения Н.К. и Е. И. Рерихов). Из пропагандистской литературы бажовцев можно также узнать, что Хозяйка Урала — провозвестница Иерархии Света. Ей подвластны и животное, и растительное, и минеральное царства. Ее помощниками являются Великий Полоз, бабка Синюшка, Огневушка-поскакушка и прочие бажовские персонажи. Хозяйка Урала, по представлениям бажовцев, обладает психической энергией, способной превращать фекалии в золото, и бажовцы мечтают, что Хозяюшка со временем откроет сие таинство и умение своим последователям.

Параллельно почитанию Хозяюшке бытует и поклонение покорителю Сибири Ермаку, который среди бажовцев считается «великим божественным воплощением», поскольку он соединил Европу и Азию, открыл путь на Восток, откуда всегда идет свет, где находится таинственное Беловодье, всегда притягивавшее искателей Бога и смысла жизни. Обо всем этом якобы знал Ермак, стремясь достичь сокровенной земли, но ему помешали «темные силы»^{10}. Опираясь на свое учение, бажовцы регулярно проводят фольклорные фестивали, по существу, являющиеся созданием неоязыческого культа и возрождением архаичных языческих традиций. Другие мистики и эзотерики предпринимали попытку сблизить Хозяйку Медной горы с новозаветной Женой, облеченною в солнце, с символистской Девой радужных ворот, со сказочной Снежной королевой и даже с Алисой в Стране чудес.

Вопрос о сакральном символизме Хозяйки Медной горы и ее атрибутов достаточно сложен и имеет несколько уровней постижения. Даже если ограничиться одними лишь символами, связанными с ключевыми понятиями, то уже здесь обнаруживаются поразительные параллели и взаимные соответствия исходных мифологем. Например, из древнегреческого мифа о Данае известно, что аргосская царевна была заточена своим отцом глубоко под землей в медном дворце, куда к ней и проник Зевс в виде золотого дождя. Налицо символическая триада — «медь — золото — подземный мир», легко и органично проецируемая на владения Хозяйки Медной горы.

* * *

Понятно, что Хозяйка Медной горы объявлялась на Урале повсюду, а не только в старом Сысертском горнозаводском округе, куда входила Сысерть — место рождения Бажова — и Полевской, близ которого и располагалась Медная гора (иначе Гумёшкинский рудник). И вообще известна она повсюду, где есть горы (и даже где их нет). Ибо образ Хозяйки горы — не специфический уральский феномен, а явление общемирового порядка. Сквозной линией и в различных своих ипостасях проходит оно через разные исторические эпохи и вехи мировой культуры. Подчас мифологема визуализируется в самых неожиданных обличьях, не сразу узнаваемых под завуалированными временем личинами.

Вот, например, Тангейзер — герой средневековой немецкой легенды (баллады), хорошо известный из одноименной оперы Рихарда Вагнера (1813–1883). Фабула саги и либретто, написанного на ее основе самим композитором, общеизвестна. Молодой рыцарь-миннезингер попадает в любовные тенёта не кого-нибудь, а самой богини Венеры. Он забывает о цветущей земной жизни в ее безжизненных подземных чертогах. Я не оговорился — именно подземных, ибо соответствующие фольклорной основе сцены «Тангейзера» происходят не где-нибудь в роскошной долине или на берегу лучезарного моря, а в глубокой и мрачной пещере внутри горы Герзельберг (что в переводе означает «не потухшая огненная зола»), которая своими очертаниями напоминает гигантскую гробницу. Именно здесь, согласно древнегерманским представлениям, находились подземные владения властительницы зимы и метели Хольды. В Средние века она была отождествлена с античной Венерой, а ее горное убежище получило в народе прозвание Венусберг.

В средневековой и последующей романтической интерпретации Венера воплощает необузданную и страстную языческую стихию в противовес пресному христианскому благочестию. Однако сие вполне соответствует истинной сути античной богини любви, которая отличалась не изнеженностью и инфантильностью, а напротив, — неисчерпаемой сексуальной ненасытностью и неразборчивостью в выборе партнеров. Ибо она всего лишь венчала общую линию развития матриархальной любви, котоая началась с общемировой Великой Богини-Матери и, пройдя через ипостаси шумерской Инанны и аккадской Иштар, завершилась в эллинской Афродите и латинской Венере.

Если же отвлечься от исторической конкретики, то схема соблазнения рыцаря Тангейзера Хозяйкой горы Герзельберг мало чем отличается от соблазнения уральского рудокопа Степана Хозяйкой Медной горы в известном бажовском сказе. Между прочим, обоих их настигла месть горных хозяек и постигла одна и та же участь — смерть: Тангейзер гибнет, потому что пренебрег любовью Венеры; Степан в конечном счете из-за того, что отверг настойчивые предложения Хозяйки Медной горы стать его невестой.

Людям, живущим в XXI веке, многие мифологические образы и сюжеты приходится усваивать через посредство позднейшей беллетристики. Если последняя — классика, а не современная ремесленная поделка, то можно вполне быть уверенным, что имеешь дело с добротной основой, отображающей подлинное народное мировоззрение. Сказанное относится и к Хозяевам горного мира. Взять, к примеру, классическое творение великого норвежского драматурга Генрика Ибсена (1828–1906) — драматическую поэму «Пер Гюнт», целиком и полностью построенную на материале норвежского фольклора. Обширный эпизод здесь (озвученный в хорошо известной музыкальной миниатюре другого великого норвежца — Эдварда Грига) происходит в глубокой горной пещере и связан с историей дочери Горного короля — безымянной Зеленой принцессы, по статусу своему, как и ее отец, являющейся Хозяйкой гор. По ходу действия она становится очередной женой любвеобильного Пера и после бегства неуемного парня даже родила от него ребенка.

Горный король — классический тролль и главный среди множества таких же подземных жителей мужского и женского рода. Считается, что тролли — это огромные существа, отличающиеся злобным нравом и не блещущие особым умом. У Ибсена рост Горного короля, его Зеленой дочери и многочисленных подданных вполне нормальный (кроме того, согласно одной из самых известных фольклорных историй Перу Гюнту еще до начала его приключений удалось засадить одного тролля в орех). Но нас здесь интересует совершенно другое. Во-первых: история кратковременной любовной связи Пера Гюнта и Зеленой горной Хозяйки — пусть в многократно искаженной форме — так или иначе напоминает модель отношений Хозяйки Медной горы и ее «кавалеров». Во-вторых: воссозданное в «Пере Гюнте» убежище Горного короля вполне адекватно иллюстрирует представления скандинавских народов о Подземном мире и его иерархии, которые, в свою очередь, восходят к самим истокам общеиндоевропейской мифологии.

Между прочим, мотивы, сходные с уральским и европейским фольклором, можно при желании обнаружить в весьма отдаленных странах, скажем в Японии. Здесь знакомые черты Хозяйки Медной горы обнаруживаются у богини священной горы и символа Страны восходящего солнца — Фудзиямы. Имя подземной владычицы, живущей в глубокой пещере вместе с драконом, — Сэнгэн-сама. В японских средневековых легендах рассказывается о встрече с ней самурая Тадацунэ. В отдельных моментах это повествование напоминает сюжеты бажовских сказов.

Далее можно переместиться и на другой континент, например в знойную Бразилию. Не верите? Тогда внимательно прочтите легенду-сказку «Договор с ящерицей». Здесь тоже волшебница из глубокой пещеры, могущая обернуться то безобразной старухой, то соблазнительной девушкой, а то и ящерицей (чувствуете знакомый колорит?), одаривает бедного юношу несметным богатством, правда в несколько необычной форме: всего-навсего одной золотой монетой, которую никакими способами невозможно истратить, — на ее месте тотчас же появляется другая. Остальное в этом бразильском сплаве индейского, негритянского и португальского фольклора — почти как в подземных чертогах Хозяйки Медной горы или в пещере Горного короля:

«Теперь гаушо (португалоязычный эквивалент испаноязычного “гаучо” — так называли метисов, рожденных индейскими женщинами от отцов европейского происхождения. — В.Д.) видел гору насквозь, точно она была прозрачной. Он видел все, что происходило в ее недрах; ее обитатели: ягуары, скелеты, карлики, прекрасные девушки, гремучая змея — все сплелись в один клубок, все кружились, все извивались в красном пламени, которое вспыхивало и гасло во всех подземных коридорах, из которых шел дым, шел всё гуще и гуще; рев, крики, визг, вой, стоны сливались в гул, который стоял над гребнем горы. Морщинистая старуха превратилась в ящерицу, ящерица — в мавританскую принцессу, мавританская принцесса — в прекрасную индеанку из племени тапуйяс <…>».^{11}

* * *

Внешний вид Хозяев гор — вообще разговор особый. Современные художники — иллюстраторы бажовских сказов, а также мультипликаторы, создатели сценических и игровых кинематографических версий — сильно идеализировали образ Горной владычицы, изображая ее в типично русском одеянии и с кокошником. Не все договаривал и сам Бажов. Действительный образ Хозяйки совсем иной. Так, хозяйки гор, какими их представляют различные народности Алтая, описываются обычно в виде рыжеволосых женщин или девушек, преследующих мужчин. Хозяйка горы неожиданно предстает перед своим избранником в обнаженном виде и требует любви. От обычных женщин ее отличают неправдоподобно большие груди, закинутые за плечи или заложенные под мышки. Насладившись любовью, Хозяйка горы одаривает мимолетного возлюбленного удачей в его предстоящих делах^{12}. Нетрудно уловить поразительно сходную сюжетную линию (схему, модель), роднящую алтайские и уральские сказания, что само по седе свидетельствует об общем источнике их происхождения. Хозяйка Медной горы также настойчиво предлагает себя в жены, суля в качестве приданого свои несметные богатства (правда, в бажовских сказах — вроде бы безрезультатно).

Налицо также и литературная самоцензура Бажова: совершенно ясно, что он намеренно придал своим сказам эстетически благопристойный вид и полностью опустил сексуально-эротический аспект сказаний, вне всякого сомнения, занимавший важное место в исходных вариантах обработанных писателем «тайных сказов»; кроме того, он растянул на многие годы пребывание пленника Хозяйки Медной Горы в ее подземных чертогах. Естественно, в результате подобных любовных связей рано или поздно на свет должны появляться дети. Фольклор уральских народов (по крайней мере опубликованный) говорит на эту тему довольно глухо. Тем не менее сохранились явственные свидетельства, что у Хозяйки Медной Горы была дочка по имени Змеегорка. Кроме того, в бажовских сказах присутствует и множество ящерок, подобно своей владычице способных к оборотничеству, которых Хозяйка именует то своим войском, то слугами, то детками.

Конкретный матриархальный типаж — правда, теперь уже Хозяйки не Подземного царства, а степных южноуральских просторов, где также повсюду обозначены горные и скальные отроги Уральского хребта — можно увидеть на древнем рисунке, найденном в районе Кыштыма (Челябинская область), откуда, впрочем, и до бажовских мест — Сысерти и Полевского — рукой подать. Обнаженная юная дева с двумя мечами, заложенными в набедренные ножны, — и перед глазами невольно предстает воображаемая картина: стремительная лавина таких уральских амазонок с поднятыми над головой мечами несется на врага, сметая все и вся на своем пути. Быть может, именно такая матриархальная орда осаждала легендарный Аркаим, взяла его с помощью дьявольской женской хитрости, разрушила и сожга. Ныне же поражающие воображение остатки древней спиралевидной крепости, стертой с лица земли, сокрыты под ковром степных трав: археологи, раскопавшие и исследовавшие в 80–90-х годах XX века Уральскую Трою, вновь засыпали ее до поры до времени — таков порядок проведения полевых археологических работ.

Не менее колоритны в представлении сибирских народов и мужские хозяева гор. В центре Кузбасса, в отрогах Кузнецкого Алатау расположена Горная Шория, где испокон веков живет древний народ шорцы, говорящий на одном из тюркских языков (близких к хакасскому). Они почитают не Хозяйку, а Хозяина гор — с зелеными волосами, такими же глазами и в каменных сапогах. О встрече с ним рассказывается в легенде о Железной горе (Темиртау). В подземный дворец Хозяина гор попал однажды бедный охотник и был одарен полным мешком драгоценных камней. И был среди них один совсем неприметный камень — тяжелый и бурый. Решили его испытать огнем, бросили в жаркий очаг, и потекла вдруг из раскаленного добела камня огненная жидкость. Застыв, она превратилась в твердый и ковкий металл. Так было открыто железо.^{13}

По всему миру распространены мифологические рассказы о духах — хозяевах гор. И не только среди народов-насельников крупных горных систем и массивов, таких, к примеру, как Урал, Алтай, Саяны, Кавказ и др. На Сахалине и по берегам Амура проживает коренная народность нивхи (в прошлом — гиляки), численность которых не достигает и пяти тысяч. Среди них также бытуют древние мифы о духах гор:

«Нивхи издавна наблюдали, что на берегу моря была некая “тропа битвы”: там валялись разбросанные морские водоросли, еловые ветки. Только теперь, после описываемого ниже, нивхи могут сказать, кто же победил: дух горы или дух моря. Однажды нивх-охотник заблудился в лесу. Во сне ему явился какой-то человек, который пригласил его к себе в селение, по его словам, вход в него находился на середине горы. Нивх поднялся в гору, посередине там оказалось отверстие. Войдя, оказался в селении, где находилось 30 жилищ. Подойдя к одному из жилищ, увидел выходящего к нему человека из сна. Тот пригласил нивха в дом, там находилось еще шесть человек. Хозяин дома посадил нивха на нару для почетных гостей, накормил, объяснил ему, что в их селении нет ночи и нет зимы, нет дождя. Себя он назвал курн — главный дух гор. Позднее хозяин дома рассказал нивху, что периодически горные люди позволяют убить себя злому духу — морскому человеку. По закону, духи гор и духи моря должны периодически сражаться, и побежденный позволяет себя убить; но всегда побежденным оказывается горный человек. Нивх решил помочь своему новому другу.

Как-то хозяин дома сказал нивху, что на земле людей уже наступает весна, через шесть дней придется ему отправиться воевать, и он уже готовится принять смерть. В указанный день они вместе вышли на поверхность горы. Хозяин влез в медвежью шкуру и превратился в огромного медведя; предложил нивху взобраться ему на спину, чтобы таким образом быстрее спуститься к морю. Медведь остановился возле человеческого селения, и нивх слез с него. Вдруг медведь затрясся от страха, и нивх увидел большущего сивуча, плывущего к берегу. Человек сказал медведю, чтобы тот не боялся, так как по закону нивхов они убивают и едят сивучей, и он вместо горного хозяина сразится с этим сивучом. Как только сивуч вылез на кремнистый песок, нивх убил его копьем. Разделав сивуча, на костре пожарил его мясо. Нивх хотел накормить медведя мясом сивуча, но тот отказался; позднее, сняв с себя шкуру и обретя человеческий облик, горный человек все же отведал мяса сивуча, оно ему понравилось и съел много. Затем, желая отблагодарить нивха, горный хозяин уговорил его снова отправиться в горное селение; нивх добирался опять верхом на медведе. Горный хозяин рассказал другим обитателям этого селения, что он поел мяса сивуча, легко убитого нивхом, и что теперь, как он понял из всего, поскольку он отведал мяса их злого духа, то в предстоящих сражениях победа будет не всегда за морскими людьми, но то на одной стороне, то на другой. В благодарность нивху дали в жены сестру хозяина жилища, и вместе с женой герой спустился в человеческое селение. С тех пор самые разнообразные лесные звери сами приходили к нивху в его сени, и он их убивал, богато жил».^{14}

Но и славяне не отстают от остального мира. В словацкой сказке «Повелитель камней и руд» можно увидеть многие подземные реалии и сюжетные нюансы, знакомые как по легендам других народов, так и по бажовским сказам:

«Уже, уже сдвигаются горы, выше становятся. Очутились они в ущелье, таком тесном, что кареты еле проходят. Вот и конец ущелью, упирается оно в тупик. Да нет, не в тупик — зияет перед ними вход в пещеру, словно пасть каменного дракона. Кони, не замедляя бега, так и влетели туда. Только въехали, сотряслась земля, гул позади них раздался, — это сошла с гор лавина, завалила вход в пещеру. Разом стало темно, хоть глаз выколи. Испугалась молодая, прижалась к мужу, защиты ищет. Он ее успокаивает:

— Не бойся, жена, всё так, как быть должно. Скоро дома будем.

И правда, посветлело впереди. Выехали они из пещеры снова в горы. По уступам гор лес растет. И горы диковинные, и лес диковинный. Присмотрелась молодая — всё кругом оловянное. Скалы из олова, на дубах да осинах ветки и листья из олова, на елях и соснах кора оловянная, хвоя оловянная. Высунулась в окошко молодая, посмотрела вверх — и небо над ней оловянное, тусклым светом светится. Всё будто во сне застыло, не шелохнется, да и откуда под землей ветру взяться?! Расступились наконец оловянные горы. Широкая долина перед ними. Всё заблестело кругом. Трава там из зеленого камня, цветы самоцветные, из голубого камня небо над головой. А посреди долины стоит золотой дворец с серебряными окнами».^{15}

Было бы значительным упущением пройти мимо еще одного матриархального бажовского образа. Волшебница Бабка Синюшка из сказа «Синюшкин колодец» — тоже Хозяйка, даже еще в большой степени, чем властительница Медной горы, ибо ее владения распространяются не только на земные недра, но и на водную стихию. Собственно, и сакральный колодец находится не где-нибудь, а посреди непроходимого болота, на маленьком неприметном островке, куда и попадает случайно главный герой сказа — приисковый парень Илья. В колодце у Синюшки богатства несметные, но поделиться ими она готова лишь с праведником и бессребреником, а хапугу и вора Кузьку безжалостно топит в бездонном колодце. Сама же Синюшка — оборотень из оборотней — всегда старая, всегда молодая, как она сама о себе говорит: и ручищи ее бескоготные растут, готовые утянуть в болотную трясину любого, кто подвернется, и превратиться способна в распригожую красавицу, и исчезнуть может прямо на глазах. Можно с уверенностью утверждать, что образ Синюшки этой самой гораздо ближе к общемировому стандарту Хозяек земных недр, чем красавица Хозяйка Медной горы.

Хозяйка гор, как правило, объединяет в себе положительные и отрицательные качества. В немногих случаях последние преобладают, и тогда их носительница выступает исключительно зловредным и коварным существом. Однако при ближайшем и внимательном рассмотрении демоническое обличье оказывается результатом позднейшей идеологической дискредитации. Типичным примером может служить легендарная история происхождения тибетского народа, прародительницей коего считается Горная ведьма — недвусмысленный коррелят Хозяйки Медной горы, с той лишь разницей, что ее партнерами выступают не уральские камнерезы и рудокопы, а бодхисатва, он же по совместительству — обезьяний царь.

Этот царь обезьян был буддийским девственником и праведником, последователем одного из выдающихся бодхисатв Авалокиты. В него-то и влюбилась кровожадная и похотливая Горная ведьма, настойчиво домогаясь взаимности:

О, обезьяний царь, услышь меня, молю!
По силе злой судьбы я бес, но я люблю.
И, страстью сожжена, теперь к тебе стремлюсь.
Со мной не ляжешь ты, я с демоном сольюсь.
По десять тысяч душ мы будем убивать,
Мы будем жрать тела, и будем кровь лизать,
И породим детей жестоких, словно мы.
Они войдут в Тибет, и в царстве снежной тьмы
У этих бесов злых возникнут города,
И души всех людей пожрут они тогда.
Подумай обо мне и милосерден будь,
Ведь я люблю тебя, приди ко мне на грудь!.^{16}

В конечном счете царь обезьян и Горная демоница стали мужем и женой. От этого брака родилось шесть не похожих друг на друга обезьян, которые вскоре стали размножаться с невероятной быстротой. Есть стало нечего, и их праведный отец вынужден был обратиться к своим небесным покровителям. Те ниспослали на землю семена культурных растений, и обезьянье племя, начавшее возделывать землю, постепенно цивилизовалось: у них исчезла шерсть и хвосты. Так возникли люди. Считается, однако, что одна часть из них ведет начало от отца-бодхисатвы, а другая — от матери-ведьмы. Потому-то одни люди милосердные и добродетельные, другие же — коварные и злокозненные. Представляется, что обезьяны в тибетской легенде играют ту же роль, что и ящерицы, окружающие Хозяйку Медной горы в уральских сказах. Хотя в случае с Горной ведьмой речь идет не только о дискредитации ставших чуждыми идеологии и менталитета, но и об исчезновении господствовавших в далеком прошлом матриархальных отношений.

* * *

Для правильного понимания истинной подоплеки образа Хозяйки (Медной) горы и всего последующего изложения придется обратиться к самым глубинам человеческой истории, когда повсеместно господствовал культ Великой Богини-Матери, обусловленный матриархальным укладом всей общественной жизни. В современной этнографии и теоретической социологии под матриархатом (от латинск. mater (matris) — «мать» + греческ. arche — «власть») понимается существовавшее в древнейшую эпоху владычество женщин, предшествовавшее патриархату. Это была такая стадия в развитии человеческого общества, основанная на материнском роде, когда сменяющие друг друга поколения по причине отсутствия узаконенного брака вели свою родословную исключительно по женской линии.

Согласно классической научной традиции, появление, укрепление, а затем и исчезновение матриархата объясняется довольно-таки просто и достаточно убедительно. В условиях промискуитета (то есть неупорядоченных и неконтролируемых половых отношений) ребенок не знал своего настоящего отца и его родословная, вполне естественно, велась по матери. Кроме того, на плечи женщины легла основная тяжесть не только по воспитанию детей, но и по ведению домашнего хозяйства, приготовлению пищи, поддерживанию огня в очаге и т. п. Это и обусловило ее центральную роль в первобытном социуме. Но это же в дальнейшем привело и к всемирно-историческому поражению женского пола, как иногда несколько высокопарно выражаются ученые. Ибо, оставаясь привязанной к домашнему очагу и выполняя ограниченный круг домашних обязанностей, женщина оказалась невостребованной в других сферах человеческой деятельности — скотоводстве и земледелии, участии в войне и управлении различными общественными структурами.

Переход от матриархата к патриархату (то есть к власти мужчин) проходил хотя и естественным, но далеко не безболезненным путем. Многие завоеванные позиции женщины сдавали с трудом, а некоторые и вовсе не уступали. Поэтому пережитки матриархата сохранялись очень и очень долго, некоторые же из таких пережитков у отдельных этносов сохранились и по сей день. Особенно сие относится к традиционным обычаям и верованиям, включая и сакральную область заклинаний и заговоров, гаданий и прорицаний, врачевания и колдовства.

В далеком прошлом, по существу, вся человеческая история и предыстория начиналась с поклонения женскому началу и женскому естеству. Прежде всего это относится к процессам воспроизводства себе подобных, где главную роль играет женщина, которой на роду написано быть матерью. Недаром на языке североамериканских индейцев навахо земля называется naestsan, что дословно переводится как «опрокинутая на спину» (то есть «приготовившаяся к соитию женщина»). При этом, по представлениям индейцев, у Матери-Земли существует четыре чрева, в самом глубоком из них когда-то произошли и изначально жили люди.

В основе оргиастических культов, распространенных по всей Земле, лежали таинства оплодотворения, зачатия и родов. А объектами поклонения, жертвоприношения и соблюдения подчас достаточно жестоких ритуалов неизбежно становились природные и рукотворные феномены, выражающие женское естество: пещеры, ущелья, озера, колодцы, венки, кольца и пр. Так сложился культ Великой Богини, распространенный по всему миру, во все времена и у всех древних народов. Его корни уходят к самым истокам человечества. Свидетельство тому — многочисленные скульптуры древних богинь и изображения женского естества, которые найдены практически на всех континентах Земли.

Великая Богиня-Мать многолика и полифункциональна. Являясь носителем одного и того же содержания, у разных этносов она выступает под разными именами. Эту многоликость в свое время лучше всего представил Апулей в своем знаменитом романе «Золотой осел», где богиня обращается к главному герою Луцию с такими словами:

«Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшее из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновенья, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся Вселенная. Там фригийцы, первенцы человечества, зовут меня Пессинунтской матерью богов, тут исконные обитатели Аттики — Минервой (греч. Афиной. — В.Д.) Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые, — Пафийской Венерой (Афродитой), критские стрелки — Дианой (Артемидой) Диктиннской, трехъязычные сицилийцы — Стигийской Прозерпиной (Персефоной), элевсинцы — Церерой (Деметрой), древней богиней, одни — Юноной (Герой), другие — Беллон, те — Гекатой, эти — Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, арии и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как до???(удар.)лжно, называя настоящим моим именем — царственной Исидой. Вот я пред тобою, твоим бедам сострадая, вот я, благожелательная и милосердная. Оставь плач и жалобы, гони прочь тоску — по моему промыслу уже занимается для тебя день спасения. Слушай же со всем вниманием мои наказы. День, что родится из этой ночи, день этот издавна мне посвящается. Зимние непогоды успокаиваются, волны бурные стихают, море делается доступным для плавания, и жрецы мои, спуская на воду судно, еще не знавшее влаги, посвящают его мне, как первине мореходства. Обряда этого священного ожидай спокойно и благочестиво».^{17}

Этот перечень можно продолжить, выводя за черту средиземноморской культуры. В Древней Индии Великая Богиня-Мать известна под именами Дьяус и Притхиви^{18}, у древних майя — Кукумац и Тепеу, у новозеландских маори — Ранги и Папа, у енисейских кетов — Хоседэм и т. д. Вполне естественно возникает вопрос: можно ли этот список пополнить уральской Хозяйкой Медной горы? Думается, Великой Богиней она когда-то действительно была, но, скорее всего, под другим именем. Когда часть гиперборейцев поселилась в Уральском регионе, положив начало современным народам, в числе их культов непременно была и матриархальная Праматерь. Однако со временем, по истечении многих веков и тысячелетий, она постепенно была приспособлена к местным реалиям и в конечном счете превратилась в ту Хозяйку Уральских гор, которую мы знаем из бажовских сказов.

Современный английский исследователь древней мифологии Роберт Грейвс (1895–1986) попытался свести всё многообразие Владычицы матриархата к одному общему знаменателю и воссоздать некий условный прототип Праматери Мира, поименованный им Белой богиней — Альбиной (от латинск. albus — «белый», откуда уже вытекает целая вереница индоевропейских лексем и топонимов: например, Альбион — древнекельтское название Британских островов, Альпы, Эльба и т. д. и т. п.)^{19}. Хотя образ Хозяйки Медной горы (несомненно, но в конечном счете) восходит и к общемировой мифологеме Великой Богини-Матери, поставить знак равенства между уральской владычицей и Белой богиней не представляется возможным хотя бы по причине несовпадения их цветовых характеристик: Малахитница, понятно, зеленого цвета, а никак не белого. Зато тотчас же напрашивается аналогия между носительницей малахитового одеяния и Зеленой Тарой — одной из двух главных ипостасей «ламаистской богородицы», сердобольной спасительницы, заступницы и утешительницы, которая восприняла многие черты древней Великой Богини.

Не приходится сомневаться, что в прошлом она концентрировала в себе множество функций, кои впоследствии были распределены между другими, новыми, богинями. Нас же, естественно, в соответствии с генеральным замыслом книги, здесь и далее должно в первую очередь интересовать понятие, выраженное ключевым словосочетанием Хозяйка гор, то есть то, которое, пройдя века и тысячелетия, перешло на уральскую Хозяйку Медной горы. Типичным примером может послужить античная Великая Богиня Кибела, чей культ наряду с другими восточными божествами был принят и получил широкое распространение уже во времена Римской империи и слился с более древним культом богини Реи — матери Зевса и других олимпийских богов.

Первоначально Кибела как Великая Богиня почиталась в Малой Азии, где за ней и закрепился эпитет Горной (Хозяйки). Ее культ был жестоким и устрашающим. Богиня требовала непрерывных кровавых жертв. Что это были за жертвы, описывает уже в новое время известный античный писатель Лукиан Самосатский (ок. 120 — после 180). Вот как описывается кульминация весеннего празднества в честь Великой Богини:

«В то время, как одни играют на флейтах и справляют оргии, на многих уже находит безумие, и, хотя пришли они сюда только как на зрелище, начинают делать следующее, — расскажу и о том, что они делают: юноша, которому надлежит совершить это, с громким криком сбрасывает свои одежды, выходит на середину и выхватывает меч; мечи эти постоянно находятся там, как я думаю, для этих целей. Оскопив себя мечом, юноша носится по всему городу, держа в руках то, что он отсек. И в какой бы дом он ни забросил это, оттуда он получает женские одежды и украшения. Вот всё, что совершается во время оскопления».^{20}

Этот бесчеловечный обычай существовал на протяжении тысячелетий и был связан в первую очередь с культом Великой Богини Кибелы — в память о ее возлюбленном Аттисе, первым подвергшим себя самокастрации (правда, в состоянии помутнения разума). (Между прочим, начало взаимоотношений самовластной и не терпящей возражений Кибелы с прекрасным юношей Аттисом очень напоминает схему соблазнения уральских парней Хозяйкой Медной горы). В соответствии с матриархальной традицией изуверский ритуал массового или индивидуального оскопления мужчин был распространен повсеместно, а его традиции уходят в глубь веков. Тем более что уж чего-чего, а кровожадности в оргиастических ритуалах, особенно выполняемых женщинами, хватало во все времена. Достаточно показательны необузданные оргии с бесконтрольно-сексуальным и кровавым финалом, который в античной Греции был связан с культом Диониса-Загрея (подробнее о нем — см. ниже). Здесь шествия и радения одурманенных вином и наркотиками толп сопровождались дикими конвульсиями и бессвязными выкриками, преследованием и растерзанием всего живого.

Особенно неистовствовали женщины, прозванные менадами (буквальный перевод — «безумствующие»). Наркотическое снадобье они вводили прямо во влагалище и превращались в сексуально необузданных фурий. Полуобнаженные, едва прикрытые звериными шкурами, увитые плющом и обвешанные задушенными змеями, со спутанными волосами и искусственными фаллосами в руках, которые впоследствии трансформировались в ритуальные свечи, менады с дикими воплями носились по лесам и горам, преследуя мужчин, а насладившись ими, разрывали на части, пили кровь своих жертв и других растерзанных живьем животных. Тем самым они как бы приобщались к телу и крови самого Диониса, который, по наиболее распространенной версии, был растерзан титанами, а куски его тела оказались разбросанными по всей земле (еще один вариант о расчлененном космическом божестве), и лишь впоследствии Зевсу удалось оживить собранные части.

Уместно также вспомнить, что в свое время и на Крите существовал архаичный обычай ежегодного принесения в жертву маленького мальчика. На день его объявляли царем, а потом живьем разрывали на части и съедали — в память о растерзанном и съеденном титанами младенце Дионисе-Загрее. Позднее обреченные к растерзанию дети стали заменяться бычками, которые, впрочем, по-прежнему разрывались на части живьем и тут же поедались в сыром виде. Неудивительно, что именно такие и подобные бесчеловечные обычаи послужили одной из причин, по которой жестокие матриархальные отношения вообще утратили свои позиции, вызвав неизбежный протест и справедливый бунт со стороны мужской половины общества.

Доискиваясь до самых глубинных истоков бажовских мифологических образов нельзя также пройти мимо одной из главных богинь античного пантеона, покровительницы греческого народа Афины Паллады. На многочисленных изваяниях (в том числе на знаменитой статуе работы Фидия, стоявшей в главном святилище афинян — Парфеноне) она изображалась вместе с огромным змеем, принявшим S-образную стойку. Этот змей у ног Совоокой богини порождает множество вопросов. Традиционно считается, что сей змей — всего лишь символический атрибут у ног девы-воительницы. Однако беспристрастный и скрупулезный анализ приводит к совершенно неожиданному выводу: змей этот — сын Афины Паллады, коего она, оставаясь девственницей, сотворила с помощью магических действий.

А дело было так. Хромоногий и безобразный бог Гефест воспылал страстью к Афине, когда та пришла к нему, чтобы выковать оружие, и попытался силой овладеть прекрасной, но непреклонной богиней. Та увернулась, а распалившийся бог-кузнец пролил семя прямо на бедра предмету своего вожделения. Афина с брезгливостью вытерла сперму клочком шерсти и бросила его на землю. Вот из этого субстрата при содействии Земли — Геи и родился змей, прозванный Эрихтонием^{21}. Позднейшая традиция превратила его в змееногое чудовище, при виде которого люди сходили с ума. Афина самолично и тайно воспитала его. И хотя подробности данного странного эпизода олимпийской мифологии давно утрачены, знаменитый позднеантичный автор Павсаний, посетивший Парфенон во II веке новой эры и видевший своими глазами творение Фидия, изваянное из слоновой кости и золота, — прямо называет змея у ног Афины Эрихтонием (I, 24, 7).^{22}

Эллины так и звали Афину Палладу — «живущая со змеей (змеем)». В одном из орфических гимнов она вообще поименована змеей: «Переливаешься ты, о змея, в исступлении божьем…» (обращаю внимание, что стиль песнопения и прямое отождествление богини со змеей очень уж напоминает какой-нибудь гимн Ригведы). У орфиков она к тому же названа еще и покровительницей (то есть Хозяйкой!) гор и пещер:

<…> Дивная, любишь пещеры и горные держишь вершины
Гор, отдающихся эхом, и любишь лесные ущелья <…>.^{23}

Алексей Федорович Лосев, лучший знаток античной мифологии, написавший об Афине Палладе блестящее эссе, полагал, что в мифологическом сознании эллинов богиня-девственница была в отношении древности и исторического приоритета важнее самого владыки Олимпа — Зевса, ибо ее образ восходит ко временам матриархата, «когда о Зевсе не было и помину»^{24} (правда, в таком случае не вполне ясно, как Афина могла стать дочерью Зевса). О матриархальных корнях свидетельствует, по Лосеву, и змеиная атрибутика девы-воительницы. На некоторых изваяниях и изображениях она предстает со множеством змеиных причиндалов: металлические змейки помещены на шлеме и одежде; а на одной статуе в полный рост фибула (застежка) на плаще представляет собой клубок сцепившихся змей. Нет, трудно отделаться от впечатления, что у Афины Паллады очень много общего с Хозяйкой Медной горы. Причина одна — общий источник происхождения.

Культ Афины Паллады утвердился в Элладе далеко не сразу. Ученые-историки единодушно подчеркивают, что имя ее совсем не греческого происхождения и, скорее всего, сопряжен с мифологией индоевропейской народности, которая предшествовала на Балканах ахейцам и дорийцам, а позже была ассимилирована последними. Звались они пеласгами и так же как и другие индоевропейцы появились в Средиземноморье не ранее II тысячелетия до новой эры. Как и всем другим, им пришлось долго мигрировать с Севера на Юг после катастрофического катаклизма, постигшего их общую полярную прародину. Судя по всему, именно тогда и зародился культ Афины, бывшей одной из матриархальных предводительниц мигрантов. Сопровождавшие ее служители и проводники в свое время получили прозвище афинцев (офенцев, офеней), кои являлись хранителями древнего тайного знания и говорили на особом афинском (офенском) языке^{25}. Потомки офеней дожили в России до конца XX века нашей эры, сохранив многое от древней гиперборейской эпохи.

Но и после появления на территории Эллады Афине не сразу удалось утвердить свой авторитет. Сначала ей пришлось вступить в нешуточную борьбу с владыкой водной стихии Посейдоном и принудить его к уступке. Затем наступила очередь пеласгийского царя Кекропа (Кекропса), который владел городом, названным впоследствии Афинами, и построил первый храмовыйкомплекс и укрепления на Акрополе. Кекроп был хтоническим змееногим существом с головой человека и телом змея. При нем в Средиземноморье случился первый потоп, но первенство Афине он уступил без кровопролития. Вот как описывает эту историю, подробности коей были давно утрачены, поздний античный мифограф Аполлодор:

«Кекропс был автохтоном, тело у него было сросшееся из тела человека и дракона. Он стал первым царем в Аттике, и эту страну, прежде называвшуюся Актой, назвал по своему имени Кекропией. При нем, как говорят, боги решили поделить между собой города, где бы каждый из них пользовался только ему одному принадлежащими почестями. В Аттику первым пришел Посейдон и, ударив трезубцем о землю посреди акрополя, явил источник морской воды, который ныне называют Эрехтеидой. После него пришла Афина и в присутствии Кекропса вырастила оливу, которую теперь показывают в Пандросии. Когда после этого между двумя богами начался спор из-за обладания Аттикой, Зевс разрешил его, дав им в качестве судей не Кекропса и Краная, как говорят некоторые, и не Эрисихтона, а двенадцать олимпийских богов. Эти боги изрекли приговор, согласно которому эта страна должна была принадлежать Афине, так как Кекропс засвидетельствовал, что Афина первой вырастила там оливу. Афина назвала город по своему имени Афинами, Посейдон же, разгневавшись, затопил Триасийскую равнину и двинул море на Аттику».^{26}

Между прочим, память о Кекропе как древнем пеласгийском вожде и жреце, быть может, даже сохранилась в снятом виде в современном русском языке (и языках других народов России), правда, не в основном словарном запасе, а во вспомогательном. Общеизвестно, что в древности объектами поклонения нередко становились выдающиеся (своими размерами или конфигурацией) камни, а также сооружения из таких камней. Они могли быть искусственными — менгиры, дольмены, кромлехи, гурии, сейды, обо, разного рода выкладки, лабиринты (вавилоны), стенки, пирамидки и т. п. Но могли быть естественными — валуны, останцы, одинцы, кекуры. Последнее название — кекур (так именуется отдельно стоящий столбовидный камень на вершинах гор, рогообразная скала на побережье и даже арктический ледяной торос^{27}) — вполне созвучно с именем Кекроп.

О слитности и нераздельности трех миров — змеиного, человеческого и божественного свидетельствуют и другие факты древнейшей античной истории. Например, один из главных своих эпитетов — Пифейский — солнцебог Аполлон принял после победы над исполинским змеем Пифоном, который обитал в глубокой земной расщелине. Пифон — не «простой» змей, он — сын Геи, Матери-Земли. Рядом с глубокой подземной пещерой, где он обитал, испокон веков находилось святилище и под воздействием наркосодержащих испарений совершались пророчества жрицами-пифиями, поименованными так, как нетрудно догадаться, в честь змея Пифона. После умерщвления дракона Аполлоном святилище сохранилось и пифии продолжали свою прорицательскую деятельность, — но уже в храме, посвященном богу Аполлону, где находился Дельфийский оракул. Сами пифии по-прежнему были глубоко под землей, восседая на треножники, освещенные факелами и окутанные ядовитыми испарениями, а вокруг них по полу ползало множество громадных змей.

* * *

Роберт Грейвс проследил еще одну общеизвестную закономерность: Великая Богиня-Мать, как правило, является не одним только детородным и жизнетворным началом, но одновременно выполняет также функции богини смерти. Это обусловлено общими представлениями о жизни и смерти растений, и в частности зерна, когда брошенное или посаженное в землю семя, для того чтобы дать росток (а в конечном счете и плод), должно умереть.

Здесь уместно еще раз обратиться к уральским реалиям. В бажовских сказах смерть постоянно сопутствует Хозяйке Медной горы, оставаясь как бы на заднем плане. Тем не менее кого-то настигает неотвратимое возмездие, кто-то остается на волоске от гибели. Причина в любом случае одна — вмешательство самой Хозяйки или связанных с нею сакральных сил. И в любом случае это — всего лишь частный случай главной функции Хозяйки Уральских гор (как трансформированного коррелята матриархальной Великой Богини) — всегда и во всем оставаться вершительницей человеческих судеб. Следовательно, Хозяйка Медной горы вполне вписывается и в этот смертоносный ряд.

Правда, в русском и славянском фольклоре богиня смерти известна под другим именем — Мары, или Морены (Марены, Мараны, а в ряде областей — Марины) и под видом множества злокозненных духов, порожденных ночью под общим именем «мары» (или «моры» — один из них всем известная русская кикимора). В этом своем обличье она также обнаруживает множество точек соприкосновения с общемировой традицией. В первобытном мировоззрении понятия смерти и мрака (ночи) практически были идентичны. Это отразилось в древнерусских однокоренных словах: «мор» («смерть») и «морок» («мрак», «ночь»). Слово «морока», имеющее в наше время лишь один смысл — «затяжное, хлопотное дело, канитель», еще в прошлом веке сохраняло первозданное значение «мрак» (см.: Словарь Владимира Даля). В подобном же обличье соответствующая лексическая основа предстает и в других языках индоевропейской группы. Но санскритское слово mara — «смерть», а также «убивающий», «уничтожающий» в конечном счете восходит к общеиндоевропейской и доиндоевропейской корневой основе mr, входящей в наименование священной вселенской горы Меру. Интересно, что в мундо-дравидской мифологии, то есть у автохтонного населения Индостана, еще до вторжения туда индоарийских племен существовал культ кровавой и смертоносной богини с похожим именем — Мараи, которой приносились человеческие жертвы (в основном — дети). Культ этот дожил до XX века.

Славянская Морена играла исключительно важную роль в русском языческом мировоззрении и сложившихся на его основе ритуалах и празднествах. Это связано с вселенским обличьем смерти (как ее понимали наши предки). Смерть отдельного человека — странное, но в общем-то частное дело. Гораздо значительней смертное начало в Природе: смерть света, Солнца, дня и наступление ночи; смерть животворных времен года — весны, лета, осени — и наступление зимы. Морена как раз и олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла выступать в роли неотвратимой судьбины, ибо на смену ночи всегда приходит новый день, всегда всходило Солнце, а после холодной зимы опять наступает весна. Морена — воплощение смерти, сама такой смерти избегнуть не могла.

Считалось также, что смерть Смерти (Морены) можно было ускорить с помощью огня и света и в конечном счете победить. Люди всегда старались участвовать в этой космической битве жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла. Древние магические обряды, сопровождавшие народные праздники, — лучшее тому свидетельство. Один из самых древних, красочных и сохранившийся в основных чертах доныне праздник Ивана Купалы еще сравнительно недавно сопровождался изготовлением соломенного наряженного чучела, которое так и нарекалось — Морена. Морена сжигалась в священных купальских кострах, через которые обязаны были перескочить все участники купальского праздника. Чем выше прыжок (чем ближе к небесно-космическим высотам), тем действеннее сила огня, передаваемая человеку и оберегающая его от смерти, болезни, нечистой силы и прочих напастей. В ряде областей Морена заменялась деревом Марины, вокруг которого совершались купальские обряды. То, что пугающее и не для всех знакомое имя Морены переиначивалось на более знакомую Марину, в порядке вещей. Но при этом Марина не утрачивала своей злокозненной и смертоносной сущности, о чем, кстати, свидетельствует былина о Добрыне Никитиче и злой девке Маринке (ранее бывшей, скорее всего, Мореною).

С Мореною-смертью, с Мореною-мороком (ночью) связаны и светлые солнечные праздники встречи Весны. Здесь ненавистнице жизни также уготавливается сжигание. В весенних календарных обрядах Морена выступает еще в одном своем смертоносном обличье — в виде зимы, мороза. Древнерусская форма слова «мороз» — «мразъ», от него более широкое понятие — «мразь» — не только в смысле «мерзости» — слово того же корня, но и в смысле природно-погодной характеристики (ср. «изморозь», «моросить»). Сжигание Морены в виде соломенного чучела происходило и на Масленицу. Древние языческие корни этого буйного и веселого праздника не только в огненном действе, но и в массовом поедании блинов, символизировавших Солнце: тем самым каждый человек как бы приобщает себя к космическо-солярной природе, часть которой он просто-таки физическим образом растворял в себе.

Еще сравнительно недавно в русских деревнях практиковался архаичный обряд отпугивания Смерти-Мораны, неоднократно описанный этнографами. В урочную ночь старые и молодые женщины, вооруженные метлами, кочергами, ухватами и прочей утварью, гонялись по огородам за невидимым призраком и выкрикивали проклятия в адрес Мораны. Обряд этот связан с поминовением умерших родственников на Радуницкой неделе, которая начинается, как известно, с воскресного дня, именуемого Красной горкой и открывающего начало весенних поминок и одновременно — предстрадных свадеб. Необычное название — Красная горка — не правда ли? Откуда такое? Да все оттуда же — из далекой полярной прародины. Красная горка — ритуально-обрядовый символ^{28} красной горы Меру — олицетворения торжества Жизни над Смертью и вечного круговорота умирания и воскрешения. Исконно русское слово «мор» («смерть») по корневой основе полностью совпадает с латинским mors, mortis и с древнегреческим «морос», также означающим «смерть» (и, кроме того, «часть», «жребий», «судьбу»). Ну а слово, которым эллины называли смерть, по вокализации своей абсолютно идентично русскому слову «мороз» (в живой речи произносится с глухим «с» на конце).

В буддийской мифологии чрезвычайно популярен Мара — божество, персонифицирующее зло и всё, что приводит к смерти живые существа. У Мары древнейшая (добуддийская) родословная. Но после рождения Будды злокозненный демон превратился в главного антагониста и искусителя царевича Гаутамы, которого безуспешно пытался победить с помощью несметного воинства темных сил, олицетворяющих ад. В тибетском языке (древнем и современном) есть слово morana. Нетрудно догадаться, что оно означает: то же самое, что и в русском языке — Морана (Морена) = «смерть». (Кстати, и в санскрите имеется точно такое же слово — marana, также означающее «смерть»). Разумеется, ни о каком прямом заимствовании (русского слова из тибетского языка или наоборот) не может быть и речи. Здесь «заимствование» иного рода — заимствование слова с одним и тем же звучанием и одним и тем же смыслом из общего языкового источника — праязыка.

Несомненный интерес представляет наличие корневой основы mr и в имени римского бога Меркурий. Между прочим, по-кельтски Меркурий звался Мирддин, который в более поздней вокализации превратился в Мерлина — знаменитого героя-волшебника средневекового цикла сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. Здесь же действует волшебница Моргана — трансформированный и беллетризированный образ древнекельтской богини Мориган. Имя покровителя торговли — римско-италийского бога Меркурия также уходит в глубокую индоевропейскую древность, хотя, в конечном счете, образовано от соответствующих латинских слов: merx — «товар», mercare — «торговать», mercator — «купец» и т. п. Однако не менее вероятно и предположение, что все эти слова и имена, в свою очередь, замыкаются на некоторую более архаичную первооснову — mr, восходящую, как нетрудно догадаться, к названию горы Меру. В этом случае в имени римского Меркурия отчетливо проступает главный и наиболее архаичный смысл древнего божества, выраженный в русском слове «мера». Меркурий-Гермес, действительно, в первую очередь бог жребия-судьбы, то есть меры. И в данном смысле ему полностью соответствует русский Чур.

Имеется еще один, достаточно неожиданный поворот в развитии протолексемы mr, который обнаруживается в хорошо знакомом слове «пирамида». Общеизвестно, что в русский язык слово «пирамида» попало из греческого, а эллины заимствовали его непосредственно от египтян. По-гречески оно звучит piramis (буква d появляется в косвенных падежах). Но в египетском языке слово «пирамида» с учетом отсутствия гласных в иероглифическом письме оказывается mr, то есть тождественно и доиндоевропейскому названию священной горы Меру и, соответственно, — смыслоемкому русскому понятию Мир.

Но что самое удивительное: в русском языке также сохранилось древнейшее доиндоевропейское название пирамиды — мар. Так испокон веков (см. Словарь Даля) зовется на Руси безрастворная кладка из камней (высотой примерно 2 метра: чаще — ниже, реже — выше). Однако задолго до Владимира Даля в древнерусских письменных источниках слово «маръ» использовалось как синоним «кургана» и явно было сопряжено с богиней смерти Марой, так как означало «могильный холм». В разных частях Европейской России и сегодня разбросаны селения под названием Мары (например, в Рязанской и Нижегородской областях). Данный топоним свидетельствует, что некогда здесь в качестве главной достопримечательности и наиболее заметного ориентира действительно существовали курганы. Рукотворные мары (по-другому — гурии) до сих пор распространены на Русском Севере. На высоких берегах они выполняют функции «темных маяков», в иных местах (и в частности на горах) — путевых ориентиров.

Мr — таинственное созвучие, пронизавшее века и тысячелетия! В египетском иероглифическом оригинале к корневой основе mr добавлена еще приставка ра. Но в итоге получается pamir — Памир. Таким образом, вселенская гора Меру, олицетворяющая прародину всех мировых цивилизаций, получила свое рукотворное воплощение в тысячах моделирующих ее пирамид Старого и Нового Света. В культурах Ближнего Востока, Египта, ацтеков и майя, других доколумбовых цивилизаций Америки они представлены в классической своей форме — в виде искусственных каменных сооружений. Что же касается других индоевропейских и неиндоевропейских этносов и культур, то здесь символ горы Меру нашел свое законченное воплощение в насыпных пирамидах — курганах, разбросанных повсюду на необъятных просторах Евразийского материка от Тихого до Атлантического океана и сочетавших в себе погребальные и ритуальные функции. Между прочим, в Приазовье обнаружены курганы с пропорциями, в точности соответствующими некоторым египетским пирамидам. А недавно шесть огромных пирамид несомненно искусственноного происхождения (высотой 45 метров и длиной нижней стороны — 75 метров) были обнаружены с помощью современных геолокаторов на глубине нескольких метров под землей в районе Севастополя.

Любопытна судьба архаичной общеязыковой корневой основы mr в саамском языке (при этом следует иметь в виду, что разные лапландские говоры сильно разнятся). По-саамски «море» звучит почти так же, как во многих индоевропейских языках (сам саамский язык относится к одной из ветвей финно-угорских языков) — миерр, миар. Название Севера по-саамски в точности совпадает с именем полярной горы Меру — Мер, Мерр. Данные понятия после различных фонетических трансформаций наложили отпечаток на чисто саамское слово mora — «морж», откуда оно, как считают многие этимологи, напрямую перешло в русский язык — с тем же смыслом и звучанием, а также повлияло на появление этого воистину интернационального слова в других языках, например на французское и английское morse — «морж».

Память о Вселенской полярной горе навечно запечатлена в языках и обычаях других народов России. Из древнерусских летописей хорошо известно название верхневолжского народа меря. Одно время казалось, что этот народ вообще исчез с лица земли под воздействием бурных событий отечественной истории. Потом догадались: загадочные меря — это современные марийцы, или мари, как они сами себя называют (откуда и название республики — Марий-Эл). Но в данном случае важно другое: самоназвание народа — особенно в прежней вокализации — восходит к имени все той же горы Меру.

В другом конце земли (в Африке, на территории нынешнего Судана) и совсем в другие времена существовал загадочный и ныне полностью разрушенный город Мероэ — столица древнего государства Куш (Мероитского царства), где по традиции всегда властвовала женщина. Конечно, можно утверждать и правдоподобно доказывать всё, что угодно, но лично я нисколько не сомневаюсь: в данном топониме также нашло свое отражение название горы Меру. Ибо все народы земли, их языки и культуры — наследники древней полярной цивилизации. Нельзя также не обратить внимания на созвучность и совпадение корневых основ в наименовании двух священных гор — полярной Меру и Мории, той самой, где когда-то Авраам устроил жертвенник, а Соломон впоследствии воздвиг иерусалимский храм, дважды разрушенный, и где ныне высится одна из главнейших святынь ислама — мечеть Омара.

В русском языке, помимо уже неоднократно помянутых многозначных понятий «мир» и «мера», восходящих к своей смысловой праматери — горе Меру, есть немало и других слов, содержащих корень mr. Прежде всего это лексическое гнездо, связанное со словом «море». В различных языках корневая основа mrсоединена с разными гласными звуками. Так, латинская вокабула mare («море») несомненно взаимосвязана с многозначной лексемой mar в санскрите. А немецкое Meer — «море» по своей вокализации практически совпадает с названием самой горы Меру. В русском фольклоре «морской аспект» общеиндоевропейского и доарийского мировоззрения закодирован в заговорах про Море-Окиян. «Морской смысл» обнаруживается и в архаичной русской сказке о Марье Моревне. В образе последней просматривается сразу несколько пластов. Наиболее древний из них связан с морским происхождением прекрасной сказочной королевны. Кто она была в прошлом? Русская нереида? Царица морская? Или богиня вод, наподобие великой Ильматар — карело-финской Матери воды и Праматери всех людей, или Сарасвати — супруги первобога Брахмы? Вместе с тем в отчестве русской Тефиды (так звали жену Океана и мать Океанид) да и в имени тоже (христианизированное Марья — всего лишь дань позднейшему времени) слышится пугающее и грозное Морена — богиня смерти. О том же свидетельствуют и некоторые детали русской сказки. Марья Моревна — воительница и воевода, победительница самого Кощея Бессмертного: всесильный Кощей, как куль, висит у Царь-девицы в чулане, на двенадцати цепях прикованный. Но и без Кощея над вещей Марьей-Мореной веет ореол смерти. Это первое и чуть ли не главное, с чем сталкивается Иван-царевич, когда только еще слышит имя своей суженой:

«…Лежит в поле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич: “Коли есть тут жив человек — отзовися! Кто побил это войско великое?” Отозвался ему жив человек: “Всё это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна”».^{29}

Отсюда есть все основания провести аналогию между сказочной Марьей Моревной и былинной Маринкой — неверной супружницей (невестой) богатыря Добрыни Никитича. Обе — одни и те же лица, но только разделенные между собой тысячелетиями и разграничены разными социокультурными формациями. Марья Моревна — типичная выразительница идеологии матриархата, Маринка действует уже в условиях пришедшего ему на смену патриархата, сохраняя, однако, многие черты предыдущей эпохи. Она уже не в силах полностью победить Добрыню, напротив, сама терпит позорное поражение и несет заслуженную кару.

В былинах, записанных на Печоре, за ней даже закрепилась кликуха — Маринка Люта Гроза. Впрочем, в отношении нее народ не пожалел и черной краски, и крепких эпитетов. Из-за некоторых скользких моментов в развитии сюжета и множества нецензурных выражений былина эта в деталях мало знакома современному читателю, хотя в прошлом соперничала с самыми популярными древнерусскими сказаниями (ниже приводятся фрагменты из варианта, еще в XVIII веке записанного Киршею Даниловым). В ней нетрудно обнаружить самые глубокие пласты народного языческого мировоззрения. Маринка — славянская ведьма в подлинном смысле этого слова: молодая, красивая, коварная, наделенная злыми чарами, способная приворожить кого угодно и превратить жертву во что угодно. За невольно нанесенную обиду Добрыню вместе с его девятью друзьями (или же неудачливых претендентов на жестокое сердце колдуньи) обратила она в гнедых (вариант — поганых) туров (в ряде случаев общее число заколдованных туров доходит до сорока):

<…> Маринка была волшебниця,^{30}
А брала она с собой книгу волшебную
А брала она с собой да складной ножичёк,
А спускалась она скоро да с крута крылця,
У Добрыни-то ’читала девети^{31} следов,
И как ’сякой след ножом она перечертила —
Обернула она Добрыню туром поганым. <…>^{32}

Правда, не так просто удается Маринке творить свое грязное дело. На ее пути встает магическая заступница Добрыни, его крестная мать (в ряде версий — родная тетка), добрая волховница Анна Ивановна. Несмотря на христианское обличье, она, в отличие от Маринки, владеет белой магией и обращает свое языческое искусство против злых чар:

А и молода Анна Ивановна
выпила чару зелена вина,
а Марину она по щеке ударила,
сшибла она с резвых ног,
а и топчет ее по белым грудям…»^{33}

Такое языческое состязание двух колдуний особенно не удивляет. Магия и сакральность — неотъемлемая сторона древнего мировоззрения всех без исключения народов на протяжении длительной истории их развития.

>

Хозяйка Медной горы — Золотая Баба?

Чем дальше от Урала и Алтая, тем более обобщенным становится образ Хозяйки гор. Стираются не только ее женские, но и человеческие черты. Сказанное прекрасно видно на примере китайской богини — Хозяйке гор Сиванму (пишется также Си-ван-му). Ее главное сокровище — напиток бессмертия, который пытались заполучить многие мифические герои и исторические императоры Китая. Хозяйка обитает на далеком западе (по отношению к Китаю, разумеется) и имеет звероподобный вид. В древнем китайском компендиуме «Каталог гор и морей» утверждается:

«Еще в трехстах пятидесяти ли к западу находится Нефритовая гора. Это место, где живет Бабка(Хозяйка) запада (Сиванму). Бабка запада похожа на человека, но с хвостом барса, клыками, как у тигра, любит свистеть; на всклокоченных волосах надеты украшения. Она управляет небесными эпидемиями и пятью наказаниями. (Там) водится животное, похожее на собаку, но пятнистое, подобно леопарду. У него рога, как у быка. Оно называется цзяо. Лает, как собака. Где его увидят, в том царстве получат большой урожай. (Там) водится птица, похожая на фазана, но красная. Называется си-нъюй. Она питается рыбой. Ее голос похож на ли. В том царстве, где ее увидят, быть большому наводнению».^{34}

Сохранилось древнее изображение Сиванму в окружении подвластных ей животных (среди них — дракон). Хотя на ксилографии у богини человеческий вид, специалисты по китайской мифологии расходятся во мнении: кто же здесь конкретно изображен — мужчина или женщина? В древних источниках можно найти указания и на мужскую ипостась Сиванму. Однако впоследствии в народном представлении она превратилась в совершенную красавицу, обитавшую в различных горных областях и именовавшуюся Горным духом, к коему обращались молитвы и которому посвящались стихи:

В далеких горах Востока
Живет прекрасная дева,
Одетая в листья смоковниц,
С поясом из повилики.
Очи ее лукавы,
Прелестна ее улыбка,
Ласково ее сердце,
И красота чудесна. <…>^{35}

С Сиванму связан еще один интересный для настоящего исследования цикл древних мифов, посвященных великому стрелку И. Изгнанный богами с неба за то, что, спасая землю от нестерпимого жара, расстрелял из лука девять из десяти сиявших тогда в небесах солнц, — богоборец И отправился в далекую Западную страну к Хозяйке тамошних гор Сиванму, дабы выпросить у нее эликсир бессмертия. Это ему удалось. Однако его жена — небесная фея Чан-э — коварно решила одна воспользоваться чудесным снадобьем и выпила все содержимое заветного сосуда. За это боги наказали ее: превратили в безобразную трехлапую жабу-чань, которая и вознеслась на луну, где Чан-э и стала богиней ночного светила. Эти мифологические перипетии живо напомнят российскому читателю популярную сказку о Царевне-лягушке.

В повседневном обиходе китайская Хозяйка гор Сиванму нередко звалась просто Бабка. Хозяйка Медной горы в ряде случаев называет себя каменной бабой. Исключительно интересное признание! Само собой напрашивается предположение: а не воздвигались ли в честь Хозяйки и реальные каменные бабы, разбросанные на необъятных просторах всей лесостепной Евразии (один такой каменный истукан до середины XIX века находился в подмосковном Кунцеве — ныне городском районе Москвы)? А почему бы и нет? С одной стороны, распространенная среди археологов версия, что бабы водружались на месте смерти или захоронения матерей, жен, дочерей, любимых наложниц варварской либо кочевой знати, — слабо подкреплена материально. С другой стороны — имеется немало доказанных фактов: каменные бабы использовались как объекты культового поклонения, и им приносились жертвы (в частности, на Алтае).

Из истории хорошо известна еще одна Баба — Золотая. Чуть ли не до XVIII века для иноземной Европы и всего остального мира таинственная Золотая Баба выступала своеобразным таинственным символом России. Ее упоминали кстати и некстати, при каждом удобном случае изображали на картах, хотя мало кто мог сообщить что-либо вразумительное. Предполагалось также, что ее происхождение восходит к общемировому культу Великой Богини. Имеются глухие намеки, что двое детей, изображенных иногда возле нее, — это Артемида и Аполлон, и, следовательно, сама богиня — их мать, титанида Лето: по наиболее архаичным и точным сведениям, она зачала от громовержца Зевса и родила детей в Гиперборее (отчего божественные брат и сестра получили эпитеты Гиперборейских).

Ко времени начала покорения и колонизации Урала и Сибири Гиперборея давно уже канула в Лету, ее культура трансформировалась в мифологические представления, обычаи и верования новых и совершенно иных по антропологическому типу и языку народов. Им-то как бы по наследству и досталось древнее изваяние, а также его дубликаты разной величины, быстро приспособленные к культу северных аборигенов в качестве языческого идола. Поэтому вполне правдоподобно предположить, что у коми-зырян была своя «Злата Баба», у самоедов своя, у вогулов и остяков своя, у прочих народов Севера — тоже. Судя по находке в Кольском Заполярье, здесь поклонялись такому же древнему божеству, как и в других регионах. В любом случае изваяние, покрытое золотом, считалось величайшей реликвией и теми, кто им обладал, и теми, кто за ним охотился.

Поначалу, однако, пришлось вступить с ним в непримиримую борьбу, ибо оказалась Злата Баба кумиром, противным христианскому учению. На Северном Урале, во владениях пермяков первым с ней столкнулся еще в эпоху Дмитрия Донского святой Стефан — первый епископ Пермский (ок. 1345–1396), крестивший народ коми и одновременно истово выступавший против идолопоклонства. Пермяцкая Златая Баба была по возрасту старуха, а два младенца рядом считались ее внуками. В честь Златой Бабы устраивались богатые жертвоприношения, закалывались лучшие олени и другие животные, чье мясо тотчас же зажаривалось и поедалось жрецами и всем народом. В чашу, стоявшую рядом, складывались дорогие пожертвования — преимущественно золото и серебро. После крещения пермяков их святыня исчезла. Надо полагать, кумир был надежно спрятан от посторонних глаз, и ему по-прежнему продолжали воздавать подобающие почести.

В 1517 и 1526 годах, в царствование Василия III, отца Ивана Грозного, Россию дважды посетил Сигизмунд Герберштейн (по национальности он был словенцем) — посол императора Священной Римской империи, находившейся в то время под властью Габсбургского дома. Через 23 года после последнего путешествия в Вене на латинском языке был издан объемистый труд посла под названием «Записки о Московии». Здесь как о само собой разумеющемся сообщались детальные подробности о местонахождении загадочного кумира:

«Золотая Баба, т. е. Золотая Старуха, — это идол, стоящий при устье Оби в области Обдора, на том берегу. По берегам Оби и по соседним рекам расположено повсюду много крепостей, правители которых, как говорят, подчинены Государю московскому. Рассказывают, а выражаясь вернее, баснословят, будто идол Золотой Старухи — это статуя в виде старухи, держащей на коленях сына, и там уже снова виден еще ребенок, про которого говорят, что это ее внук. Более того, будто бы она поставила там некие инструменты, издающие постоянный звук вроде труб. Если это и так, то я полагаю, что это происходит от сильно и постоянно дующего на эти инструменты ветра».^{36}

Последнее замечание относительно разного рода упорядоченных звуков превратилось впоследствии в одну из основных наводок при попытках отыскать Золотую Бабу. Каждый из искателей удачи не только напряженно всматривался в безмолвную даль или густую чащобу, но и вслушивался, пытаясь уловить — кто гармоничную мелодию, а кто — грозные сигналы труб. Тем более что сообщения о музыке и пении, доносящихся из-под земли, поступали (и записывались) неоднократно из разных районов Евразийского Севера, включая Новую Землю.

С началом русской колонизации Сибири Золотая Баба превратилась в навязчивый фантом, своего рода сибирский символ нечаянного богатства (наподобие «золотого человека» из Эльдорадо испанских конкистадоров). Искали его и сподвижники Ермака. Атаман Богдан Брязга (как о том сообщает Ремезовская летопись), посланный на усмирение остяков, видел ее собственными глазами при штурме Самарского острога, расположенного при впадении Иртыша в Обь: «И оттоль поидоша на Обь и виде много пустово места и жилья мало, и присташа на Белогорье; ту бо у них мольбище большее богыне древней: нага с сыном на стуле седящая; приемлюще дары от своих, и дающе ей статки во всяком промысле, а еже кто по обету не даст, мучит и томит, а хто пренесет жалеючи к ней, тот пере нею пад умрет, имяше бо жрение и съезд великии. Егда же вниде им в слух приезд Богдана, велела спрятатися и всем бежати, и многое собрание кумирское спряташа и до сего дни».

Эта «богыня древняя — нага с сыном (или сыновьями. — В.Д.) на стуле седяща» рефреном проходит и через все последующие сказания и сведения о Золотой Бабе. Григорий Новицкий, истовый православный миссионер Петровской эпохи, коего особо смущала неприкрытая женская нагота, активно искал проклятую золотую статую на Обском Севере с единственной целью — уничтожить древнего кумира, дабы никогда более не поклонялись ему язычники-ханты. Это стоило жизни христианскому проповеднику: при невыясненных обстоятельствах он погиб в стычке с непокорными идолопоклонниками, оставив незавершенные записки под названием «Краткое описание о народе остяцком».

То, что остяки (ханты) и вогулы (манси) сохраняют, успешно прячут и продолжают поклоняться Золотой Бабе было прекрасно известно во все последующие времена (жива эта легенда и по сей день). Вдумчивый исследователь северных земель и народов, самобытный сибирский писатель Константин Дмитриевич Носилов (1858–1923) в начале XX века выведал у слепого старика мансийца достаточно свежие сведения о Золотой Бабе. Еще в пору молодости и будучи зрячим, тот видел ее в глухих, недоступных местах — правда, не оригинал, а серебряную копию. Сама же Золотая Баба была тоже цела и невредима, но схоронена так, что ни одному чужаку ни в жисть ее не сыскать. «Богыня», по-прежнему нагая, сидела на собольей подстилке. «Голая баба — и только, — по-простецки характеризовал ее очевидец. — Всё сделано, как быть бабе…»

Вообще же существует стойкое мнение, что Золотая Баба при появлении чужаков (под коими разумеются прежде всего русские колонисты) либо исчезает (как это произошло с Ермаковым атаманом Брязгой), либо — по другим вариантам — бросается с берега в Обь. Последнее даже нашло отражение в вогульском (мансийском) эпосе «Янгал-Маа», записанном еще до революции от столетнего шамана-сказителя Кутони:

Вы скажите, кто здесь помнит
Про Березовскую Рачу (Золотую Бабу. — В.Д.),
Что с горы упала в воду
И не далась в руки русским.
Всё проходит, умирает
И родится в новом свете…^{37}

В 90х годах XX века рассекреченные архивы КГБ неожиданно подтвердили старинное шаманское пророчество. Оказывается, во времена раскулачивания, когда коллективизация добралась до самых глухих уголков Сибири и Русского Севера, за Золотой Бабой охотились сотрудники НКВД. В 1933 году один из спецотрядов добрался до поселений казымских (северных) хантов. Имелись неопровержимые сведения, добытые на допросах, что где-то здесь, в тайном лесном святилище, шаман прячет Золотую Бабу. Однако при появлении чекистов в заповедном урочище вооруженные охотники оказали неожиданное сопротивление. Завязался неравный бой. Все ханты, защищавшие древнюю реликвию, были перебиты. О судьбе самой Золотой Бабы документов не сохранилось, но есть основания предполагать, что чекисты достигли своей цели.

Эти события напомнили о другом факте, также случайно извлеченном из архивов КГБ в то непродолжительное время, когда ознакомление с некоторыми секретными документами было относительно доступно. В донесениях в столицу речь шла о тайном убежище русской старообрядческой общины, обнаруженной после войны в труднодоступных местах Северного Урала. Раскольники жили здесь автономно многие десятки лет, у них было крепкое хозяйство и огромная библиотека рукописных книг, занимавших целую избу. Так вот, это бесценное хранилище русской культуры было дотла сожжено бериевскими подручными…

Публикации о Золотой Бабе — научные и беллетристические — множатся от века к веку. Первый научный компендиум, содержащий изложение всех к тому времени доступных сведений о таинственном изваянии был опубликован еще в 1814 году в основанном Н. М. Карамзиным журнале «Вестник Европы». В наши дни не проходит и года, чтобы в каком-либо центральном или местном издании не появилось статьи о Золотой Бабе. В них, как правило, приводятся однотипные сведения, почерпнутые из прошлого. Но бывают и свежие данные. Так, после одной из публикаций в местной печати мансийский школьник с далекой Конды сообщил, что его отец сравнительно недавно видел заветную статую, известен и примерный маршрут. Газета по горячим следам попыталась организовать небольшую экспедицию и даже пригласила специалиста-археолога, однако из-за абсолютного бездорожья, непроходимых болотных топей и речных завалов (глухие сибирские реки бывают на несколько километров сплошь забиты поваленными деревьями) отряд не смог добраться до указанного места.

Небезынтересны и некоторые новые интерпретации, касающиеся древнего женского божества. Известный мансийский поэт и прозаик Юван Шесталов посвятил поискам Золотой Бабы на Обском Севере повесть «Тайна Сорни-най» («сорни» по-мансийски «золото», «най» — «женщина»); интересующимся нетрудно с ней познакомиться. Наиболее продуктивным представляется рассмотрение феномена Золотой Бабы сквозь призму матриархального мировоззрения, которое доминировало во всем мире на протяжении многих тысячелетий и, вне всякого сомнения, нашло свое отражение (а может быть — и завершение) в культе Северной богини. Корни поклонения Великой Богине-Матери уходят к самым истокам человечества. Свидетельство тому — многочисленные находки ее древних изображений практически на всех континентах Земли, включая, естественно, и Русский Север.

Впечатляющие параллели обнаруживаются и в других мифологиях. Некоторое время тому назад в журнале «Советская археология» прошла научная дискуссия по поводу первичных прообразов некоторых ведийских и авестийских мифологем. В ходе обсуждения историком З. П. Соколовой было высказано конструктивное предположение, что культ Золотой Бабы генетически связан с образом древнеперсидского женского божества Ардви-Суры Анахиты (дословно — Ардви Могучая и Непорочная)^{38}. Сохранив все основные функции архаичной Великой Матери эпохи матриархата, авестийская Ардви считалась также богиней плодородия и воды. В этом она практически полностью калькирует карело-финскую богиню-прародительницу Ильматар: последняя же, хотя и считается Девой воздуха, но одновременно является и Матерью воды. В Авесте Ардви-Сура объявляется дочерью верховного владыки Ахурамазды. Ей посвящен один из самых знаменитых и возвышенных гимнов:

Она явилась, зрима,
Благая Ардви-Сура,
Прекрасной юной девой,
Могучею и стройной,
Высокой и прямой,
Блестящей, благородной,
В наряде с рукавами,
Расшитом золотом.
Бобровую накидку
Надела Ардви-Сура
Из шкур трехсот бобрих,
Четырежды родивших
(Когда они шерстистей,
Когда их гуще мех),
Так сделанную, чтобы
Смотрящему казалась
Она покрытой золотом
И полной серебром.^{39}

Вдохновенно-поэтический образ авестийской Великой Богини, облаченной в бобровую шубу с золотым отливом, в особенности позволил отождествить ее с урало-сибирской Золотой Бабой. В свою очередь, это служило лишним доказательством установленного факта, что прапредки иранцев (как, впрочем, и других индоевропейцев) мигрировали в места их нынешнего проживания именно с Крайнего Севера. Предпринимались даже вполне обоснованные попытки «привязать» некоторые священные горы, названия которых встречаются в Ригведе и Авесте, к реалиям Северного Урала. Среди древних бронзовых находок в Приуралье встречается изображение божества, возносимого на небо священной птицей, практически полностью совпадающее с образом Ардви-Суры, воссозданным древнеперсидскими мастерами.

Но можно пойти еще дальше. Дело в том, что образ божественной Ардви-Суры многолик и полифункционален. Великая Богиня, дочь Ахурамазды, для древних иранцев персонифицировала не просто водную стихию, еще и великую реку с мощными рукавами и протоками — может быть, ту, по берегам которой когда-то мигрировали арии с Севера на Юг:

Из края в край волнуется
Всё море Ворукаша,
(Мировое море, предположительно
Ледовитый океан. — В.Д.)
И волны в середине
Вздымаются, когда
Свои вливает воды,
В него впадает Ардви
Всей тысячей протоков
И тысячью озер,
Любое из которых
За сорок дней объехать
Успеет только всадник
На добром скакуне.
Одна протока Ардви
Течет на семь каршваров,
Стекая равномерно
И летом и зимой.
И освещает семя
Мужей и лоно женщин
И дарит молоком.^{40}

Какие ассоциации могут тут возникнуть? Ну конечно — какая-то великая северная река — с ее могучими протоками и в окружении несметного количества озер! Например Обь: именно на ее берегах разные народы и в разные времена поклонялись Золотой Бабе, в одной из древнейших своих ипостасей тождественной Ардви-Суре. И не ей одной. Индийский писатель Аниль Джанвиджай, плодотворно разрабатывающий тему полярной прародины ариев и других народов мира, отмечает, что столь почитаемая в Индии благостная богиня счастья и красоты Лакшми — жена Вишну — дословно прозывается Золотой Бабой. Значит и корни ее культа восходят не только к арийским, но и к доарийским временам.

Сходный образ благостной богини известен и в китайской культуре. Это — покровительница семейного очага богиня Гуаньинь; ее каноническое изображение в окружении детей очень напоминает вышеприведенные рисунки Золотой Бабы, сделанные европейскими картографами. Впервые оригинальную гипотезу о возможной связи Золотой Бабы с буддийской богиней Гуаньинь высказал поэт и прозаик Сергей Николаевич Марков в интереснейшей книге «Земной круг», посвященной освоению Севера. Ее культ достаточно сложен и распространен в Китае, Корее и Японии. Не касаясь сложных и запутанных метаморфоз буддийского пантеона, обращаю особое внимание, что даже в каноническом изображении Гуаньинь — любимая богиня китайского народа — очень даже напоминает известные описания Золотой Бабы. Благостная Гуаньинь — покровительница женщин, подательница детей и родовспомогательница. Вместе с тем она защищает всех без исключения людей и без различия их пола от подстерегающих бед и опасностей.

Любопытно, что имя богини-спасительницы переводится как «наблюдающий за звуками»: мужской род женского имени обусловлен тем, что Гуаньинь является женской ипостасью одного из главных бодхисатв буддийского пантеона махаяны — Авалокитешвара. Между прочим, статуэтка этого божества была найдена в районе Чердыни на Северном Урале. Именно это (а также другие, упомянутые выше божественные функции и атрибуты) и позволило Сергею Маркову высказать предположение о буддийском происхождении северного культа Золотой Бабы. Он посчитал, что первоначально статуя богини Гуаньинь была завезена в Сибирь китайскими купцами или паломниками и оставлена там либо в виде дара, либо в качестве уплаты за приобретенные меха. Поскольку образ благостной богини прекрасно совпадал с традиционным мировоззрением сибирских аборигенов, они быстро приспособили золотого истукана к нуждам и потребностям собственного традиционного культа, начисто забыв про буддизм. Гипотеза смелая, но не вполне убедительная. Почему бы не предположить обратное: древний северный (гиперборейский и матриархальный) культ постепенно распространялся к югу и был использован буддизмом.

Предположение о былом родстве некоторых архаичных персонажей индоевропейской и всемирной мифологий — лишнее доказательство общего происхождения (в данном случае — полярного) всех народов Земли, их языков и культур. Но вписывается ли в этот ряд образ уральской Хозяйки Медной горы? Еще как! Она закономерно занимает достойное место, уготованное ей самим ходом исторического развития. Другими словами, уральская Хозяйка гор появилась из общего матриархального гнезда, откуда вышли некогда китайские Сиваму и Гуаньинь, иранская Ардви-Сура и северная Злата Баба.

Гипотезы об идентичности легендарной Золотой Бабы северных народов и уральской Хозяйки Медной горы высказывались и раньше, и в частности, российским историком Виктором Грицковым. Он даже предположил, что на самом деле легендарный истукан был сделан не из золота, а из меди, которая, как известно, при окислении зеленеет. Поэтому и неуловимое языческое изваяние со временем вполне могло покрыться зеленым налетом окисленной меди. Те же, кому доводилось видеть фигуру северного божества, принимали зеленый цвет за малахитовое одеяние — отличительная особенность Хозяйки Медной горы, или Малахитницы.

Есть еще одна версия, помогающая полнее понять формирование представлений о Золотой Бабе. Вполне возможно, что образ ее сложился на основании языческой «технологии» создания идолов и кумиров, когда каменный либо деревянный остов обкладывался тончайшими золотыми пластинами или инкрустировался самоцветами, жемчугом, мамонтовой или моржовой костью и т. п. В таком случае и классические каменные бабы можно рассматривать как сохранившуюся основу для подобных ритуальных акций.

>

Великий Полоз

Исполинский Змей, прозванный на Урале Великим Полозом — еще один Хозяин земных недр. Он такое же древнее хтоническое существо, как и Хозяйка Медной горы (если только еще не более древнее). Сказания о таких змеях распространены по всему земному шару и известны, начиная с глубокой древности. Некоторые из подобных волшебных пресмыкающихся считаются первопредками и родоначальниками целых народов. Типичный и хорошо проработанный пример — австралийский Змей-Радуга, соединивший в себе представление о жизнетворящей и жизнедарующей стихии и повседневный образ небесной радуги. По поводу данной мифологемы известный этнограф и фольклорист Роланд Робинсон пишет:

«Змей-Радуга, должно быть, наиболее характерный культурный герой или первопредок в мифологии аборигенов. Его священное символическое значение — и (мужской) фаллос и (женское) лоно одновременно. Он — великий отец и мать всех форм жизни. Он всегда связан с водой — источником жизни. Змей-Радуга известен повсюду в Северной Австралии. Это Змей-Радуга уронил свое яйцо с неба на пустыню Центральной Австралии, и оно превратилось в камень. <…> Змей-Радуга в первую очередь является символом плодородия. <…>».^{41}

В древности похожие представления были присущи подавляющему числу протоэтносов. Это сакральное и эзотерическое знание не утрачено полностью и по сей день, в том числе и среди народов России. Уральский Великий Полоз унаследовал многое из архаичного мировоззрения наших гиперборейских пращуров. Но прежде всего он исконный хранитель земных богатств, и прежде всего — золота. Одна из его отличительных черт — оборотничество: он легко превращается в человека и, когда надо, вновь становится ползучим страшилищем.

«<…> И вот видят ребята — человека того уж нет. Которое место до пояса — все это голова стала, а от пояса шея. Голова точь-в-точь такая, как была, только большая, глаза ровно по гусиному яйцу стали, а шея змеиная. И вот из-под земли стало выкатываться тулово преогромного змея. Голова поднялась выше леса. Потом тулово выгнулось прямо па костер, вытянулось по земле, и поползло это чудо к Рябиновке (река. — В.Д.), а из земли все кольца выходят да выходят. Ровно им и конца нет. И то диво, костер-то потух, а на полянке светло стало. Только свет не такой, как от солнышка, а какой-то другой, и холодом потянуло. Дошел змей до Рябиновки и полез в воду, а вода сразу и замерзла по ту и по другую сторону. Змей перешел на другой берег, дотянулся до старой березы, которая тут стояла, и кричит:

— Заметили? Тут вот и копайте! Хватит вам по сиротскому делу. Чур, не жадничайте!

Сказал так-то и ровно растаял. Вода в Рябиновке опять зашумела, и костерок оттаял и загорелся, только трава будто всё еще озябла, как иней ее прихватил.

Семеныч и объяснил ребятам:

— Это есть Великий Полоз. Всё золото в его власти. Где он пройдет — туда оно и подбежит. А ходить он может и по земле, и под землей, как ему надо, и места может окружить сколько хочет. Оттого вот и бывает — найдут, например, люди хорошую жилку, и случится у них какой обман либо драка, а то и смертоубийство, и жилка потеряется. Это значит, Полоз побывал тут и отвел золото. <…>».^{42}

Такие сказания были широко распространены во многих горнодобывающих регионах. Для сравнения обратимся к легенде «Про Колыванского змея», записанной в 1937 году известным сибирским собирателем фольклора А. Мисюревым на Алтае в селе Горная Колывань от 80летнего потомственного камнетеса Флегонта Андриановича Ивачева:

«На Фабричной сопке, в расщелине змей живет. Колыванский змей, очень страшный, давнишний. Люди говорят: чешуя у него вроде как рыбья, глаза зеленые, навыкате. Глаза — по пятаку. Сам длинный, с бастрык. Кому покажется — тот человек вскоре помирает.

Их много, змеев, было в старину. Непроходимые змеи были. И свистели они. Такой свист получался, как на фабрике гудок. Потом ушли дальше в горы. Один этот остался на Фабричной сопке. Тоже нет-нет да и крикнет, свистнет. Больше весной свистит, в темные ночи. <…>».^{43}

Еще в одном бажовском сказе — «Золотые дайки» рассказывается о другом змее — хранителе подземных сокровищ:

«Владеет золотом престрашный змей, а зовут его Дайко. Кто у этого Дайка золотую шапку с головы собьет, тот и будет золоту хозяин. <…> В ту самую ночь, как журавли прилетят, змей Дайко ослабу в своей силе дает. Тогда и глуши его тайным словом! <…> Надо <…> в потаенном месте яму вырыть поглубже да в ней и дожидаться, когда журавли закурлыкают. Змей Дайко, как услышит журавлей, поползет из земли их послушать. Весна, видишь, он и разнежится. Приоденется для такого случаю. На голове большущий комок золота вроде шапки али, скажем, венца, а по тулову опояски золотые, с каменьями. Под землей Дайко ходит, как рыба в воде, только через яму ему все-таки ближе. Он тут и высунет голову. Человек, который в яме сидит, должен сказать самым тихим голосом:

— Подай-ко, Дайко, свой золотой венец да опояски!

От того тихого голоса Дайко очумеет, голову маленько сбочит, будто слушает, да разобрать не может. Тут и хватай у неге с головы золотой комок. Коли успеешь, ничего тебе змей не сделает. С шапкой-то он силу свою потеряет и станет камень камнем, хоть кайлой долби. А коли оплошаешь, да поглядит на тебя змей Дайко, — сам камнем станешь».^{44}

По сути своей Великий Полоз и другие змееподобные мифологические персонажи мало чем отличаются от подземных драконоподобных чудовищ, стойкие представления о коих закреплены в фольклоре большинства народов мира. Русский Змей Горыныч тоже в горе живет, потому-то и Горынычем прозывается. Вообще же Змей — древнее тотемное^{45} пресмыкающееся и одновременно объект почитания во многих архаичных культурах мира. О тотемных функциях Змея свидетельствует хотя бы русская народная сказка «Кузьма Скоробогатый», где явственно проступают черты двух древних тотемов — Змеи и Лисицы. Кроме того, в русском народном мировоззрении до самого последнего времени сохранялись еще и реликты древних арийских и доарийских представлений о Космическом змееподобном существе (драконе), первотворце Вселенной. По русским поверьям апокрифического происхождения считалось, что Земля покоится на огнеродном Змее, живущем в Огненной реке или в Океан-море. В болгарских апокрифах рисуется еще более подробная картина: Змей покоится поверх Вола, тот стоит на Рыбе, плавающей в море, которое, в свою очередь, держит на себе огромная Черепаха (представления о последней восходят к самым истокам индоарийской древности и смыкаются с божественной личностью первопредка Кашьяпы, который в переводе с санскрита как раз и означает «черепаха»).

Многообразные представители змеиного рода, как они запечатлелись в народном мировоззрении, далеко не обязательно имели внушительные размеры. У того же Бажова наряду с исполинским Великим Полозом действует миниатюрная, почти невесомая, но отнюдь не бессильная Голубая змейка:

«Есть в наших краях маленькая голубенькая змейка. Ростом не больше четверти и до того легонькая, будто в ней вовсе никакого весу нет. По траве идет, так ни одна былинка не погнется. Змейка эта не ползает, как другие, а свернется колечком, головенку выставит, а хвостиком упирается и подскакивает, да так бойко, что не догонишь ее. Когда она этак-то бежит, вправо от нее золотая струя сыплется, а влево черная-пречерная. Одному увидеть Голубую змейку прямое счастье: наверняка верховое золото окажется, где золотая струя прошла. И много его. Поверху большими кусками лежит. Только оно тоже с подводом. Если лишку захватишь да хоть капельку сбросишь, все в простой камень повернется. Второй раз тоже не придешь, потому место сразу забудешь. <…> Ну а когда змейка двоим-троим либо целой артели покажется, тогда вовсе черная беда. Все перессорятся и такими ненавистниками друг дружке станут, что до смертоубийства дело дойдет. А показаться она везде может: в лесу и в поле, в избе и на улице. Да еще сказывают, будто Голубая змейка иной раз человеком прикидывается, только узнать ее все-таки можно. Как идет, так даже на самом мелком песке следов не оставляет. Трава, и та под ней не гнется. Это первая примета, а вторая такая: из правого рукава золотая струя бежит, из левого — черная пыль сыплется».^{46}

Вот эта-то Голубая змейка и превращается, когда надо, в прекрасную молодую женщину: она сродни Хозяйке Медной горы, но не тождественна ей. Подобно Хозяйке-Малахитнице, Женщина-змея добра только к добрым — их-то она и награждает. У кого же нечистые и нечестные помыслы — к тому она немилостива и безжалостна. У читателя поначалу создается впечатление, что в бажовских сказах Хозяйка Медной горы действует сама по себе, а Великий Полоз — сам по себе; сюжетно они вроде бы даже не пересекаются. Но если обратиться к мифологическим истокам уральских фантомов, то напрашиваются совсем иные выводы. Две мощные хтонические силы попросту не могут не соприкасаться.

В данной связи попробуем задать самим себе еще один, казалось бы, простенький и даже наивный вопрос: почему главными хтоническими персонажами уральских сказов оказываются змей и человекоподобный фантом — Полоз и Хозяйка Медной горы? Ответ очевиден: один из них является существом мужского, а другой — женского рода. Мало того, змей испокон веков выступал более чем наглядным символом мужского естества. Примитивные народы до сих пор пропагандируют сию бесхитростную истину. Так, согласно представлениям горных папуасов арапеш, раньше мужчины носили свои пенисы в корзинах и при надобности пускали их ползти для совокупления с женщинами под землей в виде змей.

В древних культурах фаллический символ — змей как оплодотворяющая мужская сила, «муж всех женщин» почти всегда сопровождает женские божества. Это хорошо заметно на многочисленных древнеегипетских фресках и рисунках. Но, пожалуй, наибольшую популярность получили критские статуэтки Великой Богини и ее жриц со змеями в руках. Издревле женщинам и змеям приписывались одни и те же качества характера — таинственность, загадочность, интуитивность, а также коварство и непредсказуемость^{47}. Главная функция женщины — быть продолжательницей рода и воспроизводить в своих детях жизнь — переносилась и на змей: ежегодное сбрасывание старой змеиной кожи воспринималось как возрождение новой жизни в лице полинявшего пресмыкающегося.

Одновременно змея (змей) выражала неисчерпаемые космотеллурические энергетические потенции и в данном аспекте также смыкалась с повсеместными представлениями о Женском начале, которое играет ведущую роль во Вселенной. Древние этносы видели в космическо-небесных силах первоисточник сексуальной энергии — мужской и женской. Согласно греческой мифологии, основы которой прапредки эллинов принесли с Севера, одной из главных первопотенций Мироздания выступает все пронизывающий Эрос, «прекраснейший из всех вечных богов». Эрос первичен по отношению ко всему живому и неживому. Он появился во Вселенной задолго до небожителей и людей. Изначально-неуничтожимая сексуальная энергия, разлитая во Вселенной, отдельными порциями черпается индивидами, превращаясь в то неодолимое, объективно-бессознательное влечение, которому уже в наше время было дано название либидо. Однако индивидуальная любовь приходит и уходит, а Эрос продолжает царствовать — он вечен, он неуничтожим. И доминирует в нем женское начало, то, которое в тантризме получило наименование шакти (женская сексуальная энергия — по имени супруги Шивы Шакти). Естественно, в неразрывной гармонии с началом мужским.

Согласно древнейшему доиндоевропейскому мировоззрению, космически запрограммированная женская сексуальная потенция шакти содержится в каждом атоме Вселенной, в каждой точке пространства и времени, в каждой человеческой клетке. Даже в мужской, ибо по тантрическому учению внутри каждого мужчины «сидит» женщина — в виде внутренней женской энергии. Она располагается вдоль позвоночного столба, поднимаясь от половых органов к голове — и выше, обеспечивая при этом не только мужскую сексуальность, но также мужскую силу и жизнеспособность в целом. Такая женская потенция, содержащаяся внутри всего живого и питающаяся космической энергией Мироздания, в основе которого также заложено Женское начало, — получило название Кундалини, что означает «змеиная сила». Соответственно и символом Кундалини является свернутая спиралеобразно змея с головами на обоих концах. Вообще змея в древних мифологиях и сакральных учениях почти всегда олицетворяет потенции и токи земли, неба и бесконечного Космоса. Даже грозовые молнии и полярные сияния интерпретировались как «змеиные знамения».

По тантрической традиции, Кундалини как «внутренняя женщина» может действовать положительно или отрицательно, творчески или разрушительно. Соответственно направляется и энергия людей. Лишь в любовном экстазе достигается полная гармония: постепенно разгораясь, как огонь в очаге, пламя любви охватывает и зажигает влюбленных, черпая энергию и непрерывно подпитываясь ей непосредственно из космоса. Искусство и культура любви во многом зависят от того, насколько любовные партнеры умеют управлять Кундалини, точнее — плыть в ее всеохватывающем потоке. Как говорят тантристы: «Нет ничего ни в этом мире, ни в следующем, что лежало бы вне власти Кундалини». Кундалини всегда стремится вознести человека к высотам Космического всеединства.

Существуют и более конкретные рекомендации. Не касаясь деталей многочисленных восточных наставлений о любви и эротике, необходимо отметить все же главное. Тантрические трактаты рекомендуют постоянно представлять Кундалини как прекрасную обнаженную женщину, исполненную чувственной страсти и завлекающую в свою объятия любовника. Важно постоянно думать о ней, разговаривать с ней, угадывать ее тайные желания, тогда и она идет навстречу тому, кто жаждет экстатического вдохновения. Необходимо не только как можно явственней и подробней представить этот образ (к тому же не застывшим, а в движении), рожденный где-то в самых глубоких тайниках ноосферы, но и проникнуться ее всемогущей мудростью-энергией. Вообще-то, если называть вещи своими именами, мысленное общение с визуальным образом Хозяйки Медной горы происходило примерно по той же схеме и неизбежно было эротизировано, поскольку замыкалось на ноосферные источники, где доминирует Женское энергетическое начало.

Но есть и более прозаические моменты. О содружестве человека и змей накоплено немало удивительных фактов. Помимо культовых феноменов (пророчица-пифия среди ползающих змей в глубокой пещере, змеиные храмы в Юго-Восточной Азии и т. п.), имеется множество свидетельств, так сказать, на бытовом и житейском уровне. Известно, что кое-где в индийской глубинке кобры поселяются в домах и остаются там на правах кошек, что ли, по ночам охотясь на крыс и не трогая хозяев. В свое время в прессе сообщалось об одном еще более поразительном происшествии, которое произошло во время войны в Афганистане. Ночью на советского солдата напала огромная ядовитая змея, но она не укусила юношу, а только обвилась вокруг его шеи и в таком положении удерживала его до утра, не причиняя никакого вреда. Когда же с восходом солнца змея уползла и молодой солдат вернулся в лагерь, его глазам открылась страшная картина: все, кто там оставался, были ночью умерщвлены душманами. Этот случай вошел в армейский фольклор, и до сих пор можно услышать написанную по горячим следам песню. Вывод же в интересующем нас плане напрашивается один: змея спасла человека…

Змеиные магические мотивы сохранились в индийском и русском сакральном орнаменте, берущем свое начало в индоарийской и гиперборейской древности. Достаточно взглянуть на так называемые «плетенки», дабы убедиться в общности их архаичной символики. Орнамент подобного типа прошел через тысячелетия и долгое время сохранялся в культурном наследии многих народов мира. Знатокам древних традиций хорошо известно, что в архаичных переплетенных (шире — пересекающихся) украсах кроется глубочайший смысл. В тантрической философии и практике они именуются янтрами, кои считаются самореализацией божественной мудрости и символическим воплощением принципов высшего знания. Нетрудно предположить, что многие из доживших фактически до недавних времен плетеные узоры сохранили тот сакральный смысл, который был вложен в них в далеком индоевропейском и доиндоевропейском прошлом.

Наконец, одна из важнейших функций змей и других гадов (так совокупно именовались в народе представители пресмыкающихся и земноводных) — их связь с потусторонним и загробным миром (недаром в народе сложилось устойчивое словосочетание «гробовая змея»). Объясняется это довольно-таки просто: многие из пресмыкающихся обитают в глубоких норах под землей, куда также уходят, впадая в зимнюю спячку. Практически у всех народов мира змея воплощает в себе хтоническое начало, противостоящее свету и солнцу. Ящерицы же в представлении древних славян вообще отождествлялись с душами умерших. Потому-то и хозяйка над этими таинственными змееподобными существами по определению, так сказать, должна считаться Хозяйкой мертвого и Подземного царства. Неспроста, видимо, и в первом бажовск ятным целенаправленное уничтожение ящериц, бытовавшее до XX века во Владимирской губернии. По сообщению этнографов, здесь ящериц нещадно убивали, когда видели их сидящими с открытым ртом на солнышке: считалось, что в этот момент она солнце «пьет, сосет или глотает».^{48}

Символизм ящерицы частично совпадает с символизмом внешне похожей на нее змеи, особенно в качестве эмблемы возрождения (произошедшей от ее способности отбрасывать хвост, после чего он вновь отрастает). Вместе с тем ящерица считалась добрым знаком в Египте и вообще в античном мире, где иногда ее связывали с мудростью. Так, в римской мифологии считалось, что она спит всю зиму и поэтому символизировала смерть и воскресение. На древнеримских монетах она сопутствует богине здоровья Салюс предположительно из-за своей способности к восстановлению утраченного хвоста. А вот в мифологии новозеландских маори ящерица предстает как монстр-покровитель. Аналогичным образом в мифах африканских зулусов ящерица считается вестником смерти, кою и олицетворяет. В сказаниях народов Меланезии ящерица — одно из популярных действующих лиц или родовой предок. В фольклоре австралийских аборигенов ящерица Тарротарро считается культурным героем.

В христианские времена была воспринята положительная ее оценка (возрождение, омоложение посредством линьки, страстное стремление к духовному — свету); она изображается на фонарях, ладанках и т. п. Подобно пчеле, ящерица может воплощать душу и в таком виде вышмыгнуть изо рта спящих, которые получают свидетельства этого после возвращения пресмыкающегося. В популярном средневековом трактате «Физиолог» сообщается, что, когда ящерицы стареют и глаза у них затухают, они вползают в щели стен, обращенных к востоку. И когда встает солнце, их глаза открываются и они «становятся здоровыми»^{49}, то есть как бы вновь возрождаются.

То, что индоевропейский прообраз Хозяйки Медной горы первоначально одинаково органично сопрягался и с ящерицей, и со змеей, доказывает хотя бы польская сказка «О королевне, обращенной в змею»^{50}. Здесь Хозяйка горы, куда она уводит приглянувшегося юношу, — змея, заколдованная королевна. Внутри горы — богатство и достаток. Когда спустя год Женщина-Змея наконец отпускает своего избранника, то награждает его по-сказочному — дает кошелек, в котором никогда не иссякают деньги. В общем, схема почти та же самая, что и в бажовских сказах. Только конкретика и антураж чуть-чуть другие…

* * *

Итак, развернутый ответ на сформулированный выше вопрос о причинах неотделимости двух фантастических образов уральских сказов — Великого Полоза и Хозяйки Медной горы — сводится к тому, что оба они являются прямыми наследниками единой общемировой культуры, наиболее наглядно представленной в культе Великой Матери и ее змеиных атрибутах. Великий Полоз дополняет Хозяйку Медной горы в космотеллурическом плане, выражая в наглядно-образной форме единство двух великих космических начал — Женского и Мужского. В китайской мифологии то же самое и еще более показательно демонстрируют первопредки Фу-си и Нюй-ва — одновременно горные и змееногие боги^{51}. Согласно древним канонам, они всегда изображались в виде человекоподобных существ с переплетенными змеиными хвостами. Аналогичную взаимосвязь змеиного (мужского) и людского (женского) начал наглядно выражает тантрический рисунок, на котором мужская творческая энергия в виде фаллоподобной кобры вползает (выползает) во влагалище индуистской богини. Средиземноморская эллинистическая традиция вообще отбросила какую бы то ни было человеческую атрибутику и ограничилась в герметическом символе кадуцея одними лишь переплетенными змеями. В предельно абстрактной форме эту же фундаментальную идею выражает знаменитая восточная идея единения Женского и Мужского начал — инь и ян — и соответствующая ей всем хорошо известная пиктограмма.

* * *

Древнеарийское мировоззрение сформировало и другие устойчивые мифологические образы змееподобных существ. Прежде всего, это наги — мудрые полубожественные существа ведийского и индуистского пантеона, полулюди и полузмеи; их змеиное туловище оканчивается человеческой головой. Они — хозяева Подземного царства Поталы, где живут в блистающих золотом и драгоценностями дворцах и владеют несметными сокровищами земли (в дальнейшем мифологема Потала трансформировалась в понятие рая). Им принадлежит тайна эликсира бессмертия, с его помощью они способны не только неограниченно продлевать жизнь и сохранять вечную молодость, но и оживлять мертвых (русские предания о «живой и мертвой воде» проистекают именно отсюда). Наги легко принимают человеческий облик и часто вступают в любовную связь со смертными людьми. Особенно изощрены в любовных утехах красавицы нагини. Но жизнь их вовсе не полна одного лишь благополучия: они находятся в непрерывной и далеко не победоносной войне с воинством птицечеловека Гаруды, который, как и наги, был порожден первопредком Кашьяпой. Похоже, что в обоих случаях мы имеем дело с обобщенной тотемной символикой. Кроме того, образ Гаруды смыкается со всей вереницей древних птицелюдей, прообраз коих, несомненно, восходит к Гиперборее и ее летающему народу.

Любопытно, что древнеиндийское слово nagaфонетически созвучно с современным русским понятием «нагой» в смысле «голый» и совпадает с ним семантически (змеи, как известно, всегда голые). Это объясняется тем, что оба слова наидревнейшего происхождения и восходят к общей индоевропейской лингвистической праоснове. На санскрите слово «нагой» звучит также почти по-русски — nagnas. Но можно спуститься еще глубже в сторону былого языкового единства. Библейский змей (тот самый, что соблазнил Еву) по-древнееврейски зовется Нахаш. Корневая основа этого семитского слова «нах» (с учетом оглушенной согласной на конце) та же самая, что и в индоевропейском. И смысл тот же самый.

Следы древнейшей серпентомифологии (от латинск. слова serpens — «змея») сохранились и в русском архаичном мировоззрении. Народный фольклор и бажовские сказы обнаруживают на сей счет множество реминисценций и позволяют приоткрыть завесу над одной из загадок тысячелетий. Для примера достаточно обратиться к русскому былинному сказанию, условно именуемому «Лука, змея и Настасья». В таком странном сочетании и последовательности имен она изредка публикуется в фольклорных сборниках. В пяти записанных вариантах, кроме печорской глубинки, нигде более неизвестных, рассказывается о сказочной стране, к самой Печоре имеющей отношение весьма косвенное:

Среди-то, братцы, было синя моря,
Как синя-деморя было, на острови,
Как стояло ведь царство привеликое.
Там ведь жил-то удалой доброй молодец…^{52}

Остров посреди моря-океана хотя и не назван, но это — несомненно легендарный остров Буян русских волшебных сказок и архаичных заговоров. Царство на острове — воспоминание о древней Стране Счастья (в античной традиции — острова или островов Блаженных, где царит Золотой век). Дальнейшее развитие сюжета только подтверждает такое предположение. Герой печорской былины по имени Лука, сын Данилович, терпит крушение во время небывалого шторма, напоминающего, скорее, потоп (причем подробности, сообщаемые русским былинопевцем, живо напоминают картину потопа, воссозданную в Библии или же в эпосе о Гильгамеше)^{53}. Как и библейский Ной, он чудом спасается у горы (правда, не Араратской, а Сарочинской) и вот здесь-то встречает красавицу оборотня, змею, которая на глазах добра молодца превращается в прекрасную девушку и пытается его соблазнить:

Сотворим-ко-сь мы с тобой любовь телесную,
А телесну любовь со мной, прилесную,
Кабы вывьём мы с тобой, право, тепло гнездо,
Кабы выведём с тобой да мы малых детей…^{54}

Не правда ли, данный эпизод живо напоминает сюжетные линии некоторых известных бажовских сказов (особенно если читать их между строк)? Точно так же Хозяйка Медной горы (а также другие женщины, появившиеся из Подземного царства) соблазняет уральских парней. Точно так же властительницы гор и земных недр легко превращаются из пресмыкающихся в людей и обратно. (Хотя в приведенной русской былине концовка истории совсем иная: Лука убивает соблазнительницу, а сам женится на прекрасной царевне Настасье, дочери царя Салтана — правителя чудесной страны на острове посреди моря-океана. Здесь множество пересечений с фабулой и действующими лицами пушкинской «Сказки о царе Салтане», сюжет которой, как известно, почерпнут в русском фольклоре.)

Но вернемся к оборотничеству в бажовской мифологии. Ясно, что здесь уральские сказы целиком и полностью опираются на фундамент древнего мировоззрения, — беллетризированного, осовремененного и приспособленного к уральским реалиям. Вот типичный пример из сказа «Змеиный след», где хитрый приисковый паренек Костька пытается нечистоплотным путем завладеть тайнами Подземного царства и «берет в заложники» (как бы сейчас сказали) его посланницу:

«Схватил ту девчонку за ноги да что есть силы и дернул на себя в яму. Девчонка от земли отстала, а все пряменько стоит. Потом еще вытянулась, потончала, медяницей стала, перегнулась Костьке через плечо, да и доползла по спине. Костька испугался, змеиный хвост из рук выпустил. Уперлась змея головой в камень, так искры и посыпались, светло стало, глаза слепит. Прошла змея через камень, и по всему ее следу золото горит, где каплями, где целыми кусками. Много его. Как увидел Костька, так и брякнулся головой о камень. На другой день мать его в дудке нашла. Лоб ровно и не сильно разбил, а умер отчего-то Костька».^{55}

В бажовских сказах, как и во всем мировом фольклоре, действуют змееподобные существа обоих полов. Если «усреднить» уральских волшебных пресмыкающихся (от исполинского Великого Полоза до маленькой Голубой змейки), то они вполне сойдут за арийских нагов — хранителей сказочных пещер, освещенных блеском золота и драгоценных камней. Как и наги, бажовские змеиные персонажи бывают лютыми и, напротив, покладистыми. Причина? Она проста: во все времена практиковалась дискредитация обычаев, традиций, кумиров, тотемов, религиозных воззрений и идеологии чужих народов и племен. Со временем это нередко приводило к полной демонизации культовой системы и нетерпимости к взглядам чужаков. Подобная тенденция закреплялась и в фольклорных образах. С точки зрения современного человека, воспитанного на европейской традиции, дракон или змей (вроде русского Змея Горыныча) — абсолютное зло. Не так у восточных народов (китайцев, японцев, вьетнамцев, корейцев, тайцев, бирманцев, индонезийцев и т. д.), где дракон нередко является олицетворением мудрости и добрых деяний.

Данная тенденция отчетливо прослеживается и в великом индийском эпосе «Махабхарата», где многие главы целиком посвящены исключительно змеям (нагам), а одна из начальных книг традиционно именуется «Сожжение змей». В ней рассказывается о ритуальном убийстве (сожжении) сотен тысяч (если не миллионов) змей в отместку за умерщвление внука Арджуны Парикшита властителем Подземного царства, царем нагов Такшакой. Во время этого жертвоприношения, несомненно имеющего исторические корни, и была рассказана «Махабхарата» в полном ее объеме и с экскурсами в легендарную историю змей-нагов. Полное истребление змей, как известно, предотвратил легендарный мудрец Астика, рожденный от отца-человека и матери-нагини; он был внуком одного из трех великих царей-нагов — Васуки (двое других — Шеша и Такшака). В великой индийской поэме характеристика добрых змей-нагов вложена в уста одного из них:

<…> Ответствовал змей: «О мудрец знаменитый!
Не все мы свирепы, не все ядовиты,
Не все мы жестоки и втайне трусливы,
Не все мы коварны и алчно кусливы,
Не все мы злодействуем, жалим, клевещем,
Не все мы в сообществе слиты зловещем!
Вот наша порода — людей не кусает
И даже порою от яда спасает.
Мы многих творений добрее, честнее,
О странник, мы только по запаху змеи,
Мы обликом схожи, окраскою кожи, —
Зато мы душою и сердцем не схожи.
Мы связаны с ними названием общим,
Но разное любим, по-разному ропщем.
Мы связаны с ними несчастьем единым,
Но счастьем не схожи со счастьем змеиным.
Не схожи по нашим делам и стремленьям,
Хоть нас презирают единым презреньем.
Иное мы жаждем, иное провидим,
И змей мы не меньше, чем вы, ненавидим».^{56}

В русском фольклоре можно найти отголоски подобных взглядов. Достаточно еще раз обратиться к уже упоминавшемуся циклу русских былин о Добрыне Никитиче и колдунье и обольстительнице Маринке (Марине Игнатьевне). Скажем, такой эпизод былины, как сожительство Маринки со Змеем Горынычем, трудно назвать тривиальным. Из-за Змея, собственно, из-за нанесенной чудовищному полюбовнику обиды и затеяла Маринка проучить Добрыню и обратила его в тура (о чем уже говорилось выше).

Змей — полюбовник колдуньи Маринки — живет не в каких-то там пещерах где-нибудь далеко в горах, а в самом Киеве, в обыкновенном тереме; мало того — еще и в посиделках с красными девушками участвует. Добрыня, бросив камень в окно, так напугал Змея, что тот сначала обделался с головы до ног, а затем бросился бежать из дома своей подруги, где до того жил припеваючи. А Маринка ему вослед:

«Воротись, мил надежа, воротись, друг!
Хочешь я Добрыню оберну клячею водовозною?
Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,
А еще — хошь, я Добрыню обверну гнедым туром?»
Обернула ево, Добрыню, гнедым туром,
Пустила ево далече во чисто поля,^{57}
А девять туров, девять братиников,
Что Добрыня им будет десятый тур,
Всем атаман-золотыя рога!^{58}

Одним словом, мы вновь вернулись к тому, с чего начали. Но на этом злоключения Добрыни с Маринкой не заканчиваются. Они становятся мужем и женой. Правда, медовый месяц продолжался недолго, точнее — и вовсе его не было. Ведьма она и есть ведьма — какая бы ни была распрекрасная и любвеобильная. Потому и настигла ее заслуженная кара: Добрыня искромсал колдунью саблей на куски.

Акценты на еретичество колдуньи Маринки — результаты позднейшей литературной обработки: сказители, певшие былины, были ревностными христианами да еще и старообрядцами — путем добавления соответствующих эпитетов и крепких словечек они также пытались внести свой посильный личный вклад в борьбу с остатками язычества. В целом же за конкретными былинными образами и сюжетами просматривается древнейшая мифологема соединения (и соития) двух начал — Мужского (змеиного) и Женского. Носительницей последнего становится колдунья Маринка, которая, как уже отмечалось выше, является фольклорной визуализацией архаичного женского божества смерти Морены. В обобщенном философском плане получается: и Мужское, и Женское начала — оба воплощают в себе единство жизни и смерти.

Во взаимоотношениях Змея Горыныча и Добрыни тоже много неясного. В хрестоматийном варианте былины о Добрыне Никитиче, записанном еще Александром Федоровичем Гильфердингом (1831–1872) от знаменитого онежского сказителя Трофима Григорьевича Рябинина, рисуется следующая, знакомая со школьной скамьи, картина:

Да издалеча-далеча, из чиста поля,
Из-под западной да с-под сторонушки,
Да й не гром гремит, да шум велик идет:
Налетела на молодого Добрынюшку
А й Змеинище да то Горынище,
А й о трех змеинище о головах,
О двенадцати она^{59} о хоботах…^{60}

Вопросы между тем возникают — и небезосновательные — даже при чтении классической былины. Никакой битвы между Добрыней и Змеем, как это обычно преподносится на полотнах известных художников или современных книжных иллюстрациях, в данном варианте былины (а также в большинстве других) не происходит. Между ними, оказывается, заключен договор (и даже на бумаге оформлен) — до бою-драки и кровопролития дела не доводить:

«…А у нас-то с тобой записи написаны
Да у тоя ли у славныя пучай-реки:
Не съезжаться б нам в раздольице чистом поле,
Нам не делать бою, драки-кролития
Да промеж собой бы нам великого…»^{61}

Это Змей говорит. А Забава Путятична, любимая племянница Владимира Красное Солнышко, похищенная у стольнокиевского князя, чувствует себя в змеиных чертогах вполне комфортно. Добрыня совершенно спокойно и без особых проблем вывел ее из подземных пещер вместе с другими заложниками. В чем же дело? Откуда такая идиллия? Да ничего особенного, в общем-то обычная повседневность любой войны: обмен пленными, переговоры с парламентерами. Весь вопрос: кто с кем воюет? И почему? В другом варианте всё той же былины Змей (точнее — Змея, ибо там чудище выступает в женском роде) величает Добрыню старшим братом, а себя — его младшей сестрой. Это что еще за родственные отношения? Да все те же, о коих уже говорилось выше! Тотемные отношения, кажущиеся странными и непонятными современным людям.

* * *

Арийская «нагическая» традиция закрепилась и сохранилась в мировоззрении всех индоевропейских народов, и в частности, в наиболее древних былинах. К таковым относится цикл эпических сказаний о Вольге (Волхе Всеславиче). По существу, Вольга — сын Змея, от которого забеременела его мать-княгиня:^{62}

Ходила княгиня по крутым горам,
Ходила она с горы на гору;
Ступала княгиня с камня на камень,
Ступала княгиня на люта змея,
На люта Змея на Горыныча,
Вокруг ее ножки змей обвился,
Вокруг ее башмачка сафьянова,
Вокруг ее чулочка скурлат-сукна,
Хоботом бьет ее в белыя груди,
Во белы груди человечески;
Целует во уста ее сахарныя,
От того княгиня понос понесла,
Понос понесла, очреватела;
Носила в утробе чадо девять месяцев. <…>^{63}

Странная, конечно, ситуация, но не вполне безнадежная для понимания и объяснения. Если представить, что в описаниях фантастической любви отвратительного Змея и прекрасной молодой женщины в скрытом и трансформированном виде говорится не о пресмыкающемся, а о тотеме змея, то всё становится на свои места: представители соседнего племени, клана, протоэтноса, покланявшиеся змею, брали в жены славянских красавиц, и от этого союза рождались будущие богатыри. Но не только это. Общеизвестны представления славянской мифологии об Огненном змее, который прилетает по ночам через печную трубу к одиноким женщинам и вступает с ними в плотскую связь, сосет их кровь или молоко из грудей. Женщина или девушка, которую посещает змеевидный любовник, начинает сохнуть, чахнуть и, как правило, быстро умирает. Особенно этот мифологический сюжет распространен среди южных славян, но другие славянские народы тоже не исключение. Одним из самых любимых произведений русского народа на протяжении многих веков была «Повесть о Петре и Февронии», которая начинается с того, как жене муромского князя дьявол вселил на блуд «неприязненного летящего змея», совершившего над княгиней насилие. В результате княгиня конечно же начала чахнуть… Можно пойти еще дальше в глубь веков и тысячелетий — в эпоху матриархата, когда женщины сами определяли себе избранников (именно — во множественном числе!), среди которых могли оказаться и представители мужского братства, связывающего свои сакральные ритуалы и традиции всё с тем же змеем.

Рождение Вольги столь же чудесное, как и его зачатие:

А и на небе просветил светел месяц,
А в Киеве родился могуч богатырь,
Как бы молодой Волх Всеславьевич:
Подрожала сыра земля,
Стряслося славно царство Индейское,
А и синее море сколыбалося
Для-ради рожденья богатырского
Молода Волха Всеславьевича;
Рыба пошла в морскую глубину,
Птица полетела высоко в небеса,
Туры да олени за горы пошли,
Зайцы, лисицы по чащицам,
А волки, медведи по ельникам,
Соболи, куницы по островам.
А и будет Волх в полтора часа,
Волх говорит, как гром гремит:
«А и гой еси, сударыня матушка,
Молода Марфа Всеславьевна!
А не пеленай во пелену червчатую,
А не поясай во поесья шелковые, —
Пеленай меня, матушка,
В крепки латы булатные,
А на буйну голову клади злат шелом,
По праву руку — палицу,
А и тяжку палицу свинцовую,
А весом та палица в триста пуд».
А и будет Волх семи годов,
Отдавала его матушка грамоте учиться,
А грамота Волху в наук пошла;
Посадила его уж пером писать,
Письмо ему в наук пошло.
А и будет Волх десяти годов,
Втапоры поучился Волх ко премудростям:
А и первой мудрости учился
Обертываться ясным соколом;
А и другой-то мудрости учился он, Волх,
Обертываться серым волком;
А и третей мудрости-то учился Волх
Обертываться гнедым туром — золотые рога <…>^{64}

В приведенном фрагменте существенным представляется и поминание Индейского царства. С чего бы это вдруг? В былинах или сказках подобное географическое понятие встречается крайне редко. И всё же кое-где проскальзывает. Случайно это или не случайно? «Специалисты» по фольклору в один голос скажут: случайно! А я возражу им не менее твердо: нет, не случайно. В былине о Вольге в десятижды трансформированном и приспособленном к русским реалиям виде содержатся смутные воспоминания о стародавней гиперборейской эпохе, когда племена индоариев при своем продвижении с Севера на Юг соприкасались с другими индоевропейскими протоэтносами (в данном случае — со славянскими и проторусским).

В русских былинах нетрудно уловить и другую архаичную реминисценцию. В русском героическом эпосе всегда подчеркивается решающее значение матери богатыря. Об отце же либо не говорится ничего, либо говорится вскользь и очень скупо, либо предлагается совершенно уж непонятная для современного читателя версия, вроде вышеприведенного зачатия Вольги от змея. На сей удивительный факт ученые-мифографы обратили внимание еще в XIX веке, справедливо усмотрев в нем несомненный отголосок матриархальных времен^{65}. И следовательно — добавлю от себя — происхождение таких былин следует отнести к весьма отдаленной исторической эпохе. (Точно так же совершенно, на первый взгляд, невинные и в чем-то наивные сказки о Белоснежке и семи гномах или о Мертвой царевне и семи богатырях содержат намек на бытовавший в старину групповой брак. Появление же в этих сказках прекрасного принца (царевича, королевича) символизирует переход от группового к моногамному браку.)

Имеется еще одно поразительное соответствие, установленное еще в конце XIX века одним из основоположников фольклорной гипотезы самозарождения сюжетов М. Лангом и подхваченное ее последователями в России. В своей книге, посвященной религиозным мифам и культам, Ланг выявил явное сходство сюжетной линии былины о Вольге, касающейся чудесного рождения главного героя, и древнемексиканскими (ацтекскими) сказаниями о боге войны Уицилопочтли^{66}. Согласно сохранившимся, записанным и неоднократно опубликованным легендам, мать будущего бога — Коатликуэ (подробнее о ней ниже, в другой главе) — забеременела от «оперенного волана (мячика)». За сей грех ее ранее рожденные четыре сына и дочь решили убить мать жесточайшим образом (ничего себе нравы царили в ацтекском обществе!). Но находившийся во чреве Уицилопочтли предотвратил убийство матери, родился чудесным образом в полном вооружении к моменту появления убийц и сам расправился с ними.^{67}

Безусловно, приведенные подробности ацтекского мифа имеют мало общего с известным содержанием былины о Вольге, но эпизод чудесного зачатия и рождения говорит сам за себя и определенным образом свидетельствует об общем источнике сюжетов подобного рода. Не менее показательно в указанном плане и сказание о боге-просветителе Виракоче, но уже другого индейского народа — кечуа, проживающего в Андском нагорье Южной Америки. В данном конкретном случае речь идет не о его собственном рождении, а о соблазнении прекрасных девушек. Виракоча ронял каплю своего семени на землю, обращал ее в аппетитный плод, избранница съедала его и через девять месяцев рожала ребенка.^{68}

Но точно такая же схема зачатия обнаруживается и в мифологиях народов Евразии. От бруснички беременеет девушка Марьятта в «Калевале», и брусничка та при ближайшем рассмотрении и дедуктивной реконструкции оказывается каплей спермы, пролитой Вяйнямёйненом. Похожим образом рождается и центральный персонаж осетинского нартовского эпоса Сослан-Созырыко, имевший — в точном соответствии с его происхождением — прозвище Камнерожденный. Когда один из нартовских пастухов увидел обнаженную белотелую Сатбну, — самую прекрасную и знаменитую из нартовских женщин, купающуюся в горной реке, — он не смог пересилить вожделения и пролил семя на прибрежный камень (в южноосетинских вариантах — на скалу), из которого через девять месяцев и родился могучий Сослан.

Пойдем дальше. Уже в вышеприведенном фрагменте былины о Вольге проступает одна из главных особенностей былинного Вольги — его оборотничество. Вольга — богатырь, способный менять облик, превращаясь то в рыбу, то в птицу, то в зверя. Он и дружинников своих может оборотить в муравьев и вместе с ними незаметно проникнуть во вражескую крепость. Однако если взглянуть на превращения (воистину — индоарийских!) аватар Вольги сквозь призму буддийских принципов, то в этих чудесных метаморфозах вполне прочитываются всем хорошо знакомые перерождения души, облеченные в тотемную оболочку. Отсюда, между прочим, следует, что фундаментальные буддийские основоположения коренятся в более древнем — индоевропейском и доиндоевропейском мировоззрении. Обращение к буддийским первоисточникам вполне подтверждает эту мысль.

>

3. Буддийские и иные параллели

Буддийская философия восприняла многие аспекты предшествующих древнеарийских представлений о нагах. Считается, что сам царевич Шакьямуни в своих прошлых перерождениях, до того как стать Буддой, несколько раз становился нагом. Теснейшим образом с нагами связана проповедническая деятельность другого буддийского апостола, основателя махаяны и «второго Будды» — Нагарджуны, чья жизнь относится не ранее чем ко II веку и не позже чем к IV веку новой эры (точных данных не сохранилось). Согласно буддийской традиции, Нагарджуна сначала жил в Индии, затем ушел в Гималаи. Он не только воспринял свою божественную мудрость от нагов, но и получил от них один из главных священных текстов буддийского канона — Алмазную сутру («Праджняпарамиту»), которую дал на хранение нагам сам Будда.

«Змеиная подноготная» явственно прослеживается и у Нагарджуны. В соответствии с иконописной традицией он изображается с нимбом, состоящим из змей. Да и само имя буддийского пророка — Нагарджуна — означает «Змея-Дерево». Расшифровка этимологии данного понятия породила обширную научную литературу^{69}. Однако нас в первую очередь интересуют параллели и совпадения с бажовской мифологией. А она несомненна, о чем свидетельствует даже каноническая агиография (житие) основателя махаяны. Так, в древнетибетском трактате «Жизнь Нагарджуны» рассказывается, как во время проповеди буддийского мудреца два мальчика, слушавшие его, вдруг исчезли под землей. «Они были нагами, — говорится в тибетском первоисточнике, — и обо всем поведали своему царю, а тот пригласил учителя. Последний принял приглашение и стал проповедовать там»^{70}. Наги умоляли его остаться под землей, но пророк предпочел вернуться на землю. Именно с той поры он и получил прозвание — Нагарджуна.

Как бы сие ни показалось странным, но данный эпизод схематически совпадает с сюжетом бажовского сказа «Две ящерки», где также два пресмыкающихся-оборотня заманивают в Подземное царство героя по имени Андрюха и по прозвищу Соленый (его высекли за строптивость, а раны посыпали солью):

«Те две ящерки тут же бегают. Одна ткнула головенкой в том же месте, какое Андрюха сперва задевал, камень и качнулся. По всей стороне щель прошла. Ящерка туда юркнула, и щели не стало. Другая ящерка пробежала до конца камня да тут и притаилась, сторожит будто, а сама на Андрюху поглядывает:

— Тут, дескать, выйдет. Некуда больше.

Подождал маленько Андрюха, — опять по низу камня чутешная щелка прошла, потом раздаваться стала. В другом-то конце из-под камня ящерка головенку высунула, оглядывается, где та — другая-то, а та прижалась, не шевелится. Выскочила ящерка, другая, и скок ей на хребетик — поймала, дескать! — и глазенками блестит, радуется. Потом обе убежали. Только их и видели. Как показали Андрюхе, в котором месте заходить, в котором выходить.

Оглядел еще раз камень. Целехонек он, даже званья нет, чтоб где тут трещинка была.

“Ну-ко, — думает, — попытаю еще раз”.

Уперся опять в том же месте в камень, он и повалился на Андрюху. Только Андрюха на это безо внимания — вниз глядит. Там лестница открылась, и хорошо, слышь-ко, улаженная, как вот в новом барском доме. Ступил Андрюха на первую ступеньку, а обе ящерки шмыг вперед, как дорогу показывают. Спустился еще ступеньки на две, а сам всё за камень держится, думает:

“Отпущусь — закроет меня. Как тогда в потемках-то?”

Стоит, и обе ящерки остановились, на него смотрят, будто ждут. Тут Андрюха и смекнул:

“Видно, Хозяйка горы смелость мою пытает. Это, говорят, у ней первое дело”.

Ну, тут он и решился. Смело пошел, и как голова ниже щели пришлась, опустился рукой от камня. Закрылся камень, а внизу как солнышко взошло — всё до капельки видно стало.

Глядит Андрюха, а перед ним двери створные каменные, все узорами изукрашенные, а вправо-то однополотная дверочка. Ящерки к ней подошли — в это, дескать, место. Андрюха отворил дверку, а там — баня. Честь-честью устроена, только всё каменное. Полок там, колода, ковшик и протча. Один веничек березовый. И жарко страсть — уши береги. Андрюха обрадовался. Хотел первым делом ремки свои выжарить над каменкой. Только снял их — они куда-то и пропали, как не было. Оглянулся, а по лавкам рубахи новые разложены и одежи на спицах сколь хошь навешено. Всякая одежа: барская, купецкая, рабочая. Тут Андрюха и думать не стал, залез на полок и отвел душеньку — весь веник измочалил. Выпарился лучше нельзя, сел — отдышался. Оделся потом по-рабочему, как ему привычно. Вышел из баньки, а ящерки его у большой двери ждут.

Отворил он — что такое? Палата перед ним, каких он и во сне не видал. Стены-то все каменным узором изукрашены, а посередке стол. Всякой еды и питья на нем наставлено. Ну, Андрюха уж давно проголодался. Раздумывать не стал, за стол сел. Еда обыкновенная, питье не разберешь. На то походит, какое он из туесочка-то пил. Сильное питье, а не хмелит».^{71}

Безусловно, бажовский миф изобилует подробностями, коих нет в тибетском житии Нагарджуны. Но по существу сходства больше, нежели различий. Две змееподобные твари — ящерки, Подземный дворец и полное изобилие — чем не райская жизнь? Властвует вот только здесь женщина — Хозяйка Медной горы. Она под конец и является Андрюхе Соленому. И дорогу ему к свету белому указывает. И одно непременное условие выдвигает — чтобы назад не оглядывался. Помнится точно такое же требование выставил Орфею Аид (Гадес).

* * *

Как видим, сакральное перевоплощение и перерождение, закрепившиеся в ведийском и буддийском культах, явственно и недвусмысленно прослеживается в мировом фольклоре — особенно в волшебных сказках и эпических сказаниях. При этом сюжеты подчас имеют поразительное сходство и бытуют у народов, географически разделенных колоссальными расстояниями и труднопреодолимыми маршрутами. Тем не менее повсюду обнаруживаются одни и те же сюжеты. За примерами далеко ходить не надо. Каждому русскому читателю хорошо известна сказка про Царевну-лягушку, пересказывать которую нет никакой надобности. Но ведь аналогичный сюжет встречается и в других регионах земли, у народов на первый взгляд совершенно не связанных культурной и тем более языковой общностью. Так, в бирманской сказке (страна в Юго-Восточной Азии Бирма в настоящее время называется Мьянма) «Принцесса-лягушка» сюжет практически (хотя и схематично) тот же самый, что и в русской сказке: царский сын женится на лягушке, оборачивающейся прекрасной девушкой, и однажды сжигает в огне ее кожу^{72}. Точно так же и в тибетской сказке о Царевиче-лягушке; вариант — о Царевиче-змее^{73} или просто прекрасном юноше в образе змея в одной из вьетнамских сказок^{74} или юноше-уже из поэтической литовской сказки «Эгле — королева ужей». Разница только в половой принадлежности главного героя, что объясняется более древними (матриархальными) корнями русской и бирманской сказок и более поздними (патриархальными) — тибетской, вьетнамской, литовской. А так — почти всё «один к одному»: и лягушачья (змеиная) кожа, которую сжигают, и демонстрация чудесных способностей, и завистливые сестры, и т. д, и т. п. Но и это еще не все. Похожую сказку можно услышать и на Фиджи — одном из островов Океании. Здесь действует всё тот же змей, который тайком сбрасывает с себя заколдованную кожу и превращается в прекрасного юношу — сына вождя (по-нашему — в принца или царевича), а его жена бросает волшебную шкуру в огонь^{75}. (Не стану повторяться о том, что действуют в русской, бирманской, тибетской и фиджийской сказках типичные бажовские герои.)

Аналогичный сказочный сюжет бытует и у приамурских нанайцев. В одном из вариантов муж с женой, у которых до самой старости не было детей, обратились к повелителю духов и вымолили сына. Но тот оказался Лягушкой. Вскоре в доме появился достаток: мясо, рыба, пушнина. Родители проследили за сыном и увидели, как он сбрасывает лягушечью кожу и превращается в доброго молодца, ходит на охоту, рыбачит, приносит добычу. И решили старики уничтожить лягушечью кожу. Так и сделали. А их сын-лягушонок не смог жить без своей кожи и улетел на небо. Правда еще в человеческом облике он успел жениться, и его жена-красавица осталась старикам в утешение. По поверьям амурских аборигенов, лягушка — животное, обозначающее границу между Средним (земным) и Нижним (подземным) мирами или же кору Мирового Древа. Согласно представлениям нанайцев, кора Мирового Древа — это множество лягушек, жаб, ящериц, змей и черепах.

С матриархальностью всё понятно. По народным поверьям, из-за сходства лягушачьих лап с человеческой ладонью считалось, что лягушка в прошлом вообще была человеком и, естественно, — женщиной. В начале XX века в костромской глухомани была записана легенда (известная и в других краях), согласно которой лягушки — это детки Адама и Евы, которые в раю «наделали много детей», но испугались сказать об этом Богу. Ему было показано лишь «малое количество», а об остальных умолчали. «Эти-то скрытые перед Богом дети и обратились в лягушек»^{76}. Поразительное совпадение: практически такое же поверье (только без Адама и Евы) распространено на юге Африканского континента среди бушменов, у коих существует миф о Вихревом боге, который отомстил одной девушке и всем людям за нарушение сакрального запрета:

«<…> А девушку, по вине которой это случилось, вихрь унес первой. Она попала в воду и превратилась в лягушку. Вслед за ней вихрь подхватил ее матерей, которые собирали коренья, он унес их в воду, и они тоже превратились в лягушек. Затем вихрь подхватил ее отца, который охотился там, и унес его к источнику, он также превратился в лягушку. И вот все они превратились в лягушек. И все их вещи: стрелы отца, тростниковые циновки, из которых сделаны хижины, — все оказалось в воде, так как люди стали лягушками. Они теперь растут у воды, это вещи первых людей, которые жили здесь до нас».^{77}

Отсюда же — непременное использование лягушки (в основном — разных ее частей) в любовной магии — при изготовлении различных снадобий, привораживающих объект вожделения или, наоборот, отваживающего соперника (соперницу). В Ярославской губернии в прошлом был документально зафиксирован обычай: по совету знающих людей старые девы, засидевшиеся в невестах, чтобы поскорее выйти замуж, должны были на болоте поймать лягушку и, приседая, прикоснуться к ней обнаженными гениталиями.

Такой странный и непонятный с точки зрения современного человека обычай объясняется достаточно просто: в древности лягушка символизировала женскую матку. Отсюда ее разнообразные (хотя и очень упрощенные и стилизованные) изображения в виде вышивок на женской одежде и предметах домашнего обихода. Отождествление в народе лягушки (жабы) с маткой этнографы фиксировали еще совсем недавно. Так, в Баварии крестьяне были убеждены, что матка в виде жабы может вылезти у больной женщины во время сна прямо изо рта, чтобы выкупаться: если жаба вернется — болезнь продолжается, если нет — больная выздоравливает (а потому рот во время сна полагается держать закрытым). Немцы и балканские словенцы представляли женскую матку в виде лягушки; изготовлялась она в форме восковых и даже железных фигурок, которые приносились в храм для излечения от бесплодия. Данный обычай, вне всякого сомнения, имеет глубокие индоевропейские корни: точно так же действовали арийские женщины и в эпоху нерасчлененной этнолингвистической общности.

Вместе с тем лягушка (жаба) однозначно связывалась с сакральными космопланетарными силами. Так, в одной литовской сказке рассказывается об огромной жабе, непрерывно выпускающей изо рта золотую кудель. Герой известной русской сказки перескакивает, сидя на спине гигантской лягушки, Огненную реку, протекающую в Подземном царстве. В космогоническом мифе австралийских аборигенов повествуется о гигантской лягушке, выпившей в один прекрасный день всю воду на континенте. Дабы заставить лягушку открыть рот, предотвратив тем самым опустошающую засуху и неминуемую смерть, животные и птицы (а согласно воззрениям австралийцев, они же одновременно являлись «скрытыми» людьми) решили рассмешить лягушку (исток басни про Ворону и Лисицу). После ряда комических ситуаций (например, змея проглотила дикобраза, а его огромные иглы изнутри пронзили змеиное тело и стали торчать во все стороны) лягушка, у которой начисто отсутствовало чувство юмора, в конце концов отреагировала на акробатические выкрутасы угря. Она «…открыла сонные глаза, ее большое тело дрогнуло, лицо смягчилось и, наконец, она разразилась смехом, который прозвучал, как раскат грома. Вода хлынула из ее рта и залила всю страну. Только вершины самых высоких гор виднелись над водой, как острова в море. Утонуло множество людей и животных»^{78}. Так в австралийских мифах описывается Всемирный потоп.

На Русском Севере лягушка почиталась как домашняя покровительница. Одновременно лягушка считалась хозяйкой дождя, откуда дожившее до наших дней поверье: если убить лягушку или жабу, непременно пойдет дождь. В северорусском народном мировоззрении существовало стойкое убеждение, что в лягушек превратились люди, утонувшие во время Всемирного потопа. Такие легенды, в частности, были записаны фольклористами в Архангельской и Вологодской областях. Известный карельский археолог и этнограф Анатолий Павлович Журавлев открыл и описал древнее языческое святилище у деревни Пегрема (что на берегу Онежского озера), культовую основу которого представляет гигантская каменная лягушка, вытесанная из полутораметрового валуна, окруженного сорока девятью плитами. Что касается патриархальной подоплеки тибетской сказки, то, скорее всего, это — результат позднейшей трансформации шкалы ценностей и предпочтений, утвердившихся после миграции прапредков тибетцев в места их нынешнего расселения.

В совершенно другом регионе России — в Томской области, в низовьях реки Нюрольки, фактически на границе самого большого в мире Васюганского болота — находится аналогичное древнее святилище Саваркыла («Лягушачье»), принадлежащее хантам. Когда-то здесь хантыйские девушки выбирали себе мужей и приносили всем женским миром жертвы царице-лягушке, воплощавшей не только женскую сущность и детородную способность, но также и женское начало как первооснову Вселенной. Всё это вместе взятое свидетельствует о глубоких матриархальных корнях образа лягушки, дожившего до наших дней в сказочном и мифологическом обличье.^{79}

Но и у современных хантов лягушка продолжает считаться священным и почитаемым существом: ее нельзя убивать или мучить, ей приписывается магическое свойство привораживать возлюбленного или возлюбленную. Лягушка в виде стилизованного орнамента вышивалась на женской одежде, ее изображения хранились в особой берестяной коробке или сундучке, она считалась духом-охранителем во время родов, а после благополучного появления на свет ребенка ей приносились дары и жертвы. Вообще же, по мнению многих специалистов-этнографов, в мифологии хантов архаичный образ лягушки сливается с первобожеством хантыйского пантеона — праматерью Калтась, женой верховного небесного божества Торума и божественным олицетворением Матери Земли.

О чем же всё вышесказанное свидетельствует? Во-первых, о былой социокультурной и этнолингвистической общности тибетских и индоевропейских (в данном случае — русского) народов. Во-вторых, о доминировании в те далекие предысторические времена понятия оборотничества, которое впоследствии трансформировалось в религиозное учение — египетское переселение душ^{80}, ведийское перевоплощение (аватары), буддийское перерождение и т. п. Происхождение подобных воззрений вполне поддается научной расшифровке. Представляется, что в основе понятия оборотничества лежат былые тотемные отношения, когда люди идентифицировали себя не по национальной или этнической, а по тотемической принадлежности. Переход из одного тотемного объединения в другое трактовался, к примеру, как превращение одного животного в другое или же превращение птицы в человека, человека в камень и т. п.

Необходимость же перехода из одного тотема в другой диктовалась запретом кровосмесительства, то есть невозможностью вступления в брак между мужчинами и женщинами из одного тотема. В свою очередь, естественный и регулярный обмен женихами и невестами истолковывался, как тотемное оборотничество. Со временем бытовавшие повсюду традиции оформлялись и закреплялись в виде фольклорных мифологем. Именно об этом свидетельствуют все до боли знакомые сюжетные повороты типа — «ударился о землю и обернулся: соколом, волком, туром, горностаем, щукой или муравьем». Конкретное животное здесь отнюдь не обозначает живую птицу, зверя, рыбу, насекомое — речь может идти и о родовом тотеме. Особенно широко были распространены, вплоть до недавнего времени, суеверия о превращениях людей в волков, по-славянски — в волкодлаков (или волколаков). В мировоззрении древних оборотничество представлялось как вполне заурядный акт. Звериную или птичью шкуру можно было надеть, снять и даже передать другому как обычную одежду. Например древнейшая «Сага о Вёльсунгах» совершенно буднично рассказывает про то, как валькирия надевает воронье платье (в других случаях это лебединый наряд) и летит к конунгу, дабы уронить ему на колени волшебное яблоко, от коего королева затяжелела и после мучительной беременности родила сына (его пришлось вырезать мечом из чрева матери).

Чем, например, отличаются классические буддийские представления о перевоплощении и перерождении от нижеследующего пассажа из все той же «Саги о Вёльсунгах»:

«<…> Синфьётли отвечает:

— Верно, ты запамятовал, как был ты вёльвою на Варинсейе и говорил, что хочешь замуж, и сманивал меня на это дело, чтоб я был тебе мужем; а затем был ты валькирией в Асгарде, и чуть было все там не передрались из-за тебя; а я породил с тобою девять волков на Ланганесе, и всем им я был отцом.

Гранмар отвечает:

— Здоров ты врать! Мне же сдается, что ничьим отцом ты не мог быть с тех пор, как оскопили тебя дочки ётуна на Торснесе; ты — пасынок Сиггейра-конунга, и валялся ты в лесах с волками; и сотворил ты все злодеяния сразу, братьев своих убил и стяжал дурную славу.

Синфьётли отвечает:

— А помнишь ли, как был ты кобылой у жеребца Грани, и скакал я на тебе во весь опор по Браваллу. Был ты затем козопасом у Гольниётуна <…>».^{81}

Здесь на протяжении четырнадцати строк процитированного диалога-перепалки викинга Синфьётли с конунгом Гранмаром вспоминаются несколько превращений, якобы имевших место в реальной жизни (включая превращения мужчин в женщин и обратно). Приведенные мифологические метаморфозы живо напоминают также многократно проанализированные в этнографической и религиоведческой литературе метаморфозы впадающего в транс шамана, отправляющегося в «путешествия» по сакральным мирам. При этом он может становиться зверем или птицей — преимущественно тотемными. Аналогичные магические превращения древнегерманского бога Одина описывает, к примеру, Снорри Стурлусон в своей знаменитейшей «Саге об Инглингах»:

«Один мог менять свое обличье. Тогда его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеей и в одно мгновение переноситься в далекие страны по своим делам или делам других людей. (Сказанное мало чем отличается от обычной шаманской практики. В свете бажовской проблематики обращаю внимание также на превращения Одина в змей. — В.Д.). Он мог также словом потушить огонь, или утишить море, или повернуть ветер в любую сторону, если хотел, и у него был корабль — он назывался Скидбландир, на котором он переплывал через большие моря и который можно было свернуть, как платок. Один брал с собой голову Мимира, и она рассказывала ему многие вести из других миров, а иногда он вызывал мертвецов из земли или сидел под повешенным. Поэтому его называли владыкой мертвецов или владыкой повешенных. <…>»^{82}

В далеком прошлом подобные превращения занимали важное место в жизни древних перволюдей. В настоящее время они практически сошли на нет. Однако сие вовсе не означает, что их вообще не стало. Нелишне напомнить, что здесь описан чисто ноосферный эффект. Во всех подобных случаях речь не идет о физическом перемещении тела человека. Живое или мертвое, оно остается на месте. «Путешествует» только душа или сознание, «растворяющиеся» на какое-то время в энергоинформационном поле и черпающие из ноосферы информацию, доступную только в критических состояниях.

«Потусторонний мир» в многоразличных своих проявлениях подает сигналы или дает о себе знать самыми разнообразными способами. Так, есть все основания полагать, что подавляющее большинство (не все!) УФО-феноменов (неопознанных летающих объектов) принадлежат не космическим пришельцам, а параллельному антимиру нашей собственной планеты, ее биосферы и околоземного космического пространства. Аналогичным образом обстоит дело и с таким «сверхъестественным» феноменом как полтергейст и с теми паранормальными явлениями, которые практически во всех первобытных культурах (да и в развитых тоже) получили собирательное название — духов, невидимых для обычного глаза запредельных феноменов. Однако при определенных условиях люди способны вступать с ними в непосредственный контакт, влекущий за собой положительный или отрицательный эффект. Не является ли знаменитая Шамбала как раз одним из сакральных центров концентрации Универсального Знания, которым владеют разумные структуры («духи») параллельного мира? И сколько подобных шамбал разбросано и сокрыто по всему миру?

Сказанное в значительной мере распространяется и на человеческую душу (психею) — энергетическую структуру более локального порядка (то есть привязанную к конкретному индивиду), но подчиняющуюся таким же объективным закономерностям, какие были кратко очерчены выше. После смерти человека такая энергетическая структура (душа) покидает тело, некоторое время (9 дней) пребывает вблизи него, продолжая жить полусамостоятельной жизнью, а спустя 40 дней сливается с общим энергоинформационным полем Вселенной.

Во время экстатических актов человек напрямую общается с ноосферой. Оккультные способности ясновидения, прорицания, пророчества и т. п. также объясняются контактами с энергоинформационным полем Вселенной. Сей дар обретают немногие избранные, пережив, как правило, некоторую экстремальную ситуацию. Об этом свидетельствуют, к примеру, многие шаманы. Шаман ? всегда личность необычная и незаурядная. Как говорится, каждый желающий им стать не может. Нужен особый дар, он либо дается от рождения, а потом закрепляется и наращивается путем изнурительных тренировок, либо же неожиданно открывается после некоторого потрясения ? чаще всего в результате смертельной болезни, когда человек чувствует себя как бы заново родившимся. У кое-кого при этом одновременно зарождается и сверхъестественный дар шаманства. Типичным в данном плане является свидетельство одного якутского шамана: он почувствовал в себе колдовскую силу после удара молнии. Вообще-то в подавляющем числе случаев при прямом попадании молния человека убивает насмерть. Однако якутский шаман, о котором идет речь, не только выжил, но и приобрел сверхъестественные способности: например, придя в себя, стал, по его собственному выражению, видеть на расстоянии в тридцать верст.

Аналогичным образом описывают свой дар ясновидения и эскимосские шаманы. Они рассказывают о таинственном свете, который внезапно ощущают в теле, внутри головы, в самой сердцевине мозга, — какой-то светоносный огонь, дающий способность видеть во тьме как в прямом смысле, так и в переносном. Ибо, обретя сверхъестественный дар, шаман может даже с закрытыми глазами видеть в потемках, предсказывать события будущего и тайны других людей. Когда эскимосский шаман описывает происходящее далеко от места камлания, он как бы поднимается ввысь и видит далеко перед собой, даже сквозь горы, становящиеся как бы прозрачными. В действительности же ничего необъяснимого в ясновидении нет — конечно, если не пытаться осмыслить его с позиций законов линейной оптики или электродинамики. Просто шаман приобрел способность непосредственно соединяться с ноосферой и через нее получать необходимую информацию.

В общем и целом ноосфера отчасти и есть тот феномен, что в религии, философии и богословии принято именовать духом — безличным началом, охватывающим человеческий социум во всех его антропных, психических и общественных аспектах. С ним непосредственно соотносятся, подпитываясь и наполняясь, индивидуальные души (психеи) людей, покидающие их через 40 дней после смерти и сливающиеся после этого навсегда с энергоинформационным полем. Ноосфера, так сказать по определению, привязана к локальным космическим (главным образом — планетарным) объектам. В свою очередь, имеется некоторая физическая реальность, разлитая по всей бесконечной Вселенной и пока что именуемая в естествознании энергоинформационным полем, а в эзотерической философии — мировой душой.

>

4. Подземная чудь

Повсеместно на всей территории Российского Севера — от Кольского полуострова до Чукотки и Камчатки, у этносов с разными культурами и языками распространен один и тот же легендарный сюжет о народе, который в очень далекие времена ушел под землю. Русские, которым еще до освоения Урала и Сибири также было хорошо известно упомянутое предание, назвали странных насельников недр «чудь подземная». У Николая Рериха есть даже картина на данную тему. Питерский журналист Вячеслав Мещеряков совсем недавно записал историю, рассказанную ненецкими оленеводами. Оказывается, многие из них наблюдали таинственное явление, совершенно невероятное с точки зрения обыденных представлений: земля в тундре вдруг расходится, образуя огромную яму. Приближаться к ней опасно — края осыпаются. Однако если набраться храбрости и заглянуть внутрь, то дна все равно не увидать: оно находится очень глубоко, окутано белым дымом и пышет жаром. Ночью над ямой можно увидеть столб света, иногда купол, светящийся красным огнем. А в отблесках этого небесного зарева мелькают тени летающих существ — то подземные жители на время покидают глубины земли и устремляются в небо.

«Подземная чудь» — собирательное название для древних неведомых народов, некогда живших на поверхности земли, но из-за неблагоприятных обстоятельств вынужденных переселиться под землю или даже под воду. Русские поморы, издревле промышлявшие на самой крупной островной территории России — Новой Земле, по-северному Матке (откуда и поэтическое название пролива — Маточкин Шар) — рисовали самые невероятные картины новоземельских ледяных городов, церквей и замков.

Детализация темы обнаруживается в преданиях российских саамов — древнейшей коренной народности Европейского Севера. О лопарской легенде поведал Василий Иванович Немирович-Данченко (1845–1936) — некогда весьма популярный и плодовитый писатель. Он еще в конце XIX века пешком исходил чуть ли не всю Русскую Лапландию, написал об увиденном несколько проникновенных книг, одну даже детскую, «для народа и школ», с трогательным названием «Лопь белоглазая». По саамской версии, древний народ, что раньше обитал на Севере, погрузился на дно океана и там продолжает жизнь. Под водою, как и наверху: те же горы, леса, бродят звери, летают птицы. «Чудь подземная» (точнее было бы сказать «подводная») пасет под водой не только оленей, но и моржей, тюленей, разводит вместо коров дельфинов, отбиваясь от нападения акул с помощью огромных железных луков и каменных стрел^{83}. Своеобразная полярная версия легенды о Невидимом граде Китеже, с той лишь разницей, что речь идет о целом народе, погрузившемся вместе со своими городами в пучину Ледовитого океана и продолжающем там прежнюю жизнь. Несомненная память о гиперборейских временах!

Аналогичную легенду записал в 1927 году на Урале Николай Евгеньевич Ончуков (1872–1942) (здесь «подземная чудь» названа другим, не менее распространенным именем — «дивьи люди»^{84}):

«Дивьи люди живут в Уральских горах, выходы в мир имеют через пещеры. В заводе Каслях, по Луньевской железнодорожной ветке, они выходят из гор и ходят между людьми, но люди их не видят. Культура у них величайшая (Выделено мной. — В.Д.), и свет у них в горах не хуже солнца. Дивьи люди небольшого роста, очень красивы и с приятным голосом, но слышать их могут только избранные. Они предвещают людям разные события. Рассказывают, что в селах Белослудском, Зайковском и Строгановке в полночь слышится звон; слышали его только люди хорошей жизни, с чистой совестью…»^{85}

Таинственные обитатели подземно-подводного царства постоянно дают о себе знать: в определенных (как правило — экстремальных) ситуациях они выходят на контакт с людьми. Уже упоминавшийся выше К. Д. Носилов — известный в прошлом писатель и исследователь Севера, основавший в начале века первую на Новой Земле колонию и сам проживший в ней безвыездно три года, записал от стариков ненцев несколько рассказов о встречах с загадочным Белым Стариком. Высокий, молчаливый, с длинной бородой и белый как снег, он всегда неожиданно представал перед людьми в минуты смертельной опасности и спасал терпящих бедствие, а заблудившимся в полярной вьюге и мгле знаками показывал дорогу к дому. Исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Постоянные встречи с ним и счастливые избавления от гибели зафиксированы и на Новой Земле, и на полуострове Ямал на берегу Карского моря, и в низовьях Оби, и на Полярном Урале. Ненцы, принявшие христианство, считали высокого старика святителем Николаем^{86}. Однако молчаливый спаситель может быть кем угодно, тем более что легенды о нем уходят в глубь языческих времен. Главный же вопрос: откуда он появляется среди белого безмолвия или в суровую полярную ночь? И мысленный взор невольно обращается к Подземному царству. Но о нем ниже…

Представление о нем имеет древнейшие корни. И не только сказочные или мифологические. Сведения на сей счет сохранились, к примеру, в русских летописях, где они излагаются как сами собой разумеющиеся факты. Так, в Начальной летописи под годом 1096 м (6604) Нестор воспроизводит свою беседу, надо полагать, с приезжим новгородцем:

«Теперь же хочу поведать, о чем слышал 4 года назад и что рассказал мне Гюрята Рогович новгородец, говоря так: “Послал я отрока своего в Печору, к людям, которые дань дают Новгороду. И пришел отрок мой к ним, а оттуда пошел в землю Югорскую. Югра же — это люди, а язык их непонятен, и соседят они с самоядью в северных странах. Югра же сказала отроку моему: «Дивное мы нашли чудо, о котором не слыхали раньше, а началось это еще три года назад; есть горы, заходят они к заливу морскому, высота у них как до неба, и в горах тех стоит клик великий и говор, и секут гору, стремясь высечься из нее; и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, но не понять языка их, но показывают на железо и машут руками, прося железа; и если кто даст им нож ли или секиру, они взамен дают меха. Путь же до тех гор непроходим из-за пропастей, снега и леса, потому и не всегда доходим до них; идет он и дальше на север»”».^{87}

В дальнейшем эти сведения стали перекликаться и с легендами о другом, уже упоминавшемся выше таинственном городе Русского Севера — «Мангазее златокипящей» к востоку от Обской и Тазовской губы. В. Н. Немирович-Данченко излагает легенду о «подземной чуди» несколько иначе:

«Чудь “ушла в камень”, в нем хоронится. По вечерам <…> она внутри гор разговаривает. Перекликается тоже. Из пахты (скала. — В.Д.) в пахту. <…> По ночам пески поют, а есть даже такие, когда чудь выходит из камня, да по своей воле-волюшке и тешит свой урос (норов. — В.Д.) вьюгами да метелями. <…> Против такой чуди есть заклятие — стать лицом к Северу и повторить до 12 раз: “Во имя отца, сына и святаго духа, чудь некрещеная, схоронись в камень, размечись по понизью не от меня грешного, а от креста Христова. Не я крещу — Господь крестит, не я гоню — Господь гонит. Молитвенники соловецкие Зосима и Савватий — наши заступники, а Трифон Печенгский — предстоятель и заступник наш, а Варлаам Кертский — надежда во веки веков. Аминь!”».^{88}

В беллетризированной форме о том же самом рассказывает и Александр Васильевич Барченко (1981–1938) — талантливый писатель, оригинальный мыслитель, пытливый исследователь. Он, как известно, не просто верил в правдивость древних легенд, но и пытался отыскать реальные следы мифологизированных событий в районе Русского Севера. Именно здесь и развертывается действие его романа «Доктор Черный». Собственно действие, если быть точным, развертывается по всему миру — и в Индии, и в Тибете, но завершается в глубоких и наполненных неразгаданными тайнами подземельях Русского Севера. Приключениям в многокилометровых северных пещерах, когда едва не погибает одна из героинь романа, предшествует ее разговор со стариком плотником:

«Далеко, на том берегу, вспыхнул огонь. Окунулся, исчез, замигал снова, и было похоже, будто в глубине озера, блеснув чешуей, поползла змейка. Тучи, подмазанные краской заката, падали в воду. И навстречу, со дна поднимались такие же тучи, и нельзя было разглядеть, где зажегся, мигает огонь. Обнажая небо, тучи уходили друг в друга, и не было туч, не было озера. Синие шапки сосен под обрывом, опрокинутый берег и жуткий маленький огненный глаз — всё висело в мутной лиловой мгле и вместе с нею дрожало и колыхалось под глухими ударами колокола. А огонек всё мигал. Притухал временами, передвигался. И особенно жутко почему-то становилось на душе, когда, шевеля тонким лучом, будто подтягивался к веранде, будто делался ближе…

— <…> Что это за огонь мигает, Илья? Где это? Это рыбаки?

Старик повернулся к озеру, долго смотрел, даже рукою прикрылся, хотя давно погасла заря, пожевал неодобрительно губами.

— Никак нет, это не рыбаки. Это … в печорах.

— Где? — переспросила хозяйка.

— Так точно. В печорах. Там рыбаков не бывает. Каменья там, скалы, гранит. Глухое место… Это в печорах.

Хозяйка спросила с неудовольствием:

— Там пещеры?

— Так точно, печоры. К самой воде подходят, а потом в землю, в скалу, на Фильянскую сторону. Говорят, на большие тыщи верст под землей эти печоры самые, очень глухое место, прямо, можно сказать, темное.

— А огонь там откуда?

Старый плотник пожевал губами еще неодобрительнее. Покосился в сторону огонька, покрестился на звуки благовеста. Отозвался нехотя:

— Так то…Нечистота.

— Что такое? — хозяйку, видимо, не на шутку заинтересовал жуткий огонек. — Что ты говоришь, Илья? Какая нечистота?

— Обнакновенно какая… — Плотник решился, махнул на огонь шапкой, заговорил скороговоркой. — Вы, сударыня, себе этим не беспокойте, оставьте безо внимания. Не к добру это, не к ночи будет сказано — просто можно сказать, к несчастью. Тут, в этих местах, в старое время чудь жила. Очень обнакновенно, не извольте смеяться… Жила, стало быть, чудь, а потом чухны этой стороной завладели, так точно. Вот она, стало быть, и ушла под землю…Чудь эта самая. Живет себе никому невидимо. Ну а как, стало быть, перед бядой, перед несчастьем каким, сейчас она повылазит. Огонь жжет, аукает, людей пужает… прямо, можно сказать невежество. А изымать ее человеку никак невозможно. Подойдешь, а она в землю уходит».^{89}

Надо полагать, Барченко знал, что описывал. И именно это искал! Нашел ли? Научно-поисковая экспедиция «Гиперборея», через 75 лет следуя по маршруту Барченко, обнаружила взорванный лаз под землю. Кто его взорвал? Когда? И почему? В 2001 году, прибыв на то же место с геофизическими приборами, участники экспедиции обнаружили на радиолокационных профилях, на глубине, начиная с 9метровой отметки, обширную (не менее 70 х 30 метров) полость, частично засыпанную, частично заполненную водой, а также нечто, напоминающее тоннель, проложенный подо дном озера.

В мифологизированном сознании русского народа «подземная чудь» необязательно локализовывалась на Севере. На Алтае среди староверов ходили столь же колоритные и подробные рассказы о подземных хранителях «ключей от счастья». Впрочем, старообрядцы пришли на Алтай после церковного раскола и гонений не ранее конца XVII века. А давно известные легенды просто спроецировали на «местные условия». Память о Золотом веке во все времена была неискоренимой.

Сказания о Подземном царстве и его обитателях — излюбленный фольклорный сюжет разных народов мира. У манси оно располагается в районе Ледовитого океана. Его властитель — бог Куль-отыр (один из сотворцов Вселенной) — живет здесь в золотом дворце (мифологема Золотого века) в окружении свиты из подземных карликов. У других народов России и Российского Севера подземные жители известны под разными именами. Наиболее известны рассказы ненцев о сиртя (другие варианты произнесения — сииртя, сихиртя, сирте). Об этих таинственных подземных жителях иностранные мореплаватели, искавшие северный проход в Индию и Китай, сообщали в своих путевых заметках и вахтенных журналах начиная с XVI века. Можно назвать англичанина Бэрроу (1556), голландца ван Линсхоттена (1594–1595), француза де Ламартиньера (1671). Сподвижник Ломоносова русский академик Иван Иванович Лепёхин (1740–1802) сообщает в своих подробных дневниковых записях об подземных убежищах «наподобие пещер, с отверстиями, подобными дверям». Другой русский ученый — Александр Шренк, — двигаясь вдоль побережья Ледовитого океана в 1837 году, обследовал одну из таких пещер и оставил ее описание в книге «Путешествие к северо-востоку Европейской России через тундру самоедов к северным Уральским горам» (1855):

«В прежние времена (когда страна эта еле-еле была известна) она была обитаема совершенно другим племенем, нежели которые заселяют ее теперь. Племя это, равно и многие другие, говорящие не русским языком, известно у русских под общим названием чуди, то есть чужого народа. Самоеды называют их “сирте” и с уверенностью говорят, что они жили в этой стране до них, но что потом они ушли будто под землю. Так, один самоед малоземельской тундры рассказал мне, что в настоящее время сирты живут под землею, потому что они не могут видеть солнечного света. Хотя они и говорят своим собственным языком, однако ж они понимают и по-самоедски. “Однажды, — продолжал рассказчик, — один ненец (т. е. самоед), копая яму на каком-то холме, вдруг увидел пещеру, в которой жили сирты. Один из них сказал ему: оставь нас в покое, мы сторонимся солнечного света, который озаряет вашу страну, и любим мрак, господствующий в нашем подземелье; впрочем, вот дорога, которая ведет к богатым соплеменникам нашим, если ты ищешь богатств, а мы сами бедны. Самоед побоялся следовать по указанному ему мрачному пути, а потому скорее закрыл вырытую им пещеру. Но известно, — продолжал он, — что сирты большею частью богачи: у них чрезвычайно много серебра и меди, железа, олова и свинца. Да и как им не иметь всего этого, когда они живут под землею, откуда, как говорят, все эти предметы добываются”».^{90}

Аналогичные рассказы бытуют и по сей день. Нередки и очевидцы. Вот как описывает увиденного сиртя молодой ненецкий охотник из низовий Енисея: «Это такой белый, как известь, человек. Как тень ходит. Вроде на солнце смотреть не может, только на темноту. Кто сиртя увидит, счастливым будет». Хотя сведения о подземном народе считаются сакральными и ненцы неохотно делятся ими даже с учеными^{91}, все же в тундре выявлены и засняты небольшие сопки курганного типа, считающиеся местами прохода под землю, где и по сей день обитают сиртя (однако исследования этих объектов с помощью георадаров или других приборов не проводились). Более того, записаны и опубликованы ненецкие лирические песни, где рассказывается о любви земной женщины к подземному сиртя, от коего на свет появились дети.

Современные археологи и историки счатают, что в приведенных легендах имеется рациональное зерно. В настоящее время среди большинства ученых (П. В. Боярский, А. В. Головнев, Л. В. Хомич и др.) окончательно возобладало мнение, что те, кого ранее поименовали собирательным именем сиртя, на самом деле представляли собой древнейших аборигенов Евразии, которые в начале новой эры были вытеснены новыми пришлыми этносами, прапредками современных северных народов (ненцев, эвенков, нганасан, долган и прочих). Данный вывод ныне включен даже в учебники^{92}. Тем не менее никто до сих пор не смог вразумительно объяснить, кто такие сиртя на самом деле и куда именно они исчезли.

* * *

Сведения о подземных обитателях и насельниках постоянно поступали отовсюду. В конце XVII века поступила в царский Сибирский приказ «отписка» Енисейского воеводы князя К. О. Щербатого о диких людях чюлюгдеях. В «отписке» говорится, что в феврале 1685 года «…почала быть словесная речь меж всяких чинов, будто в Енисейском уезде, вверхъ по Тунгуске-реке, явились дикие люди об одной руке и об одной ноге». И вот воевода велел «про тех вышеписаных диких людей тех тунгусов расспросить, где те дикие люди и в каких местах живут и каковы они в рожи, те люди, и какое на себе платье носят».

На допросе очевидец — крещеный тунгус с Каты-реки Богдашка Чекотеев — показал:

«Вверх де по Тунгуске реке идучи, <…> на высокой горе, в камени, от Тунгуски реки версты с три видел он, Богдашко, яму, а та де яма во все стороны кругла, шириною аршина пополтора и с той де ямы исходит дух смрадной, человеку невозможно духа терпети, и у той де ямы состоял он, Богдашко, долго и не мог от того смрадного духа и одшед де от ямы лежал от того духу головною болезнью день, а какова де та яма пошла в землю шириною и в глубину того де он, Богдашко, не ведаетъ, потому что де он в ту яму не заглядывал, а около де той ямы мелкой и большой стоячий лес на кореню, по местамъ знаки строганы ножемъ или иным чем во многихъ местах, а у своей братьи, у тунгусов, он, Богдашко, слыхалъ, что живут де в той яме люди, а имена тем людям чюлюгдеи, а ростом де те люди среднему человеку в груди, об одном глазе и об одной руке и об одной ноге, <…> а зверя де всякого и птицу они чюлюгдеи стреляютъ из луковъ, а режут де зверя и дерево стружут пилою, а каким де образцом лук и стрела и пила того де он, Богдашко, не слыхал и не видал, а торг де у них чюлюгдеев с ними, тунгусами, такой: приносят де тунгусы на их дороги, по которым дорогам они чюлюгдеи ходятъ, дятлевое птичье перье и то де перье втыкают, они около стоячего лиственичного дерева в лиственичную кожу а те де чюлюгдеи пришед, то перье емлют без них тунгусов, а тем де тунгусам вместо того перья кладут на то ж место стрельные всякие птицы и посуду своего дела, а какую де посуду кладутъ медную или железную или инуюкакую и для чего де дятлевое перье себе емлют, того де он, Богдашко, не слыхал».^{93}

Колоритный текст — ничего не скажешь: один стиль да лексика чего стоят! Но главное в другом: что же именно узрел крещеный тунгус Богдашка Чекотеев в огромной и глубокой, как сама бездна, яме, уходящей под землю, откуда шел такой «смрад», что видавший виды сын тайги целые сутки пролежал в полуобморочном состоянии? Не верить наивному, но честному, как сама правда, тунгусу оснований нет. Он просто не смог правильно интерпретировать то, что увидел, а потому использовал столь вычурные понятия и образы. Ясно, что лаз под землю («яма — во все стороны кругла») был. Что за дурманящие испарения оттуда шли — сказать трудно: во всяком случае смертельными они не были, так как иначе никакие живые существа в столь неблагоприятной среде выжить бы не смогли. Что же в таком случае представляли собой эти самые загадочные чюлюгдеи?

Менее всего на сей счет должен был удивляться сам рассказчик, ибо всё увиденное им прекрасно вписывалось в традиционное тунгусское мировоззрение. По космологическим представлениям тунгусов-эвенков, Вселенная состоит из 5 частей (слоев), именуемых буга — «земля»:

1. Верхняя земля — Угу-буга;

2. Средняя земля — Дулин-буга;

3. Нижняя земля — Эргу-буга;

4. Земля Долбор;

5. Земля Булдяр.

Земля Булдяр стоит особняком: это даже не материк, а семь блаженных островов в далеком океане, ее история теряется во тьме тысячелетий и живо напоминает Гиперборею. Здесь, как и на Верхней и Средней землях, светит Солнце и обитают обычные люди. Только Верхний мир представляет собой необозримое небо, а Средний мир — земную твердь. Любопытно, что эвенкийский Космос тоже населен людьми: они живут и на Луне — Бега, и на Венере — Чолпон, и даже на Большой Медведице — Эвлэн. Как именно смертные люди стали небожителями и с помощью каких средств оказались в далеком Космосе, — легенды умалчивают. Зато подробно описывают деяния богатырей, населяющих Средний мир. Жители трех солнечных миров — почти что родственники. Они женятся между собой, а мужчины иногда даже обмениваются женами. Друг с другом общаются при помощи пения, в гости же летают либо на крылатых оленях, либо пользуясь услугами огромной белой птицы — настоящего «тунгусского самолета».

Но наиболее интересны с точки зрения невероятных сведений из «отписки» енисейского воеводы два нижних (подземных) мира. Здесь находится Земля мертвых и живут кровожадные людоеды вэрсэ. Последние регулярно выбираются из-под земли наружу и устраивают охоту за живыми людьми: мужчин, мальчиков и старух они убивают и поедают, а молодых женщин и девочек уволакивают в Подземное царство, где используют в качестве наложниц и рабынь. Проникают же вэрсэ-людоеды наверх через отверстия, подобные тому, про которое рассказал тунгус Богдашка Чекотеев.

Качество «одноглазости» применительно к древним или незнакомым народам вовсе не означает отсутствие одного глаза как такового, а может служить всего лишь средством описания необычного одеяния, украшений, вооружения или другой атрибутики (например, шаманского бубна). Особенно это характерно для северных и сибирским этносов, облаченных в меховые одежды с куколем на голове. В старину их нередко изображали так, что сразу и не разберешь, что это за «одноглазые» существа такие. Правда, маловероятно, чтобы крещеный тунгус Богдашка Чекотеев мог бы спутать собрата в куколе с одноглазым «дивом». Тем не менее вопрос остается открытым.

Подтверждение только что сказанному содержится и в других надежных источниках, например, в посольском отчете Святому престолу, который составил францисканский монах Джованни дель Плано Карпини для Римского папы Иннокентия IV, который и направил его в ставку великого монгольского хана в 1245–1247 годах. В манускрипте, неоднократно издававшемся под разными названиями, а в русском переводе — как «История монголов (монгалов)», есть поразительный рассказ о войне Чингисхана с подземным народом, обитавшим где-то на Южном Урале, то есть, по существу, в сфере действия бажовских сказов:

«<…> Все подвигаясь оттуда (от Каспийских, то есть Кавказских гор. — В.Д.) к Востоку с лишком на месяц пути, они прошли по большой степи и добрались до некоей земли, где, как нам передавали за вполне достоверное, они видели наезженные дороги, но не могли найти ни одного человека; но они так усиленно искали по земле, что нашли одного человека с его женой, которых привели пред Чингисхана; и, когда он их спросил, где находятся люди этой страны, те ответили, что они живут в земле, под горами. А вышеназванный Чингисхан, удержав жену, отправил этого мужчину со своими послами, поручая тем людям, чтобы они явились на его приказ. Тот, пойдя к ним, рассказал им все, что им приказал Чингисхан. Те сказали в ответ, что в такой-то день явятся к нему для исполнения его приказа, сами же тем временем соединились потаенными путями под землею, выступили против них в бой и, внезапно бросившись на них, убили очень многих. А эти, именно Чингисхан и его подданные, видя, что они ничего не достигают, а скорее теряют своих людей, — а к тому же они не могли вынести шума солнца; наоборот, в то время, когда восходило солнце, им надлежало приложить одно ухо к земле, а верхнее крепко заткнуть, чтобы не слыхать этого ужасного шума, но и так все же они не могли остеречься, чтобы из-за этого весьма многих из них не убивало, — побежали и вышли из вышеназванной страны <…>»^{94}

И не только в далеком прошлом, но и сравнительно недавно были зафиксированы контакты (на сей раз — мирные) между земными людьми и подземными жителями — и не где-нибудь в глухих отдаленных местах, а в самом центре России — в Воронежской области. Весной 1923 года при проведении работ по размежеванию в деревне Чигарок Грибановского уезда крестьяне обратили внимание землемеров на три участка земли общей площадью в двенадцать десятин под названием Козий выпас, который издревле считался принадлежащим неким подземным жителям и никогда не распахивался. Один из землемеров-партийцев, не верящий ни в Бога, ни в черта, решил докопаться до истины и закрыть вопрос раз и навсегда. Каково же было его удивление, когда крестьянка (жена им же арестованного мужа, якобы распространявшего ложные слухи о подземном Навь-Городе) привела его к наклонно уходящему вниз тоннелю, расположенному посреди лужайки в трех верстах от деревни. Вот что сообщалось далее в рапорте, обнаруженном в одном из воронежских архивов:

«Я прошел десять — пятнадцать шагов. Ход уходил вниз под углом в тридцать градусов и представлял собой круглый тоннель, стены которого были твердыми и гладкими, словно оплавленное стекло. Гладким был и пол, но совершенно не скользким. Я мог идти, не боясь упасть. Конца ходу не было видно, и я решил повернуть назад, поскольку не захватил свечи или лампы, а свет от входа далеко не доставал. Но здесь из темноты вышли двое, по виду не местные. Одеты в длинные, до колен, белые рубахи, а в руках были факелы холодного огня. Один из них обратился ко мне, говорил странно, как латыш. Он сказал, что Навь-Город хочет встречи с представителем власти.

Я согласился, хотя был удивлен и напуган. Меня вели по ходу примерно две с половиной тысячи шагов, а потом через скрытую дверь проводили в большой и светлый зал с мраморными стенами. В зале меня ждал еще один человек, старик лет шестидесяти, в такой же рубахе до колен, но голубого цвета. Он сказал, что Навь-Город не хочет вражды, и если новая власть против открытых ворот, то они их закроют. Я ответил, что не уполномочен решать подобные вопросы и передам услышанное начальству, после чего меня вывели наружу <…>»^{95}

Впечатляющие подробности о Подземном царстве находим мы конечно же и в сказах Бажова. Кому не известны ставшие хрестоматийными описания подземных чудес:

«Тут и зашумело что-то, как осыпь земляная. Глядит Данилушко, а стен никаких нет. Деревья стоят высоченные, только не такие, как в наших лесах, а каменные. Которые мраморные, которые из змеевика-камня… Ну, всякие…Только живые, с сучьями, с листочками. От ветру-то покачиваются и голк дают, как галечками кто подбрасывает. Понизу трава, тоже каменная. Лазоревая, красная, разная…Солнышка не видно, а светло, как перед закатом. Промеж деревьев змейки золотенькие трепыхаются, как пляшут. От них и свет идет. И вот подвела та девица (Хозяйка Медной горы. — В.Д.) Данилушку к большой полянке. Земля тут, как простая глина, а по ней кусты черные, как бархат. На этих кустах большие зеленые колокольцы малахитовы, и в каждом сурьмяная звездочка. Огневые пчелки над теми цветками сверкают, а звездочки тонехонько позванивают, ровно поют».^{96}

* * *

Неоднократно предпринимались попытки представить Подземное царство во всем его величии и красоте с помощью кинематографических (фильм «Каменный цветок») и изобразительных средств. Все вышеприведенные, а также нижеследующие на первый взгляд разрозненные факты объединяет фантастическое и таинственное название — Агарта. Так именуется на Востоке подземная страна высшего знания и духовного разумения, где обитают человеческие существа иного, более высокого порядка и уровня развития, одаренные вечной юностью и глубочайшей мудростью. Во главе подземной империи стоит владыка, прозванный Царем мира.

Впервые название Агарты появилось 1910 году в посмертно и повторно (ранее уничтоженной самим автором) изданной книге французского мистика и оккультиста маркиза Сент-Ива д’Альвейдра «Миссия Индии в Европе». Примерно в то же время о подземной стране и ее властелине сообщил популярный французский писатель Луи Жаколио, ранее служивший в дипломатических миссиях в Индии и Индокитае. Позднее к теме Агарты обратился крупнейший фрнцузский мыслитель-традиционалист Рене Генон (1886–1951), посвятивший таинственной стране специальный трактат под названием «Царь Мира».

Достаточно подробно, с опорой на базовый мифологический и фольклорный материал, Агарту описал русский путешественник и общественный деятель польского происхождения Фердинанд Оссендовский (1878–1945). Горный инженер и геолог по образованию, он во время гражданской войны в России оказался на самой высоте бюрократической иерархии — стал министром финансов в Омском правительстве адмирала Колчака. После провала колчаковской авантюры и восстановлении Советской власти в Сибири Оссендовский бежал в Монголию, долго скитался по Центральной Азии, побывал в Тибете и наконец очутился в Лондоне, где в 1922 году опубликовал на английском языке книгу с несколько нетрадиционным названием — «И звери, и люди, и боги». По жанру это, скорее всего, — путевой дневник. Но тем он и ценен, ибо автор ничего не выдумывал, а лишь добросовестно фиксировал то, что видел и слышал.

Именно в Монголии по крайней мере не боятся говорить вслух о величайшей Тайне тайн, каковым считается предание об Агарте. В народе по большей части распространены истории, наподобие русских легенд о «подземной чуди» или невидимом граде Китеже. Последнее даже более точно, так как увязывает сказания о Подземном царстве с эпохой Чингисхана. Однако подобная актуализация древней истории типична для народного сознания, оторванного от достоверных источников: известно, что даже в начале XX века население степной Украины упорно считало скифские курганы шведскими могилами, а соловецкие монахи (до закрытия монастыря в революционные годы) считали, что древнейшие каменные кладки-лабиринты на Соловецких островах, восходящие не иначе как к гиперборейской старине, выложены якобы по указанию Петра I.

Так и монгольские араты рассказывали русскому путешественнику осовремененную легенду о том, как некое монгольское племя, спасаясь от ига Чингисхана, ушло под землю и навсегда скрылось в Подземной стране. Пастухи даже показывали место, где это произошло. Когда-то давным-давно некий охотник проник через закоптелые ворота в Подземное царство Агарты, а вернувшись стал рассказывать всем об увиденных чудесах. И тогда ламы отрезали ему язык, чтобы он никому более не смог поведать о Тайне тайн.

Тем не менее посвященным известно, что властелином Подземного царства является великий Царь Мира, как его величают на Востоке. А царство его — Агарта, основанное на принципах Золотого века, существует не менее 60 тысяч лет. Люди там не ведают зла и не совершают преступлений. Невиданного расцвета достигли там науки, поэтому подземный народ не ведает болезней и не боится никаких катаклизмов. Царь Мира мудро управляет не только миллионами собственных подземных подданных, но также еще и тайно всем населением поверхностной части Земли. Ему ведомы все скрытые пружины мироздания, он постигает душу каждого человеческого существа и читает великую книгу судеб.

Царство Агарты тянется под землей по всей планете. И под океанами тоже. Существует также мнение, что народы Агарты вынуждены были перейти на подземное жительство после вселенского катаклизма (потопа) и погружения под воду суши — древних материков, существовавших на месте теперешних океанов. Как рассказывают гималайские ламы, в пещерах Агарты существует особое свечение, позволяющее даже выращивать овощи и злаки. Китайские же буддисты знают, что древний народ, укрывшийся после очередного светопреставления под землей, живет в пещерах Америки.

В подземных мастерских кипит неустанная работа. Там плавятся любые металлы и куются изделия из них. В неведомых колесницах или иных совершенных приспособлениях носятся подземные жители по тоннелям, проложенным глубоко под землей. Уровень технического развития подземных обитателей превосходит самое смелое воображение. Они в состоянии осушить моря, затопить сушу и воздвигнуть горы среди песков пустыни. Они с легкостью могут взорвать земную кору, истребить всё живое на земле и обратить ее поверхность в пустыню. Скорее всего, именно эти сведения, добытые неизвестно какими путями, были известны Барченко, который предпринимал упорные поиски следов деятельности такой технически развитой цивилизации в разных точках России, начиная с Кольского полуострова. И именно перспективой получить легкий доступ к секретам древнего знания, включая владение ядерной и полевой (лучистой) энергией, он сумел заинтересовать всесильное ведомство Дзержинского и лично Железного Феликса.

Точно так же за два с половиной тысячелетия до встречи Барченко с Дзержинским феноменальные достижения Агарты поразили самого Будду. Когда-то благостный царевич Шакьямуни, совершив восхождение в горы, обнаружил там каменные таблицы. Испещренные письменами, которые он сумел расшифровать только в старости, Будда понял, кому принадлежат найденные им письмена, и самолично отправился в царство Агарты. Там он встретился с самим Царем Мира — Брахатмой и получил от него, дабы передать людям, священные знания, совсем крохи — всё, что сумела удержать его память.

Не надо, однако, думать, что все сообщения о Подземном царстве относятся либо к легендарному прошлому, либо к недосягаемым территориям. Нечто подобное обнаружено и в самом центре России, в Поволжье, на реке Медведице (приток Дона). Много лет опираясь на сообщения старожилов и зафиксированные во множестве аномальные явления, пытается добраться здесь с большой группой добровольных помощников и ученых-энтузиастов до разветвленной сети древних подземных тоннелей известный изыскатель Вадим Чернобров (участник экспедиции «Гиперборея-98»). Когда-то, еще до войны, лазы к подземным убежищам выходили на поверхность. Есть сообщения о них и в дореволюционных изданиях. Говорят даже, что в юности здесь бывала и медитировала Елена Петровна Блаватская (1831–1891), тогда еще носившая девичью фамилию — Ган. Немало известно и устных преданий о несметных сокровищах, хранящихся глубоко под землей, и загадочных стражах, их стерегущих.

Существуют очевидцы, которые видели таинственные лазы в глубину: сами не спускались, но знавали людей — вот те действительно когда-то путешествовали по подземным коммуникациям. Однако в июле 1942 года, во время наступления фашистов на Сталинград, «особисты», опасаясь деятельности диверсантов (подземные коммуникации находятся на территории бывшей Республики немцев Поволжья), взорвали все выходы на поверхность. Да так основательно, что расчистить давнишние спуски абсолютно невозможно. Остается пробиваться по-новому…

В течение ряда летних сезонов экспедиции Черноброва с помощью чувствительных физических приборов удалось определить многокилометровые контуры подземных тоннелей, произвести бурение и начать раскопки. На глубине восьми метров исследователи наткнулись на внешнюю часть одного из сводов. Раскопы стало заливать грунтовыми водами. За многие годы исследований с помощью геофизических методов была составлена подробная карта подземных тоннелей, но пробиться к ним до сих пор так и не удалось…

* * *

Предположение о существовании в недрах земли обширных пустот и пространств, могущих служить убежищами как в прошлом, так и в настоящем или будущем, имеет длительную историю. Один из самых знаменитых романов Жюля Верна, как известно, называется «Путешествие к центру Земли». В XIX веке строение земного шара представлялось не менее смутно, чем сегодня. Потому-то Жюль Верн и посчитал вполне допустимым отправить своих героев по пещерным ходам к самому сердцу планеты. В России жюльверновский сюжет был блестяще обыгран в популярном романе В. А. Обручева «Плутония» — с той разницей, что русские путешественники спускались в просторы полой Земли, населенной ископаемыми животными, не по узким и темным проходам, а по обширной впадине, расположенной в заполярной области.

Здесь нет нужды пересказывать содержание романов. Однако нынешние представления о том, что же находится не только в центре Земли, но и вблизи ее поверхности, по-прежнему открывают возможности для любой фантазии. Господствующая концепция первоначального огненно-жидкого ядра Земли, хотя и подтверждается наглядно вулканической деятельностью, не дает вразумительного ответа на вопросы, как это огненное ядро в свое время возникло, каков «механизм» подпитки подземной энергетики и почему Земля быстро не остыла в соответствии с законами термодинамики.

Существуют и другие гипотезы, в том числе и дожившая до наших дней концепция «полой Земли». Она была особенно модной среди разного рода оккультистов (в Америке существовала даже целая секта), а также среди германских ученых и политиков в годы Третьего рейха. Дело доходило до того, что в разгар Второй мировой войны адмирал Дёниц по заданию фюрера несколько раз изыскивал возможность, чтобы отправить флотилию подводных лодок в воды Антарктики с заданием для специально сформированного отряда: отыскать под ледниками южного континента проходы, ведущие в подземные убежища. Есть сведения, естественно, тщательно скрываемые и засекреченные по сей день, что экспедиция не была безрезультатной. В послевоенные годы теорию «полой Земли» продолжал отстаивать и развивать чилийский (и шире — южноамериканский) мыслитель Мигель Серрано.

В 1964 году американец Реймонд Бернар опубликовал работу под названием «Полая Земля», где он поднял завесу молчания, нависшую над одной из первых полярных экспедиций адмирала Ричарда Бэрда, совершенной не в Антарктику, как большая часть его позднейших путешествий, но на «Великий Север» Америки. Бэрд обнаружил якобы на Аляске отверстие в земной коре, оно открывало доступ к обширному подземному району с теплым климатом. Строгим предписанием американского Государственного департамента запрещалось писать об этом открытии — за исключением некоторых умышленных утечек информации. Чем был вызван такой запрет? Причина стратегическая: если под Беринговым морем, между Восточной Сибирью и Аляской, существуют природные подземные ходы, американским генералам и политикам было о чем тревожиться.

Тем не менее просочившиеся в печать сверхсекретные сведения вдохновили американского фантаста Абрахама Мерритта на создание романа «Обитатели миража». В нем рассказывается о расположенных в самом центре Аляски подземных убежищах, где и поныне в благоприятных геотермальных условиях продолжают существовать наследники гиперборейской цивилизации. Справедливости ради необходимо сказать, что еще в 20е годы XX века русский писатель Лев Иванович Гумилевский опубликовал повесть «Страна гипербореев», где он развивал практически ту же идею, но только в «надземном» варианте: потомки гипербореев выжили в самом центре Кольского полуострова, на Умбозере, на одном из островов которого сохранился благоприятный микроклимат.

Сведения о древних подземных убежищах сохранились и в другом конце земного шара. Наиболее впечатляет информация, обнародованная известным исследователем палеоконтактов и цивилизаций прошлого Эрихом фон Деникеном. Отношение к этому плодовитому и исключительно активному автору со стороны официальной и официозной науки весьма неоднозначное. Конечно, можно по-всякому оценивать его подчас действительно экстравагантные интерпретации. Однако все что касается фактической стороны дела, неутомимому швейцарцу невозможно отказать прямо-таки в дотошной добросовестности. Тем более что все памятники он пунктуально и скрупулезно фиксирует на кино— и видеопленку. Кроме, к сожалению, одного — именно того, о котором речь пойдет ниже. Впрочем, на то есть свои причины и объяснения. Вполне, между прочим, приемлемые.

Итак, по порядку. Летом 1969 года аргентинец Хуан Мориц открыл в непроходимых джунглях Эквадора разветвленную систему подземных убежищ и лабиринтов. Он не только оформил открытие нотариально, но и немедленно принялся атаковывать правительство Эквадора на предмет организации и проведения официальных археологических изысканий с участием государственных структур. По данному вопросу Хуан Мориц добился аудиенции у президента республики. Однако поддержку получил только на словах в виде ничем не подкрепленных обещаний. Политическая ситуация в Эквадоре хронически нестабильна, не говоря уж о том, что экваториальная республика традиционно входит в число беднейших стран мира. Государственные деньги на какие-то там археологические исследования, когда люди кругом мрут от голода, никогда и никому не отпускались.

Сказанным, однако, дело не ограничивалось. Место, где были открыты подземные пещеры и тоннели, считается табуированным и находится под защитой очень недружелюбного к чужакам индейского племени. Индейцы знают о существовании лабиринтов, считают их священными и, хотя сами боятся туда спускаться, никого к ним и близко не подпускают — под страхом смерти. Хуану Морицу удалось наладить нормальные отношения с аборигенами через священника, которому краснокожие прихожане, кстати, неоднократно приносили дары и пожертвования в виде загадочных древних предметов (в том числе золотых). Но была еще одна опасность. Так как информация об открытии просочилась в печать и стала достоянием широкой общественности, возникла реальная возможность проникновения в тайные убежища разного рода авантюристов, искателей сокровищ и бандитских шаек. Потому-то Хуан Мориц предпринял ряд упреждающих шагов, дабы засекретить местонахождение древних подземелий.

Естественно, возникшая ситуация лишила покоя такого неуемного человека, каким является Эрих фон Деникен. Через адвокатскую контору в Эквадоре он отыскал археолога-любителя, договорился о контакте и вылетел в Гуаякиль. Мориц согласился показать Деникену подземные галереи при одном условии — без какой бы то ни было фото— или киносъемки. Обидно, но что поделаешь! Сутки на вездеходе по полупроезжей дороге — и вот перед изумленным взором открылся огромный проем, пробитый в скальной породе. Далее — репортаж очевидца, самого фон Деникена, приведенный в его книге «Золото Богов»:

«Мы вошли в его тень. С каждым шагом отблеск дневного света мерцал всё дальше и дальше, и наконец мы погрузились в полную тьму. Над головой хаотично носились птицы. Мы зажгли фонари. Перед нами разверзлось отверстие, уходящее вертикально вниз. По этому узкому колодцу при помощи простой веревки спускаемся на ровную площадку на глубине 80 метров. Затем следуют еще два спуска по 80 метров каждый. Отсюда начинается наше знакомство с миром, тысячелетия тому назад созданным ныне забытой расой. Бесспорно, речь идет не о природных образованиях: подземные коридоры сворачивают строго под прямым углом, они — то широкие, то узкие, но стены всюду гладкие, словно отшлифованные. Потолки идеально ровные и будто покрыты лаком. Все это напоминало бы бомбоубежище, если бы не находилось на глубине 240 метров!»^{97}

Описанное далее изумляет еще больше. Под сводами гигантского подземного зала с высотой потолка до 150 метров находилось целое хранилище древних предметов, всевозможных изображений — целая библиотека на металлических пластинах. Что это — сон? Фальсификация? Не верить Эриху фон Деникену в данном конкретном случае нет оснований. Когда его обвинили в аналогичной ситуации во лжи, касающейся неизвестного научной общественности древнего города в горных джунглях Колумбии, упрямый швейцарец нанял вертолет, добрался до нужного места, произвел киносъемку и предъявил заснятое всему миру. Впоследствии кинорепортаж составил целую серию знаменитого сериала «По следам всемогущих».

Однако с описанным фантастическим спуском на 240метровую глубину все оказалось не так просто. Вскоре дотошным журналистам удалось выяснить, что Деникен несколько преувеличил степень своего личного участия в исследовании подземных тоннелей. Ему действительно удалось проникнуть на некоторую глубину, но все потрясающие подробности (включая и сведения о библиотеке) он описал со слов Хуана Морица, который вскоре рассорился со всем миром и перестал идти на контакты с кем бы то ни было, особенно с прессой (по причинам, указанным выше). Эриха фон Деникена в очередной раз обвинили в фальсификации; причем на сей раз ему не удалось представить убедительных контраргументов.

* * *

В образах владыки или владычицы подземных недр слились воедино реальность и вымысел. Сказанное в полной мере относится и к Хозяйке Медной горы, и к другим персонажам уральских сказов. В ее владениях, как и в Подземном царстве русских волшебных сказок, вовсе не беспросветная мгла. Здесь светло как днем и нет никаких теней мертвецов. Сказочные герои свободно перемещаются по наполненному загадочным несолнечным светом подземному пространству, путешествуют по нему годами, летают при помощи огромных птиц, описания которых не найти ни в одном зоологическом справочнике. Здесь можно встретить населенные города с дворцами и башнями, здесь же, по некоторым вариантам русских сказок, находится убежище Бабы Яги (а вовсе не в дремучем лесу в избушке на курьих ножках), а то и самого Змея Горыныча. Здесь царят мир и благодать, счастье и изобилие, довольство и достаток. Потому-то здесь и расположены три царства — Золотое, Серебряное и Медное, где властвуют их хозяйки.

И потому-то именно туда в первую очередь устремлялся в состоянии медитации славянский языческий волхв или евразийский шаман. Для этого существовали веками и тысячелетиями отработанные приемы. На некоторые из них содержится намек в самих сказках. В вышеприведенном сказочном тексте о Трех царствах Иван-царевич под конец попросту «растворяет» (открывает) в случае нужды Золотое царство, куда раньше добирался целых три года. В другой сказке из афанасьевского собрания рассказывается более подробно, как это делается. Имеется в виду сказка о Зорьке, Вечорке и Полуночке. Такие небесно-космизированные имена носят три богатыря, предшественники былинных Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича. Вполне возможно, последние заместили со временем своих гиперборейских предшественников.

Почему гиперборейских? Да потому что имена сказочных героев связаны с полярными реалиями — ночью и зорями, утренней и вечерней. Подобные предпочтения возможны лишь в тех случаях, когда ночь имеет существенное значение в жизни тех, кто обитает в таких северных географических широтах, где продолжительность зимней ночи, а также предшествующих ей и следующих вослед зорей несравнима с широтой последующего расселения проторусских племен. Так вот, в архаичной сказке, носящей имена наших гиперборейцев, Зорька, Вечорка и Полуночка также попадают в Подземный мир через глубокий провал и находят там все три желанных царства, женятся на их хозяйках — прекрасных королевичнах — и возвращаются назад на землю. Но перед тем невесты, играющие роль добрых колдуний (читай — шаманок), скатывают свои царства в яички. А когда потребовалось вернуть всё назад, «королевны покатили в чистом поле своими яичками — и тотчас же явились три царства — Медное, Серебряное и Золотое».^{98}

>

5. «Тот свет» во чреве Матери-Земли

В архаичном народном представлении, базировавшемся на древнем знании, для Подземного царства использовалось понятие — «Тот свет». У русских особенно ярко он как раз так и изображен в сказке о трех вышеупомянутых подземных царствах — Медном, Серебряном и Золотом. Популярность ее не поддается сравнению. Только опубликованных различных версий ее известно свыше пятидесяти. Хотя главный стержень во всех известных вариантах остается неизменным. Да и сюжет — в общем-то достаточно незамысловатый тоже.

Суть такова: главный герой — естественно, младший брат, всеми презираемый (имя и сословная принадлежность у него в разных сказках может не совпадать, и уж совсем необязательно — Иван-царевич) попадает под землю, где попеременно попадает в Медное, Серебряное и Золотое царства. Надо полагать, они располагаются друг над другом, но из контекста сие не следует. В каждом царстве живет распрекрасная девица-хозяйка — одна краше другой. После ряда неизбежных в таких случаях приключений и преодоления смертельной опасности герой возвращается на родную землю, женится на самой ослепительной красавице — хозяйке Золотого царства да еще и братьям своим по жене дарит.

Какими-либо уж очень уникальными подробностями сказки не блещут. Однако кое-что все-таки имеется. Во-первых, попасть в Подземные царства не так уж и сложно: нужно отворотить большой камень (конечно, заветный), а там — «дыра в землю»; дальше — главное: не теряться и не бояться. Во-вторых, во всех трех царствах светло как днем — тоже немаловажно. В-третьих, счастье там и изобилие: ешь — не хочу. Одним словом, перед нами классическая мифологема «трех веков» (трех стадий первоначального развития человечества) — Медного, Серебряного и Золотого, облаченная в сказочную форму.

Любопытно, однако: почему этакая благодать оказалась под землей, а не наверху, не на поверхности земли-матушки. Впрочем, с точки зрения Матери Сырой Земли все части ее «тела» прекрасны: внутри, или, так сказать, во чреве, даже теплей и уютней. Но неспроста ведь Страна счастья под землей оказалась? Пока что запомним это, а ответить на вопрос постараемся попозже. Другая отличительная особенность русских сказок про Подземное царство — обратное возвращение главного героя домой. Если вниз он проник через довольно-таки узкое отверстие, то назад, вверх возвращается, как правило, сидя верхом на могучей птице.

Зоологическая принадлежность птицы тут решительно никакой роли не играет, а вот летательный аспект путешествия на поверхность земли — вряд ли здесь случаен. Не гиперборейские ли здесь отзвуки (как известно, гипербореи владели летательными способностями)? Именно поэтому сюжет с огромной птицей, выносящей главного героя на свет божий, распространен по всему земному шару — вплоть до андских высокогорий Южной Америки. Неспроста, видимо, связан он и с самыми глубинными, самыми архаичными пластами народного мировоззрения. Так, в абхазском варианте нартских сказаний исполинская птица точно так же выносит богатыря Сасрыкву из Подземного царства^{99}, как это описывается в русских и других волшебных сказках, и точно так же нарт докармливает обессиленную птицу, отрезав на ногах свои икры, как это делает какой-нибудь Иван-царевич.

«Тот свет» более чем четко прописан в русском фольклоре и является неотъемлемой частью народного мировоззрения. Это выражается хотя бы в том, что речь идет о «свете», а не о «тьме», не о «мраке» и даже не о «сумраке». Никто из русских людей и никогда не говорил «та тьма». Темное царство тоже существовало, но не имело ничего общего с «тем светом». Вот, к примеру, как его представлял народ в сказке «Иван-царевич в Подземном царстве», записанной Н. Е. Ончуковым в начале XX века в Архангельской губернии (текст приводится с сохранением всех особенностей северного народного говора):

«<…> Шейчас Иван-царевич летел, летел и пал на землю, в подземельно царево; пал и прохватилса, стал смотреть — тьма, не винно свету, тольки слышит, что вода шульчит, ручей бежит. Он припал к ручью, пошшупал рукой, куда ручей бежит, по ручью и пошол, шол, шол стал свет падать, вышол в подземельно царево; там таков же свет, как и у нас. Вышол к синему морю, у синего моря стоит избушка. В ту избушку привезена царска дочка на съеденье змею; кажны сутки по человеку с дому давали. <…>».^{100}

Еще до принятия христианства мифологема «того света» слилась с понятием рая, царством ослепительного света и неисчерпаемого блаженства. На древнеславянском наречии рай именовался ирий (вырий). Именно туда, согласно наиболее архаичным представлениям, уползали змеи на зимовку, оставаясь там до весны. Следовательно, первоначально змеиный род, именовавшийся не слишком благозвучно — гады (и подразумевавший, помимо собственно змей, других холоднокровных тварей: ящериц, лягушек и т. п.) — также однозначно связывался с раем и лишь значительно позже, скорее всего после принятия христианства, стал в противовес язычеству ассоциироваться с адом, преисподней. Кстати, этимологически славянское слово «гад» созвучно с эллинским Гадесом (Аидом); отсюда же и женское имя Аида, заимствованное, в конечном счете, из древнеегипетского языка). Неразрывную связь змей и других пресмыкающихся с ирием-раем доказывает также и тот факт, что в русских заговорах (являющихся одной из самых архаичных фольклорных форм) зафиксировано обращение к змеиному царю Иру и царице Ирице.^{101}

Ви?дение светоносного мира («того света» по народной терминологии) — отнюдь не одни только реминисценции былого миропонимания. Такое ви?дение доступно посвященным и просветленным людям во всякие времена. Поэтому описание Царства света (безотносительно к тому, как оно конкретно поименовано) мы находим и в древних источниках, и у авторов более близкой к нам исторической эпохи. Подобную картину Царства Света, совпадающую и с уже упоминавшимися выше описаниями Золотого века, когда жили бессмертные и счастливые люди, дает средневековый манихейский текст, опирающийся на древнеиранские и иные источники:

…Там места нет ни злобе и ни козням;
Рождение и смерть, разрушаемое и преходящее —
Всего этого лишено Царство Света.<…>
Драгоценная почва его, состоящая из бриллиантов,
безгранично прекрасна,
Она отливает бесконечными чудесными красками,
всех освещающими,
Здесь живут, наслаждаясь и не зная помех, святые,
Избавленные навеки от тленности и увядания,
от скорби и бедствия.
Здесь все храмы и обители, палаты и пагоды
Сооружены и украшены драгоценными камнями чистой воды;
Здесь питье и еда. Все блюда и яства подобны сладкой росе,
И земля изобилует плодами, не зная голода.
Из сотен потоков, рек, озер и вечно бьющих ключей
Струится живая вода (амброзия), глубокая и чистая,
ароматная и удивительная,
И в ней нельзя ни утонуть, ни захлебнуться;
Нет здесь и наводнения, несущего беду и разорение.
Здесь — драгоценные деревья, растущие в один ряд,
Их драгоценные плоды всегда в соку, не вянут и не гниют,
Все они одинаковой величины и лишены червоточины,
Свежи, сочны, обильны, и, поистине, вечно существуют.
Драгоценная Страна света беспредельна,
Искать ее край и берег бесполезно;
Поистине, она свободна от малейшего угнетения,
в ней нет нужды и убытка,
Здесь каждый движется, как хочет, живет по своей
вольной воле.^{102}

Безусловно, применительно к славянскому язычеству и арийской ритуальной практике приходится делать соответствующие поправки с учетом прежде всего давности событий и конкретных индоевропейских традиций. Однако с ноосферной точки зрения разницы между различными менталитетами нет почти никакой. Понятно и употребление в мифологемах и в развитии сюжета сакраментального числа «три»: оно служит для лучшего запоминания и воспроизведения в нужный момент важного для хранителя древнего знания текста.

Но в модели сказочного странствия содержится не только алгоритм его направленности и последовательности. В архаичных фольклорных текстах закодировано также в предельно схематичной форме и воспоминание о древней прародине и миграции древних этносов по необъятным территориям Евразии (коль скоро речь идет об индоевропейской предыстории) в поисках земель, подходящих для проживания. В русском фольклоре можно отыскать немало намеков на те далекие и трагические времена. Сошлюсь в качестве примера хотя бы на начало одного из вариантов популярной сказки, известной под названием «Звериное молоко» из афанасьевского собрания. А говорится в той сказке про то, как в одной стране (государстве) случилась беда: ни больше ни меньше — вымер весь народ^{103}. Конечно, такое в старину порой бывало: от всевозможных эпидемий (чумы, холеры и черной оспы), случалось, вымирало до половины населения. А тут всё! Очень уж на какой-нибудь катаклизм похоже, хотя бы на тот самый, который в свое время вынудил гипербореев мигрировать с Севера на Юг.

Упомянутый выше сюжет сказки о Трех царствах, судя по всему, наидревнейшего происхождения. В нем, как, впрочем, и во многих других фольклорных текстах, имеется скрытый пласт, состоящий из разного рода намеков и подсказок. Непосвященному читателю (а в далеком прошлом — слушателю) невдомек, что за бесхитростными на первый взгляд словами и словечками подчас скрывается совершенно иной, быть может, даже противоположный смысл. Взять, к примеру, всем хорошо известный зачин: «В некотором царстве, в некотором государстве…», без него сказка вроде бы даже теряет свое неповторимое обаяние. Для 99,99 % современных читателей простенькое слово «некоторый (-ое, — ая)» воспринимается как совершенно нейтральное — в смысле «неведомо какое царство» (да и может разве что-нибудь конкретно быть известно о сказочных реалиях, которые и реалиями-то назвать трудно?).

Не так было в прошлом. Живой рассказчик (разумеется, если он входил в число посвященных) мог вкладывать в неопределенное местоимение «некоторый» очень даже определенный, хотя и потаенный, смысл. Произнося как заклинание слова «В некотором царстве…», хранитель сокровенного знания мог иметь в виду не только «Не знаю или не помню, в каком именно», но и «Не скажу, в каком, ибо вам сие не полагается знать». В приведенном выше варианте сказки о Трех царствах эта сакраментальная фраза не встречается, хотя с нее начинаются другие тексты, включенные в афанасьевский сборник. Зато здесь присутствуют другие мифологемы и образы, дошедшие из самых далеких глубин человеческой истории и предыстории. В сущности, сказка ставит четыре главных вопроса (она же в образно-символической форме и отвечает на них): 1. Когда это было; 2. Где это было; 3. Что это было; 4. Как туда добраться.

На первый вопрос ответ дается сразу: было это не просто давно, а очень давно, в те баснословно далекие языческие времена, когда окружающий мир был наполнен разного рода сверхъестественными существами, вроде леших, ведьм и русалок. Ответы на следующие вопросы конкретизируют представления о той стародавней жизни. Прежде всего, это воспоминание о Золотом веке, о котором уже говорилось в предыдущих главах. В русском народном мировоззрении данный общемировой символ счастливой жизни принял устойчивое представление о молочных реках с кисельными берегами. В те времена существовал единый индоевропейский пранарод, люди делились не по языкам или национальностям, а по тотемам, которые, к примеру, присутствуют и в сказке о Трех царствах: царь Горох, Ворон Воронович и девушки-колпицы. Реминисценциями подобных представлений насыщены и бажовские сказы, где действуют представители царства пресмыкающихся — ящерицы и змеи, представители самых древних тотемов, известных из истории мировой культуры.

Бажов многократно описывал и самые различные проходы в Подземное царство. Как правило, это — яма, зачастую прикрытая большим камнем, который, однако, легко отодвигается в сторону под воздействием волшебных сил, благоприятствующих герою повествования. Вот, например, как это случилось в сказе «Ключ земли» с девушкой Васенкой, бежавшей с рудника в горы из-за домогательств злодея-мастера:

«Когда ее уж вовсе стало засыпать снегом, вдруг открылся перед ней ходок в землю. Неширокий ходок, и темненько тут, а итти можно: ступеньки видать и тепло. Васенка и обрадовалась.

“Вот где, — думает, — никому из руднишных меня не найти”, — и стала спускаться по ступенькам. Долго спускалась и вышла на большое-большое поле. Конца-краю ему не видно. Трава на этом поле кустиками и деревья реденько, — все пожелтело, как осенью. Поперек поля река. Черным-чернехонька и не пошевельнется, как окаменела. За рекой, прямо перед Васенкой, горочка небольшая, а на верхушке камни-голыши: посредине — как стол, а кругом — как табуреточки. Не по человечьему росту, а много больше. Холодно тут и чего-то боязно.

Хотела уж Васенка обратно податься, только вдруг за горкой искры посыпались. Глядят, — на каменном-то столе ворох дорогих камней оказался. Разными огоньками горят, и река от них повеселее стала. Глядеть любо. Тут кто-то и спрашивает:

— Это на кого?

Снизу ему кричат:

— На простоту.

И сейчас же камешки искорками во все стороны разлетелись. Потом за горкой опять огнем полыхнуло и на каменный стол камни выбросило. Много их. Не меньше, поди, сенного воза. И камешки покрупнее. Кто-то опять спрашивает:

— Это на кого?

Снизу кричат:

— На терпеливого. <…>».^{104}

Однако проходы под землю, в царство Хозяйки Медной горы, могут быть самыми замысловатыми. Тропки туда могут быть проложены, скажем, муравьями — да не обычными, а опять-таки волшебными: на ножках у них золотые лапотки, и сами они вырастают по мере того, как углубляются в землю. Соответственно увеличивается и подземный проход. Именно про такой лаз и рассказано в сказе «Жабреев ходок» от имени мальчика Дениски, отыскавшего путь под землю по наводке старателя Никиты Жабрея:

«Думал-думал^{105}, на том решил:

“Мурашиных тропок мало ли. Кто их разберет, которую надо, а каменны губы поискать можно. Не набегу ли ненароком?”

Надумал так, да тут и углядел — у самой мурашиной тропки сидит. Тропка как тропка. Мурашики по ней ползут, только все в одну сторону, а встречных не видно. Дениску это любопытно показалось. “Дай, — думает, — погляжу, в каком месте у них хозяйство”. Пошел около этой тропки, а она куда-то вовсе далеко ведет. И то диво — мурашики будто больше стают, и как где место пооткрытее, там видно, что на лапках у них вроде искорок. Что за штука? Взял одного, другого, посмотрел. Нет, ничего не видно. Глаз не берет. Пошел дальше и опять примечает: растут мураши на ходу. Опять возьмет которого в руку и давай разглядывать. Видно стало, что на каждой лапке как капелька маленькая прильнула. Дениску это вовсе удивительно, он и шагает вдоль тропки. Так и вышел на полянку, а там из земли два камня высунулись, ровно ковриги исподками сложены: одна снизу, другая сверху. Ни дать ни взять — губы.

Мурашиная тропка как раз к этим губам и ведет, а мураши как на полянку выйдут, так на глазах и пухнут. Их боязно и в руку взять: такие они большие стали. А на лапках явственно разглядеть можно, как лапотки надеты. Подойдут к каменным губам — и туда. Ходок, видно, есть.

Денис подошел поближе поглядеть, и каменны губы широко раскрылись, дескать, ам! Денис испугался, понятно, отскочил, а губы не закрываются, будто ждут, и мураши идут своей прямой дорогой прямо в эти губы, ровно ничего не случилось. Денис осмелел маленько, подошел поближе, заглянул, что там, и видит — место туда скатом крутым идет, вроде катушки, только самой вязкой глины. Прямо сказать, плывун, чистая салка. По этому плывуну мураши и то еле пробираются. Нет-нет, и лапотки свои оставляют, только не одинаково. У иных салка сразу их снимет, и дальше тот мураш легонько идет. Другой ниже спускается и прямо на виду в росте прибывает. Вошел, скажем, в каменны губы ростом с большого жука, а шагнул дальше — вырос с ягненка, еще ниже подался — стал с барана, с теленка, с быка. Дальше и вовсе гора-горой ползет, и лапти у него, может, по пуду, а то и больше. Пока лапти в салке не оставит, потихоньку идет, а как снимет все до одного, так и пойдет скользить не хуже плавунца, и в росте больше не прибывает».^{106}

Как тут не вспомнить о «золоте муравьев», о котором рассказывал «отец истории» Геродот?

* * *

Подземное царство русского и всего мирового фольклора — это вовсе не только один загробный мир, царство мертвых. Такое в славянском языческом мировоззрении также существовало, и правили ими владыки недр земных Озем и Сумерла. Здесь царил непроницаемый мрак, пронизанный лишь блеском золота и драгоценных камней. Сюда собирались и души грешных покойников. Души же праведников отлетали в райские чертоги на небесах. Такое представление — вовсе не дань позднейшему христианскому мировоззрению. Точно такое же было убеждение и древних ариев, которые вообще не хоронили умерших в земле, а сжигали их на погребальных кострах, полагая, что души сородичей и соплеменников устремляются вместе с пламенем ввысь.

Впрочем, не совсем так: перед тем как попасть в райские кущи или в адскую бездну, души умерших древних индоевропейцев должны были предстать перед богом Ямой и его сестрой и инцестуальной супругой Ями (отсюда, кстати, русское слово «яма», совпадающее, в общем-то, по смыслу с ведийскими теонимами и санскритскими понятиями). «Соединись с отцами, соединись с Ямой, / С жертвами и добрыми деяниями на высшем небе!» (Ригведа. Х, 10; Выделено мной. — В.Д.), — пели древние индоарии, провожая своих близких в последний путь, в одном из погребальных гимнов, обращенных к владыке мертвых.

За многие тысячелетия распада былой индоевропейской социокультурной и этнолингвистической общности представления ставших самостоятельными народов о космопланетарной и иерархической структуре Подземного царства претерпели значительные изменения. Выделить первичный субстрат древнеарийской мифологии чрезвычайно сложно. Это прекрасно видно на примере античной мифологии. В обыденном сознании укоренилось мнение, что Подземное царство древних эллинов и римлян — это аид, мрачное царство греческого Аида (Гадеса) или римского Плутона, где обитают души умерших. В действительности подземное вместилище душ умерших — всего лишь первый (если только не чердачный) этаж чрева Матери-Земли.

Во глубине земных недр находится одна из фундаментальных потенций объективного мира — Тартар. В новое время в христианской эсхатологии (через греческие переводы ветхозаветных и новозаветных еврейских первоисточников) понятие «тартар» сделалось синонимом понятия «ад», «преисподняя» (именно такая интерпретация содержится во всех толковых словарях). На самом деле, как сие следует уже из других, древнегреческих, первоисточников, Тартар — одна из четырех первичных первопотенций мироздания (наряду с Хаосом, Геей-землей и Эросом). Об этом пишет Гесиод в своей «Теогонии»:

Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,

Сумрачный Тартар, в земных залегающих недрах глубоких,
И, между вечными всеми богами прекраснейший, —
Эрос Сладкоистомный <…>^{107}

Тут же Гесиод подчеркивает, что Тартар — великая бездна, «конец и начало всему». До Тартара расстояние такое же, как от земли до неба: если бросить с поверхности земли в Тартар медную наковальню, то именно столько она будет лететь до дна, как если бы ее сбросили с небес на поверхность земли. Вообще понятие «медный» является ключевым применительно к Тартару: за глухой медной дверью здесь томятся побежденные олимпийцами титаны; через медный порог общаются между собой День и Ночь (Никта), для коей Тартар постоянное место пребывания; находясь в запредельных безднах, Тартар окружен высокой медной оградой:

Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда
Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху

Корни земли залегают и горько-соленого моря <…>^{108}

Настоящее Медное царство! Не является ли Медноносный Тартар коррелятом и прообразом уральской Медной горы? Точнее — наоборот: не сопряжена ли Медная гора с Тартаром — в пространстве и во времени? А почему бы и нет! Архаичное представление о Тартаре — наследие древней гиперборейской эпохи и полярного мировоззрения (связанного, в первую очередь, с длительной полярной ночью и таким же непрерывным полярным днем). Уральский топоним (ороним) Медная гора — такая же древняя (гиперборейская?) реминисценция. Когда первая волна русских мигрантов в конце XVI — начале XVII века появилась на Урале, гора наверняка уже имела название Медной (безразлично, на каком конкретном языке), ибо здесь испокон веков уже велась добыча медной руды и, соответственно, выплавка металла.

Первоначально Тартар мыслился даже как нижнее небо (в отличие от верхнего неба — Олимпа), но затем все встало на свои места. Первосущности Вселенной были неподвластны богам, которые ничего не могли поделать ни с первобытным Хаосом, ни с первородной Землей-Геей, ни с великой бездной — Тартаром, ни с любовной энергией Космоса — Эросом (Эротом). Поскольку же в этом вселенском квартете только одна Гея была женщиной, постольку мужские первосущности и первопотенции попеременно вступали с Матерью-Землей в кровосмесительный брак, порождая одно чудовище за другим. Большинство из этих чудищ рождалось в драконоподобном обличье. Среди них — сын Тартара, змееногий исполин Тифон. По информации одного из античных мифографов, у него было сто змеиных голов. В целом же считается, что Тифон, как пеласгийско-орфический Змей Офион (см. ниже), олицетворял северный ветер — Борей. Змееногому чудищу предстояло вступить в поединок с самим громовержцем Зевсом и первоначально даже победить его. Тифон, как удав, сдавил змеиным туловищем владыку Олимпа, вырвал у него сухожилия и бездвижного бросил в темную пещеру. Спустя долгое время вездесущему Гермесу удалось спасти Зевса, а тот не без обмана наконец одолел Тифона, которого низвергнул в бездну к своему отцу Тартару.

Можно ли все эти мифологемы увязать с северными реалиями? А почему бы нет? Евразийские просторы (в том числе Северное и Южное Приуралье, обско-иртышский регион Западной Сибири, Восточная Сибирь) на протяжении веков и тысячелетий служили естественным перевалочным пунктом для гиперборейских миграций, вызванных космопланетарным и климатическим катаклизмом на Севере. Всюду, где проходили или задерживались гиперборейские мигранты, они оставляли топонимические следы — в названиях рек, озер, гор, урочищ и т. д. (Этому вопросу специально была посвящена моя предыдущая работа — «Арийский след на карте России».) Так вот, существуют старинные карты, где территория Урала и Приуралья поименована Тартарией. Безусловно, это связано с существовавшей в ту эпоху традицией: например, первое достоверное сочинение о монголах, составленное францисканским монахом Джованни дель Плано Карпини, направленное Папой Иннокентием IV в ставку великого хана, в оригинале называлось «Книга о тартарах». Обычно это странное название истолковывают как искажение названия «Татария». Но вполне возможно и иное объяснение: топоним возник в незапамятные времена социокультурной и этнолингвистической общности, когда мифологические и религиозные представления прапредков современных народов были недифференцированы.

В высказанном предположении я не одинок и не оригинален. Еще в XVIII веке мысль о сопряжении названия Тартария с Тартаром высказывал известный астроном и общественный деятель Жан Сильвен Байи (1736–1793). В наши дни сходные идеи развивает петербургский исследователь Виктор Сергеевич Смирнов. Более того, в XVII веке португальские миссионеры-иезуиты проникли в Тибет и Гималаи и в своих отчетах Святому престолу (эти письма были обнаружены в ватиканском архиве только в XX веке) сообщали, что таинственная страна Шамбала (ниже ей будет посвящена отдельная глава), скорее всего, находится в том месте обширного азиатского континента, который на картах традиционно обозначается как Тартария.

* * *

Победившая в развитом античном обществе олимпийская мифология лучше всего известна и нынешнему читателю — как по оригинальным произведениям древнегреческих и древнеримских классиков, так и по многочисленным адаптированным пересказам и переложениям современных авторов. Однако господствовавшая в греческих полисных (а в дальнейшем — в эллинистических) государствах идеология была далеко не единственной и не всегда доминировавшей. Известны эзотерические и мистические учения, в фундаменте которых сохранились остатки сакральных знаний предшествующих эпох. Наиболее известным среди них является тайное учение легендарного поэта, музыканта, певца и первофилософа Орфея, а также основанные на нем орфические таинства.

Существует орфическая концепция сотворения мира, запечатленная на древних манускриптах, чудом вывезенная из Константинопольской библиотеки незадолго до взятия, разграбления и сожжения столицы Византии турками-османами. Орфическая космогония (а она, в свою очередь, была заимствована у пеласгов — народа, который появился на Балканах раньше эллинов и был ассимилирован последними) в значительной степени отличается от олимпийской, но только не в одном — не в вопросе о змеиной природе первотворцов мироздания. Так, согласно эзотерическим взглядам орфиков, отцом всего сущего во Вселенной является Великий Змей Офион, он же — северный ветер Борей (явное указание, кстати, на северное происхождение орфической философии). Его супругой считалась прекраснейшая из прекрасных женщин — богиня-мать Эвринома. Зачав на Олимпе в страстных объятиях любви Змея Офиона свое будущее дитя, она обернулась голубкой (типичное мифическое оборотничество!) и снесла то, что впоследствии назовут Мировым яйцом.

Высиживал же Космическое яйцо отец, обернувшись вокруг него семь раз своими змеиными кольцами. (Впоследствии женщина решила властвовать одна и низвергнула чудовищного супруга в тартар.) Когда пришло время, яйцо раскололось надвое, и из него появилось на свет все живое и неживое — солнце, луна, планеты, звезды, суша, море, реки, горы, звери, птицы, рыбы, а потом и люди. Примерно то же самое описано в известном фрагменте карело-финской поэмы «Калевала»:

Из яйца, из нижней части,
Вышла Мать-Земля сырая;
Из яйца, из верхней части,
Встал высокий свод небесный,
Из желтка, из верхней части,
Солнце светлое явилось;
Из белка, из верхней части,
Ясный месяц появился;
Из яйца, из пестрой части,
Звезды сделались на небе;
Из яйца, из темной части,
Тучи в воздухе явились…^{109}

Чем же объясняется такое совпадение калевальских рун с космогонической концепцией орфиков? Только одним — общим происхождением как самих древних народов и пранародов, так и распространенных среди них идей. Думается, не ошибемся, если приплюсуем сюда и бажовскую мифологию, чьи наиболее архаичные хтонические образы, вне всякого сомнения и в конечном счете, восходят к полярным гиперборейским представлениям.

* * *

Из античной мифологии хорошо известно: Орфей был одним из немногих героев древности (наряду с Гераклом, Одиссеем, Энеем, вавилонским Гильгамешем), кому довелось побывать в царстве мертвых и вернуться оттуда живым. Он спустился во владения Аида, дабы добиться воскрешения своей жены Эвридики, умершей от укуса змеи. Его магическая игра на лире настолько растрогала Аида и Персефону, что они согласились отпустить Эвридику, выдвинув только одно условие: возвращаясь на землю, Орфей не смеет оглядываться назад. Великий певец не смог избежать искушения и оглянулся, дабы убедиться, идет ли за ним следом Эвридика, и она тотчас исчезла — теперь уже навсегда. (Как уже отмечалось выше, мотив с запретом оглядываться назад встречается также в бажовском сказе «Две ящерки».) Ранее Орфей участвовал в походе аргонавтов, где также прославился чарующей музыкой и пением. Согласно некоторым мифам, Орфей был сыном Аполлона и поклонялся Солнцу-Гелиосу, отвергая первенство других богов и отрицая жертвенное убийство, за что и был наказан жесточайшим образом: его живьем растерзали вакханки — прислужницы Диониса.

С эллинскими воззрениями на загробную жизнь и иерархию Подземного царства связан еще один известный миф — о похищении Персефоны (древние римляне звали ее Прозерпиной). Она была дочерью Зевса и Деметры, у которой ее когда-то похитил Аид и насильно сделал своей супругой. Про то устами самой Персефоны рассказано в одном из Гомеровых гимнов:

«<…> Радуясь сердцем, цветок сорвала я. Земля из-под низу
Вдруг раздалася. Взвился из нее Полидегмон могучий.
Быстро под землю меня он умчал в золотой колеснице,
Как ни противилась я. Закричала я голосом громким.
Хоть и с печалью, но всё по правде тебе сообщаю».^{110}

Похищение Персефоны сразу же дестабилизировало жизнь на Олимпе, на земле и под землей. Деметра — покровительница земледельцев (некоторые мифографы даже называют ее богиней зерна) — объявила, что земля не будет плодоносить до тех пор, пока ей не возвратят дочь. И зеленеющие поля быстро превратились в высохшую пустыню. В малоазийских колониях эллинов считали, что Деметра поначалу удалилась в горы, откуда и появилось ее прозвище Горная мать (чем не Хозяйка гор?). Персефона, находясь в земных глубинах, также отказывалась принимать пищу. Наконец после многих перипетий компромисс был найден: Аид согласился, чтобы его супруга оставалась в Подземном царстве всего лишь три месяца в году. На остальные девять месяцев она возвращалась к матери и к солнечному свету. В честь этого эллины устраивали одни из самых таинственных своих мистерий — Элевсинские игры, связанные с архаичным культом Земли. Об их значении лучше всего говорят строки одной из величественных од Пиндара:

Блажен, кто сошел под землю,
Увидев, что он увидел:
Ведом ему жизненный конец
Ведомо дарованное от бога начало…^{111}

Участники сакраментальных актов спускались в подземный храм Матери-Земли Деметры и тем самым превращались в ее детей, дабы подготовиться в недрах подземной богини к новому рождению после смерти из лона божественной матери. Элевсинские мистерии воспроизводили также мытарства человеческой души в загробном мире, символически повторяющие блуждания несчастной Деметры в поисках похищенной Персефоны. Что конкретно происходило в пещерном храме Деметры, известно лишь в общих чертах: каждый участник Элевсинских мистерий давал обет молчания, нарушение которого было хуже смерти, и потому никто не оставил никаких свидетельств.

Вообще-то в Элевсинских играх (как их еще называли) много неясного, запутанного и недоговоренного. Восстанавливать истину приходится по крупицам. Дело в том, что Деметре не в первый раз пришлось шантажировать Олимп и его владыку. Еще раньше, в критскую эпоху и до рождения Персефоны, она не устояла перед красотой другого земледельческого божества — сына Зевса Иасиона (раньше писалось — Ясион, что более правильно, так как лучше отражает общеиндоевропейский корень «яс» — тот же самый, что и в русских словах «ясный», «ясень» и др.). На свадьбе Кадма — легендарного основателя Фив — Деметра, не стесняясь, увела избранника из-за свадебного стола прямо в ночь, и в порыве неописуемой страсти они предались любви на трижды вспаханном поле. И хотя Зевс, увидев перепачканную рубаху сестры, в наказание за бесчестье тотчас же поразил Иасиона молнией, магический обряд соития с женщиной на еще незасеянном поле сделался повсеместно распространенным.

Эти и другие обряды восходят к седой арийской древности, когда земледелие только зарождалось и было немыслимо без магических действий, а человек не отделял себя от жизнетворящей и плодоносящей природы. В лапидарной форме данная истина высказана в Коране: «Ваши женщины для вас, как поля». В одном из самых архаичных и почитаемых ведийских памятников — «Законы Ману» (глава IX) та же мысль раскрыта более обстоятельно:

«33. Женщина считается воплощением поля, мужчина считается воплощением семени; рождение всех одаренных телом существ (происходит) от соединения поля и семени. <…> 37. Эта земля считается вечной утробой живых существ, но семя не сохраняет в развитии никаких качеств утробы».^{112}

Утратив возлюбленного, Деметра (как и впоследствии после похищения Персефоны) предалась безутешной скорби, в результате чего земля перестала рожать. Убийца Зевс вынужден был договориться с братом Аидом, чтобы тот регулярно, но нечасто отпускал Иасиона на землю к Деметре, и сделал его божеством урожая, сопряженного со сменой времен года. Такое божество и именно с такими функциями существовало на Крите еще в догомеровскую эпоху.

От связи с Иасионом у Деметры родился сын, названный Плутоном. В современной традиции, дабы отличить от всем известного владыки Подземного царства Плутона, в честь коего даже названа последняя, девятая планета Солнечной системы, его еще именуют и Плутосом — античным богом богатства (по своим функциям и генезису он идентичен Кубере — ведийскому и индуистскому богу богатства, хозяину Подземного царства). Но, оказывается, никакого различия (то есть никаких двух разных богов) вовсе и не было. Был один Плутон (Плутос) — сын Деметры и Иасиона. А хозяин Подземного царства прозывался Аидом (Гадесом). Только под этим именем он и фигурирует в поэмах Гомера и Гесиода. Бог богатства Плутос тоже жил под землей, владея и распоряжаясь несметными сокровищами земных недр. Но вот вопрос: кто же тогда похитил Персефону — Аид или Плутон (Плутос), дядя или родной брат? Мало того — есть сведения, что от насильственного и кровосмесительного брака Персефоны с Плутоном родился сын, которого в честь отца тоже назвали Плутосом^{113}. В дальнейшем все Плутоны слились в одного и совместились с Аидом. Античные источники, в основной массе своей утраченные, обо всем этом говорят, как правило, только в форме полупрозрачных намеков…

Тем не менее Элевсинские таинства надолго аккумулировали и законсервировали в символическо-закодированной форме древнейшую память о мифическом прошлом эллинов, включая и гиперборейскую старину. В частности, трехмесячное возвращение Персефоны в Подземное царство непроглядной тьмы символизировало трехмесячную полярную ночь на тех территориях за Полярным кругом, где некогда проживали прапредки эллинов — еще до того, как космопланетарный катаклизм вынудил их мигрировать с Севера на Юг. Кроме того, сюжет похищения Персефоны — хоть и отдаленно, но все же напоминает похищения и длительное удержание под землей, с которыми мы сталкиваемся в бажовских сказах.

Другое, не менее известное, имя Персефоны — Кора, что дословно означает «девушка», «дева», «девственница». Здесь напрашивается прямая аналогия с нарицательным именем русской невесты — «корова» (так она величалась в некоторых диалектах; откуда и диалектное «коровай» — «коровий, то есть невестин, хлеб») и первоначальным смыслом имени греческой Коры — «дева-девственница». Оба слова оказываются близкими по смыслу и этимологически родственными.

Еще до похищения Аидом с собственной дочерью тайно сошелся сам любвеобильный владыка Олимпа. Он насильно овладел ею, приняв облик змея, и в результате кровосмесительного соития на свет появилось совершенно необычное божество по имени Загрей, считавшийся в олимпийском пантеоне архаичной ипостасью Диониса (Вакха):

<…> Нет от страсти спасенья!
Ибо девичество будет объято в змеином объятье.
Зевс, волнуясь змеиным телом, в облике гада,
Страстной любовью пылая, кольцом извиваясь в желанье,
Доберется до самых темных покоев девичьих <…>
Полный томлением страстным, лижет он нежное тело
Девы, от жарких змеиных объятий небесного змея
Плодное семя раздуло чрево Персефонейи:
Так Загрей и родился, отпрыск рогатый <…>^{114}

История этого отпрыска Зевса — из ряда вон выходящая: начиная от инцестуального зачатия и кончая растерзанием и пожиранием его плоти титанами. Загрей всячески пытался избежать страшной участи: он стал менять свой облик, превращаясь в различных животных и даже богов. Этот мотив оборотничества имеет существенное значение для понимания сути хтонических стихий и фантомов. Данный аспект, как уже говорилось, в дальнейшем получил развитие в учении о перевоплощении, перерождении и переселении душ. Кроме того, нельзя не отметить также, что чудесное соитие женщины и змея — не только типичный сюжет мирового фольклора, но и символическое воплощение на хтонической почве единства женского и мужского начал.

Вообще все, что связано с Подземным царством, сопряжено с пресмыкающимися. Такое представление бытовало и в самые отдаленные времена: оттого-то археологи регулярно находят в древних могильниках самых различных культур и в самых разнообразных регионах костяные и бронзовые фигурки змеек: считалось, видимо, что они являются проводниками душ усопших в Царство мертвых. Но аналогичное представление практически дожило и до наших дней — лучшее свидетельство тому бажовская мифология и уральские сказы.

В древнейшие, древние и сравнительно недавние времена змеи и прочие пресмыкающиеся и земноводные (ящерицы или лягушки, к примеру) почитались повсеместно — за их необычный образ жизни, мнимое умирание (оцепенение) зимой и оживание по весне. Вот что рассказывает арабский путешественник Ибн Фадлан, посетивший в первой четверти Х века в составе посольства багдадского халифа территорию современной России и добравшийся через прикаспийские и приуральские земли до Верхнего Поволжья:

«Я видел, что змей у них такое множество, что вот как на ветке дерева, право же(иной раз), накрутится десяток их и более. Они(жители) не убивают их, и они им не вредят. Право же, как-то я увидел в одном месте длинное дерево, длина которого(была) более ста локтей. Оно уже упало. И вот ствол его огромный чрезвычайно. Я остановился, глядя на него, и вдруг оно задвигалось. Это меня устрашило. Я посмотрел на него внимательно, и вот на нем змея, близкая к нему по толщине и длине. Когда же она увидела меня, она спустилась с него и скрылась между деревьями».^{115}

* * *

Вообще же на протяжении всей истории человечества — в основном в древние эпохи — было разработано множество впечатляющих и подробнейших моделей Подземного царства. Такое ощущение, что Нижний мир и вероятная жизнь в недрах земли интересовала людей гораздо больше, чем жизнь на ее поверхности или в небесах. В данной связи было бы интересно хотя бы вкратце и схематично охарактеризовать (и там, где удастся, — проанализировать) наиболее показательные взгляды древних на Подземный мир, его хозяев и обитателей. Выше уже были затронуты некоторые индоевропейские культуры (древнеиндийская, античная, древнеславянская). Поэтому вполне уместно сначала продолжить рассмотрение уже вскрытого пласта архаичных воззрений, дабы здесь поставить логическую точку, а затем, выявив наиболее типичные черты и аспекты, перейти к иным эпохам и цивилизациям.

Первоначальные взгляды индоевропейцев на структуру Вселенной и иерархию ее властителей, как это уже неоднократно подчеркивалось, были нерасчлененными. Общим было всё — язык, культура, мифологические сюжеты, имена богов. По мере распада первичной этнолингвистической и социокультурной общности обосабливался и обретал самостоятельность культ и пантеон богов. При этом новые поколения в условиях этнического противостояния и идеологической несовместимости могли вкладывать в прошлые общие позитивные мифологемы диаметрально противоположный смысл. Так было всегда и так будет всегда. Всякая революция — в прошлом ли, в настоящем — режет по-живому. Бывшие друзья и соратники в одночасье становятся непримиримыми врагами, способными физически уничтожить друг друга. Идеи и лозунги противоположных сторон объявляются ложными и вредными, а их носители и пропагандисты — исчадьем ада.

Сказанное прекрасно видно на примере древнеиндийской и древнеиранской мифологий, отпочковавшихся от некогда единой арийской системы идеологических отношений и имевших в прежние времена один и тот же пантеон богов. Однако после распада былой общности и наступления эпохи вражды и непримиримого противоборства некогда единые теонимы стали восприниматься с противоположным знаком. Так, асуры — демонизированные противники ведийских богов — оставались в представлении иранцев высшими и светлыми божествами — ахурами (и величайший среди величайших — верховный небесный владыка и первотворец Ахурамазда). Точно так же древнеиндийские благостные богини деви (откуда и славянские девы) в представлениях древних иранцев и ираноязычных этносов превратились в чудовищных и кровожадных дэвов.

Еще один показательный пример: верховный ведийский бог-громовержец Индра, по праву сильного возглавивший арийский пантеон и давший название современной Индии и ее населению, в иранской традиции превратился в одного из самых злокозненных дэвов — Андару, входящих в ближайшее окружение «князя тьмы» Анхра-Майнью. Аналогичную смысловую трансформацию получил в иранской, индуистской и буддийской мифологии ведийский бог Яма — хозяин Подземного царства (как мы помним, согласно гимнам Ригведы, первоначально он обитал на небесах). Если в Индии и в Тибете Яма (по-тибетски — Шиндже) (рис. 46) постепенно превратился в подлинного бога смерти, повелителя умерших и хозяина ада, то в древнеиранском мировоззрении он сменил свой первоначальный отрицательный знак на противоположный и превратился в первопредка Йиму, от коего, кстати, появились русские слова «имя», «иметь» и др. и при котором продолжилась эпоха Золотого века.

Тему парадоксальных смысловых трансформаций можно продолжить и дальше, хотя в целом данная проблема выходит за пределы проводимого исследования. Например, славянское слово «друг» встречается в древнеиндийском и древнеиранском языках, но в ином, негативном, смысле: на санскрите лексема druhимеет целый «букет» значений — «враг», «вредитель», «чудовище», «вред», «обида», «оскорбление»; на авестийском языке понятие drugозначает «ложь», «обман». Еще одна похожая семантическая оппозиция: древнеарийская корневая основа dur, образующая имя супруги Шивы и массу других санскритских слов с позитивным смыслом, в славянских языках образовало лексическое гнездо слов с противоположным значением — «дурной, дурак, дурь» и т. п. Эти и другие им подобные семантические метаморфозы объясняются просто: после распада былой арийской социокультурной и этнолингвистической общности большинство отпочковавшихся этносов перешли в стадию враждебных отношений друг к другу. Отсюда противоположные смыслы для одинаково звучащего слова в славянских и в индоиранских языках.

Но вернемся к теме Подземного царства. В древнеиранской мифологии она прописана менее подробно в сравнении с другими индоевропейскими народами, хотя в целом древнеиранская эсхатология (то есть учение о конечной судьбе мира и человека) чрезвычайно насыщена и разветвлена, но связана в основном с учением о рае, аде и конечном воздаянии за грехи или праведную жизнь. Более того, древнеиранские эсхатологические идеи и понятия повлияли на христианское мировоззрение: достаточно напомнить, что один из синонимов «рая» — парадиз (ср.: фр. paradis; нем. Paradis; англ. Paradise; греч. paradeisosи др.) — произошел от авестийского термина «паиридаэза». В сжатом виде зороастрийские представления о загробном воздаянии, рае и аде воспроизведены в более позднем пехлевийском сочинении «Менок-и-Храт»:

«Три дня и три ночи душа сидит у изголовья тела. И на четвертый день на рассвете (душа) <…> достигает возвышенного и ужасного Моста Вознаграждающего (мост Чинват), к которому должен подойти каждый человек, чья душа спасена, и каждый человек, чья душа проклята, <…> и ей (пойдет на пользу) посредничество Михра, Сроша и Рашна, и она будет (подвергнута) взвешиванию (поступков) справедливым Рашном <…> И когда душа спасенного проходит по этому мосту, то ширина моста оказывается равной одному парасангу <…> И собственные добрые дела спасенного встречают его в образе юной девушки, более прекрасной и красивой, чем любая девушка на земле <…> Затем с первым шагом он вступает (на небеса) благих мыслей, со вторым — (на небеса) благих слов и с третьим — (на небеса) благих деяний, а с четвертым шагом он достигает Бесконечного Света, который весь блаженство <…> И навечно он обитает со святыми божествами в полном блаженстве во веки веков. Если же душа проклята, то ее тело через три дня и три ночи после смерти демон уносит и волочит к мосту Чинват, а оттуда в преисподнюю. Проклятая душа встречает “юную девушку, которая совсем не похожа на юную девушку”, проходит через три ада злых мыслей, слов и деяний и с четвертым шагом оказывается перед лицом Ахримана и прочих демонов».^{116}

В Авесте ад однозначно связан с бесчисленным сонмищем злокозненных дэвов и их владыкой Анхра-Майнью. К ним примыкают и разнокалиберные змеи и драконоподобные существа. Среди них исполинский змей Сэрвара, водное чудовище Гандарва, трехглавый дракон Ажи-Дахака. Личность последнего (в контексте образа данное понятие вполне оправдано) особенно колоритна. Ажи-Дахака под именем Зохака является одним из главных, естественно — отрицательных, персонажей великой книги великого персидского поэта Абулькасима Фирдоуси (ок. 940–1020 или 1030) «Шахнаме», что в переводе с персидского означает «Книга царей» (народная молва переиначила ее в «Царь-книгу»).

Полный академический перевод «Шахнаме» на русский язык занимает шесть объемистых томов. Это — 55 тысяч двустиший-бетов, что в несколько раз превышает объем «Илиады» и «Одиссеи» вместе взятых. Помимо бесценных художественных достоинств творение Фирдоуси является и своеобразным летописным полотном, охватывающим многие легендарные события мировой предыстории, о которых не сохранилось надежных документов и письменных свидетельств. При этом персидский Гомер широко использовал устные сведения, почерпнутые у профессиональных хранителей информации — зороастрийских магов, или, как он их называл, мобедов: «Расспрашивал старцев о древних царях, / О славных воителях-богатырях…» В результате в руках поэта оказалась бесценная информация, которая на сегодня не сохранилась ни в каких летописных и документальных источниках.

Точной датировки в сверхпоэме, конечно, нет, но зато обозначены многие хорошо известные исторические события (вроде походов персидских царей и Александра Македонского, арабского нашествия и т. д.), по которым можно делать точные хронологические привязки, а затем, на основании суммирования прошедших поколений, проецировать века и тысячелетия в прошлое. Нельзя также забывать, что Фирдоуси был правоверным мусульманином, находившимся под влиянием господствующей идеологии и творивший в условиях традиционной исламской цензуры. Поэтому вполне естественно, что многие древнейшие исторические факты мифологизировались, гиперболизировались, обрастая сказочными и беллетристическими подробностями, помноженными на творческое воображение поэта.

В данном плане как раз достаточно показателен и типичен образ драконоподобного существа Зохака (восходящего к авестийскому демону-дракону Ажи-Дахаке). По легендарной родословной древнеперсидских царей он считается пятым правителем Ирана, вероломно захватившим власть у своего предшественника Джемшида. Джемшид — это и есть уже упомянутый выше авестийский патриархальный царь-пастырь Йима, во времена которого на земле существовал Золотой век, люди жили в согласии, достатке и счастье. По авестийским преданиям, Йима считается первочеловеком и создателем мировой цивилизации, спасшим человечество от потопа, обрушившегося на землю после жесточайшего похолодания на Севере. В финале жизненного пути Йиму (Джемшида) ожидал ужасный конец: он был распилен на части по приказу царя-узурпатора и чужеземца-завоевателя Зохака, сросшегося в плечах с двумя огромными змеями. Другими словами, согласно «Шахнаме» Зохак не был драконом в собственном смысле данного слова. Он оставался человеком, на плечах которого по наущению дьявола (Иблиса) выросли две огромные змеи, требовавшие для прокорма человеческий мозг:

<…> Царь видит: из плеч его змеи ползут,
Спасенья ища, заметался он тут;
Мечом наконец он решился отсечь,
Надеясь от тварей себя уберечь.
Но только срубил их испуганный шах, —
Вновь змеи, как ветви, растут на плечах.^{117}

* * *

Считается, что мрачный подземный мир древней германо-скандинавской мифологии — Нифльхейм (дословно — «темный мир») существовал изначально, до начала всякого творения. Нифльхейм однозначно связан с Царством мертвых. Сюда владыка германо-скандинавского пантеона — бог Один — низверг великаншу Хель, которая и стала Хозяйкой владений, названных по ее имени — Хель (Нидхель). В лапидарной, образной форме «Младшая Эдда» описывает это событие следующим образом:

«А великаншу Хель Один низверг в Нифльхейм и поставил ее владеть девятью мирами, дабы она давала приют у себя всем, кто к ней послан, а это люди, умершие от болезней или от старости. Там у нее большие селенья, и на диво высоки ее ограды и крепки решетки. Мокрая Морось зовутся ее палаты, Голод — ее блюдо, Истощение — ее нож, Лежебока — слуга, Соня — служанка, Напасть — падающая на порог решетка, Одр Болезни — постель, Злая кручина — порог ее. Она наполовину синяя, а наполовину — цвета мяса, и ее легко признать потому, что она сутулится и вид у нее свирепый».^{118}

Конечно, если попытаться провести аналогию между злобной Хель и справедливой Хозяйкой Медной горы, то точек соприкосновения окажется не так уж и много. И все же источник обоих образов во многом общий. Здесь же, под корнями Мирового древа — ясеня Иггдрасиля, живут гномические существа — черные альвы — и терзает души усопших дракон Нидхёгг. Древние германцы и скандинавы знавали еще одного дракона — Мирового змея Ёрмунганда. Как и Хозяйка Подземного царства Хель, он был сыном хитрого бога Локи, соперника Одина и всех асов. Их матерью стала великанша Ангрбода, одновременно родившая человекоподобное существо Хель, змея Ёрмунганда и волка Фенрира. Скандинавские мифы знают также змея Нидхёгга. Оба змея олицетворяли Рагнарёк — конец мира и гибель богов.

Вот прилетает
Черный дракон,
сверкающий змей
с Темных Вершин;
Нидхёгг несет,
над полем летя,
под крыльями трупы —
пора ей (прорицательнице. — В.Д.)
исчезнуть.^{119}

Этими словами в «Старшей Эдде» и заканчивается «Прорицание вёльвы», предвещающее апокалипсическую кончину мира. Космический дракон — типичный провозвестник беды: согласно мифологическим представлениям многих народов, именно он проглатывает небесные светила во время солнечных и лунных затмений. Естественен однако вопрос: откуда в северной мифологии возникли представления о драконе, если змеи, как известно, на Крайнем Севере не водятся? Но зато здесь есть феномен почище любой ползучей твари. Он-то наверняка и стал прообразом небесно-космического змея. Понятно, что речь идет о полярном сиянии: серпантин из мерцающих сполохов в ночном небе создают реальную картину огромной огненной змеюки.

Жизнь людей (безразлично — в прошлом ли, в настоящем) определяется Судьбой — самыми глубинными законами Мироздания, недоступными как смертным, так и бессмертным (известно, что Судьба была неподвластна древним богам, и ее они панически боялись). У многих индоевропейских народов выразителями и носителями воли Судьбы считались три девы: у эллинов — мойры, у римлян — парки, у древних скандинавов и германцев — древнескандинавские провидицы-норны. Последние связаны с Нижним миром, с корнями ясеня Игграсиля, с той, как бы сегодня сказали, геоактивной энергетической зоной, от которой зависит судьба планеты и человечества:

Ясень я знаю
по имени Игграсиль,
древо омытое
влагою мутной;
росы с него
на долы нисходят;
над источником Урд
зеленеет он вечно.
Мудрые девы
оттуда возникли,
три из ключа
под древом высоким;
Урд имя первой,
вторая Верданди, —
резали руны, —
Скульд имя третьей;
судьбы судили,
жизнь выбирали
детям людей,
жребий готовят.^{120}

Все три норны — вершительницы судеб мира и каждого отдельно взятого человека. «Старшая Эдда» рисует эту картину торжественно и поэтично:

Ночь была в доме,
норны явились
судьбу предрекать
властителю юному;
судили, что он
будет прославлен,
лучшим из конунгов
прозван будет.
Так нить судьбы
пряли усердно,
что содрогались
в Бралюнде стены;
нить золотую
свили и к небу —
к палатам луны
ее привязали.^{121}

В плане возможных параллелей с бажовской мифологией нас могут заинтересовать следующие архаичные моменты, ранее не привлекавшие внимания исследователей и по разным причинам не получавшие достойного освещения. Судя по всему, образ Хозяйки Медной горы однозначно сопряжен с матриархальными представлениями о космопланетарном примате Женского начала и о Женщине как вершительнице судеб мира и человека. Именно такой судьбодарительницей и судьбовершительницей выступает уральская Хозяйка Медной горы, управляющая конкретной линией жизни конкретных людей, контролирующая их повседневные поступки и ценностную ориентацию.

Европейскому читателю прекрасно известны и другие мифические насельники Подземного царства. Среди них — нибелунги и гномы, которые в некоторых фольклорных и литературных версиях оказываются тождественными. «Песнь о нибелунгах» — так по традиции называется средневековый германский эпос. Но в нем меньше всего говорится собственно о нибелунгах, а под последними подразумеваются не только хозяева Подземного мира, о коих говорится походя и очень скупо, но и бургундская знать и рыцари — главные действующие лица прославленной поэмы. В фольклорной традиции тоже много неясного: нибелунгами называются то подземные карлики, то, напротив, — великаны.

Окончательно все стало на свои места только после появления на свет музыкальной тетралогии Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунга», состоящей из четырех опер — «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид» и «Гибель богов». Либретто Вагнер написал сам, опираясь как на обнародованные фольклорные тексты, так и на устную традицию, идущую из глубин гиперборейского прошлого. Кроме того, перед Вагнером, как и перед любой другой гениальной личностью, приоткрывались ноосферные каналы к закодированным сведениям о прошлом, настоящем и будущем, содержащиеся в энергоинформационном поле Вселенной.

По Вагнеру, нибелунги — это гномы. Главный среди них — отвратительный, коварный и злобный хозяин Подземного царства Альберих, похитивший золотое волшебное кольцо у водных дочерей Рейна. Кольцо это приносит не только чудесную силу, богатство и власть над миром, — на протяжении всех четырех опер оно становится источником несчастья и даже смерти основных героев. В третьем действии первой, проложной, оперы композитор воссоздает Нижний мир Нифльхейм (Нибельгейм)^{122} — уходящее в бесконечность подземное ущелье, от которого в разные стороны разбегаются озаренные красным светом узкие галереи шахт и царит нестерпимый гул от тысяч ударов кайл и кузнечных молотов: это гномы как рабы добывают руду, выплавляют из нее металл и превращают в медь и железо.

В своем генезисе гномы — это далеко не те волшебные существа, к облику коих мы привыкли с детства: маленькие смешливые человечки с пушистыми седыми бородами и с непременными колпаками на голове. Гномы, какими они представлялись просвещенному средневековому уму, — это прежде всего духи земли, обитающие в недрах гор и рудничных шахт. Вот что по этому поводу писал «Аристотель» Средневековья — знаменитый ученый и врач Филипп Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, вошедший в историю под псевдонимом Парацельс (1493–1541):

«Под землею и вправду бродят полулюди, владеющие всеми бренными вещами, вожделенными и услаждающими для них. В просторечии их называют гномами или обитателями гор, но настоящее их имя — сильфы или пигмеи. Они не есть духи, как иные, но могут сравниться с ними по схожести своих искусств и ремесел, разделяемых ими с духами. Как и у людей, у них есть плоть и кровь, которых нет ни у единого настоящего духа. Ведь рек Христос ученикам своим, представ им, когда двери были заперты, а сами они напуганы: “Прикоснитесь ко мне, дотроньтесь до Меня, ибо дух не имеет ни плоти, ни крови, ни костей, как я”. Сим Он Сам научил нас, что дух не имеет ни настоящего тела, к которому можно прикоснуться, ни костей, ни плоти, ни крови, но существует в своей родной субстанции ветра или воздуха. Но о том мы уже вкратце поминали, и этого достаточно. Что же до земных пигмеев или полулюдей, то следует знать, что их надо считать не духами, но подобными им; а если и называть их духами, то — земными духами, ибо имеют они свой собственный Хаос и обиталище под землей, а не в ветре или воздухе, как иные духи.

Многих земных духов можно обнаружить, увидеть и услышать в тех местах, где скрыты несметные сокровища и огромные богатства, а также в недрах гор, где много золота и серебра, которые их услаждают, и они пекутся о них, охраняют и расстаются с ними весьма неохотно.

Рудокопы лучше других осведомлены об этих духах, ибо те досаждают им больше всех, раздражая и преследуя своими стуками. Но иногда нисходят они и до благодеяний, предостерегая о смертельной опасности. Так, когда они стучат один, два, три и более раз подряд, это означает (близкую) смерть копающего или работающего здесь; и либо его погребет обрушившаяся гора, либо грозит ему гибель по иной подобной причине. Шахтерам наверняка приходилось сталкиваться с этим».^{123}

Другими словами, если перевести средневековую терминологию на язык современных понятий, материализованные энергетические структуры, поименованные «духами», возникают в местах концентрации металлических руд и различных геофизических аномалий, которые и приводят к образованию информационно-энергетических «сгустков» на уровне полевой формы движения материи с непременным подключением биосферных и ноосферных каналов. Данный вывод исключительно важен для понимания и возможной интерпретации таких, казалось бы, чисто уральских феноменов, как Хозяйка Медной горы или Великий Полоз, которые при ближайшем рассмотрении вполне могли бы оказаться некими визуализациями или энергетическими структурами, порожденными ноосферой и транслирующими из нее соответствующую информацию, усиленную с помощью рудоносных пластов и тектонических разломов (особенно на их пересечении).

Лишним подтверждением сказанного может служить цикл преданий, уже сложившийся в наши дни вокруг знаменитой Сьянской пещеры, расположенной в Подмосковье. Здесь в XVII и XVIII веках добывали белый камень для строительства столицы, а также подмосковных крепостей и церквей. Сейчас эта чрезвычайно разветвленная подземная структура, именуемая «системой», стала местом паломничества спелеологов. Среди них и распространено поверье, что перед заблудившимися в темных тоннелях может неожиданно возникнуть образ Белой женщины. Если она молодая и улыбающаяся — жди спасения, если старая и насупленная — жди самых больших неприятностей. Белая вестница свободно проходит сквозь стену и исчезает так же внезапно, как и появляется. Именно это как раз и доказывает ноосферный характер видения, когда в экстремальной («пограничной») ситуации при наложении подземной энергетики на психический всплеск эмоций открывается ранее дремлющий канал связи с энергоинформационным полем.

* * *

Вопрос о потустороннем (ином) мире («том свете») в кельтской мифологии — один из самых спорных в индоевропеистике. На особенности вероучения кельтских жрецов — друидов — обращали внимание еще античные авторы (включая Юлия Цезаря и Тацита):

<…> По учению вашему тени
Не улетают от нас в приют молчаливый Эреба,
К Диту в подземный чертог: но тот же дух управляет
Телом и в мире ином; и если гласите вы правду,
Смерть посредине лежит продолжительной жизни. Народы
Северных стран в ошибке такой, должно быть, блаженны,
Ибо несноснейший страх — страх смерти их не тревожит.^{124}

Кельтские народы, некогда весьма многочисленные и разветвленные, вместе с другими индоариями проделали огромный путь от погибшей Гипербореи через Восточную и Западную Европу до Атлантического океана. Однако был и более прямой путь: из северных широт через моря к Британским островам, Ирландии и Нормандии на континенте. И сегодня здесь живут их далекие потомки — ирландцы, шотландцы, валийцы и бретонцы. Поэтому в сохранившихся легендах и мифах под Иным, или Другим миром кельтов (пишется всегда с заглавной буквы) подразумевается прежде всего древняя Полярная прародина — Гиперборея (или, что то же самое, в страбоновской и плиниевской традициях — Туле), откуда и явились когда-то в Ирландию, Шотландию, Уэльс и Бретань племена богини Дану и других легендарных прапредков современных кельтских этносов. В былые времена, до гибели Гипербореи-Туле в пучинах Северного Ледовитого океана, там царил Золотой век и люди не знали невзгод и страданий. Вот почему, по представлениям древних кельтов, именно туда и отправляются после смерти души праведников. Сохранились и описания древней прародины, к примеру, в саге о плавании Брана, сына Фебала:

<…> Есть далекий-далекий остров,
Вокруг которого сверкают кони морей (волны. — В.Д.),
Прекрасен бег их по светлым склонам волн.
На четырех ногах стоит остров.
Там неведома горесть и неведом обман
На земле родной плодоносной,
Нет ни капли горечи, ни капли зла.
Всё — сладкая музыка, нежащая слух.
Без скорби, без печали, без смерти,
Без болезней, без дряхлости,
Вот — истинный знак Эмайн, (одно из названий чудесной страны. — В.Д.)
Не найти ей равного чуда.
Прекрасна страна чудесная,
Облик ее любезен сердцу. <…>^{125}

Однако в мифологических представлениях кельтов существовал и подлинный Подземный мир, где правила королева Медб вместе с другими матриархальными персонажами. Большинство исследователей сходится на мысли, что мифологический образ властительницы Подземного царства, королевы Медб, восходит к Великой Богине — матери всех богов и людей, коей в свое время на земле поклонялись практически все древнейшие народы. Подземный мир и его насельников во главе с королевой Медб ирландцы именуют сидами и точно так же называют и места их обитания — многочисленные холмы, сопки и курганы, которыми вообще так богата территория Евразии от Севера до Юга и от Востока до Запада. Сопочно-курганная культура — одна из древнейших на планете и наглядно свидетельствует о былой общности верований и обычаев всех народов земли. Десятки тысяч курганов и искусственных холмов открыто только в одной Мезоамерике. Но если для многих этносов они являлись всего лишь памятниками на месте смерти, кремации или погребения, то в древнеирландской мифологии «зеленые холмы» — это еще и жилища сидов.

Сиды — древнейшие обитатели острова Ирландия, жившие не только в холмах, но и в глубоких пещерах и расщелинах скал. (Кстати, синонимическое название их обиталищ-холмов — сиды — весьма созвучно с саамскими сейдами.) Беженцы, прибывшие из Гипербореи-Туле, вынуждены были вступить в непрерывную борьбу и кровопролитные сражения с сидами из-за «жизненного пространства» (описанию многочисленных битв и столкновений посвящены многие ирландские саги). Успех был переменным, но в конечном счете аборигены и пришельцы смешались. В немалой степени тому способствовал стойкий сексуальный интерес «женщин из сида» к смертным мужчинам-переселенцам. Перед нами еще одна параллель с уральской Хозяйкой Медной горы — большой охотницей до мужеского пола, но не в том, разумеется, смысле, что сам образ напрямую заимствован из кельтского фольклора, а в том смысле, что у всех аналогичных образов был когда-то общий мифологический первоисточник.

О соблазнении юноши подземной девой «из холма» и увлечении его в иной миррассказывается в одной из популярнейших ирландских саг «Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конда Ста Битв». Хозяйка холма (то есть фактически — небольшой, но искусственной горы) заманивает свою очередную жертву в стихах:

<…> Я полюбила Кондлу Красного
И зову его на Равнину Блаженства,
Где царит король победоносный, —
В стране, где нет ни жалоб, ни страданья
С той поры, как он в ней царствует.^{126}

Естественно, Кондла не смог устоять перед чарами подземной обольстительницы и навсегда исчез с ней в прекрасной Стране блаженства, которая при ближайшем рассмотрении оказалась Царством женщин:

Радость вселяет страна эта
В сердце всякого, кто гуляет в ней,
Не найдешь ты там иных жителей,
Кроме женщин и девушек.^{127}

У галлов, исторического кельтского племени, жившего в античную эпоху на территории современной Франции (хотя переселились они туда, правда, по суше всё из той же Гипербореи-Туле), были свои женщины-обольстительницы. Это всем известные феи, перешедшие из кельтской мифологии в средневековый европейский фольклор, а затем и в беллетристику. Именно эти феи хорошо знакомы современному читателю, у которого их стойкий образ сформировался на основе сказок братьев Гримм, Шарля Перро и Ганса Христиана Андерсена и других писателей-сказочников. Однако в первозданном своем виде, в древнекельтские и древнегерманские времена, феи существовали разные. Были среди них и знакомые добрые волшебницы, но были и другие, именуемые мартами, — волосатые низкорослые женщины с огромными грудями, свисающими до колен. Не правда ли очень всё это напоминает алтайскую Хозяйку гор, которая уже упоминалась выше?

* * *

Обращаясь к миру неиндоевропейских мифологий, мы, конечно, в первую очередь вспоминаем древнеегипетскую и ассиро-вавилонскую (аккадскую) эсхатологию с их детализированными представлениями о загробном мире и посмертном воздаянии за праведную или неправедную жизнь. В Древнем Египте для руководства души усопшего в Царстве мертвых была составлена даже так называемая «Книга мертвых» — самое обширное литературно-религиозное произведение, дошедшее из глубины веков до наших дней. Здесь содержатся многочисленные ритуальные тексты, с которыми душа умершего является на суд Осириса. Сам же прославленный бог египтян считался властелином как земного и небесного, так и Подземного мира. Об этом прямо говорилось в гимнах, прославляющих Осириса:

«Слава тебе, о ты, Царь царей, Владыка владык, Правитель правителей! Из лона Нут^{128} ты правишь миром земным и подземным. Твое тело — блестящий и сияющий металл, твоя голова — небесной голубизны, и блеск бирюзы окружает тебя. О ты, бог Ан, кто существовал миллионы лет, кто охватывает всё своим телом, кто прекрасен ликом в Блаженной Земле (то есть в подземном мире. — В.Д.); даруй мне сияние на небесах, мощь на земле и победу в подземном мире».^{129}

А вот что сообщает Плутарх:

«И вот на что осторожно намекают нынешние жрецы, служа истине и укрывая ее: этот бог правит и царствует над мертвыми, и он есть не кто иной, как тот, кто называется у эллинов Плутоном или Гадесом; а так как истина эта непонятна, то она приводит в замешательство многих людей, подозревающих, что в самом деле святой и священный Осирис обитает в земле и под землей, где скрываются тела тех, кто, как полагают, обрел конец. Напротив, этот бог очень далек от земли и пребывает нетронутым, незапятнанным и чистым от всякой сущности, причастной к разрушению и смерти. И для людских душ, которые облекаются в этом мире в тела и страсти, бывает сопричастие богу только как образу туманного сновидения, которого можно коснуться познанием с помощью философии. Когда же души освобождаются и переходят в невидимое, незримое, невозмутимое и непорочное обиталище, тогда этот бог становится для них владыкой и царем, из-за него они как бы привязаны к несказанной и невыразимой для людей красоте, созерцают ее и ненасытно стремятся к ней».^{130}

Во время загробного суда Осириса за его спиной стояли богини Исида и ее сестра Нефтида: первая отвечала за надземный мир, а вторая — за подземный. Здесь же шакалоголовый бог Анубис (египетский коррелят античного Гермеса-Меркурия) взвешивал сердце умершего на весах истины (богини правды Маат), а Осирис принимал решение о дальнейшей судьбе души. В разные исторические эпохи Древнего Египта почитались и другие божества Подземного мира. Так, из числа представителей первого поколения богов покровительницей Царства мертвых считалась дочь солнцебога Ра — Серкет, которая изображалась в виде прекрасной женщины со скорпионом на голове. После распада империи Александра Македонского первый царь эллинистического Египта — Птолемей I ввел культ нового божества Сераписа, первоначально отождествлявшегося с античным владыкой Подземного мира Аидом (Плутоном), а в дальнейшем перенявшего функции и других богов, включая Осириса.

Древнеегипетское мировоззрение, опиравшееся на философское представление о переселении душ, исходило из четкой позиции: в загробном мире человек продолжает жить, точнее — начинается его новая жизнь. На данную сторону египетской эсхатологии обращало внимание большинство ученых и культурологов. Например, Василий Васильевич Розанов (1856–1919), всю жизнь углубленно интересовавшийся древнеегипетской культурой и считавший египтян наиболее близкими по духу русскому народу, отмечал: «<…> В собственном смысле “мертвых” не было в Египте, в нем никто не “умирал”, а лишь получал иную форму жизни, иное состояние бытия. Без этого убеждения они не строили бы пирамид своих и не укрепляли бы наподобие крепостей своих могил…».^{131}

Об этом же свидетельствуют многочисленные росписи и рисунки, высеченные в гробницах фараонов, и так называемые «Тексты пирамид», рассказывающие о длительном переходе владык Египта в инобытие загробной жизни. На некоторых фресках изображены длинные многоярусные тоннели, ведущие в Подземное царство. Здесь множество божественных насельников, включая и гигантских пресмыкающихся, что позволяет провести естественные параллели между двумя подземными мирами, отображенными в древнеегипетской мифологии и в уральских сказах.

* * *

Боги и герои древнего Шумера, Ассирии и Вавилонии были генетически родственными, поэтому в настоящее время их принято объединять в рамках относительно общей шумеро-аккадской мифологии. «Относительно» — потому что шумеры были несемитского происхождения, а сменившие их на территории государства Шумер ассирийцы и вавилоняне являлись семитами: они восприняли шумерскую иерархию богов, многое взяли из шумерской культуры, но шумерский язык оставался для них чуждым — наподобие классической латыни для современной цивилизации. Потому-то и для шумеров, и для ассирийцев, и для вавилонян владыкой Подземного царства считался один и тот же бог — Нергал, супруг царицы Эрешкигаль. Их владения натуралистично описаны в знаменитой поэме о Гильгамеше («О всё видавшем») — ниже приводится наиболее поэтичный перевод Николая Гумилева:

Опускайся за мною в дом мрака, жилище Нергала,
В дом, откуда не выйдет входящий,
Путем, по которому нет возврата,
В дом, в котором не видят света,
Где питаются пылью, где грязь служит пищей,
Одеваются птицами в одеянье крыльев.^{132}

Подземное царство у шумеро-аккадцев подробно описано также в цикле сказаний о сошествии великой богини любви в загробный мир, находящийся в глубоких недрах земли. У шумеров богиня звалась Инанна, у ассиро-вавилонян — Иштар. Представляется, что есть несомненное сходство между древней шумеро-аккадской богиней необузданной сексуальной страсти и более поздним образом Хозяйки Медной горы. Обратимся сначала к Иштар. В Месопотамии она, так же как и в Средиземноморье, олицетворяла Утреннюю звезду. Среди многочисленных эпитетов Иштар — Владычица богов, Царица царей, Дева-воительница, Яростная львица и др. Культ Иштар был грубо эротичным, связанным с разнузданными празднествами, их непременным условием была полная сексуальная раскованность, массовые оргии, храмовая проституция, публичное принесение в жертву девственности и самооскопление.

Образ коварной, похотливой и мстительной Иштар рисует нам все тот же эпос о Гильгамеше. Здесь Богиня Утренней звезды предстает в грозной красоте женщины-соблазнительницы, чья «любовь — буре подобна, двери, пропускающей дождь и бурю, дворцу, в котором гибнут герои». Считая, что Гильгамеш принадлежит ей по праву матриархата (здесь несомненны отзвуки эпохи владычества женщин), как всякий мужчина (даже шире — любое существо мужского рода, ибо она не брезговала и животными), Иштар безапелляционно предлагает свою любовь герою:

И владычица Иштар на него устремила очи,
Устремила очи на красоту Гильгамеша:
«Ну, Гильгамеш, отныне ты мой любовник!
Твоим вожделеньем я хочу насладиться.
Ты будешь мне мужем, я буду тебе женою <…>^{133}

Но целомудренный герой отказывается от навязываемого счастья, ссылаясь на бесстыдную неразборчивость богини и тысячи ее жертв — загубленных любовников. Отвергнутая Иштар, как и полагается разъяренной женщине, мстит изощренно: насылает на родной город Гильгамеша — Урук — чудовищного быка, и тот, подобно слону, сотнями давит ни в чем не повинных жителей и умерщвляет их своим смертоносным дыханием. Но это уже другой сюжет. Нас же интересует совсем иное. Не напоминают ли преследования и сексуальные домогательства древней богини аналогичное поведение Хозяйки Медной горы и преследование ею уральских парней? С поправками на время, культуру и литературную благопристойность бажовских обработок — напоминает, и даже очень!

* * *

Разветвленная и чрезвычайно богатая по содержанию финно-угорская мифология, восходит (в силу своей преимущественно северной принадлежности) к самым истокам мировой истории, к гиперборейской этнолингвистической и социокультурной общности. Этнический мир угро-финнов архаичен и разнообразен: сюда относятся финны и карелы, саамы и вепсы, коми и мордва, марийцы и удмурты, ханты и манси, эстонцы и венгры. Последние мигрировали более тысячи лет тому назад с Обского Севера через южнорусские степи на берега Дуная, где проживают и по сей день. Начиная с XIX века венгерские ученые проводят регулярные лингвистические и этнографические исследования на своей исторической прародине, накопив за полтора века значительный, нередко до сих пор неопубликованный материал по мифологии хантов и манси. Не отстают от них и финские специалисты, выпустившие немало трудов, посвященных религии и мифологии югорских (угорских) народов (как известно, Обский Север в старину именовался Югрой; в наше время это название опять возвращается). Благодаря совместным усилиям российских, венгерских и финских ученых, проделавших титаническую работу — прежде всего в XIX и начале XX веков, — удалось записать множество древних мифов и сказаний, которые в устных версиях к настоящему времени почти полностью утрачены.

Анализ наиболее архаичных мифологических текстов югорских народов привел ученых к поразительному выводу: оказалось, что имена и функции главных хантыйских и мансийских божеств перекликаются с индоевропейскими (и в частности, древнеиранскими) теонимами^{134}. Так, первотворец Мир-суснэ-хум лингвистически и функционально коррелирует с арийским солнцебогом Митрой. Корневая основа югорского первобога та же, что и в русском слове «мир» во всех его значениях — «Вселенная», «народ», «согласие». Точно так же лексически и семантически совпадают имена двух древних Солнцебогов — мансийского Корс-Торума и древнерусского Хорса. Солярная мифологема «хор» имеет общемировую значимость и восходит к самым глубинам предыстории, древнейшей эпохе социокультурной и этнолингвистической общности. Подтверждений тому превеликое множество. Что касается лексической идентичности различных терминов и теонимов, то она легко объясняется хотя бы с помощью утвердившейся в современной лингвистике ностратической теории языка.^{135}

Немало и других совпадений. Например, по хантыйским свидетельствам, записанным в начале XX века в Сургутском крае, властитель Подземного мира, через который протекает «душеводная» река, зовется Кали-торум^{136}. Но ведь имя Кали имеет и индийская богиня смерти, чей образ сформировался в глубокой древности. Случайно это или нет? С точки зрения гиперборейской традиции вполне закономерно. Более того, этот и ему подобные факты лучше всего и доказывают былую гиперборейскую общность евразийских народов. Что касается половой принадлежности божества, то она может меняться в течение тысячелетий и в ходе распада первичной протоэтнической общности. Впрочем, у ряда современных угрофинских народов в качестве Хозяйки Подземного мира выступает женское божество. Например, у саамов хранительницей подземных богатств считается Выгахке.

Сказанное подтверждает и языческая мордовская мифология. Здесь обращает на себя внимание обилие архаичных женских божеств и та подчиненная роль, которую занимают по отношению к ним мужские божества, вообще играющие в мордовском пантеоне второстепенную роль^{137}. Среди мордовских богинь — Вирь-ава (Мать леса) и Мода-ава (Мать земли) — обе восходят к матриархальному культу Великой богини. Вот что говорят о них народные легенды: высокие худые женщины с распущенными и не расчесанными волосами, совершенно голые и с отвислыми грудями, заброшенными через плечи (как видим, точь-в-точь алтайская Хозяйка гор). Богини любят громко хохотать, они добрые, если их ублажить, и злые, если раздразнить или обмануть (характер явно соответствует бажовской Хозяйке Медной горы). В имени же мордовской Хозяйки загробного мира — Калмо-ава (что дословно означает «женщина могил, кладбища»)^{138} — лежит все тот же корень, что и у властительниц Подземного царства обских угров.

Согласно мифологии коми, первоначально единственное место обитания душ умерших — это нижний мир, находившийся под водой. Представление о подводном расположении нижнего мира явно восходит к представлениям о первоначальном хаосе, являвшем собой безбрежную водную стихию, на поверхности которой была создана земля, т. е. в самом мифологическом низу. Преисподняя, по представлениям коми, возникла в мифологическое время, в период первотворения, в ходе борьбы между демиургами. Возникновение Нижнего мира как равноправного Верхнему, объясняется в мифологии рядом версий. По одной из них, низвергнутый с небес «темный» демиург Омоль уходит в Нижний мир через отверстие от забитого колышка. По другой версии, ад появился после того, как Ен закопал в землю глиняные горшки, в которых находились Омоль и его помощники. По третьей — после того как Ен проклял первую женщину, убившую по совету Омоля 12 своих дочерей, она провалилась в преисподнюю и стала Смертью, а ее дочери — духами болезней. По четвертой версии, мифические первопредки коми — чудь (о которой уже говорилось выше) погребли себя в земле или ушли под землю и тем самым открыли Нижний мир, став его постоянными насельниками.^{139}

Подземное царство, по представлению югорских народов, находилось где-то либо в устье Оби, либо на побережье Ледовитого океана, либо под его льдами, куда, по представлениям манси, отправляются после смерти души (точнее — тени) умерших. Они постепенно уменьшаются до размеров жучка или же в него превращаются, а затем и вовсе исчезают. Еще в XIX веке, когда не была утрачена древняя устная традиция передачи мифов, Подземное царство расписывалось во всех подробностях. При входе в него главная дорога разделялась на три пути, у каждого воздвигнут столб, на коем сказано, кто куда должен идти: прямо и направо — грешники, налево — праведники^{140}. Подземный мир освещается лишь лунным светом. Здесь властвует мансийский Плутон — Куль Одыр, вместе со своей многочисленной семьей он живет в золотом дворце в окружении малорослых слуг, напоминающих европейских гномов (на Русском Севере, как уже говорилось, они именуются сиртя).

Картины Подземного мира с удивительной экспрессивной силой воссозданы и в мансийской эпической поэме «Янгал-Маа» («Тундра»). По своей выразительности соответствующие эпизоды вогульского эпоса (вогулами в прошлом именовали мансийцев, а хантов — остяками) не уступают поэтическим картинам Дантова «Ада» или «Кольца нибелунга» Рихарда Вагнера:

Темной ямой, страшной пастью,
Уходящей в землю-маа,
Между кедров сиротливых
Вход чернел в Ущелье Мертвых…

Змейкой трепетной, далекой
В тьме ущелья одинокий
Огонек на перепутье
Вдруг блеснул и снова скрылся,
А потом через мгновенье,
Тьму прорезав острой стрелкой,
Он метнулся, как виденье,
В жутком мраке, мраке смертном,
В тишине Ущелья Мертвых
И зажегся ровным светом <…>^{141}

У мансийцев есть и своя Хозяйка гор, а по совместительству — Подземного царства. Это — Калм, крылатая зооморфная вестница богов, передающая их послания на землю, в мир людей. Другую хозяйку, но уже всей земли, зовут Калтащ-эква, («нижнего мира мать», «земная мать»). Эта богиня жена и сестра первотворца Нуми-Торума. (Корневая основа ее имени, как нетрудно убедиться, все та же kal, восходящая к архаичному теониму Кали (как уже говорилось, в гиперборейской традиции так звали богиню смерти). Калтащ-экву представляли в облике зайчихи или гуся (первоначально — тотемические первопредки), а ее священным деревом считалась береза. Хозяйка земли Калтащ — эква определяла судьбы людей, отмечая их жизненный путь на священных бирках, помогала при родах. Сначала Калтащ-эква обитала вместе с супругом на небе, откуда, согласно одному из мифов, была изгнана мужем. Она якобы требовала, чтобы бог построил себе новое жилище из костей всех зверей и птиц, но мудрая сова отговорила Нуми-Торума от истребления всего живого, упрекая его в том, что он уподобился женщине, послушав ее совета. Разгневанный муж отправил жену вниз, где та поселилась в горе, за что и получила второе имя — «горная женщина».

Если теперь мысленно переместиться на запад Европейского континента, в Прибалтику, то тут в древних сказаниях других представителей финно-угорских народов обнаружатся мифологические представления, во многом общие с архаичными воззрениями обских угров. Достаточно сравнить вышеприведенный отрывок из мансийской поэмы «Янгал-Маа» («Тундра») с аналогичным фрагментом из эстонского эпоса «Калевипоэг», где также описывается посещение главным героем Подземного царства:

Калевитян сын могучий
Двинулся в поход тяжелый,
В странствие дорогой мрака,
Начал он спускаться в яму,
В пропасть черную проворно.
Свет дневной едва в ней брезжил,
Вскоре вовсе стал невидим.
Мрак глубокий, непроглядный,
Схожий с тьмою гробовою,
Сына Калева окутал.
Ощупью отважный витязь
Вдоль стены, доверясь пальцам,
Углублялся в подземелье.
Здесь является ли полдень
Вслед румяному рассвету,
Или вечно всё объято
Тьмою ночи бесконечной? <…>^{142}

Мрачен и таинствен Подземный мир финского и карельского народов, описанный в великом карело-финском эпосе «Калевала». Ее происхождение теряется в неимоверно далеких глубинах человеческой истории, связанных с едиными истоками мировой культуры и с общими социокультурными и этнолингвистическими корнями всех народов мира. По существу, речь идет о едином пранароде с единым праязыком, обитавшем в теплых полярных широтах (какими они были до катастрофического похолодания) на арктической территории, условно именуемой Гипербореей (ныне в основных своих контурах исчезнувшей с лица Земли). Поэтому в «Калевале» сохранились не подвластные времени и беспамятству сюжеты и мифологемы, относящиеся к борьбе патриархата и матриархата, Золотого и Железного веков, различных тотемных кланов, не говоря уже о древнейшей космогонии. Учитывая же северное происхождение карело-финского эпоса, великая поэма, запечатленная в памяти сотен поколений, быть может, как ни одно другое произведение устного народного творчества, сохранила — где в первозданном, а где и в «снятом» виде — голос полярной Прародины и отголоски архаичной памяти той далекой эпохи.

Представления о калевальском Подземном царстве, быть может, ближе других соотносятся с картинами и сюжетами бажовской мифологии, позволяя восстановить некоторые утраченные подробности последней. В общем-то сие неудивительно, ибо территория расселения финно-угорских народов охватывает Северное Предуралье и Зауралье, напрямую смыкаясь с ареалом распространения индоевропейских (а также самодийских и тюркских) культур. Калевальское Подземное царство — это типичная Страна мертвых — Туонела, где протекает подземная река Манала, состоящая из острых мечей и копий. Вход сюда преграждает смертоносный ледяной водопад^{143}. Именно в смертоносных водах Маналы гибнет Лемминкяйнен. В Подземное же царство Туони, где властвует его зловещая Хозяйка, отправляется и Вяйнямёйнен в поисках сакрального знания, которое хранится у хтонического великана Антеро Випунена. Тот, как античный Антей, неразрывно связан с землей, буквально врос в нее, пребывая в полузабытьи летаргического сна. Этот калевальский персонаж чем-то напоминает расу «лемурийцев», описанных Еленой Петровной Блаватской (1831–1891). (Кстати, Блаватская в своих сочинениях активно использовала «Калевалу» в английском переводе.)

«Лемурийцы», как они описаны в «Тайной доктрине», представляли собой гигантов до 20 метров в высоту. Это была самая могущественная и высокоразвитая раса, из когда бы то ни было обитавших на земле. Властелины психофизической и гравитационной энергии и обладатели высшей мудрости, они могли практически всё — летать в небесах и в космическом пространстве, управлять биотическими и генетическими процессами, черпать любые знания непосредственно из информационно-энергетического поля, возводить исполинские сооружения, остатки которых и по сей день встречаются в различных частях Земли, и т. д. Предсказав заранее одну из жесточайших космических катастроф, закончившуюся очередным «всемирным потопом», они заранее позаботились, чтобы сохранить свой генофонд и знания: часть «лемурийцев» вошла в состояние сомати и скрылась в глубоких пещерах и недрах земли, где и пребывает поныне, периодически «просыпаясь» и корректируя в позитивном направлении всё, что происходит на поверхности.

Туонела — Царство мертвых, тьмы, ледяной воды, меди и железа. Им управляют хозяин и хозяйка. У них есть дочка: обнаженная, она плавает по подземной реке Манале в челне, завлекая под видом перевозчицы живых и мертвых в бездну, откуда уже нет возврата. Дабы воспрепятствовать чьему-либо возвращению на свет белый, Хозяйка Туонелы вместе с мужем^{144} плетут сеть из медных и железных нитей, что наводит на мысль о медных предпочтениях и привязанностях подземных властителей и, естественно, невольно заставляет еще раз вспомнить уральскую Хозяйку Медной горы. Вяйнямёйнену, проникшему в Подземное царство, все же удается вырваться оттуда с помощью заклинаний и магического оборотничества: он превращается в змею — к тому же железную. Неизбежные ассоциации напрашивается также и с житием Нагарджуны, где наги-оборотни увлекают буддийского святого в Подземное царство. Да и сама Туонела в «Калевале» характеризуется как змеиное царство, когда предостерегает живых людей не приближаться даже к чертогам хозяев Подземного мира:

<…> Вас возмездие настигнет
в вечных Туонелы жилищах:
там места — для нечестивцев,
там для грешников — лежанки
из булыжников горячих,
из каменьев раскаленных;
там из змей ползучих — полость,
там из гадов одеяло.^{145}

Итак, опять налицо змеиная тема. Она явственно просматривается и в других культурах.

* * *

К сожалению, в меньшей степени сохранилась архаичная мифология тюркских народов. Это связано с тем, что большинство тюркоязычных этносов в разное время приняли ислам, который и наложил неизгладимый отпечаток на их мировоззрение и образ жизни^{146}. Ислам особенно нетерпимо относился к предшествующим ему верованиям и с одинаковой жесткостью искоренял как зороастризм в Иране (при этом окончательно был уничтожен текст священной Авесты), так и язычество где-нибудь в Поволжье. Тем не менее некоторые сведения о доисламских верованиях и представлениях о мироустройстве сохранились — и в виде разного рода сведений о древних народах, и в форме исконных народных традиций и обычаев, которые не в силах вытеснить никакая религия.

Так, в древнетюркских енисейских надписях упоминается бог Эрклиг (будущий Эрлик-хан — см. ниже) — владыка Подземного мира, враждебный верховному божеству Тенгри и разлучающий живых и мертвых людей. Здесь же упомянут и бог скорой смерти — Бюрт. В древнеуйгурских текстах Хозяин подземного мира именуется уже Таму-Эрклиг-хан (адский Эрклиг-хан).

Еще в начале XX века не была утрачена память о древних языческих божествах в чувашской глубинке. Хранителями архаичного знания, как всегда, выступали старики. По их представлениям, потусторонний мир размещается вне земли, в нем нет ни ада, ни рая. Умерший, оставаясь невидимым для наших глаз, и после смерти тела продолжает свою привычную на земле жизнь, однако не среди живых, а на кладбище около своей могилы с остальными покойниками деревни. На похоронах к этому его готовят родные и не отпускают с пустыми руками в могилу. В гроб рядом с ним кладут трубку и кисет, а также огниво, потому что кто на земле любил курить, тот и после смерти не заведет новые привычки. Рядом с ним кладут гребенку, мыло, ножик и кочедык, так как все эти предметы и там нужны будут ему. Не сможет он среди других покойников и без денег, поэтому дают ему и деньги. Тяготы земной жизни не берут с собой на кладбище. Как заработать хлеб — такой заботы у них нет. На поминках, траурных тризнах ушедшие в мир иной ходят в деревню к своим родственникам, однако их никто не видит. В основном ведут они себя тихо и мирно, но если их обидеть словом, то от этого они гневаются и, насылая разные болезни, мстят своим обидчикам.

Среди этих чувашских традиций встречаются следы покаяния и искупления вины. Если покойник еще при жизни украл коня или иной скот, то после своей смерти раскаивается в этом поступке и украденную скотину хочет вернуть ее хозяину, который также, в свою очередь, есть один из его товарищей-покойников. Однако тот не берет обратно, и вору, таким образом, суждено вечно стыдиться. Кто при жизни украл что-нибудь из одежды, тот голый ходит вокруг своей могилы, и среди остальных покойников не найдется никого, кто бы его одел.

Семейная жизнь продолжается и после смерти, женщина и там следует за своим мужем. Сколько у него было жен при жизни, все мирно ладят у его могилы, живут одной семьей. У кого было три жены на земле, того на кладбище первая жена будет водить за правую руку, вторая жена за левую, а третья ходит с плачем за его спиной, потому что ей ничего не осталось. Кто умирает молодым, тот женится в потусторонней жизни. Девушка выходит замуж, а парень найдет себе невесту. Потусторонняя жизнь представлялась чувашам вечной: об этом свидетельствует и древнее чувашское название загробного мира чан дёр — «настоящая земля», тогда как преходящий земной мир называли соя дёр — «ложная земля».^{147}

Якуты — один из немногих тюркоязычных народов, принявших не ислам, а христианство (значительная часть чувашей также в их числе) и вместе с тем до сих пор сохранивших пережитки древнего языческого мировоззрения. Якутская мифология достаточно целокупно и систематизированно представлена в народном эпосе олонхо, состоящем из сотен тысяч рифмованных строк, объединенных в циклы сказаний о богатырях, ведущих непрерывную борьбу с чудовищными насельниками Подземного царства, — абаасы. Олонхо были записаны и опубликованы только в XX веке; наиболее известный среди них героический эпос «Нюргун Боотур стремительный», известный не менее чем в двенадцати вариантах.

На описание Подземного царства и его обитателей безымянные авторы олонхо не жалели красок. Перед взором изумленного читателя или слушателя встает сумрачная страна, тускло освещенная щербатым солнцем и месяцем. Его дно — не просыхающая болотная жижа, по краям которой растут уродливые железные и каменные деревья. Вместе с тем в прошлом он был смешан с первозданной водной стихией. В самих же якутских песнопениях постоянно поминается Ледовитый океан, который некая огненная стихия превратила в катастрофический потоп — явное напоминание о гибели полярной Гипербореи:

<…> Леденящий ливень,
Летящий снег
Обрушились на просторы земли;
Ветер западный — Саапас,
Бешено гудя, налетел,
Черную завихрил метель;
Забушевал ураган,
Поднимая до неба пыль,
Застилая солнечный свет,
Закручивая смерчем.
Поднимая к тучам груды камней,
Вырывая деревья,
Ломая леса,
С грохотом над землей пронося
По воздуху глыбы скал <…>
Солнце, выглянув,
Повернуло вспять,
Месяц выглянул и пропал,
Непроглядная наступила тьма<…>^{148}

Последние слова о солнце, повернувшем вспять, в точности повторяют поразительный факт, ставящий в тупик современных ученых, о котором сообщают в своих трудах Геродот и Платон. В целом же приведенный фрагмент из якутского эпоса впечатляюще дополняет лапидарные строки древнеиранской Авесты о неожиданном чудовищном похолодании в стране ариев Арьяварте, вынудившем прапредков современных народов мигрировать с Севера на Юг.

Владыка Подземного мира — исполин Уот Усутаакы, могущий принимать любой облик (мифологема оборотничества!), но предпочитавший выйти на решающую битву в виде Огненного змея. Среди владык Подземного царства немало женщин. Здесь и Ала Буурай с деревянной колодкой на ногах (коррелят русской Бабы Яги Костяной Ноги). Здесь и колдунья-оборотень, крадущая детей, — Дьегэликээн. Здесь же и Медная Дьес Эмэгэт, или просто Медная идолица, названная в эпосе «владычицей червивой темницы трех хохочущих бездн». А вот это уже вполне узнаваемый образ Хозяйки Медной горы — только сильно демонизированный. Причины подобной демонизации были объяснены выше: идеологическая дискредитация в условиях распада былой (в данном случае ностратической) общности и враждебные отношения конкурирующих протоэтносов.

* * *

В китайской мифологии представления о Подземном царстве дифференцированы. Наиболее впечатляющи картины даосского и буддийского загробного мира. Однако для нас наибольший интерес представляют наидревнейшие воззрения, согласно которым Подземное царство находилось в местности Бэйхай, и жили там черные птицы, черные змеи, черные барсы, черные тигры и черные лисицы с пушистыми-препушистыми хвостами. Была там и большая черная гора, на которой жили черные люди. Это и было Темное царство, которое за это прозвали Юду. Городские ворота в Юду сторожил знаменитый трехглазый великан Ту-бо с головой тигра. Он изгибал свое огромное, как у вола, тело, потрясал блестящими, крепкими и острыми рогами, выпускал толстые, окровавленные пальцы и гонялся за бедными, жалобно стонущими духами, которые убегали и прятались от него. У него был страшный вид! Можно себе представить, какова была мощь самого бога Подземного царства. Племя Куа-фу жило на горе Чэндуцзайтянь в большой пустыне на севере. Все люди из этого племени были огромного роста и величайшей силы, из ушей у них свешивались по две желтые змеи, и в руках они сжимали еще двух. Но сами они были добрыми и миролюбивыми.

Со временем были разработаны подробнейшие инструкции шествия души усопшего по подземному царству мертвых, где определялась его дальнейшая судьба. Так, в старинной книге «Драгоценная копия яшмовых правил Неба для увещевания всех людей» описывается десять залов подземного мира, в каждом из которых отделяются грешники от праведников и назначается воздаяние за заслуги или грехи. Система изощренных наказаний в аду (где существуют 16 отделений) описывается особенно подробно и впечатляюще. В последнем, десятом, зале решается вопрос о перерождении душ, предварительно побывавших в аду. Неисправимых грешников обязательно превращают в какое-либо «нечистое» животное, пресмыкающееся или насекомое. Исправившихся делают опять людьми, дабы на земле они занялись активной пропагандой вероучения. Заправляет всем этим «хозяйством» владыка Подземного царства — бог Дицзан-ван пуса.^{149}

* * *

Самодийская мифология малочисленных народов Российского Севера (ненцев, энцев, селькупов и нганасан) включает архаичные представления о мире и человеке, уходящие своими корнями в далекое гиперборейское прошлое. Потому-то они и заслуживают особого внимания. Концепция мироздания традиционно делит Вселенную на Верхний (небесный), Средний (наземный) и Нижний (Подземный) миры. По представлениям ненцев, верховным небесным божеством считается первотворец Нум, а за порядок в Подземном (нижнем) царстве отвечает его брат-антипод Нга. Повелителю подземных сфер подчиняются многочисленные помощники, а также духи-посыльные, отправляющиеся за человеческими душами. Нга имеет небесное происхождение, у него есть жена и семь сыновей. О сыновьях почти нет сведений, известно лишь, что они управляют Подземным царством, как и отец. Наиболее страшными обитателями Нижнего мира ненцы считают тех духов, которые насылают болезни и делятся на группы, располагаясь в разных частях этой мифической территории. Ненцы полагают, что при своевременном жертвоприношении Нга не только не беспокоит людей, но даже старается оградить их от своих злокозненных духов-помощников. В случае отсутствия жертв или недовольства ими он насылает несчастья, болезни, смерть. В Нижнем мире, по представлениям ненцев, обитают души злых людей, самоубийц и преступников. Они выступают в роли злых духов, приносящих страшные болезни и несчастья. Обитатели подземных сфер не видят пришельцев с земли, попытки людей разговаривать с ними оказываются бесполезны: духи принимают человеческую речь за треск огня.

По религиозным воззрениям ненцев, род человеческий находится под постоянным влиянием двух противостоящих друг другу сил — добра и зла, света и тьмы. Первая из них обитает наверху, на небе, вторая заключена в недрах холодной земли. Между ними находится полная жизни земная поверхность. Пока владыка Подземного царства Нга живет во тьме, а его брат Нум пребывает на небе, во Вселенной будет сохраняться постоянный порядок — такой, какой они создали. Земля очень близка и даже родственна людям. Бог Нга в ненецком пантеоне — фигура даже более четко очерченная и однозначная, чем сам Нум. Это властелин Подземного мира, в котором нет ни солнца, ни луны. Когда-то Нга выпросил солнце у Нума, и на земле стало темно. Люди обратились к Нуму с просьбой вернуть солнце, так как много народа погибло от холода. Но Нга не захотел отдавать солнце, и тогда Нуму пришлось применить хитрость, чтобы забрать светило. С тех пор на земле в зимний период бывают полярные ночи.

Образ Нга вызывает страх — страх перед силами тьмы, преследующими людей, из-за чего человек никогда не чувствует себя в безопасности. Это заставляет искать способ, позволяющий узнать заранее о намерениях злых духов. Однако духи так могучи и их проявления настолько непостижимы, что человек не отваживается вступать в непосредственное общение с ними. Он знает, что силы добра сильнее сил зла. Но эти силы бывают изменчивы, о чем свидетельствует сама жизнь человека, судьбой которого они управляют. Следовательно, самый верный способ — прибегнуть к помощи шаманов. Благодаря посредничеству своих предков они способны вступать в связь с силами Нижнего мира и, ублажая их дарами, предотвращать грозящие человеку несчастья.

Под землей ярусами располагаются семь подземных миров. Первый ярус находится под населенной людьми землей. На нем живут маленькие человечки сихиртя, о которых выше уже подробно рассказывалось. Небом для них служит земля людей. Они также занимаются оленеводством, только оленей им заменяют мамонты — я'хора («земляные олени»). Второй ярус простирается ниже подземных вод. Там живут разные мифические существа. Третий и четвертый ярусы занимают духи болезней. Пятый ярус заполняют земляные мифические черви (коррелят пресмыкающихся, которые на Крайнем Севере не водятся) и другие злые духи. Шестой и седьмой ярусы — владения Нга и его сыновней, на восьмом и девятом он восседает на своем троне и отсюда отправляет на землю, где обитают люди, злых духов. Во всех подземных мирах царит вечный мрак. Души грешников обречены на вечное и безрадостное существование в царстве Нга. Могильным холодом веет от его слуг, когда они приходят к умирающим, чтобы забрать их души в Нижний мир. Однако не всем душам предстоит переселение в подземные сферы.

По представлениям ненцев, после погребения душа покойного отправляется в путешествие по вышним судам, которое длится очень долго. Это напоминает аналогичные описания в других мифологиях, например в древнеегипетской и древнекитайской. Чтобы во время путешествия душу не перехватили злые духи, ее сопровождает шаман. В ином мире душу встречают и затем также сопровождают два духа — злой и добрый. Дорога к месту суда богов Нума и Нга полна разных препятствий и опасностей. В частности, душе умершего предстоит пройти через попутные селения. Старики неохотно рассказывают о них, но ясно, что душа человека, совершавшего зло, подвергается нападению духов этих селений. И здесь шаман должен проявить максимум изобретательности, чтобы спасти душу для суда.

Когда наконец душа достигает места суда, духи добра и зла сообщают Нуму и Нга о делах и поступках покойного, а также перечисляют, какие препятствия и трудности на пути в мир мертвых душа преодолела, а какие — нет. Помощники богов отмечают зарубками на особом посохе добрые и злые дела. Если добрых поступков у человека больше, чем злых, Нга не имеет над ним власти и решает его судьбу Нум. Глядя на сделанные помощником зарубки, Нум определяет местожительство души. Душу человека, совершавшего добро во имя добра, Нум забирает в мир небожителей. Душа человека, который жил на земле, делая добро, но требовал за это платы, попадает в селение своих предков. Души людей, в поступках которых преобладало корыстолюбие и честолюбие, Нум превращает в животных, приносящих пользу на земле.

Только душу плохого человека духи зла тащили в подземное царство на самый нижний его ярус. В течение нескольких лет душа злого человека служила Нга, выполняя его поручения, а потом он определял ее местожительство. Если человек при жизни убивал, то Нга превращал его душу в насекомое или земляного червя, который вспахивал землю в подземном царстве. Души остальных грешников подвергались другим наказаниям. У ненцев (а также у других северных народов, например у чукчей) существуют также многочисленные мифы и сказки о посещении «того света» и Нижнего (Подземного) мира живыми людьми.^{150}

В настоящее время ненцы занимают обширную, хотя и редконаселенную территорию российского Крайнего Севера — от Белого и Баренцева морей до Таймыра. В центральной части необъятной тундры находится Полярный Урал. Отроги горного хребта доходят до полуострова Ямал (где административно расположен Ямало-Ненецкий автономный округ), как бы ныряют под воду Карского моря и выныривают на огромном полярном архипелаге Новая Земля. Русские поморы испокон веков именовали его Маткой, но и ненцы издревле считали его, как и другой остров, Вайгач, своей исконной территорией. Вот почему мифология приуральских ненцев не могла не сопрягаться с общей уральской мифологией, которая в новое время проросла, в том числе и в виде бажовских сказов.

И действительно, из мифологии ямальских ненцев известна дочь первотворца Нума — Пэ-мал Хадако (Горная Старушка). Когда-то она была прекрасной девушкой, на которую набросился хозяин Подземного царства Нга. Чтобы избежать насилия, Пэ-мал Хадако превратила себя, свой чум и оленей с нартами в горы, которые и стали Уральским хребтом, а сама богиня сделалась его хозяйкой, с возрастом став Горной Старушкой.

* * *

Мифология тунгусо-маньчжурских (эвенки, эвены, нанайцы, негидальцы, ороки, орочи, удэгейцы, ульчи) и палеоазиатских (чукчи, коряки, ительмены, эскимосы, алеуты, кеты, юкагиры, нивхи) народов тесно взаимосвязана с шаманизмом, в свою очередь, опирающимся на архаичные представления о структуре и иерархии Вселенной, неотъемлемой частью которой всегда выступает и нижний (подземный) мир. Само слово «шаман» рождено в Сибири, а уж отсюда пошло гулять по всему свету, со временем превратившись в международный термин. Возмутителями лексического спокойствия стали эвенки. Они имеют тунгусо-маньчжурские корни (почему и именовались в прошлом тунгусами). Однако как бы ни странно это показалось, в самом эвенкийском языке шаманами первоначально называли не своих собственных чародеев, а буддийских монахов. Да и само слово, как оказалось, проникло в тунгусо-маньчжурскую среду из сопредельной индоевропейской культуры: слово «шаман» в знакомой вокализации встречается в мертвых теперь индоевропейских языках ? пракритском (разговорный коррелят санскрита), палийском (литературный язык первоначального буддизма) и тохарском.

У других северных, сибирских и дальневосточных народов шаман звался по-своему: у лопарей-саамов ? нойд, у якутов ? оюн (для мужчин) и удаган (для женщин), у ненцев ? тадебя, у юкагиров ? алма, у хантов ? ёлта-ку и т. п. У русских до присоединения Сибири шаман прозывался кам (отсюда и камлание ? обрядовое действо шамана). Слово сие переняли сначала у половцев (тоже шаманистов), а затем и у татаро-монголов. Созвучность архаичной общеязыковой корневой основы «кем»?«кам» (о чем говорилось выше) с одним из древнейших прозваний шамана ? кам ? нуждается в дополнительном осмыслении. Вообще же шаманы были распространены повсюду — не только в Евразии, но и в Африке, Австралии, обеих Америках, на островах Индонезии, Новой Гвинеи, Океании и т. д. Сибирских шаманов русским довелось встретить, как только они перевалили Уральские горы вместе с дружиной Ермака. Но и до этого саамские и самоедские (ненецкие) шаманы были хорошо известны в России и Северной Европе.

Шаманизм — не просто знахарско-оккультная практика; шаманизм — это целостное мировоззрение, по существу архаичная предфилософия. Существует своеобразный шаманский космос, соответствующий первобытным представлениям о строении, происхождении и предназначении Вселенной. Характерно, что обитателями этого нижнего мира в первую очередь оказываются ящерицы, змеи и лягушки (то есть всё те же холоднокровные персонажи бажовских сказов): именно они изображены на бубне одного из алтайских шаманов. Понятно, что каждый народ вносил свои уточнения в картину мироустройства, но в любом случае хранителем архаичных знаний выступал шаман. Даже свои камлания он организовывал и совершал в окружении предметов, символизирующих различные компоненты небесного, земного и Подземного царств. Считалось, что, впадая в транс и находясь в состоянии экстаза, шаман посещает различные миры и участки Вселенной.

Свои взгляды шаманы умели выражать с помощью одеяния, пения, заклинаний, танцев, ударами в бубен. Бубен неотъемлемый атрибут любого шамана, без него шаманизм вообще немыслим и невозможен как явление. Шаманский бубен — не просто сакральный инструмент, призванный заворожить туземную паству. Бубен — посредническое устройство, обеспечивающее прямую связь с миром богов и демонов. Он же — неотразимое оружие для борьбы со злыми духами и отпугивания болезней. Он же — действенное средство передвижения: шаман уверен, что во время камлания и нахождения в трансе он совершает головокружительные магические полеты на бубне в верхнем и нижнем мирах.

Сами шаманы с мельчайшими подробностями описывали увиденное в верхнем и нижнем мирах. Эти записи (в том числе и на магнитной и киноленте) неоднократно публиковались и воспроизводились. Вот (в сокращении) рассказ об одном из таких путешествий в Подземный мир.

Так енисейский шаман Дюхаде запомнил, что сначала он двигался куда-то вниз, дойдя по воде до середины моря: «Ты получишь (шаманский) дар от хозяина воды. Твое шаманское имя будет “гагара”». Дюхаде вышел из воды, пошел по берегу и увидел лежащую на боку обнаженную женщину. Это был дух — хозяйка воды. Шаман принялся сосать ее груди. Она посмотрела на него и сказала: «Вот как, оказывается, появилось мое дитя, заставлю его сосать. Ради большой нужды, сильно уставши, пришел, наверно, мой ребенок». Говоря эти слова, хозяйка воды вытащила со дна три рыбы. Одну из них она бросила в Енисей, другую в русские реки и третью в тундренные реки и озера. Вот отчего, видимо, в тундре бывает так много рыб.

Муж хозяйки воды, Главный подземный Хозяин, сказал Дюхаде, что надо обойти дороги всех болезней. Он дал ему провожатых — горностая и мышь. Вместе с ними шаман продолжал свой путь дальше до «преисподней». Спутники привели его на высокое место, где стояли семь чумов. Внутри чума обитатели поедают друг друга, — предупредили шамана мышь и горностай. Однако тот не побоялся и вошел в средний чум, но тут же впал в беспамятство, осознавая в то же время всё происходившее вокруг. Вокруг были люди преисподней, люди большой болезни (оспы). Они вырезали сердце шамана и бросили его вариться в котел.

Далее шаман Дюхаде рассказывает, как он прибыл на то место шаманской страны, где закаливают горло и голос. Его привели к девяти озерам; посередине одного из них находился остров, а посередине этого острова росло дерево, видом похожее на молодую лиственницу, но такое высокое, что доходит до самого неба. Это и было дерево Хозяина земли. Когда Дюхаде поднял голову вверх, то увидел на вершине дерева много разных людей «от разных племен»: и русских, и тунгусов (эвенков), и долган, и юраков, и многих других. Голоса сказали шаману: «Предназначено иметь тебе бубен из ветвей этого дерева». И вдруг шаман взлетел вместе с озерными птицами. Тотчас же Хозяин земли закричал: «Оторвалась и падает ветка, возьми и сделай из нее бубен, он будет служить тебе в продолжение всей твоей жизни». Действительно, Дюхаде увидал падающую ветку и поймал ее на лету…

После этого он пришел к широкому морю без конца и края. Берега у моря имели редко растущие деревья и короткие травы. И там шаман увидел семь плоских скал. Когда подошел к одной из них, она раскрылась. Внутри оказались зубы, подобные медвежьим зубам, и полость в виде коробки. «Вот я — земли давильный камень, — вдруг заговорила скала. — Я своей тяжестью сдавливаю дерновину земли, чтобы ее не поднял ветер». Затем раскрылась вторая скала, говоря: «Пусть все люди как крещеные, так и некрещеные берут от меня камень и выплавляют из него железо». Так одна за другой раскрывались и все остальные скалы, и каждая из них говорила, чем она полезна для людей. На семь дней они задержали дальнейшее продвижение вперед. Затем горностай и мышь привели Дюхаде к высокой сопке. Он заметил вход в нее и вошел. Внутри было светло. Там сидели две женщины, подобно оленям покрытые шерстью. На головах у них росли ветвистые оленьи рога, причем у одной — из железа. Это были хозяйки оленей. Одна из женщин родила при нем двух оленят. Она объяснила Дюхаде, что это его жертвенные животные, и выпустила их на волю. Женщины-божества разъяснили, что обилие оленей зависит от них. Они позволили Дюхаде выдернуть у них по волоску и сказали: «Один волосок ты положи в правый карман, другой в левый. Этим ты снарядишь себе шаманскую одежду».

Шаман пошел дальше и увидел высокие камни. В каждом камне имелось отверстие. В одно из них Дюхаде вошел. Там сидел голый человек и раздувал огонь мехами, имеющими три сопла. От их работы стоял такой сильный шум, что уши шамана чуть не отвалились. Ноги свои голый человек широко раздвинул по обеим сторонам огня. Над огнем висел громадный котел величиною с полземли. Увидев Дюхаде, голый человек сказал: «Кто это вошел?» и, достав из-за спины щипцы величиною с чум и схватив ими гостя, притянул к себе. «Умер», — промелькнуло в мыслях у Дюхаде, так сильно он испугался. Человек взял и отрезал голову шамана, а тело разрубил на мелкие части и положил в котел. Там мясо шамана варилось три года. «Пожалуй, над его черепом следует покузнечить, наверное, он станет знаменитым шаманом, — сказал голый человек. — Это наковальня не злого, а доброго шамана». Затем он несколько раз сильно ударил пришельца по голове. Но молот имел сквозное отверстие, и голова выскочила через него. Кузнец поднял ее и, держа в правой руке, левую сунул в один из трех котлов, стоявших около очага, и произнес: «Оказывается, вода здесь не холодная. Если закалить его голову в этом котле, будет шаманом, не приносящим пользы». Ему не понравилась температура воды и во втором котле. Лишь проверив воду третьего котла, он остался доволен: «Вот здесь вода самая холодная, со льдом…» Он бросил голову в этот котел, и невыносимый холод пронизал ее.

После этого кузнец снял с огня большой котел, в котором варилось тело шамана, и перелил содержимое его в другую посуду. При этом оказалось, что все мускулы были отделены от костей. Кузнец сказал Дюхаде: «Так как ты имеешь три лишние части тела, ты будешь иметь три шаманских костюма».

Когда все кости шамана оказались отделенными от мяса, кузнец сказал ему: «Весь твой костный мозг стал рекою», и Дюхаде действительно увидел внутри помещения реку, по ней плыли кости. «Смотри, как твои кости уплывают», — сказал кузнец и стал их щипцами доставать из воды. Когда все кости были вытащены на берег, кузнец сложил их вместе, и они покрылись мясом, а тело шамана приобрело прежний вид. Оставалась отделенной только голова. Она представляла собой голый череп. Кузнец покрыл череп шамана мясом, приставил к туловищу, и тот окончательно принял прежний человеческий образ.

Перед тем как отпустить Дюхаде, кузнец вынул у него глаза и вставил другие. Своим железным пальцем он просверлил шаману уши, приговаривая: «Ты будешь понимать и слышать разговоры растений». Просверлил и затылок, сказав: «Ты будешь понимать и слышать разговоры растений, находящихся сзади тебя». После этого Дюхаде очутился на вершине какой-то горы и вскоре очнулся в своем собственном чуме.^{151}

Рассказы, аналогичные приведенному, записаны у разных народов и в разные времена. Современные факты и факты древности нередко свидетельствуют о былой общности культур и верований. При этом совпадения подчас кажутся, на первый взгляд, невероятными. Например, в собрании древнеяпонских мифов «Кодзики» можно найти описание брачного обряда «вокруг столба», хорошо известного по восточнославянским свадебным ритуалам. Вот как описывается, к примеру, бракосочетание японских первобожеств — брата и сестры Идзанаги и Идзанами:

«На этот остров (они) спустились с небес, воздвигли небесный столб, возвели небесные покои. Тут спросил (Идзанаги) богиню Идзанами-но микото, свою младшую сестру: “Как устроено твое тело?” И когда так спросил, та ответила: “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что так и не выросло”. Тут бог Идзанаги-мо микото произнес: “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что слишком выросло. Потому, думаю я, то место, что у меня на теле слишком выросло, вставить в то место, что у тебя на теле не выросло, и родить страну. Ну как родим?” Когда так произнес, богиня Идзанами-но микото ответила: “Это (будет) хорошо!” Тут бог Идзанаги-но микото произнес: «Если так, я и ты, обойдя вокруг этого небесного столба, супружески соединимся”, — так произнес <…>»^{152}

В конечном счете, небесный столб оказывался космическим символом мужского естества и именно в данном своем натуралистическом качестве использовался в брачном ритуале разных народов, весьма далеко отстоящих друг от друга в пространственном и временно??м отношении. Так, в белорусских деревнях чуть ли не до середины XX века практиковался свадебный «столбовой обряд», где деревянный столб имитировал фаллос, а жених с невестой должны были по несколько раз обойти вокруг сакральной реликвии.^{153}

Удивительные пересечения между древнеяпонской и европейской (и в частности славянской) мифологиями на этом не исчерпываются. После смерти любимой и обожаемой жены Идзанами ее брат-супруг Идзанаги последовал за ней в Подземное царство мертвых, где на него набросилась вся подземная нечисть. Тем самым японский первопредок повторил путь эллинского Орфея и русского былинного богатыря Потыка, также последовавшего в могилу за своей коварной женой Марьей Белой Лебедью. Однако главное совпадение состоит совершенно в другом. После множества невероятных приключений Идзанаги вынужден был вернуться в мир живых существ, где его стали преследовать адские фурии — служительницы ада. Тогда бог бросил на их пути густой гребень, из коего выросли непроходимые заросли, на какое-то время остановившие преследовательниц. Не правда ли, сей эпизод напоминает сюжет из русской волшебной сказки, когда главный герой или героиня также бросают гребень, дабы выросшая чащоба остановила догоняющую их вражью силу?

>

6. Матриархальные и гиперборейские реминисценции в бажовской мифологии, уральских сказах и легендах

Предпринятый выше научный анализ бажовской и мировой мифологии заставляет нас еще раз (но уже на новой основе) вернуться к ключевой проблеме древней истории — ее матриархальным истокам. Образ Хозяйки Медной горы как бы олицетворяет суть, смысл и значение данной темы. Ее доскональное изучение, собственно, и началось с раскрытия материальных корней мифологии. Так, крупнейший швейцарский ученый XIX века Иоганн Бахофен (1815–1887), который и ввел в научный оборот понятие «матриархат», отмечал в своем давно уже ставшем классическим труде «Материнское право», что мифологическая традиция должна быть признана как достоверное и совершенно независимое от воздействия свободной творческой фантазии свидетельство древнего времени, ибо оно подтверждено и проверено исторически бесспорными фактами^{154}. Мифология, утверждал Бахофен, есть изначальная, более великая и более важная действительность: лишь она может показать нам древние времена, и хотя в мифах все переиначено, завуалировано, — они порождены реальной исторической эпохой и помогают реконструировать эту древнюю эпоху в тех ее фрагментах, где отсутствуют материальные археологические свидетельства.

Пещеры занимали особое место среди различных матриархальных объектов, предметов и натуральных или символических аспектов женского естества. Мать-пещера, спасительница и охранительница не одного поколения пещерных обитателей, ассоциировалась в их сознании прежде всего с женской утробой. Сюда после долгой ночи проникали пронизывающие мрак солнечные лучи, олицетворявшие небесно-космические фаллосы. Но и сами горы, в которых, как правило, находились пещеры, олицетворяли соответствующую и необходимую сторону сексуального партнерства. Культурологи отмечают: если пещера всегда олицетворяет женский принцип и обозначается треугольником вершиной вниз, то в таком случае гора, в которой находится пещера, символизирует мужской принцип и обозначается таким же треугольником, но вершиной вверх. Китайцы пошли еще дальше, наполнив оба первоначала космическим содержанием: пещера — одна из ипостасей фундаментального женского принципа инь, а гора — его зеркального отражения — мужского принципа ян.^{155}

Испокон веков пещеры были неразрывно сопряжены с погребальным обрядом и представлениями о загробном мире, в свою очередь, смыкающимися с культом Великой Богини-Матери. Немецкий исследователь древней культуры Е. Вардиман подчеркивает: в прошлом люди считали, что между могилой и материнской утробой существует внутренняя связь. Древнейшими гробницами служили пещеры, гроты, расщелины в скалах, то есть чрево Матери-Земли. Из ее тела человек выходил, в него же он и возвращался. Вот почему для многих древних этносов смерть считалась матерью, которая вновь принимает в свое лоно жизнь, ею же порожденную. В этом смысле умереть означало вернуться в материнское лоно.^{156}

Таким образом, древние пещеры выступали объектами первобытного культа, им поклонялись, они внушали страх и трепет, обрастая разного рода обычаями или запретами. В Восточных Саянах живет маленький сибирский народ тофалары, насчитывающий менее тысячи человек и говорящий на одном из тюркских наречий. Тофаларский фольклор столь же богат, как и устное творчество любого народа. В легендах коренных жителей Саян сохранились и следы архаичного поклонения пещерам. По их поверьям, на вершине самой высокой горы есть огромная пещера, наполненная сокровищами — золотом и драгоценными камнями. Там живет сам Хозяин гор. Но добраться в запретную пещеру никто не в состоянии: как только редкие смельчаки достигали половины горы — налетал ветер, появлялись тяжелые тучи, начиналась буря с дождем, градом, громом и молниями. Те, кто не погибал, вынуждены были ни с чем возвращаться назад.

Многие мегалитические памятники (как естественные, так и искусственные) также символизируют соответствующие аспекты противоборства или же, напротив, гармонии между матриархальными и патриархальными традициями, которое завершилось гармоническим единством и относительной взаимотерпимостью полов. О конкретных деталях и перипетиях былого противостояния матриархата и патриархата современной науке известно очень и очень мало — за исключением косвенных данных археологии, фольклора и этнографии. Лишь немые природные свидетели недвусмысленно напоминают о страстях, кипевших повсюду много тысячелетий тому назад.

Отголоски былых верований сохранились повсюду на Урале и в Сибири. Наглядным подтверждением может служить научный рисунок, сделанный еще в XVIII веке и хранящийся в архиве Академии наук. На нем изображена уральская пещера вместе с огромным фаллоподобным менгиром (о размерах ландшафтного святилища можно судить, сравнивая с нарисованными тут же деревьями или мощным кустарником). И положение менгира в пещере, и самая суть культового объекта свидетельствуют о сексуально-эротической насыщенности мировоззрения древних обитателей данного региона. Как обстояли дела с отправлением культа (скорее всего тайным) ко времени, когда был сделан приведенный рисунок, теперь сказать трудно. Зафиксированное карандашом художника пещерное святилище навсегда исчезло из поля зрения ученых — точно испарилось или ушло под землю. В пещерах часто находят древние рисунки, в символической форме изображающие мужское или чаще женское естество. Подобные знаки обнаружены, к примеру, в огромной Каповой пещере на Южном Урале, более известной сделанными с помощью охры изображениями исчезнувших животных — мамонтами и шерстистыми носорогами.^{157}

О сексуально-эротической направленности былого поклонения пещерам в Сибири свидетельствуют и скрупулезные исследования этнографов и фольклористов. Работа эта исключительно трудоемка, так как требует не только знания соответствующего языка, но и доверия со стороны информаторов — хранителей древнего знания, не говоря уж о том, что львиная доля таких сведений безвозвратно утрачена из-за длительных и повсеместных преследований первобытного язычества и шаманства, носивших к тому же, с точки зрения властей и обывателей, непристойный характер. Тем не менее по сохранившимся крупицам удается выявить древнейшие традиции поклонения пещерам у разных сибирских народов и соответствие этих представлений общемировым стандартам. Например, у бурят — как и у других народов Евразии, Америки или Африки — пещера всегда символизировала материнское чрево и женский детородный орган^{158}. Аналогичные факты приводят и исследователи алтайской культуры.

Природа и Космос испокон веков мыслились как детородные первоначала, обусловливающие сексуальное поведение всего живого и в особенности людей. Именно в космическо-небесных силах видели первоисточник сексуальной энергии — мужской и женской. В наибольшей степени данный аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах; их естественными декорациями и выступали природные и рукотворные объекты, имитирующие или же напоминающие мужское и женское естество. Философы, обобщив многовековую и многотысячелетнюю практику, объявили пещеру символом Космоса. Сохранился трактат с поэтическим названием «Пещера нимф», принадлежащий известному неоплатонику Порфирию (234 — между 301 и 305) — одному из последних заметных представителей позднеантичной философии, где суммированы различные взгляды на пещеру как олицетворение Космоса:

«Пещеры и гроты древние, как подобало, посвящали космосу, беря его и в целом, и в частях. Символом же материи, из которой образован Космос, они делали землю, почему некоторые думали, что если земля есть материя Космоса, то сам Космос, происшедший из нее, следует представлять в образе пещеры. Пещеры большей частью бывают естественными и одной природы с землей, состоя из скал какого-нибудь одного вида. Внутренняя часть их вогнутая, а извне они простираются в беспредельность земли (и сливаются с ней). Космос также самороден и одной природы с материей, которую сближали образно со скалами и камнем, имея в виду ее косность и способность принимать придаваемые ей формы, а также и то, что по бесформенности своей она может быть понимаема как нечто беспредельное. Текучесть и лишенность собственного образа, который ей придает форму и делает видимой, обилие воды и сырость пещеры, мрак и тумановидность в ней, как выражался поэт, принимались обычно как символ свойств, присущих материальному Космосу».^{159}

С функцией жизненности и плодоношения земли сопрягались не только представления о соитии и деторождении, не только основные моменты ежегодного земледельческого цикла, но и добыча руды и процесс выплавки из нее металла. Всемирно известный историк, этнолог и герменевтик Мирча Элиаде (1907–1986) — румын по происхождению, однако большую часть жизни проведший в эмиграции, — досконально исследовал историю данного вопроса и так суммирует свои выводы:

«Такие концепции чрезвычайно древние. Шахты, подобно устьям рек, приравнивались к лону Матери-Земли. На вавилонском языке термин pu означает как «исток реки», так и «влагалище»; на египетском — слово bi означает как «влагалище», так и «штольня шахты»; на шумерском buru также означает «влагалище» и «река». Вероятно, руды, добываемые из шахты, приравнивались к зародышам. Вавилонское слово an-kubu некоторыми авторами переводится как «эмбрион», а другими — «выкидыш». Во всяком случае имеется скрытая симметрия между металлургией и деторождением. Жертвоприношение, иногда выполняемое перед плавильным горном, напоминало родовспомогательное жертвоприношение. Горн приравнивался к лону, именно там «зародышевые руды» должны были завершить свой рост и проделать это за значительно более короткий промежуток времени, чем тот, который потребовался бы, если бы они оставались скрытыми под землей. Металлургический процесс, во многом подобный сельскохозяйственному труду и в такой же мере подразумевающий плодородие Матери-Земли, — в конце концов вызвал в человеке чувство уверенности и даже гордости: человек чувствовал, что может сотрудничать с Природой в ее работе, что способен ускорить процесс роста, происходящий во чреве Земли. Человек понуждает и ускоряет ритм этих медленных глубинных созреваний в некотором смысле, он занимает место Времени».^{160}

Древняя Великая Богиня во все времена выступала носительницей множества функций и ипостасей, объединяла в себе как светлые, так и темные стороны. Так, в разнообразных обличьях и под разными именами предстает Великая Богиня в эскимосских сказаниях (эскимосы живут на крайнем северо-востоке России, в Северной Америке и в Гренландии). Повсеместно известна она, как Седна — «Хозяйка тюленей». Но в западной Гренландии ее зовут Арнаркуагссак («Старая женщина»), в восточной Гренландии — Иман-инуа («Мать моря»), а канадские эскимосы величают ее Нетсилик. Считается, что морские животные, и в первую очередь — тюлени, происходят из пальцев Морской хозяйки, которые она отламывает по мере необходимости, и те вновь отрастают. Дом Седны расположен на морском дне, сюда возвращаются духи китов и тюленей для последующего возрождения. Там они растут, подобно зародышам в утробе, а затем по трубе возвращаются в открытое море. Вход в Нижний мир открывается сразу под порогом дома Седны: он устроен в виде подземного хода, видимого только во сне или во время транса; от хода ответвляется тоннель, ведущий к подземным обиталищам умерших людей и морских млекопитающих. Символ утробы встречается у всех эскимосов.

Кроме того, по сообщениям этнографов и краеведов, на острове Врангеля в Северном Ледовитом океане находится природное святилище — гора, контуры которой напоминают лицо женщины. Раньше сюда в пору короткого полярного лета приплывали эскимосы-охотники, дабы поклониться и принести дары нерукотворному изваянию Великой Богини. По информации бывшего директора тамошнего заповедника Бориса Владимировича Кестера, лицо женщины (по-эскимосски Дрым-Хэд) впечатляет своими размерами — около километра. Его хорошо видно со склона противолежащей горы.

Отголоски древней матриархальной эпохи слышатся и в легендах Лапландии. Известная писательница, знаток лопарской мифологии и хранительница саамского фольклора — Надежда Большакова рассказывает о водной богине Сациен, живущей в северных реках и озерах. Она — настоящая Снежная королева: красота ее неописуема, лицо белое, волосы длинные, богиня постоянно расчесывает их сидя на камне. Пред людьми предстает обнаженной, упорно преследует мужчин, сходится с ними для продолжения рода, а затем безжалостно топит в реках и озерах. Потомство Сациен необъятно, оно населяет все реки и озера Лапландии. Но нас, безусловно, интересует сопряжение матриархальных функций Великой Богини и Хозяйки гор. Даже без скрупулезного анализа понятно: первоначально Великая Богиня-Мать совмещала в себе все функции, присущие владычице. Затем они дифференцировались и были делегированы другим божествам, как правило, являющимся детьми или внуками общей матери (бабушки).

Основные функции Хозяйки чего бы то ни было — это всевластие, всемогущество и вседозволенность. Она постоянно принимает разные обличья. Это нетрудно проиллюстрировать на любом мифологическом образе любой эпохи. Так, Хозяйка Гавайских островов, по представлению местных аборигенов, это — морщинистая старуха, покоится в пещере на грубом ложе из лавы, и только редкие всполохи голубого света свидетельствуют о ее скрытой силе; вдруг она вскакивает на огненную колесницу и стремительно проносится по земле, разрушая всё на своем пути. Она может принимать и облик девушки поразительной красоты, особенно когда стремится привлечь к себе внимание местного принца Лохиау, но нрав ее всегда суров; она ревнива и мстительна.

Если теперь мысленно переместиться на американский континент, то и здесь обнаружится сходная картина. Прежде всего обращает на себя внимание богиня плодородия и сексуальной страсти Тетеоиннан (Мать богов), известная также и под другими именами: Тласольтеотль (Пожирательница грязи), Тлалли-ипало (Сердце земли), Тоси (Наша бабушка) и др. (древние индейские боги, как правило, полифункциональны и имеют множество разных имен и прозвищ). Первое же из приведенных имен в первую очередь интересно своим созвучием с евразийскими теонимами. Если согласиться, что первая часть имени ацтекской богини представляет собой удвоенную индоевропейскую лексему teo — «бог», а вторая часть дублирует имя шумерской богини Инанны, которая дала имя всем современным европейским Иннам, то и теоним Тетеоиннан легко можно расшифровать как Богиня Инанна. Данный факт, естественно, будет свидетельствовать в пользу былого этнолингвистического и социокультурного единства древних народов и конкретно — общности происхождения шумеров и ацтеков.

Весьма колоритна также ацтекская богиня Коатликуэ (переводится — Она в платье из змей или просто — Юбка из змей); по-другому ее еще звали Коатлантонан (Наша змеиная мать). Эпитеты индейской богини говорят сами за себя, сближая ее с уральскими Хозяйкой Медной горы и Голубой змейкой. В мифологии ацтеков Коатликуэ — Богиня земли, мать самого кровавого бога Уицилопочтли, коему в древней Мексике ежегодно приносились десятки тысяч жертв. Наподобие эллинской Геи Коатликуэ олицетворяла Мать-Землю, из чрева которой ежедневно рождалось Солнце, прогоняя Луну и звезды, которые с наступлением новой ночи появлялись вновь, а Солнце исчезало в материнской утробе. Таковы вообще функции богинь земли всех эпох и народов — вначале что-то порождать, а затем поглощать. Однако прежде всего Коатликуэ — богиня смерти. Характерно, что большинство древних божеств смерти женского рода. Коатликуэ — хтонический образ, сочетавший в себе человеческие и зооморфные черты. Она постоянно жаждала крови и обладала устрашающей внешностью. Ее пальцы зачастую изображались в виде змеиных голов с клыками, на ногах были огромные когти. Голова на некоторых изображениях представляла собой две змеиные морды либо была оторвана, и тогда изображали потоки крови. Однако груди ее отчетливо видны под ожерельем из человеческих рук и сердец и под украшением из черепа. Ее юбка была сплетена из змей. Коатль у древних мексиканцев означает «змея». Змеи же олицетворяли собой плодородие земли и различные женские черты. Но это слово также обозначало и «близнец», указывая на близкое родство. Самый знаменитый ацтекский бог-просветитель Кецалькоатль (Пернатый змей) — один из немногих богов, в имени которых оно появляется, — был старым богом и явно сочетал в себе два начала — мужское, обозначаемое птицей кецаль, и женское коатль, обозначаемое змеей. Коатликуэ тоже могла быть представлена и змеей, и орлом.

* * *

Теперь для сравнения обратимся к тюркоязычному миру. Здесь также налицо многочисленные матриархальные следы, уводящие в далекое прошлое. По сообщению исследователя тюркской мифологии Айрата Галимзянова^{161}, тюркские народы исторически имели множество своих божеств и духов женского рода. Уже в мифологии древних тюрок упоминается Умай — богиня, олицетворяющая женское, земное начало и плодородие. Телеуты звали ее Май-эне (Умай-мать), духом-хранителем детей, в виде молодой красивой девушки с волнистыми серебряными волосами, спустившейся с небес по радуге и охраняющей детей с помощью золотого лука. У шорских татар Май — дух-хранитель младенцев. У казахов Умай-ене — дух-хранитель детей. У хакасов Умай именовалась Умай-иче (Умай-мать) и также символизировала покровительницу детей. Алтайцы-кумандинцы считают, что, начиная с момента зачатия, у каждого человеческого зародыша есть собственный персональный дух-хранитель Умай. У огузов Умай считалась духом-покровителем младенцев в материнской утробе. Киргизские дети играют в игру «деторождение», которая называется умай топ. У кумыков Дагестана современное женское политическое движение за мир называется «Умай», кумыкских детей нарекают и личным именем Хумай.

Эти факты приводят к одному очень интересному выводу. Если рассматривать корневую основу «май» в русле лингвистической ностратической теории, объединяющей, как уже говорилось, множество языковых семей (включая индоевропейскую, тюркскую и угро-финскую), то эту явно матриархальную лексему нетрудно обнаружить в имени гиперборейской богини и одной из эллинских Плеяд — Майи, ставшей матерью древнегреческих богов Аполлона и Артемиды. Именно она являлась главной кандидатурой на прообраз Золотой Бабы, находившейся где-то в Северном Приобъе, и именно она вместе со своими божественными близнецами изображалась в устье Оби на древних картах Российского Севера. Дополнительным подтверждением сказанного может также служить и теоним одной из центральноамериканских индейских богинь плодородия. Это — Майауэль, которую обычно изображали с 400 грудями. Несколько меньше грудей было на знаменитом изваянии Артемиды Эфесской.

Женские образы присутствуют в верованиях всех народов мира, и нередко женские духи бывают злыми и коварными. Мифы о красивой молодой девушке Жез-тырнак (Медный коготь) зафиксированы у многих тюркских народов: у кыргызов — Джез тырмак, у тувинцев — Чулбус и т. д. Своим пронзительным криком Жез-тырнак может убивать птиц и даже небольших животных. У кумыков в образе женщины в окрестностях селений бродит лесной дух Суткъатын, к коему кавказские тюрки обращаются во время обрядов вызывания дождя. Подобное женское божество плодородия, как признак тюркского матриархата, сохранилось и у других тюрков: у узбеков Сус-хотин (позже ее стали почитать и таджики, которые, по теории Л. Н. Гумилева имеют значительный тюркский компонент), у уйгуров есть покровительница женщин святая Сют-падишахим, а у туркменов обряд вызывания дождя называется Сюйт-хатын.

У кумыков женский пантеон продолжает божество плодородия Земире, представляемая, естественно, в образе женщины. Следы культа Земире также сохранились в обряде вызывания дождя. Здесь обращает на себя внимание также и ностратическая корневая основа «мир», встречающаяся в теонимах очень многих народов Евразии. И не только: например из мировой мифологии известна полинезийская хозяйка Подземного царства — Миру. По своим функциям она представляет собой явную семантическую оппозицию таким светлым и благостным евразийским божествам, как индоиранский Митра или мансийский Мир-сусне-хум. Еще одна смысловая теонимическая оппозиция — карело-финская Хозяйка Похъёлы Лоухи и скандинавско-германский бог-ас Локи (хотя о последнем с большой натяжкой можно говорить как о положительном мифическом персонаже, но идеологическая дискредитация и демонизация соперника и конкурента, как это уже не раз было продемонстрировано, — обычный и банальный прием и среди богов, и среди людей).

В мифологии узбеков Хорезмского оазиса Амбар-она, которой посвящены обряды, связанные с водной стихией, является покровительницей женщин и женских занятий. У туркменов и узбеков Хорезма, а также у казанских татар и башкир Ювха (Юха) — прекрасная девушка, в которую превращается дракон Аждаха (хорошо известный нам по Авесте и по «Шахнаме». В мифологии венгров (финно-угров, имеющих родственные связи с чувашами, башкирами и татарами) существует Хозяйка ветра — Сел-аня (Мать ветра), что весьма созвучно современному казанско-татарскому Жил-ана, или Жил-эни. Аджина — злой дух, в образе женщины в мифологиях каракалпаков, кыргызов, таджиков и отчасти казахов.

Безобразную ведьму, наподобие калевальской Лоухи — «редкозубой старухи» — можно найти в мифологиях казахов (Мыстан-кемпир), узбеков (Мастон-кампир), западносибирских татар (Мускортка) и др. К вероятным реминисценциям матриархата следует однозначно отнести также некоторые танцевальные традиции, сохранившиеся у большинства народов мира, и в частности выбор девушками и женщинами партнера.

Древнетюркская и протоболгарская традиции, связанные с ними матриархальные реминисценции достаточно полно проявляются в заметках уже упоминавшегося выше Ибн Фадлана, совершившего в Х веке (еще до принятия христианства на Руси) путешествие на Волгу. Он чрезвычайно удивляется тому, что булгарские женщины купаются вместе с мужчинами. По обычаю и закону булгар, как подчеркивает Ибн Фадлан, жена Алпамыша сидит на троне вместе с мужем. Книга Ибн Фадлана — вообще бесценное свидетельство для установления объективных корней многих обычаев и сказаний, связанных с интересующим нас Уральским регионом. Ибо арабский дипломат побывал и в тех местах, которые являются отрогами Урала и почти граничат с теми местами, где родились многие бажовские сказы. Между прочим, среди них есть два связанных не с русским (как все остальные), а с башкирским фольклором. Это — сказы «Старых гор подаренье» и «Золотой Волос». В последней легенде действуют все тот же Хозяин земных недр — Великий Полоз и его дочь по прозванию Золотой Волос, наделенная даром волшебства и прорицания. Ее суженый и главный герой сказа — башкирский охотник Айлып, действие происходит в Уральском регионе:

«Глядит, а за кустом, на белом камешке девица сидит красоты невиданной, неслыханной, косу через плечо перекинула и по воде конец пустила. А коса-то у ней золотая и длиной десять сажен. Речка от той косы так горит, что глаза не терпят.

Загляделся Айлып на девицу, а она подняла голову да и говорит:

— Здравствуй, Айлып! Давно я от своей нянюшки-лисички про тебя наслышана. Будто ты всех больше да краше, всех сильнее да удачливее. Не возьмешь ли меня замуж?

— А какой, — спрашивает, — за тебя калым платить?

— Какой, — отвечает, — калым, коли мой тятенька всему золоту хозяин. Да и не отдаст он меня добром. Убегом надо, коли смелости да ума хватит.

Айлып рад-радехонек. Соскочил с листвянки, подбежал к тому месту, где девица сидела да и говорит:

— Коли твое желанье такое, так про меня и слов нет. На руках унесу, никому отбить не дам.

В это время лисичка у самого камня тявкнула, ткнулась носом в землю, поднялась старушонкой сухонькой да и говорит:

— Эх, Айлып, Айлып, пустые слова говоришь! Силой да удачей похваляешься. А не мог вот в меня стрелу пустить.

— Правда твоя, — отвечает. — В первый раз со мной такая оплошка случилась.

— То-то и есть! А тут дело похитрее будет. Эта девица — Полозова дочь, прозывается Золотой Волос. Волосы у нее из чистого золота. Ими она к месту и прикована. Сидит да косу полощет, а весу не убывает. Попытай вот, подыми ее косыньку, — узнаешь, впору ли тебе ее снести.

Айлып — ну, он из людей на отличку — вытащил косу и давай ее на себя наматывать. Намотал сколько-то рядов да и говорит той девице:

— Теперь, милая моя невестушка Золотой Волос, мы накрепко твоей косой связаны. Никому нас не разлучить!

С этими словами подхватил девицу на руки, да и пошел. <…>

В самую полночь вдруг сучья затрещали — загорелись. Айлыпа обожгло и на землю сбросило. Видел только, что из земли большое огненное кольцо засверкало и невеста его Золотой Волос стала как облачко — из мелких-мелких золотых искорок. Подлетели искорки к тому кольцу и потухли. Подбежал Айлып — ничего-ничего, и потемки опять, хоть глаз выколи. Шарит руками по земле…

Ну, трава да камешки, да сор лесной. В одном месте нашарил-таки конец косы. Сажени две, а то и больше. <…>»^{162}

Былое единство тюрков и индоевропейцев в русле гиперборейской концепции и ностратической теории происхождения большинства современных языков Евразии — на сегодня общеизвестная истина. Башкирский ученый Салават Галлямов в своей книге «Сопоставительная грамматика башкордского, курдского, английского, шумерского языков» пишет, что древние индийцы и греки, до того как заселили Индию и Грецию, обитали на Урале и в Западной Сибири. Следовательно, их философия родилась именно здесь. Ученый утверждает, что одним из источников возникновения древнеиндийской философии является башкирский героический эпос «Урал-Батыр».

Действительно, в башкирском эпосе содержится немало полярных реминисценций, столь же древних, как и у других народов земли. Собственно, сам эпос и начинается с описания безбрежного океана-моря и маленького клочка суши на нем, где родился главный герой башкирских сказаний и откуда вышли прапредки башкирского народа:

В стародавние времена
Там, где не было ни души,
Где не ступала человеческая нога, —
То в тех краях суша есть,
Никто не знал —
С четырех сторон окруженное морем
Было место одно, говорят. <…>^{163}

По мнению Салавата Галлямова, среди древних индогерманских племен, которые вторглись четыре тысячи лет тому назад на территорию Индии, был знаменитый род куру из племени Бхаратов. Именно к этому древнеиндийскому этнониму «куру» и восходит название двух современных народов — курдов и башкурдов (башкир). На уровне мифологии это родство доказывается тем, что древние ведические народы, как и башкорды, считали, что их небесной матерью является уже упомянутая выше богиня Хомай. Археологические раскопки на Урале последних лет подтвердили, что башкорды издревле проживают на своей земле, но некогда мигрировали на Южный Урал из северных широт.

Сказанное подтверждается и недавними сенсационными находками. В 1999 году ученые Башкирского государственного университета под руководством доктора физико-математических наук Александра Николаевича Чувырова обнаружили в окрестностях деревни Чандар Нуримановского района уникальную каменную плиту с нанесенным на нее объемным картографическим изображением Уральского региона, выполненным как бы методом аэрокосмической съемки. На каменной карте отмечены гидротехнические сооружения: система каналов протяженностью 12 тысяч километров, дамбы, мощные плотины. Недалеко от каналов обозначены ромбовидные площадки, предназначение которых непонятно. Есть на карте и надписи. Много надписей. Поначалу думали, что это древнекитайский язык. Оказалось, нет: надписи сделаны на иероглифо-слоговом языке неизвестного происхождения, но прочтению пока не поддаются. Палеонтологи определили возраст таинственной карты в 50 миллионов лет, но затем хронологическая планка была опущена до 120 миллионов лет^{164}. Кстати, в архиве генерал-губернатора Уфы был найден документ, из коего следовало, что в конце XVIII века было известно не менее двухсот подобных плит со знаками и узорами; пока отыскали лишь одну.

В Башкирском университете, куда была доставлена уникальная плита весом не менее тонны (ее размеры: высота — 148 сантиметров, ширина — 106, толщина — 16), с огромным интересом отнеслись к находке. Материалы предпринятых предварительных исследований были направлены на независимую экспертизу в Центр исторической картографии в американском штате Винконсин. Вывод специалистов оказался ошеломляющим: башкирская плита представляет собой не что иное как трехмерную навигационную карту, выполненную с помощью аэрофотосъемки. Современная технология, основанная на использовании сверхмощных компьютеров, пока не позволяет достичь такой точности. Само собой напрашивалось и предположение: авторами уральской карты могли быть люди (или гуманоиды) высокоразвитой цивилизации, владевшей техникой полета. От себя добавим, что именно такой цивилизацией была древняя Гиперборея.

Имеются и другие конкретные языковые доказательства северных корней тюркских народов и их культуры. Еще в середине XIX века американский ученый Отто Рериг (интересно, что эта германоязычная фамилия происходит от той же, некогда общей для разных языковых семей, корневой основы, что и чисто славянское Рерих) обратил внимание на поразительное сходство языка индейцев сиу с тюркскими и алтайскими языками. Рериг попытался установить по этому вопросу научную переписку с российскими востоковедами, но тогда она не получила желаемого результата. В наше время к данной проблеме обратился доктор филологических наук Абрар Гибадуллович Каримуллин, давно уже занимавшийся теми же вопросами. Он подготовил и издал небольшую, но очень ценную в научном отношении книгу «Прототюрки и индейцы Америки: По следам одной гипотезы» (М., 1995), где на многочисленных лингвистических фактах доказывается общее происхождение тюркских и индейских этносов. В силу чисто географических соображений подобное общее происхождение могло быть только северным!

* * *

Обращение и скрупулезный анализ архаичного мировоззрения — народного и философского, восточного и западного — позволили современной исследовательнице профессору Т. П. Григорьевой сделать вывод о возвращении Женского начала во всех его формах и проявлениях (иньского, по терминологии китайских мыслителей и мудрецов: от понятия инь, означающего женскую ипостась Вселенной)^{165}. В многочисленных своих публикациях она доказывает, что современная цивилизация в своем развитии вернулась к истинным космическим истокам в соответствии с иньскими жизненными принципами, сформулированными в буддийско-даосско-конфуцианских учениях.

Поворот от ян к инь (и наоборот) есть закон эволюции. Восхождение иньского начала привело к тому, что меняется отношение между всеми парами, которые еще недавно находились в состоянии вражды: религия — наука, наука — искусство, прошлое — настоящее, Восток — Запад. Потому что меняется отношение между разумом и чувством, душой и телом, — одно перестает угнетать другое, что и делает возможным возрождение духовности. При этом важно понять, что иньская фаза не означает власти женщины, возвращения к матриархату, возникшему по исторической необходимости. Здесь необходимость другого порядка, когда никто ни над кем не может властвовать. Непоглощение одного другим, скажем Запада Востоком и Востока Западом, мужчины женщиной или женщины мужчиной. Инь не вытесняет ян, а уравновешивает его, как вода уравновешивает огонь, когда он принимает угрожающие формы.

>

7. Шамбала — исток всесветной мудрости (гиперборейские аспекты)

>

Шамбала — один из символических коррелятов Золотого века. Санскритское слово shambhalaозначает «место покоя, безмятежного существования» (то есть, по существу, — «счастья»). В Европе и Америке данная мифологема стала популярной сравнительно недавно благодаря неимоверной активности оккультистов и рерихианцев. Хотя, как уже упоминалось выше, еще в 1626 году португальский миссионер-иезуит Жуан Кабрал рассказывал о Шамбале в письме на имя римского папы.

Недосягаемой мечтой представлялось таинственное убежище мудрецов и волхвов и алтайским староверам, называвшим Страну счастья и высшей мудрости Беловодьем. На их представления и наводки в определении маршрута одной из целей (точнее — тайных подцелей) своего путешествия ориентировался и Николай Рерих. (Недаром изданный неоднократно и литературно обработанный дневник его так и называется «Алтай — Гималаи».) Испокон веков старики рассказывали про то, что в далеких странах, за великими озерами, за горами высокими находится священное место, где процветает справедливость. Там живет Высшее знание и Высшая мудрость на спасение всего будущего человечества.

«Трудный путь, — говаривали хранители сакрального знания, — но коли не затеряешься, то придешь к соленым озерам — самому опасному месту. Много людей уже погибло в них, но коли выбрать правильное время, то удастся пройти и эти болота. Когда же дойдешь до гор Богогорше, от них пойдет еще труднее дорога. Коли осилить ее, придешь в Кокуши. А затем надо брать путь через самый Ергор, к самой снежной стране, а за самыми высокими горами будет священная долина. Там оно и есть, самое Беловодье. Коли душа готова достичь этого места через все погибельные опасности, тогда примут ее жители Беловодья. Ежели найдут и самого странника годным, могут даже позволить ему с ними остаться. Но это редко случается. Много народу шло в Беловодье. Наши деды тоже ходили. Пропадали по три года и дошли до святого места. Только не было им позволено остаться там, и пришлось вернуться. Много чудес они говорили об этом месте. А еще больше чудес не позволено им было сказать».

Через это «не позволено им было сказать» прошли многие русские люди — искавшие и нашедшие. На Севере и на Юге. На Западе и на Востоке. Среди них был и сам Николай Рерих, который написал несколько впечатляющих полотен на тему Шамбалы. «Шамбала» — санскритская вокализация названия загадочной страны. По-тибетски оно произносится с одним дополнительным звуком в середине слова — «Шамбхала». Однако последнее написание используется только в специальной литературе.

Шамбала одновременно — и высший символ, и высшая реальность. Как символ она олицетворяет духовное могущество и процветание древней северной Прародины, страны счастья и благоденствия, которую европейская традиция отождествляет с Гипербореей. Многие искали таинственную страну. Среди упорных искателей и знаменитый наш путешественник — Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888). Причем он придерживался откровенно северной версии, сближая Шамбалу в первую очередь со Страной счастья. Среди собственноручных записей Пржевальского сохранилась и такая: «<…> Очень интересная легенда касается Шамбалы — острова, расположенного на краю Северного моря (выделено мной. — В.Д.). Там множество золота, а пшеница достигает удивительной высоты. В этой стране неизвестна бедность; действительно, молоко и мед текут в этой стране».^{166}

А вот как объяснял Николаю Рериху северную, восходящую к полярной горе Меру, символику Шамбалы, с одной стороны, и ее земную конкретику — с другой один из тибетских лам:

«Великая Шамбала находится далеко за океаном. Это могущественное небесное владение. Она не имеет ничего общего с нашей землей. Как и зачем вы, земные люди, интересуетесь ею? Лишь в некоторых местах, на Крайнем Севере(выделено мной. — В.Д.), вы можете различить сияющие лучи Шамбалы. <…> Мы знаем рассказы одного бурятского ламы, как его сопровождали через очень узкий тайный проход. Мы знаем, как другой посетитель видел караван горцев, везущих соль с озер, расположенных на самой границе Шамбалы. Более того, мы сами видели белый пограничный столб, один из трех постов Шамбалы. Поэтому не говори мне только о небесной Шамбале, но говори и о земной; потому что ты, так же, как и я, знаешь, что земная Шамбала связана с небесной. И именно в этом месте объединяются два мира».^{167}

Судя по всему, сам Николай Константинович, а также его жена и вдохновительница — Елена Ивановна как никто приблизились к разгадке древней тайны Шамбалы. Но, связанные обетом молчания, поведать об этом они смогли лишь в символической и иносказательной форме. Шамбала — это не только Обитель Света и сакральное место на недоступной для непосвященных карте. Шамбала — это еще и философия, причем непосредственно вытекающая из великого учения Востока Калачакры.

Само понятие «калачакра» означает «колесо времени». По преданию, это учение было передано царю Шамбалы самим Буддой. Но мало кто сомневается, что главные элементы самой философии сформировались задолго до возникновения буддизма и берут свое начало на Севере. В соответствии с философской доктриной Калачакры, всё в мире — от Вселенной до человека — развивается циклично. Всё рано или поздно повторяется, и если когда-то на смену матриархату пришел патриархат, то нынче они, похоже, вновь сменяют друг друга. И действуют тут не какие-то абстрактные социологические схемы, а глубинные космические закономерности: Мужское и Женское начала коренятся в самой структуре Природы и Социума, обусловливая циклические процессы и смену одних явлений другими.

В знаменитом буддийском трактате «Калачакра-тантра» излагается концепция неразрывного единства Макро— и Микрокосма — Вселенной и Человека. Человек — это малая Вселенная, способная, однако, оказывать воздействие и на большую. Это совершается как в творческом и боговдохновенном, так и в любовном экстазе. Существует известная визуализация данного акта, олицетворяющая соитие Женского и Мужского начал или же соответствующих ипостасей бесконечного времени. На этом рисунке, существующем во множестве вариантов, 24рукий мужчина страстно обнимает свою 8рукую партнершу; при этом в каждой руке заключен конкретный предмет с совершенно определенным смыслом.

Истоки этого учения или хотя бы хоть какие-нибудь следы, приводящие к данным истокам, пытался отыскать на Севере, в центре Русской Лапландии, А. В. Барченко. Как и Рерих, он представлял древнюю духовную традицию в виде единой и неразрывной цепи, начало которой — на Севере, а конец — в Тибете и Гималаях. «Калачакра» — санскритское слово. По-тибетски «колесо времени» — «дюнхор»; философский и эзотерический смысл тот же самый. Судьбу и будущность именно данной доктрины обсуждал с известнейшим бурятским ученым-этнографом Г. Ц. Цыбиковым (1873–1930), первым россиянином, еще в начале века проникшим в Тибет под видом ламы-паломника. Переписка Барченко с Цыбиковым чудом сохранилась в Государственном архиве в Улан-Удэ.

Из письма А. В. Барченко проф. Г. Ц. Цыбикову 24 марта 1927 г.

«<…> Глубокое раздумье привело меня к убеждению, что в марксизме человечество имеет начало именно такого мирового движения, которое должно привести человечество к тому великому столкновению цивилизаций, которое выражено в древнейших преданиях всех народов восточных. У ламаистов — в легенде о Шамбалийской войне. У мусульман — в легенде о приходе махди из Джаммбулая. У христиан и иудеев — в легенде пророка Иезекииля о великой последней войне между Севером и народом праведных, собранным из всех народов, живущих на вершине земли, — каковое описание явно отвечает той же Шамбале.

Это убеждение мое нашло себе подтверждение, когда я встретился с русскими, тайно хранившими в Костромской губернии Традицию Дюн-Хор. (В оригинале слово написано по-тибетски. — В.Д.). Эти люди значительно старше меня по возрасту и, насколько я могу оценить, более меня компетентные в самой Универсальной науке и в оценке современного международного положения. Выйдя из костромских лесов в форме простых юродивых (нищих), якобы безвредных помешанных, они проникли в Москву и отыскали меня <…> Посланный от этих людей под видом сумасшедшего произносил на площадях проповеди, которых никто не понимал, и привлекал внимание людей странным костюмом и идеограммами, которые он с собой носил. <…> Этого посланного — крестьянина Михаила Круглова — несколько раз арестовывали, сажали в ГПУ, в сумасшедшие дома. Наконец пришли к заключению, что он не помешанный, но безвредный. Отпустили его на волю и больше не преследуют. В конце концов, с его идеограммами случайно встретился в Москве и я, который мог читать и понимать их значение.

Таким образом, установилась связь моя с русскими, владеющими русской ветвью Традиции (Дюн-Хор). Когда я, опираясь лишь на общий совет одного южного монгола, <…> решился самостоятельно открыть перед наиболее глубокими идейными и бескорыстными государственными деятелями большевизма (имеются в виду прежде всего Ф. Э. Дзержинский и Г. В. Чичерин. — В.Д.) тайн (Дюн-Хор), то при первой же моей попытке в этом направлении меня поддержали совершенно неизвестные мне до того времени хранители древнейшей русской ветви Традиции (Дюн-Хор). Они постепенно углубляли мои знания, расширяли мой кругозор. А в нынешнем году <…> формально приняли меня в свою среду <…>».^{168}

Опять возникает таинственная линия: Россия — Тибет — Гималаи. Основная же цель обстоятельного обращения Барченко к Цыбикову — объединение духовных усилий всех носителей изначальной Традиции и древнего Универсального знания. В качестве первого шага для того Барченко предлагал организовать на территории России встречу представителей русского, бурятского, калмыцкого, монгольского, китайского, тибетского, уйгурского и ряда других народов, прежде всего из тогда еще единой Британской Индии, а также Афганистана^{169}. К сожалению, замысел остался неосуществленным: в 1930 году умирает Цыбиков, а Барченко переходит на работу в НКВД, где до самого своего ареста возглавляет сверхсекретную лабораторию, связанную с изучением воздействия физических полей на психику людей. После его расстрела в недрах службы безопасности навсегда исчезла 2томная работа Барченко по методике воздействия объемного энергополя на сознание человека, написанная в тюремной камере.

Кроме того, в процитированном выше отрывке содержатся совершенно поразительные факты! Барченко (и не он один — существовало целое сообщество хранителей древнего знания) имел, читал и понимал древнейшие тексты, написанные «идеографическим» письмом. Более того, похоже, что сохранились фотографии данных текстов. Быть может, они и есть тот заветный ключик, который отомкнет двери в такие тайники седой старины, о каких еще вчера даже не смело мечтать самое необузданное воображение. Не менее удивительно, что одна из общин хранителей древнего Универсального знания преспокойно жила в глухих лесах и тайных убежищах (скитах) Костромской губернии. Кто же они такие? Что с ними стало? И главное — осталось ли что-нибудь от них?

* * *

Но в письме Барченко к Цыбикову говорится еще о великой Шамбалийской войне. Начиная с 1924 года одна за другой в печати стали появляться работы известной французской путешественницы и исследовательницы культуры Востока Александры Давид-Неэль. Она только что вернулась из захватывающей поездки в Тибет, где ей удалось встретиться с самим Далай-ламой. Впечатления о почти невероятном путешествии и воистину фантастических встречах смелая француженка изложила в путевом дневнике «Путешествие парижанки в Лхасу: Пешком из Китая в Индию через Тибет под видом нищих паломников», а также в знаменитой книге «Мистики и маги Тибета», неоднократно издававшихся, в том числе и на русском языке.

Барченко, однако, имел в виду другую статью, которая называлась «Будущий герой Севера». Вот о ней-то и пойдет речь. Кто же он такой — будущий герой Севера? На Востоке его знает каждый! Да и в России, почитай, тоже. Это — знаменитый эпический богатырь Гэсэр-хан, главный герой и персонаж тибетской, монгольской, уйгурской, бурятской, тувинской и алтайской мифологий. «Гэсэриада» — один из величайших и обширнейших эпосов всех времен и народов. На протяжении тысячелетий каждый народ уточнял свое понимание этого древнейшего образа и его эпического жития, опирающегося в своем окончательном виде на буддийские традиции. Между тем нет сомнения в том, что корни сказаний о Гэсэре уходят в гиперборейскую старину. В любом тексте эпоса содержится множество соответствующих реминисценций. Они тесно переплетаются с проблематикой бажовских мифов, избранных главной темой настоящего исследования. В основу нижеследующих экскурсов и гипотез взята бурятская версия — одна из наиболее полных и наиболее близкая российскому читателю, поскольку неоднократно переводилась и переиздавалась на русском языке.

Безвестные хранители сакрального текста, передовавшие его от поколения к поколению, не скрывали, что все описанное в великой эпической поэме происходило в незапамятные времена —

Когда время из вечной вечности,
Как река, лишь брало начало,
Когда части из цельной цельности
Возникали мало-помалу,
Вот когда это было.
Тогда, при начале времени,
При истоке его из вечности,
Предсказанья сбывались вещие,
Задуманное становилось сказанным,
Сказанное становилось сделанным,
Цельное дробилось на части,
Слова превращались в вещи.^{170}

В мире, где живут и действуют герои «Гэсэриады», царит Золотой век, народ благоденствует, не зная горя и болезней:

Это было время, когда
Процветал человеческий род:
Много видел он солнца щедрот,
А болезней не знал никогда.
Изумрудной лоснились травой
Бесконечные поймы-луга
И бессмертного моря прибой
Гулом волн услаждал берега.^{171}

Стоит ли удивляться после всего сказанного, что ряд исследователей находят общие точки соприкосновения между сказаниями о Гэсэре и древнейшими переднеазиатскими языками в целом и шумерийским, в частности^{172}. Как всякий великий герой, Гэсэр принадлежит не только прошлому, но и будущему. Об этом, собственно, и писала Давид-Неэль, отмечавшая, что Гэсэр-хан — это герой, новое воплощение которого произойдет в северной Шамбале. Там он объединит своих сотрудников и вождей, сопровождавших его в прошлой жизни. Они все также воплотятся в Шамбале, куда их привлечет таинственная мощь их Владыки или те таинственные голоса, которые слышимы лишь посвященными.

В обширнейших сказаниях Гэсэр ведет нескончаемые битвы с силами зла, большая часть которых связана с Севером. Сам Гэсэр небесно-божественного происхождения. Его отец — главное небесное божество монголо-маньчжуро-тибетско-бурятско-алтайско-тувинского пантеона — Хормуста, мать — Дочь Солнца (к тому же еще и тесть — Морской царь). В конечном счете, в соответствии с буддийскими представлениями о перевоплощениях, Гэсэр — земная ипостась верховного небесного владыки. Корневая основа архаичного имени Хормуста та же, что и у древнерусского Солнцебога Хорса или древнеегипетского Хора. И всё это конечно же лишний раз доказывает общность происхождения языков и культур евразийских и прочих народов. Но само имя Хормуста-тенгри — исключительно монгольская огласовка. В других языках оно звучит по-разному: Хурмас, Хюрмас (Тюрмас, Хирмус, Хирмас, Хёрмос) (бурят.), Курбусту (тувинск.), Курбустан (алтайск.), Хормусда (маньчжурск), Хурмазта (согдийск.). И все они (согласно ламаистской версии) по функциям своим и происхождению сопрягаются с индийским Индрой и Вселенской полярной горой Меру, где и пребывает владыка небесного пантеона.

Верховный Отец направляет одного из своих сыновей — Гэсэра — на землю, дабы после перевоплощения и принятия человеческого облика он сделался могучим богатырем-батыром, заступником и покровителем рода человеческого. Небесное воинство Гэсэра — его 33 бесстрашных соратников-батыров, всегда готовых прийти на помощь своему повелителю. Между прочим, русские 33 богатыря, те самые, что «в чешуе как жар горя» — именно отсюда (в том смысле, конечно, что и Гэсэровы батыры, и русские фольклорные витязи — из общего источника). Гэсэр — не только гарант выживания и благоденствия человечества, на которое непрерывно покушаются черные демонические силы, но и провозвестник грядущего Золотого века, последний же однозначно в представлении людей был связан с Северной Шамбалой. Об этом свидетельствует и легендарный указ Гэсэра, который бережно переписывают и передают из поколения в поколение тибетские ламы:

>

Указ Гэсэр-хана

«У Меня много сокровищ, но могу дать их Моему народу лишь в назначенный срок. Когда воинство Северной Шамбалы принесет копие спасения, тогда открою горные тайники и разделите с воинством Мои сокровища поровну и живите в справедливости. Тому Моему Указу скоро поспеть над всеми пустынями. Когда золото Мое было развеяно ветрами, положил срок, когда люди Северной Шамбалы придут собирать Мое Имущество. Тогда заготовит Мой народ мешки для богатства, и каждому дам справедливую долю. <…> Можно найти песок золотой, можно найти драгоценные камни, но истинное богатство придет лишь с людьми Северной Шамбалы, когда придет время послать их. Так заповедано».^{173}

Как и в «Калевале», многие битвы эпоса о Гэсэре происходят на Крайнем Севере. Особенно жестоким и непримиримым было противостояние с «северным воинством» — так называемыми шарагольскими ханами. Даже буряты именуют их по-разному: еще и шараблинские или шарайдайские. В тибетских же сказаниях о Гэсэре его главные соперники зовутся совсем по-другому, зато весьма показательно — хоры (и снова мы сталкиваемся с северным «солнечным» корнем «хор»). О перипетиях длительного и бескомпромиссного соперничества читатель может узнать, прочитав эпос целиком. Здесь же достаточно будет сказать, что враги-шараголы были теснейшим образом связаны с Севером и владели техникой полета, что вновь нас возвращает к «крылатой» гиперборейской теме.

И на вооружении шараголов были не какие-то там крылья из птичьих перьев, а самый что ни на есть «взаправдашний» металлический самолет. Хотя и именовался он по старинке — «железная птица» (кстати, современные военные самолеты тоже называют «стальными птицами», хотя собственно стали в современном самолете меньше всего), но был сделан целиком из разных металлов:

Стали хитрым трудом трудиться
Три владыки, три колдуна.
Сотворили огромную птицу,
Что, казалось, земле равна.
Хан Саган-Гэрэл белолицый
Создал голову этой птицы
Из белейшего серебра,
Чтоб возвысилась, как гора.
Желтоликий Шара-Гэрэл
Отлил грудь из чистого золота,
Чтоб сверкала жарко и молодо.
Черноликий Хара-Гэрэл
Из железа выковал тело,
Чтобы черным блеском блестело.
Сын Сагана, Эрхэ-тайджа,
Чародействуя, ворожа,
Сделал крылья и оперенье
И вдохнул в нее душу живую
Для полета и для паренья.
Рукотворная птица разом
На высокое небо взлетела —
Как земля, велико ее тело!
Распростертые мощные крылья
И луну и солнце закрыли.
Расширялась когтистою тучею,
В небе тварь пожирая летучую.^{174}

Характерно, что три главных шарагольских хана олицетворяют здесь три основные расы человечества — белую, желтую и черную. Шарголинская птица-самолет тоже вернулась на Север, но только после того как ее повредила стрелой и чуть не сбила насмерть третья жена Гэсэра — Алма-Мэргэн (муж в это время был далеко, на охоте). Кстати, стрела, которая поразила железную Птицу зла, как она описывается в бурятском эпосе, скорее, напоминает современную противовоздушную ракету:

От большого пальца большая
Сила этой стреле дана!
Восемь верхних высот пронзая,
Сотрясла их до самого дна,
Семь глубин и низин потрясая,
Их стрела поразила насквозь.^{175}

Поврежденной птице-самолету потребовался трехгодичный ремонт. Для чего она удалилась к «скованному тяжелыми льдами» Ледовитому океану, на свою исконную базу на Крайнем Севере, в царство вечного холода и полярной ночи, «где лежит во тьме ледяной простор, // где трещит во мгле костяной мороз» и «где, как горы, ледяные торчат торосы»:

Я на родину вечного холода
Улечу и лягу на отдых
В ледовитых холодных водах<…>.^{176}

Однако рукотворное летающее детище оказалось «джинном, выпущенным из бутылки»: шарголинцы забеспокоились, что, оправившись от удара, «железная птица» расправится с собственными создателями. А потому сговорились ее уничтожить. Это им без труда удалось. Особый же интерес представляют полярные реалии, которые при этом описываются:

Как дойдешь до холодной границы,
Как дойдешь до страны ледяной,
Как дойдешь до воды ледовитой —
Ты ударь плетеным ремнем
Эту птицу, объятую сном,
И свали в поток ледовитый<…>^{177}

Герои «Гэсэра» — небожители и богатыри — немыслимы без непрестанных превращений и оборотничества. Этими чудесными способностями в одинаковой степени наделены как положительные герои (Гэсэр и его окружение), так и бесчисленные силы зла, противодействующие народному заступнику. С помощью шаманской магии и колдовства в осла превращается и сам Гэсэр-хан. Данный эпизод позволил даже замечательному этнографу и путешественнику, знатоку и толкователю «Гэсэриады» Григорию Николаевичу Потанину (1835–1920) провести параллель между русской былиной о Добрыне Никитиче (эпизод его обращения с помощью колдовства в тура) и соответствующим монгольским сказанием о Гэсэре. Эту мысль можно продолжить и дальше. Как уже было выше и неоднократно сказано: мотив мирового фольклора об оборотничестве однозначно прослеживается на Урале и, в частности, в бажовских сказах.

Буддийсие представления о Подземном царстве связаны с наказанием грешников в аду. Но и сюда проник не знающий преград Гэсэр, дабы вырвать из когтей злокозненных демонов и вернуть в мир живых свою любимую мать. Для этого Гэсэру пришлось превратиться в волшебную птицу Гаруду и пленить самого князя тьмы Эрлик-хана, в царстве которого есть всё: богатство, счастье, наслаждение, удовольствие, радость, страдание, слезы, веселье, смех, музыка, пение, сказки, пляски. И праведная душа может выбрать всё, что ей нравится. Если же Эрлик-хан посчитает, что душа этого достойна, то он даст ей любимое занятие. Судит он не только людей, но и животных, так как души всех живых существ одинаковы. Под землей находится 18 тама (адов), и в каждом из них Эрлик-хан имеет по 100 000 слуг, которые приводят в исполнение его приговоры.

Наиболее подробно о путешествии Гэсэра в Подземный мир рассказано в монгольской версии «Гэсэриады»:

«Тогда Гесер спускается на землю, обернувшись царственной птицей — Гаруди. А спустившись, направляется он к царю ада, Эрлик-хану. Хочет войти, но оказывается, крепко заперты врата восемнадцати адов.

— Отворите! — Не отворяют.

Тогда он разбивает адские врата и входит. Стал расспрашивать привратников восемнадцати адов, но ничего от них не добился.

Тогда, оставаясь у ворот ада, Гесер наслал на Эрлик-хана домового, душить его во сне. Но оказалось, что душой Эрлик-хана была мышь. Распознал это Гесер и обращает свою душу в хорька. Поставил он у входа в дымник свою золотую петлю, вместе с хорьком; а сверх дымника наставил свою серебряную петлю. Он рассчитал, что если мышь полезет снизу, то попадет в золотую западню и не вырвется; а если полезет сверху — угодит в серебряную ловушку, и ей не уйти.

Таким-то способом Гесер и поймал Эрлик-хана.

Связал его по рукам и припугнул своим железным посохом в девяносто девять звеньев.

— Сейчас же говори и показывай, где душа моей матушки? <…>

— Да она, должно быть, и сейчас находится вон там, в полынях, бросился Гесер. Смотрит, и оказывается, мать его здесь… Так Гесер разыскал душу своей матери и взял ее. Старика же он убил. Перебил и всех привратников восемнадцати адов. И сказал Гесер плененному им Эрлик-хану:

— Раз ты самовольно заточил в аду мою мать, то значит и всех-то смертных ты заточаешь в ад и правдой и кривдой!

— Видом я того не видывал, слухом я того не слыхивал! А если б и знал, то за что же заточил бы в ад твою мать?».^{178}

Монгольская версия получила широкое распространение также в Китае, где эпические образы и сюжеты оказались совмещенными с традиционными для этой страны драконами — властителями миров и стихий (рис. 69). Впрочем, на свою причастность к змеиному роду указывал сам Гэсэр, находясь еще в утробе матери, зачавшей сына чудесным образом:

«Возрождаюсь я, Гэсэр-Гарбо-Донруб. Верхняя часть моего тела исполнена признаков будд, десяти стран света, средняя — десяти великих тэнгриев, нижняя — великих царей драконов. А возродившись, буду я милостливым и премудрым Гэсэр-ханом <…>».^{179}

Отцом же Гэсэра стал сам Хормуста (в бурятской огласовке Хан Хурмас), тайно проникший под одеяло к Дочери Солнца (обращенной по воле богов в старуху) под видом горностая:

Однажды
Ночь была очень темна,
Наран Гоохон спала в постели одна,
Вдруг проснулась,
Будто кто-то с ней рядом был,
Вдруг очнулась,
Будто кто-то с ней только что говорил,
Вдруг вскочила,
Будто что-то ее только что обнимало,
Забравшись к ней под ветхое одеяло.
Но с этой ночи
Золотая матка ее оплодотворилась,
Но с этой ночи
Молоко в груди у нее заструилось,
Но в эту ночь, наверное,
Удовлетворилось ее желанье <…>.^{180}

Превращения, сплошные превращения — почти такие же, как в бажовских сказах.

* * *

Итак, всё замыкается на Севере. Потому что именно здесь когда-то и возникла сама возможность будущего единения многих, на первый взгляд никак не связанных между собой феноменов. Недаром Николай Рерих связывал сакральную восточную мифологему Шамбалы с «многим из цикла “Гэсэриады”», а также с Беловодьем, западноевропейским Граалем, русским Китежем и другими закодированными символами прошлого и настоящего.

Сказанное — не домыслы и не натяжка. Дело в том, что позднейшая концепция Шамбалы — всего лишь понятийная трансформация древнейших северных представлений о Белом острове Шветадвипа, что находится посреди (или вблизи) Молочного (то есть Ледовитого) океана и сопряжен с полярной горой Меру. Это и есть та самая Страна Счастья, где царил Золотой век. Между прочим, в акватории Ледовитого океана до сих пор значатся два острова под названием Белый: один входит в состав Шпицбергена, другой расположен вблизи устья Оби. Это дает основание некоторым авторам (А. И. Асов) привязывать данные географические точки (которые на самом деле обозначают исчезнувшие под водой обширные территории) к Беловодью и Гиперборее. Нелишне, однако, напомнить и о существовании в северной акватории еще одной «белой воды» — Белого моря.

По позднеантичным представлениям, остров, где пребывают души умерших героев, также именуется Белым. По своему первичному смыслу и предназначению он не мог быть не чем иным, кроме как одним из Островов Блаженных. Но из-за утраты эллинами былых географических знаний местонахождение острова впоследствии переместилось из района Крайнего Севера в Северное Причерноморье. Здесь на одном из прибрежных островов, носящих название Белый, действительно когда-то находился храм, воздвигнутый в честь Ахилла. Считалось, что именно сюда переместилась после смерти его душа, где она слилась с душою Елены: главная виновница Троянской войны стала загробной супругой Пелеева сына.

Существует также известное и очень популярное в прошлом на Руси начиная с конца XV века предание о том, что Александр Македонский после завоевания Индии и общения с тамошними мудрецами вовсе не повернул назад, а с небольшим отрядом устремился к Северу, дабы достичь райского Белого Острова и выведать там тайну бессмертия. Двигаться пришлось до самого края земли, через царство долгой (читай — полярной) ночи, где жили разные «дивьи люди» (которые уже упоминались выше), переваливать через высокие горы, «иже холми Севернии зовутся», как сказано в древнерусском тексте переводного романа «Александрия» — о самом знаменитом в древности завоевателе мира:

«Александр со своим войском некоего малого острова достиг, высокого весьма. И, взойдя на него, статую свою из золота на столпе высоком поставил, держащую меч в правой руке, которым указывала она на Македонские острова. Оттуда дошел с войском своим и, пройдя шесть дней, некоего места достиг. Гора высокая была тут, и к той горе человек привязан был железными цепями, очень высокий, тысяча саженей в высоту и двести саженей в ширину. Видя его, Александр удивился, и не смели они к нему подойти. И плакал тот человек — четыре дня голос его еще слышали. И, к другой огромной горе придя, жену огромную нашли, цепями привязанную, тысячей саженей в длину и двести саженей в ширину; и змей большой (здесь и далее выделено мной. — В.Д.) о ногу ее обвился, за уста держал ее, говорить не давая. Пройдя восемь дней, озеро увидели и много змей в нем было. <…>».^{181}

Согласитесь, что реалии «Александрии» очень напоминают антураж бажовских сказов с их золотоносными горами и большим змеем (Великим Полозом)? В русских фольклорных преданиях также живет память и о «дивьих народах», обитающих под землей на краю света. Известны разные версии этой легенды, одна даже вошла в канонический Сборник сказок Афанасьева, хотя к сказке в собственном смысле данного слова имеет отношение самое незначительное. В народном сознании древний сюжет о подземных жителях смешался с библейскими «Гогами и Магогами» и Александром Македонским: он-то якобы и загнал свирепых ворогов в глубь земли. Но они живы до сих пор и вырвутся на свободу перед самой кончиной мира.

Достигнув берегов Ледовитого океана, Александр переправился на заветный остров, именуемый также Макарийским, что в переводе с греческого означает Блаженный (и следовательно, полностью соответствует сведениям античных авторов об островах Блаженных, где жили титаны и царил Золотой век). Герой древнерусского повествования также нашел здесь подлинный рай:

«Видев же во отоце (на острове. — В.Д.) том древа высока зело, красна, овошми украшена, едина зряху. Друзии же цветяху, инии презреваху, плода же их множество на земле лежаху. Птицы же краснии на древех различными сладкими песни пояху. Под листвием же древ тех людие лежаху и источницы сладкими ис корении тех древ течаху».^{182}

Но сладкие источники и молочные реки с кисельными берегами царя Македонского нисколько не соблазнили, ему нужно было одно — эликсир бессмертия, чтобы навеки остаться владыкой Вселенной. Побывав в Солнечном городе с медными башнями и крышами, Александр наконец нашел источник вечной молодости, который представлял собой целое озеро: сушеная рыба, брошенная туда, тотчас же ожила и начала плавать. Но столь желанного бессмертия царь Македонии и всего мира, как известно, не обрел. Судьбой ему было предначертано иное: умереть в возрасте 33 лет и навсегда остаться молодым в памяти последующих поколений.

Уходя с берегов Ледовитого океана и оставляя за спиной Белый остров — Шветадвипу, Александр Македонский успел сочинить и оставить на сохранение жалованную грамоту всему роду славян (или мосхов — так сказано в одном из вариантов дошедшего текста) о незыблемых привилегиях на веки вечные. Грамота сия переписывалась и приводилась бессчетное количество раз в русских хронографах и летописцах, где по-разному поминается и Ледовитый океан: и «полунощное окиянское Ледовитое море», и «море полночное великое Окиан Ледовитый» и т. п. Ниже, однако, приводится — в силу большей компактности и внятности — перевод, заимствованный из прижизненного издания «Хроники всего мира» (1551) Марцина Бельского:

«Мы, Александр, сын верховного Бога Юпитера на небе и Филиппа, короля Македонского на земле, Повелитель мира от восхода до захода Солнца и от полудня до полночи, покоритель Мидийского и Персидского королевства, Греческих, Сирийских и Вавилонских и т. д. Просвещенному роду славянскому и его языку милость, мир, уважение и приветствие от нас и от наших преемников в управлении миром после нас. Так как вы всегда были с нами в верности искренни, в бою надежны и храбры и всегда безустанны были, мы жалуем и свободно даем вам навечно все земли от полунощного моря великого Ледовитого океана до Итальянского скалистого южного моря, дабы в этих землях никто не смел поселяться или обосновываться, но только род ваш, и если бы кто-нибудь из посторонних был здесь обнаружен, то станет вашим крепостным или прислужником со своим потомством навеки. <…>»^{183}

«Шветадвипа» — чисто древнеиндийский топоним, хотя санскритская лексема «швета» по смыслу и звучанию тождественна русскому слову и понятию «свет». Шветадвипа так и переводится — Страна (Остров) Света. После расщепления некогда единой индоарийской этнической и культурно-языковой общности сложились самостоятельные мифологемы, соответствовавшие, однако, первоначальному «полярному смыслу». У русских это — Беловодье. У древних греков и римлян — Острова Блаженных, что расположены «за Бореем — Северным ветром», то есть в северной части Океана, который, по античным представлениям, являлся бескрайней рекой, опоясавшей Землю. Острова Блаженных — Твердыня Крона и Царство Света (Шветадвипа, кстати, тоже иногда именуется Твердыня Света), где, согласно Пиндару, «под солнцем вечно дни — как ночи и ночи — как дни»:

Там горят золотые цветы (символика Золотого века. — В.Д.),
Возникая из трав меж сияющими деревьями
Или вспаиваемые потоками.
Там они обвивают руки венками и цепями цветочными
По правым уставам Радаманфа.^{184}

Радаманф (Радамант), сын Зевса и Европы, — один из судей, решающих, кого допустить или не допустить после смерти в Северный рай, так как, согласно позднейшим представлениям, Острова Блаженных сделались еще и прибежищем душ умерших. Более того, Блаженные острова стали еще ассоциироваться и с Подземным царством Аида, где, несмотря на вселявший живым ужас, продолжали действовать законы справедливости: в Подземный счастливый мир попадали души только достойных людей, которые устанавливали между собой естественную гармонию. Слово «острова» не должно вводить в заблуждение, ибо в античную эпоху островом считался отнюдь не только изолированный участок суши на море, реке или озере, но и более-менее обширные материковые территории, если их границами служили реки (так, древнее внутриконтинентальное государство Мероэ именно по данной причине считалось островом).

То, что царство Аида находится не где-нибудь, а далеко на Севере, видно из Гомеровой «Одиссеи». Встреча главного героя поэмы с душами умерших происходит в царстве полярной ночи. Ее описание носит явно вставной характер, так как нарушает все мыслимые и немыслимые маршруты хитроумного грека из Троады к родной Итаке. Попробуйте-ка сегодня проплыть из Турции в Грецию через Заполярье, где, как описывает Гомер, царит долгая ночь. А ведь именно такой немыслимый «крюк» пришлось проделать мужу Пенелопы, чтобы спустя почти десять лет попасть наконец в объятия супруги. Для общения с потусторонним миром Одиссею не пришлось спускаться ни в какие подземелья. Чтобы вызвать для разговора души умерших, нужно, оказывается, выкопать яму — длиной и шириной в локоть (но не где попало, а на краю земли и побережья океана, надо полагать Ледовитого), совершить возлияние медом, вином и водой, а спустя некоторое время принести в жертву бесплодную корову и черного барана. Вот души и слетятся из-под земли как мухи на сладкое. Детали эти вообще-то не очень существенны для рассматриваемой темы. Важно одно — всё описываемое происходит на Севере.

Другое название Страны загробного блаженства и счастья, перекочевавшее в средневековую, а затем и в современную культуру, — Элизиум, или Елисейские поля. На фундаменте этих архаичных представлений, в конечном счете, сформировалось и христианское понятие рая. Но вначале был северный остров — Шветадвипа. «Рамаяна» — великий индийский эпос, переполненный полярными реминисценциями, так описывает блаженный край, где живут люди, не ведающие ни бед, ни забот: «Здесь находится великий Белый Остров (Шветадвипа) вблизи Млечного (Ледовитого) океана (Кширода), где обитают великие, могучие люди, прекрасные как лунный свет. Они стройны и плечисты, наделены великой как физической, так и духовной силой, и голос их подобен грому». «Махабхарата» в книге «Нараяния» также подробнейшим образом описывает светозарную Страну Счастья — Шветадвипу (Белый Остров) «на севере Молочного моря», — где живут «Люди светлые, сияющие подобно месяцу».

* * *

Во времена создания «Рамаяны» и «Махабхараты» топоним Шамбала известен еще не был. В наше время никто не берется объяснить его происхождение. Но ниточка, связующая загадочное название с Царством Света, всё же имеется. Известна столица Шамбалы — Калапа. Образующая ее корневая основа «кал» имеет «солнечное происхождение». Санскритское «кал» — это русское «кол», в обоих языках означающее одно и то же — «колесо», «круг», в том числе и «солнечное колесо» или «солнечный круг». В русском и других славянских языках данное понятие в его первоначальном смысле дожило до наших дней.

Древнерусское и общеславянское наименование колеса — «коло». Одним из древних имен Солнца также было Кол(о). Соответственно, имя языческого Солнцебога нашло отражение в архаичных названиях реки Колы, а от нее — и всего Кольского полуострова. На Русском Севере есть также две другие реки с подобным же корнем и одинаковым названием — Колва: в Пермской области — приток Вишеры и в Ненецком национальном округе — приток Усы. А в Баренцевом море хорошо известен остров Колгуев. И так — вплоть до Колымы. Слова с корневой основой «кол» встречаются и в финно-угорских языках. Любопытно, что и название родины Ломоносова — Холмогоры (древнерусское — Колмогоры) происходит от древнечудского наименования данной местности Кольм — оно созвучно исконно русскому слову «холм», но генетически восходит к той общей доиндоевропейской лингвистической основе, которая связана с постоянно рождающимся и умирающим светилом Солнцем-Коло (отсюда, кстати, и финноугорское kalma — «смерть», «могила», и имя древнеиндийской богини смерти — Кали).

Санскритская лексема kala (об этом уже речь шла выше) имеет тройственный смысл и означает не только «смерть», на также «время» и «судьбу». Отсюда природно-циклическая и календарно-временная сущность Солнца-Колы совершенно органично увязывается еще с одним древнеиндийским божеством — богом времени Калой, от имени которого в дальнейшем произошли латинские слова «календы» (название первого дня месяца в лунном календаре древних римлян) и само понятие «календарь». Все эти смыслы неизбежно вобрало в себя и Коло-Солнце, олицетворяющее Колесо Времени (Калачакру) — символ Вечного возвращения в постоянной борьбе между Жизнью и Смертью. Мистический смысл солярного умирания и возрождения особенно усиливался на Севере, где Солнце надолго исчезало в полярную ночь и также надолго возвращалось в полярный день.

На территории России следы поклонения солнечному Колесу прослеживаются со времен каменного века. При раскопках палеолитической стоянки Сунгирь близ Владимира (бассейн реки Клязьмы) были найдены солнечные диски из бивня мамонта.

Позже эта идея воплощалась также в разного рода «украсах» — орнаментах, связанных с кругом или колесом. Так, на лопатках прялок изображалась Земля, освещенная Солнцем. На двух боковых «серьгах» лопаток помещали восходящее и заходящее Солнце, а его дневной путь отмечался различными солнечными знаками в верхней части прялки, расположенными как бы по дуге небосвода. В центре прялки помещалось или огромное Солнце, или же искристая композиция из разнолучевых розеток, символизирующих «белый свет», то есть всю Вселенную. Солярные (солнечные) мотивы из глубин веков дошли до наших дней также в виде вышивок, кружев, украшений, росписи посуды, резьбы по дереву, оконных наличников, внутреннего убранства покоев и т. п. Русский дом — это целая избяная Вселенная, отразившая в народной памяти Большой Космос, со всех сторон окружающий людское племя и глядящий на него тысячью глаз звезд и светил. Своими корнями солярно-космическая символика уходит в самые глубины общечеловеческой истории и культуры, связанные с Гипербореей — Северной Шамбалой.

* * *

Имеется еще один шамбалийский аспект, требующий научного осмысления и истолкования. Речь пойдет о так называемой внутренней Шамбале и каналах ее взаимодействия с Мировой Шамбалой. Во все времена и всеми без исключения Посвященными подчеркивалось: Шамбала — не предметная, а духовная реальность, аккумулирующая в себе всю тысячелетнюю мудрость человечества, и не только его одного. В этом смысле Шамбала действительно может представлять некоторую информационно-энергетическую структуру, сопряженную с историей и предысторией человеческого общества и вместе с тем существующую независимо от него. И каждый человек в принципе способен пробудить в себе и развить способности, позволяющие уловить позывы Мировой Шамбалы — разлитого повсюду информационно-энергетического «моря».

При этом неведомые пока генераторы физической, химической, биотической, психической и другой энергии находятся не только в бесконечных и недосягаемых далях Большого Космоса, но и совсем рядом, доступные всем, но при соблюдении определенных условий и достижении необходимого состояния. Существующее извечно глубинное информационное поле Вселенной кодирует и хранит в виде голограмм любую информацию, исходящую от живых и неживых структур.

С незапамятных времен многими великими умами утверждалось, что в любой точке Мироздания содержится информация обо всех событиях и сущностях Вселенной. Голография — изобретение недавнего времени. Однако задолго до ее открытия и теоретического обоснования голографическое постижение мира, выработанное путем длительных тренировок, было хорошо известно высшим посвященным в Тибете. Вот как характеризовал данную способность тибетских провидцев Далай-лама, отвечая на вопросы уже упоминавшейся французской путешественницы и исследовательницы Александры Давид-Неэль: «Один бодхисатва представляет собой основу, дающую начало бесчисленным магическим формам. Сила, рождаемая совершенной концентрацией его мысли, позволит ему в миллиардах миров одновременно делать видимым подобный себе призрак. Он может создавать не только человеческие формы, но и любые другие, даже неодушевленные предметы, например дома, изгороди, леса, дороги мосты и прочее».

Подобная информация не хранится пассивно, а отбирается, перерабатывается и передается в необходимых дозах, в необходимое время и в необходимом направлении. Процессы эти невозможны без непрерывной энергетической подпитки и информационного круговорота, в ходе которого возникают устойчивые смысловые структуры, сохраняемые и передаваемые от одних носителей (живых и неживых) к другим. Сказанное относится и к Слову. Известен афоризм средневекового индийского мудреца Бхартрихари: «Бесконечный, вечный Брахман (Космическое Всеединство. — В.Д.) — это сущность Слова, которое неуничтожимо». Перефразируя его, можно с полной уверенностью утверждать: «Бесконечная, вечная Вселенная непрерывно порождает и накапливает разнокачественную информацию (включая Слово). Потому-то эта информация неуничтожима и вечна как сама Вселенная, как весь бесконечный Космос. Включая Слово».

В указанном смысле устное Слово — это направленное волевым усилием акустическое выражение внутренней энергии индивида, приводящее в движение механизм раскодирования информации на различных физических уровнях, включая глубинный, — пока во многом неизвестный и неисследованный. По-другому это еще называется считыванием информации с ноосферы. Являясь объективной акустико-энергосмысловой структурой, Слово непосредственно замыкается на непрерывно формируемый и пополняемый информационный банк (поле) и репродуцирует заложенное в нем знание.

Всякое слово заключает в себе и конкретный смысл, который также кодируется на информационно-голографическом уровне и не зависит от языкового выражения. Слова в разных языках, особенно далеко отошедших друг от друга в процессе дифференциации, звучат по-разному, но смысл в них один и тот же. Можно в определенной мере даже говорить об информационных атомах или матрицах смысла, составляющих содержание мышления, существующих и вне сознания человека, но постоянно подпитываемых и обогащаемых им. Люди умирают, смысловые матрицы, содержащиеся в энергоинформационном поле, остаются. Названные смысловые матрицы, естественно, скрыты и закодированы, но поддаются расшифровке. Они обнаруживают для людей с разным уровнем развития и разные пласты знания, открывая при этом для каждого бездну нового и недоступного для постижения с помощью иных способов, кроме интеллектуальной и чувственной интуиции. Таким же путем черпают свое вдохновение и творчески одаренные личности.

В ноосфере аккумулированы некоторые идеи-эйдосы, которые, как полагал еще Платон, не формируются путем эмпирического обобщения опытных фактов, а припоминаются «в чистом виде». Они выступают своего рода организующим и направляющим началом познавательного процесса и существуют в виде своего рода атомов смысла. Законы смыслообразования, смыслозакрепления и смыслопередачи не тождественны скоррелированными с ними закономерностями фонетики или грамматики. По отношению к последним смысл оказывается первичным. Ему принадлежит примат и в процессе овладения языком. В определенном плане сказанное подтверждает и открытый Карлом Юнгом (1875–1961) архетип коллективного бессознательного. Где он может находиться? В нейронах? В генах? Частично, видимо, да, но лишь частично. Как объективно-природная и социально обусловленная матрица архетип коллективного бессознательного конечно же пребывает в ноосфере и транслируется оттуда в случае необходимости, пробуждаясь в каждом из нас как спящая почка на дереве.

С точки зрения космически обусловленных законов сохранения и распространения ноосферной информации совершенно не важно, каким конкретным путем это происходит. Важно только одно — чтобы информация была сохранена и от поколения к поколению передавалась живым потребителям. Через некоторые смысловые константы происходит кодировка энергоинформационного поля Земли и Вселенной, откуда устойчивая информация всегда может быть извлечена различными способами^{185} и в самой разнообразной форме, включая зрительные образы в виде живых картин или же обобщенных символов. В этом смысле мифологемы, как и научные понятия, исполняют роль своего рода ноосферной клавиши: произнести ее вслух или даже мысленно — значит активизировать соответствующий канал энергоинформационного поля, открывающий доступ к самой информации и предоставляющий возможность использовать такую информацию в благих или, напротив, зловредных целях.

Объективно существующее и независимое от конкретных сроков жизни отдельных индивидов информационное поле — едино, аккумулированные в нем атомы смыслов — едины, звуковое же буквенное выражение их в различных языках не совпадает и бесконечно вариативно. Неспроста, видимо, люди, обладающие телепатическими способностями, настаивают на том, что понимают мысли представителей любых, даже самых экзотических народов, не владея языком, на котором те говорят.

Ответить на традиционно-извечные вопросы «Что такое жизнь?», «Что такое смерть?» и «Что такое мысль?» невозможно в полной мере без учета выводов о Живой Вселенной, как ее понимал, к примеру, К. Э. Циолковский. Жизнь — явление космическое. Она — далеко не способ существования одних только белковых тел и нуклеиновых кислот, взятых сами по себе в отрыве от взаимосвязанных с ними других уровней движения материи. Жизнь — это способ существования всех материальных структур в иерархии живого тела — от вакуумной флуктуации до нервного волокна и сердечной мышцы. Если спроецировать идею Циолковского о живом атоме на современные представления о структуре материи, то выходит: все образующие живую клетку молекулы, атомы, элементарные частицы и поля также по-своему живы и наделены в определенном смысле психикой.

На какой уровень ни спустись — повсюду обнаруживается жизнеорганизованная материя со своими особенностями и возможностью трансформации. Живое организовано не по одной лишь горизонтали, но и по вертикали, причем — до самого «дна», а элементы, образующие живое вещество, могут считаться живыми лишь в составе самой живой системы. И обусловлена подобная иерархия живого глубинными закономерностями Большого и Малого Космоса в их целостности и диалектическом единстве.

Так не является ли в таком случае Шамбала как раз одним из сакральных центров концентрации Универсального Знания, равномерно распределенного в различных географических точках планеты, геологически приспособленных к приему информации, поступающей из биосферы Земли, а также ближнего и дальнего Космоса? И сколько подобных «шамбал» разбросано и сокрыто по всему миру? В том числе и на Русском Севере. Не за этим ли отправлялся на Кольский полуостров Барченко? А Рерих — на Алтай, в Тибет и Гималаи! Разве не Универсальное Знание в первую очередь пытались они там отыскать?

Так где же все-таки находится это Высшее Знание? Традиционно считается, что в тайных библиотеках-хранилищах труднодоступных монастырей или же в сундуках, упрятанных в горных пещерах или закопанных глубоко под землей. А что если в самом деле так?! Универсальное знание действительно хранится под землей, но только не в сундуках, а в виде вышеописанного энерго-информационного поля. Оно якобы и концентрируется здесь, впитывая и перерабатывая все умственные напряжения и достижения человечества, накопленные на протяжении многих тысячелетий. Это и есть та самая духовная Шамбала, которую нельзя увидеть глазами или пощупать руками, но которая в любое время может подпитать или насытить тысячелетней мудростью человечества (и не только его одного) каждого, кто заслужил это праведной жизнью, праведными помыслами и праведными деяниями. Кстати, Николай Константинович и Елена Ивановна Рерихи никогда не отрицали, что большая часть принадлежащих им эзотерических текстов возникла именно таким путем, в том числе и многотомная «Агни Йога». Подобное же происхождение имеют и многие священные тексты христианства, ислама, буддизма, иудаизма, зороастризма и др.

Похоже, что каналы концентрированного выхода Универсальной информации на поверхность ограничены и сосредоточены в строго определенных местах (зонах), обусловленных подходящими геологическими или геофизическими условиями. Причем общее количество таких сакральных мест достаточно велико, и они рассредоточены по всему земному шару. Это прекрасно понимали и адепты шамбалийского учения. Вот как трактуется, скажем, данный аспект применительно лишь к одному индостанскому региону:

«Во многих тантрических сочинениях говорится о многочисленных местах скопления силы, расположенных на этой планете магических местах, где пересекаются поля золотоносных энергий различных измерений и разные реальности накладываются друг на друга. Это мистические местности, и переживания посетивших их зависят от уровня духовной и кармической зрелости паломника. Тантрическая традиция Херука Чакрасамвара, к примеру, указывает двадцать четыре такие местности в Индии».^{186}

К зонам с повышенной энергетикой могут быть отнесены горы, ущелья, пещеры, подземные пустоты, провалы (в том числе и заполненные водой), естественные озера и реки, однородные пласты горных пород, руд и т. п. Следует также иметь в виду и направленность магнитного поля Земли в его соотношении с другими физическими полями планеты, Солнечной системы и всего галактического и окологалактического пространства. Исходя из всего вышесказанного, можно с полным основанием утверждать: Шамбала — это живой голос Космоса, физически материализованный через энергетические структуры Земли.

Данная моя концепция имеет по крайней мере три принципиальных следствия:

1. Шамбала — не одна, Шамбал — много.

2. Они располагаются в разных точках Земли.

3. Большая их часть находится под землей.

Эти выводы вполне сопрягаются с фактурой ряда бажовских сказов, действие которых развертывается на Урале. Поэтому ответ на постоянно витающий в воздухе вопрос: «Была ли подобная ноосферная Шамбала на Урале?» — может быть только положительным: «Безусловно была, есть и будет! Причем не одна, а превеликое множество!» На другой неизбежный вопрос: «А можно ли Хозяйку Медной горы считать охранительницей такой Шамбалы?» также не может быть иного, чем положительный, ответа. Более того, с научной точки зрения не придумать иного объяснения данного космотеллурического феномена, кроме как понимания его в плане визуализации ноосферного энергоинформационного поля Земли.

>

Краткая библиография

Агни Йога. В трех томах. Саратов, 1992.

Алексеева Л. М. Полярные сияния в мифологии славян. М., 2001.

Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000.

Андреев А. Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.

Андреев А. И. Время Шамбалы. СПб.-М., 2002.

Андросов В. П. Буддизм Нагарджуны. М., 2000.

Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990.

Антология фольклора народностей Сибири, Севера и Дальнего Востока. Красноярск, 1989.

Анучин Д. Н. К истории ознакомления с Сибирью до Ермака. Древнее русское сказание «О человецех незнаемых в Восточной стране» // Древности. Труды Московского археологического общества. Т. 14. М., 1890.

Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск, 1995.

Археология с древнейших времен до Средневековья. В 20 томах. М., 1981–2002. (Издание не завершено.)

Астарта. Вып. 1. Культурологические исследования из истории Древнего мира и Средних веков: проблемы женственности; Вып. 2. Женщина в структурах власти архаических и традиционных обществ. СПб., 1999.

Бажов П. П. Публицистика. Письма. Дневники. Свердловск, 1955.

Бажов П. П. Сказы. (Иллюстрации М. Митрофанова.) М., 2003.

Бажов П. П. Сочинения. В трех томах. М., 1986.

Бажов П. П. Уральские были. Свердловск, 1951.

Беляев Ю. А. 100 чудовищ Древнего мира: Мифологическая иллюстрированная энциклопедия. М., 1997.

Библиотека литературы Древней Руси в двадцати томах. Т. 1–11. М., 1997–2002. (Издание продолжается.)

Библиотека русского фольклора в двадцати томах. Т. 1–11. М., 1988–2002. (Издание продолжается.)

Бирюков В. П. Дореволюционный фольклор на Урале. Свердловск, 1936.

Бичурин Н. Я. (о. Иакинф). Описание Тибета в нынешнем его состоянии. В двух томах. СПб., 1828.

Бичурин Н. Я. (о. Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. В трех томах. М.-Л., 1950–1953.

Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Т. 1–3. (Индия — США — Англия), 1991.

Борисов А. А. У самоедов. СПб., 1907.

Буддизм: Словарь. М., 1992.

Буддийская мудрость. Минск, 2000.

Вардиман Е. Женщина в Древнем мире. М., 1990.

Васильев Л. С. История религий Востока. М., 1988.

Весть Шамбалы. Воронеж, 1998.

Гемуев И. Н. Мировоззрение манси: Дом и Космос. Новосибирск, 1990.

Гемуев И. Н., Сагалаев А. М. Религия народа манси: Культовые места. Новосибирск, 1986.

Гемуев И. Н., Сагалаев А. М., Соловьев А. И. Легенды и были таежного края. Новосибирск, 1989.

Генон Р. Царь мира. М., 1993.

Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. Киев — Москва, 1998.

Головнев А. В. Говорящие культуры: Традиции самодийцев и угров. Екатеринбург, 1995.

Грейвс Р. Белая Богиня. М., 1999.

Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. В трех томах. СПб., 1914–1930.

Грум-Гржимайло Г. Е. Почему китайцы рисуют демонов рыжеволосыми? (К вопросу о народах белокурой расы в Средней Азии.) СПб., 1899.

Гудзь-Марков А. В. Пантеоны богов индоевропейцев и прапантеон. М., 2001.

Гумбольдт А. Путешествие по Сибири. СПб., 1837.

Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1967.

Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989.

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970.

Гумилев Л. Н. Черная легенда: Друзья и недруги Великой Степи. М., 1994.

Гурина Н. Н. История культуры древнего населения Кольского полуострова. СПб., 1997.

Гусева Н. Р. Русские сквозь тысячелетия: Арктическая теория. М., 1998.

Давид-Неэль А. Путешествие парижанки в Лхасу: Пешком из Китая в Индию через Тибет под видом нищих паломников. М., 2000.

Демин В. Н. Гиперборея: Исторические корни русского народа. М., 2000.

Демин В. Н. Загадки Русского Севера. М., 1999.

Демин В. Н. Загадки Урала и Сибири. М., 2000.

Демин В. Н. Тайны биосферы и ноосферы. М., 2001.

Демин В. Н. Тайны русского народа: В поисках истоков Руси. М., 1997.

Древние цивилизации. М., 1989.

Древние курганы Алтая. Горно-Алтайск, 1998.

Древности камской чуди по коллекции Теплоуховых. СПб., 1902.

Древности Прикамья. М., б/г.

Древность. Арьи. Славяне. М., 1996.

Древность Урала // Очерки истории Урала. Вып. 2. Екатеринбург, 1996.

Древняя Сибирь. Л., 1976.

Духовная культура Урала // Очерки истории Урала. Вып. 3. Екатеринбург, 1997.

Жарникова С. В. К вопросу о возможной локализации священных гор Меру и Хары индоиранской (арийской) мифологии // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1988. № 11.

Женщина в мифах и легендах: Энциклопедический словарь. Ташкент, 1992.

Женщина и вещественный мир культуры у народов Европы и России. СПб., 1999.

Женщины в легендах и мифах. М., 1998.

Загадочные существа / Автор-составитель С. В. Кривушина. М., 2001.

Зеленин Д. К. Культ онгонов в Сибири. М.-Л., 1936.

Земля Ямал: Альбом ямальских экспедиций В. П. Евладова. М., 1998.

Иванов С. В. Орнамент народов Сибири как исторический источник. М.-Л., 1963.

Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь. М., 1996.

История Урала до 1861 г. М., 1989.

История Урала: С древнейших времен до конца XIX в. Кн. 1. Екатеринбург, 1998.

Каримуллин А. Прототюрки и индейцы Америки. По следам одной гипотезы. М., 1995.

Кереньи К. Элевсин: Архетипический образ матери и дочери. М., 2000.

Клемен К. Жизнь мертвых в религиях человечества. М., 2002.

Косвен М. О. Матриархат. М.-Л., 1948.

Кочетов А. Н. Буддизм. М., 1968.

Кузнецов Б. И. Бон и маздаизм. СПб., 2001.

Кузнецов Б. И. Древний Иран и Тибет. СПб., 1998.

Кулаковский Ю. А. Эсхатология и эпикуреизм в античном мире. СПб., 2002.

Кушелевский Ю. И. Северный полюс и земля Ямал (путевые записки). СПб., 1868.

Кызласов Л. Р. Древнейшая Хакасия. М., 1986.

Кызласов Л. Р. Древняя Тува (от палеолита до IX в.). М., 1979.

Кызласов Л. Р. История Южной Сибири в Средние века. М., 1984.

Кызласов Л. Р. Письменные известия о древних городах Сибири. М.,1992.

Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. М., 1995.

Кычанов Е. И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997.

Легенды и мифы Севера. М., 1985.

Ломоносов М. В. Краткое описание путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию; Прибавление: О северном мореплавании на восток по Сибирскому океану // Избранные произведения в двух томах. Т. 1. М., 1986.

Мажитов Н. А. Тайны древнего Урала. Уфа, 1973.

Матвеев А. К. Вершины Каменного пояса: Названия гор Урала. Челябинск, 1990.

Махабхарата. Кн. I. Адипарва. М.-Л., 1950.

Мировое Древо Иггдрасиль. Сага о Вёльсунгах. М., 2002.

Мифологии Древнего мира. М., 1977.

Мифология: Иллюстрированный энциклопедический словарь. СПб., 1996.

Мифология хантов. Томск, 2000.

Мифология: Энциклопедический справочник / Редактор-составитель Зарицкая Т. Минск, 2002.

Мифы древней Волги. Саратов,1996.

Мифы и магия индоевропейцев. Вып. 1–11. М., 1995–2002.

Мифы и предания ненцев Ямала. Тюмень, 2001.

Мифы народов мира. Энциклопедия в двух томах. М., 1980–1982.

Мочанов Ю. А. Древнейший палеолит Диринга и проблема внетропической прародины человечества. Новосибирск, 1992.

Мулдашев Э. Р. В поисках Города Богов. Т. 1. Трагическое послание древних. М., 2001.

Мулдашев Э. Р. От кого мы произошли? М., 1999.

Муллин Г. Практика Калачакры. М., 2002.

Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. В двух томах. М.,1999.

Никулина М. Про старинное житье и про тайную силу // Наука Урала. 2000. № 4–6.

Новые и достоверные известия о лапландцах в Финмархии, о их языке, обрядах, нравах и о прежде бывшем языческом их законе. М., 1792.

Оборин В. А., Чагин Г. Н. Чудские древности Рифея: пермский звериный стиль. Пермь, 1988.

Орфей: Языческие таинства. Мистерии восхождения. М., 2001.

Потанин Г. Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. М., 1899.

Потанин Г. Н. Ерке. Культ сына неба в Северной Азии. Томск, 1916.

Пржевальский Н. М. Путешествия по Азии. М., 2001.

Представления о смерти и локализация Иного мира у древних кельтов и германцев. М., 2002.

Путенихин В. П. Кугарчи: Биотопонимическое обоснование гипотезы происхождения и расселения уральских (уранских) народов в целом и башкир, в частности. Уфа, 2000.

Путешествия по Обскому Северу. Тюмень, 1999.

Путешествие по Уралу Гумбольдта, Эренберга и Розе в 1829 г. Екатеринбург, 1873.

Радхакришнан С. Индийская философия. Т. 1. М., 1956; Т. 2. М., 1957.

Рерих Н. К. Шамбала сияющая. М., 1991.

Ригведа: Мандалы I–IV. М., 1989; Мандалы V–VIII. М., 1995; Мандалы IX — Х. М., 1999.

Розенберг О. О. Труды по буддизму. М., 1991.

Сагалаев А. М. Алтай в зеркале мифа. Новосибирск, 1992.

Сагалаев А. М. Урало-алтайская мифология: Символ и архетип. Новосибирск, 1991.

Святский Д. О. Под сводом хрустального неба: Очерки по астральной мифологии в области религиозного и народного мировоззрения. СПб., 1913.

Святский Д. О. Соловецкие лабиринты и культ Солнца // Мироведение. Т. 17. 1928. № 2.

Сибирская советская энциклопедия. Т. 1–4. Новосибирск, 1929–194? (последний том в свет не вышел, существует в единственном машинописном экземпляре в Российской государственной библиотеке).

Символы буддизма, индуизма, тантризма. М., 1999.

Симченко Ю. Б. Тамги народов Сибири XVII века. М., 1965.

Симченко Ю. Б. Традиционные верования нганасан. В двух частях. М., 1996.

Смирнов Ю. А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения. М., 1997.

Соколова З. П. Ардви Сура иранцев и «Злата Баба» обских угров // Советская археология. 1990. № 3.

Субботина О., Трунов Ю. В слиянии судеб и сердец…: Философско-поэтический опыт постижения духовной истории Урала и России. Свердловск, 1998.

Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., 1989.

Тилак Б. Г. Арктическая родина в Ведах. М., 2001.

Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990.

Томас П. Легенды, мифы и эпос Древней Индии. СПб., 2000.

Топоров В. Н. Об иранском влиянии в мифологии народов Сибири и Центральной Азии // Кавказ и Средняя Азия в Древности и Средневековье. М., 1981.

Торчинов Е. А. Введение в буддологию. СПб., 2000.

Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 2000.

Флоринский В. М. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни: Опыт славянской археологии. В двух томах. Томск, 1894–1897.

Фольклор Русского Устья. М., 1986.

Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1980.

Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Дополнительный том. М.—К., 1998.

Фурдуй Р. С., Швайдак Ю. М. Прелесть тайны. Киев, 1992.

Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 1–4. М., 1961–1963.

Хэнкок Г. Следы Богов: В поисках истоков древних цивилизаций. М., 1997.

Цыбиков Г. Ц. Избранные труды. В двух томах. Новосибирск, 1991.

Человек пришел на Урал. Екатеринбург, 1998.

Чистов К. В. Легенда о Беловодье. Петрозаводск, 1962.

Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967.

Шамбала — это не миф. М., 2002.

Шергин Б. В. Океан — море русское. М., 1959.

Шилов Ю. А. Космические тайны курганов. М., 1990.

Шилов Ю. А. Прародина ариев. Киев, 1995.

Шрадер О. Индоевропейцы. СПб., 1913.

Щербатской Ф. И. Избранные труды по буддизму. М., 1988.

Элиаде М. История веры и религиозных идей. Т. 1–3. М., 2001–2002.

Энциклопедия сверхъестественных существ. М., 1997.

Яншина Э. М. Формирование и развитие древнекитайской мифологии. М., 1984.

Ястребов Е. В. Познание Урала до XVIII века. М., 2000.

>

Примечания

id="c_1">

¹ Поразительна сама история создания бажовских сказов. По существу, они были написаны по стечению случайных обстоятельств. В годы политических репрессий, когда над Бажовым нависла угроза ареста, он удачно и вовремя исчез из поля зрения чекистов, на несколько недель поселился у родственницы в глухой уральской деревне и от нечего делать стал записывать сказы, услышанные в далеком детстве. Спустя некоторое время преследователи и недоброжелатели Бажова сами стали жертвами репрессий, а писатель вернулся в город и обнародовал подготовленные тексты, которые тотчас же получили широкий общественный резонанс.

id="c_2">

² Теллурический (от латинск. tellus (telluris) — «земля») значит «относящийся к земле».

id="c_3">

³ Хтонический — (как и теллурический) значит «относящийся к земле» (но только образован от другого корня — греческ. hthon — «земля, страна»; в древнегреческом языке есть еще одно слово, означающее «землю» — ge, от которого берут начало все международные названия наук о земле — «география», «геология», «геофизика» и т. д.; общеизвестно также имя античной богини земли — Гея).

id="c_4">

⁴ Мей Л. А. Избранные произведения. Л., 1972. С. 159.

id="c_5">

⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 2. М., 1986. С. 17–18.

id="c_6">

⁶ См., напр.: Ермаков П. П. Воспоминания горного рабочего. Свердловск, 1947.

id="c_7">

⁷ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 53–54.

id="c_8">

⁸ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 57–58.

id="c_9">

⁹ Ороним (от греч. oros— «гора») — географическое название объектов рельефа: гор, вершин, холмов, склонов, долин, урочищ, ущелий, каньонов, оврагов и т. п.

id="c_10">

¹⁰ См.: http://www.geocities.com/Athens/Cyprus/6460/handbook/ index.html

id="c_11">

¹¹ Мифы, сказки, легенды Бразилии. М., 1987. С. 207.

id="c_12">

¹² См.: Потапов Л. Культ гор на Алтае // Советская этнография. 1946. № 2.

id="c_13">

¹³ См.: Легенды и мифы Севера. М., 1985.

id="c_14">

¹⁴ Островский А. Б. Мифология и верования нивхов. СПб., 1997. С. 223–224.

id="c_15">

¹⁵ Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко: Сказки славян. Л., 1976. С. 112.

id="c_16">

¹⁶ См.: Волшебное сокровище: Сказки и легенды Тибета. Новосибирск, 1997. С. 27–28. (Перевод Льва Гумилева).

id="c_17">

¹⁷ Апулей. Золотой осел. М., 1956. С. 236.

id="c_18">

¹⁸ Между прочим, древнеиндийское слово bhagas, от которого ведет родословную русское слово «бог», означает также «женские половые органы», а образованное от него словосочетание «бхагаяджня» обозначает соответствующий обряд и ритуальные церемонии, посвященные женским гениталиям, что является несомненным отголоском матриархальных отношений, древнейших верований и поклонения Великой Матери. (См.: Чаттопадхьяя Д. Локаята Даршана. М., 1961. С. 327).

id="c_19">

¹⁹ См.: Грейвс Р. Белая богиня: историческая грамматика поэтической мифологии. М., 1999. С. 65–80.

id="c_20">

²⁰ Лукиан. Собрание сочинений. Т. 2. М.-Л., 1935. С. 282.

id="c_21">

²¹ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 71–72.

id="c_22">

²² Павсаний. Описание Эллады. Т. 1. М., 1994. С. 67.

id="c_23">

²³ Античные гимны. М., 1988. С. 212. (Перевод О.В. Смыки).

id="c_24">

²⁴ Лосев А. Ф. Афина Паллада // Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб., 1999. С. 227.

id="c_25">

²⁵ См.: Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000; Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.

id="c_26">

²⁶ Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 70.

id="c_27">

²⁷ См.: Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. Т. 1. М., 1999. С. 275.

id="c_28">

²⁸ Пре

id="c_29">

²⁹ Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 1. М., 1957. С. 377.

id="c_30">

³⁰ так!

id="c_31">

³¹ так!

id="c_32">

³² Былины Печоры. Т. 1. СПб.-М., 2001. С. 223.

id="c_33">

³³ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 163–164.

id="c_34">

³⁴ Каталог гор и морей. М., 1977. С. 44.

id="c_35">

³⁵ Цюй Юань. Стихи. М., 1956. С. 70.

id="c_36">

³⁶ Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 160.

id="c_37">

³⁷ Янгал-Маа (перевод М. П. Плотникова) // В кн.: Князев В. В., Плотников М. П. Русь: Избранное. Тюмень, 1998. С. 358–359.

id="c_38">

³⁸ Соколова З. П. Ардви-Сура иранцев и «Злата Баба» обских угров // Советская археология. 1990. № 3.

id="c_39">

³⁹ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 197, 198. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

id="c_40">

⁴⁰ Авеста в русских переводах (1861–1966). СПб., 1997. С. 174. (Перевод здесь и далее И. М. Стеблина-Каменского).

id="c_41">

⁴¹ Цит по: Время сновидений: Мифы и легенды аборигенов Австралии. М., 1887. С. 5–6.

id="c_42">

⁴² Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 210–211.

id="c_43">

⁴³ Сибирские сказы, предания, легенды. Новосибирск, 1959. С. 16–17.

id="c_44">

⁴⁴ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 243–244.

id="c_45">

⁴⁵ Тотем — символическая номинация родоплеменной принадлежности, обозначающая родственную связь, но не по семейным узам, а по объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным, растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или предметом (например, камнем).

id="c_46">

⁴⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 268–269.

id="c_47">

⁴⁷ См.: Купер Дж. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 102.

id="c_48">

⁴⁸ См.: Завойко Г. К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии // Этнографическое обозрение. 1914. № 3–4.

id="c_49">

⁴⁹ См.: Физиолог Александрийской редакции. М., 1998. С. 19.

id="c_50">

⁵⁰ См.: Славянский фольклор. М.,1987. С. 149–152.

id="c_51">

⁵¹ См.: Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. М., 1965. С. 46 и последующие.

id="c_52">

⁵² Былины. В 25 томах. Т. 2. Былины Печоры. СПб.-М., 2001. С. 330.

id="c_53">

⁵³

Подходила тут вода да синеморская,
Поднимала тут вода все зелены луга,
А стоял тут Лука да по колен воды,
А стоял тут Лука да до пояс воды,
А стоял тут Лука да до грудей воды.
Подносило тут колоду водоплавную —
А заскакивал Лука да на колодину.
Относило колоду да во синё морё,
Переносило колоду да за синё морё —
Подносило ей под горы Сарочинские…

((Там же. С. 323).)

id="c_54">

⁵⁴ Там же.

id="c_55">

⁵⁵ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 222.

id="c_56">

⁵⁶ Махабхарата. Рамаяна. («Библиотека всемирной литературы»). М., 1974. С. 362.

id="c_57">

⁵⁷ так!

id="c_58">

⁵⁸ Добрыня Никитич и Алеша Попович. М., 1974. С. 162.

id="c_59">

⁵⁹ так!

id="c_60">

⁶⁰ Там же. С. 7.

id="c_61">

⁶¹ Там же. С. 14.

id="c_62">

⁶² Любовная связь со Змеем и рождение от него в конечном счете благородного героя — популярный сюжет архаичных славянских преданий, коренящийся, как уже было сказано, в древнеарийских представлениях о змееногих нагах, легко и часто вступавших в плотскую связь с людьми. В южнославянском эпосе (сербском, хорватском и болгарском) эта фантастическая тема проходит красной нитью. Еще недавно сербские девушки пели:

Ты меня сватаешь, мама,
Сватаешь, а не спросишь,
Хочу ли я пойти замуж.
Змей меня любит, мама,
Змей любит, возьмет меня в жены.
Под вечер ко мне приходит,
И нынче придет под вечер.
<…>

(Перевод Давида Самойлова)

id="c_63">

⁶³ Былины и песни Алтая. Барнаул, 1988. С. 112.

id="c_64">

⁶⁴ Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. СПб., 2000. С. 73.

id="c_65">

⁶⁵ См., напр.: Буслаев Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии // Русский вестник. 1872. № 10; 1873. № 1, 4.

id="c_66">

⁶⁶ См.: Коробко Н. И. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче // Известия отделения русского языка и словесности (ИОРЯС). 1908. Т. XIII. Кн. 1. С. 292–328.

id="c_67">

⁶⁷ См.: Легенды и сказки индейцев Латинской Америки. М.-Л., 1962. С. 274–277.

id="c_68">

⁶⁸ См.: Там же. С. 200–206.

id="c_69">

⁶⁹ См.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990.

id="c_70">

⁷⁰ Будон. Жизнь Нагарджуны. Приложение в кн.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990. С. 229.

id="c_71">

⁷¹ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 144–145.

id="c_72">

⁷² См.: Сказки народов Азии. М., 1988. С. 444–448.

id="c_73">

⁷³ См., напр.: Волшебное сокровище: Сказки и легенды Тибета. Новосибирск, 1997. С. 45–55.

id="c_74">

⁷⁴ См.: Сказки народов Вьетнама. М., 1970. С. 305–311.

id="c_75">

⁷⁵ См.: Сказки и мифы Океании. М., 1970. С. 199–200.

id="c_76">

⁷⁶ Завойко К. В Костромских лесах по Ветлуге-реке // Труды Костромского научного общества по изучению местного края. Вып. 8. Кострома, 1917. С. 34.

id="c_77">

⁷⁷ Мифы и сказки бушменов. М.,1983. С. 100.

id="c_78">

⁷⁸ Время сновидений: Мифы и легенды аборигенов Австралии. М., 1987. С. 42.

id="c_79">

⁷⁹ Между прочим, в одном из вариантов сказки «Царевна-лягушка», представленном в классическом собрании А. Н. Афанасьева, лягушка предстает не в образе скромной девушки, писаной красавицы, а в виде злобной и кровожадной ведьмы: «Прилетела (!) лягушка, железным пихтелем (пестом. — В.Д.) стучит и говорит: «Фу! Русским духом пахнет, каб Иван-царевич попался, я б его разорвала!» (Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 2. М., 1957. С. 333). Это вполне соответствует представлению о Великой Богине (Бабе Яге), каким оно сложилось во времена матриархата.

id="c_80">

⁸⁰ Представления о реинкарнации в древности было распространено по всему миру. В частности, исследователи северной мифологии и культуры давно и неоднократно отмечали, что всемирно известные бронзовые фигурки птицелюдей и зверолюдей, найденные в основном на Северном Урале и в Предуралье, представляют собой не что иное как наглядную иллюстрацию к концепции переселения душ. (См., напр.: Чижова Л. В. Пермское культовое литье — птицелюди и зверолюди. Автореферат кандидатской диссертации. Л., 1983).

id="c_81">

⁸¹ http://norse.ulver.com/texts/volsunga.html.

id="c_82">

⁸² Стурлусон С. Круг земной. М., 1980. С. 14.

id="c_83">

⁸³ См.: Немирович-Данченко В. Н. Лопь белоглазая: Из поездки в полярный край. М., 1902.

id="c_84">

⁸⁴ В некоторых фольклорных записях «дивьи люди» отождествляются с библейскими «Гогами и Магогами», образы которых, в свою очередь, восходят к искаженным представлениям о древних обитателях Севера, живших здесь еще в незапамятные (скорее всего гиперборейские) времена. Подобного рода рассказ, связанный с Александром Македонским, приведен в собрании русских народных сказок А. Н. Афанасьева: «<…> Царь Александр Македонский от этих дивьих народов не струсил; начал с ними воевать. Долго ли, коротко ли он с ними вел войну — это неведомо; только дивьи народы струсились и пустились от него бежать. Он за ними, гнать-гнать, и загнал их в такие трущобы, пропасти и горы, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Там-то они и скрылись от царя Александра Македонского. Что же сделал с ними царь Александр? Он свел над ними одну гору с другою сводом, и поставил на своде трубы, и ушел назад в свою землю. Подуют ветры в трубы, и подымется страшный вой; они, сидя там, кричат: “О, видно еще жив Александр Македонский!” Эти Гоги и Магоги до сих пор еще живы и трепещут Александра. А выйдут оттудова перед самою кончиною света» (Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. Т. 3. С. 43).

id="c_85">

⁸⁵ Народная проза. М., 1992. С. 470.

id="c_86">

⁸⁶ Носилов К. Д. На Новой Земле. СПб., 1903. С. 29–31.

id="c_87">

⁸⁷ Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 245–246. (Перевод Д. С. Лихачева).

id="c_88">

⁸⁸ Немирович-Данченко В. Н. Страна холода. М., 1877. С. 124.

id="c_89">

⁸⁹ Барченко А. В. Из мрака. М., 1991. С. 386–387.

id="c_90">

⁹⁰ Цит. по: Васильев В. И. Сиртя — легенда или реальность? // Советская этнография. 1970. № 1.

id="c_91">

⁹¹ Такая табуированная закрытость присуща и другим северным народам. На Ямале мне довелось беседовать с одним из хранителей сакрального знания хантов. Он поведал мне очень много интересного и нигде не опубликованного. Но когда речь зашла о тайных проходах под землю, он наотрез отказался обсуждать данную тему, заметив только, что такие проходы ему известны, но он никогда и никому их не покажет, ибо последствием разглашения тайны является смерть.

id="c_92">

⁹² См., напр.: Головнев А. В., Зайцев Г. С., Прибыльский Ю. П. История Ямала. Тобольск — Яр-Сале, 1994.

id="c_93">

⁹³ Цит. по книге: Встречь солнцу. М., 1987.

id="c_94">

⁹⁴ Плано Карпини Дж. дель. История монгалов. <…> М., 1997. С. 47–48.

id="c_95">

⁹⁵ НЛО. 2002. № 28. С. 19.

id="c_96">

⁹⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 101–102.

id="c_97">

⁹⁷ Деникен Э. фон. Золото богов. М., 1998. С. 12.

id="c_98">

⁹⁸ Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 1. М., 1957. С. 302.

id="c_99">

⁹⁹ См.: Абхазские сказки. Сухуми, 1974. С. 55.

id="c_100">

¹⁰⁰ Ончуков Н. Е. Северные сказки. Т. 1. СПб., 1998. С. 99.

id="c_101">

¹⁰¹ См.: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 59.

id="c_102">

¹⁰² Цит. по: Брагинский И. С. Из истории таджикской народной поэзии. М., 1956. С. 104.

id="c_103">

¹⁰³ См.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Т. 2. М., 1957. С. 100.

id="c_104">

¹⁰⁴ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 280–281.

id="c_105">

¹⁰⁵ Дениска

id="c_106">

¹⁰⁶ Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 233–234.

id="c_107">

¹⁰⁷ Гесиод. Полное собрание текстов. М., 2001. С. 24.

id="c_108">

¹⁰⁸ Там же. С. 42.

id="c_109">

¹⁰⁹ Калевала. М., 1977. С. 40. (Перевод Л. Бельского)

id="c_110">

¹¹⁰ Античные гимны. М., 1988. С. 107. (Полидегмон, то есть «вмещающий, принимающий многих» — одно из эвфемеистических имен Аида.

id="c_111">

¹¹¹ Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 214.

id="c_112">

¹¹² Законы Ману. М., 1960. С. 187.

id="c_113">

¹¹³ См.: Кереньи К. Элевсин: архетипический образ матери и дочери. М., 2000. С. 54.

id="c_114">

¹¹⁴ Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. СПб., 1997. С. 69.

id="c_115">

¹¹⁵ См.: Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. Харьков, 1956. С. 135–136.

id="c_116">

¹¹⁶ Цит. по: Мифологии Древнего мира. М.,1977. С. 360–361.

id="c_117">

¹¹⁷ Фирдоуси. Шахнаме. Т. 1. М., 1957. С. 45. (Перевод Ц.Б. Бану-Лахути).

id="c_118">

¹¹⁸ Младшая Эдда. Л., 1970. С. 48–49.

id="c_119">

¹¹⁹ Старшая Эдда. М.—Л., 1963. С. 15.

id="c_120">

¹²⁰ Там же. С. 11.

id="c_121">

¹²¹ Там же.

id="c_122">

¹²² См.: Вагнер Р. Кольцо нибелунга. М., 2001. С. 59.

id="c_123">

¹²³ Парацельс. Магический архидокс. М… 1997. С. 100–101.

id="c_124">

¹²⁴ Лукан. Фарсалия. М., 1993. С. 20.

id="c_125">

¹²⁵ Ирландские саги. М., 1961. С. 142–143. (Перевод А. А. Смирнова).

id="c_126">

¹²⁶ Там же. С. 138.

id="c_127">

¹²⁷ Там же. С. 140.

id="c_128">

¹²⁸ Неба

id="c_129">

¹²⁹ Цит. по: Бадж У. Египетская религия. Египетская магия. М., 1996. С. 106.

id="c_130">

¹³⁰ Плутарх. Исида и Осирис. Киев, 1996. С. 67–68.

id="c_131">

¹³¹ Розанов В. В. Возрождающийся Египет. М., 2002. С. 144.

id="c_132">

¹³² Гильгамеш // Ново-Басманная, 19 (альманах). М., 1990. С. 279. (Перевод Николая Гумилева).

id="c_133">

¹³³ Там же. С. 284–285.

id="c_134">

¹³⁴ См., напр.: Топоров В. Н. Об иранском влиянии в мифологии народов Сибири и Центральной Азии // Кавказ и Средняя Азия в Древности и Средневековье. М., 1981; Демин В. Н. Загадки Урала и Сибири. М., 2000; Зинченко Н. Н. И возвестила земля… Екатеринбург, 2000. По-хантыйски кали также значит «мертвец, покойник, труп» (см.: Мифология хантов. Томск, 2000. С. 152).

id="c_135">

¹³⁵ Ностратическая теория в языкознании (от лат. noster — «наш») — научная гипотеза, развиваемая с начала XX века рядом зарубежных и отечественных лингвистов, согласно которой на промежуточном отрезке развития языков народов мира существовала единая макросемья, включающая несколько семей и языков Евразии и Африки — индоевропейские, картвельские, семито-хамитские, уральские, тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжурские, дравидские, корейский, а также отчасти этрусский, чукотско-камчатские, японский, нивхский, юкагирский. Перечисленные языки иногда также называют бореальными, борейскими, а саму гипотезу — сибирской. Данная теория доказывает не только былое языковое единство, но также и общее происхождение народов — носителей языков.

id="c_136">

¹³⁶ См., напр.: Карьялайнен К. Ф. Религия югорских народов. Т. 2. Томск, 1992. С. 245 и последующие.

id="c_137">

¹³⁷ См.: Народы Поволжья и Приуралья: Коми-зыряне. Коми-пермяки. Мирийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. С. 398.

id="c_138">

¹³⁸ См.: Мокшин Н. Ф. Религиозные верования мордвы. Саранск,1998. С. 83.

id="c_139">

¹³⁹ См.: Народы Поволжья и Приуралья: Коми-зыряне. Коми-пермяки. Мирийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. С. 145.

id="c_140">

¹⁴⁰ См.: Гондатти Н. Л. Следы язычества инородцев северо-западной Сибири. М., 1888. С. 40.

id="c_141">

¹⁴¹ Янгал-Маа (Перевод М. П. Плотникова) // В кн.: Князев В. В., Плотников М. П. Русь: Избранное. Тюмень, 1998. С. 417–418.

id="c_142">

¹⁴² Калевипоэг: Эстонский народный эпос. (Перевод В. Державина и А. Кочеткова). Таллин, 1950. С. 250.

id="c_143">

¹⁴³ Представления о связи загробного мира с водной стихией были присущи и славянской мифологии. Как известно, одно из обобщенных наименований Царства мервых — Навь (точно так же назывался и мертвец). Лексема считается устаревшей, хотя она и сохранилась в современном слове «наваждение». От того же корня образовано название реки Невы, в свою очередь, возникшее от гидронима Нево (архаичное имя самого большого европейского озера — Ладожского). Гидросистема Нево — Нева семантически как раз и связана с представлениями древних славян (как и соседствующих с ними угро-финнов) о водной наполненности Царства мертвых. Ладога — Нево — одна из сакральных географических точек российской территории со множеством аномальных и непознанных явлений, вроде периодически возникающих подводных и подземных гулов, действительно способных создать впечатление о преисподней. Да и само бескрайнее озеро, особенно во время неистовых бурь, создает впечатление разбушевавшейся бездны. (См.: Комлев В. Явь и навь: человеческие и мировые. СПб., 2002. С. 13 и др.).

id="c_144">

¹⁴⁴ У хозяина Подземного мира есть имя — Мана (откуда второе название Туонелы, а также ее подземной реки — Манала). Это архаичное божество по вокализации своего имени легко сопрягается с арийским первопредком Ману (коему приписываются знаменитые «Законы Ману»). Думается, совпадение совсем не случайно: оно явственно свидетельствует о былой гиперборейской общности архаичных культурных героев. Одако после распада этнолингвистической общности (как это впоследствии было и среди прапредков индоевропейских протоэтносов) смысловые функции и социальные роли прежних героев могли поменяться.

id="c_145">

¹⁴⁵ Лённрот Э. Калевала: Эпическая поэма на основе древних карельских и финских народных песен. Петрозаводск, 1999. С. 178. (Перевод Э. Киуру и А. Мишин).

id="c_146">

¹⁴⁶ К коренным тюркоязычным народам в России в настоящее время относятся: татары, башкиры, чуваши, якуты, алтайцы, балкарцы, долганы, карачаевцы, кумыки, ногайцы, тофалары, тувинцы, хакасы, шорцы, чулымцы.

id="c_147">

¹⁴⁷ См.: Месарош Д. Памятники старой чувашской веры. Чебоксары, 2000. С. 198–199.

id="c_148">

¹⁴⁸ Нюогун Боотур Стремительный: Якутский героический эпос олонхо. Якутск, 1975. С. 301.

id="c_149">

¹⁴⁹ См.: Баранов И. Г. Верования и обычаи китайцев. М., 1999. С. 233–184.

id="c_150">

¹⁵⁰ См.: Лар Л. А. Шаманы и боги. Тюмень, 1998. С. 22–23.

id="c_151">

¹⁵¹ См.: Ксенофонтов Г. В. Легенды о шаманах. Иркутск, 1928.

id="c_152">

¹⁵² Кодзики: Записи о деяниях древности. СПб., 1994. С. 40. (Перевод Е. М. Пинус с моими редакционными уточнениями. — В.Д.).

id="c_153">

¹⁵³ См.: Никольский Н. М. Происхождение и история белорусской свадебной обрядности. Минск, 1956.

id="c_154">

¹⁵⁴ См.: Бахофен И. Материнское право // Классики мирового религиоведения. М., 1996. С. 221.

id="c_155">

¹⁵⁵ См.: Дж Купер. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 245–246.

id="c_156">

¹⁵⁶ См.: Вардиман Е. Женщина в Древнем мире. М., 1990. С. 298.

id="c_157">

¹⁵⁷ Прорисовки женских и мужских знаков см.: Бадер О. Н. Каповая пещера: Палеолитическая живопись. М., 1965.

id="c_158">

¹⁵⁸ См., напр.: Дашибалов Б. Б. Культ пещер у бурят и его древние истоки // «Банзаровские чтения», посвященные 170-летию Доржи Банзарова. Улан-Удэ, 1992.

id="c_159">

¹⁵⁹ Порфирий. О пещере нимф // Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб., 1999. С. 579. (Перевод А. А. Тахо-Годи).

id="c_160">

¹⁶⁰ Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М., 1996. С. 196.

id="c_161">

¹⁶¹ См.: Татарские края. 2002. № 10.

id="c_162">

¹⁶² Бажов П. П. Сочинения. Т. 1. М., 1986. С. 324–325.

id="c_163">

¹⁶³ Урал-Батыр // Башкирский народный эпос. М., 1977. С. 265. (Перевод Н. В. Кидайш-Покровской, А. С. Мирбадалевой, А. И. Хакимовой).

id="c_164">

¹⁶⁴ См.: С. Кривошеев, Д. Пленкин (фото). Карта Создателя // Итоги. (Интернет-версия). 2002. № 13.

id="c_165">

¹⁶⁵ См., напр.: Григорьева Т. П. Иньская фаза эволюции // Алтай — Космос — Микрокосм. Барнаул, 1995. С. 18–27.

id="c_166">

¹⁶⁶ Пржевальский Н. М. Из Зайсана через Хами в Тибет и верховья Желтой реки. СПб., 1883.

id="c_167">

¹⁶⁷ Рерих Н. К. Шамбала сияющая. М.,1991. С. 12.

id="c_168">

¹⁶⁸ Цит. по копии письма, полученного из Национального архива Республики Бурятия.

id="c_169">

¹⁶⁹ Барченко стремился попасть в труднодоступный горный район Афганистана, в печально знаменитые ныне пещеры Тора-Бора, где в начале XX века побывал Гурджиев. Откуда, собственно, и появились сведения (никем до сих пор, естественно, не подтвержденные), что именно в глубине этих многокилометровых пещер как раз и находится один из древних центров Универсального знания, а также, быть может, один из проходов в подземное царство Агарты. Увы, теперь это вряд ли удастся доказать или опровергнуть. Пещеры, превращенные афганскими талибами в военные склады и убежища, стали одной из главных целей американских авианалетов и были уничтожены с помощью вакуумных бомб.

id="c_170">

¹⁷⁰ Гэсэр: Бурятский народный героический эпос. Т. 1. Улан-Удэ, 1986. С. 16. (Перевод Владимира Солоухина).

id="c_171">

¹⁷¹ Гэсэр: Бурятский героический эпос. М., 1973. С. 262. (Перевод Семена Липкина).

id="c_172">

¹⁷² См., напр.: Грозный Б. Древнейшие судьбы Передней Азии // Вестник древней истории. 1940. № 3–4; Целих Г. И. Происхождение селькупов. Томск, 1972; Чагдуров С. Ш. Происхождение Гэсэриады. Новосибирск, 1980.

id="c_173">

¹⁷³ Цит. по: Рерих Н. К. Сердце Азии. Минск, 1991. С. 66.

id="c_174">

¹⁷⁴ Гэсэр: Бурятский героический эпос. М., 1973. С. 310, 313. (Перевод Семена Липкина).

id="c_175">

¹⁷⁵ Там же. С. 215–316.

id="c_176">

¹⁷⁶ Там же. С. 321.

id="c_177">

¹⁷⁷ Там же. С. 322.

id="c_178">

¹⁷⁸ Гесериада: Сказание о милостливом Гесер Мерген-хане, искоренителе десяти зол в десяти странах света. М.-Л., 1936. С. 118–119. (Перевод С. А. Козина).

id="c_179">

¹⁷⁹ Там же. С. 43. (Выделено мной. — В.Д.).

id="c_180">

¹⁸⁰ Гэсэр: Бурятский народный героический эпос. Т. 1. Улан-Удэ, 1986. С. 86–87. (Перевод Владимира Солоухина).

id="c_181">

¹⁸¹ Александрия // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV века. М., 1982. С. 107. (Перевод Е. И. Ваннеевой).

id="c_182">

¹⁸² Там же. С. 108.

id="c_183">

¹⁸³ Цит по: Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII века. СПб., 1996. С. 54.

id="c_184">

¹⁸⁴ Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 17–18.

id="c_185">

¹⁸⁵ Если несколько упростить господствующие научные представления, то они выглядят примерно следующим образом. Материально-вещественный мир представляет собой бесчисленное множество изолированных друг от друга тел, частиц и создаваемых ими полей. Они точно «мячики» в воздушной, безвоздушной и иной среде, между которыми происходит обмен разного рода информацией. В действительности всё обстоит иначе, можно даже сказать — наоборот. В основе Мироздания заложена бесконечная и неисчерпаемая среда, названная очень неудачно физическим вакуумом (но других, более удачных терминов пока не предложено). Изолированные же тела (все от элементарных частиц до галактик, включая, разумеется, и живых существ) являются всего лишь проявлениями этой объективно-природной среды. Они не плавают в ней, как в море корабли, а являются как бы сгустками ее самой. Потому-то и информация поступает в виде энергетических импульсов, прежде всего в саму эту первичную среду, выступающую как своего рода информационный банк Вселенной, и откуда индивид может черпать смысловую ноосферную информацию и тем же путем передавать ее дальше.

id="c_186">

¹⁸⁶ Муллин Г. Практика Калачакры. М., 2002. С. 177.

Оглавление